И тут же взорвалась приветственными криками равнина, сплошь покрытая всадниками; вопили и смеялись матросы на барже, а среди них острый взгляд Каэ разыскал капитана Лооя - доблестный ее друг стоял неподвижно возле трапа.
   - Как я рада вас видеть, - прошептала она. - Нет, не рада - счастлива.
   Каэ возвратилась домой - чувство нежности и любви к этой земле было настолько пронзительным и острым, что она буквально задохнулась им и несколько секунд не могла говорить. Вот бы видел это все Тайара, тогда бы он понял, наверное, зачем она так рвалась назад! Сознание собственной необходимости, незаменимости и нужности для всех этих существ, среди которых людей была едва ли половина, придало ей сил. Она была уверена в том, что сделает все, чтобы этот мир продолжал радоваться жизни и не был уничтожен злой волей.
   Потом до ее слуха долетели высокие и пронзительные звуки. Она осмотрелась и моментально все поняла, как только заметила в толпе встречающих трех рыжевато-серых мохнатых малышей - это хортлаки выражали восторг и радость. Хорошо еще, что они догадались отрядить всего несколько посланцев, а не явились шумной и голосящей армией.
   - Все-таки вы, госпожа, сумели улизнуть, - засмеялся Куланн. - Я выехал вам вслед, но татхагатха велел мне возвратиться. Он сказал, что троих бессмертных и четырех фенешангов вполне достаточно для вашей охраны.
   - Вижу, ты этому не очень веришь, - усмехнулся Джоу Лахатал, появляясь из ущелья.
   За ним выехал га-Мавет, а следом - Арескои на седом скакуне Бордонкая. Ущербная Луна висела в чехле, притороченном к седлу...
   Через несколько секунд компания была в сборе, и Барнаба уже обнимался с суровым сангасоем. Они успели крепко сдружиться за время путешествия на Иману.
   - А где же Магнус и Номмо? - немного разочарованно протянул толстяк, когда первые восторги утихли.
   - Остались во дворце. Хозяин заявил, что должен лично присматривать за поварами, чтобы те приготовили настоящие шедевры кулинарного искусства, и никак иначе. А Магнус намекал загадочно про какой-то сюрприз, но я точно не знаю.
   - А отчего Лоой не трогается с места?
   - Госпожа, - укоризненно покачал головой Куланн, - он же капитан и должен встречать вас хоть на каком-нибудь корыте, спущенном на воду. Здорово подозреваю, что за неимением оного он бы лично соорудил ветхий плотик и так бы и качался на волнах.
   Спутники пришпорили коней и галопом пересекли широкую Шангайскую равнину. У самой баржи Каэ спрыгнула на землю, легко взбежала по трапу и обняла Лооя.
   - Спасибо...
   - Как трогательно! - произнес кто-то у нее над ухом.
   Она осторожно скосила глаза и увидела три черные фигуры в неизменных капюшонах, натянутых на лица.
   Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа тоже приняли участие во встрече.
   Нингишзида, увидев возле Каэ три расплывчатые тени в черных рясах, схватился за голову. Эти несносные галлюцинации снова вернулись и принялись изводить его - и ведь как некстати!
   Трое монахов сидят на берегу Охи и болтают ногами в воде. Река на это никак не реагирует - ни всплесков, ни волн, ни кругов. Бьется себе о песчаную отмель и шуршит, не обращая на них внимания. Трое монахов не зависят от этого мира, так же как он не зависит от них. Наверное, именно по этой причине они призваны миром в качестве сторонних наблюдателей. Трое монахов не предсказывают будущее, но предполагают наиболее вероятное развитие событий. Теоретически они способны ошибаться; но на практике это произошло с ними всего один раз - когда они оценили возможность Каэ вернуться в прежнее качество как ничтожно малую, а следовательно - неосуществимую.
   Каэ устроилась рядом, обняв себя за колени; больше всего она похожа на девочку, улизнувшую от строгих воспитателей. Роль воспитателей в данном случае играет огромная толпа людей, нелюдей и трое бессмертных, в удивлении взирающих на то, как Интагейя Сангасойя внезапно покинула всех и отправилась беседовать с... пустотой.
   Обсуждать действия повелительницы народ Сонандана не намерен, но изумляться волен; вот и изумляется в свое удовольствие. Все равно больше делать нечего.
   Да-Гуа извлекает из складок своей накидки знакомую уже Каэ шкатулку, поверхность которой постоянно меняется в зависимости от того, о каком месте Арнемвенда пойдет речь. Монах раскрывает ее и вытряхивает прямо на песок множество фигурок; затем начинает вытаскивать наугад некоторые.
   Шкатулка очень долго, дольше, нежели обычно, переливается и перетекает разными формами и цветными пятнами, пока не останавливается на чем-то одном. Ши-Гуа разворачивает ее наподобие шахматной доски, предоставляя Да-Гуа возможность расставлять на ней миниатюрные изображения. Они выполнены с таким искусством, что абсолютно точно воспроизводят оригинал, создавая иллюзию полной достоверности происходящего на поверхности шкатулки.
   - Что это? - спрашивает Каэ.
   Да-Гуа в замешательстве поднимает на нее глаза.
   - Я спрашиваю, что это за отвратительное местечко? - И она указывает рукой на четкое и яркое изображение.
   - Джемар, - лаконично поясняет Ма-Гуа.
   - Траэтаона, Тиермес, Веретрагна, Вахаган, - перечисляет Да-Гуа фигурки, попадающиеся ему в руки, - и еще кто-то... без лица. На него следует обратить особое внимание. Ну и хорхуты, куда же без них.
   - Что делает Тиермес на Джемаре? - требовательно спрашивает Каэ.
   - Это ты и выяснишь у него, когда отправишься следом, - успокоительным тоном сообщает Ши-Гуа.
   Все это время Ма-Гуа молчит, только внимательно разглядывает Богиню Истины.
   - На какой Джемар? - спрашивает она грозно. - Я собиралась разбираться с делами здесь.
   - С делами надо разбираться там, где они по-настоящему неотложны, наставительно говорит Ши-Гуа.
   Интагейя Сангасойя переводит взгляд на Да-Гуа.
   Но Да-Гуа молчит.
   - Ты нужна там, - тихо произносит Ма-Гуа. - Это твоя судьба, и даже тебе от нее никуда не деться.
   - Сколько талисманов тебе осталось? - говорит Ши-Гуа после недолгой паузы.
   - Сейчас скажу, - радостно вмешивается в разговор Ниппи. Похоже, он возмущен до глубины души, что к нему лично до сих пор никто не обратился. Подставляйте пальцы, будем считать.
   То, что Ниппи научился разговаривать не только со своим хранителем, но и с окружающими, - это сомнительное достоинство. Но трое монахов по-прежнему невозмутимы.
   - Мы считаем, - говорит Да-Гуа. - Перечисляй.
   - Первый был уничтожен в храме Нуш-и-Джан, когда меня еще не восстановили из небытия ("Счастливое время", - вздыхает Кахатанна); второй - в Хахатеге. Третий и четвертый погибли в Эль-Хассасине; пятый был на оногоне Корс Торуне в момент его смерти. Шестой я обнаружил в развалинах старого города, седьмой охраняла мантикора, еще четыре нашли в тайнике на болотах, на границе Сарагана с Мерроэ. Итого одиннадцать. Я верно подсчитал?
   Каэ беззвучно шевелит -губами, ведя собственный подсчет.
   - Верно? - возвышает голос перстень.
   Она приходит в себя, встряхивает головой.
   - Совершенно верно, одиннадцать. Из существовавших тридцати.
   - Это блестящий результат за столь краткий срок, - серьезно произносит Ма-Гуа.
   Ши-Гуа молчит. Только ласково поглаживает Богиню Истины по руке. Ему искренне жаль, что она, призванная дарить надежду и свет, вынуждена странствовать по миру. сражаясь и убивая, подвергая себя смертельной опасности, а иногда и чему-то похуже.
   - Тебе нужно немедля отправляться на Джемар, - мягко, но настойчиво говорит Да-Гуа.
   - Карусель какая-то, - сердится Каэ.
   - Что поделаешь. Могу утешить - у тебя появится помощник. Он значительно облегчит это странствие.
   - И на том спасибо.
   Трое монахов молчат, мнутся, и Каэ наконец замечает, что они от нее что-то скрывают.
   - Случилось еще что-нибудь?
   - Что ты думаешь о предсказании? - спрашивает Да-Гуа, немного поколебавшись.
   - О том, что этот мир просто обязан погибнуть? Ничего... Ничего хорошего я об этом не думаю. Кстати, вы знаете, кто так решил?
   - Сила, с которой не спорят...
   - Ну уж дудки! С кем это не спорят?
   - Каэ, - мягко произносит Ши-Гуа, - мы помогаем тебе как можем, но ты должна быть готова к тому, что самые отчаянные твои усилия пойдут прахом.
   - К этому я никогда не буду готова, - упрямо цедит она сквозь зубы. - Я предпочитаю решать сама за себя.
   - Может, это и есть самое правильное решение, - внезапно проясняется лицо Да-Гуа. - Не думай о том, чего еще не случилось. И занимайся неотложными проблемами, их у тебя хватает.
   Ма-Гуа протягивает руку с зажатой в ней фигуркой:
   - Такие подсказки запрещены, но мы слишком неравнодушно относимся к тебе...
   - Это тоже не поощряется, - сообщает Да-Гуа. - Но ты можешь подглядеть одним глазком - это уже случайность, а все случайности даже мы не можем рассчитать.
   Она бросает быстрый взгляд на фигурку, и ей кажется, что это урмай-гохон. Но она не стала бы утверждать наверняка.
   - Нам пора, - шелестят три голоса, сплетаясь в плеск воды.
   Каэтана молчит, но теперь есть кому ответить за нее.
   - На Джемаре существует несколько талисманов, - радостно объявляет Ниппи. - Мы вскоре отправимся туда, можете на меня положиться.
   Трое монахов медленно растворяются в волнах Охи. Показалось ли Каэ, что она слышала тихий-тихий смешок?
   Огромный дракон, сверкая золотистой чешуей, сидит на крепостной стене Салмакиды. Мощный хвост лежит неподвижно, спускаясь чуть ли не до самой земли. Люди толпятся невдалеке, любуясь своим гостем - драконов в Сонандане не боятся, весьма почитают и любят, но все же они редко спускаются с гор.
   В последнее время - чаще.
   Гораздо чаще.
   Древний зверь сидит спокойно, его когтистые лапы впились в камень, и тот медленно крошится, осыпаясь на землю. По стене, которой обнесена Салмакида, могут свободно проехать рядом трое всадников, и еще место останется. Но, глядя на дракона, жители столицы понимают, насколько ненадежна и хрупка эта ограда. Так себе - заборчик.
   Ящер изгибает шею, поднимает голову и начинает петь.
   Поющий дракон - зрелище восхитительное, и толпа у подножия стены замирает в восторге и благоговении.
   Дракон приветствует Великую Древнюю богиню - Интагейя Сангасойю, Суть Сути и Мать Истины.
   - Аджахак!
   - Здравствуй, дочь Драконов! - разевает пасть ящер.
   Каэ удивляется, потому что в ее многочисленные титулы никогда не входил этот.
   - Доспехи Ур-Шанаби признали тебя. - Дракон легко наклоняется к ней с крепостной стены, и его исполинская голова оказывается на одном уровне с землей. Крошечная фигурка богини выглядит игрушечной, словно только что добытой из шкатулки, принадлежащей трем монахам.
   Разговор происходит неслышно для остальных. Древний зверь не владеет человеческой речью, да и рев его свалил бы с ног любого собеседника. По этой причине со времен возникновения человека драконы научились напрямую передавать свои мысли. Для богов они не стали делать исключения, а боги и не протестовали.
   - Я счастлив, что ты стала нашей - по крови.
   Аджахак рассматривает Каэтану внимательно, затем спрашивает:
   - Ты убила мантикору?
   - Да, убила. И кажется, случайно. Во всяком случае, я бы не решилась повторить этот бой, - откровенно признается Богиня Истины. Она считает, что грешно лукавить с одним из самых мудрых существ Арнемвенда.
   - Ты помнишь, как это произошло? - настаивает дракон.
   Кажется, его интересует что-то вполне конкретное, но она не знает, что именно, а описывать схватку в подробностях... Подробностей-то никаких и не было. Гораздо больше Каэ хотела бы обсудить то, что произошло уже после смерти мантикоры, но она честно пытается ответить на поставленный вопрос.
   - Мантикора боится дракона - я столько раз слышала это до сражения, да еще и доспехи попались таким чудесным образом... в общем, мне показалось на какой-то миг, что я стала драконом. Прости, Аджахак, эту дерзость - я понимаю, что так не может быть на самом деле. Тем более что магия надо мной невластна... Просто почудилось. Главное, что это помогло по-настоящему.
   - Кто знает, что может, а чего не может быть. - Ящер лукаво сощуривает громадный изумрудный глаз. - Ты готова?
   - К чему я должна быть готова? - подозрительно спрашивает Каэ. Внутренне она уже собралась опротестовывать решение о принятии ее в сплоченные ряды драконов.
   - Я отвезу тебя на Джемар, - говорит Аджахак.
   Каэ поклялась бы, что глаза зверя искрятся невероятным весельем - скорее всего свою последнюю мысль ей от него утаить не удалось.
   - Мне сказали монахи, что у меня появится помощник, - старается она перевести разговор в нужное русло. - Если это ты и есть, то я просто счастлива. Скажи, неужели ты для этого прилетел с Демавенда?
   - Не только, - тихо отвечает дракон. - Братья решили, что детям Ажи-Дахака уже пора принимать участие в происходящем. Мир клонится к закату. А так хочется еще погреться на солнце.
   - Справедливо.
   Кахатанна оглядывается. Ее спутники, многочисленные войска и армия подданных мнутся невдалеке, не решаясь перебивать двух беседующих, изнывая на солнцепеке от жары, а еще больше - от любопытства. Бессмертные деликатно маячат в стороне, чтобы не смущать публику своим присутствием.
   Татхагатха и верховный жрец выглядят серьезными и встревоженными...
   Черный бык Малана-Тенгри тоскует, ибо настал час кормежки, - он укоризненно смотрит на Каэ и шумно вздыхает. Даже у стены слышно.
   - Понимаю, - молвит Аджахак. - Ступай к ним, отдыхай. Я встретил тебя и рад этому. Но помни, времени у нас немного, и потому не теряй его зря. Когда будешь готова к походу, приходи. Я стану ждать тебя на Шангайской равнине, чтобы не нарушать покой бедных людей.
   - Мне неудобно, Аджахак, - протестует она.
   - Извини, это мне неудобно. Стена у вас какая-то хрупкая, и мне совсем не хочется обрушить ее своей тяжестью, иначе Нингишзида окончательно утратит уважение к древним существам.
   - Тебе прислать жертвенных животных?
   - Пообедаю, - соглашается Аджахак. - Но не больше стада: я сыт.
   В парадном зале звучали музыка, смех и приветственные крики. Произносили невесть какой по счету тост во славу повелительницы Сонандана, ее многочисленных друзей и сподвижников.
   Столы буквально ломились под тяжестью золотой и серебряной посуды, щедро украшенной драгоценными камнями. Звонко пели птицы, порхающие под потолком. Стены и колонны были увиты плющом, буйно цветущим красными и голубыми цветами. В мраморных бассейнах плескались цветные рыбешки. В огромных перламутровых раковинах, привезенных из Хадрамаута, горами были навалены спелые фрукты.
   Джоу Лахатал, впервые принимавший участие в подобных празднествах, оглядывался в недоумении и смущении. Его удивляло все, что здесь происходило: и доблестные военачальники и вельможи, относившиеся к нему с уважением, но не более того - без тени священного трепета или благоговения, каковой им полагалось бы испытывать в присутствии Верховного бога Арнемвенда, большинство из них по многу раз предлагали чокнуться, радушно угощали и все время пытались завязать беседу. Змеебог вертел головой, пытаясь отыскать братьев, но га-Мавет не обращал на него внимания, занятый разговором с Номмо. Желтоглазый Бог Смерти питал слабость к маленькому альву, который напоминал ему своего кузена - Воршуда. Тхагаледжа и Арескои увлеклись спором о преимуществах секир и топоров перед остальным рубящим оружием, при этом правитель Сонандана быстро что-то черкал на плотной бумаге - как оказалось впоследствии, Бог Войны согласился позировать для серии портретов.
   Каэтану окружили тесным кольцом Магнус, Куланн, Могаллан и То Кобинан. Она звонко смеялась, глядя, как молодой чародей жонглирует вилками... Рядом с ней пристроились в уголке пушистые хортлаки, вымытые и чуть ли не завитые по такому торжественному случаю. Было их четверо, и среди них - Мика, тот самый, что пытался рассказать ей некогда свою историю.
   Астерион заглянул на полчаса: больше вынести в закрытом помещении не мог, но оставил по себе память - ветер, звучащий музыкой. Словно сотни крохотных хрустальных и серебряных звоночков пели, кружась над столами.
   Джоу Лахатал чувствовал себя немного странно - уходить ему не хотелось, праздник удался на славу, но и привыкнуть к своему новому положению было нелегко. Каэ заметила его растерянный взгляд и пересела поближе к Змеебогу, ухватив из-под носа у Барнабы кувшин со своим любимым зеленым вином.
   - Вот, попробуй, - предложила она Лахаталу. - Заслуживает твоего внимания. Жнец таскает его из моих погребов бочками, но ты не проговорись, что я об этом знаю, - ему доставляет особенное удовольствие не столько вино, сколько собственная ловкость и неуязвимость.
   Лахатал пригубил из высокого бокала, почмокал губами и расплылся в блаженной улыбке.
   - Поверишь, я бы тоже это вино таскал.
   - Нужды нет - и так подарю.
   - Боюсь тебя спрашивать, - произнес Владыка Арнемвенда, - скорее даже вовсе не хочу знать, зачем пожаловал к тебе Аджахак, но драконы слишком редко ходят в гости, чтобы я мог не обратить внимания на это.
   Каэ повертела в руках тонкостенный бокал, посмотрела вино на свет, и по выражению ее лица Лахатал понял, что на сердце у его собеседницы не просто кошки скребут.
   - Не успеваем? - шепнул он.
   - Да нет. Должны успеть, но... Аджахак, видишь ли, предоставляет себя мне в виде транспортного средства.
   - Почему именно сейчас? - насторожился Змеебог.
   - Они все делают вовремя - мудрость у них уже не только в крови, но и в костях, и в когтях, и в клыках... Значит, так нужно. И в этом странствии мне потребуется помощь дракона. Но беда, Джоу, в том, что мне постоянно кажется, будто я что-то упускаю из виду. Я бы не отказалась сейчас от любой помощи: мне нужен совет. Совет существа древнего, знающего. Но Аджахак говорит загадками, и это так некстати. Я устала быть Сутью Сути и одновременно - Истиной. Я спать хочу. Я плакать хочу от испуга и отчаяния, понимаешь? Какая из меня защитница Арнемвенда, если я посуду бы с огромным удовольствием переколотила, но нельзя: все смотрят, все внимают. Я не могу их подвести. Где те блаженные времена, когда ты на меня охотился?
   Джоу Лахатал несколько покраснел, но утешил себя тем, что краска на его щеках может быть вызвана и обилием горячительных напитков, и даже отсветом его алого плаща.
   Каэ неожиданно легко рассмеялась.
   - Ты о чем? - спросил Змеебог.
   - А ты сам погляди, у моих придворных дам голова идет кругом - столько богов-красавцев вокруг. Непонятно, с кем кокетничать в первую очередь. Вот! Смотри - да не там, справа!
   Лахатал обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как очаровательная молодая особа лет двадцати с небольшим с грациознейшим поклоном поднесла га-Мавету кубок с пенящимся вином, Бог Смерти недоверчиво лизнул языком шипящую поверхность напитка, и на лице его отразилось изумление, смешанное с восторгом. Девушка таяла и млела.
   - Вот тебе и на! - расхохотался Змеебог. - Женщины - самые отчаянные существа в мире. Ни один демон, ни один джат, ни один урахаг не подойдет к га-Мавету и на полет стрелы, а ей кавалер понадобился.
   Его слова оказались пророческими, потому что молодая особа успела что-то шепнуть на ухо желтоглазому, и тот изумленно уставился на нее своими кошачьими вертикальными зрачками. Затем посуровел и отрицательно покачал головой.
   - Не состоялось, - прокомментировала Каэ. - Но все равно интересно наблюдать. - Она бросила на Джоу Лахатала короткий взгляд и тем же тоном добавила: - А пока меня не будет, ты бы навестил Таор, Тевер и Фарру. У меня душа не на месте.
   - Навещу, - серьезно пообещал Змеебог, - а теперь приготовились. К нам быстро приближается важная персона.
   - О!
   - Великие позволят? - Нингишзида, убедившийся наконец, что на них обращают внимание постольку-поскольку, перебрался к своим повелителям для приватной беседы.
   Изо всех присутствующих он единственный был озабочен и серьезен. Он прямо-таки лучился торжественностью и еще чем-то, чем обычно лучатся осененные идеей верховные жрецы Великих Древних богинь.
   Каэ внимательно на него поглядела: когда у ее верховного жреца было вот такое вдохновенное выражение, ей крупно везло на всякие хлопоты и трудности.
   - Выкладывай, - взяла она быка за рога.
   - Сперва вы, дорогая Каэ. О чем с вами беседовал Аджахак?
   Джоу Лахатал уже немного привык к тому, что у Каэ с людьми особые, весьма теплые отношения и что очень часто зрелые мужи при взгляде на нее забывают о божественном происхождении этой хрупкой девочки и начинают вести себя как строгие отцы или дедушки. Вот и теперь у жреца было буквально на лбу написано, что он намерен предостеречь, уберечь, предупредить, короче - поделиться опытом, как старший с младшим. Змеебог не гневался: еще несколько лет назад подобное поведение Нингишзиды привело бы к мгновенной и мучительной смерти последнего, но теперь Верховный бог Арнемвенда стал больше понимать. Он даже сочувствовал старому жрецу, на плечах которого лежала немыслимая ответственность.
   Кахатанна тоже это понимала. Поэтому ответила кротко:
   - Наберись мужества, Нингишзида. Я отбываю на Джемар первым же драконом.
   - Я знаю, - просто сказал жрец.
   Змеебог откровенно удивился.
   - Вчера, когда уже сообщили о вашем скором возвращении и весь Сонандан готовился к встрече, я отправился в Храм. Он был настроен весело, я бы даже сказал - легкомысленно: паломников принимал почти всех, а когда я остался внутри один - по его собственному требованию, - в зеленом пламени Истины мне явилось видение. - Нингишзида сделал это сообщение будничным тоном, словно видения одолевали его и выстраивались в очередь, дабы получить аудиенцию.
   Однако Каэтану он потряс.
   - Кто? - напряглась она. - Кто тебе явился? Каким это образом в моем храме может явиться кто-то, кроме меня, да еще в пламени Истины? Ты уверен, что это было доброе знамение?
   Жрец оставался спокоен и сосредоточен.
   - Должен признать, что это было довольно странное существо, без лица. С овальным провалом на этом месте, но волосы у него были - длинные, до плеч, каштановые с сединой. На нем была хламида с капюшоном - старенькая такая, потрепанная. Я ощутил тепло и доброту, исходящую от него: в пламени Истины, дорогая Каэ, зло не сможет появиться...
   - А я про это не подумала. - Она устало прикрыла глаза. - Хотя кто знает, на что еще способно теперь зло. Прости, продолжай.
   - Существо сообщило мне скорбную весть: пришло время, старые предсказания начинают сбываться, все возвращается на круги своя, начало становится концом, а конец - началом. Порядок превращается в Хаос, чтобы из Хаоса когда-нибудь снова возник Порядок. Все будет и все сбудется когда-нибудь, сказало видение, но сейчас наш мир обречен самим изначальным своим устройством, и всякие попытки спасти его заведомо бесполезны. Однако это существо тут же добавило, что уверено в том, что вы, Каэ, не станете ориентироваться на это предсказание, поверите, но не отступитесь. И в этом, сказало оно, надежда умирающего Арнемвенда. Оно будет ждать вас на Джемаре... Вам это о чем-нибудь говорит?
   - Спасибо. Ничего не говорит. Но раз уж Аджахак собрался везти меня на Джемар, где мне приготовлена теплая встреча, то в свете грядущих событий путешествие на Иману кажется теперь прекрасными каникулами, минутами полного отдыха. - Каэтана тяжко вздохнула. - Ну почему меня угораздило стать Богиней Истины? Куда ни глянь, к кому ни обратись - буквально все знают о происходящем больше, чем я! Просто оторопь берет.
   - Что уже говорить обо мне! - сказал Ниппи.
   Жрец покосился на него подозрительно, но промолчал.
   Великий Понтифик Хадрамаута Дайнити Нерай был человеком исключительно ленивым. Настолько ленивым, что даже его невероятная трусость проигрывала в сравнении с ленью. Поэтому для понтифика несколько месяцев подряд выдались на удивление удачными: его никто не беспокоил. Министры, высоко ценимые им за расторопность, прекрасно справлялись с рутинными делами, принося ему кипы бумаг на подпись один раз в неделю. С точки зрения Дайнити Нерая, и это было чересчур, но ему с малых лет упрямо твердили, что работа монарха - одна из самых тяжких и неблагодарных. Так страдали и его отец, и дед, и целая армия прочих многознатных и благородных предков. Мысль об этом немного воодушевляла понтифика и худо-бедно помогала ему вытерпеть еженедельную двухчасовую пытку.
   В государстве воцарились тишина и покой. Хадрамаут слишком привык к благоденствию и процветанию, чтобы долго помнить о трагических событиях недавнего прошлого.
   Йа Тайбрайя исчез так же быстро, как и появился, успев разгромить один только Уатах. Это было печально, но могло быть гораздо хуже. Морской змей оставил Хадрамаут в покое, а придворный хранитель Знаний объяснил государю, что этого можно было достичь единственным способом - если бы Морской эльф, связанный кровными узами с Йа Тайбрайя, принес себя ему в жертву на скале, именуемой Алтарем и поднятой из моря Владыкой Йабарданаем специально для этой цели.
   Немного позже Дайнити Нераю сообщили, что князь Мердок ап-Фейдли ушел из этого мира, оставив свой замок и титул старшему сыну и наследнику - Браннару ап-Дарраху. Таким образом, предположения ученого оправдались.
   Первый советник докучал как-то рассказами о событиях на Имане, имевших место в недавнем прошлом: о разгроме ордена унгараттов, смерти великого магистра Катармана Керсеба, гибели короля Эль-Хассасина, Чаршамбы Нонгакая и восшествии на его престол сразу двух королей - Меджадая Кройдена и Рораймы Ретимнона. О том, что Великая Кахатанна стала тауртой Хартума - самого богатого государства Иманы. И о многом другом... Что касается того, каким образом в Эль-Хассасине могут мирно сосуществовать сразу два повелителя, понтифик не совсем разобрался, но вскоре благополучно забыл и об этом своем недоумении, и о прочих проблемах. Они его не интересовали.