– Но слушай, – сказал я Акселю, – если уж на то пошло, нас не так-то просто будет подогнать под официально признанные отклонения.
– Э-э, нет, Дэви, – протянул Аксель, – этот список – список официальных отклонений – в любой момент может и дополниться. Ты пойми, они ведь не могли предугадать, что может произойти в смысле отклонения? Какая может возникнуть новая мутация. И долг инспектора в том и состоит, чтобы внимательно наблюдать за всеми в округе, и если что-то покажется ему подозрительным, он обязан произвести расследование. Это и есть его работа.
– Мы уже обдумали, что нам делать, если нас заподозрят, – сказал я ему. – Ведь тот, кто станет задавать нам вопросы, даже не будет знать, что он ищет. И нам остается лишь «не понимать», о чем, собственно, идет речь. Если Джо или кто-то еще и подозревают нас в чем-то, то они даже не могут никому объяснить, в чем именно.
Кажется, мне не удалось до конца убедить Акселя.
– Ну хорошо, допустим, что так, – сказал он. – А как насчет Рэйчел? Она ведь здорово переживает из-за сестры… Не могла ли она…
– Нет! – твердо сказал я. – Рассказав про всех нас, она не могла бы выгородить себя. Кроме того, если бы она и попыталась что-то скрыть от нас, мы бы все равно это знали! Понимаешь, мне трудно объяснить тебе… Но лгать в этом…
– Ладно, – оборвал он меня. – Ну, а если Петра что-то болтает?
– Как ты узнал?! Про Петру?… – изумленно вымолвил я. – Ведь я никогда… Ни единым словом тебе не…
– Выходит, я угадал, – усмехнулся он. – Она тоже из ваших. Я так и думал…
– Откуда ты узнал? – уже с тревогой спросил я. – Она… сама тебе сказала?
– Нет-нет, – заверил он меня, видя, что я очень испуган. – Узнал я, можно сказать случайно. В каком-то смысле мне тут помогла… Анна. Я ведь говорил тебе, Дэви, что ее свадьба с тем парнем – затея опасная. Есть, знаешь ли, такие женщины, которые не успокоятся, пока не станут тряпкой, о которую мужчина вытирает ноги. Для них весь смысл жизни в том, чтобы был над ними хозяин. Анна была из этой породы.
– Ты… хочешь сказать, что она ему все… о себе? – пробормотал я.
– Будь уверен, – твердо сказал он. – И не только о себе, а о вас всех!
– Быть того не может! – вырвалось у меня.
– Уж будь уверен, мальчик, – вздохнул он. – Зря я бы не стал… Ты пойми меня правильно, Дэви, может, она и не хотела говорить про всех – сказала о себе, а остальное уж он из нее сам вытянул. Но так или иначе, он все знал, можешь мне поверить!
– Даже… Даже если и так, откуда тебе это известно? – спросил я, чувствуя подступающую дурноту.
Он задумался.
– Чтобы объяснить тебе это, придется кое-что рассказать. – Он помолчал, потом глянул на меня исподлобья, словно что-то прикидывая, и наконец решился – Был когда-то в Риго припортовый кабак. Небольшой такой погребок, его держал один человек – Гроуф его звали… Загребал он деньгу будь здоров. Так вот, прислугой у него в этом кабаке были пятеро – двое мужчин и три женщины. И делали эти пятеро все, понимаешь, все, что он скажет!… Ему достаточно было шепнуть одно словечко кому надо, и один из мужчин был бы тут же вздернут на виселице за подстрекательство к бунту на корабле, а двое женщин – за убийство. Уж не знаю, чем он держал остальных, но держал крепко… Заставлял женщин принимать «гостей» – моряков, а все, что они получали, клал себе в карман… Видел я и как он с ними обращался… А главное, как смотрел на них – с каким злорадством!… Да, он крепко их держал, и они это знали! И он знал, что они знают… Ему стоило мигнуть, и они бы в пляс пустились!
Аксель на секунду замолк и усмехнулся.
– Никогда не думал, что увижу когда-нибудь еще такой взгляд! Да еще где?! В нашей церкви, Дэви! Это было написано на его физиономии – его! Как он смотрел на тебя, на Розалинду, а потом и на Петру! Да, еще и на Рэйчел, конечно…
– Но… дядя, только по одному взгляду… Ты ведь мог и ошибиться… – пробормотал я.
– Нет, Дэви! Это ни с чем не спутаешь. Этот взгляд я хорошо запомнил! Когда я увидел Алана там, в церкви, я словно снова очутился в том кабаке, в Риго… А потом, если я ошибся, скажи на милость, как я мог узнать про Петру?
– Что же ты сделал? – машинально спросил я. – Что было дальше?
– Дальше? – переспросил он. – Я вернулся из церкви, подумал, вспомнил, какую расчудесную жизнь устроил себе этот парень – Гроуф – ну, и еще кое о чем, и… Натянул тетиву поновей и покрепче на свой старый лук.
– Так это ты?! – изумленно воскликнул я.
– Другого выхода не было, Дэви. Я, конечно, понимал, что Анна подумает на кого-то из вас, а может, и на всех вместе. Но она ведь не могла выдать вас, не выдав при этом и себя с сестрой. Риск, понятно, был, но… другого выхода не было!
– Если б ты только знал, какой риск! – сказал я, придя в себя после его рассказа, и коротко пересказал ему то, что было в предсмертной записке Анны к инспектору.
– Честно говоря, не думал я, что до этого дойдет, – покачал он головой, – но все равно… Все равно это нужно было сделать. И… быстро. Алан был не дурак, он знал, на что шел. И наверняка оставил бы где-нибудь письменное доказательство, чтобы его вскрыли в случае его смерти. И уж, конечно, дал бы вам знать об этом, так что руки бы у вас были уже связаны. Пойми, тогда вам бы пришлось совсем худо!
Чем дальше я прокручивал в уме всю ситуацию, тем яснее я понимал, к а к худо нам бы пришлось.
– Но ведь ты… сам здорово рисковал… – пробормотал я.
– Да что ты! – он махнул рукой, – разве можно сравнить, чем рисковал я и чем вы?! Ладно, хватит об этом.
– Но теперешние дела, – вернулся я к тому, с чего мы начали, – никак не могут быть связаны с… Аланом. Сколько времени уже прошло с тех пор…
– Да, пожалуй, – согласился со мной Аксель, – да и не такое это дело, чтобы он стал посвящать еще кого-то… Я вот что думаю: вряд ли они знают многое, иначе давно уже началось бы следствие. Но чтобы начать следствие, нужны прямые улики. Инспектор побоится остаться с носом, особенно когда дело касается твоего отца или Мортона. И все же, что-то им в голову запало…
Я подумал об истории с Петрой и с ее пони в лесу. Аксель знал, конечно, что тогда на девчушку напал зверь и растерзал пони, но подробностей мы ему не рассказывали. Мы верили ему во всем, как никому другому, но… все же, чем меньше он знает, тем меньше придется ему скрывать, если, не дай бог, что случится. И потом, дело ведь касалось Петры – совсем еще ребенка… Но теперь он уже знал о ней, и я рассказал ему все. Ему, как и мне, этот эпизод не показался таким уж зловещим, но он все-таки записал себе имя того человека, который нас встретил.
– Джером Скинер, – проговорил он задумчиво, – что же, попробую разузнать о нем получше…
Этой же ночью мы все стали обсуждать создавшееся положение, но так ни к чему и не пришли. В конце концов Мишель сказал:
– Ладно. Если вы с Розалиндой уверены, что в округе не произошло ничего подозрительного, значит, все связано с тем… Скинером (он не произнес имя по буквам, а мгновенно передал его образ). Если все дело действительно в нем, он наверняка должен был поделиться своими подозрениями с инспектором своего округа, а тот, в свою очередь, передать обычный рапорт инспектору вашего. В этом случае несколько человек так или иначе кое-что знают, и вопросы начнут задавать здесь о Кэтрин и Салли. Плохо, что сейчас все начеку из-за этих чертовых слухов о готовящемся набеге из Джунглей… Словом, так, завтра я выясню здесь у себя, что смогу, и сразу дам вам знать.
– Но что нам делать? – спросила Розалинда.
– Сейчас ничего, – твердо сказал Мишель, – если мы верно угадали причину, то по степени подозрительности мы все делимся на три группы. Первая – Кэтрин и Салли, вторая – ты, Дэвид, и Петра, ну, и последняя – мы трое: я, Марк и Рэйчел. Ведите себя, как ни в чем не бывало, чтобы не спровоцировать их на поспешные меры. Если дело дойдет до следствия, будем придуриваться, как решили раньше. Самая большая опасность для нас – Петра. Если они возьмутся за нее как следует, то из ребенка, конечно, все вытянут… Она слишком мала и лгать не сумеет. Тогда дело может кончиться стерилизацией и Джунглями для нас всех… Итак, зарубите себе на носу: главное – Петра. До нее они не должны добраться. Может, ее и никто не подозревает, но она была там в лесу, значит, не исключено, что кому-нибудь придет в голову… Тогда придется плюнуть на все и бежать. Во всяком случае, Дэви, ты ни при каких обстоятельствах не должен допустить, чтобы ее стали допрашивать. Если придется кого-то убить – убей! И не вздумай колебаться! Учти, они колебаться не будут! Имей в виду, если уж все начнется, они нас – сразу или постепенно – уничтожат! И наконец, последнее. Если случится самое худшее, и они доберутся до Петры… Лучше уж убить ее самим, чем дать им стерилизовать ее и бросить где-нибудь в Джунглях… Вы поняли? Если кто-то не согласен…
Все согласились, не дав ему закончить. Мне было больно даже подумать об этом, но когда я представил себе Петру, искалеченную и брошенную в Джунглях, я тоже согласился с Мишелем.
– Ну что ж, тогда вроде все, – сказал он, – на всякий случай вы четверо вместе с Петрой будьте наготове. Может быть, придется бежать.
На этом разговор закончился. К тому, что он сказал, трудно было что-нибудь добавить. Любое неосторожное движение кого-нибудь из нас неминуемо навлекло бы беду на всех. Рассудили мы все верно. Не повезло нам только в одном: узнай мы обо всех этих подозрениях дня на три раньше, все могло повернуться иначе…
ГЛАВА 12
Точные и предельно ясные указания Мишеля превратили угрозу нашего разоблачения из чего-то отдаленного и расплывчатого в надвигающуюся реальность. Его слова подействовали на меня сильнее, чем разговор с Акселем. Я вдруг ясно понял, что в один прекрасный день мы неминуемо столкнемся с ситуацией, которая уже не разрешится так благополучно, как разрешались все предыдущие.
Я знал, что Мишель давно уже предчувствовал надвигающуюся опасность, а сегодня я и сам заразился этим предчувствием. Прежде чем лечь спать, я кое-что приготовил: рядом с кроватью положил лук со стрелами, сумку с хлебом и сыром. Утром я решил начать потихоньку собирать теплую одежду, ботинки и другие вещи, которые могут понадобиться, и уже прикидывал, куда бы до поры до времени все это прятать, чтобы оно было не в доме, но в каком-нибудь сухом и надежном месте под рукой.
Да, ведь нам еще нужна одежда для Петры, и связка одеял, и в чем держать питьевую воду, и…
Перебирая в уме все необходимое, я не заметил, как уснул…
Часа через три, не больше, меня разбудил звук отодвигаемой щеколды в моей комнате. Луны в эту ночь не было, но в темноте я сразу разглядел крохотную фигурку Петры в белой рубашонке у двери.
– Дэви, – прошептала она, – Розалинда…
Она могла не продолжать. Розалинда буквально ворвалась в мою сонную голову.
– Дэви! – услышал я. – Дэви! Мы должны немедленно бежать! Они схватили Салли и Кэтрин!…
Сразу вслед за ней в сознание мое вторгся Мишель.
– Не теряйте времени! Может быть, его у вас уже и не осталось. Все случилось неожиданно! Если бы они знали чуть больше, они тотчас бы отправили людей, чтобы схватить вас. К Кэтрин и Салли они явились минут десять назад. Торопитесь!…
– Я встречу вас за мельницей. Торопись, Дэви! – сказала Розалинда.
Я обратился к Петре на словах:
– Как можно быстрее одевайся. Только потихоньку.
Она наверняка почти ничего не поняла из нашего торопливого разговора, но явно уловила нашу тревогу. Молча кивнув, она исчезла в темном проеме двери. Я быстро натянул одежду и свернул одеяла со своей постели в узел. Потом на ощупь, не зажигая лампы, нашел лук и стрелы, сумку с едой и вышел из комнаты.
Петра была почти готова. Я схватил наугад первую попавшуюся одежду из ее сундучка и засунул в узел с одеялами.
– Башмаки пока не надевай, – прошептал я. – Держи их в руках и иди тихонько, на цыпочках, как кошка.
Мы вышли во двор и только там обулись. Петра хотела что-то сказать, но я приложил палец к губам и нарисовал ей Шебу – самую резвую нашу кобылу. Она кивнула, и мы на цыпочках побежали к конюшне. Только я открыл дверь в стойло, как услышал вдалеке какой-то звук и замер.
– Лошади… Это лошади скачут… прошептала Петра.
В самом деле, было слышно, как вдалеке проскакали лошади, позвякивая уздечками. Шеба была расседлана, но искать седло и уздечку не было времени. Мы вывели ее во двор, положили ей на спину тюк с одеялами и кое-как на него уселись. Места для Петры впереди меня не было, и она села сзади, обхватив меня ручонками. Почти без звука мы выехали со двора и двинулись по тропинке к берегу реки. Между тем конский топот и храп были слышны уже совсем рядом с нашим домом.
– Ты здесь? – окликнул я Розалинду.
– Я здесь уже минут десять, – тут же отозвалась она. – У меня все готово. Мы изо всех сил старались с тобой связаться… К счастью, Петра проснулась вовремя.
Петра услыхала, что речь идет о ней, и возбужденно вмешалась, спрашивая, в чем дело. Как обычно в таких случаях, в голове у меня что-то бухнуло, а перед глазами поплыли разноцветные круги.
– Тише, родная!! – взмолилась Розалинда. – Пожалуйста, тише!
– она переждала, пока утихнет сила удара, и сказала – Скоро мы тебе все расскажем. Салли! Кэтрин! – позвала она девушек.
Они тут же ответили:
– Нас привели к инспектору. Мы ничего не понимаем и ни о чем таком никогда не слышали. Верно?
Мишель и Розалинда в один голос подтвердили, что держаться надо именно так.
– Мы, пожалуй, лучше закроемся от вас, – сказала Салли, – так нам будет легче им врать. Не пытайтесь говорить с нами, слышите?
– Хорошо… Но мы для вас открыты, – сказала им Розалинда. – Быстрее, Дэви, – переключилась она на меня. – На ферме зажглись огни.
– Да-да, мы идем, – отозвался я. – В темноте они не сразу сообразят, по какой дороге мы поехали.
– Они сразу зайдут в конюшню и поймут, что вы где-то неподалеку. Быстрее!
Я оглянулся назад. В окнах нашего дома зажегся свет, и лампы ходили ходуном в чьих-то руках. Мы услыхали чей-то окрик, когда были уже на берегу реки. Теперь можно было пустить лошадь рысью, а еще через полмили спустя – галопом. Вскоре мы подъехали к мельнице, я уловил чувство облегчения у Розалинды и понял, что она где-то рядом – чуть-чуть впереди нас. Мы опять пустились рысью, и вскоре я услышал впереди хруст ветвей. Я поехал на этот звук и увидел Розалинду, поджидавшую нас, да не одну, а с парой гигантских лошадей ее отца. На спине у каждого из громадных животных, возвышавшихся над нами, как башни, были по две большие корзины. Розалинда стояла в одной из корзин с натянутым луком наготове.
Я подъехал ближе, и она наклонилась посмотреть, что я с собой прихватил.
– Давай сюда одеяла. Что там у тебя в сумке? – спросила она. – Это все, что ты успел взять? – в тоне ее чувствовался укор.
– У меня не было времени на сборы.
Она быстро устроила из моих одеял что-то вроде мягкого седла между двумя корзинами. Я поднял Петру над головой так, чтобы она дотянулась до рук Розалинды, и та усадила ее на одеяла.
– Мы с ней будем здесь, – сказала Розалинда, – а для тебя есть место с другой стороны – в левой корзине. Оттуда можно стрелять с левой руки.
Она ловко бросила из своей корзины на спину громадной лошади что-то вроде веревочного стремени, и оно повисло на крупе животного так, что я, хотя и с трудом, мог дотянуться до него. Я слез с Шебы, повернул ее мордой к дому и шлепнул по крупу. Она тотчас же ускакала. Потом я осторожно влез в корзину, и как только я вынул ногу из самодельного стремени, Розалинда быстро втянула его наверх. Потом она взяла в руки повод, и, прежде чем я устроился в своей корзине, мы рывком тронулись с места.
Некоторое время мы ехали рысью по широкой проторенной дороге, а потом свернули на более узкую, вдоль ручья. Там, где ручей пересекался с другим, мы снова повернули и поехали вдоль второго ручья. Проехав полмили, мы опять свернули и двинулись вдоль третьего ручья, и так повторялось еще несколько раз, пока земля под копытами лошадей не стала тверже. Копыта зацокали по камням, и я понял, что у Розалинды был заранее продуманный маршрут, запутывающий наши следы. Вероятно, эта мысль донеслась до нее. Она сразу отозвалась, причем несколько холодновато:
– Жаль, что ты спал вместо того, чтобы хоть немного поразмыслить о нашем будущем.
– Я первый узнал, что нам грозит опасность, – стал оправдываться я, – но я и думать не мог, что это случится так скоро…
– И поэтому, когда я изо всех сил старалась связаться с тобой, ты преспокойно храпел. Мы с матерью целых два часа набивали эти чертовы корзины съестным, а ты в это время спал сном праведника!
– С матерью? – переспросил я. – Она что, знает?!
– Кое-что знает, а кое о чем давно догадывалась. Не знаю, правда, что она обо всем этом думает, мы никогда с ней об этом не говорили… Может, ей казалось, что если молчать и делать вид, что все нормально, то этого как бы и нет… Словом, когда я вечером сказала, что, возможно, мне придется срочно уехать, она не удивилась… Только расплакалась. У меня такое чувство, что она исподволь давно готовила себя к тому, что в один прекрасный день ей придется помочь мне скрыться… Когда этот день настал, она помогла…
Я стал думать об этом и никак не мог представить себе свою мать, делающую то же самое ради Петры. А ведь она плакала тайком, когда выгнала тетю Харриет… А та и вовсе была готова на преступление ради дочки… Как, впрочем, и мать Софи…
Я ехал и думал о том, что сейчас чувствует моя мать… Радуется ли она втайне, что я увез Петру, или сожалеет об этом?…
Мы по-прежнему петляли по заранее намеченному Розалиндой пути. Камней и ручейков под копытами лошадей становилось все больше и больше, пока мы, наконец, не выехали на берег реки и не повернули к лесу. Еще давным-давно мы условились в случае побега пробираться к юго-западу. Здесь нам можно было почти не опасаться, что кто-то нападет на след лошадей-гигантов. В этом направлении мы и двигались, пока не начало рассветать. Тогда мы въехали в самую чащу, нашли там поляну с сочной травой для лошадей и распрягли их, чтобы они могли попастись. Сами мы позавтракали хлебом с сыром. Розалинда сказала:
– Раз уж ты так хорошо выспался, сейчас твоя очередь бодрствовать.
Они с Петрой устроились поудобнее в одеялах и почти сразу заснули. Я присел на землю, положил лук на колени и с полдюжины стрел под правую руку. Кроме пения птиц, да треска сучьев под лапами какого-нибудь зверька, да еще неторопливого хрумканья лошадей, ничего кругом не было слышно. Взошло солнце, и стало теплее. Время от времени, чтобы не задремать, я вставал и обходил поляну с луком наготове.
Через несколько часов я услышал Мишеля.
– Где вы сейчас? – спросил он меня.
Я объяснил.
– Куда собираетесь двигаться?
– На юго-запад, – сказал я ему. – Ехать ночью, а днем спать.
Он согласился, что это самое разумное, но добавил:
– Из-за этих чертовых слухов о готовящемся набеге Джунглей в лесу будет полно дураков с оружием. Не знаю, стоило ли брать этих здоровенных лошадей. Если их кто-нибудь увидит, слух разнесется как пожар. Одного следа будет достаточно…
– По быстроте они, может, и не лучше обычных, – возразил я, – но зато они намного выносливее.
– Да, это может тебе пригодиться, – подумав, согласился он, – и вообще тебе придется… придется что-то придумать. Если честно, то я даже боюсь загадывать. Марк тоже пока вне подозрений… Но они здорово напуганы. Собираются послать за вами погоню. Я постараюсь вызваться в один из отрядов и скажу им, будто слышал, что вы двинулись на юго-восток. Когда они поймут, что ошиблись, Марк постарается увлечь их на северо-запад… Если вас кто-нибудь засечет, ни под каким видом не давай ему уйти. Только без выстрелов! Есть приказ не пользоваться ружьями, и выстрел сразу наведет их на след!
– Да у нас и ружей-то нет, – сказал я.
– Тем лучше, у тебя не будет искушения… Кстати, они-то уверены, что ружье у вас есть…
С самого начала я твердо решил ружье с собой не брать. Бьют они, конечно, дальше чем стрелы, но стрелы бесшумны и можно успеть выстрелить раз десять, пока ружье перезарядишь хотя бы дважды.
Тут в наш разговор вмешался Марк.
– Я вас слышал, – сказал он, – и наплету им, если будет нужно, про северо-запад.
– Хорошо, только не спеши с этим, пока я не дам тебе знать, – ответил Мишель и снова переключился на меня – Розалинда спит? Скажи ей, чтобы связалась со мной, когда проснется.
После этого он отключился. Еще несколько часов я бродил с луком по поляне, потом разбудил Розалинду. Петра крепко спала, я лег рядом с ней и через секунду уже спал.
Спал я, наверно очень чутко, а может, просто случайно услышал во сне Розалинду.
– Я убила его, Мишель!… Он… он мертв!… – мысли ее были путаные и неясные.
– Розалинда, успокойся! – услышал я спокойный голос Мишеля. – У тебя не было другого выхода, слышишь? Ты должна была это сделать! Пойми, это война! Не на жизнь, а на смерть, и не мы ее начали. У нас есть такое же право жить, как и у них. Ты не должна сейчас терзаться!…
– Что случилось? – спросил я, не понимая ничего.
Они или не услышали меня, или просто не захотели отвлекаться. Я огляделся вокруг: Петра по-прежнему мирно спала, лошади паслись неподалеку. Я снова услышал Мишеля.
– Спрячь его, Розалинда! Найди где-нибудь яму, свали его туда и засыпь листьями!
Розалинда сумела побороть тревогу и отчаяние и согласилась с ним. Я встал, подхватил лук и пошел ее искать. Как только я пересек поляну, мне пришло в голову, что Петра осталась без присмотра, и дальше двинуться я не рискнул.
Через несколько минут из чащи, пошатываясь, вышла Розалинда. Она шла очень медленно, еле переставляя ноги и одновременно механически очищая стрелу от чего-то пригоршней листьев.
– Что случилось? – с тревогой спросил я.
Она, казалось, совершенно потеряла контроль над собой и своими мыслями. В голове у нее был полный сумбур и отчаяние. Подойдя ближе, она сказала мне словами:
– Это был мужчина… Он пошел по следу наших лошадей. Я видела, как он шел по следу. Мишель сказал, чтобы я… Ох, Дэви, я не хотела! Но что мне оставалось делать?!
Ее глаза были полны слез. Я обнял ее и дал выплакаться у меня на плече. Чем я мог ее утешить? Только повторить то, что сказал Мишель…
Мы медленно пошли к нашей стоянке, она уселась возле спящей Петры, и я спросил:
– А что с его лошадью? Она убежала?
– Не знаю… – она передернула плечами. – Наверно, она у него была, но когда я его увидела, он шел пешком…
Я подумал, что надо было бы вернуться и посмотреть, не оставил ли он где-нибудь неподалеку привязанную лошадь. Я прошел назад примерно с полмили, но нигде не нашел ни лошади, ни хотя бы следов ее копыт – следы наших гигантов в счет не шли, их нельзя было спутать ни с какими другими. Когда я вернулся к стоянке, Петра уже проснулась и весело болтала с Розалиндой.
Время шло к полудню. От Мишеля и остальных ничего не было слышно. Несмотря на то, что произошло, лучше все-таки было оставаться здесь до темноты, и мы ждали ночи…
Где-то около полудня мы услышали… Это была не мысль, у этого не было очертаний, это была страшная боль, напоминающая об агонии. Петра вскочила и с плачем уткнулась Розалинде в колени. Излучаемое страдание было настолько сильным, что причиняло боль и нам. Мы с Розалиндой в страхе смотрели друг на друга, руки у меня дрожали, у нее тоже. Шок был таким сильным, что мы даже не могли разобрать, от кого из наших он исходит.
Через несколько секунд был опять всплеск боли, стыда и какого-то полного опустошения, но теперь мы отчетливо уловили от кого это шло… Без сомнения, это была Кэтрин. Розалинда впилась ногтями мне в руку, и мы терпели, пока вспышка боли не потускнела и не исчезла совсем.
Через какое-то время мы услышали Салли. От нее исходили волны любви и сострадания к Кэтрин, смешанные с ужасом. К нам она обращалась и с ужасом, и со стыдом:
– Что они сделали с Кэтрин!! Господи, что они с ней сделали!… Ох, Кэт!… Вы не должны ее винить, слышите!! Не должны… Если бы вы знали, как они ее пытали!… Никто из нас не выдержал бы… Она теперь без сознания… Она нас не слышит… Кэт! Кэт, милая!… – Ее мысли потеряли конкретные очертания и превратились в сгусток боли и отчаяния.
Потом мы услыхали Мишеля. Никогда еще в жизни мне не доводилось сталкиваться с такой яростью, хотя он и сдерживался изо всех сил.
– Это война… Война! – буквально выдавил он, стараясь сдерживать злобу и ярость. – Рано или поздно я убью тех, кто это сделал! Я буду не я, если не убью!
После этого мы не слышали никого больше часа. За это время мы, как могли, постарались успокоить Петру. Она не много поняла из нашего разговора, но безошибочно уловила боль и страдание Кэтрин. Для ребенка этого было достаточно, чтобы испугаться до смерти.
Через час с лишним мы услышали Салли.
– Кэтрин во всем призналась… Во всем, – она говорила с трудом, словно принуждая себя. – Я… Я тоже все подтвердила. Они все равно бы меня заставили. Я… Я не могла на это смотреть. Раскаленные иглы! И… все остальное… Я не могла! Простите меня! Ради бога, простите нас!…
– Салли, детка, – вмешался Мишель, – вас никто не винит! Ни тебя, ни Кэтрин, поверь мне! Мы… Мы все понимаем, но мы должны знать, что вы им сказали. Что они теперь знают?
– Э-э, нет, Дэви, – протянул Аксель, – этот список – список официальных отклонений – в любой момент может и дополниться. Ты пойми, они ведь не могли предугадать, что может произойти в смысле отклонения? Какая может возникнуть новая мутация. И долг инспектора в том и состоит, чтобы внимательно наблюдать за всеми в округе, и если что-то покажется ему подозрительным, он обязан произвести расследование. Это и есть его работа.
– Мы уже обдумали, что нам делать, если нас заподозрят, – сказал я ему. – Ведь тот, кто станет задавать нам вопросы, даже не будет знать, что он ищет. И нам остается лишь «не понимать», о чем, собственно, идет речь. Если Джо или кто-то еще и подозревают нас в чем-то, то они даже не могут никому объяснить, в чем именно.
Кажется, мне не удалось до конца убедить Акселя.
– Ну хорошо, допустим, что так, – сказал он. – А как насчет Рэйчел? Она ведь здорово переживает из-за сестры… Не могла ли она…
– Нет! – твердо сказал я. – Рассказав про всех нас, она не могла бы выгородить себя. Кроме того, если бы она и попыталась что-то скрыть от нас, мы бы все равно это знали! Понимаешь, мне трудно объяснить тебе… Но лгать в этом…
– Ладно, – оборвал он меня. – Ну, а если Петра что-то болтает?
– Как ты узнал?! Про Петру?… – изумленно вымолвил я. – Ведь я никогда… Ни единым словом тебе не…
– Выходит, я угадал, – усмехнулся он. – Она тоже из ваших. Я так и думал…
– Откуда ты узнал? – уже с тревогой спросил я. – Она… сама тебе сказала?
– Нет-нет, – заверил он меня, видя, что я очень испуган. – Узнал я, можно сказать случайно. В каком-то смысле мне тут помогла… Анна. Я ведь говорил тебе, Дэви, что ее свадьба с тем парнем – затея опасная. Есть, знаешь ли, такие женщины, которые не успокоятся, пока не станут тряпкой, о которую мужчина вытирает ноги. Для них весь смысл жизни в том, чтобы был над ними хозяин. Анна была из этой породы.
– Ты… хочешь сказать, что она ему все… о себе? – пробормотал я.
– Будь уверен, – твердо сказал он. – И не только о себе, а о вас всех!
– Быть того не может! – вырвалось у меня.
– Уж будь уверен, мальчик, – вздохнул он. – Зря я бы не стал… Ты пойми меня правильно, Дэви, может, она и не хотела говорить про всех – сказала о себе, а остальное уж он из нее сам вытянул. Но так или иначе, он все знал, можешь мне поверить!
– Даже… Даже если и так, откуда тебе это известно? – спросил я, чувствуя подступающую дурноту.
Он задумался.
– Чтобы объяснить тебе это, придется кое-что рассказать. – Он помолчал, потом глянул на меня исподлобья, словно что-то прикидывая, и наконец решился – Был когда-то в Риго припортовый кабак. Небольшой такой погребок, его держал один человек – Гроуф его звали… Загребал он деньгу будь здоров. Так вот, прислугой у него в этом кабаке были пятеро – двое мужчин и три женщины. И делали эти пятеро все, понимаешь, все, что он скажет!… Ему достаточно было шепнуть одно словечко кому надо, и один из мужчин был бы тут же вздернут на виселице за подстрекательство к бунту на корабле, а двое женщин – за убийство. Уж не знаю, чем он держал остальных, но держал крепко… Заставлял женщин принимать «гостей» – моряков, а все, что они получали, клал себе в карман… Видел я и как он с ними обращался… А главное, как смотрел на них – с каким злорадством!… Да, он крепко их держал, и они это знали! И он знал, что они знают… Ему стоило мигнуть, и они бы в пляс пустились!
Аксель на секунду замолк и усмехнулся.
– Никогда не думал, что увижу когда-нибудь еще такой взгляд! Да еще где?! В нашей церкви, Дэви! Это было написано на его физиономии – его! Как он смотрел на тебя, на Розалинду, а потом и на Петру! Да, еще и на Рэйчел, конечно…
– Но… дядя, только по одному взгляду… Ты ведь мог и ошибиться… – пробормотал я.
– Нет, Дэви! Это ни с чем не спутаешь. Этот взгляд я хорошо запомнил! Когда я увидел Алана там, в церкви, я словно снова очутился в том кабаке, в Риго… А потом, если я ошибся, скажи на милость, как я мог узнать про Петру?
– Что же ты сделал? – машинально спросил я. – Что было дальше?
– Дальше? – переспросил он. – Я вернулся из церкви, подумал, вспомнил, какую расчудесную жизнь устроил себе этот парень – Гроуф – ну, и еще кое о чем, и… Натянул тетиву поновей и покрепче на свой старый лук.
– Так это ты?! – изумленно воскликнул я.
– Другого выхода не было, Дэви. Я, конечно, понимал, что Анна подумает на кого-то из вас, а может, и на всех вместе. Но она ведь не могла выдать вас, не выдав при этом и себя с сестрой. Риск, понятно, был, но… другого выхода не было!
– Если б ты только знал, какой риск! – сказал я, придя в себя после его рассказа, и коротко пересказал ему то, что было в предсмертной записке Анны к инспектору.
– Честно говоря, не думал я, что до этого дойдет, – покачал он головой, – но все равно… Все равно это нужно было сделать. И… быстро. Алан был не дурак, он знал, на что шел. И наверняка оставил бы где-нибудь письменное доказательство, чтобы его вскрыли в случае его смерти. И уж, конечно, дал бы вам знать об этом, так что руки бы у вас были уже связаны. Пойми, тогда вам бы пришлось совсем худо!
Чем дальше я прокручивал в уме всю ситуацию, тем яснее я понимал, к а к худо нам бы пришлось.
– Но ведь ты… сам здорово рисковал… – пробормотал я.
– Да что ты! – он махнул рукой, – разве можно сравнить, чем рисковал я и чем вы?! Ладно, хватит об этом.
– Но теперешние дела, – вернулся я к тому, с чего мы начали, – никак не могут быть связаны с… Аланом. Сколько времени уже прошло с тех пор…
– Да, пожалуй, – согласился со мной Аксель, – да и не такое это дело, чтобы он стал посвящать еще кого-то… Я вот что думаю: вряд ли они знают многое, иначе давно уже началось бы следствие. Но чтобы начать следствие, нужны прямые улики. Инспектор побоится остаться с носом, особенно когда дело касается твоего отца или Мортона. И все же, что-то им в голову запало…
Я подумал об истории с Петрой и с ее пони в лесу. Аксель знал, конечно, что тогда на девчушку напал зверь и растерзал пони, но подробностей мы ему не рассказывали. Мы верили ему во всем, как никому другому, но… все же, чем меньше он знает, тем меньше придется ему скрывать, если, не дай бог, что случится. И потом, дело ведь касалось Петры – совсем еще ребенка… Но теперь он уже знал о ней, и я рассказал ему все. Ему, как и мне, этот эпизод не показался таким уж зловещим, но он все-таки записал себе имя того человека, который нас встретил.
– Джером Скинер, – проговорил он задумчиво, – что же, попробую разузнать о нем получше…
Этой же ночью мы все стали обсуждать создавшееся положение, но так ни к чему и не пришли. В конце концов Мишель сказал:
– Ладно. Если вы с Розалиндой уверены, что в округе не произошло ничего подозрительного, значит, все связано с тем… Скинером (он не произнес имя по буквам, а мгновенно передал его образ). Если все дело действительно в нем, он наверняка должен был поделиться своими подозрениями с инспектором своего округа, а тот, в свою очередь, передать обычный рапорт инспектору вашего. В этом случае несколько человек так или иначе кое-что знают, и вопросы начнут задавать здесь о Кэтрин и Салли. Плохо, что сейчас все начеку из-за этих чертовых слухов о готовящемся набеге из Джунглей… Словом, так, завтра я выясню здесь у себя, что смогу, и сразу дам вам знать.
– Но что нам делать? – спросила Розалинда.
– Сейчас ничего, – твердо сказал Мишель, – если мы верно угадали причину, то по степени подозрительности мы все делимся на три группы. Первая – Кэтрин и Салли, вторая – ты, Дэвид, и Петра, ну, и последняя – мы трое: я, Марк и Рэйчел. Ведите себя, как ни в чем не бывало, чтобы не спровоцировать их на поспешные меры. Если дело дойдет до следствия, будем придуриваться, как решили раньше. Самая большая опасность для нас – Петра. Если они возьмутся за нее как следует, то из ребенка, конечно, все вытянут… Она слишком мала и лгать не сумеет. Тогда дело может кончиться стерилизацией и Джунглями для нас всех… Итак, зарубите себе на носу: главное – Петра. До нее они не должны добраться. Может, ее и никто не подозревает, но она была там в лесу, значит, не исключено, что кому-нибудь придет в голову… Тогда придется плюнуть на все и бежать. Во всяком случае, Дэви, ты ни при каких обстоятельствах не должен допустить, чтобы ее стали допрашивать. Если придется кого-то убить – убей! И не вздумай колебаться! Учти, они колебаться не будут! Имей в виду, если уж все начнется, они нас – сразу или постепенно – уничтожат! И наконец, последнее. Если случится самое худшее, и они доберутся до Петры… Лучше уж убить ее самим, чем дать им стерилизовать ее и бросить где-нибудь в Джунглях… Вы поняли? Если кто-то не согласен…
Все согласились, не дав ему закончить. Мне было больно даже подумать об этом, но когда я представил себе Петру, искалеченную и брошенную в Джунглях, я тоже согласился с Мишелем.
– Ну что ж, тогда вроде все, – сказал он, – на всякий случай вы четверо вместе с Петрой будьте наготове. Может быть, придется бежать.
На этом разговор закончился. К тому, что он сказал, трудно было что-нибудь добавить. Любое неосторожное движение кого-нибудь из нас неминуемо навлекло бы беду на всех. Рассудили мы все верно. Не повезло нам только в одном: узнай мы обо всех этих подозрениях дня на три раньше, все могло повернуться иначе…
ГЛАВА 12
Точные и предельно ясные указания Мишеля превратили угрозу нашего разоблачения из чего-то отдаленного и расплывчатого в надвигающуюся реальность. Его слова подействовали на меня сильнее, чем разговор с Акселем. Я вдруг ясно понял, что в один прекрасный день мы неминуемо столкнемся с ситуацией, которая уже не разрешится так благополучно, как разрешались все предыдущие.
Я знал, что Мишель давно уже предчувствовал надвигающуюся опасность, а сегодня я и сам заразился этим предчувствием. Прежде чем лечь спать, я кое-что приготовил: рядом с кроватью положил лук со стрелами, сумку с хлебом и сыром. Утром я решил начать потихоньку собирать теплую одежду, ботинки и другие вещи, которые могут понадобиться, и уже прикидывал, куда бы до поры до времени все это прятать, чтобы оно было не в доме, но в каком-нибудь сухом и надежном месте под рукой.
Да, ведь нам еще нужна одежда для Петры, и связка одеял, и в чем держать питьевую воду, и…
Перебирая в уме все необходимое, я не заметил, как уснул…
Часа через три, не больше, меня разбудил звук отодвигаемой щеколды в моей комнате. Луны в эту ночь не было, но в темноте я сразу разглядел крохотную фигурку Петры в белой рубашонке у двери.
– Дэви, – прошептала она, – Розалинда…
Она могла не продолжать. Розалинда буквально ворвалась в мою сонную голову.
– Дэви! – услышал я. – Дэви! Мы должны немедленно бежать! Они схватили Салли и Кэтрин!…
Сразу вслед за ней в сознание мое вторгся Мишель.
– Не теряйте времени! Может быть, его у вас уже и не осталось. Все случилось неожиданно! Если бы они знали чуть больше, они тотчас бы отправили людей, чтобы схватить вас. К Кэтрин и Салли они явились минут десять назад. Торопитесь!…
– Я встречу вас за мельницей. Торопись, Дэви! – сказала Розалинда.
Я обратился к Петре на словах:
– Как можно быстрее одевайся. Только потихоньку.
Она наверняка почти ничего не поняла из нашего торопливого разговора, но явно уловила нашу тревогу. Молча кивнув, она исчезла в темном проеме двери. Я быстро натянул одежду и свернул одеяла со своей постели в узел. Потом на ощупь, не зажигая лампы, нашел лук и стрелы, сумку с едой и вышел из комнаты.
Петра была почти готова. Я схватил наугад первую попавшуюся одежду из ее сундучка и засунул в узел с одеялами.
– Башмаки пока не надевай, – прошептал я. – Держи их в руках и иди тихонько, на цыпочках, как кошка.
Мы вышли во двор и только там обулись. Петра хотела что-то сказать, но я приложил палец к губам и нарисовал ей Шебу – самую резвую нашу кобылу. Она кивнула, и мы на цыпочках побежали к конюшне. Только я открыл дверь в стойло, как услышал вдалеке какой-то звук и замер.
– Лошади… Это лошади скачут… прошептала Петра.
В самом деле, было слышно, как вдалеке проскакали лошади, позвякивая уздечками. Шеба была расседлана, но искать седло и уздечку не было времени. Мы вывели ее во двор, положили ей на спину тюк с одеялами и кое-как на него уселись. Места для Петры впереди меня не было, и она села сзади, обхватив меня ручонками. Почти без звука мы выехали со двора и двинулись по тропинке к берегу реки. Между тем конский топот и храп были слышны уже совсем рядом с нашим домом.
– Ты здесь? – окликнул я Розалинду.
– Я здесь уже минут десять, – тут же отозвалась она. – У меня все готово. Мы изо всех сил старались с тобой связаться… К счастью, Петра проснулась вовремя.
Петра услыхала, что речь идет о ней, и возбужденно вмешалась, спрашивая, в чем дело. Как обычно в таких случаях, в голове у меня что-то бухнуло, а перед глазами поплыли разноцветные круги.
– Тише, родная!! – взмолилась Розалинда. – Пожалуйста, тише!
– она переждала, пока утихнет сила удара, и сказала – Скоро мы тебе все расскажем. Салли! Кэтрин! – позвала она девушек.
Они тут же ответили:
– Нас привели к инспектору. Мы ничего не понимаем и ни о чем таком никогда не слышали. Верно?
Мишель и Розалинда в один голос подтвердили, что держаться надо именно так.
– Мы, пожалуй, лучше закроемся от вас, – сказала Салли, – так нам будет легче им врать. Не пытайтесь говорить с нами, слышите?
– Хорошо… Но мы для вас открыты, – сказала им Розалинда. – Быстрее, Дэви, – переключилась она на меня. – На ферме зажглись огни.
– Да-да, мы идем, – отозвался я. – В темноте они не сразу сообразят, по какой дороге мы поехали.
– Они сразу зайдут в конюшню и поймут, что вы где-то неподалеку. Быстрее!
Я оглянулся назад. В окнах нашего дома зажегся свет, и лампы ходили ходуном в чьих-то руках. Мы услыхали чей-то окрик, когда были уже на берегу реки. Теперь можно было пустить лошадь рысью, а еще через полмили спустя – галопом. Вскоре мы подъехали к мельнице, я уловил чувство облегчения у Розалинды и понял, что она где-то рядом – чуть-чуть впереди нас. Мы опять пустились рысью, и вскоре я услышал впереди хруст ветвей. Я поехал на этот звук и увидел Розалинду, поджидавшую нас, да не одну, а с парой гигантских лошадей ее отца. На спине у каждого из громадных животных, возвышавшихся над нами, как башни, были по две большие корзины. Розалинда стояла в одной из корзин с натянутым луком наготове.
Я подъехал ближе, и она наклонилась посмотреть, что я с собой прихватил.
– Давай сюда одеяла. Что там у тебя в сумке? – спросила она. – Это все, что ты успел взять? – в тоне ее чувствовался укор.
– У меня не было времени на сборы.
Она быстро устроила из моих одеял что-то вроде мягкого седла между двумя корзинами. Я поднял Петру над головой так, чтобы она дотянулась до рук Розалинды, и та усадила ее на одеяла.
– Мы с ней будем здесь, – сказала Розалинда, – а для тебя есть место с другой стороны – в левой корзине. Оттуда можно стрелять с левой руки.
Она ловко бросила из своей корзины на спину громадной лошади что-то вроде веревочного стремени, и оно повисло на крупе животного так, что я, хотя и с трудом, мог дотянуться до него. Я слез с Шебы, повернул ее мордой к дому и шлепнул по крупу. Она тотчас же ускакала. Потом я осторожно влез в корзину, и как только я вынул ногу из самодельного стремени, Розалинда быстро втянула его наверх. Потом она взяла в руки повод, и, прежде чем я устроился в своей корзине, мы рывком тронулись с места.
Некоторое время мы ехали рысью по широкой проторенной дороге, а потом свернули на более узкую, вдоль ручья. Там, где ручей пересекался с другим, мы снова повернули и поехали вдоль второго ручья. Проехав полмили, мы опять свернули и двинулись вдоль третьего ручья, и так повторялось еще несколько раз, пока земля под копытами лошадей не стала тверже. Копыта зацокали по камням, и я понял, что у Розалинды был заранее продуманный маршрут, запутывающий наши следы. Вероятно, эта мысль донеслась до нее. Она сразу отозвалась, причем несколько холодновато:
– Жаль, что ты спал вместо того, чтобы хоть немного поразмыслить о нашем будущем.
– Я первый узнал, что нам грозит опасность, – стал оправдываться я, – но я и думать не мог, что это случится так скоро…
– И поэтому, когда я изо всех сил старалась связаться с тобой, ты преспокойно храпел. Мы с матерью целых два часа набивали эти чертовы корзины съестным, а ты в это время спал сном праведника!
– С матерью? – переспросил я. – Она что, знает?!
– Кое-что знает, а кое о чем давно догадывалась. Не знаю, правда, что она обо всем этом думает, мы никогда с ней об этом не говорили… Может, ей казалось, что если молчать и делать вид, что все нормально, то этого как бы и нет… Словом, когда я вечером сказала, что, возможно, мне придется срочно уехать, она не удивилась… Только расплакалась. У меня такое чувство, что она исподволь давно готовила себя к тому, что в один прекрасный день ей придется помочь мне скрыться… Когда этот день настал, она помогла…
Я стал думать об этом и никак не мог представить себе свою мать, делающую то же самое ради Петры. А ведь она плакала тайком, когда выгнала тетю Харриет… А та и вовсе была готова на преступление ради дочки… Как, впрочем, и мать Софи…
Я ехал и думал о том, что сейчас чувствует моя мать… Радуется ли она втайне, что я увез Петру, или сожалеет об этом?…
Мы по-прежнему петляли по заранее намеченному Розалиндой пути. Камней и ручейков под копытами лошадей становилось все больше и больше, пока мы, наконец, не выехали на берег реки и не повернули к лесу. Еще давным-давно мы условились в случае побега пробираться к юго-западу. Здесь нам можно было почти не опасаться, что кто-то нападет на след лошадей-гигантов. В этом направлении мы и двигались, пока не начало рассветать. Тогда мы въехали в самую чащу, нашли там поляну с сочной травой для лошадей и распрягли их, чтобы они могли попастись. Сами мы позавтракали хлебом с сыром. Розалинда сказала:
– Раз уж ты так хорошо выспался, сейчас твоя очередь бодрствовать.
Они с Петрой устроились поудобнее в одеялах и почти сразу заснули. Я присел на землю, положил лук на колени и с полдюжины стрел под правую руку. Кроме пения птиц, да треска сучьев под лапами какого-нибудь зверька, да еще неторопливого хрумканья лошадей, ничего кругом не было слышно. Взошло солнце, и стало теплее. Время от времени, чтобы не задремать, я вставал и обходил поляну с луком наготове.
Через несколько часов я услышал Мишеля.
– Где вы сейчас? – спросил он меня.
Я объяснил.
– Куда собираетесь двигаться?
– На юго-запад, – сказал я ему. – Ехать ночью, а днем спать.
Он согласился, что это самое разумное, но добавил:
– Из-за этих чертовых слухов о готовящемся набеге Джунглей в лесу будет полно дураков с оружием. Не знаю, стоило ли брать этих здоровенных лошадей. Если их кто-нибудь увидит, слух разнесется как пожар. Одного следа будет достаточно…
– По быстроте они, может, и не лучше обычных, – возразил я, – но зато они намного выносливее.
– Да, это может тебе пригодиться, – подумав, согласился он, – и вообще тебе придется… придется что-то придумать. Если честно, то я даже боюсь загадывать. Марк тоже пока вне подозрений… Но они здорово напуганы. Собираются послать за вами погоню. Я постараюсь вызваться в один из отрядов и скажу им, будто слышал, что вы двинулись на юго-восток. Когда они поймут, что ошиблись, Марк постарается увлечь их на северо-запад… Если вас кто-нибудь засечет, ни под каким видом не давай ему уйти. Только без выстрелов! Есть приказ не пользоваться ружьями, и выстрел сразу наведет их на след!
– Да у нас и ружей-то нет, – сказал я.
– Тем лучше, у тебя не будет искушения… Кстати, они-то уверены, что ружье у вас есть…
С самого начала я твердо решил ружье с собой не брать. Бьют они, конечно, дальше чем стрелы, но стрелы бесшумны и можно успеть выстрелить раз десять, пока ружье перезарядишь хотя бы дважды.
Тут в наш разговор вмешался Марк.
– Я вас слышал, – сказал он, – и наплету им, если будет нужно, про северо-запад.
– Хорошо, только не спеши с этим, пока я не дам тебе знать, – ответил Мишель и снова переключился на меня – Розалинда спит? Скажи ей, чтобы связалась со мной, когда проснется.
После этого он отключился. Еще несколько часов я бродил с луком по поляне, потом разбудил Розалинду. Петра крепко спала, я лег рядом с ней и через секунду уже спал.
Спал я, наверно очень чутко, а может, просто случайно услышал во сне Розалинду.
– Я убила его, Мишель!… Он… он мертв!… – мысли ее были путаные и неясные.
– Розалинда, успокойся! – услышал я спокойный голос Мишеля. – У тебя не было другого выхода, слышишь? Ты должна была это сделать! Пойми, это война! Не на жизнь, а на смерть, и не мы ее начали. У нас есть такое же право жить, как и у них. Ты не должна сейчас терзаться!…
– Что случилось? – спросил я, не понимая ничего.
Они или не услышали меня, или просто не захотели отвлекаться. Я огляделся вокруг: Петра по-прежнему мирно спала, лошади паслись неподалеку. Я снова услышал Мишеля.
– Спрячь его, Розалинда! Найди где-нибудь яму, свали его туда и засыпь листьями!
Розалинда сумела побороть тревогу и отчаяние и согласилась с ним. Я встал, подхватил лук и пошел ее искать. Как только я пересек поляну, мне пришло в голову, что Петра осталась без присмотра, и дальше двинуться я не рискнул.
Через несколько минут из чащи, пошатываясь, вышла Розалинда. Она шла очень медленно, еле переставляя ноги и одновременно механически очищая стрелу от чего-то пригоршней листьев.
– Что случилось? – с тревогой спросил я.
Она, казалось, совершенно потеряла контроль над собой и своими мыслями. В голове у нее был полный сумбур и отчаяние. Подойдя ближе, она сказала мне словами:
– Это был мужчина… Он пошел по следу наших лошадей. Я видела, как он шел по следу. Мишель сказал, чтобы я… Ох, Дэви, я не хотела! Но что мне оставалось делать?!
Ее глаза были полны слез. Я обнял ее и дал выплакаться у меня на плече. Чем я мог ее утешить? Только повторить то, что сказал Мишель…
Мы медленно пошли к нашей стоянке, она уселась возле спящей Петры, и я спросил:
– А что с его лошадью? Она убежала?
– Не знаю… – она передернула плечами. – Наверно, она у него была, но когда я его увидела, он шел пешком…
Я подумал, что надо было бы вернуться и посмотреть, не оставил ли он где-нибудь неподалеку привязанную лошадь. Я прошел назад примерно с полмили, но нигде не нашел ни лошади, ни хотя бы следов ее копыт – следы наших гигантов в счет не шли, их нельзя было спутать ни с какими другими. Когда я вернулся к стоянке, Петра уже проснулась и весело болтала с Розалиндой.
Время шло к полудню. От Мишеля и остальных ничего не было слышно. Несмотря на то, что произошло, лучше все-таки было оставаться здесь до темноты, и мы ждали ночи…
Где-то около полудня мы услышали… Это была не мысль, у этого не было очертаний, это была страшная боль, напоминающая об агонии. Петра вскочила и с плачем уткнулась Розалинде в колени. Излучаемое страдание было настолько сильным, что причиняло боль и нам. Мы с Розалиндой в страхе смотрели друг на друга, руки у меня дрожали, у нее тоже. Шок был таким сильным, что мы даже не могли разобрать, от кого из наших он исходит.
Через несколько секунд был опять всплеск боли, стыда и какого-то полного опустошения, но теперь мы отчетливо уловили от кого это шло… Без сомнения, это была Кэтрин. Розалинда впилась ногтями мне в руку, и мы терпели, пока вспышка боли не потускнела и не исчезла совсем.
Через какое-то время мы услышали Салли. От нее исходили волны любви и сострадания к Кэтрин, смешанные с ужасом. К нам она обращалась и с ужасом, и со стыдом:
– Что они сделали с Кэтрин!! Господи, что они с ней сделали!… Ох, Кэт!… Вы не должны ее винить, слышите!! Не должны… Если бы вы знали, как они ее пытали!… Никто из нас не выдержал бы… Она теперь без сознания… Она нас не слышит… Кэт! Кэт, милая!… – Ее мысли потеряли конкретные очертания и превратились в сгусток боли и отчаяния.
Потом мы услыхали Мишеля. Никогда еще в жизни мне не доводилось сталкиваться с такой яростью, хотя он и сдерживался изо всех сил.
– Это война… Война! – буквально выдавил он, стараясь сдерживать злобу и ярость. – Рано или поздно я убью тех, кто это сделал! Я буду не я, если не убью!
После этого мы не слышали никого больше часа. За это время мы, как могли, постарались успокоить Петру. Она не много поняла из нашего разговора, но безошибочно уловила боль и страдание Кэтрин. Для ребенка этого было достаточно, чтобы испугаться до смерти.
Через час с лишним мы услышали Салли.
– Кэтрин во всем призналась… Во всем, – она говорила с трудом, словно принуждая себя. – Я… Я тоже все подтвердила. Они все равно бы меня заставили. Я… Я не могла на это смотреть. Раскаленные иглы! И… все остальное… Я не могла! Простите меня! Ради бога, простите нас!…
– Салли, детка, – вмешался Мишель, – вас никто не винит! Ни тебя, ни Кэтрин, поверь мне! Мы… Мы все понимаем, но мы должны знать, что вы им сказали. Что они теперь знают?