Страница:
– Как тебя зовут, дитя?
– Куртни. Ева Куртни. И мне не разрешают заходить так далеко. Потому что...
Она сконфузилась и замолчала, так как человек, сидящий перед ней, был из стана врагов ее отца. Но Дюк понял.
– Я знаю. Можешь не объяснять. Большой злой волк, один из тех, что украли ферму у твоего папаши. Это я, верно?
Было что-то комическое в тоне и в выражении лица Дюка, когда он это произнес, и Ева рассмеялась.
– Я не думаю, что вы большой злой волк, – сказала она застенчиво, и нежный румянец окрасил бледные щечки, сделав ее в этот миг прелестной.
– Ну и хорошо. Значит, будем друзьями.
– А можно? – спросила она с надеждой. – Мне бы очень этого хотелось.
– Значит, так и будет. Если очень захотеть чего-либо, обязательно исполнится. Я хотел золота и получил его, хотя за ним мне пришлось отправиться в Африку. – Он залез в карман и вытащил оттуда какую-то вещицу. – Видишь это?
Ева посмотрела на маленький блестящий предмет, лежащий на большой ладони. Это была маленькая фигурка слона с огромным хоботом, образовывавшим колечко.
– Тебе нравится? – спросил Дюк, пристально наблюдая за ней. – Это негритянский амулет.
– О да!
– Тогда возьми его. – И он вложил безделушку в ладошку девочки. – У меня много таких штук – все сделаны из африканского золота. Золота Дюка. Храни где-нибудь в тайнике как доказательство нашей дружбы – твоей и моей. И, когда домашние не понимают тебя, ты думай: «Дюк понимает». И помни: в любое время, когда тебе захочется, ты можешь прийти на ферму и всегда встретишь там радушный прием. Не моя вина и не вина Леоны, что между нашими семьями лежит вражда.
Ева слегка наклонила голову.
– Да. – Потом встала и спросила: – Вы действительно дарите мне этого слоника? Навсегда?
Дюк кивнул.
– Будь уверена.
Крепко прижав маленького золотого слоника к своему сердцу, она сказала:
– Спасибо. Большое спасибо, мистер Дюк.
– Просто Дюк, – дружелюбно поправил он.
Она посмотрела вниз, на долину. Солнце затягивалось легким туманным облаком, оставалась лишь небольшая полоска света между морем и берегом.
– Я должна идти, – сказала Ева, – если меня начнут искать...
Он кивнул.
– Тогда спускайся и не забудь свои орхидеи.
Она улыбнулась и начала спускаться с холма. Арабелла стояла в саду с букетом сирени, когда Ева вошла в ворота.
– Я видела тебя, – сказала она сводной сестре, – из моего окна наверху. Ты должна быть осторожнее. Если отец тебя увидит... ну, ты же знаешь, что он запретил туда ходить. И Руперт все время крутится тут и шпионит. Может получиться скандал.
Ева вздохнула.
– Я хотела нарвать немного цветов, – она показала орхидеи, – чтобы нарисовать их. Что в этом плохого? И потом, – она помолчала немного, прежде чем продолжить, – я встретила хорошего человека, Белла. Огромного. На нем была зеленая куртка, и у него очень добрая улыбка. Мы поговорили с ним, о, совсем недолго, всего несколько минут, не больше, но...
– О чем вы говорили?
Ева пожала плечами, крепко сжимая в ладони подарок, золотой талисман.
– О, об Африке, о цветах... так, о разных вещах...
Арабелла обняла сводную сестру за плечи.
– О разных вещах! Ну что ж, если не хочешь рассказывать, не надо! Только помни, дорогая, ты должна быть осторожна и умна. Наша семья очень странно относится, если можно так выразиться, к некоторым вещам. – Она опустила руку и огляделась по сторонам. – Я думаю, ты встретила Дюка Дарка.
Глаза Евы расширились.
– Ты знакома с ним?
– Нет. Но я видела, как он ходит на ферму, – огромный мужчина со светлыми волосами.
– Да, это он.
– О, Ева! Ну почему мы должны быть такими гордецами и снобами! Только из-за амбициозности и раздражительности мамы или из-за того, что папе обязательно надо иметь врагов, наша жизнь скучна и испорчена. Иногда я просто ненавижу Фернгейт! И часто думаю о том, чтобы убежать отсюда!
Она говорила с такой страстностью, что Ева немного испугалась.
– Но ты не сделаешь этого, правда? Не оставишь меня?
– Я тебя обязательно предупрежу, не волнуйся.
– О! Мне надо поставить цветы в воду, иначе они завянут.
– Да, мне тоже надо идти переодеться к обеду. Придут скучный менеджер банка с женой, и родители хотят, чтобы я выглядела как можно лучше. Отец опять хочет взять ссуду, и мне придется быть «очаровательной».
– Ты говоришь с такой горечью!
– Я просто начинаю больше узнавать о людях.
Арабелла ушла, а Ева подождала минуты две, прежде чем последовать за сестрой в дом. Внезапно померкла радость от прогулки и короткой встречи с Дюком. Она вновь упала духом и почувствовала себя одинокой. Ей тоже придется переодеться. Снять удобное зеленое платьице и напялить желтое, из вельвета, в котором жарко и шею колют вставочки, поддерживающие высокий воротничок. Оно давило тяжестью на ее хрупкие плечи, отчего потом ныла спина. Платье было отделано шелковыми рюшами, и его желтый цвет Еве не шел. На Арабелле оно выглядело бы совсем по-другому. Пшеничные волосы и сверкающие зеленые глаза превратили бы желтый цвет в золотистый, оттеняющий ее красоту. Ева вздохнула и крепче сжала подарок Дюка в маленькой ладошке.
По крайней мере, он не нашел ее скучной и бесцветной. Даже один раз назвал «принцессой». И теперь на свете были двое людей, о которых она будет вспоминать, когда папа и мама не будут обращать на нее внимания, а Руперт опять начнет дразниться. И как-нибудь, очень скоро, она снова пойдет по тропинке вверх по направлению к Оулесвику, невзирая на предупреждение Арабеллы.
Несколько дней спустя после встречи с Евой Дюк вернулся на ферму поздно вечером с рудника, где шло строительство, и нашел Леону нарядной, в ее лучшем сиреневом платье и в кружевном переднике, стоящей в гостиной у большого, накрытого к обеду стола.
Дюк удивился. Обычно они обедали в кухне. Очевидно, была причина для такого парада. Вечера были еще холодными в апреле, и в старом корнуоллском очаге горели дрова. На чистой скатерти стояла ваза с марципанами, бутылка домашнего вина и бокалы.
– Вот это да! – воскликнул Дюк. – Что за причина? Чей-нибудь день рождения?
Леона обернулась к нему. Она немного изменила прическу, сделав ее менее строгой, и теперь при меркнущем свете дня, освещенная бликами огня из камина, казалась невероятно юной. Как темно-голубой гиацинт, озаренный солнцем, подумалось Дюку.
– Я получила уведомление этим утром, после того как ты уже ушел. Его принес Сол, он заходил на почту в поселке. Это от Сарна, он приезжает сегодня вечером. Пишет, что заработал хорошо в Хэйле и хочет меня повидать.
– О! Значит, теперь он захотел приехать? – Тон Дюка был недобрым и ироническим. – Самое время. Может быть, он хочет дать тебе на жизнь пару монет после столь долгого отсутствия? Или ему надоело бродяжничать и воровать, и теперь он хочет получить долю того, что тяжелым трудом заработала его жена, пока он наслаждался свободой?
– Не надо, Дюк, не порти вечер. И я прошу тебя быть с ним повежливее.
– Повежливее? После всех этих лет, когда я из кожи лез, чтобы заработать, а он шлялся, где хотел? – В глазах Дюка загорелся недобрый огонь.
– Но ведь это ты уехал из дому, – напомнила Леона.
Он пожал плечами и махнул рукой, так как больше не мог видеть ее, такую гордую, прекрасную и – вынужденную терпеть этого бродягу Сарна. Дюк направился к двери.
– Я уйду ненадолго, чтобы не мешать вам обниматься и целоваться. К тому же мне надо повидать одного человека в трактире «У Рэма».
Леона видела в окно, как он уходил. С непокрытой головой, слегка сутулясь, Дюк шагал с таким видом, будто хотел стряхнуть с себя гнев. Пожалуй, это и к лучшему, подумала она с горечью, мне будет легче объясниться с Сарном.
Муж Леоны не показывался дома с тех пор, как приехал Дюк. Он найдет, вероятно, оправдания, и достаточно правдоподобные. Когда ему хотелось, он ловко выкручивался, и у него был хорошо подвешен язык, если это было выгодно. А сейчас, конечно, ему выгодно вернуться. Теперь Леона имеет регулярную выручку каждый месяц от овощей со своего огорода, продавая их в поселке, от яиц, от домашней птицы, а также от печенья, выпекаемого для деревенской кондитерской. К тому же у нее есть еще мешочек с золотыми монетами, которые она нашла в морском сундучке на чердаке фермы. Сэр Джонатан спрятал его от всех специально для нее, это следовало из приписке к завещанию «со всем, что там находится».
Леона истратила немного, разумеется, только чтобы привести в порядок ферму. Купила корову, двух свиней, кур, зерна и семян для того, чтобы засадить два прилегающих к ферме поля. Сол оказался хорошим помощником по уходу за скотиной и в поле. Ей повезло с сыном. Хотя она и Сарн, как муж и жена, должны быть вместе, Леона решила раз и навсегда, что он никогда не узнает о ее тайном кладе. Он должен остаться и внести свою долю в тяжелый домашний труд. Если нет – ее губы сжались, – ему придется уйти отсюда опять, иначе между ним и Дюком возникнут неприятности.
Конечно, будет нелегко, но она вытерпит. Вытерпит ради сына и ради Сарна. Ей надо прежде всего думать о сыне. Сарн, безусловно, проиграет в открытом бою. Он всегда был слаб физически, но хитер, хитер как лис, и забавен, если захочет. Вспомнив его положительные качества, Леона снова прониклась к Сарну теплым чувством. Конечно, она не должна была выходить за него замуж, ей он не подходил. Но в то время ей казалось, что это выход из положения.
Что касается Дюка, она ненавидела его за то, что его не оказалось рядом, когда он был так ей нужен. Уехать и не вернуться к обговоренному сроку! Даже сейчас, спустя много лет, в ней снова поднялось глубоко запрятанное возмущение. Но теперь она не показывала виду, потому что нуждалась в его золоте и в его помощи. Надо было запустить рудник, из-за Сола. Сол был единственным на земле человеком, что-либо значащим для Леоны. Да еще старая женщина, подобравшая и воспитавшая ее как собственную дочь.
Леона заставила себя вернуться к настоящему. Что толку ворошить прошлое? Все ли на месте и выглядит приветливо и заманчиво для проголодавшегося путника? Из кухни шел вкусный запах любимого Сарном пирога из кролика, соленых огурцов, жареных овощей со специями и свежеиспеченного хлеба. Жирный пудинг, булочки с изюмом, а уж после стаканчика ее знаменитого вина из бузины все придут в хорошее настроение.
Легкая загадочная улыбка заиграла на ее губах. Она взглянула на старинные часы, стоявшие в углу напротив камина. Он уже должен быть здесь. Седьмой час. Улыбка медленно исчезала. Леона начала хмуриться.
Она подошла к двери и, открыв ее, позвала:
– Сол, ты помылся? Переоделся?
Мальчик появился перед ней в своем лучшем костюме, вьющиеся волосы приглажены, лицо розовое от здоровой пищи и свежего воздуха.
– Готов, ма.
– Тогда пойди погляди на тропинку, не идет ли твой отец.
Он убежал, и Леона осталась опять одна. То и дело она поглядывала на часы. У нее начало зарождаться подозрение, что и в этот раз, как неоднократно случалось раньше, Сарн не сдержит слова. Не то чтобы она любила его, но она вышла за него, он был ее мужем, и мысль об очередном предательстве была унизительна.
Леона решительно отогнала эти мысли и начала придумывать оправдательные причины: его задержали дела в Хэйле, или вышел спор из-за оплаты. В дороге могло случиться разное. Может быть, Сарн договорился, чтобы его подвез какой-нибудь фермер или медник, а по дороге повозка могла сломаться. О, тысячи причин могли его задержать! Все могло случиться. Но беспокойство превращалось в глухой гнев.
Пирог все еще был горячим и ждал в духовке, хотя сласти уже потеряли свою рассыпчатую хрупкость.
Прошел час. Вернулся Сол, лицо у него было озабоченным.
– Его не видать, ма. Я спустился по тропе до самой дороги.
– О! – Леона сжала руки так, что ногти впились в ладони. – Ну тогда, – она постаралась придать голосу веселость, – может быть, приступим к ужину, ты и я? Жаль, что пропадает такая вкусная еда.
– Я тоже так считаю, – согласился Сол. – Не расстраивайся, ты же его знаешь. Заговорился с кем-нибудь. Или, может быть... – Он умолк под ее иронически-злым взглядом.
– А может быть, у него нашлось дело повеселее в последний момент, например, поиграться с богатой вдовушкой? – подхватила Леона. – Не принимай меня за дурочку, лучше помолчи. Не надо меня жалеть. Он не пришел, и все.
Сол прикусил губу и поправил свой лучший галстук. Он пригладил успевшие растрепаться на ветру волосы и взглянул в окно на тропинку.
– Да сядь ты! – прикрикнула Леона, – А, я сейчас выну пирог.
Он придвинул к столу два стула, пока она ходила в кухню. Через секунду Леона вернулась с подносом, уставленным блюдами.
Они попробовали вино, перед тем как начать есть. Сол спросил:
– Я думал, что дядя Дюк будет здесь. Почему его нет?
– У него дела. Придержи свои вопросы, Сол, и ешь. Помни, что еще надо присмотреть за скотиной, так что тебе придется опять потом переодеться. И если отец к тому времени не появится, нужно будет сходить в поселок и узнать, не видел ли его кто-нибудь «У Рэма». И отнесешь яйца Сэму Форесту, чтобы завтра не ходить. Они в маслобойне.
– Хорошо.
Сол ел с аппетитом, а Леона с трудом проглатывала пищу, но старалась не показать виду, что не может есть.
– Теперь, – сказала она, когда пирог и пудинг были наполовину съедены, – собирайся. И никаких поблажек.
Сол вскочил, ухмыляясь.
– Еще глоток твоего вина, ма, и я помчусь туда и обратно быстрее ветра.
Она налила немного в маленький стаканчик и подала сыну. Через минуту он уже шагал вниз через вересковые заросли, к деревне. Стало почти совсем темно, когда Сол вернулся, и к тому времени Леона закончила почти всю работу на ферме.
– Никто не видел его, – сказал он матери, – я прямо не спрашивал, но они сами сказали бы, если бы видели или слышали о нем.
Она молча согласилась с ним и сказала:
– Тебе лучше пойти лечь спать. Ты сегодня достаточно поработал.
Горечь, проскользнувшая в ее бесстрастном голосе, остановила Сола. Он замер у двери гостиной.
– Что с тобой, ма? Мне очень жаль...
Леона коротко рассмеялась. Ее зеленые глаза сверкнули в отблесках огня.
– Жаль меня? Не стоит. Я просто была дурой, думая, что человек может измениться. Слава Богу, в тебе нет ничего от Сарна.
– О чем ты?
– Ни о чем. Ты задаешь слишком много вопросов! Благодарю Бога, если он есть, что ты похож на меня, а не на Сарна. По крайней мере, я умею держать слово. И я знаю, что и на тебя можно положиться.
– Да, мама.
Она медленно покачала головой.
– Не надо грустить, мой мальчик. Нам хорошо вместе, верно? Ты счастлив, скажи?
– Конечно. И я рад, что теперь с нами дядя Дюк.
– Дюк, – мягко повторила Леона. – Но не обманывайся, что он останется здесь навсегда. Как только рудник заработает, думаю, он уйдет. Ты не должен верить людям, Сол. Они того не стоят.
Сол давно спал. Леона, закончив необходимую работу по дому, заперла дверь на ночь. Хотя она была измотана физически и душевно, сон никак не шел. Не было спокойствия в ночном воздухе, все звуки, которые издавали таинственные существа, прятавшиеся в ночи, проникали в дом и мешали уснуть. Все в природе имело смысл и назначение. Все, кроме нее самой.
Впервые в жизни Леона почувствовала себя совсем одинокой. Конечно, у нее был Сол. Но он не будет вечно жить около нее, да она и не хотела этого. Тогда что беспокоит ее? Отсутствие мужчины? Но они все одинаковы: берут то, что хотят, и уходят в погоне за новым приключением, не неся ответственности за то, что остается после них. Так, много лет назад, младенцем она была оставлена в лесу Келин Вудс и ее подобрала Сара, чтобы вырастить и выдать потом за своего беспутного сына.
Кто она на самом деле? Откуда взялась? И правда ли, что ее подкинула молодая цыганка, которой было все равно, умрет или выживет ее ребенок? А может быть, ее мать была аристократкой и стыдилась ее появления на свет? Никто никогда не узнает этого. Она, Леона, выросла под именем Дарк, и так осталась с этим именем навсегда, жена бродяги и мошенника.
Ей захотелось вдохнуть свежего воздуха, снять напряжение, которое не давало уснуть. Леона вновь отперла входную дверь и вышла. Луна стояла высоко, зеленоватый бледный свет заливал все вокруг. Вдали, в четырех милях отсюда, спрятанные в тени, лежали две деревушки – Соул и Арегвиннин. Слева от Соула к ферме шагал мужчина, голова решительно поднята, волосы развеваются по ветру. Сердце у нее упало, комок забился в горле, дыхание стеснило.
Дюк.
Леона будто завороженная смотрела, как он приближается, охваченная чувствами, в которых долго не признавалась самой себе. Она не желала подчиняться инстинктам собственного тела и старалась побороть их. За несколько ярдов до фермы Дюк внезапно остановился. Волевые, резкие черты его лица, озаренные лунным светом, как будто были вытравлены на темном фоне неба. Постояв недолго и оглядев ферму, он направился прямо к полуоткрытой двери.
Леона вернулась в гостиную и сделала вид, что вытирает стол. Раздался скрип двери, звук задвинутой щеколды, потом послышались шаги. Она только слегка повернула голову.
– Ну? – спросил Дюк, подойдя к ней сзади вплотную и дыша в волосы. – Все еще ждешь? – Голос его был нетерпеливым и глухим. – Сколько это будет продолжаться, Леона? Сколько времени ты собираешься потратить на этого никчемного бродягу? Не можем мы... Тебе еще недостаточно, дорогая ты моя? Нельзя впустую тратить жизнь, ни твою, ни мою. Это было начертано с самого начала: мы с тобой, ты и я...
Его рука охватила плечо Леоны, потом опустилась на мягкую грудь. Она застыла, чувствуя, как бешено бьется ее сердце. Потом высвободилась резким движением.
– Нет! Не смей. Это бесполезно. Ты уехал тогда. Теперь поздно. – Леона обернулась, негодующе глядя на Дюка. – Когда ты был нужен мне, тебя не было. А теперь мне никто не нужен – ни один мужчина. Только Сол. Ты можешь это понять? – Голос ее поднялся до крика. – Я не игрушка, Дюк, которую кто-то подберет, а потом бросит за ненадобностью, когда она надоест.
– Я никогда так не поступлю, и ты это знаешь. Никогда больше. Мне нужно было добыть денег. Разве не на эти деньги я сейчас восстанавливаю рудник? Разве ты смогла бы сделать это без моего золота?
– Может, и нет. А может быть, я нашла бы выход. Но, если ты думаешь, что покупаешь меня... – Она замолчала, увидев вдруг, как боль исказила обветренные суровые черты лица Дюка.
Он отвернулся и покачал головой.
– Нет, Леона. Я никогда так не думал. Или ты придешь ко мне сама, нежная и полная желания, или... – Он помолчал. – Может быть, когда здесь все наладится и работа пойдет, я смогу уехать. Это тебя устроит, Леона?
– Нет, – последовал резкий ответ.
– Тогда какого черта...
– Будь моим другом, Дюк. И сделай это для Сола тоже. Мы оба хотим, чтобы ты жил с нами. Даже более того... – Она оборвала фразу, и черты ее смягчились, а в голосе зазвучали умоляющие нотки.
Дюк потрепал ее по плечу и направился к лестнице.
– Не смотри на меня так, иначе я могу забыть о благородных намерениях и поступить как настоящий мужчина. Друзья, говоришь? Очень хорошо. На некоторое время сойдет. Но гляди в оба, Леона, и пореже попадайся на моем пути. Я не каменный и уже давно хочу тебя.
Он ушел наверх.
Леона стояла неподвижно, глядя ему вслед и слушая, как его шаги раздаются на верхней площадке.
5
– Куртни. Ева Куртни. И мне не разрешают заходить так далеко. Потому что...
Она сконфузилась и замолчала, так как человек, сидящий перед ней, был из стана врагов ее отца. Но Дюк понял.
– Я знаю. Можешь не объяснять. Большой злой волк, один из тех, что украли ферму у твоего папаши. Это я, верно?
Было что-то комическое в тоне и в выражении лица Дюка, когда он это произнес, и Ева рассмеялась.
– Я не думаю, что вы большой злой волк, – сказала она застенчиво, и нежный румянец окрасил бледные щечки, сделав ее в этот миг прелестной.
– Ну и хорошо. Значит, будем друзьями.
– А можно? – спросила она с надеждой. – Мне бы очень этого хотелось.
– Значит, так и будет. Если очень захотеть чего-либо, обязательно исполнится. Я хотел золота и получил его, хотя за ним мне пришлось отправиться в Африку. – Он залез в карман и вытащил оттуда какую-то вещицу. – Видишь это?
Ева посмотрела на маленький блестящий предмет, лежащий на большой ладони. Это была маленькая фигурка слона с огромным хоботом, образовывавшим колечко.
– Тебе нравится? – спросил Дюк, пристально наблюдая за ней. – Это негритянский амулет.
– О да!
– Тогда возьми его. – И он вложил безделушку в ладошку девочки. – У меня много таких штук – все сделаны из африканского золота. Золота Дюка. Храни где-нибудь в тайнике как доказательство нашей дружбы – твоей и моей. И, когда домашние не понимают тебя, ты думай: «Дюк понимает». И помни: в любое время, когда тебе захочется, ты можешь прийти на ферму и всегда встретишь там радушный прием. Не моя вина и не вина Леоны, что между нашими семьями лежит вражда.
Ева слегка наклонила голову.
– Да. – Потом встала и спросила: – Вы действительно дарите мне этого слоника? Навсегда?
Дюк кивнул.
– Будь уверена.
Крепко прижав маленького золотого слоника к своему сердцу, она сказала:
– Спасибо. Большое спасибо, мистер Дюк.
– Просто Дюк, – дружелюбно поправил он.
Она посмотрела вниз, на долину. Солнце затягивалось легким туманным облаком, оставалась лишь небольшая полоска света между морем и берегом.
– Я должна идти, – сказала Ева, – если меня начнут искать...
Он кивнул.
– Тогда спускайся и не забудь свои орхидеи.
Она улыбнулась и начала спускаться с холма. Арабелла стояла в саду с букетом сирени, когда Ева вошла в ворота.
– Я видела тебя, – сказала она сводной сестре, – из моего окна наверху. Ты должна быть осторожнее. Если отец тебя увидит... ну, ты же знаешь, что он запретил туда ходить. И Руперт все время крутится тут и шпионит. Может получиться скандал.
Ева вздохнула.
– Я хотела нарвать немного цветов, – она показала орхидеи, – чтобы нарисовать их. Что в этом плохого? И потом, – она помолчала немного, прежде чем продолжить, – я встретила хорошего человека, Белла. Огромного. На нем была зеленая куртка, и у него очень добрая улыбка. Мы поговорили с ним, о, совсем недолго, всего несколько минут, не больше, но...
– О чем вы говорили?
Ева пожала плечами, крепко сжимая в ладони подарок, золотой талисман.
– О, об Африке, о цветах... так, о разных вещах...
Арабелла обняла сводную сестру за плечи.
– О разных вещах! Ну что ж, если не хочешь рассказывать, не надо! Только помни, дорогая, ты должна быть осторожна и умна. Наша семья очень странно относится, если можно так выразиться, к некоторым вещам. – Она опустила руку и огляделась по сторонам. – Я думаю, ты встретила Дюка Дарка.
Глаза Евы расширились.
– Ты знакома с ним?
– Нет. Но я видела, как он ходит на ферму, – огромный мужчина со светлыми волосами.
– Да, это он.
– О, Ева! Ну почему мы должны быть такими гордецами и снобами! Только из-за амбициозности и раздражительности мамы или из-за того, что папе обязательно надо иметь врагов, наша жизнь скучна и испорчена. Иногда я просто ненавижу Фернгейт! И часто думаю о том, чтобы убежать отсюда!
Она говорила с такой страстностью, что Ева немного испугалась.
– Но ты не сделаешь этого, правда? Не оставишь меня?
– Я тебя обязательно предупрежу, не волнуйся.
– О! Мне надо поставить цветы в воду, иначе они завянут.
– Да, мне тоже надо идти переодеться к обеду. Придут скучный менеджер банка с женой, и родители хотят, чтобы я выглядела как можно лучше. Отец опять хочет взять ссуду, и мне придется быть «очаровательной».
– Ты говоришь с такой горечью!
– Я просто начинаю больше узнавать о людях.
Арабелла ушла, а Ева подождала минуты две, прежде чем последовать за сестрой в дом. Внезапно померкла радость от прогулки и короткой встречи с Дюком. Она вновь упала духом и почувствовала себя одинокой. Ей тоже придется переодеться. Снять удобное зеленое платьице и напялить желтое, из вельвета, в котором жарко и шею колют вставочки, поддерживающие высокий воротничок. Оно давило тяжестью на ее хрупкие плечи, отчего потом ныла спина. Платье было отделано шелковыми рюшами, и его желтый цвет Еве не шел. На Арабелле оно выглядело бы совсем по-другому. Пшеничные волосы и сверкающие зеленые глаза превратили бы желтый цвет в золотистый, оттеняющий ее красоту. Ева вздохнула и крепче сжала подарок Дюка в маленькой ладошке.
По крайней мере, он не нашел ее скучной и бесцветной. Даже один раз назвал «принцессой». И теперь на свете были двое людей, о которых она будет вспоминать, когда папа и мама не будут обращать на нее внимания, а Руперт опять начнет дразниться. И как-нибудь, очень скоро, она снова пойдет по тропинке вверх по направлению к Оулесвику, невзирая на предупреждение Арабеллы.
Несколько дней спустя после встречи с Евой Дюк вернулся на ферму поздно вечером с рудника, где шло строительство, и нашел Леону нарядной, в ее лучшем сиреневом платье и в кружевном переднике, стоящей в гостиной у большого, накрытого к обеду стола.
Дюк удивился. Обычно они обедали в кухне. Очевидно, была причина для такого парада. Вечера были еще холодными в апреле, и в старом корнуоллском очаге горели дрова. На чистой скатерти стояла ваза с марципанами, бутылка домашнего вина и бокалы.
– Вот это да! – воскликнул Дюк. – Что за причина? Чей-нибудь день рождения?
Леона обернулась к нему. Она немного изменила прическу, сделав ее менее строгой, и теперь при меркнущем свете дня, освещенная бликами огня из камина, казалась невероятно юной. Как темно-голубой гиацинт, озаренный солнцем, подумалось Дюку.
– Я получила уведомление этим утром, после того как ты уже ушел. Его принес Сол, он заходил на почту в поселке. Это от Сарна, он приезжает сегодня вечером. Пишет, что заработал хорошо в Хэйле и хочет меня повидать.
– О! Значит, теперь он захотел приехать? – Тон Дюка был недобрым и ироническим. – Самое время. Может быть, он хочет дать тебе на жизнь пару монет после столь долгого отсутствия? Или ему надоело бродяжничать и воровать, и теперь он хочет получить долю того, что тяжелым трудом заработала его жена, пока он наслаждался свободой?
– Не надо, Дюк, не порти вечер. И я прошу тебя быть с ним повежливее.
– Повежливее? После всех этих лет, когда я из кожи лез, чтобы заработать, а он шлялся, где хотел? – В глазах Дюка загорелся недобрый огонь.
– Но ведь это ты уехал из дому, – напомнила Леона.
Он пожал плечами и махнул рукой, так как больше не мог видеть ее, такую гордую, прекрасную и – вынужденную терпеть этого бродягу Сарна. Дюк направился к двери.
– Я уйду ненадолго, чтобы не мешать вам обниматься и целоваться. К тому же мне надо повидать одного человека в трактире «У Рэма».
Леона видела в окно, как он уходил. С непокрытой головой, слегка сутулясь, Дюк шагал с таким видом, будто хотел стряхнуть с себя гнев. Пожалуй, это и к лучшему, подумала она с горечью, мне будет легче объясниться с Сарном.
Муж Леоны не показывался дома с тех пор, как приехал Дюк. Он найдет, вероятно, оправдания, и достаточно правдоподобные. Когда ему хотелось, он ловко выкручивался, и у него был хорошо подвешен язык, если это было выгодно. А сейчас, конечно, ему выгодно вернуться. Теперь Леона имеет регулярную выручку каждый месяц от овощей со своего огорода, продавая их в поселке, от яиц, от домашней птицы, а также от печенья, выпекаемого для деревенской кондитерской. К тому же у нее есть еще мешочек с золотыми монетами, которые она нашла в морском сундучке на чердаке фермы. Сэр Джонатан спрятал его от всех специально для нее, это следовало из приписке к завещанию «со всем, что там находится».
Леона истратила немного, разумеется, только чтобы привести в порядок ферму. Купила корову, двух свиней, кур, зерна и семян для того, чтобы засадить два прилегающих к ферме поля. Сол оказался хорошим помощником по уходу за скотиной и в поле. Ей повезло с сыном. Хотя она и Сарн, как муж и жена, должны быть вместе, Леона решила раз и навсегда, что он никогда не узнает о ее тайном кладе. Он должен остаться и внести свою долю в тяжелый домашний труд. Если нет – ее губы сжались, – ему придется уйти отсюда опять, иначе между ним и Дюком возникнут неприятности.
Конечно, будет нелегко, но она вытерпит. Вытерпит ради сына и ради Сарна. Ей надо прежде всего думать о сыне. Сарн, безусловно, проиграет в открытом бою. Он всегда был слаб физически, но хитер, хитер как лис, и забавен, если захочет. Вспомнив его положительные качества, Леона снова прониклась к Сарну теплым чувством. Конечно, она не должна была выходить за него замуж, ей он не подходил. Но в то время ей казалось, что это выход из положения.
Что касается Дюка, она ненавидела его за то, что его не оказалось рядом, когда он был так ей нужен. Уехать и не вернуться к обговоренному сроку! Даже сейчас, спустя много лет, в ней снова поднялось глубоко запрятанное возмущение. Но теперь она не показывала виду, потому что нуждалась в его золоте и в его помощи. Надо было запустить рудник, из-за Сола. Сол был единственным на земле человеком, что-либо значащим для Леоны. Да еще старая женщина, подобравшая и воспитавшая ее как собственную дочь.
Леона заставила себя вернуться к настоящему. Что толку ворошить прошлое? Все ли на месте и выглядит приветливо и заманчиво для проголодавшегося путника? Из кухни шел вкусный запах любимого Сарном пирога из кролика, соленых огурцов, жареных овощей со специями и свежеиспеченного хлеба. Жирный пудинг, булочки с изюмом, а уж после стаканчика ее знаменитого вина из бузины все придут в хорошее настроение.
Легкая загадочная улыбка заиграла на ее губах. Она взглянула на старинные часы, стоявшие в углу напротив камина. Он уже должен быть здесь. Седьмой час. Улыбка медленно исчезала. Леона начала хмуриться.
Она подошла к двери и, открыв ее, позвала:
– Сол, ты помылся? Переоделся?
Мальчик появился перед ней в своем лучшем костюме, вьющиеся волосы приглажены, лицо розовое от здоровой пищи и свежего воздуха.
– Готов, ма.
– Тогда пойди погляди на тропинку, не идет ли твой отец.
Он убежал, и Леона осталась опять одна. То и дело она поглядывала на часы. У нее начало зарождаться подозрение, что и в этот раз, как неоднократно случалось раньше, Сарн не сдержит слова. Не то чтобы она любила его, но она вышла за него, он был ее мужем, и мысль об очередном предательстве была унизительна.
Леона решительно отогнала эти мысли и начала придумывать оправдательные причины: его задержали дела в Хэйле, или вышел спор из-за оплаты. В дороге могло случиться разное. Может быть, Сарн договорился, чтобы его подвез какой-нибудь фермер или медник, а по дороге повозка могла сломаться. О, тысячи причин могли его задержать! Все могло случиться. Но беспокойство превращалось в глухой гнев.
Пирог все еще был горячим и ждал в духовке, хотя сласти уже потеряли свою рассыпчатую хрупкость.
Прошел час. Вернулся Сол, лицо у него было озабоченным.
– Его не видать, ма. Я спустился по тропе до самой дороги.
– О! – Леона сжала руки так, что ногти впились в ладони. – Ну тогда, – она постаралась придать голосу веселость, – может быть, приступим к ужину, ты и я? Жаль, что пропадает такая вкусная еда.
– Я тоже так считаю, – согласился Сол. – Не расстраивайся, ты же его знаешь. Заговорился с кем-нибудь. Или, может быть... – Он умолк под ее иронически-злым взглядом.
– А может быть, у него нашлось дело повеселее в последний момент, например, поиграться с богатой вдовушкой? – подхватила Леона. – Не принимай меня за дурочку, лучше помолчи. Не надо меня жалеть. Он не пришел, и все.
Сол прикусил губу и поправил свой лучший галстук. Он пригладил успевшие растрепаться на ветру волосы и взглянул в окно на тропинку.
– Да сядь ты! – прикрикнула Леона, – А, я сейчас выну пирог.
Он придвинул к столу два стула, пока она ходила в кухню. Через секунду Леона вернулась с подносом, уставленным блюдами.
Они попробовали вино, перед тем как начать есть. Сол спросил:
– Я думал, что дядя Дюк будет здесь. Почему его нет?
– У него дела. Придержи свои вопросы, Сол, и ешь. Помни, что еще надо присмотреть за скотиной, так что тебе придется опять потом переодеться. И если отец к тому времени не появится, нужно будет сходить в поселок и узнать, не видел ли его кто-нибудь «У Рэма». И отнесешь яйца Сэму Форесту, чтобы завтра не ходить. Они в маслобойне.
– Хорошо.
Сол ел с аппетитом, а Леона с трудом проглатывала пищу, но старалась не показать виду, что не может есть.
– Теперь, – сказала она, когда пирог и пудинг были наполовину съедены, – собирайся. И никаких поблажек.
Сол вскочил, ухмыляясь.
– Еще глоток твоего вина, ма, и я помчусь туда и обратно быстрее ветра.
Она налила немного в маленький стаканчик и подала сыну. Через минуту он уже шагал вниз через вересковые заросли, к деревне. Стало почти совсем темно, когда Сол вернулся, и к тому времени Леона закончила почти всю работу на ферме.
– Никто не видел его, – сказал он матери, – я прямо не спрашивал, но они сами сказали бы, если бы видели или слышали о нем.
Она молча согласилась с ним и сказала:
– Тебе лучше пойти лечь спать. Ты сегодня достаточно поработал.
Горечь, проскользнувшая в ее бесстрастном голосе, остановила Сола. Он замер у двери гостиной.
– Что с тобой, ма? Мне очень жаль...
Леона коротко рассмеялась. Ее зеленые глаза сверкнули в отблесках огня.
– Жаль меня? Не стоит. Я просто была дурой, думая, что человек может измениться. Слава Богу, в тебе нет ничего от Сарна.
– О чем ты?
– Ни о чем. Ты задаешь слишком много вопросов! Благодарю Бога, если он есть, что ты похож на меня, а не на Сарна. По крайней мере, я умею держать слово. И я знаю, что и на тебя можно положиться.
– Да, мама.
Она медленно покачала головой.
– Не надо грустить, мой мальчик. Нам хорошо вместе, верно? Ты счастлив, скажи?
– Конечно. И я рад, что теперь с нами дядя Дюк.
– Дюк, – мягко повторила Леона. – Но не обманывайся, что он останется здесь навсегда. Как только рудник заработает, думаю, он уйдет. Ты не должен верить людям, Сол. Они того не стоят.
Сол давно спал. Леона, закончив необходимую работу по дому, заперла дверь на ночь. Хотя она была измотана физически и душевно, сон никак не шел. Не было спокойствия в ночном воздухе, все звуки, которые издавали таинственные существа, прятавшиеся в ночи, проникали в дом и мешали уснуть. Все в природе имело смысл и назначение. Все, кроме нее самой.
Впервые в жизни Леона почувствовала себя совсем одинокой. Конечно, у нее был Сол. Но он не будет вечно жить около нее, да она и не хотела этого. Тогда что беспокоит ее? Отсутствие мужчины? Но они все одинаковы: берут то, что хотят, и уходят в погоне за новым приключением, не неся ответственности за то, что остается после них. Так, много лет назад, младенцем она была оставлена в лесу Келин Вудс и ее подобрала Сара, чтобы вырастить и выдать потом за своего беспутного сына.
Кто она на самом деле? Откуда взялась? И правда ли, что ее подкинула молодая цыганка, которой было все равно, умрет или выживет ее ребенок? А может быть, ее мать была аристократкой и стыдилась ее появления на свет? Никто никогда не узнает этого. Она, Леона, выросла под именем Дарк, и так осталась с этим именем навсегда, жена бродяги и мошенника.
Ей захотелось вдохнуть свежего воздуха, снять напряжение, которое не давало уснуть. Леона вновь отперла входную дверь и вышла. Луна стояла высоко, зеленоватый бледный свет заливал все вокруг. Вдали, в четырех милях отсюда, спрятанные в тени, лежали две деревушки – Соул и Арегвиннин. Слева от Соула к ферме шагал мужчина, голова решительно поднята, волосы развеваются по ветру. Сердце у нее упало, комок забился в горле, дыхание стеснило.
Дюк.
Леона будто завороженная смотрела, как он приближается, охваченная чувствами, в которых долго не признавалась самой себе. Она не желала подчиняться инстинктам собственного тела и старалась побороть их. За несколько ярдов до фермы Дюк внезапно остановился. Волевые, резкие черты его лица, озаренные лунным светом, как будто были вытравлены на темном фоне неба. Постояв недолго и оглядев ферму, он направился прямо к полуоткрытой двери.
Леона вернулась в гостиную и сделала вид, что вытирает стол. Раздался скрип двери, звук задвинутой щеколды, потом послышались шаги. Она только слегка повернула голову.
– Ну? – спросил Дюк, подойдя к ней сзади вплотную и дыша в волосы. – Все еще ждешь? – Голос его был нетерпеливым и глухим. – Сколько это будет продолжаться, Леона? Сколько времени ты собираешься потратить на этого никчемного бродягу? Не можем мы... Тебе еще недостаточно, дорогая ты моя? Нельзя впустую тратить жизнь, ни твою, ни мою. Это было начертано с самого начала: мы с тобой, ты и я...
Его рука охватила плечо Леоны, потом опустилась на мягкую грудь. Она застыла, чувствуя, как бешено бьется ее сердце. Потом высвободилась резким движением.
– Нет! Не смей. Это бесполезно. Ты уехал тогда. Теперь поздно. – Леона обернулась, негодующе глядя на Дюка. – Когда ты был нужен мне, тебя не было. А теперь мне никто не нужен – ни один мужчина. Только Сол. Ты можешь это понять? – Голос ее поднялся до крика. – Я не игрушка, Дюк, которую кто-то подберет, а потом бросит за ненадобностью, когда она надоест.
– Я никогда так не поступлю, и ты это знаешь. Никогда больше. Мне нужно было добыть денег. Разве не на эти деньги я сейчас восстанавливаю рудник? Разве ты смогла бы сделать это без моего золота?
– Может, и нет. А может быть, я нашла бы выход. Но, если ты думаешь, что покупаешь меня... – Она замолчала, увидев вдруг, как боль исказила обветренные суровые черты лица Дюка.
Он отвернулся и покачал головой.
– Нет, Леона. Я никогда так не думал. Или ты придешь ко мне сама, нежная и полная желания, или... – Он помолчал. – Может быть, когда здесь все наладится и работа пойдет, я смогу уехать. Это тебя устроит, Леона?
– Нет, – последовал резкий ответ.
– Тогда какого черта...
– Будь моим другом, Дюк. И сделай это для Сола тоже. Мы оба хотим, чтобы ты жил с нами. Даже более того... – Она оборвала фразу, и черты ее смягчились, а в голосе зазвучали умоляющие нотки.
Дюк потрепал ее по плечу и направился к лестнице.
– Не смотри на меня так, иначе я могу забыть о благородных намерениях и поступить как настоящий мужчина. Друзья, говоришь? Очень хорошо. На некоторое время сойдет. Но гляди в оба, Леона, и пореже попадайся на моем пути. Я не каменный и уже давно хочу тебя.
Он ушел наверх.
Леона стояла неподвижно, глядя ему вслед и слушая, как его шаги раздаются на верхней площадке.
5
К концу года ряд каменных коттеджей для рудокопов вырос на холме между деревней Соул и рудником «Веал Фэнси». Дюк фанатично работал бок о бок с рудокопами, чтобы извлечь как можно больше из старого рудника. Были обнаружены кое-какие запасы свинца, и разведка показала, что медь тоже есть. Теперь оставалось ждать, когда будут прорыты новые шахты, разведаны уровни и открыты штольни.
С каждым успехом Дюка Дарка досада Роджера росла. Временами его глубокая неприязнь к Дюку и к людям, которые активно работали на земле, которую он считал своей собственностью, переходила в ненависть и заставляла помышлять о том, чтобы силой выгнать захватчиков с земель Фернгейта. Но внешне он оставался спокойным, хотя домашние страдали от его тирании еще сильнее, чем прежде.
Им были предписаны новые правила о запрете пользования тропой, ведущей в направлении Оулесвика. Роджер становился все раздражительнее в домашних делах, и его дурное настроение заставляло Клариссу долгие часы проводить в своей комнате, где она начала топить отчаяние в бутылке бренди. У нее была теперь новая служанка, Фанни, – пожилая женщина из деревни, которая довольствовалась небольшой платой за работу по дому и составляла компанию хозяйке, когда той не терпелось выпить. Если Роджер и знал о пагубной привычке жены, то не подавал виду. Вино Фанни таскала не из его подвалов, а из придорожной деревенской гостиницы, хозяин которой, Джос Карн, был дружком служанки, поэтому она получала вино по сниженной цене. Фанни частенько можно было видеть курсирующей между постоялым двором и домом, с зажатой под мышкой черной сумкой.
Арабелла вначале была шокирована, узнав о пагубном пристрастии матери, и пыталась разорвать порочный круг, но безуспешно. Она не могла пожаловаться отчиму и тем самым предать мать, а если бы и пожаловалась, это вызвало бы только новые бурные сцены и скандалы. Клариссу больше не трогало, что о ней думает дочь.
– Занимайся своей жизнью, а мою оставь в покое, – сказала она со злостью. – Если у тебя достаточно ума, начинай искать мужа, у которого набиты карманы и который сможет дать тебе достойную жизнь. Но сначала проверь, точно ли он богат. Не поддавайся на красивые речи и обещания, как это произошло со мной.
В Арабелле, угнетенной напряженной атмосферой Фернгейта, зрел протест. Она чувствовала, что долго не выдержит. Девушка старалась скрыть свои чувства от отчима, который в редкие минуты хорошего настроения поздравлял себя, что в свое время принял меры, чтобы у его красивой падчерицы не вызвали ни малейшего интереса гнусные захватчики Оулесвика. Она была прекрасна, хотя еще очень молода, но за последнее время выросла и начала на глазах быстро превращаться в маленькую женщину.
Арабелла была единственной в доме, кто что-то значил для него, и временами Роджер даже мечтал, когда Кларисса освободит его. Не то чтобы он желал смерти жены, но ее бледность, изнуренный вид и хнычущий голос раздражали его и заставляли вспоминать о женщине с кошачьими глазами, отвоевавшей у них ферму и рудник; о собственной неудаче в браке, за время которого он не смог вырастить наследника, здорового и умного, который заменил бы его в Фернгейте.
Юный Сол, высокий, сильный, коричневый от загара, всегда бодрый от работы на открытом воздухе, был для Роджера настоящим проклятием. Каждый раз, нечаянно встречая мальчика, Роджер поражался его сходству со старинными фамильными портретами Куртни. И сразу же вслед в нем поднималась ревность из-за превосходства незаконнорожденного сына Леоны над его наследником Рупертом.
Первый курс в закрытом пансионе не сделал Руперта лучше. Он оставался таким же женоподобным, хотя глаза смотрели пронзительно и хитро. У него были хорошие отметки, но Роджера не интересовали успехи сына в науках. Ему хотелось, чтобы тот показал себя в спорте. Впрочем, во время каникул Роджер сделал чистосердечную попытку сблизиться с сыном и постараться понять его.
Как он и думал, основной чертой Руперта было тщеславие, которое выражалось в фанатичном стремлении превзойти своих сверстников при любой возможности. Он никогда не принимал участия в редких спортивных состязаниях в Фернгейте, чтобы не потерпеть поражение, зато брал на себя их организацию, распоряжаясь всем и во все вмешиваясь, чтобы окружающие чувствовали, что он хозяин, сын сквайра. Даже в двенадцатилетнем возрасте ему нравилось играть с девочками, потому что их можно было дразнить и чувствовать свое превосходство.
Руперт втайне обожал Арабеллу, но делал вид, что презирает за то, что ее отец был из среднего сословия. Он никогда не испытывал нежных чувств к их общей матери, хотя она безумно его любила. О Еве, своей сестре-близнеце, он вообще забывал. Ее хромота, по мнению Руперта, была пятном на репутации семьи. Когда родители умрут и он станет хозяином Фернгейта, она будет инвалидом, ее никто не возьмет замуж, это будет обуза на всю жизнь. Такие недетские мысли занимали голову двенадцатилетнего мальчика. Но, когда Роджер напомнил сыну, что за сестрой надо следить, чтобы она не вздумала ходить в Оулесвик, Руперт неожиданно горячо поддержал его.
– Не волнуйся, папа. Я близко не подпущу ее к этим ублюдкам. И Арабеллу тоже.
– Об Арабелле тебе не надо беспокоиться, – холодно сказал Роджер. – Она благоразумна, у нее есть голова на плечах. Приглядывай за сестрой, этого достаточно.
Руперт презирал Еву и был уверен, что отец, хотя и не признается в этом, относится к ней так же. Но, когда ему нечем было себя занять, он развлекался тем, что подсматривал за сестрой, дразнил ее и пугал небылицами о ведьме, живущей в соседнем лесу, которая ловит и ест хромых детей.
– Как Ганса и Гретель, – сказал он однажды. – И тебя она съест. Ручаюсь, ты достанешься однажды ведьме на обед или этому жулику из Оулесвика.
– Мистер Дюк не жулик! – выкрикнула Ева, и щеки ее запылали. – И он не ест маленьких Детей! Ты противный мальчишка, Руперт!
Он рассмеялся.
– Возможно, возможно. – Он подбоченился, напуская на себя важность. – Но я кое-что значу.Я правнук короля и могу править людьми.
С каждым успехом Дюка Дарка досада Роджера росла. Временами его глубокая неприязнь к Дюку и к людям, которые активно работали на земле, которую он считал своей собственностью, переходила в ненависть и заставляла помышлять о том, чтобы силой выгнать захватчиков с земель Фернгейта. Но внешне он оставался спокойным, хотя домашние страдали от его тирании еще сильнее, чем прежде.
Им были предписаны новые правила о запрете пользования тропой, ведущей в направлении Оулесвика. Роджер становился все раздражительнее в домашних делах, и его дурное настроение заставляло Клариссу долгие часы проводить в своей комнате, где она начала топить отчаяние в бутылке бренди. У нее была теперь новая служанка, Фанни, – пожилая женщина из деревни, которая довольствовалась небольшой платой за работу по дому и составляла компанию хозяйке, когда той не терпелось выпить. Если Роджер и знал о пагубной привычке жены, то не подавал виду. Вино Фанни таскала не из его подвалов, а из придорожной деревенской гостиницы, хозяин которой, Джос Карн, был дружком служанки, поэтому она получала вино по сниженной цене. Фанни частенько можно было видеть курсирующей между постоялым двором и домом, с зажатой под мышкой черной сумкой.
Арабелла вначале была шокирована, узнав о пагубном пристрастии матери, и пыталась разорвать порочный круг, но безуспешно. Она не могла пожаловаться отчиму и тем самым предать мать, а если бы и пожаловалась, это вызвало бы только новые бурные сцены и скандалы. Клариссу больше не трогало, что о ней думает дочь.
– Занимайся своей жизнью, а мою оставь в покое, – сказала она со злостью. – Если у тебя достаточно ума, начинай искать мужа, у которого набиты карманы и который сможет дать тебе достойную жизнь. Но сначала проверь, точно ли он богат. Не поддавайся на красивые речи и обещания, как это произошло со мной.
В Арабелле, угнетенной напряженной атмосферой Фернгейта, зрел протест. Она чувствовала, что долго не выдержит. Девушка старалась скрыть свои чувства от отчима, который в редкие минуты хорошего настроения поздравлял себя, что в свое время принял меры, чтобы у его красивой падчерицы не вызвали ни малейшего интереса гнусные захватчики Оулесвика. Она была прекрасна, хотя еще очень молода, но за последнее время выросла и начала на глазах быстро превращаться в маленькую женщину.
Арабелла была единственной в доме, кто что-то значил для него, и временами Роджер даже мечтал, когда Кларисса освободит его. Не то чтобы он желал смерти жены, но ее бледность, изнуренный вид и хнычущий голос раздражали его и заставляли вспоминать о женщине с кошачьими глазами, отвоевавшей у них ферму и рудник; о собственной неудаче в браке, за время которого он не смог вырастить наследника, здорового и умного, который заменил бы его в Фернгейте.
Юный Сол, высокий, сильный, коричневый от загара, всегда бодрый от работы на открытом воздухе, был для Роджера настоящим проклятием. Каждый раз, нечаянно встречая мальчика, Роджер поражался его сходству со старинными фамильными портретами Куртни. И сразу же вслед в нем поднималась ревность из-за превосходства незаконнорожденного сына Леоны над его наследником Рупертом.
Первый курс в закрытом пансионе не сделал Руперта лучше. Он оставался таким же женоподобным, хотя глаза смотрели пронзительно и хитро. У него были хорошие отметки, но Роджера не интересовали успехи сына в науках. Ему хотелось, чтобы тот показал себя в спорте. Впрочем, во время каникул Роджер сделал чистосердечную попытку сблизиться с сыном и постараться понять его.
Как он и думал, основной чертой Руперта было тщеславие, которое выражалось в фанатичном стремлении превзойти своих сверстников при любой возможности. Он никогда не принимал участия в редких спортивных состязаниях в Фернгейте, чтобы не потерпеть поражение, зато брал на себя их организацию, распоряжаясь всем и во все вмешиваясь, чтобы окружающие чувствовали, что он хозяин, сын сквайра. Даже в двенадцатилетнем возрасте ему нравилось играть с девочками, потому что их можно было дразнить и чувствовать свое превосходство.
Руперт втайне обожал Арабеллу, но делал вид, что презирает за то, что ее отец был из среднего сословия. Он никогда не испытывал нежных чувств к их общей матери, хотя она безумно его любила. О Еве, своей сестре-близнеце, он вообще забывал. Ее хромота, по мнению Руперта, была пятном на репутации семьи. Когда родители умрут и он станет хозяином Фернгейта, она будет инвалидом, ее никто не возьмет замуж, это будет обуза на всю жизнь. Такие недетские мысли занимали голову двенадцатилетнего мальчика. Но, когда Роджер напомнил сыну, что за сестрой надо следить, чтобы она не вздумала ходить в Оулесвик, Руперт неожиданно горячо поддержал его.
– Не волнуйся, папа. Я близко не подпущу ее к этим ублюдкам. И Арабеллу тоже.
– Об Арабелле тебе не надо беспокоиться, – холодно сказал Роджер. – Она благоразумна, у нее есть голова на плечах. Приглядывай за сестрой, этого достаточно.
Руперт презирал Еву и был уверен, что отец, хотя и не признается в этом, относится к ней так же. Но, когда ему нечем было себя занять, он развлекался тем, что подсматривал за сестрой, дразнил ее и пугал небылицами о ведьме, живущей в соседнем лесу, которая ловит и ест хромых детей.
– Как Ганса и Гретель, – сказал он однажды. – И тебя она съест. Ручаюсь, ты достанешься однажды ведьме на обед или этому жулику из Оулесвика.
– Мистер Дюк не жулик! – выкрикнула Ева, и щеки ее запылали. – И он не ест маленьких Детей! Ты противный мальчишка, Руперт!
Он рассмеялся.
– Возможно, возможно. – Он подбоченился, напуская на себя важность. – Но я кое-что значу.Я правнук короля и могу править людьми.