Сара Дарк внимательно смотрела на сына проницательными черными глазами. Ее устраивала теперешняя жизнь, особенно то, что она могла брать овощи и цыплят с фермы бесплатно.
   – Веди себя поосторожнее, – предупредила она, – не затевай ссор со сквайром. Жизнь теперь стала получше, когда Леона занята на ферме, а Сарн устроился на постоянную работу. Слава Богу, в последнее время он нечасто нас беспокоит.
   – Ха! Странный муж, а?
   – Она должна была стать твоей и стала бы, если бы ты сдержал слово.
   Дюк немного помолчал.
   – По-моему, до сих пор это тебя устраивало. Так что кончай терзаться по поводу прошлого. Сейчас надо думать о будущем.
   Глядя на сына долгим задумчивым взглядом и восхищаясь его мужественной внешностью, Сара сказала:
   – Может быть, ты сможешь вдолбить это в голову твоего беспутного братца. Леона сейчас в расцвете женских сил, и ей рядом нужен настоящий мужчина. А он! Больше думает о том, как бы поймать и освежевать кролика, чем о том, чтобы удовлетворить ее в постели.
   – Кажется, раньше он знал, как это сделать, – загадочно проронил Дюк. – Ты говорила, что Сол хороший парень и сильный. Весь в мать, а?
   Сара сипло рассмеялась.
   – Совсем не похож. Я не могла найти сходства, как ни пыталась. Почему бы тебе не сходить на ферму и не убедиться самому?
   – Завтра. С меня хватило дороги от Камборна. Мне надо помыться, принести тебе дров, чтобы ты приготовила что-нибудь горячее и вкусное, а потом мы еще побеседуем и я покажу, что привез для моей дорогой старой матушки.
   Он притянул Сару к себе и чмокнул в щеку. На ее глаза навернулись слезы от любви к сыну. Она кивнула.
   – Договорились. Приводи себя в порядок. Багаж снеси в комнату Сарна, она с задней стороны дома. Вымыться можешь у колонки и принеси мне ведро воды.
   – Иду.
   Когда они поужинали жарким из кролика и жирным пирогом, Дюк, достав из кармана флягу с виски, налил в чашки по солидной порции. Потом принес узел из толстой материи, который распирало от африканских сокровищ. Развязав узел, он высыпал на стол содержимое, и Сара охнула от изумления. Там были кольца, браслеты, ожерелья, цепи вперемешку с самородками и африканскими амулетами. Все это сверкало в отблесках пламени горящих в очаге дров.
   – И что это все такое? – наконец спросила она.
   – Богатство, ма. Здесь целое состояние и еще кое-что есть в моем большом чемодане. Завтра, еще даже не заходя на ферму, я пойду в банк, в Пензанс. Людей убивали даже за такую малость, как самый крохотный грязный самородок, который ты видишь перед собой.
   – Ну что ж. – Сара тяжело поднялась и села на грубо сколоченную скамью. – Спина не держит, не могу сидеть прямо.
   Рассмеявшись, Дюк опять завязал в узел свои сокровища.
   – Сможешь, мамаша, сможешь. Ты будешь настоящей леди, когда я добьюсь своего. Новые платья, красивые украшения, которыми не побрезгуют и герцогини, и большой хороший дом, где ты будешь жить.
   – Еще чего! – запротестовала она горячо. – Ну, колечко-другое – это еще куда ни шло, да хороший курятник, да попоны для моего старого осла и для Эбони. Но из леса я не уеду. Не для моего это возраста. Немного еды, тепло – все, что мне теперь надо.
   – И даже не хочешь коляску и лошадь, чтобы выезжать? – лукаво спросил Дюк. – Просто для того, чтобы подразнить этих гордецов Куртни?
   Сара задумалась, и легкая улыбка появилась на сморщенных губах. На секунду жесткие, высохшие черты ее лица смягчились.
   – Поглядим, – сказала она, помолчав, – мне надо об этом подумать немного. Ты делай свои дела, а я пока буду думать.
   Но Дюк уже знал, что выиграл, и с теплотой смотрел на мать. Под его суровой внешностью искателя приключений таилась глубокая привязанность к тем, кого он любил.
   Стоя у окна в холле поместья Фернгейт, Арабелла с интересом и легким волнением наблюдала за высокой фигурой Дюка Дарка, шагавшего через луг к ферме. На ней было платье светло-зеленого цвета, оттеняющее светлые волосы и ясные глаза, которые отражали небо, море и солнце.
   Ей вдруг ужасно захотелось быть там, на диком склоне, где мороз посеребрил бурые папоротники. Высокий воротник модного платья душил ее. Уже несколько недель Арабеллу не покидало чувство, что она пленница в этом огромном доме, где все подавлено мрачным состоянием души ее отчима. Его лихорадочные попытки выселить из Оулесвика Леону Дарк пока терпели поражение. В результате вся семья страдала от его дурного настроения. Роджер почти забросил работу в Пензансе, не принимал участия в делах компаньонов, поэтому домашние не могли отдохнуть от его тирании даже днем – он все время находился рядом.
   Кларисса, потеряв надежду на светский образ жизни, впала в раздражительное состояние от непрерывных требований мужа экономить на всем, пока дела не поправятся, – имелось в виду, что это настанет тогда, когда он вернет ферму и рудник, особенно рудник, в свое владение. Но Клариссу не устраивала такая жизнь. Поэтому она постоянно пребывала в депрессии, страдала мигренью, и дети боялись ее несправедливого гнева. К тому же Роджер нарушил обещание избавиться от миссис Пуллен, заявив, что жена должна быть терпеливой и ждать, когда появятся деньги, чтобы нанять новую прислугу.
   Все было мрачным и скучным в этот день для Арабеллы, все, кроме дикой природы вдали за Фернгейтом: извилистых тропинок, холмов и долин, простирающихся по ту сторону от далекой вершины Карн-Игл, где гигантские камни стояли, накренясь, или падали в том месте, где находилось доисторическое поселение. Оулесвик был серой точкой на далеком склоне, но Арабелле хотелось побывать в тех запрещенных отчимом местах. Она знала все о страшном месте – «Дыре мертвеца» – в дальнем конце леса, где ядовитые змеи и стволы старых шахт прятались под разросшейся травой. Но змеи опасны только летом, когда лежат свернувшись на камнях или прячутся в траве. Она ненавидела наложенные на нее ограничения и теперь с завистью наблюдала за самоуверенной походкой человека, фигура которого уменьшалась по мере его продвижения к ферме. Не отдавая отчета в своих действиях, она как бы в знак протеста Дернула гребень, удерживавший на затылке светлые волосы, и в этот момент услышала твердую поступь. Голос Роджера заставил ее вздрогнуть. Роджер настороженно смотрел на Арабеллу проницательным взглядом.
   – Арабелла, о чем ты задумалась? Ты замерзнешь здесь. Куда ты смотришь?
   И, не дожидаясь ответа, он проследил направление ее взгляда. Несмотря на намерение держаться спокойно со своей падчерицей, которой втайне восхищался, Роджер мгновенно рассердился, увидев Дюка. Итак, этот мошенник вернулся, будь он проклят! Роджер коснулся округлого плеча девушки, почувствовав его тепло сквозь материю.
   – Пойдем отсюда, здесь нет ничего интересного.
   Она стряхнула его руку.
   – Нет, есть. Этот человек, кто он? Он выглядит... как-то отличается от всех.
   – Ты не права. Это один из Дарков, такой же бесчестный, как они все. И я не хочу, чтобы ты встречалась с ними. Особенно с этим. Ты прекрасно знаешь, что они враги нашей семьи. Этого должно быть для тебя достаточно.
   Арабелла подняла на Роджера свои ясные глаза, и что-то в этом взгляде не только задело, но и глубоко обеспокоило его.
   – Не понимаю, почему мы должны иметь врагов, – сказала она с оттенком сочувствия, – ведь злость на этих людей не поможет вернуть тебе Оулесвик или рудник, не так ли? Мне кажется, было бы гораздо лучше, если бы мы поддерживали хорошие отношения с людьми.
   Роджер внезапно рассердился.
   – Не твое дело давать мне советы! Ты еще ребенок, и в моем собственном доме я требую повиновения, ты поняла?
   Щеки Арабеллы запылали.
   – Я уже не ребенок. И ты не... – Она оборвала фразу и прикрыла рот рукой.
   – Ну, что же ты замолчала? И я не твой отец, да? Но по закону я им являюсь, и ты всем обязана мне. Запомните это, мисс. – Роджер помолчал и добавил уже спокойнее: – А теперь иди к себе в комнату. Я найду твою мать и пошлю ее к тебе. Уверен, она поможет тебе разобраться.
   – Маму! – Уходя, Арабелла презрительно вскинула голову. – Мне кажется, ты просто скупой. И мне надоело сидеть взаперти в этом душном доме и не видеть никого, кроме Евы, Руперта и... прислуги. – Она всхлипнула и, шелестя накрахмаленными нижними юбками, убежала.
   Сжав кулаки, Роджер смотрел ей вслед, пока она не исчезла, потом тяжело вздохнул и направился в библиотеку.
   Немного успокоившись, он стал думать о том, что пришло время и надо устроить какой-нибудь вечер для девочки, пригласить гостей. Надо поговорить с Клариссой. Праздник обойдется недорого, он отвлечет Арабеллу от мыслей об этих скверных Дарках и от прочих диких идей, которые от одиночества бродят в ее голове. И уже это оправдает затраты.
   Он поговорит с Клариссой сегодня же вечером.

3

   Но Кларисса не оправдала надежд Роджера и не проявила энтузиазма, когда он предложил устроить вечер для Арабеллы. Можно сказать, она была даже против. Она лежала в шезлонге в своем маленьком будуаре и лениво листала страницы модного журнала.
   – Но это же будет детская вечеринка, – отозвалась Кларисса, неохотно оторвав взор от картинки, на которой было изображено полупрозрачное, в греческом стиле, платье. Муж, разумеется, никогда не оплатит покупку столь смелого наряда и не одобрит его. – Ведь Арабелле всего двенадцать и...
   – Ей скоро исполнится тринадцать, – резко оборвал ее Роджер, – к тому же есть и другие...
   – Руперт и Ева! Ты можешь представить себе Руперта, играющего в младенческие игры!
   – Они не обязательно должны быть такими. Мы можем устроить небольшой концерт. Ведь скоро Рождество... – Роджер тяжело вздохнул. – Ну хорошо, не надо праздника. Я просто думал, тебе самой захочется нарядиться для гостей.
   Кларисса холодно посмотрела на мужа.
   – Во что? У меня давным-давно не было нового платья.
   – Но я недавно оплатил чек на большую сумму от твоего портного в Пензансе.
   Она слегка покраснела и на секунду даже помолодела.
   – Но это для каждого дня. Дневное платье, чтобы принять твоего партнера на следующей неделе, и накидка для зимы. Мой гардероб слишком скуден для дамы моего положения, Роджер. Я думала, что, когда завещание вступит в силу, я получу дополнительную сумму на свои расходы. Но увы! Все, о чем ты можешь думать, – имение и бессмысленная трата денег на то, чтобы вернуть Оулесвик. Это нечестно, слышишь? Когда у тебя появляются наличные, ты несешь их судебному приставу, хотя вообще неизвестно, что он может для тебя сделать. Ты не хочешь смотреть правде в лицо. Эта ужасная женщина не собирается отдавать ферму. И ты еще говоришь о вечеринке! О, как все это утомительно! – Выговорившись, Кларисса откинулась на шезлонг и закрыла глаза.
   – Ну что ж, – тон Роджера был отрывист, – никакой вечеринки.
   – Но я не имела в виду конкретно это... – устало сказала Кларисса. – Почему же, ее можно устроить, если Арабелла так хочет. Еве все безразлично. Но... – она побарабанила пальцами по столику и задумчиво посмотрела на мужа, – но кого мы пригласим? Дочь Бериона. Потом сына менеджера твоего банка и детей лорда Хелиера. – В глазах Клариссы появился слабый огонек. Она выпрямилась и оживилась. – Что скажешь о них? Ты теперь имеешь титул и несколько раз встречался с лордом Хелиером, не так ли, Роджер? Что ж, при таких обстоятельствах и при условии, что я получу новое платье...
   – Побойся Бога, Кларисса, будь благоразумна. Мы совсем не в близких отношениях с такими высокими особами, как Хелиеры.
   – Но...
   – Никаких «но». Прекрати это. От твоего снобизма меня просто тошнит.
   – Снобизм? – Голос ее поднялся почти до визга. – Мне это нравится! Все, о чем ты думал за время нашего брака, – это как скорее заполучить титул твоего несчастного дяди и стать сквайром!
   Пока она произносила эту тираду, в комнату неожиданно вошла Арабелла. Она остановилась в дверях, ошеломленная, потом воскликнула:
   – Что такое? Что случилось? Вы ужасно кричите, а в коридоре миссис Пуллен. Мама...
   Роджер пытался проявить выдержку.
   – Не стой там. Войди и закрой за собой дверь. – Когда она послушалась, он продолжал: – Твоя мать немного расстроена, Арабелла. Не волнуйся, ничего страшного. Я просто был... немного бестактен.
   – И ты не должна была подслушивать у дверей, – сказала Кларисса.
   – Я не подслушивала.
   – Нет, подслушивала.
   – Взрослые иногда ссорятся, – натянуто сказал Роджер, – особенно когда речь заходит о детях. Я предложил устроить вечеринку, а твоя мама не согласилась.
   – Вечеринку?
   – Для тебя. Но твоя мама не согласна.
   – О Господи! Я этого не хотела бы.
   – Что именно?
   – Чтобы вы из-за меня ссорились. И я не хочу никакой вечеринки. Все равно некого пригласить.
   – У судебного пристава Кардью есть сын, и, как сказала твоя мама, есть еще молодые Берионы и другие молодые люди нашего сословия. Мы можем даже пригласить кого-нибудь из деревенских, чтобы доставить им приятное. Имя Куртни будет более популярно, если мы начнем встречаться с людьми. Ты сама об этом недавно говорила.
   Но Арабелла молчала, и Роджер жестко спросил:
   – Так что же?
   Она покачала головой.
   – Спасибо тебе за эту идею. Но вряд ли что-то получится. Во всяком случае, это уже не для меня, я выросла из таких вечеров. Все, кого вы только что назвали, еще маленькие. Это Руперту может понравиться командовать ими в играх, но не мне. Разве вы этого не понимаете?
   Мне в январе будет тринадцать. И то, чего хотелось бы мне, вряд ли будет нам по карману.
   – Что же, например?
   – Ну, например, я умею ездить верхом, но мой пони для этого уже не годится. Вот если бы у меня была своя лошадь?..
   Она замолчала, в ожидании ответа глядя на Роджера, а его в этот момент раздирали противоречия. Он представлял ее, юную и прелестную, мчащуюся галопом по окрестным лугам, такую же свободную и дикую, как соленые ветры и облака, несущиеся с моря. Но куда? На ферму? Туда, где засели захватчики его законных земель? При этой мысли внезапная ревность охватила Роджера, заставляя забыть, что перед ним не молодая, обожаемая им женщина, а всего лишь подросток – его собственная падчерица.
   Помрачение длилось всего секунду или две.
   – Когда я почувствую, что ты достаточно для того выросла, я об этом подумаю, – сказал он и отвернулся.
   Издав возглас отчаяния, Арабелла повернулась и выскочила из комнаты, захлопнув за собой дверь.
   – У нас будет много хлопот с ней, – сказал Роджер сердито, – я все делал для детей, что мог, и вот награда – неблагодарность и дурные манеры!
   Печаль легла на утомленное лицо Клариссы.
   – О да! У нас есть еда, одежда, респектабельность, ежегодные двухнедельные поездки в Брайтон и имя Куртни. Но есть еще и другие ценности на свете. Счастье, например.
   Высказанное без обиняков горькое заключение было настолько нетипичным для его жены, что поразило Роджера. Он нахмурился.
   – Что ты имеешь в виду?
   Она притворно улыбнулась.
   – Тебе не понять. А теперь, пожалуйста, оставь меня. У меня разыгрывается мигрень.
   Он ушел расстроенный, подгоняемый дурным настроением, и направился прямо на конюшню, где оседлал своего черного мерина Плуто. Что толку в грустных мыслях, думал он, галопом выезжая из загона к тропе, ведущей к верхним торфяникам. Не раздумывая, проехал через спутанные заросли дрока возле Оулесвика, потом напрямик поднялся к гребню горы, где рудник «Веал Фэнси» торчал как вызов территории Роджера. Недалеко от границы владений Фернгейта он спешился и, держа лошадь за узду, остановился, окидывая взглядом величественную панораму далекого побережья Корниш – море, серую громаду его дома в окружении полей и рощ, сливающихся с лесами Келин Вудс за лощиной.
   Его земля. Гордость переполняла Роджера. Немного погодя он посмотрел налево, и как раз в этот момент из-за камня появился мальчик с черными вьющимися волосами, который держал в одной руке палку, а в другой узелок.
   На шее у него был повязан красный в горошек платок. Лицо – темное от загара, красивое, живое, с прямым взглядом ясных умных глаз. Роджер внезапно ощутил негодование. Конечно, перед ним сын Леоны. Его вдруг как молнией поразило удивительное сходство лица мальчика с чертами многочисленных предков семьи Куртни, портреты которых висели на лестничной галерее. Возмущение перерастало в гнев. Роджер так не хотел этой встречи, избегал ее всеми силами, а теперь они стояли друг против друга, лицом к лицу – отец и сын. Незаконнорожденный ребенок из лачуги, в жилах которого течет его собственная кровь, что не вызывало теперь у Роджера ни малейшего сомнения, ошибки быть не могло. Насмешка над его законным наследником, избалованным капризным Рупертом.
   – Что ты здесь делаешь? – резко спросил Роджер.
   Мальчик посмотрел на него удивленно.
   – Собираю грибы. Они тут везде растут – и около рудника, и в развалинах Чайверна. Если хотите, я покажу вам эти места. Там их полно. Моя мама говорит...
   – Ты не имеешь права бродить здесь, мальчик. Это поместье Фернгейт. Держись от него подальше, понятно? И смотри, чтобы я не встретил тебя здесь снова.
   Мальчик не двинулся с места.
   – Ну? Ты слышал, что я сказал?
   – Да, сэр. Но... я думаю, вы не правы. Я пришел с фермы Оулесвик.
   – Оулесвик – часть моих владений. В любом случае, там, где ты стоишь, проходит граница, так что лучше убирайся отсюда, и поскорее, иначе пожалеешь.
   Не произнеся больше ни слова, мальчик повернулся и, высоко подняв голову, легкой походкой направился туда, откуда появился.
   Кипя гневом, Роджер некоторое время смотрел ему вслед, против воли любуясь гордой посадкой головы и независимой походкой вторгнувшегося в чужие владения юного захватчика. Роджера больше устроило бы, если бы мальчик начал спорить, но этим надменным молчанием он бросал вызов Роджеру и всей семье Куртни.
   Роджер, угрюмый и недовольный самим собой, вскочил на лошадь со странным чувством Унижения, ударом послал ее в галоп вдоль гребня и помчался вниз, к Фернгейту.

4

   В Фернгейт пришло Рождество. Руперт подготовил представление для небольшого количества гостей и слуг. К тайному отвращению Роджера, Руперт считал себя прирожденным актером и был польщен своей ролью молодого лорда, переодевшегося горцем, чтобы спасти свою возлюбленную, которую изображала Арабелла, из рук жестокого соблазнителя – Даниеля, мальчика из буфета. Даниель, не имея ни малейшего представления об актерской игре, тем не менее выглядел как настоящий разбойник – в плаще, в черной шляпе, с огромными черными усами, приклеенными к розовому детскому лицу, – и был прекрасным фоном для жеманной элегантности Руперта. Когда усы свалились в самый разгар драмы, никто не засмеялся. Руперт, который сам придумал весь эпизод, в щегольском шелковом новом костюме вызывал восхищение Клариссы, уговорившей и Роджера приодеться в честь выступления сына. На время она даже забыла про раздражение и мигрень ради торжественного вечера. Несколько гостей сидели на двух рядах стульев в большой бильярдной. Позади стояли слуги. Бильярдный стол был сдвинут в сторону, и актеры выходили из двери, ведущей в холл.
   Позже все согласились, что Руперт, несомненно, обладает большими актерскими способностями.
   – И такой красивый мальчик, – слащаво сказала леди Вексли, жена промышленника. – Вы должны им гордиться, сэр Роджер.
   «Пропади ты пропадом, – подумал Роджер, чувствуя, как волна жаркого гнева поднимается в груди. – Почему она не может придержать свой язык? Ведь этими замечаниями она заставляет меня вспомнить другого наследника и почувствовать разницу между ними, между кислой рожицей Руперта и открытым лицом мальчика с фермы!»
   После встречи с сыном Леоны Роджер пытался отогнать воспоминания о нем, но тщетно. К несчастью, несмотря на свое решение делать все, что в его силах, для Руперта, Роджер не мог не раздражаться, глядя на него. И манера держаться, и выражение лица, и томный голос, и капризная требовательность – все это буквально бесило Роджера.
   Единственное, что связывало отца и сына, так это пылкое восхищение Арабеллой, которая совершенно этого не ценила. Из всей семьи она хорошо относилась только к Еве – всеми покинутой сестре-близнецу Руперта. Арабелла знала, что под застенчивой внешностью Евы таятся мечтательность и чувствительность – способность обожать и любить, свойственная всем диким созданиям природы и не понятная ее собственным родителям и брату.
   Роджер, чувствуя отдаленность дочери, когда-то пытался из чувства долга вытащить ее из замкнутости, но потерял надежду и решил, что девочка получила эту слабость в наследство от предков со стороны Клариссы. И потом уже просто не замечал ее. Любовь и способности дочери к рисованию птиц, зверей и цветов казались Роджеру детской бесполезной привычкой. Он несколько раз заговаривал с Клариссой по поводу школы для Евы, но в этом вопросе она неожиданно проявила стойкость.
   – Нет, Роджер, оставь это, это не годится для Евы. Она слабая, может заболеть, и потом мы будем себя винить, что отослали ее. Попытайся относиться к ней с любовью, даже если ты ничего не чувствуешь.
   Он поморщился.
   – Что ты имеешь в виду? Я пытаюсь сделать все возможное для Евы.
   – Тогда оставь ее гувернантке. Мисс Брент учит девочку всему, что ей необходимо знать, и это обходится дешевле, чем школа.
   Что ж, Кларисса, пожалуй, права, решил Роджер мрачно, и вопрос был закрыт. Ева останется в Фернгейте, а Руперт, когда ему исполнится одиннадцать, поедет учиться в Рашби.
   Арабелла тем временем занималась и с мисс Брент, и самостоятельно. Ее интеллект был под стать внешним данным. Роджер почему-то никогда не задумывался, что она может куда-нибудь уехать из дому.
   Пришла весна с ее переменчивой погодой: теплые тихие дни, когда бледное солнце освещало поросшие золотисто-зеленым вереском торфяники, перемежались с холодными, и тогда по небу неслись низкие тучи и с моря дули яростные ветры. Роджер, жадно впитывающий новости, касающиеся фермы и «Веал Фэнси», знал, что Дюк Дарк обосновался в Оулесвике и пригласил инженера из Бристоля вместе с несколькими экспертами по рудному делу, включая минеролога, чтобы оценить возможное количество залегающей там руды.
   Из слухов, которые поступали из отдаленной деревни, он с горечью узнал, что вынесен положительный вердикт и жадный золотоискатель собирается начать работы как можно скорее. Покинутые когда-то коттеджи будут приведены в порядок и уже отдано распоряжение о постройке новых. Сквайр ничего не мог сделать – права на руду были получены Дарками вместе с «Веал Фэнси». Судебные иски, угрозы, даже попытки договориться и вступить в сделку с выскочками потерпели крах. Все, что оставалось Роджеру, – это хранить величественный безразличный вид, когда речь при нем заходила о руднике. Но внутри у него все кипело от бешенства, характер совсем испортился, что, конечно, отравляло жизнь домашним.
   Чтобы избавиться хоть ненадолго от гнетущей атмосферы дома, однажды после уроков Ева незаметно вышла из дома и направилась по тропинке, ведущей через торфяники к ферме. Неделю назад она обнаружила в зарослях дрока на болоте редкий вид орхидеи и теперь хотела собрать букет, чтобы оживить краски на рисунках. Несмотря на запрет отца гулять в этих местах, она не боялась ослушаться. Никто, кроме гувернантки и Арабеллы, не мог заметить ее отсутствия, но мисс Брент в это время отдыхала в своей комнате, а Арабелла, которая единственная из всей семьи любила ее, конечно, никому не скажет.
   На мне зеленое платье, думала Ева, оно должно сливаться с папоротниками и вереском, и меня не будет видно. И действительно, с рыжевато-коричневыми волосами, с острым личиком эльфа она больше напоминала волшебное создание из шотландских баллад, чем человека из плоти и крови. Несмотря на прихрамывание, которое шокировало Роджера, она двигалась грациозно и, будучи маленькой и легкой, вызывала только чуть заметное колебание весенней травы.
   Тишину нарушал лишь легкий шелест вереска, и ничто не говорило о чьем-либо присутствии. Поэтому Ева испугалась, когда, обойдя небольшой скалистый холмик, внезапно натолкнулась на Дюка. Он показался ей огромным. На нем была зеленая куртка, грубые штаны. Дюк курил трубку, задумчиво глядя через долину на море. Ветер шевелил копну непокрытых волос. Ева встала как вкопанная. Брови Дюка поднялись, он вынул изо рта трубку и улыбнулся. Улыбка была доброй, и это немного успокоило девочку.
   – Ну и ну! – воскликнул он. – Кто это такая? Эльф. Или принцесса? – И, так как она не отвечала и не двигалась, он кивком подозвал ее и продолжил: – Не пугайся, дитя. Я тебя не съем. Меня зовут Дюк. Дюк Дарк. Не великан-людоед, хотя, возможно, я на него похож. – И он рассмеялся.
   Ева выдавила слабую улыбку.
   – Присядь, дитя. Сюда, рядом со мной. – Он похлопал по каменной плите рядом с собой. – Ты несешь цветы? Это орхидеи?
   Она кивнула.
   – Я собрала их, чтобы нарисовать.
   – О, ты художник!
   – Ну, не совсем. Я только пытаюсь им стать. Я рисую, когда никого нет и никто не мешает.
   – Ты имеешь в виду, что для этого я должен уйти?
   – Нет-нет! – запротестовала она. – Я имела в виду, когда никого нет из нашей семьи. Они меня не понимают, никто, за исключением Арабеллы. К тому же я не собираюсь рисовать сейчас. У меня нет с собой ни красок, ни бумаги. Я обычно рисую в саду. В зеленой беседке.