– Все… Про Дэвида и Розалинду. Они и так были уверены, но хотели, чтобы мы подтвердили…
– А про Петру?
– Да… Ох, Петра!… – мы остро почувствовали ее угрызения совести, как будто они были нашими. – Мы не могли иначе! Если бы вы только видели! Бедная девчушка… Но они и так знали… Ведь только поэтому Дэвид и Розалинда могли взять ее с собой. Нам было не отвертеться!…
– Что еще?
– Ничего. Больше ничего. Мы сказали, что это все, и они нам, кажется, поверили. Они все еще расспрашивают нас. Хотят узнать больше… Понять, как это у нас получается… Да, еще они хотят знать, на каком расстоянии это действует. Я сказала, что не больше пяти миль… Сказала, что даже вблизи очень трудно понимать чужие мысли… Кэт… Кэт пришла в сознание, но она не может с вами говорить… Если бы вы ее видели!… Ох, Кэт! Бедняжка!… Ее ноги!… Мишель! Если б ты только видел ее ноги!…
Ее мысли опять стали сбивчивы, расплывались, осталось одно отчаяние, но и оно скоро исчезло. Мы молчали. Нам было очень больно. Если бы мы узнали все со слов! Слова можно подобрать, обдумать и только потом произнести… Но мы узнали напрямую… Мы все были связаны между собой, и больно было всем…
Солнце заходило, и мы начали потихоньку собираться, когда услышали Мишеля.
– Слушайте, – сказал он, – они в дикой панике. Мы их здорово напугали. Обычно если кто-то с отклонениями убирается прочь из округи, местные власти на этом успокаиваются. Им ведь только важно, чтобы в их округе все было чисто, а на остальные места им наплевать. Кроме того, беглецу все равно никуда не скрыться – везде потребуют Метрику или тщательный осмотр, так что рано или поздно он все равно попадет в Джунгли. Но с нами дело обстоит иначе. Их страшно напугало, что это нельзя разглядеть. Двадцать лет мы жили среди них, не вызывая никаких подозрений. Значит, мы и в других местах можем сойти за НОРМУ. Они повсюду разослали депеши, официально объявляющие нас «отклонениями». Это значит, что вы – вне закона. Вы не люди, и стало быть, не вправе рассчитывать на чью бы то ни было жалость. Каждый, кто хоть чем-то поможет вам, совершит тем самым преступление. И каждый, кто скроет ваше местонахождение, тоже будет наказан по закону… По их закону… Практически это значит, что любой встречный может запросто пристрелить вас. Назначена даже небольшая награда за вас – мертвых. Но куда большая награда обещана тем, кто возьмет вас живыми.
– Я не понимаю, – помолчав, сказала Розалинда. – Если мы пообещаем уйти отсюда и никогда не возвращаться…
– Они нас боятся! – перебил ее Мишель. – Они хотят узнать, как мы это делаем. Поэтому мы и нужны живые. И дело тут вовсе не в правильном или неправильном образе и подобии, хотя формально они прикрываются этим… Но на самом деле они понимают, что мы для них опасны… Ну, представь себе, что таких, как мы, гораздо больше и все мы можем говорить друг с другом без их возни со словами, записками, письмами… Мы же сможем со временем просто вытеснить их. Конечно, им это не нравится. Поэтому они стремятся во что бы то ни стало уничтожить нас. Для них это вопрос жизни и смерти… Или мы, или они… И знаете, может, это вас и удивит, но… По-своему, они правы…
– Они… Они убьют Кэт и Салли? – вырвалось непроизвольно у Розалинды. Затаив дыхание, мы стали ждать ответа от кого-нибудь из девушек. Но те не отвечали. Может быть, они просто закрылись от нас, может быть, без сознания, а может быть… уже мертвы… Последнее предположение Мишель, после короткого раздумья отверг.
– Вряд ли они сделают это сейчас, когда те уже у них в руках. Это может вызвать недовольство у людей. Одно дело объявить отклонением новорожденного из-за какого-то видимого дефекта, и совсем другое – мы. Тут все сложнее. Людям, которые многие годы принимали девушек за НОРМУ, трудно будет переварить такое. Если их убьют, многие станут сомневаться в справедливости закона… Ведь получится, что они объявлены отклонениями как бы задним числом.
– Но нас-то они наверняка убьют? – спросила Розалинда.
– Вы ведь еще не схвачены. Вы совершили побег, и вы среди чужих. Для всех чужих вы просто сбежавшие монстры…
Пожалуй, он был прав. Мы молчали. Через некоторое время Мишель спросил:
– Куда вы собираетесь ехать?
– На юго-запад, как и решили, – ответил я. – Вообще-то мы собрались остановиться где-нибудь в Необжитой Земле. Но теперь, когда каждый случайный встречный, любой охотник может застрелить нас безо всяких разговоров, думаю, нам придется идти в Джунгли.
– Я тоже думаю, что другого выхода нет, – сказал он. – Если вы сумеете переждать там какое-то время, может быть, мы сумеем распустить слух о вашей гибели. Завтра я ухожу с поисковой группой на юго-восток и сразу дам вам знать, что там происходит. А пока, если вы на кого-нибудь наткнетесь, не ждите – стреляйте первыми!
На том мы и порешили. Розалинда закончила сборы, и мы стали устраивать корзины поудобнее. Наконец мы уселись – я опять в левую, а Розалинда с Петрой в правую – и тронулись. Петра, как-то необычно притихшая во время сборов, неожиданно разразилась слезами.
Оказалось, она ни за что не хотела ехать в Джунгли – боялась Старуху Мэгги и Волосатого Джека – страшилищ, которыми у нас запугивали непослушных детей, чтобы они не отходили далеко от дома. Мы-то понимали, что все это – сказки, но и нам было не так уж легко отрешиться от всего, что нам внушали в детстве. Да и что мы, по сути дела, знали про те места, куда держали путь? Все это невозможно было скрыть от Петры, и она продолжала излучать страх и отчаяние. То ли она уже научилась немного сдерживаться, то ли мы сами научились создавать своего рода барьер от ее страшных всплесков. И все же, удивительная сила ее передач давала себя знать. Лишь через полчаса Розалинде удалось ее утешить, и в наступившей тишине мы услышали Мишеля.
– Ну что там с ней опять? – раздраженно спросил он.
Мы объяснили ему, в чем дело, и, мгновенно погасив свое раздражение, он в очень простых и понятных «картинках» стал рассказывать Петре, какое тихое и спокойное место – Джунгли. Там, говорил он ей, живут люди, которым просто не повезло. Некоторые из них и вправду выглядят немножко странно, но они же в этом не виноваты, поэтому их нужно жалеть, а вовсе не бояться. Это не так уж важно, как люди выглядят снаружи, ко всему можно привыкнуть со временем, и…
Тут Петра неожиданно прервала его.
– Кто еще сейчас говорит? – задала она вопрос нам всем.
– Кто говорит? Ты… о чем это? – не понял Мишель.
– Я слышу кого-то… Какой-то голос, и он другой!… Он смешивается с твоим, Мишель… – сказала она.
Все замолчали и прислушались. Я напрягся изо всех сил, но ничего не услышал. Другие, кажется, тоже.
– Ни черта не слышу, – сказал Мишель, – да и кто…
Петра мысленно прикрикнула на всех. На словах это прозвучало бы как «заткнитесь». Мы «заткнулись». Я посмотрел на корзину, в которой сидела Розалинда. Она обнимала Петру за плечи и внимательно поглядывала ей в глаза. Петра сидела зажмурившись, вся напряженная. Наконец она чуть-чуть расслабилась.
– Ну? Что там было? Что… ты слышала? – спросила Розалинда.
– Кто-то спрашивал меня… какая-то женщина… – мысли Петры были не очень ясные, в них скользило удивление и растерянность, – где-то очень-очень далеко… Она сказала, что уже давно слышит мой страх. Она хочет знать, кто я и… где я нахожусь… Сказать ей?
Мы все тоже растерялись. Первым оправился от изумления Мишель.
– Ладно, Петра, – сказал он, – попробуй сказать ей…
– Но мне придется говорить очень громко, – предупредила нас Петра, – ведь она… та женщина… очень-очень далеко отсюда…
Это и впрямь было громко. Если бы она нас не предупредила и мы не успели бы «закрыться», наши мозги просто расплавились бы. Передача Петры была очень простая, но такой силы… От Мишеля донесся сдавленный стон, на который Петра немедленно отреагировала своим «заткнись». После этого была пауза, а потом еще один оглушительный «сеанс». Когда все стихло, Мишель спросил:
– Ну? Где она… эта твоя женщина?
– Там, – сказала Петра и махнула рукой.
– А, черт! Где там? Узнайте вы у нее!
– Она показывает на юго-запад, – сказал я.
– Петра, детка, а ты спросила, как называется то место, где она… ну, эта женщина, живет? – ласково обратилась к Петре Розалинда.
– Я спросила, но это название… Оно ничего не значит… – словами ответила ей Петра. – Я ничего не поняла, кроме того, что там много воды… Она тоже не поняла, где я нахожусь.
– Попроси ее передать по буквам, – предложила Розалинда.
– Но я же не знаю букв! – Петра чуть не заплакала.
– Что же нам делать? – с тоской прошептала Розалинда. – Вдруг ее осенило. – Петра, детка, я сейчас нарисую тебе буквы одну за другой, а ты передашь ей эти картинки, ладно?
Петра подумала и кивнула.
– Приготовьтесь! – скомандовала нам Розалинда. – Сейчас начнется!
Она мысленно нарисовала букву «Л», и Петра тут же передала эту букву с оглушительной силой. Розалинда нарисовала «А» и так далее, пока не закончила слово. Петра сказала:
– Она поняла. Но она не знает, где находится этот самый Лабрадор. Она попробует узнать, и еще она хочет передать по буквам свое название… Ну, там, где она живет, но я сказала, что у нас так ничего не получится…
– Получится, родная. Смотри, ты примешь картинку от нее и передашь нам, только потихоньку, я прошу тебя! Так, чтобы мы не оглохли!
Первая буква оказалась «З». Мы были разочарованы.
– Где это может быть? – заговорили все разом.
– Должно быть, она перепутала! Это, наверное «С», – сказал Мишель.
– Нет, не «С», а «З»! И ничего я не путала! – Петра опять чуть не заплакала.
– Не обращай на них внимания, детка, – сказала Розалинда. – У тебя здорово получается, давай дальше.
Когда все слово получилось целиком, Мишель сказал:
– Все остальные буквы правильные, наверное, это все-таки Селандия…
– Первая буква «З», а не «С», – упрямо твердила Петра.
– Но, родная, – вмешалась Розалинда, – ведь тогда получается бессмыслица. А Селандия – это место, где много моря, понимаешь? Земля посреди воды…
– Вообще-то Аксель говорил, что морей… вообще воды на земле гораздо больше, чем мы привыкли думать… – неуверенно протянул я. – Но даже если так…
Я не успел закончить, как нас неожиданно оглушила Петра, по собственной инициативе связавшаяся с неизвестной женщиной. Когда «сеанс» закончился, она торжествующе объяснила:
– Говорила я вам, что «З»! Она объяснила, что буква звучит так, будто… Ну, как пчела делает…
– Ладно, – примирительно сказал ей Мишель. – Ты права. А теперь спроси ее, есть там у них море?
– Есть! – через некоторое время (пока мы все сидели, образно говоря, заткнув уши) воскликнула Петра. – Там… две земли… два куска… А вокруг – одно море. А еще там… солнце светит все время, и днем и ночью, и… все вокруг голубое-голубое…
– Ночью солнце? – переспросил Мишель. – Да это сумасшедшая какая-то!…
– Там у них нет ночи… Она показала мне, – перебила его Петра, понимаешь? Показала… Там много-много домов, только не таких, как в Вакнуке, а больших-больших. И еще там такие смешные повозки… без лошадей. И такие штуки в воздухе… с такими… наверху… – она вдруг передала «картинку».
Пораженный, я узнал один из моих детских, давно забытых снов и повторил «картинку» более отчетливо.
– Во-во, точно такая! – обрадовалась Петра.
– Это что-то уж совсем непонятное, – пробормотал Мишель. – Слушай, Дэви, а ты-то, черт возьми, откуда это знаешь?
– Пусть Петра выудит из нее все, что сможет, – прервал я его, – а уж потом мы все как следует обсудим.
Мы опять «зажали уши» и постарались отгородиться от очередного «сеанса». Петра вошла во вкус, и в головах у нас одна за другой взрывались «молнии» и стоял дикий «грохот»…
Ехали мы тем временем медленно, избегая проезжих дорог, продираясь сквозь чащобы. Луки мы держали наготове, не столько опасаясь людей в этой глухомани, сколько из-за боязни наткнуться на какого-нибудь дикого зверя. К счастью, мы повстречали лишь одного, да и тот, почуяв нас, дал деру. Наверно, его испугали громадные лошади…
Летние ночи в здешних местах короткие, и с первыми же лучами солнца мы остановились на небольшой полянке. Расседлывать лошадей мы не стали – не стоило тратить времени и стаскивать тяжелые корзины. Если бы нас схватили врасплох, пришлось бы оставить их тут, а в них была вся наша еда и одежда.
Пока мы ели, я потихоньку расспрашивал Петру о «картинках», которые показывала ей неизвестная подруга. Чем больше она мне рассказывала, тем яснее я узнавал свои детские сны. Все сходилось до мелочей… Было странно и удивительно узнавать, что я не просто мечтал о никогда не существовавшем Городе Древних, а видел место, которое и впрямь есть на Земле. Пусть где-то очень далеко, но есть. Правда, Петра быстро устала, и я решил не мучить ее больше расспросами, а дать им с Розалиндой поспать.
Как только рассвело, я услышал Мишеля.
– Они напали на ваш след, Дэви! Собака нашла того парня, которого застрелила Розалинда… И они увидели следы ваших лошадей… Наш отряд поворачивает на юго-запад, так что не теряй времени – двигай дальше! Где вы сейчас?
Я мог ответить лишь приблизительно, что мы где-то неподалеку от Диких Лесов.
– Давай быстрее! Не теряй времени! – повторил он. – Если будете копаться, они отрежут вас от Дикого Леса, и тогда!…
Он был прав. Я разбудил Розалинду, и минут через десять мы тронулись. Петра дремала на одеялах.
Теперь уже было не до того, чтобы выбирать окольные пути. Мы выехали на первую попавшуюся дорогу, ведущую к югу, и пустили лошадей рысью. Дорога все время петляла, но двигались мы в правильном направлении. Миль десять мы проехали спокойно, безо всяких приключений, пока не столкнулись нос к носу с человеком, скакавшим во весь опор прямо на нас. Увидели мы друг друга одновременно, когда между нами оставалось метров тридцать, не больше.
ГЛАВА 13
Он ни секунды не сомневался в том, кто мы такие. Едва увидев нас, он тотчас же потянулся к луку. Прежде чем он успел натянуть тетиву, мы с Розалиндой выстрелили.
Нам никогда еще не приходилось стрелять с такой высоты, и обе наши стрелы просвистели у него над головой. Его стрела задела голову одной из наших лошадей. Во второй раз я снова промахнулся, но Розалинда угодила его лошади прямо в грудь. Та взвилась на дыбы, едва не сбросив седока, повернулась и с громким ржаньем понеслась от нас прочь. Я выстрелил им вслед и угодил лошади в ляжку. Она резко дернулась в сторону, всадник вылетел из седла прямо на дорогу. Лошадь, освободившись от седока, помчалась в чащу.
Мы проехали мимо валявшегося на дороге человека даже не поглядев в его сторону. Он проворно отполз от дороги, когда громадные копыта поравнялись с ним, и последнее, что я видел, как он сидел на земле, ощупывая ушибленную голову и грудь. Самое поганое во всем случившемся было то, что теперь впереди нас летела, сломя голову, раненая и загнанная лошадь.
Через несколько миль лес неожиданно кончился, и мы выехали на какое-то засеянное поле. Примерно с милю, если не больше, мы ехали по этому полю, пока снова не замелькали по бокам деревья. Почти вся земля вокруг была занята под огороженные пастбища. За изгородями паслись овцы, но людей не было видно. На одном из полей мы увидели молодые всходы. По видимому, они походили на овес, но такой странный, что будь это поле у нас в Вакнуке, оно давно уже было бы выжжено. Это могло означать только одно: по-видимому, мы уже были в Диких Местах, где на подобные отклонения смотрят сквозь пальцы.
Дорога, по которой мы ехали, спускалась вниз с откоса к небольшой ферме, более чистенькой и аккуратной, чем несколько разбросанных там и сям крыш и изгородей. Во дворе фермы мы увидели четырех женщин и несколько мужчин, окруживших взмыленную гнедую лошадь. Мы сразу поняли, что это была за лошадь: из ляжки у нее торчала стрела, и все собравшиеся вокруг нее оживленно размахивали руками. Мы двинулись прямо на них, пока они еще не успели сообразить в чем дело, и схватиться за луки. Они были так увлечены лошадью, что увидели нас, когда мы уже были совсем рядом. Один из них повернул голову в нашу сторону, что-то сказал остальным, и все, как по команде, уставились на нас. Наверно, они никогда не видели таких громадных лошадей, потому что долго стояли в немом изумлении. Первой среагировала раненая мной гнедая кобыла: она захрипела, встала на дыбы и попятилась. Нам не было нужды стрелять: все мгновенно исчезли за изгородями и дверьми домов, и мы беспрепятственно пересекли двор.
Дорога сворачивала налево, но Розалинда правила напрямик к ближайшему лесу. То и дело раздавался треск и хруст разрушаемых нами маленьких построек, но мы ехали напролом, оставляя позади развороченные доски и щепки от изгородей. У самого леса я оглянулся: все жители поселка высыпали во двор и, размахивая руками, шумно галдели, глядя нам вслед.
Через три или четыре мили мы выехали на открытую равнину. Такое я видел впервые… Вся равнина была покрыта кустами, зарослями травы и папоротника. Но все эти растения были огромны, с широченными листьями. Трава достигала необычайных размеров: кое-где ее острые концы раскачивались в метрах трех от земли. Некоторое время мы продирались сквозь эти странные заросли все дальше на юго-запад, пока не добрались до следующего леса. Деревья тут тоже были громадные, и среди них легко было затеряться. Вскоре мы нашли поляну с более или менее обычной травой и решили хоть чуть-чуть отдохнуть.
Я слез с лошади, Розалинда расстелила одеяла, и мы немного поели. Все было тихо, как вдруг Петра безо всякого предупреждения опять начала «сеанс», так что я от неожиданности прикусил язык. Розалинда зажмурилась и прижала ко лбу ладонь.
– Ради всего святого!… Детка!…
– Ой, я забыла! – сконфуженно спохватилась Петра.
Она посидела еще минуты две, склонив голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, и объявила:
– Она хочет поговорить с кем-нибудь из вас. Она говорит, чтобы вы все сосредоточились, а она попробует вас достать.
– Хорошо, родная, только ты уж, пожалуйста, помолчи, – сказала Розалинда, – а то мы все оглохнем.
Я напрягся изо всех сил, раскрылся, как только мог, но ничего не услышал.
– Нет, не выходит, – вздохнул я, – скажи ей, что у нас ничего не получается. Эй, все, берегитесь!
С трудом мы перетерпели несколько секунд, а потом Петра, слегка умерив свой «голос», стала пересказывать нам то, что услышала оттуда. Мысли были очень простые: ей передавали только то, что она могла воспроизвести, не слишком вникая в смысл. Одно и тоже повторялось несколько раз – там хотели знать наверняка, что мы их поняли… Трудно объяснить словами то, что дошло до нас. Но главное мы уловили.
Речь шла, в основном, о Петре. Она, как мы поняли, представляла для них особую ценность. В любом случае, любой ценой Петру надо было уберечь. О такой силе мыслей, которой обладала она, там никто не слышал. Петра была находкой, терять ее было нельзя ни в коем случае. Помощь уже была в пути, но пока они не придут за нами, мы должны были во что бы то ни стало сохранить в целости Петру…
Было еще много другого, не все мы поняли, но главным было вот это – насчет Петры.
– Ну как? – спросил я, когда Петра закончила.
– Тут что-то не сходится, – задумчиво сказал Мишель. – Конечно, силу Петры не сравнить с нашей… Но ведь она… эта женщина сказала, что их особенно поражает такая способность у примитивных людей! Вы обратили на это внимание? Похоже, что под примитивными она подразумевала нас!
– Ну да, – сказала Розалинда. – И я так поняла!
– Может быть, Петра перепутала и сказала им, что мы из Джунглей? – предположил я, и тут же в голове у меня сверкнуло и бухнуло от возмущенного всплеска Петры. Я мужественно переждал, пока не пройдет головокружение, и сказал:
– Что касается помощи, то тут тоже, видимо, какая-то путаница. Ведь они находятся где-то на юго-западе, а всем известно, что там сотни миль Плохой Земли. Даже если предположить, что Плохая Земля где-то кончается, им придется пересечь ее, чтобы добраться до нас. Как же они придут нам на помощь?
– Что тут болтать попусту, – помолчав, сказала Розалинда. – Петра передала нам все, что могла… Так или иначе, вскоре это прояснится… И вообще я хочу спать, – закончила она.
Я тоже жутко хотел спать, и поскольку Петра часов шесть мирно проспала в корзине, мы велели ей внимательно глядеть по сторонам и разбудить нас, как только она заметит что-нибудь подозрительное. Мы с Розалиндой заснули, едва наши головы коснулись одеял.
Я проснулся оттого, что Петра трясла меня за плечо, и увидел, что солнце уже зашло.
– Это Мишель! – сказала Петра. Я стал слушать.
– Они снова напали на ваш след, – сказал Мишель. – Маленькая ферма на границе с Дикой Землей… Вы проехали через нее, помнишь? Так вот, они сколотили отряд и станут вас преследовать, как только рассветет. Немедленно двигайте дальше. Не знаю точно, но впереди могут быть еще несколько отрядов с запада. Они хотят отрезать вас от Джунглей. Если это так, ручаюсь, что ночью они разобьются на несколько небольших отрядов. Они не станут рисковать и двигаться цепью, по одному – они ведь знают, что люди из Джунглей рыщут где-то неподалеку. Так что у вас есть шанс проскочить…
– Слушай… а что там с Кэтрин и Салли? – спросил я.
– Не знаю. Они молчат. Впрочем, расстояние теперь порядочное…
– Кэтрин все время была без сознания, – услышал я приглушенный голос Рэйчел (действительно, сказывалось расстояние), – она по-прежнему молчит. Мы с Марком боимся, что она…
– Говори, не бойся, – подстегнул ее Мишель.
– Она уже столько времени без сознания, что мы не уверены, жива ли она…
– А Салли?
– Мы… С ней… с ней творится что-то странное, – с трудом выдавила Рэйчел, – мы что-то слышали от нее раза два, но очень слабо… как-то бесформенно. Ничего нельзя было понять… Мы боимся, что… – она никак не могла выговорить…
– Ты понял, что это значит, Дэвид? – сдавленно спросил Мишель. – Они нас боятся. Они готовы живьем разрезать нас на куски, чтобы узнать, как мы это делаем. И разрежут… Если поймают. Ты не должен дать им в руки Петру и Розалинду, слышишь?! Не должен!! Лучше убей их сам, чем… такое! Ты понял?
Я взглянул на спящую Розалинду. Волосы ее на солнце отливались медью, и я подумал об агонии, которая исходила от Кэтрин. От одной мысли, что Петра и Розалинда могут испытать нечто подобное, у меня по спине пробежали мурашки…
– Да! – сказал я. – Я… я тебя понял!
Какое-то время я ощущал сочувствие Мишеля и, чуть слабее, Марка с Рэйчел. Потом все стихло. Я повернулся и увидел, что Петра сидит и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Почему он сказал, что ты должен убить нас с Розалиндой? – спросила она по-детски наивно, и в этом вопросе было больше удивления, чем испуга.
Я постарался взять себя в руки.
– Это только, если они поймают нас, – сказал я, стараясь, чтобы мой «голос» прозвучал естественно.
– Почему? – повторила она.
– Ну… потому что мы… не такие, как они. Мы умеем разговаривать без слов. А они – нет. Поэтому они так боятся…
– Но почему? Почему они должны нас бояться? – перебила она нетерпеливо. – Мы ведь их не обижаем, правда?
– Я и сам толком не знаю, почему, – машинально выговорил я и подумал, что это почти правда. – Но это так. Может, оттого, что они плохо умеют думать… Ведь чем люди тупее, тем больше им хочется, чтобы все остальные были такими же, как они. А всех, кто не похож на них хоть в чем-то, они боятся… И чем больше боятся, тем больше стараются… сделать им больно.
– Почему? – не отставала Петра.
– Ну… потому что они не такие. И они сделают нам очень больно… Если поймают.
– Я не понимаю, – помолчав, грустно сказала Петра.
– Я тоже. Но это так, и это… очень скверно. Когда ты вырастешь, ты поймешь, а сейчас запомни: мы не хотим, чтобы тебе и Розалинде было больно. Помнишь, как ты ошпарилась кипятком в кухне? Так вот, если нас поймают, будет гораздо больнее, и лучше умереть, чем испытать такое… Умереть, это… ну, как заснуть. Крепко-крепко… Так крепко, что тебе уже никто не сумеет сделать больно…
Я посмотрел на Розалинду. Ее маленькая грудь тихонько приподымалась и опускалась… Она спала… Непослушная прядь волос выбилась на щеку, я тихонько убрал ее и поцеловал – очень осторожно, чтобы не разбудить…
– Дэвид, когда ты убьешь нас… – начала было Петра, но я обнял ее за плечи и сказал:
– Тише, детка. Не нужно сейчас об этом. Мы никогда не дадим им нас поймать! И все! Давай-ка лучше разбудим сейчас Розалинду, только… не будем рассказывать ей про наш разговор, ладно? Это… очень огорчит ее… Пусть это будет наш с тобой секрет, договорились?
– Ладно, – согласилась Петра и тихонько дотронулась до щеки Розалинды.
Мы решили поесть и тронуться в путь, как только совсем стемнеет. За едой Петра молчала, и я было подумал, что она никак не может забыть наш разговор. Но я ошибся: она думала совсем о другом. Прожевав очередной кусок хлеба, она неожиданно сказала:
– А там хорошо… У них, в Селандии… Там все умеют рисовать мысленные картинки, ну, почти все, и никто друг друга за это не обижает…
– А про Петру?
– Да… Ох, Петра!… – мы остро почувствовали ее угрызения совести, как будто они были нашими. – Мы не могли иначе! Если бы вы только видели! Бедная девчушка… Но они и так знали… Ведь только поэтому Дэвид и Розалинда могли взять ее с собой. Нам было не отвертеться!…
– Что еще?
– Ничего. Больше ничего. Мы сказали, что это все, и они нам, кажется, поверили. Они все еще расспрашивают нас. Хотят узнать больше… Понять, как это у нас получается… Да, еще они хотят знать, на каком расстоянии это действует. Я сказала, что не больше пяти миль… Сказала, что даже вблизи очень трудно понимать чужие мысли… Кэт… Кэт пришла в сознание, но она не может с вами говорить… Если бы вы ее видели!… Ох, Кэт! Бедняжка!… Ее ноги!… Мишель! Если б ты только видел ее ноги!…
Ее мысли опять стали сбивчивы, расплывались, осталось одно отчаяние, но и оно скоро исчезло. Мы молчали. Нам было очень больно. Если бы мы узнали все со слов! Слова можно подобрать, обдумать и только потом произнести… Но мы узнали напрямую… Мы все были связаны между собой, и больно было всем…
Солнце заходило, и мы начали потихоньку собираться, когда услышали Мишеля.
– Слушайте, – сказал он, – они в дикой панике. Мы их здорово напугали. Обычно если кто-то с отклонениями убирается прочь из округи, местные власти на этом успокаиваются. Им ведь только важно, чтобы в их округе все было чисто, а на остальные места им наплевать. Кроме того, беглецу все равно никуда не скрыться – везде потребуют Метрику или тщательный осмотр, так что рано или поздно он все равно попадет в Джунгли. Но с нами дело обстоит иначе. Их страшно напугало, что это нельзя разглядеть. Двадцать лет мы жили среди них, не вызывая никаких подозрений. Значит, мы и в других местах можем сойти за НОРМУ. Они повсюду разослали депеши, официально объявляющие нас «отклонениями». Это значит, что вы – вне закона. Вы не люди, и стало быть, не вправе рассчитывать на чью бы то ни было жалость. Каждый, кто хоть чем-то поможет вам, совершит тем самым преступление. И каждый, кто скроет ваше местонахождение, тоже будет наказан по закону… По их закону… Практически это значит, что любой встречный может запросто пристрелить вас. Назначена даже небольшая награда за вас – мертвых. Но куда большая награда обещана тем, кто возьмет вас живыми.
– Я не понимаю, – помолчав, сказала Розалинда. – Если мы пообещаем уйти отсюда и никогда не возвращаться…
– Они нас боятся! – перебил ее Мишель. – Они хотят узнать, как мы это делаем. Поэтому мы и нужны живые. И дело тут вовсе не в правильном или неправильном образе и подобии, хотя формально они прикрываются этим… Но на самом деле они понимают, что мы для них опасны… Ну, представь себе, что таких, как мы, гораздо больше и все мы можем говорить друг с другом без их возни со словами, записками, письмами… Мы же сможем со временем просто вытеснить их. Конечно, им это не нравится. Поэтому они стремятся во что бы то ни стало уничтожить нас. Для них это вопрос жизни и смерти… Или мы, или они… И знаете, может, это вас и удивит, но… По-своему, они правы…
– Они… Они убьют Кэт и Салли? – вырвалось непроизвольно у Розалинды. Затаив дыхание, мы стали ждать ответа от кого-нибудь из девушек. Но те не отвечали. Может быть, они просто закрылись от нас, может быть, без сознания, а может быть… уже мертвы… Последнее предположение Мишель, после короткого раздумья отверг.
– Вряд ли они сделают это сейчас, когда те уже у них в руках. Это может вызвать недовольство у людей. Одно дело объявить отклонением новорожденного из-за какого-то видимого дефекта, и совсем другое – мы. Тут все сложнее. Людям, которые многие годы принимали девушек за НОРМУ, трудно будет переварить такое. Если их убьют, многие станут сомневаться в справедливости закона… Ведь получится, что они объявлены отклонениями как бы задним числом.
– Но нас-то они наверняка убьют? – спросила Розалинда.
– Вы ведь еще не схвачены. Вы совершили побег, и вы среди чужих. Для всех чужих вы просто сбежавшие монстры…
Пожалуй, он был прав. Мы молчали. Через некоторое время Мишель спросил:
– Куда вы собираетесь ехать?
– На юго-запад, как и решили, – ответил я. – Вообще-то мы собрались остановиться где-нибудь в Необжитой Земле. Но теперь, когда каждый случайный встречный, любой охотник может застрелить нас безо всяких разговоров, думаю, нам придется идти в Джунгли.
– Я тоже думаю, что другого выхода нет, – сказал он. – Если вы сумеете переждать там какое-то время, может быть, мы сумеем распустить слух о вашей гибели. Завтра я ухожу с поисковой группой на юго-восток и сразу дам вам знать, что там происходит. А пока, если вы на кого-нибудь наткнетесь, не ждите – стреляйте первыми!
На том мы и порешили. Розалинда закончила сборы, и мы стали устраивать корзины поудобнее. Наконец мы уселись – я опять в левую, а Розалинда с Петрой в правую – и тронулись. Петра, как-то необычно притихшая во время сборов, неожиданно разразилась слезами.
Оказалось, она ни за что не хотела ехать в Джунгли – боялась Старуху Мэгги и Волосатого Джека – страшилищ, которыми у нас запугивали непослушных детей, чтобы они не отходили далеко от дома. Мы-то понимали, что все это – сказки, но и нам было не так уж легко отрешиться от всего, что нам внушали в детстве. Да и что мы, по сути дела, знали про те места, куда держали путь? Все это невозможно было скрыть от Петры, и она продолжала излучать страх и отчаяние. То ли она уже научилась немного сдерживаться, то ли мы сами научились создавать своего рода барьер от ее страшных всплесков. И все же, удивительная сила ее передач давала себя знать. Лишь через полчаса Розалинде удалось ее утешить, и в наступившей тишине мы услышали Мишеля.
– Ну что там с ней опять? – раздраженно спросил он.
Мы объяснили ему, в чем дело, и, мгновенно погасив свое раздражение, он в очень простых и понятных «картинках» стал рассказывать Петре, какое тихое и спокойное место – Джунгли. Там, говорил он ей, живут люди, которым просто не повезло. Некоторые из них и вправду выглядят немножко странно, но они же в этом не виноваты, поэтому их нужно жалеть, а вовсе не бояться. Это не так уж важно, как люди выглядят снаружи, ко всему можно привыкнуть со временем, и…
Тут Петра неожиданно прервала его.
– Кто еще сейчас говорит? – задала она вопрос нам всем.
– Кто говорит? Ты… о чем это? – не понял Мишель.
– Я слышу кого-то… Какой-то голос, и он другой!… Он смешивается с твоим, Мишель… – сказала она.
Все замолчали и прислушались. Я напрягся изо всех сил, но ничего не услышал. Другие, кажется, тоже.
– Ни черта не слышу, – сказал Мишель, – да и кто…
Петра мысленно прикрикнула на всех. На словах это прозвучало бы как «заткнитесь». Мы «заткнулись». Я посмотрел на корзину, в которой сидела Розалинда. Она обнимала Петру за плечи и внимательно поглядывала ей в глаза. Петра сидела зажмурившись, вся напряженная. Наконец она чуть-чуть расслабилась.
– Ну? Что там было? Что… ты слышала? – спросила Розалинда.
– Кто-то спрашивал меня… какая-то женщина… – мысли Петры были не очень ясные, в них скользило удивление и растерянность, – где-то очень-очень далеко… Она сказала, что уже давно слышит мой страх. Она хочет знать, кто я и… где я нахожусь… Сказать ей?
Мы все тоже растерялись. Первым оправился от изумления Мишель.
– Ладно, Петра, – сказал он, – попробуй сказать ей…
– Но мне придется говорить очень громко, – предупредила нас Петра, – ведь она… та женщина… очень-очень далеко отсюда…
Это и впрямь было громко. Если бы она нас не предупредила и мы не успели бы «закрыться», наши мозги просто расплавились бы. Передача Петры была очень простая, но такой силы… От Мишеля донесся сдавленный стон, на который Петра немедленно отреагировала своим «заткнись». После этого была пауза, а потом еще один оглушительный «сеанс». Когда все стихло, Мишель спросил:
– Ну? Где она… эта твоя женщина?
– Там, – сказала Петра и махнула рукой.
– А, черт! Где там? Узнайте вы у нее!
– Она показывает на юго-запад, – сказал я.
– Петра, детка, а ты спросила, как называется то место, где она… ну, эта женщина, живет? – ласково обратилась к Петре Розалинда.
– Я спросила, но это название… Оно ничего не значит… – словами ответила ей Петра. – Я ничего не поняла, кроме того, что там много воды… Она тоже не поняла, где я нахожусь.
– Попроси ее передать по буквам, – предложила Розалинда.
– Но я же не знаю букв! – Петра чуть не заплакала.
– Что же нам делать? – с тоской прошептала Розалинда. – Вдруг ее осенило. – Петра, детка, я сейчас нарисую тебе буквы одну за другой, а ты передашь ей эти картинки, ладно?
Петра подумала и кивнула.
– Приготовьтесь! – скомандовала нам Розалинда. – Сейчас начнется!
Она мысленно нарисовала букву «Л», и Петра тут же передала эту букву с оглушительной силой. Розалинда нарисовала «А» и так далее, пока не закончила слово. Петра сказала:
– Она поняла. Но она не знает, где находится этот самый Лабрадор. Она попробует узнать, и еще она хочет передать по буквам свое название… Ну, там, где она живет, но я сказала, что у нас так ничего не получится…
– Получится, родная. Смотри, ты примешь картинку от нее и передашь нам, только потихоньку, я прошу тебя! Так, чтобы мы не оглохли!
Первая буква оказалась «З». Мы были разочарованы.
– Где это может быть? – заговорили все разом.
– Должно быть, она перепутала! Это, наверное «С», – сказал Мишель.
– Нет, не «С», а «З»! И ничего я не путала! – Петра опять чуть не заплакала.
– Не обращай на них внимания, детка, – сказала Розалинда. – У тебя здорово получается, давай дальше.
Когда все слово получилось целиком, Мишель сказал:
– Все остальные буквы правильные, наверное, это все-таки Селандия…
– Первая буква «З», а не «С», – упрямо твердила Петра.
– Но, родная, – вмешалась Розалинда, – ведь тогда получается бессмыслица. А Селандия – это место, где много моря, понимаешь? Земля посреди воды…
– Вообще-то Аксель говорил, что морей… вообще воды на земле гораздо больше, чем мы привыкли думать… – неуверенно протянул я. – Но даже если так…
Я не успел закончить, как нас неожиданно оглушила Петра, по собственной инициативе связавшаяся с неизвестной женщиной. Когда «сеанс» закончился, она торжествующе объяснила:
– Говорила я вам, что «З»! Она объяснила, что буква звучит так, будто… Ну, как пчела делает…
– Ладно, – примирительно сказал ей Мишель. – Ты права. А теперь спроси ее, есть там у них море?
– Есть! – через некоторое время (пока мы все сидели, образно говоря, заткнув уши) воскликнула Петра. – Там… две земли… два куска… А вокруг – одно море. А еще там… солнце светит все время, и днем и ночью, и… все вокруг голубое-голубое…
– Ночью солнце? – переспросил Мишель. – Да это сумасшедшая какая-то!…
– Там у них нет ночи… Она показала мне, – перебила его Петра, понимаешь? Показала… Там много-много домов, только не таких, как в Вакнуке, а больших-больших. И еще там такие смешные повозки… без лошадей. И такие штуки в воздухе… с такими… наверху… – она вдруг передала «картинку».
Пораженный, я узнал один из моих детских, давно забытых снов и повторил «картинку» более отчетливо.
– Во-во, точно такая! – обрадовалась Петра.
– Это что-то уж совсем непонятное, – пробормотал Мишель. – Слушай, Дэви, а ты-то, черт возьми, откуда это знаешь?
– Пусть Петра выудит из нее все, что сможет, – прервал я его, – а уж потом мы все как следует обсудим.
Мы опять «зажали уши» и постарались отгородиться от очередного «сеанса». Петра вошла во вкус, и в головах у нас одна за другой взрывались «молнии» и стоял дикий «грохот»…
Ехали мы тем временем медленно, избегая проезжих дорог, продираясь сквозь чащобы. Луки мы держали наготове, не столько опасаясь людей в этой глухомани, сколько из-за боязни наткнуться на какого-нибудь дикого зверя. К счастью, мы повстречали лишь одного, да и тот, почуяв нас, дал деру. Наверно, его испугали громадные лошади…
Летние ночи в здешних местах короткие, и с первыми же лучами солнца мы остановились на небольшой полянке. Расседлывать лошадей мы не стали – не стоило тратить времени и стаскивать тяжелые корзины. Если бы нас схватили врасплох, пришлось бы оставить их тут, а в них была вся наша еда и одежда.
Пока мы ели, я потихоньку расспрашивал Петру о «картинках», которые показывала ей неизвестная подруга. Чем больше она мне рассказывала, тем яснее я узнавал свои детские сны. Все сходилось до мелочей… Было странно и удивительно узнавать, что я не просто мечтал о никогда не существовавшем Городе Древних, а видел место, которое и впрямь есть на Земле. Пусть где-то очень далеко, но есть. Правда, Петра быстро устала, и я решил не мучить ее больше расспросами, а дать им с Розалиндой поспать.
Как только рассвело, я услышал Мишеля.
– Они напали на ваш след, Дэви! Собака нашла того парня, которого застрелила Розалинда… И они увидели следы ваших лошадей… Наш отряд поворачивает на юго-запад, так что не теряй времени – двигай дальше! Где вы сейчас?
Я мог ответить лишь приблизительно, что мы где-то неподалеку от Диких Лесов.
– Давай быстрее! Не теряй времени! – повторил он. – Если будете копаться, они отрежут вас от Дикого Леса, и тогда!…
Он был прав. Я разбудил Розалинду, и минут через десять мы тронулись. Петра дремала на одеялах.
Теперь уже было не до того, чтобы выбирать окольные пути. Мы выехали на первую попавшуюся дорогу, ведущую к югу, и пустили лошадей рысью. Дорога все время петляла, но двигались мы в правильном направлении. Миль десять мы проехали спокойно, безо всяких приключений, пока не столкнулись нос к носу с человеком, скакавшим во весь опор прямо на нас. Увидели мы друг друга одновременно, когда между нами оставалось метров тридцать, не больше.
ГЛАВА 13
Он ни секунды не сомневался в том, кто мы такие. Едва увидев нас, он тотчас же потянулся к луку. Прежде чем он успел натянуть тетиву, мы с Розалиндой выстрелили.
Нам никогда еще не приходилось стрелять с такой высоты, и обе наши стрелы просвистели у него над головой. Его стрела задела голову одной из наших лошадей. Во второй раз я снова промахнулся, но Розалинда угодила его лошади прямо в грудь. Та взвилась на дыбы, едва не сбросив седока, повернулась и с громким ржаньем понеслась от нас прочь. Я выстрелил им вслед и угодил лошади в ляжку. Она резко дернулась в сторону, всадник вылетел из седла прямо на дорогу. Лошадь, освободившись от седока, помчалась в чащу.
Мы проехали мимо валявшегося на дороге человека даже не поглядев в его сторону. Он проворно отполз от дороги, когда громадные копыта поравнялись с ним, и последнее, что я видел, как он сидел на земле, ощупывая ушибленную голову и грудь. Самое поганое во всем случившемся было то, что теперь впереди нас летела, сломя голову, раненая и загнанная лошадь.
Через несколько миль лес неожиданно кончился, и мы выехали на какое-то засеянное поле. Примерно с милю, если не больше, мы ехали по этому полю, пока снова не замелькали по бокам деревья. Почти вся земля вокруг была занята под огороженные пастбища. За изгородями паслись овцы, но людей не было видно. На одном из полей мы увидели молодые всходы. По видимому, они походили на овес, но такой странный, что будь это поле у нас в Вакнуке, оно давно уже было бы выжжено. Это могло означать только одно: по-видимому, мы уже были в Диких Местах, где на подобные отклонения смотрят сквозь пальцы.
Дорога, по которой мы ехали, спускалась вниз с откоса к небольшой ферме, более чистенькой и аккуратной, чем несколько разбросанных там и сям крыш и изгородей. Во дворе фермы мы увидели четырех женщин и несколько мужчин, окруживших взмыленную гнедую лошадь. Мы сразу поняли, что это была за лошадь: из ляжки у нее торчала стрела, и все собравшиеся вокруг нее оживленно размахивали руками. Мы двинулись прямо на них, пока они еще не успели сообразить в чем дело, и схватиться за луки. Они были так увлечены лошадью, что увидели нас, когда мы уже были совсем рядом. Один из них повернул голову в нашу сторону, что-то сказал остальным, и все, как по команде, уставились на нас. Наверно, они никогда не видели таких громадных лошадей, потому что долго стояли в немом изумлении. Первой среагировала раненая мной гнедая кобыла: она захрипела, встала на дыбы и попятилась. Нам не было нужды стрелять: все мгновенно исчезли за изгородями и дверьми домов, и мы беспрепятственно пересекли двор.
Дорога сворачивала налево, но Розалинда правила напрямик к ближайшему лесу. То и дело раздавался треск и хруст разрушаемых нами маленьких построек, но мы ехали напролом, оставляя позади развороченные доски и щепки от изгородей. У самого леса я оглянулся: все жители поселка высыпали во двор и, размахивая руками, шумно галдели, глядя нам вслед.
Через три или четыре мили мы выехали на открытую равнину. Такое я видел впервые… Вся равнина была покрыта кустами, зарослями травы и папоротника. Но все эти растения были огромны, с широченными листьями. Трава достигала необычайных размеров: кое-где ее острые концы раскачивались в метрах трех от земли. Некоторое время мы продирались сквозь эти странные заросли все дальше на юго-запад, пока не добрались до следующего леса. Деревья тут тоже были громадные, и среди них легко было затеряться. Вскоре мы нашли поляну с более или менее обычной травой и решили хоть чуть-чуть отдохнуть.
Я слез с лошади, Розалинда расстелила одеяла, и мы немного поели. Все было тихо, как вдруг Петра безо всякого предупреждения опять начала «сеанс», так что я от неожиданности прикусил язык. Розалинда зажмурилась и прижала ко лбу ладонь.
– Ради всего святого!… Детка!…
– Ой, я забыла! – сконфуженно спохватилась Петра.
Она посидела еще минуты две, склонив голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, и объявила:
– Она хочет поговорить с кем-нибудь из вас. Она говорит, чтобы вы все сосредоточились, а она попробует вас достать.
– Хорошо, родная, только ты уж, пожалуйста, помолчи, – сказала Розалинда, – а то мы все оглохнем.
Я напрягся изо всех сил, раскрылся, как только мог, но ничего не услышал.
– Нет, не выходит, – вздохнул я, – скажи ей, что у нас ничего не получается. Эй, все, берегитесь!
С трудом мы перетерпели несколько секунд, а потом Петра, слегка умерив свой «голос», стала пересказывать нам то, что услышала оттуда. Мысли были очень простые: ей передавали только то, что она могла воспроизвести, не слишком вникая в смысл. Одно и тоже повторялось несколько раз – там хотели знать наверняка, что мы их поняли… Трудно объяснить словами то, что дошло до нас. Но главное мы уловили.
Речь шла, в основном, о Петре. Она, как мы поняли, представляла для них особую ценность. В любом случае, любой ценой Петру надо было уберечь. О такой силе мыслей, которой обладала она, там никто не слышал. Петра была находкой, терять ее было нельзя ни в коем случае. Помощь уже была в пути, но пока они не придут за нами, мы должны были во что бы то ни стало сохранить в целости Петру…
Было еще много другого, не все мы поняли, но главным было вот это – насчет Петры.
– Ну как? – спросил я, когда Петра закончила.
– Тут что-то не сходится, – задумчиво сказал Мишель. – Конечно, силу Петры не сравнить с нашей… Но ведь она… эта женщина сказала, что их особенно поражает такая способность у примитивных людей! Вы обратили на это внимание? Похоже, что под примитивными она подразумевала нас!
– Ну да, – сказала Розалинда. – И я так поняла!
– Может быть, Петра перепутала и сказала им, что мы из Джунглей? – предположил я, и тут же в голове у меня сверкнуло и бухнуло от возмущенного всплеска Петры. Я мужественно переждал, пока не пройдет головокружение, и сказал:
– Что касается помощи, то тут тоже, видимо, какая-то путаница. Ведь они находятся где-то на юго-западе, а всем известно, что там сотни миль Плохой Земли. Даже если предположить, что Плохая Земля где-то кончается, им придется пересечь ее, чтобы добраться до нас. Как же они придут нам на помощь?
– Что тут болтать попусту, – помолчав, сказала Розалинда. – Петра передала нам все, что могла… Так или иначе, вскоре это прояснится… И вообще я хочу спать, – закончила она.
Я тоже жутко хотел спать, и поскольку Петра часов шесть мирно проспала в корзине, мы велели ей внимательно глядеть по сторонам и разбудить нас, как только она заметит что-нибудь подозрительное. Мы с Розалиндой заснули, едва наши головы коснулись одеял.
Я проснулся оттого, что Петра трясла меня за плечо, и увидел, что солнце уже зашло.
– Это Мишель! – сказала Петра. Я стал слушать.
– Они снова напали на ваш след, – сказал Мишель. – Маленькая ферма на границе с Дикой Землей… Вы проехали через нее, помнишь? Так вот, они сколотили отряд и станут вас преследовать, как только рассветет. Немедленно двигайте дальше. Не знаю точно, но впереди могут быть еще несколько отрядов с запада. Они хотят отрезать вас от Джунглей. Если это так, ручаюсь, что ночью они разобьются на несколько небольших отрядов. Они не станут рисковать и двигаться цепью, по одному – они ведь знают, что люди из Джунглей рыщут где-то неподалеку. Так что у вас есть шанс проскочить…
– Слушай… а что там с Кэтрин и Салли? – спросил я.
– Не знаю. Они молчат. Впрочем, расстояние теперь порядочное…
– Кэтрин все время была без сознания, – услышал я приглушенный голос Рэйчел (действительно, сказывалось расстояние), – она по-прежнему молчит. Мы с Марком боимся, что она…
– Говори, не бойся, – подстегнул ее Мишель.
– Она уже столько времени без сознания, что мы не уверены, жива ли она…
– А Салли?
– Мы… С ней… с ней творится что-то странное, – с трудом выдавила Рэйчел, – мы что-то слышали от нее раза два, но очень слабо… как-то бесформенно. Ничего нельзя было понять… Мы боимся, что… – она никак не могла выговорить…
– Ты понял, что это значит, Дэвид? – сдавленно спросил Мишель. – Они нас боятся. Они готовы живьем разрезать нас на куски, чтобы узнать, как мы это делаем. И разрежут… Если поймают. Ты не должен дать им в руки Петру и Розалинду, слышишь?! Не должен!! Лучше убей их сам, чем… такое! Ты понял?
Я взглянул на спящую Розалинду. Волосы ее на солнце отливались медью, и я подумал об агонии, которая исходила от Кэтрин. От одной мысли, что Петра и Розалинда могут испытать нечто подобное, у меня по спине пробежали мурашки…
– Да! – сказал я. – Я… я тебя понял!
Какое-то время я ощущал сочувствие Мишеля и, чуть слабее, Марка с Рэйчел. Потом все стихло. Я повернулся и увидел, что Петра сидит и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Почему он сказал, что ты должен убить нас с Розалиндой? – спросила она по-детски наивно, и в этом вопросе было больше удивления, чем испуга.
Я постарался взять себя в руки.
– Это только, если они поймают нас, – сказал я, стараясь, чтобы мой «голос» прозвучал естественно.
– Почему? – повторила она.
– Ну… потому что мы… не такие, как они. Мы умеем разговаривать без слов. А они – нет. Поэтому они так боятся…
– Но почему? Почему они должны нас бояться? – перебила она нетерпеливо. – Мы ведь их не обижаем, правда?
– Я и сам толком не знаю, почему, – машинально выговорил я и подумал, что это почти правда. – Но это так. Может, оттого, что они плохо умеют думать… Ведь чем люди тупее, тем больше им хочется, чтобы все остальные были такими же, как они. А всех, кто не похож на них хоть в чем-то, они боятся… И чем больше боятся, тем больше стараются… сделать им больно.
– Почему? – не отставала Петра.
– Ну… потому что они не такие. И они сделают нам очень больно… Если поймают.
– Я не понимаю, – помолчав, грустно сказала Петра.
– Я тоже. Но это так, и это… очень скверно. Когда ты вырастешь, ты поймешь, а сейчас запомни: мы не хотим, чтобы тебе и Розалинде было больно. Помнишь, как ты ошпарилась кипятком в кухне? Так вот, если нас поймают, будет гораздо больнее, и лучше умереть, чем испытать такое… Умереть, это… ну, как заснуть. Крепко-крепко… Так крепко, что тебе уже никто не сумеет сделать больно…
Я посмотрел на Розалинду. Ее маленькая грудь тихонько приподымалась и опускалась… Она спала… Непослушная прядь волос выбилась на щеку, я тихонько убрал ее и поцеловал – очень осторожно, чтобы не разбудить…
– Дэвид, когда ты убьешь нас… – начала было Петра, но я обнял ее за плечи и сказал:
– Тише, детка. Не нужно сейчас об этом. Мы никогда не дадим им нас поймать! И все! Давай-ка лучше разбудим сейчас Розалинду, только… не будем рассказывать ей про наш разговор, ладно? Это… очень огорчит ее… Пусть это будет наш с тобой секрет, договорились?
– Ладно, – согласилась Петра и тихонько дотронулась до щеки Розалинды.
Мы решили поесть и тронуться в путь, как только совсем стемнеет. За едой Петра молчала, и я было подумал, что она никак не может забыть наш разговор. Но я ошибся: она думала совсем о другом. Прожевав очередной кусок хлеба, она неожиданно сказала:
– А там хорошо… У них, в Селандии… Там все умеют рисовать мысленные картинки, ну, почти все, и никто друг друга за это не обижает…