Страница:
— Анна?
Мачеха жмурится и словно меня не видит.
— Привет, Элли, — тихо говорит она.
— Анна, в чем дело? Что-нибудь случилось?
— Ничего. Все нормально. Ну, ты хорошо провела время у Рассела?
Прежде я бы пустилась в долгий разговор "о своем о женском": о Расселе, его квартире, его отношениях с мачехой и отцом. О Расселе, Расселе, Расселе… Если бы кому-нибудь вздумалось пересчитать количество слов в моей речи, имя Рассел заняло бы первое место.
— Бог с ним, с Расселом, — твердо говорю я. — Что произошло? Где папа?
— Не знаю, — отвечает Анна и вдруг заливается слезами.
Сажусь рядом и обнимаю ее. Анна горько рыдает у меня на плече. Обычно она очень собранная и никогда не сдается, поэтому страшновато видеть ее в отчаянии. Пытаюсь не терять самообладания и утешить ее, но сердце сильно колотится, и в голове, как маленькие летучие мыши, кружатся разные страхи.
— Он не пришел домой из училища. Я звонила в деканат — там никого нет. Позвонила ему на мобильный отключен, плачет Анна.
— Думаешь, он попал в аварию? — шепчу я.
Мысленно вижу папу в коме на больничной койке, вокруг суетятся врачи и медсестры, пытаясь вернуть его к жизни.
— Вряд ли. У него с собой кошелек и записная книжка. Кто-нибудь нашел бы мой номер и позвонил.
— Тогда где же он? — спрашиваю я.
Иногда папа поздно приходит домой. Он вбил себе в голову, что порой нужно пропустить рюмку-другую со студентами, но подчас этим дело не ограничивается, и они пьют и третью, и четвертую… Но пабы уже закрыты — почти половина двенадцатого. Где он может быть?
Вижу и другую картину. На этот раз он в постели с молодой хорошенькой студенткой…
Трясу головой, чтобы прогнать эту мысль. Анна в страхе прикрывает рот рукой, в глазах застыл ужас. Наверное, она представляет то же самое.
— Может, что-нибудь случилось с кем-нибудь из студентов? Проблемы на личном фронте… — в отчаянии придумываю я.
Ну конечно, папа вполне может завязать интрижку с какой-нибудь студенткой. По щеке Анны катится слеза. Беру бумажную салфетку и нежно промокаю ей щеку.
— Не надо, Анна! Ну, пожалуйста. Я этого не вынесу, — шепчу я.
— И я не вынесу, — отвечает Анна, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону, точно от сильной боли. — Как он может так поступать со мной? Он же знает, как я его люблю и как это больно. Почему он хочет сделать мне больно?
— Ну хватит, Анна. — Я тяну ее за рукав свитера, связанного по ее рисунку.
Она тупо смотрит на черную шерсть, перебирая бахрому.
— Конечно, в последнее время я часто раздражена. Знаю, что папе не нравится, когда неожиданно заканчивается масло. Меня это тоже выводит из себя. Но ведь это не причина, чтобы всю ночь не приходить домой!
— Он вернется, еще не вся ночь. И это не из-за масла и не из-за твоей раздражительности, а из-за новой работы. Разве ты сама не понимаешь? Он не может с ней смириться.
— Но сначала он меня поддерживал. Твой папа знал, как мне скучно сидеть дома без дела, особенно когда Моголь пошел в школу. Он меня подбадривал…
— Ну конечно, когда был уверен, что это просто халтура — новое хобби Анны, чтобы заработать на булавки. Но как только ты втянулась, дела пошли в гору…
— Не знаю, как буду справляться. Надо расширяться, набирать персонал. Мне нужна няня для Моголя, чтобы следить за ним, пока я на работе. Спросила твоего папу, не мог бы он почаще забирать его из школы. Я же знаю, что во второй половине дня у него редко бывают занятия, но он вышел из себя и сказал, что он преподаватель, а не нянька.
— Вот видишь! Это его и раздражает.
— Но сейчас многие мужчины берут на себя заботу о детях.
— Те, кто помоложе. Папа еще ничего! Помню, когда я была маленькая, он даже не хотел меня спать укладывать. Представляю, что бы с ним было, если бы пришлось пеленать и кормить. Все делала мама.
— Да, твоя мама все делала, — рыдает Анна. — Только ее он любил по-настоящему. Я всегда это понимала. Мне никогда не занять ее места. Да я и не хочу, но если бы ты только знала, как горько всегда быть на втором плане — с папой, с тобой…
— Ах, Анна, мама была другая. Я уверена, папа любит тебя не меньше. Ты только посмотри на Моголя! Уж он-то точно тебя боготворит. У него ты определенно первая.
— Уже нет, после того, как я накричала на него сегодня утром. Пыталась помириться с ним после школы, но он вел себя так осторожно, словно я в любую минуту могу взорваться. Потом пришлось встретиться с тремя женщинами, которые будут вязать джемперы с кроликами. Я рассчитывала, что папа будет дома и присмотрит за Моголем, но он не пришел, и я уже начала волноваться. Одна из женщин показалась мне неумехой — вряд ли она справится с работой. Вторая ждет ребенка и уже скоро не сможет вязать в полную силу. Все время, пока я пыталась обсудить с ними их обязанности, Моголь из шкурки вон лез, перебивал, выводил меня из себя — пришлось снова на него накричать. Он убежал и спрятался. Еле нашла его под кроватью, всего в пыли. Это еще одна проблема — нет времени на уборку. Бедный маленький Моголь сказал, что я злая и он хочет вернуть прежнюю маму…
— Ох, Анна!
Я не могу удержаться от смеха.
Она тоже начинает тихонько хихикать, хотя по щекам по-прежнему катятся слезы.
— Ничего в этом нет смешного, — жалуется она. — Может, бросить заниматься дизайном? Вот в чем вопрос. Нельзя несправедливо вести себя с Моголем и нельзя невнимательно относиться к твоему папе.
— Чепуха! — Я беру Анну за плечи и легонько встряхиваю. Хватит, Анна! Не сходи с ума! Замечательно, что к тебе пришел успех! Нельзя ничего бросать на полпути, по крайней мере сейчас.
— Признаюсь, я бы не смогла. Знаю, что устаю и из-за всего переживаю, но ты не представляешь, какое счастье видеть результаты своего труда, особенно когда получается то, что ты задумала.
— Что и требовалось доказать! Вряд ли папе удастся тебя остановить.
— Дело в том, что я его люблю, и мы с тобой знаем, где он сейчас, и я этого не вынесу, — снова начинает плакать Анна.
— Слушай, давай пойдем спать, ну, поднимайся… — прошу я, помогаю ей встать с дивана и веду к двери.
— Что мне теперь делать? Лежать одной на своем краю кровати, уставившись в потолок? — продолжает рыдать Анна, когда мы поднимаемся по лестнице. — И что мне делать, когда он наконец вернется домой? Притвориться, что сплю? Я уже пробовала, Элли, чтобы сохранить мир, но, кажется, больше не смогу — слишком больно.
Какое облегчение, когда Моголь начинает хныкать во сне и звать Анну.
— О господи! — стонет Анна, но поправляет на себе одежду, вытирает глаза и тихонько входит к нему в комнату. — В чем дело, малыш? — нежно бормочет она. — Насморк замучил? Давай, детка, мама поможет тебе высморкаться.
Моголь что-то гундосит про страшного дядьку. Анна его успокаивает и говорит, что ему это только приснилось. Я прислушиваюсь — мне плохо, и я вся дрожу. Если бы меня можно было бы так же легко утешить, как Моголя.
Ужасно быть взрослой и понимать, что на самом деле происходит между папой и Анной. Хочу, чтобы мне говорили, как они счастливы вместе, и что мой папа — не злой дядька, и все это только сон, и скоро мы все проснемся, и папа станет самим собой и, как прежде, будет обнимать Анну, насвистывать и шутить.
Уже давно лежа в постели, слышу, как входит папа и тихонько крадется по ступенькам. Жду и прислушиваюсь. Потом до меня доносится шепот. В животе екает. Натягиваю простыню на голову, сворачиваюсь калачиком и пытаюсь от всего спрятаться. Представляю рядом с собой маму — она меня ласкает и рассказывает сказку про мышку Мертл. Постепенно начинаю о ней думать — мышка резво бегает в моих мыслях (сначала счастливая, а потом у нее дрожат усики и хвост дерзко задирается вверх). Она живет в кукольном домике с мамой и папой — мышками. Папа-мышка убегает и не возвращается, а у мамы-мышки целый выводок новых мышат. Ей не до Мертл, поэтому та собирается в дорогу — берет ночную рубашку в крапинку, щетку для усиков, маленькую мышку-куклу, делает себе большой сэндвич с сыром и уходит в огромный мир.
Засыпаю и вижу во сне приключения Мертл. Просыпаюсь очень рано. Сажусь и прислушиваюсь. В доме тихо. Не слышно ни плача Анны, ни их ссоры с папой. Моголь тоже крепко спит. Верчу и верчу кольцо на пальце, не в силах понять, кончилось ли все плохое или еще только начинается.
Глава седьмая
Уроков я не сделала — ничего не попишешь! Беру альбом для рисования и делаю маленькие наброски Мертл. Интересно придумывать для нее наряды. По-моему, больше всего ей идет голубой комбинезончик с вышитыми маргаритками. К нему полагается одна сережка-маргаритка, которая будет красоваться на большом ухе. Экспериментирую с обувью. Рисую балетные туфельки, сапоги и босоножки с многочисленными ремешками. Снабжаю рюкзачком на случай ухода из дома.
Потом сочиняю всевозможные приключения. Бедной мышке предстоит множество испытаний. Похоже, она превратилась в героиню мышиной мелодрамы. Коты ее преследуют, собаки идут по пятам, и банда хулиганов-крысят не дает прохода. Она устраивает роскошное пиршество в кухне и чуть не попадает в мышеловку. У мышки болит лапка, и за ней ухаживает добрая хомячиха (Помадка вновь воскресла). Мертл отправляется в долгое ночное путешествие с готической крыской, у которой на хвосте прицеплено двадцать колец, — они едут на рок-фестиваль грызунов.
С головой погружаюсь в волшебный мир Мертл и отвлекаюсь от осложнившихся отношений папы и Анны. Слышу, как встает и плещется в ванной Анна. До меня доносится надоедливый голосок Моголя — его одевают и умывают, но не могу определить по интонации Анны, в каком она настроении.
Может быть, все нормально? Вдруг у папы есть уважительная причина, из-за которой он полночи не приходил домой? Возможно, они с Анной помирились. Может, за завтраком они, как прежде, будут поглощены друг другом? Всегда терпеть не могла, когда папа обнимал Анну за талию и та к нему прижималась, а сейчас бы все на свете отдала, лишь бы снова увидеть, что им хорошо вместе.
Но когда я спускаюсь в кухню, никто не держится за руки, никто ни к кому не ласкается. Анна тихо разговаривает с Моголем, убеждая его поесть хлопьев, и позволяет сидеть у себя на коленях, пока он ест. Папа стоит у раковины, пьет кофе из кружки, ни на кого не смотрит и молчит, словно мы не его семья. Вижу красные глаза, бледное лицо Анны и злюсь на папу. Почему он позволяет себе распоряжаться ее и нашими жизнями?
— Папа, можно мне с тобой поговорить? — поднимаясь, спрашиваю я.
— Что? Послушай, Элли, я тороплюсь. Это не может подождать? — отвечает папа, ставя кружку на стол и направляясь к двери.
— Нет, не может, папа! — восклицаю я. — Ответь, пожалуйста, что происходит? Где ты был прошлой ночью?
— Не надо, Элли, не сейчас, — останавливает меня Анна.
— А почему нет? Почему нельзя спросить? Почему ты так поступаешь?
Я стою перед ним, подняв подбородок и сжав кулаки.
Папа сердится, глаза у него сверкают.
— Это не твое дело, Элли, — отвечает он и проходит мимо. — Тебя это не касается.
— Ошибаешься! Очень даже касается! — кричу я.
— Не надо, подумай о Моголе, — просит Анна, когда папа выходит.
— Но это и его касается! — кричу я и бегу за папой в коридор. — Ты не имеешь права не считаться с нами, папа. Разве ты не видишь, какую боль ты причиняешь Анне? Только потому, что ей завидуешь!
— Ты думаешь, я ей завидую? — спрашивает папа, открывая входную дверь.
— Да, потому что Анна преуспевает и ты не можешь с этим примириться. Типично мужское отношение — вы не любите быть в тени. Ты не разрешал маме работать, хотя она была очень талантливым художником.
— Ты ничего об этом не знаешь. Твоя мама сама не желала работать. Она хотела сидеть с тобой дома.
— Да, но, держу пари, она бы не стала сидеть дома, когда я пошла в школу. Мама была блестящим графиком, а Анна — великолепный дизайнер. А у тебя здорово получается делать нас несчастными!
— Спасибо, что сказала, — говорит папа, хлопнув дверью.
Стою и думаю, а не выбежать ли мне за ним с криком на крыльцо? Может быть, я уже достаточно высказалась? Вся дрожу. Выходит Анна, обнимает меня и уводит в кухню. Она наливает мне чашку чая. Моголь смотрит на нас во все глаза. Хлопья падают с ложки на рукав свитера.
— Ты кричала на папу, Элли, — говорит Моголь. — Тебе попадет.
— Мне все равно, — говорю я, потягивая чай.
Зубы стучат о фарфор чашки. Смотрю на Анну:
— Прости, я не смогла сдержаться.
— Понимаю, — утешает Анна и гладит меня по плечу. — Не волнуйся, Элли. Может быть, все еще образуется.
— А вдруг нет? — обняв ее, спрашиваю я.
По пути на остановку гадаю, чем все может закончиться. Играю в детскую игру — пытаюсь не ступать на выбоины в асфальте. Если мне это удастся, Анна с папой не расстанутся. Когда-то я об этом мечтала. Хотела, чтобы Анна с Моголем убрались, а я осталась с папой. А сейчас мне этого совсем не хочется. Не хочу оставаться только с папой или с папой и его новой подружкой. Мне, как и Расселу, будет с ними плохо.
Вспоминаю о нем с нежностью и без конца поворачиваю кольцо. Может быть, мы всегда будем вместе и когда-нибудь заживем своим домом. Нам больше никогда не будет одиноко — ведь мы есть друг у друга.
Закрываю глаза и шепчу про себя его имя и снова чуть не сталкиваюсь с высоким блондином, парнем моей мечты. Чуть было в него не врезалась!
— Ох! Чудом удалось избежать аварии! — смеется он.
— Не волнуйся! Я слежу за своим рюкзаком — боксерской грушей.
— Сегодня не очень спешим? О ком ты мечтала? О друге?
— Может быть, — покраснев, отвечаю я.
— Как мило! Настоящее чувство, да?
— Надеюсь.
Не надеюсь, а знаю. Думаю о Расселе всю дорогу в школу. Вспоминаю, как он только вчера меня целовал. При мысли о его ласках руки-ноги подкашиваются. Но внутренним зрением вижу, что Элли-слоник опускает голову и печально волочит хобот, когда ее заставляют выполнять новые трюки для Рассела, потому что знает, она моя, и хочет слушаться только меня.
Скорей бы увидеться с Магдой и Надин! Ужасно хочется рассказать им про папу с Анной и узнать, что они думают по поводу их размолвки. Еще не терпится расспросить о Расселе и получить совет, что можно себе позволить наедине с ним. Мы часто это обсуждаем. У нас даже есть номера для каждого этапа. Надин оказалась в конце списка с Лайамом, а Магда, наоборот, вела себя крайне сдержанно и настаивала на том, что ничего, кроме поцелуев, не было, потому что приберегает самое главное для серьезных отношений. Но у нас с Расселом все серьезно, поэтому мне и нужен их совет. Когда я вхожу, они обе уже в классе — сидят, прижавшись друг к дружке на парте, и болтают ногами. Надин что-то шепчет Магде, и они прыскают со смеху.
— Привет, над чем смеемся? — спрашиваю я.
Они смотрят друг на друга, и Надин еле заметно качает головой.
— Ничего особенного, — отвечает она.
— Дурака валяем, — говорит Магда.
Смотрю на них и слышу, как глухо бьется сердце. Ничего себе! Смеются над чем-то личным, а со мной не хотят поделиться. Мы же всегда все друг другу рассказываем! Мы же лучшие подруги! Вдруг чувствую себя малышкой, которую в детском саду не пускают в домик Венди, когда сами там играют.
— Да что на вас нашло? Это же я, Элли!
Вдруг меня осеняет:
— Вы надо мной смеетесь?
— Вовсе нет, — говорит Магда, но не смотрит мне в глаза.
— Магз, Надди, вы же умирали со смеху, а как только увидели меня, сразу примолкли. Значит, вы точно надо мной смеялись.
— Хватит, Элли, не будь параноиком! — восклицает Надин, соскальзывает с парты и начинает искать щетку для волос в школьной сумке. — Если хочешь знать, мы смеемся из-за мальчика.
— Из-за какого мальчика? Уж не из-за моего ли Рассела? — сердясь, спрашиваю я.
— Ух, твой Рассел! Изображаете из себя влюбленную парочку. А не ты ли меня пилила и говорила, что нехорошо бросать подруг, когда я гуляла с Лайамом?
— Помнишь, как ты на меня сердилась, когда я уходила с Миком? А сейчас даже не приходишь ко мне, чтобы помочь похоронить бедную Помадку. Просто уносишься с Расселом.
Смотрю на них и не верю своим глазам. Что это на них нашло? Мы же не ссоримся? Терпеть этого не могу! Они мои лучшие подруги, Надин и Магда, и всегда так много для меня значили. Я и не представляла, что они расстроятся из-за того, что я не пошла с ними к Магде на похороны Помадки, и я не уверена, действительно ли Магда сильно переживает из-за своей хомячихи. Когда Помадка была жива, нельзя сказать, что она слишком о ней заботилась. И все-таки мне неудобно, что я не пошла на похороны зверька.
— У вас все хорошо прошло? — робко спрашиваю я.
— Конечно! А ты как думала? — отвечает Надин.
— Да, Надин сделала чудный гробик. Она выкрасила коробку из-под туфель в черный цвет и проложила ее фиолетовым шелковым шарфом. Я завернула бедную Помадку в черную кружевную перчатку. Бедняжка выглядела очень мило, хотя уже начала разлагаться и пахнуть. Бедолага! — печально вздыхает Магда.
Мне стыдно, и я начинаю себя ругать за то, что не пошла.
— Мы устроили потрясающие готические похороны. Скорее всего, как у викингов, потому что отправили бедную Помадку на паруснике прямо в Валгаллу [1]для хомячков.
— Мы хотели выкопать могилу, но у Магды оказалась только старая пластмассовая лопатка для песка, и я сломала два ногтя, пытаясь выкопать ямку, поэтому мы и отправили Помадку вниз по реке.
— Во время процессии на нас были черные вуали. Мимо на велосипедах проезжали мальчишки и начали что-то вопить нам вслед, а я сказала, что у нас похороны. Тогда они почувствовали себя неловко и стали нас расспрашивать, но Надин послала их куда подальше.
— Они вели себя как маленькие!
— Десятиклассники!
— Вот я и говорю, дети! — восклицает Надин.
— И все потому, что ты встречаешься с девятнадцатилетним парнем?
Надин смотрит на Магду. Магда отвечает ей взглядом, и они ухмыляются.
— Да в чем, наконец, дело? Магда, Надин, расскажите мне!
Но в класс входит миссис Хендерсон в своих кроссовках и просит нас вести себя тихо. Придется выяснить позже.
Глава восьмая
Придется ждать обеда. На перемене нет времени. Миссис Хендерсон задерживает нас на физкультуре, и мы торчим на проклятом хоккейном поле
[2]до самого звонка. Еще целых пятнадцать минут уходит на душ и одевание. Рву колготки — слишком быстро пытаюсь их натянуть. Волосы вьются мелким бесом, и их невозможно нормально причесать. Хочется запустить щеткой в зеркало.
Ужасно комплексую по поводу собственной внешности. У Надин и Магды потрясающие фигуры. Надин изящная, гибкая и нежная. У Магды округлые формы, но там, где надо. У меня же всюду торчат лишние килограммы. Ненавижу свой живот, свисающий над трусиками, и противные большие бедра, особенно когда они сильно краснеют после бега по хоккейному полю.
Может, снова попробовать сбросить вес? Не буду сходить с ума, как в прошлой четверти… Расстаться бы только с несколькими килограммами…
На обед дают пиццу. Я сильно проголодалась и с удовольствием поглощаю большой кусок, заедая картошкой фри. Решаю пуститься во все тяжкие и выбираю на десерт большую булочку с кремом. Мы с Магдой и Надин идем в свой любимый уголок, на лестнице около раздевалки, где можно вволю поболтать. С трудом усаживаемся втроем на одной ступеньке я в серединке. Слава богу, кажется, мы снова подруги.
— Друзья встречаются вновь? — восклицаю я, обнимая их обеих.
— Конечно, дурочка! — отвечает Надин.
— Глупая ты, Элли. Мы же друзья навек, сама знаешь, — ворчит Магда.
— Тогда почему у вас от меня секреты? — спрашиваю я и слегка трясу их за плечи. — Ну-ка, быстро выкладывайте, а то сейчас стукнетесь у меня головами.
— Давай, Надин, расскажи, — велит Магда.
— Элли, обещай, что не будешь ворчать и делать большие глаза! — отвечает Надин.
— Конечно не буду. А что ты натворила?
— Ничего… Просто, помнишь, я рассказывала про парня по имени Эллис?
— Ну, что у тебя с ним было?
— Ничего. Честно. Мы только пожали друг другу руки, — продолжает Надин.
Магда прыскает со смеху.
— Не больно-то он тебе доверяет, Надди, — подзуживает она.
— Помолчи, Магз, — огрызается Надин.
Ну вот, опять началось. Что-то они от меня скрывают… Я этого не потерплю. Убираю руки с их плеч и пытаюсь встать.
— Элли!
— Ну куда ты собралась?
— Чувствую, что я здесь лишняя, — ворчу я.
— Прекрати, Элли!
— Садись, старушка!
Надин тянет меня за руку, а Магда обхватывает меня за коленки, и я сваливаюсь на них. Мы возимся, кряхтим, а потом хихикаем. Невозможно дуться, когда ты зажата между двумя смеющимися девчонками и не понимаешь, где чьи руки или ноги. Когда мы наконец вырываемся из этого клубка, Магда выпаливает:
— Надин познакомилась со своим другом в Интернете.
— Магз, ты же клялась, что не скажешь! — возмущается Надин.
— Что же вы мне раньше не сказали? Надо же — познакомиться в Интернете! Ты что, Надди, сдурела?
— Так я и знала, поэтому и не говорила тебе. Подумаешь, какое дело! Что здесь удивительного?
— Не хочешь же ты сказать, что познакомилась с ним на одном из чатов?
— Там они и встретились, — говорит Магда.
— Вот и нет. Мы встретились на сайте Xanadu. Я тебе о нем рассказывала, Элли. Это классный сайт, составленный из комиксов в готическом стиле.
— Да, помню, помню… Мне нравится их графика, особенно когда появляются окна разной величины и персонажи выходят прямо из черных линий.
— Хватит, прибереги свои знания для Рассела. С ним обсуждай графику, — ворчит Надин. — Мне просто нравится этот сайт из-за страшной истории и необыкновенной героини-девочки с длинными черными волосами и очень светлой кожей. Она немного похожа на меня…
— Только ты не ходишь всюду в черном бикини и высоких сапогах, — подшучивает Магда. — В общем, Элли, Надин познакомилась с этим парнем на сайте Xanadu, и теперь они каждый вечер переписываются по электронной почте. Я к ним вчера присоединилась после похорон бедной Помадки. Эллис классный, правда, немного наглый — вопросы, которые он задавал Надин… иногда были довольно пошлыми, ну, эти парни вечно…
— А о чем он ее спрашивал?
Магда мне рассказывает.
— Надин, скажи, что ты не ответила!
— Послушай, Магз, ну почему ты не умеешь держать язык за зубами? Элли ворчит прямо как моя мама, — жалуется Надин и закатывает глаза.
— Ты ведь маме об этом не рассказывала?
Глаза Надин практически исчезают.
— Ты что, спятила? Она сойдет с ума!
— Это ты, Надин, сошла с ума! Ну почему нельзя познакомиться с кем-нибудь нормальным?
— С нормальными скучно. Я не похожа на вас. Мне не нужны глупые мальчишки, как Рассел и Грег.
— Рассел не глупый! — протестую я.
— А вот Грег тупой, — жалуется Магда. — Целоваться он, может быть, и научился, только говорить с ним не о чем. Не то что Эллис — вот кто рассказывает удивительные вещи.
— Представляю!
— Нет, правда, Элли, он очень мило общается с Надин на романтические темы. Его письма похожи на стихотворения.
— Когда я написала ему сегодня утром, он сказал, что сочиняет обо мне стихотворение, — хвастается Надин. — Он называет меня "моя девочка Ксанаду".
— Ты ведешь опасную игру, Надин. Он как дурак-извращенец вообразил себе, что ты ходишь в черном бикини и высоких сапогах.
— Не смей обзывать его извращенцем! — краснея, отбивается Надин. — Ну и что в этом плохого? Безобидные фантазии…
— Я бы с ума сошла, если бы кто-нибудь представлял меня в подобном виде.
— Это трудно себе представить. Ты ведь толстая и будешь нелепо выглядеть в бикини и высоких сапогах, — выпаливает Надин.
Магда открывает рот от удивления. Наступает неловкая тишина. Не могу поверить, что это сказала Надин. Конечно, это правда, но от нее я никак не ожидала… Чувствую, как к глазам подступают слезы. От обиды меня пошатывает.
— Ну, пожалуйста, Элли, сядь, — просит Магда. — Не дуйся!
— Ты слышала, что она сказала?
— Да, но она не хотела…
— Она обозвала Эллиса извращенцем! — кричит Надин.
— Она тоже не хотела тебя обижать! — убеждает Магда.
Мы с Надин смотрим друг на друга. Мы произнесли вслух именно то, что хотели! Это не пустяковая ссора, которая через пять минут закончится. Это серьезная размолвка. Нашей дружбе может наступить конец. Действительно может!
— До свидания! — Я ухожу с высоко поднятой головой.
Спотыкаюсь, поднимаясь по ступенькам, и в голени что-то хрустит. Становится очень больно. Может быть, поэтому по щекам катятся слезы.
Глава девятая
Всхлипываю от обиды, но не хочу вытирать глаза, потому что Надин и Магда могут увидеть.
Надин и Магда. Не слышу за собой шагов, никто не обнимает меня за талию, никто не шепчет на ушко. Магда решила остаться с Надин. Теперь они лучшие подруги, а ведь Надин всегда дружила со мной, еще с детского сада. Когда мы поступили в школу «Андерсон», я первая познакомилась с Магдой. Надин ее долго недолюбливала. Мне всегда приходилось быть между ними посредницей, свинкой-арбитром. А теперь я просто свинка. Толстая свинья.
Мачеха жмурится и словно меня не видит.
— Привет, Элли, — тихо говорит она.
— Анна, в чем дело? Что-нибудь случилось?
— Ничего. Все нормально. Ну, ты хорошо провела время у Рассела?
Прежде я бы пустилась в долгий разговор "о своем о женском": о Расселе, его квартире, его отношениях с мачехой и отцом. О Расселе, Расселе, Расселе… Если бы кому-нибудь вздумалось пересчитать количество слов в моей речи, имя Рассел заняло бы первое место.
— Бог с ним, с Расселом, — твердо говорю я. — Что произошло? Где папа?
— Не знаю, — отвечает Анна и вдруг заливается слезами.
Сажусь рядом и обнимаю ее. Анна горько рыдает у меня на плече. Обычно она очень собранная и никогда не сдается, поэтому страшновато видеть ее в отчаянии. Пытаюсь не терять самообладания и утешить ее, но сердце сильно колотится, и в голове, как маленькие летучие мыши, кружатся разные страхи.
— Он не пришел домой из училища. Я звонила в деканат — там никого нет. Позвонила ему на мобильный отключен, плачет Анна.
— Думаешь, он попал в аварию? — шепчу я.
Мысленно вижу папу в коме на больничной койке, вокруг суетятся врачи и медсестры, пытаясь вернуть его к жизни.
— Вряд ли. У него с собой кошелек и записная книжка. Кто-нибудь нашел бы мой номер и позвонил.
— Тогда где же он? — спрашиваю я.
Иногда папа поздно приходит домой. Он вбил себе в голову, что порой нужно пропустить рюмку-другую со студентами, но подчас этим дело не ограничивается, и они пьют и третью, и четвертую… Но пабы уже закрыты — почти половина двенадцатого. Где он может быть?
Вижу и другую картину. На этот раз он в постели с молодой хорошенькой студенткой…
Трясу головой, чтобы прогнать эту мысль. Анна в страхе прикрывает рот рукой, в глазах застыл ужас. Наверное, она представляет то же самое.
— Может, что-нибудь случилось с кем-нибудь из студентов? Проблемы на личном фронте… — в отчаянии придумываю я.
Ну конечно, папа вполне может завязать интрижку с какой-нибудь студенткой. По щеке Анны катится слеза. Беру бумажную салфетку и нежно промокаю ей щеку.
— Не надо, Анна! Ну, пожалуйста. Я этого не вынесу, — шепчу я.
— И я не вынесу, — отвечает Анна, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону, точно от сильной боли. — Как он может так поступать со мной? Он же знает, как я его люблю и как это больно. Почему он хочет сделать мне больно?
— Ну хватит, Анна. — Я тяну ее за рукав свитера, связанного по ее рисунку.
Она тупо смотрит на черную шерсть, перебирая бахрому.
— Конечно, в последнее время я часто раздражена. Знаю, что папе не нравится, когда неожиданно заканчивается масло. Меня это тоже выводит из себя. Но ведь это не причина, чтобы всю ночь не приходить домой!
— Он вернется, еще не вся ночь. И это не из-за масла и не из-за твоей раздражительности, а из-за новой работы. Разве ты сама не понимаешь? Он не может с ней смириться.
— Но сначала он меня поддерживал. Твой папа знал, как мне скучно сидеть дома без дела, особенно когда Моголь пошел в школу. Он меня подбадривал…
— Ну конечно, когда был уверен, что это просто халтура — новое хобби Анны, чтобы заработать на булавки. Но как только ты втянулась, дела пошли в гору…
— Не знаю, как буду справляться. Надо расширяться, набирать персонал. Мне нужна няня для Моголя, чтобы следить за ним, пока я на работе. Спросила твоего папу, не мог бы он почаще забирать его из школы. Я же знаю, что во второй половине дня у него редко бывают занятия, но он вышел из себя и сказал, что он преподаватель, а не нянька.
— Вот видишь! Это его и раздражает.
— Но сейчас многие мужчины берут на себя заботу о детях.
— Те, кто помоложе. Папа еще ничего! Помню, когда я была маленькая, он даже не хотел меня спать укладывать. Представляю, что бы с ним было, если бы пришлось пеленать и кормить. Все делала мама.
— Да, твоя мама все делала, — рыдает Анна. — Только ее он любил по-настоящему. Я всегда это понимала. Мне никогда не занять ее места. Да я и не хочу, но если бы ты только знала, как горько всегда быть на втором плане — с папой, с тобой…
— Ах, Анна, мама была другая. Я уверена, папа любит тебя не меньше. Ты только посмотри на Моголя! Уж он-то точно тебя боготворит. У него ты определенно первая.
— Уже нет, после того, как я накричала на него сегодня утром. Пыталась помириться с ним после школы, но он вел себя так осторожно, словно я в любую минуту могу взорваться. Потом пришлось встретиться с тремя женщинами, которые будут вязать джемперы с кроликами. Я рассчитывала, что папа будет дома и присмотрит за Моголем, но он не пришел, и я уже начала волноваться. Одна из женщин показалась мне неумехой — вряд ли она справится с работой. Вторая ждет ребенка и уже скоро не сможет вязать в полную силу. Все время, пока я пыталась обсудить с ними их обязанности, Моголь из шкурки вон лез, перебивал, выводил меня из себя — пришлось снова на него накричать. Он убежал и спрятался. Еле нашла его под кроватью, всего в пыли. Это еще одна проблема — нет времени на уборку. Бедный маленький Моголь сказал, что я злая и он хочет вернуть прежнюю маму…
— Ох, Анна!
Я не могу удержаться от смеха.
Она тоже начинает тихонько хихикать, хотя по щекам по-прежнему катятся слезы.
— Ничего в этом нет смешного, — жалуется она. — Может, бросить заниматься дизайном? Вот в чем вопрос. Нельзя несправедливо вести себя с Моголем и нельзя невнимательно относиться к твоему папе.
— Чепуха! — Я беру Анну за плечи и легонько встряхиваю. Хватит, Анна! Не сходи с ума! Замечательно, что к тебе пришел успех! Нельзя ничего бросать на полпути, по крайней мере сейчас.
— Признаюсь, я бы не смогла. Знаю, что устаю и из-за всего переживаю, но ты не представляешь, какое счастье видеть результаты своего труда, особенно когда получается то, что ты задумала.
— Что и требовалось доказать! Вряд ли папе удастся тебя остановить.
— Дело в том, что я его люблю, и мы с тобой знаем, где он сейчас, и я этого не вынесу, — снова начинает плакать Анна.
— Слушай, давай пойдем спать, ну, поднимайся… — прошу я, помогаю ей встать с дивана и веду к двери.
— Что мне теперь делать? Лежать одной на своем краю кровати, уставившись в потолок? — продолжает рыдать Анна, когда мы поднимаемся по лестнице. — И что мне делать, когда он наконец вернется домой? Притвориться, что сплю? Я уже пробовала, Элли, чтобы сохранить мир, но, кажется, больше не смогу — слишком больно.
Какое облегчение, когда Моголь начинает хныкать во сне и звать Анну.
— О господи! — стонет Анна, но поправляет на себе одежду, вытирает глаза и тихонько входит к нему в комнату. — В чем дело, малыш? — нежно бормочет она. — Насморк замучил? Давай, детка, мама поможет тебе высморкаться.
Моголь что-то гундосит про страшного дядьку. Анна его успокаивает и говорит, что ему это только приснилось. Я прислушиваюсь — мне плохо, и я вся дрожу. Если бы меня можно было бы так же легко утешить, как Моголя.
Ужасно быть взрослой и понимать, что на самом деле происходит между папой и Анной. Хочу, чтобы мне говорили, как они счастливы вместе, и что мой папа — не злой дядька, и все это только сон, и скоро мы все проснемся, и папа станет самим собой и, как прежде, будет обнимать Анну, насвистывать и шутить.
Уже давно лежа в постели, слышу, как входит папа и тихонько крадется по ступенькам. Жду и прислушиваюсь. Потом до меня доносится шепот. В животе екает. Натягиваю простыню на голову, сворачиваюсь калачиком и пытаюсь от всего спрятаться. Представляю рядом с собой маму — она меня ласкает и рассказывает сказку про мышку Мертл. Постепенно начинаю о ней думать — мышка резво бегает в моих мыслях (сначала счастливая, а потом у нее дрожат усики и хвост дерзко задирается вверх). Она живет в кукольном домике с мамой и папой — мышками. Папа-мышка убегает и не возвращается, а у мамы-мышки целый выводок новых мышат. Ей не до Мертл, поэтому та собирается в дорогу — берет ночную рубашку в крапинку, щетку для усиков, маленькую мышку-куклу, делает себе большой сэндвич с сыром и уходит в огромный мир.
Засыпаю и вижу во сне приключения Мертл. Просыпаюсь очень рано. Сажусь и прислушиваюсь. В доме тихо. Не слышно ни плача Анны, ни их ссоры с папой. Моголь тоже крепко спит. Верчу и верчу кольцо на пальце, не в силах понять, кончилось ли все плохое или еще только начинается.
Глава седьмая
ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ, КОГДА У ПОДРУГ ЕСТЬ ОТ НИХ СЕКРЕТЫ
Потом сочиняю всевозможные приключения. Бедной мышке предстоит множество испытаний. Похоже, она превратилась в героиню мышиной мелодрамы. Коты ее преследуют, собаки идут по пятам, и банда хулиганов-крысят не дает прохода. Она устраивает роскошное пиршество в кухне и чуть не попадает в мышеловку. У мышки болит лапка, и за ней ухаживает добрая хомячиха (Помадка вновь воскресла). Мертл отправляется в долгое ночное путешествие с готической крыской, у которой на хвосте прицеплено двадцать колец, — они едут на рок-фестиваль грызунов.
С головой погружаюсь в волшебный мир Мертл и отвлекаюсь от осложнившихся отношений папы и Анны. Слышу, как встает и плещется в ванной Анна. До меня доносится надоедливый голосок Моголя — его одевают и умывают, но не могу определить по интонации Анны, в каком она настроении.
Может быть, все нормально? Вдруг у папы есть уважительная причина, из-за которой он полночи не приходил домой? Возможно, они с Анной помирились. Может, за завтраком они, как прежде, будут поглощены друг другом? Всегда терпеть не могла, когда папа обнимал Анну за талию и та к нему прижималась, а сейчас бы все на свете отдала, лишь бы снова увидеть, что им хорошо вместе.
Но когда я спускаюсь в кухню, никто не держится за руки, никто ни к кому не ласкается. Анна тихо разговаривает с Моголем, убеждая его поесть хлопьев, и позволяет сидеть у себя на коленях, пока он ест. Папа стоит у раковины, пьет кофе из кружки, ни на кого не смотрит и молчит, словно мы не его семья. Вижу красные глаза, бледное лицо Анны и злюсь на папу. Почему он позволяет себе распоряжаться ее и нашими жизнями?
— Папа, можно мне с тобой поговорить? — поднимаясь, спрашиваю я.
— Что? Послушай, Элли, я тороплюсь. Это не может подождать? — отвечает папа, ставя кружку на стол и направляясь к двери.
— Нет, не может, папа! — восклицаю я. — Ответь, пожалуйста, что происходит? Где ты был прошлой ночью?
— Не надо, Элли, не сейчас, — останавливает меня Анна.
— А почему нет? Почему нельзя спросить? Почему ты так поступаешь?
Я стою перед ним, подняв подбородок и сжав кулаки.
Папа сердится, глаза у него сверкают.
— Это не твое дело, Элли, — отвечает он и проходит мимо. — Тебя это не касается.
— Ошибаешься! Очень даже касается! — кричу я.
— Не надо, подумай о Моголе, — просит Анна, когда папа выходит.
— Но это и его касается! — кричу я и бегу за папой в коридор. — Ты не имеешь права не считаться с нами, папа. Разве ты не видишь, какую боль ты причиняешь Анне? Только потому, что ей завидуешь!
— Ты думаешь, я ей завидую? — спрашивает папа, открывая входную дверь.
— Да, потому что Анна преуспевает и ты не можешь с этим примириться. Типично мужское отношение — вы не любите быть в тени. Ты не разрешал маме работать, хотя она была очень талантливым художником.
— Ты ничего об этом не знаешь. Твоя мама сама не желала работать. Она хотела сидеть с тобой дома.
— Да, но, держу пари, она бы не стала сидеть дома, когда я пошла в школу. Мама была блестящим графиком, а Анна — великолепный дизайнер. А у тебя здорово получается делать нас несчастными!
— Спасибо, что сказала, — говорит папа, хлопнув дверью.
Стою и думаю, а не выбежать ли мне за ним с криком на крыльцо? Может быть, я уже достаточно высказалась? Вся дрожу. Выходит Анна, обнимает меня и уводит в кухню. Она наливает мне чашку чая. Моголь смотрит на нас во все глаза. Хлопья падают с ложки на рукав свитера.
— Ты кричала на папу, Элли, — говорит Моголь. — Тебе попадет.
— Мне все равно, — говорю я, потягивая чай.
Зубы стучат о фарфор чашки. Смотрю на Анну:
— Прости, я не смогла сдержаться.
— Понимаю, — утешает Анна и гладит меня по плечу. — Не волнуйся, Элли. Может быть, все еще образуется.
— А вдруг нет? — обняв ее, спрашиваю я.
По пути на остановку гадаю, чем все может закончиться. Играю в детскую игру — пытаюсь не ступать на выбоины в асфальте. Если мне это удастся, Анна с папой не расстанутся. Когда-то я об этом мечтала. Хотела, чтобы Анна с Моголем убрались, а я осталась с папой. А сейчас мне этого совсем не хочется. Не хочу оставаться только с папой или с папой и его новой подружкой. Мне, как и Расселу, будет с ними плохо.
Вспоминаю о нем с нежностью и без конца поворачиваю кольцо. Может быть, мы всегда будем вместе и когда-нибудь заживем своим домом. Нам больше никогда не будет одиноко — ведь мы есть друг у друга.
Закрываю глаза и шепчу про себя его имя и снова чуть не сталкиваюсь с высоким блондином, парнем моей мечты. Чуть было в него не врезалась!
— Ох! Чудом удалось избежать аварии! — смеется он.
— Не волнуйся! Я слежу за своим рюкзаком — боксерской грушей.
— Сегодня не очень спешим? О ком ты мечтала? О друге?
— Может быть, — покраснев, отвечаю я.
— Как мило! Настоящее чувство, да?
— Надеюсь.
Не надеюсь, а знаю. Думаю о Расселе всю дорогу в школу. Вспоминаю, как он только вчера меня целовал. При мысли о его ласках руки-ноги подкашиваются. Но внутренним зрением вижу, что Элли-слоник опускает голову и печально волочит хобот, когда ее заставляют выполнять новые трюки для Рассела, потому что знает, она моя, и хочет слушаться только меня.
Скорей бы увидеться с Магдой и Надин! Ужасно хочется рассказать им про папу с Анной и узнать, что они думают по поводу их размолвки. Еще не терпится расспросить о Расселе и получить совет, что можно себе позволить наедине с ним. Мы часто это обсуждаем. У нас даже есть номера для каждого этапа. Надин оказалась в конце списка с Лайамом, а Магда, наоборот, вела себя крайне сдержанно и настаивала на том, что ничего, кроме поцелуев, не было, потому что приберегает самое главное для серьезных отношений. Но у нас с Расселом все серьезно, поэтому мне и нужен их совет. Когда я вхожу, они обе уже в классе — сидят, прижавшись друг к дружке на парте, и болтают ногами. Надин что-то шепчет Магде, и они прыскают со смеху.
— Привет, над чем смеемся? — спрашиваю я.
Они смотрят друг на друга, и Надин еле заметно качает головой.
— Ничего особенного, — отвечает она.
— Дурака валяем, — говорит Магда.
Смотрю на них и слышу, как глухо бьется сердце. Ничего себе! Смеются над чем-то личным, а со мной не хотят поделиться. Мы же всегда все друг другу рассказываем! Мы же лучшие подруги! Вдруг чувствую себя малышкой, которую в детском саду не пускают в домик Венди, когда сами там играют.
— Да что на вас нашло? Это же я, Элли!
Вдруг меня осеняет:
— Вы надо мной смеетесь?
— Вовсе нет, — говорит Магда, но не смотрит мне в глаза.
— Магз, Надди, вы же умирали со смеху, а как только увидели меня, сразу примолкли. Значит, вы точно надо мной смеялись.
— Хватит, Элли, не будь параноиком! — восклицает Надин, соскальзывает с парты и начинает искать щетку для волос в школьной сумке. — Если хочешь знать, мы смеемся из-за мальчика.
— Из-за какого мальчика? Уж не из-за моего ли Рассела? — сердясь, спрашиваю я.
— Ух, твой Рассел! Изображаете из себя влюбленную парочку. А не ты ли меня пилила и говорила, что нехорошо бросать подруг, когда я гуляла с Лайамом?
— Помнишь, как ты на меня сердилась, когда я уходила с Миком? А сейчас даже не приходишь ко мне, чтобы помочь похоронить бедную Помадку. Просто уносишься с Расселом.
Смотрю на них и не верю своим глазам. Что это на них нашло? Мы же не ссоримся? Терпеть этого не могу! Они мои лучшие подруги, Надин и Магда, и всегда так много для меня значили. Я и не представляла, что они расстроятся из-за того, что я не пошла с ними к Магде на похороны Помадки, и я не уверена, действительно ли Магда сильно переживает из-за своей хомячихи. Когда Помадка была жива, нельзя сказать, что она слишком о ней заботилась. И все-таки мне неудобно, что я не пошла на похороны зверька.
— У вас все хорошо прошло? — робко спрашиваю я.
— Конечно! А ты как думала? — отвечает Надин.
— Да, Надин сделала чудный гробик. Она выкрасила коробку из-под туфель в черный цвет и проложила ее фиолетовым шелковым шарфом. Я завернула бедную Помадку в черную кружевную перчатку. Бедняжка выглядела очень мило, хотя уже начала разлагаться и пахнуть. Бедолага! — печально вздыхает Магда.
Мне стыдно, и я начинаю себя ругать за то, что не пошла.
— Мы устроили потрясающие готические похороны. Скорее всего, как у викингов, потому что отправили бедную Помадку на паруснике прямо в Валгаллу [1]для хомячков.
— Мы хотели выкопать могилу, но у Магды оказалась только старая пластмассовая лопатка для песка, и я сломала два ногтя, пытаясь выкопать ямку, поэтому мы и отправили Помадку вниз по реке.
— Во время процессии на нас были черные вуали. Мимо на велосипедах проезжали мальчишки и начали что-то вопить нам вслед, а я сказала, что у нас похороны. Тогда они почувствовали себя неловко и стали нас расспрашивать, но Надин послала их куда подальше.
— Они вели себя как маленькие!
— Десятиклассники!
— Вот я и говорю, дети! — восклицает Надин.
— И все потому, что ты встречаешься с девятнадцатилетним парнем?
Надин смотрит на Магду. Магда отвечает ей взглядом, и они ухмыляются.
— Да в чем, наконец, дело? Магда, Надин, расскажите мне!
Но в класс входит миссис Хендерсон в своих кроссовках и просит нас вести себя тихо. Придется выяснить позже.
Глава восьмая
ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ, КОГДА ПОДРУГИ НАЗЫВАЮТ ИХ ТОЛСТЫМИ
Ужасно комплексую по поводу собственной внешности. У Надин и Магды потрясающие фигуры. Надин изящная, гибкая и нежная. У Магды округлые формы, но там, где надо. У меня же всюду торчат лишние килограммы. Ненавижу свой живот, свисающий над трусиками, и противные большие бедра, особенно когда они сильно краснеют после бега по хоккейному полю.
Может, снова попробовать сбросить вес? Не буду сходить с ума, как в прошлой четверти… Расстаться бы только с несколькими килограммами…
На обед дают пиццу. Я сильно проголодалась и с удовольствием поглощаю большой кусок, заедая картошкой фри. Решаю пуститься во все тяжкие и выбираю на десерт большую булочку с кремом. Мы с Магдой и Надин идем в свой любимый уголок, на лестнице около раздевалки, где можно вволю поболтать. С трудом усаживаемся втроем на одной ступеньке я в серединке. Слава богу, кажется, мы снова подруги.
— Друзья встречаются вновь? — восклицаю я, обнимая их обеих.
— Конечно, дурочка! — отвечает Надин.
— Глупая ты, Элли. Мы же друзья навек, сама знаешь, — ворчит Магда.
— Тогда почему у вас от меня секреты? — спрашиваю я и слегка трясу их за плечи. — Ну-ка, быстро выкладывайте, а то сейчас стукнетесь у меня головами.
— Давай, Надин, расскажи, — велит Магда.
— Элли, обещай, что не будешь ворчать и делать большие глаза! — отвечает Надин.
— Конечно не буду. А что ты натворила?
— Ничего… Просто, помнишь, я рассказывала про парня по имени Эллис?
— Ну, что у тебя с ним было?
— Ничего. Честно. Мы только пожали друг другу руки, — продолжает Надин.
Магда прыскает со смеху.
— Не больно-то он тебе доверяет, Надди, — подзуживает она.
— Помолчи, Магз, — огрызается Надин.
Ну вот, опять началось. Что-то они от меня скрывают… Я этого не потерплю. Убираю руки с их плеч и пытаюсь встать.
— Элли!
— Ну куда ты собралась?
— Чувствую, что я здесь лишняя, — ворчу я.
— Прекрати, Элли!
— Садись, старушка!
Надин тянет меня за руку, а Магда обхватывает меня за коленки, и я сваливаюсь на них. Мы возимся, кряхтим, а потом хихикаем. Невозможно дуться, когда ты зажата между двумя смеющимися девчонками и не понимаешь, где чьи руки или ноги. Когда мы наконец вырываемся из этого клубка, Магда выпаливает:
— Надин познакомилась со своим другом в Интернете.
— Магз, ты же клялась, что не скажешь! — возмущается Надин.
— Что же вы мне раньше не сказали? Надо же — познакомиться в Интернете! Ты что, Надди, сдурела?
— Так я и знала, поэтому и не говорила тебе. Подумаешь, какое дело! Что здесь удивительного?
— Не хочешь же ты сказать, что познакомилась с ним на одном из чатов?
— Там они и встретились, — говорит Магда.
— Вот и нет. Мы встретились на сайте Xanadu. Я тебе о нем рассказывала, Элли. Это классный сайт, составленный из комиксов в готическом стиле.
— Да, помню, помню… Мне нравится их графика, особенно когда появляются окна разной величины и персонажи выходят прямо из черных линий.
— Хватит, прибереги свои знания для Рассела. С ним обсуждай графику, — ворчит Надин. — Мне просто нравится этот сайт из-за страшной истории и необыкновенной героини-девочки с длинными черными волосами и очень светлой кожей. Она немного похожа на меня…
— Только ты не ходишь всюду в черном бикини и высоких сапогах, — подшучивает Магда. — В общем, Элли, Надин познакомилась с этим парнем на сайте Xanadu, и теперь они каждый вечер переписываются по электронной почте. Я к ним вчера присоединилась после похорон бедной Помадки. Эллис классный, правда, немного наглый — вопросы, которые он задавал Надин… иногда были довольно пошлыми, ну, эти парни вечно…
— А о чем он ее спрашивал?
Магда мне рассказывает.
— Надин, скажи, что ты не ответила!
— Послушай, Магз, ну почему ты не умеешь держать язык за зубами? Элли ворчит прямо как моя мама, — жалуется Надин и закатывает глаза.
— Ты ведь маме об этом не рассказывала?
Глаза Надин практически исчезают.
— Ты что, спятила? Она сойдет с ума!
— Это ты, Надин, сошла с ума! Ну почему нельзя познакомиться с кем-нибудь нормальным?
— С нормальными скучно. Я не похожа на вас. Мне не нужны глупые мальчишки, как Рассел и Грег.
— Рассел не глупый! — протестую я.
— А вот Грег тупой, — жалуется Магда. — Целоваться он, может быть, и научился, только говорить с ним не о чем. Не то что Эллис — вот кто рассказывает удивительные вещи.
— Представляю!
— Нет, правда, Элли, он очень мило общается с Надин на романтические темы. Его письма похожи на стихотворения.
— Когда я написала ему сегодня утром, он сказал, что сочиняет обо мне стихотворение, — хвастается Надин. — Он называет меня "моя девочка Ксанаду".
— Ты ведешь опасную игру, Надин. Он как дурак-извращенец вообразил себе, что ты ходишь в черном бикини и высоких сапогах.
— Не смей обзывать его извращенцем! — краснея, отбивается Надин. — Ну и что в этом плохого? Безобидные фантазии…
— Я бы с ума сошла, если бы кто-нибудь представлял меня в подобном виде.
— Это трудно себе представить. Ты ведь толстая и будешь нелепо выглядеть в бикини и высоких сапогах, — выпаливает Надин.
Магда открывает рот от удивления. Наступает неловкая тишина. Не могу поверить, что это сказала Надин. Конечно, это правда, но от нее я никак не ожидала… Чувствую, как к глазам подступают слезы. От обиды меня пошатывает.
— Ну, пожалуйста, Элли, сядь, — просит Магда. — Не дуйся!
— Ты слышала, что она сказала?
— Да, но она не хотела…
— Она обозвала Эллиса извращенцем! — кричит Надин.
— Она тоже не хотела тебя обижать! — убеждает Магда.
Мы с Надин смотрим друг на друга. Мы произнесли вслух именно то, что хотели! Это не пустяковая ссора, которая через пять минут закончится. Это серьезная размолвка. Нашей дружбе может наступить конец. Действительно может!
— До свидания! — Я ухожу с высоко поднятой головой.
Спотыкаюсь, поднимаясь по ступенькам, и в голени что-то хрустит. Становится очень больно. Может быть, поэтому по щекам катятся слезы.
Глава девятая
ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ, КОГДА ССОРЯТСЯ С ДРУЗЬЯМИ
Надин и Магда. Не слышу за собой шагов, никто не обнимает меня за талию, никто не шепчет на ушко. Магда решила остаться с Надин. Теперь они лучшие подруги, а ведь Надин всегда дружила со мной, еще с детского сада. Когда мы поступили в школу «Андерсон», я первая познакомилась с Магдой. Надин ее долго недолюбливала. Мне всегда приходилось быть между ними посредницей, свинкой-арбитром. А теперь я просто свинка. Толстая свинья.