[81]— в то время как второй лишь на четырнадцать лет моложе первого? Почему мы входим в столетие, в котором половина гениев совершают самоубийства или умирают от туберкулёза? Шпенглер говорит, что цивилизации стареют, как растения, но здесь получается внезапный
скачокот юности к старости. На человечество опускается непомерный пессимизм, и он отражается в живописи, музыке, литературе. Сказать, что человек неожиданно вырос — значит сказать слишком мало. Но что ещё гораздо важнее — это что он, кажется,
потерял свою способность к самовосстановлению. Можем ли мы представить хоть одного великого человека восемнадцатого века, совершившего самоубийство? И это при том, что его жизнь была не легче жизни гения девятнадцатого столетия. Новый человек потерял веру в жизнь, он потерял веру в знание. Современный человек соглашается с Фаустом: когда всё сказано и сделано, мы всё равно ничего нового не узнаём
[82].
Далее Карел Вейсман был психологом, а не историком [83]— всё-таки сфера, где он зарабатывал на жизнь, была промышленная психология. В своих "Исторических размышлениях" он пишет:
"В 1990 году я начал работать в области промышленной психологии в качестве ассистента профессора Эмиса в "Трансволд Косметикс" и сразу же столкнулся с загадочной и пугающей ситуацией. Я знал, конечно же, что "промышленный невроз" стал серьёзной проблемой — такой значительной, что были даже организованы специальные промышленные суды для рассмотрения дел преступников, занимавшихся порчей оборудования и убивших или ранивших своих коллег. Но подлинный объём проблемы был известен лишь немногим. Уровень убийств на крупных заводах и подобных предприятиях возрос вдвоепо сравнению с остальным населением. Например, на одной табачной фабрике в Америке в течение года были убиты восемь мастеров участков и два высокопоставленных администратора, и в семи из этих случаев убийца сразу же после преступления совершал самоубийство.
Исландская промышленная фирма "Пластикс Корпорейшн" как-то проводила эксперимент по организации завода "на открытом воздухе". Он занимал большую площадь, несколько гектаров, и вместо стен использовались энергетические поля, так что рабочие не испытывали никакого стеснения. Поначалу результаты были очень обнадёживающими, но за два года уровень промышленной преступности и неврозов на заводе снова вырос до среднего национального уровня.
Эти цифры никогда не попадали в национальную прессу, ибо психологи полагали — не без оснований, — что их публикация лишь ухудшит положение вещей. Они также считали, что самое лучшее будет рассматривать каждый случай как обособленную вспышку.
Чем больше я занимался этой проблемой, тем больше убеждался, что мы не знаем настоящих причин её возникновения. У моих коллег опускались руки перед этим, как признался мне профессор Эмис в мою первую же рабочую неделю в "Трансволд Косметикс". Он сказал, что достичь корня проблемы крайне сложно, поскольку, по-видимому, их слишком много: бурный рост населения, переполнение городов, чувство собственной незначительности и всё большей изолированности, недостаток приключений в современной жизни, отчуждение от религии и так далее. Он добавил, что не уверен, что в промышленности эта проблема рассматривается правильно: основные затраты идут на психиатров и улучшение условий труда — короче, рабочих заставляют чувствовать себя пациентами. Но, поскольку наши средства к существованию зависят от этой ошибки, едва ли мы осмелимся предложить какие-то изменения.
И вот, в поисках ответов я обратился к истории. Когда же я нашёл их, то по-настоящему задумался о самоубийстве. Ибо, согласно истории, всё это было совершенно неизбежно: цивилизация достигла своего пика, и она была обязана пасть. Но одна вещь всё-таки не была учтена в этом приговоре — способность человека к самовосстановлению. Ведь, не будь её, Моцарт должен был совершить самоубийство, так как его жизнь была столь несчастна. Но он не сделал этого.
Что уничтожило в человеке способность к самовосстановлению?
Я не могу объяснить, как я понял, что этому может быть только одна причина. Это медленно доходило до моего сознания в течение многих лет, и во мне всё более и более росла уверенность, что цифры промышленных преступлений абсолютно не объясняются так называемыми "историческими причинами". Это можно сравнить с тем, как если бы я был главой фирмы и вдруг начал инстинктивно чувствовать, что мой бухгалтер подделывает отчётную документацию, хотя и понятия не имел бы, как он это делает.
И однажды я заподозрил о существовании Вампиров разума. С тех пор буквально всё подтверждало мою догадку.
Впервые это случилось, когда я обдумывал применение мескалина и лизергиновой кислоты для лечения промышленных неврозов. В принципе, действие этих наркотиков не отличается от действия алкоголя или табака: они расслабляют нас. Человек, вынужденный работать слишком много, привыкает постоянно находиться в напряжении и не может избавиться от него простым желанием, а рюмка виски или сигарета воздействуют на его движущие уровни и снимают это напряжение.
Но человек имеет и гораздо более укоренившиеся привычки, нежели перенапряжение — за миллионы лет эволюции он развил все типы привычек для выживания. И если одна из них выходит из-под контроля, то развивается психическое заболевание. Например, у человека есть привычка быть готовым к столкновению с врагами — позволь он ей довлеть над ним, и это превратит его параноика.
Но одна из самых укоренившихся привычек человека — постоянно быть начеку перед внешними опасностями и трудностями, в следствие чего он вынужден отказываться от исследования своего собственного разума — оторвать взгляд от окружающего мира он просто не смеет. По этой же причине человек не замечает красоты, так как предпочитает сосредотачиваться на практических вопросах. И эти привычки въелись столь глубоко, что от них не могут освободить ни алкоголь, ни табак. Но мескалин может, так как он может оказать воздействие на глубинные атавистические [84]уровни человека и снять с него бессознательные напряжения, делающие человека рабом собственной скуки и окружающего мира.
Должен признаться, что поначалу я был склонен винить именно эти атавистические привычки за рост числа самоубийств и промышленных преступлений. Человек должен научиться отдыхать; иначе, переутомившись, он становится опасным. Он должен научиться контактировать со своими глубочайшими уровнями, чтобы возбуждать свое сознание. Поэтому мне и казалось, что наркотики мескалиновой группы разрешат эту проблему.
До сих пор, по вполне понятной причине, эти наркотики не использовались в промышленной психологии: мескалин высвобождает человека до такой степени, что дальнейшая работа с ним становится просто невозможной. Он не хочет делать ничего, кроме созерцания красот мира и тайн своего разума.
Я считал, что доходить до этого совсем необязательно. Небольшое, правильно подобранное количество мескалина может высвободить творческие силы человека без погружения в наркотический ступор. В конце концов, человеческие предки два миллиона лет назад практически не различали цветов, поскольку имели подсознательную привычку игнорировать их. Жизнь была так сложна и опасна, что им было просто не до этого. А современный человек сумел избавиться от цветовой слепоты без всякой потери своей энергии и живости. Все дело заключается в соблюдении равновесия.
Итак, я начал серию экспериментов с наркотиками мескалиновой группы. И первые же мои результаты были столь катастрофичными, что мой контракт с "Трансволд Косметикс" был немедленно расторгнут. В течение нескольких дней покончили с собой пятеро из десяти моих подопытных, двое сошли с ума и были помещены в психиатрическую больницу.
Я был потрясён. Во время учёбы в университете я экспериментировал с мескалином на самом себе, но счёл результаты неинтересными. Развлечение с мескалином очень приятная вещь, но всё зависит от того, насколько вы получаете от этого удовольствие. Я — не очень, так как считаю, что работа гораздо интереснее.
Но результаты эксперимента заставили меня снова употребить наркотик. Я принял полграмма. Итог был столь ужасен, что я до сих пор покрываюсь испариной, вспоминая его действие.
Поначалу было обычное приятное состояние: пятна света, вращающиеся и медленно разрастающиеся. Затем наступило непередаваемое чувство мира и спокойствия, проблеск буддистской нирваны, тихое и прекрасное созерцание Вселенной, отстранённой и одновременно бесконечно раскрытой. Приблизительно через час я вывел себя из этого состояния, и мне так и не удалось выяснить, что же послужило причиной самоубийств. Тогда я попытался обратить своё внимание внутрь, определить точное состояние своих ощущений и эмоций. Результат был весьма странен: я как будто смотрел в телескоп, а кто-то намеренно закрывал рукой другой его конец. Все попытки заглянуть внутрь себя проваливались. С невероятным усилием, я постарался всё-таки пробиться сквозь эту завесу тьмы — и тут же ясно почувствовал, как нечто живое и чуждоестремительно скрывается из поля моего зрения. Я, конечно же, говорю не о физическом зрении, это было исключительно чувство. Но какой-то миг оно имело такую печать реальности, что я чуть не сошёл с ума от ужаса. Можно убежать от очевидной физической угрозы, но от этого бежать было некуда, потому что оно было внутри меня.
Почти всю следующую неделю я был охвачен самым малодушным страхом и находился на грани безумия, как ещё никогда в жизни. Хотя я и был в обычном физическом мире, но в безопасности себя не чувствовал. Возвращаясь к будничным делам, я чувствовал себя страусом, прячущим голову в песок — ведь это означало, что я всего лишь не видел угрожающей опасности.
К счастью, я тогда не работал, да и всё равно это было бы невозможно. Спустя ещё одну неделю я вдруг подумал: "Ну и чего же ты боишься? Ведь тебе ничто не причинило вреда," — и сразу почувствовал себя бодрее. Через несколько дней "Стандард Моторс энд Энжиниринг" предложили мне пост начальника медицинской службы, и я принял его, сразу же окунувшись в работу огромной и сложной организации. Долгое время занятость не позволяла мне размышлять о произошедшем или придумывать новые эксперименты, да и когда бы я не возвращался в мыслях к своему опыту с мескалином, я чувствовал такое сильное отвращение, что всегда находил благовидный предлог, чтобы заняться другим.
Шесть месяцев назад я наконец-то вернулся к рассмотрению этой проблемы, на этот раз уже под несколько другим углом. Мой друг Руперт Хэддон из Принстонского Университета рассказал мне о своих очень удачных экспериментах по реабилитации сексуальных преступников с использованием ЛСД. Объясняя свою теорию, он широко использовал терминологию философа Гуссерля. Я тут же понял, что феноменология [85]есть лишь другое название самоисследования, которое я пытался провести под мескалином, и когда Гуссерль говорил о "раскрытии структуры сознания", он имел в виду именно спуск в эти царства психических привычек, о которых я и упоминал. Гуссерль ясно понимал, что, в то время как мы имеем географические карты, показывающие практически каждый дюйм нашей планеты, у нас до сих пор нет атласа нашего внутреннего мира.
Чтение Гуссерля подняло мой дух. Мысль о повторном употреблении мескалина ужасала меня, но феноменология начинается с обычного сознания, и я снова стал делать заметки о загадках внутреннего мира человека и географии его сознания.
Почти сразу же я ощутил, что какие-то внутренние силыпрепятствуют моим исследованиям. Стоило мне лишь начать размышлять об этих проблемах, как у меня разыгрывалась мигрень и подступала тошнота. Каждое утро я просыпался в глубокой депрессии. Одно из моих увлечений — математика, также я хорошо играю в шахматы, и вскоре я обнаружил, что моё состояние улучшается, если я обращаюсь к математике или шахматам. Но стоило мне опять подумать о вопросах разума, как депрессия снова возвращалась.
Моя слабость стала бесить меня, и я дал себе слово, что превзойду её любой ценой. Я попросил своих работодателей предоставить мне двухмесячный отпуск и предупредил жену, что тяжело заболею. И вот я сознательно обратил все свои мысли к проблемам феноменологии. Результат был в точности такой, как я и ожидал: в течение нескольких дней я чувствовал себя измотанным и подавленным, затем появились сильные головные боли и ломота по всему телу, и, наконец, мой желудок начал извергать наружу всё, что я ел. Я слёг в постель и попытался внутренне исследовать свою болезнь, используя методы анализа, предложенные Гуссерлем. Моя жена понятия не имела, что со мной происходит, и её тревога ещё более усугубляла положение. К счастью, у нас нет детей, иначе мне точно пришлось бы сдаться.
Через две недели я был столь истощён, что едва мог проглотить чайную ложку молока. Неимоверным усилием я собрал все свои силы и достиг глубиннейших инстинктивных уровней сознания, где сразу же и обнаружил своих врагов — как будто, спустившись ко дну моря, вдруг замечаешь, что со всех сторон окружён акулами. Конечно, я не "видел" их в обычном смысле, но я чувствовалих присутствие так же ясно, как можно чувствовать зубную боль. Они были внизу, на том уровне моего существования, куда мое сознание никогда ещё не проникало.
И когда я уже сдерживал вопль ужаса — ужаса человека, стоящего перед лицом неминуемого уничтожения, — я вдруг понял, что победил их. Мои глубинные жизненные силы объединились против них, и огромная мощь, об обладании которой я прежде даже и не догадывался, встала подобно гиганту. Она во много раз превосходила их силы, и они были вынуждены отступить. Внезапно я увидел, что их число увеличилось — их были целые тысячи, — но я уже знал, что они ничего не смогут мне сделать.
И затем меня просто обожгло внезапно пришедшей догадкой — меня словно поразила молния. Да, всё стало ясным, отныне я знал всё. Я знал, почему для них было так важно, чтобы никто даже и не подозревал об их существовании. Человек обладает силой более чем достаточной, чтобы уничтожить их всех, но, поскольку он не знает о них, они могут питаться им, словно вампиры, высасывая его энергию.
В спальню вошла моя жена и оторопела, увидев меня безумно смеющимся. На мгновение она подумала, что мой разум в конце концов не выдержал, но потом поняла, что я смеялся как здоровый человек.
Я попросил её принести мне супу. Через сорок восемь часов я снова был на ногах, здоровый, как прежде — нет, здоровее, чем когда-либо в жизни. Сначала я пребывал в такой невыразимой эйфории по поводу своего открытия, что даже забыл об этих Вампирах разума. Затем понял, что такое поведение само по себе глупо. Они имеют огромное преимущество передо мной: они знают мой собственный разум гораздо лучше меня, и, если я не буду проявлять осторожность, они всё-таки смогут уничтожить меня.
Но какое-то время я был в безопасности. Когда днём позже я почувствовал упорные и мучительные приступы депрессии, я вновь обратился к тому глубинному источнику внутренней силы и к своему оптимизму насчёт будущего человечества. Приступы тотчас же прекратились, и я снова принялся хохотать во всё горло. Прошло довольно много недель, прежде чем я научился контролировать этот смех после стычек с Паразитами.
Моё открытие было, конечно же, столь фантастично, что неподготовленный ум просто не смог бы его воспринять, да и мне самому очень повезло, что я не сделал его шесть лет назад, когда работал в "Трансволд Косметикс". За это время мой разум медленно готовился к нему на подсознательном уровне. Однако за последние несколько месяцев я твёрдо уверился в том, что дело заключалось не только в везении. Я чувствовал, что существуют какие-то могущественные силы, действующие на стороне человечества, но у меня не было никакого представления об их природе. (Касательно этого замечания: нечто подобное я всегда чувствовал инстинктивно. — прим. Гилберта Остина.)
Всё это означает следующее. Более чем два века человеческий разум был жертвой этих энергетических Вампиров. В некоторых случаях они даже могли полностью завладеть отдельным разумом и использовать его в собственных целях — например, я почти уверен, что де Сад был одним из этих "зомби", чей мозг контролировался Вампирами. Богохульная направленность и идиотизм его работ отнюдь не являются, как во многих случаях, проявлением демонической энергетики, доказательством чему служит то, что зрелость во всех отношениях у де Сада так никогда и не наступила, хотя он и дожил до семидесяти четырёх лет. Единственной целью его жизненной деятельности было усиление духовного хаоса в человечестве и намеренное извращение смысла секса.
Как только я понял роль Вампиров, история последних двух столетий сразу стала для меня совершенно ясной. Примерно до 1780 года (приблизительной даты первого полномасштабного вторжения Вампиров разума на Землю) большинство искусств восхваляли жизнь — как музыка Гайдна [86]или Моцарта. После же вторжения этот солнечный оптимизм для художников стал почти невозможен. Вампиры всегда выбирали особо одарённых людей в качестве своих орудий — ведь, в конечном счёте, именно они оказывают наибольшее влияние на человечество. Лишь немногие художники были достаточно сильны, чтобы отшвырнуть от себя Вампиров, и этим они получали ещё большую силу — как, например, Бетховен или Гёте [87].
Совершенно понятно, почему для Вампиров разума столь важно сохранять своё существование нераскрытым и втайне от человека высасывать его жизненные токи. Человек, победивший их, становится для них вдвойне опасным, поскольку восторжествовала его способность к самовосстановлению. В таких случаях Вампиры пытаются уничтожить его другим способом — настраивая против него других людей. Вспомним, например, что смерть настигла Бетховена потому, что он, покинув дом своей сестры после довольно странной ссоры, проехал несколько миль под дождём в открытой коляске. Во всяком случае, можно заметить, что именно в девятнадцатом веке великие художники впервые начинают жаловаться, что "весь мир против них". Напротив, Гайдн и Моцарт были хорошо поняты и очень ценились своими современниками [88]. Как только артист умирает, пренебрежение к нему исчезает — Вампиры отпускают хватку человеческих умов, поскольку у них есть и другие личности, кем заняться.
Во всей истории искусства и литературы с 1780 года прослеживаются результаты сражений с Вампирами разума. Художники, отказавшиеся проповедовать евангелие пессимизма и упадничества, были уничтожены, хулители же жизни зачастую доживали до глубокой старости. Интересно, например, сопоставить судьбы пессимиста Шопенгауэра и утверждавшего жизнь Ницше, сексуального дегенерата де Сада и сексуального мистика Лоуренса [89].
Однако, кроме сопоставления этих очевидных фактов, я мало преуспел в изучении Вампиров. Полагаю, что малым числом они всегда присутствовали на Земле. Возможно, христианская идея дьявола основывается на смутной догадке о той роли, которую они играли в человеческой истории: захватывать разум человека и превращать его во врага жизни и всего человечества. Но, пожалуй, было бы ошибочно возлагать на Вампиров разума вину за все неудачи человеческой расы. Человек есть животное, пытающееся переродиться в Бога, и многие из его проблем являются неизбежным следствием этой борьбы.
У меня есть теория, которую для полноты освещения своих исследований я здесь приведу. Я считаю, что во Вселенной существует множество рас, подобных нашей. На ранних стадиях эволюции целями любой расы в основном являются покорение окружающей среды, уничтожение врагов, обеспечение себя пропитанием. Но рано или поздно настаёт время, когда раса в своем развитии перерастает эту стадию и уже может обратить своё внимание внутрь, к наслаждениям разума. "Мой разум — моё царство", — сказал сэр Эдвард Дайэр [90]. И когда человек осознаёт, что его разум есть великая неисследованная страна, его царство — в самом буквальном смысле, — он преодолевает границу, отделяющую животное от Бога.
Эти Вампиры занимаются поисками рас, почти достигших такого уровня эволюции и находящихся в преддверии обладания новыми силами, а затем питаются ими до полного уничтожения. Уничтожение расы отнюдь не входит в намерения Вампиров, поскольку после этого они вынуждены искать другой источник своей пищи, и поэтому их цель — питаться огромными энергиями, вырабатываемыми эволюционной борьбой, как можно дольше. Для этого они не дают человеку исследовать его внутренние миры и заставляют его уделять всё свое внимание внешнему миру. На мой взгляд, войны двадцатого столетия несомненно являются плодами такой тактики Вампиров. Гитлер, как де Сад, наверняка был ещё одним их "зомби". Мировая война, способная уничтожить всю цивилизацию, может нарушить их планы, зато продолжительные региональные стычки подходят для них превосходно.
Чем мог бы быть человек, если бы ему удалось уничтожить или прогнать этих Вампиров? Конечно же, первым результатом было бы чувство огромного душевного облегчения, исчезновение подавленности, всплеск энергии и оптимизма; с первым же приливом энергии произведения искусств начали бы создаваться целыми десятками. Человечество вело бы себя прямо как дети, отпущенные из школы в последний день учебного года. Затем энергия человека, подхватившего философское наследство Гуссерля, обратилась бы внутрь. (Крайне показательно, что именно Гитлер был ответственен за смерть Гуссерля, причём как раз тогда, когда его работа была на грани новых достижений.) Он внезапно понял бы, что обладает такими внутренними силами, по сравнению с которыми водородная бомба показалась бы простой свечкой. При помощи, возможно, наркотиков типа мескалина, человек впервые стал бы жителем мира разума, как сейчас он является жителем Земли. Он исследовал бы эти внутренние страны, как Ливингстон и Стэнли [91]исследовали Африку, и открыл бы, что у него есть множество "я", и высшие из них это то, что его предки назвали бы богами.
У меня есть ещё одна теория, но она столь абсурдна, что я едва отваживаюсь её здесь привести. Она заключается в том, что Вампиры разума, сами не догадываясь об этом, являются орудием силы более высокого порядка. Конечно, они могут и уничтожить расу, ставшую их носителем, но если же эта раса каким-то образом узнает о грозящей ей опасности, результат будет совершенно противоположным их намерениям. Пожалуй, самые главные препятствия на эволюционном пути человека есть его скука и невежество, его склонность плыть по течению и не задумываться о будущем. В некотором смысле, для эволюции это даже большая опасность — или, по крайней мере, помеха, — чем сами Вампиры. Но стоит расе узнать о существовании Вампиров, и битва выиграна уже на половину. Как только у человека появляются целеустремлённость и вера, он становится практически непобедимым. Поэтому Вампиры могут служить своего рода прививкой человеку против его собственных безразличия и лени. Впрочем, всё это не более, чем поверхностная гипотеза...
Однако важнее всех этих предположений является ответ на вопрос: каким образом от них можно освободиться? Просто опубликовать "факты" отнюдь не будет выходом: исторические примеры совсем ничего не значат, и зачастую их игнорируют. Но всё равно как-то да надо будет рассказать человечеству об опасности. Если бы я сделал то, что было бы легче всего — организовал интервью на телевидении или написал ряд газетных статей на эту тему, — меня, возможно, и выслушали бы, но, скорее всего, просто приняли бы за безумца. Да, это действительно сложная проблема. Кроме как уговорить каждого принять дозу мескалина, я не знаю, как ещё можно убедить людей, что опасность действительно реальна. И потом, нет никакой гарантии, что мескалин принесёт желаемый результат — иначе я мог бы рискнуть и вывалить большое количество наркотика в водохранилище какого-нибудь города. Нет, такая идея просто немыслима — в случае полномасштабной атаки Вампиров человеческий рассудок окажется слишком хрупким, чтобы им можно было рисковать. Теперь я понимал, почему мой эксперимент в "Трансволд Косметикс" закончился так ужасно: Вампиры намеренно уничтожилитех людей, чтобы предостеречь меня. У обычного человека недостаёт твёрдости противостоять им, вот почему число самоубийств столь велико...
Я должен узнать больше об этих созданиях. Пока мое невежество столь велико, они могут уничтожить меня. Когда же я что-то узнаю о них, то, возможно, найду и способ, как уверить человечество в их существовании."
Конечно, читать я начал не с этого места; приведённый выше отрывок представляет собой центральную часть работы. В действительности "Исторические размышления" очень длинное рассуждение о природе этих Паразитов разума и их роли в истории человечества. Книга написана в форме дневника, дневника мыслей, а потому неизбежно очень многословна: Вейсман старается держаться главной сути, но постоянно уходит от неё.
Далее Карел Вейсман был психологом, а не историком [83]— всё-таки сфера, где он зарабатывал на жизнь, была промышленная психология. В своих "Исторических размышлениях" он пишет:
"В 1990 году я начал работать в области промышленной психологии в качестве ассистента профессора Эмиса в "Трансволд Косметикс" и сразу же столкнулся с загадочной и пугающей ситуацией. Я знал, конечно же, что "промышленный невроз" стал серьёзной проблемой — такой значительной, что были даже организованы специальные промышленные суды для рассмотрения дел преступников, занимавшихся порчей оборудования и убивших или ранивших своих коллег. Но подлинный объём проблемы был известен лишь немногим. Уровень убийств на крупных заводах и подобных предприятиях возрос вдвоепо сравнению с остальным населением. Например, на одной табачной фабрике в Америке в течение года были убиты восемь мастеров участков и два высокопоставленных администратора, и в семи из этих случаев убийца сразу же после преступления совершал самоубийство.
Исландская промышленная фирма "Пластикс Корпорейшн" как-то проводила эксперимент по организации завода "на открытом воздухе". Он занимал большую площадь, несколько гектаров, и вместо стен использовались энергетические поля, так что рабочие не испытывали никакого стеснения. Поначалу результаты были очень обнадёживающими, но за два года уровень промышленной преступности и неврозов на заводе снова вырос до среднего национального уровня.
Эти цифры никогда не попадали в национальную прессу, ибо психологи полагали — не без оснований, — что их публикация лишь ухудшит положение вещей. Они также считали, что самое лучшее будет рассматривать каждый случай как обособленную вспышку.
Чем больше я занимался этой проблемой, тем больше убеждался, что мы не знаем настоящих причин её возникновения. У моих коллег опускались руки перед этим, как признался мне профессор Эмис в мою первую же рабочую неделю в "Трансволд Косметикс". Он сказал, что достичь корня проблемы крайне сложно, поскольку, по-видимому, их слишком много: бурный рост населения, переполнение городов, чувство собственной незначительности и всё большей изолированности, недостаток приключений в современной жизни, отчуждение от религии и так далее. Он добавил, что не уверен, что в промышленности эта проблема рассматривается правильно: основные затраты идут на психиатров и улучшение условий труда — короче, рабочих заставляют чувствовать себя пациентами. Но, поскольку наши средства к существованию зависят от этой ошибки, едва ли мы осмелимся предложить какие-то изменения.
И вот, в поисках ответов я обратился к истории. Когда же я нашёл их, то по-настоящему задумался о самоубийстве. Ибо, согласно истории, всё это было совершенно неизбежно: цивилизация достигла своего пика, и она была обязана пасть. Но одна вещь всё-таки не была учтена в этом приговоре — способность человека к самовосстановлению. Ведь, не будь её, Моцарт должен был совершить самоубийство, так как его жизнь была столь несчастна. Но он не сделал этого.
Что уничтожило в человеке способность к самовосстановлению?
Я не могу объяснить, как я понял, что этому может быть только одна причина. Это медленно доходило до моего сознания в течение многих лет, и во мне всё более и более росла уверенность, что цифры промышленных преступлений абсолютно не объясняются так называемыми "историческими причинами". Это можно сравнить с тем, как если бы я был главой фирмы и вдруг начал инстинктивно чувствовать, что мой бухгалтер подделывает отчётную документацию, хотя и понятия не имел бы, как он это делает.
И однажды я заподозрил о существовании Вампиров разума. С тех пор буквально всё подтверждало мою догадку.
Впервые это случилось, когда я обдумывал применение мескалина и лизергиновой кислоты для лечения промышленных неврозов. В принципе, действие этих наркотиков не отличается от действия алкоголя или табака: они расслабляют нас. Человек, вынужденный работать слишком много, привыкает постоянно находиться в напряжении и не может избавиться от него простым желанием, а рюмка виски или сигарета воздействуют на его движущие уровни и снимают это напряжение.
Но человек имеет и гораздо более укоренившиеся привычки, нежели перенапряжение — за миллионы лет эволюции он развил все типы привычек для выживания. И если одна из них выходит из-под контроля, то развивается психическое заболевание. Например, у человека есть привычка быть готовым к столкновению с врагами — позволь он ей довлеть над ним, и это превратит его параноика.
Но одна из самых укоренившихся привычек человека — постоянно быть начеку перед внешними опасностями и трудностями, в следствие чего он вынужден отказываться от исследования своего собственного разума — оторвать взгляд от окружающего мира он просто не смеет. По этой же причине человек не замечает красоты, так как предпочитает сосредотачиваться на практических вопросах. И эти привычки въелись столь глубоко, что от них не могут освободить ни алкоголь, ни табак. Но мескалин может, так как он может оказать воздействие на глубинные атавистические [84]уровни человека и снять с него бессознательные напряжения, делающие человека рабом собственной скуки и окружающего мира.
Должен признаться, что поначалу я был склонен винить именно эти атавистические привычки за рост числа самоубийств и промышленных преступлений. Человек должен научиться отдыхать; иначе, переутомившись, он становится опасным. Он должен научиться контактировать со своими глубочайшими уровнями, чтобы возбуждать свое сознание. Поэтому мне и казалось, что наркотики мескалиновой группы разрешат эту проблему.
До сих пор, по вполне понятной причине, эти наркотики не использовались в промышленной психологии: мескалин высвобождает человека до такой степени, что дальнейшая работа с ним становится просто невозможной. Он не хочет делать ничего, кроме созерцания красот мира и тайн своего разума.
Я считал, что доходить до этого совсем необязательно. Небольшое, правильно подобранное количество мескалина может высвободить творческие силы человека без погружения в наркотический ступор. В конце концов, человеческие предки два миллиона лет назад практически не различали цветов, поскольку имели подсознательную привычку игнорировать их. Жизнь была так сложна и опасна, что им было просто не до этого. А современный человек сумел избавиться от цветовой слепоты без всякой потери своей энергии и живости. Все дело заключается в соблюдении равновесия.
Итак, я начал серию экспериментов с наркотиками мескалиновой группы. И первые же мои результаты были столь катастрофичными, что мой контракт с "Трансволд Косметикс" был немедленно расторгнут. В течение нескольких дней покончили с собой пятеро из десяти моих подопытных, двое сошли с ума и были помещены в психиатрическую больницу.
Я был потрясён. Во время учёбы в университете я экспериментировал с мескалином на самом себе, но счёл результаты неинтересными. Развлечение с мескалином очень приятная вещь, но всё зависит от того, насколько вы получаете от этого удовольствие. Я — не очень, так как считаю, что работа гораздо интереснее.
Но результаты эксперимента заставили меня снова употребить наркотик. Я принял полграмма. Итог был столь ужасен, что я до сих пор покрываюсь испариной, вспоминая его действие.
Поначалу было обычное приятное состояние: пятна света, вращающиеся и медленно разрастающиеся. Затем наступило непередаваемое чувство мира и спокойствия, проблеск буддистской нирваны, тихое и прекрасное созерцание Вселенной, отстранённой и одновременно бесконечно раскрытой. Приблизительно через час я вывел себя из этого состояния, и мне так и не удалось выяснить, что же послужило причиной самоубийств. Тогда я попытался обратить своё внимание внутрь, определить точное состояние своих ощущений и эмоций. Результат был весьма странен: я как будто смотрел в телескоп, а кто-то намеренно закрывал рукой другой его конец. Все попытки заглянуть внутрь себя проваливались. С невероятным усилием, я постарался всё-таки пробиться сквозь эту завесу тьмы — и тут же ясно почувствовал, как нечто живое и чуждоестремительно скрывается из поля моего зрения. Я, конечно же, говорю не о физическом зрении, это было исключительно чувство. Но какой-то миг оно имело такую печать реальности, что я чуть не сошёл с ума от ужаса. Можно убежать от очевидной физической угрозы, но от этого бежать было некуда, потому что оно было внутри меня.
Почти всю следующую неделю я был охвачен самым малодушным страхом и находился на грани безумия, как ещё никогда в жизни. Хотя я и был в обычном физическом мире, но в безопасности себя не чувствовал. Возвращаясь к будничным делам, я чувствовал себя страусом, прячущим голову в песок — ведь это означало, что я всего лишь не видел угрожающей опасности.
К счастью, я тогда не работал, да и всё равно это было бы невозможно. Спустя ещё одну неделю я вдруг подумал: "Ну и чего же ты боишься? Ведь тебе ничто не причинило вреда," — и сразу почувствовал себя бодрее. Через несколько дней "Стандард Моторс энд Энжиниринг" предложили мне пост начальника медицинской службы, и я принял его, сразу же окунувшись в работу огромной и сложной организации. Долгое время занятость не позволяла мне размышлять о произошедшем или придумывать новые эксперименты, да и когда бы я не возвращался в мыслях к своему опыту с мескалином, я чувствовал такое сильное отвращение, что всегда находил благовидный предлог, чтобы заняться другим.
Шесть месяцев назад я наконец-то вернулся к рассмотрению этой проблемы, на этот раз уже под несколько другим углом. Мой друг Руперт Хэддон из Принстонского Университета рассказал мне о своих очень удачных экспериментах по реабилитации сексуальных преступников с использованием ЛСД. Объясняя свою теорию, он широко использовал терминологию философа Гуссерля. Я тут же понял, что феноменология [85]есть лишь другое название самоисследования, которое я пытался провести под мескалином, и когда Гуссерль говорил о "раскрытии структуры сознания", он имел в виду именно спуск в эти царства психических привычек, о которых я и упоминал. Гуссерль ясно понимал, что, в то время как мы имеем географические карты, показывающие практически каждый дюйм нашей планеты, у нас до сих пор нет атласа нашего внутреннего мира.
Чтение Гуссерля подняло мой дух. Мысль о повторном употреблении мескалина ужасала меня, но феноменология начинается с обычного сознания, и я снова стал делать заметки о загадках внутреннего мира человека и географии его сознания.
Почти сразу же я ощутил, что какие-то внутренние силыпрепятствуют моим исследованиям. Стоило мне лишь начать размышлять об этих проблемах, как у меня разыгрывалась мигрень и подступала тошнота. Каждое утро я просыпался в глубокой депрессии. Одно из моих увлечений — математика, также я хорошо играю в шахматы, и вскоре я обнаружил, что моё состояние улучшается, если я обращаюсь к математике или шахматам. Но стоило мне опять подумать о вопросах разума, как депрессия снова возвращалась.
Моя слабость стала бесить меня, и я дал себе слово, что превзойду её любой ценой. Я попросил своих работодателей предоставить мне двухмесячный отпуск и предупредил жену, что тяжело заболею. И вот я сознательно обратил все свои мысли к проблемам феноменологии. Результат был в точности такой, как я и ожидал: в течение нескольких дней я чувствовал себя измотанным и подавленным, затем появились сильные головные боли и ломота по всему телу, и, наконец, мой желудок начал извергать наружу всё, что я ел. Я слёг в постель и попытался внутренне исследовать свою болезнь, используя методы анализа, предложенные Гуссерлем. Моя жена понятия не имела, что со мной происходит, и её тревога ещё более усугубляла положение. К счастью, у нас нет детей, иначе мне точно пришлось бы сдаться.
Через две недели я был столь истощён, что едва мог проглотить чайную ложку молока. Неимоверным усилием я собрал все свои силы и достиг глубиннейших инстинктивных уровней сознания, где сразу же и обнаружил своих врагов — как будто, спустившись ко дну моря, вдруг замечаешь, что со всех сторон окружён акулами. Конечно, я не "видел" их в обычном смысле, но я чувствовалих присутствие так же ясно, как можно чувствовать зубную боль. Они были внизу, на том уровне моего существования, куда мое сознание никогда ещё не проникало.
И когда я уже сдерживал вопль ужаса — ужаса человека, стоящего перед лицом неминуемого уничтожения, — я вдруг понял, что победил их. Мои глубинные жизненные силы объединились против них, и огромная мощь, об обладании которой я прежде даже и не догадывался, встала подобно гиганту. Она во много раз превосходила их силы, и они были вынуждены отступить. Внезапно я увидел, что их число увеличилось — их были целые тысячи, — но я уже знал, что они ничего не смогут мне сделать.
И затем меня просто обожгло внезапно пришедшей догадкой — меня словно поразила молния. Да, всё стало ясным, отныне я знал всё. Я знал, почему для них было так важно, чтобы никто даже и не подозревал об их существовании. Человек обладает силой более чем достаточной, чтобы уничтожить их всех, но, поскольку он не знает о них, они могут питаться им, словно вампиры, высасывая его энергию.
В спальню вошла моя жена и оторопела, увидев меня безумно смеющимся. На мгновение она подумала, что мой разум в конце концов не выдержал, но потом поняла, что я смеялся как здоровый человек.
Я попросил её принести мне супу. Через сорок восемь часов я снова был на ногах, здоровый, как прежде — нет, здоровее, чем когда-либо в жизни. Сначала я пребывал в такой невыразимой эйфории по поводу своего открытия, что даже забыл об этих Вампирах разума. Затем понял, что такое поведение само по себе глупо. Они имеют огромное преимущество передо мной: они знают мой собственный разум гораздо лучше меня, и, если я не буду проявлять осторожность, они всё-таки смогут уничтожить меня.
Но какое-то время я был в безопасности. Когда днём позже я почувствовал упорные и мучительные приступы депрессии, я вновь обратился к тому глубинному источнику внутренней силы и к своему оптимизму насчёт будущего человечества. Приступы тотчас же прекратились, и я снова принялся хохотать во всё горло. Прошло довольно много недель, прежде чем я научился контролировать этот смех после стычек с Паразитами.
Моё открытие было, конечно же, столь фантастично, что неподготовленный ум просто не смог бы его воспринять, да и мне самому очень повезло, что я не сделал его шесть лет назад, когда работал в "Трансволд Косметикс". За это время мой разум медленно готовился к нему на подсознательном уровне. Однако за последние несколько месяцев я твёрдо уверился в том, что дело заключалось не только в везении. Я чувствовал, что существуют какие-то могущественные силы, действующие на стороне человечества, но у меня не было никакого представления об их природе. (Касательно этого замечания: нечто подобное я всегда чувствовал инстинктивно. — прим. Гилберта Остина.)
Всё это означает следующее. Более чем два века человеческий разум был жертвой этих энергетических Вампиров. В некоторых случаях они даже могли полностью завладеть отдельным разумом и использовать его в собственных целях — например, я почти уверен, что де Сад был одним из этих "зомби", чей мозг контролировался Вампирами. Богохульная направленность и идиотизм его работ отнюдь не являются, как во многих случаях, проявлением демонической энергетики, доказательством чему служит то, что зрелость во всех отношениях у де Сада так никогда и не наступила, хотя он и дожил до семидесяти четырёх лет. Единственной целью его жизненной деятельности было усиление духовного хаоса в человечестве и намеренное извращение смысла секса.
Как только я понял роль Вампиров, история последних двух столетий сразу стала для меня совершенно ясной. Примерно до 1780 года (приблизительной даты первого полномасштабного вторжения Вампиров разума на Землю) большинство искусств восхваляли жизнь — как музыка Гайдна [86]или Моцарта. После же вторжения этот солнечный оптимизм для художников стал почти невозможен. Вампиры всегда выбирали особо одарённых людей в качестве своих орудий — ведь, в конечном счёте, именно они оказывают наибольшее влияние на человечество. Лишь немногие художники были достаточно сильны, чтобы отшвырнуть от себя Вампиров, и этим они получали ещё большую силу — как, например, Бетховен или Гёте [87].
Совершенно понятно, почему для Вампиров разума столь важно сохранять своё существование нераскрытым и втайне от человека высасывать его жизненные токи. Человек, победивший их, становится для них вдвойне опасным, поскольку восторжествовала его способность к самовосстановлению. В таких случаях Вампиры пытаются уничтожить его другим способом — настраивая против него других людей. Вспомним, например, что смерть настигла Бетховена потому, что он, покинув дом своей сестры после довольно странной ссоры, проехал несколько миль под дождём в открытой коляске. Во всяком случае, можно заметить, что именно в девятнадцатом веке великие художники впервые начинают жаловаться, что "весь мир против них". Напротив, Гайдн и Моцарт были хорошо поняты и очень ценились своими современниками [88]. Как только артист умирает, пренебрежение к нему исчезает — Вампиры отпускают хватку человеческих умов, поскольку у них есть и другие личности, кем заняться.
Во всей истории искусства и литературы с 1780 года прослеживаются результаты сражений с Вампирами разума. Художники, отказавшиеся проповедовать евангелие пессимизма и упадничества, были уничтожены, хулители же жизни зачастую доживали до глубокой старости. Интересно, например, сопоставить судьбы пессимиста Шопенгауэра и утверждавшего жизнь Ницше, сексуального дегенерата де Сада и сексуального мистика Лоуренса [89].
Однако, кроме сопоставления этих очевидных фактов, я мало преуспел в изучении Вампиров. Полагаю, что малым числом они всегда присутствовали на Земле. Возможно, христианская идея дьявола основывается на смутной догадке о той роли, которую они играли в человеческой истории: захватывать разум человека и превращать его во врага жизни и всего человечества. Но, пожалуй, было бы ошибочно возлагать на Вампиров разума вину за все неудачи человеческой расы. Человек есть животное, пытающееся переродиться в Бога, и многие из его проблем являются неизбежным следствием этой борьбы.
У меня есть теория, которую для полноты освещения своих исследований я здесь приведу. Я считаю, что во Вселенной существует множество рас, подобных нашей. На ранних стадиях эволюции целями любой расы в основном являются покорение окружающей среды, уничтожение врагов, обеспечение себя пропитанием. Но рано или поздно настаёт время, когда раса в своем развитии перерастает эту стадию и уже может обратить своё внимание внутрь, к наслаждениям разума. "Мой разум — моё царство", — сказал сэр Эдвард Дайэр [90]. И когда человек осознаёт, что его разум есть великая неисследованная страна, его царство — в самом буквальном смысле, — он преодолевает границу, отделяющую животное от Бога.
Эти Вампиры занимаются поисками рас, почти достигших такого уровня эволюции и находящихся в преддверии обладания новыми силами, а затем питаются ими до полного уничтожения. Уничтожение расы отнюдь не входит в намерения Вампиров, поскольку после этого они вынуждены искать другой источник своей пищи, и поэтому их цель — питаться огромными энергиями, вырабатываемыми эволюционной борьбой, как можно дольше. Для этого они не дают человеку исследовать его внутренние миры и заставляют его уделять всё свое внимание внешнему миру. На мой взгляд, войны двадцатого столетия несомненно являются плодами такой тактики Вампиров. Гитлер, как де Сад, наверняка был ещё одним их "зомби". Мировая война, способная уничтожить всю цивилизацию, может нарушить их планы, зато продолжительные региональные стычки подходят для них превосходно.
Чем мог бы быть человек, если бы ему удалось уничтожить или прогнать этих Вампиров? Конечно же, первым результатом было бы чувство огромного душевного облегчения, исчезновение подавленности, всплеск энергии и оптимизма; с первым же приливом энергии произведения искусств начали бы создаваться целыми десятками. Человечество вело бы себя прямо как дети, отпущенные из школы в последний день учебного года. Затем энергия человека, подхватившего философское наследство Гуссерля, обратилась бы внутрь. (Крайне показательно, что именно Гитлер был ответственен за смерть Гуссерля, причём как раз тогда, когда его работа была на грани новых достижений.) Он внезапно понял бы, что обладает такими внутренними силами, по сравнению с которыми водородная бомба показалась бы простой свечкой. При помощи, возможно, наркотиков типа мескалина, человек впервые стал бы жителем мира разума, как сейчас он является жителем Земли. Он исследовал бы эти внутренние страны, как Ливингстон и Стэнли [91]исследовали Африку, и открыл бы, что у него есть множество "я", и высшие из них это то, что его предки назвали бы богами.
У меня есть ещё одна теория, но она столь абсурдна, что я едва отваживаюсь её здесь привести. Она заключается в том, что Вампиры разума, сами не догадываясь об этом, являются орудием силы более высокого порядка. Конечно, они могут и уничтожить расу, ставшую их носителем, но если же эта раса каким-то образом узнает о грозящей ей опасности, результат будет совершенно противоположным их намерениям. Пожалуй, самые главные препятствия на эволюционном пути человека есть его скука и невежество, его склонность плыть по течению и не задумываться о будущем. В некотором смысле, для эволюции это даже большая опасность — или, по крайней мере, помеха, — чем сами Вампиры. Но стоит расе узнать о существовании Вампиров, и битва выиграна уже на половину. Как только у человека появляются целеустремлённость и вера, он становится практически непобедимым. Поэтому Вампиры могут служить своего рода прививкой человеку против его собственных безразличия и лени. Впрочем, всё это не более, чем поверхностная гипотеза...
Однако важнее всех этих предположений является ответ на вопрос: каким образом от них можно освободиться? Просто опубликовать "факты" отнюдь не будет выходом: исторические примеры совсем ничего не значат, и зачастую их игнорируют. Но всё равно как-то да надо будет рассказать человечеству об опасности. Если бы я сделал то, что было бы легче всего — организовал интервью на телевидении или написал ряд газетных статей на эту тему, — меня, возможно, и выслушали бы, но, скорее всего, просто приняли бы за безумца. Да, это действительно сложная проблема. Кроме как уговорить каждого принять дозу мескалина, я не знаю, как ещё можно убедить людей, что опасность действительно реальна. И потом, нет никакой гарантии, что мескалин принесёт желаемый результат — иначе я мог бы рискнуть и вывалить большое количество наркотика в водохранилище какого-нибудь города. Нет, такая идея просто немыслима — в случае полномасштабной атаки Вампиров человеческий рассудок окажется слишком хрупким, чтобы им можно было рисковать. Теперь я понимал, почему мой эксперимент в "Трансволд Косметикс" закончился так ужасно: Вампиры намеренно уничтожилитех людей, чтобы предостеречь меня. У обычного человека недостаёт твёрдости противостоять им, вот почему число самоубийств столь велико...
Я должен узнать больше об этих созданиях. Пока мое невежество столь велико, они могут уничтожить меня. Когда же я что-то узнаю о них, то, возможно, найду и способ, как уверить человечество в их существовании."
Конечно, читать я начал не с этого места; приведённый выше отрывок представляет собой центральную часть работы. В действительности "Исторические размышления" очень длинное рассуждение о природе этих Паразитов разума и их роли в истории человечества. Книга написана в форме дневника, дневника мыслей, а потому неизбежно очень многословна: Вейсман старается держаться главной сути, но постоянно уходит от неё.