ВЗГЛЯД НА ПРОШЛОЕ.
   ВИДЕОРАМА ПООЛИ — ВЕЛИЧАЙШЕЕ ДОСТИЖЕНИЕ ВЕКА.
   КУРС ИСТОРИИ БЕЗ ВСЯКОЙ ЗУБРЕЖКИ ЗА ОДИН ФУНТ.
   ТАК ЖИЛА ВАША ПРАПРАБАБУШКА.
   ДВА ШАГА — И ВЫ В СТАРОМ СМЕШНОМ ДВАДЦАТОМ ВЕКЕ.
   ЖИВАЯ ИСТОРИЯ СО ВСЕМИ УДОБСТВАМИ.
   СМЕШНЫЕ МОДЫ, ДРЕВНИЕ ОБЫЧАИ.
   ВЕСЬМА ПОУЧИТЕЛЬНО!
   ИЗУЧАЙТЕ ПРИМИТИВНЫЕ НРАВЫ И ОБРАЗ ЖИЗНИ.
   ЗАГЛЯНИТЕ В РОМАНТИЧНЫЙ ДВАДЦАТЫЙ ВЕК -
   БЕЗОПАСНОСТЬ ГАРАНТИРУЕТСЯ.
   ИЗУЧАЙТЕ СВОЕ ПРОШЛОЕ, ПОВЫШАЙТЕ КУЛЬТУРУ -
   СТОИМОСТЬ ЭКСКУРСИИ ОДИН ФУНТ.
   КРУПНАЯ ПРЕМИЯ ТОМУ,
   КТО ОПОЗНАЕТ СВОЮ ПРАБАБУШКУ ИЛИ ПРАДЕДУШКУ.
 
   Пассажиры с удивлением глазели по сторонам и порой прямо-таки давились от смеха. Кое-кто из юношей тыкал в нас пальцем и, по-видимому, отпускал на наш счет разные шуточки: спутницы их так и покатывались от беззвучного хохота. Другие сидели развались и уплетали какие-то крупные желтые плоды. Временами они поглядывали вокруг, но больше были заняты своими соседками, которых обнимали за талию. На задке предпоследней платформы стояло:
 
   ТАК ЛИ ДОБРОДЕТЕЛЬНА ВАША ПРАПРАБАБУШКА,
   КАК ОНА УТВЕРЖДАЛА?
   СПЕШИТЕ УЗНАТЬ ТО, О ЧЕМ В СЕМЬЕ НЕ РАССКАЗЫВАЛИ.
 
   А на последней:
 
   ЛОВИТЕ ЗНАМЕНИТОСТЕЙ, ПОКА ОНИ НЕ НАЧАЛИ ПРЯТАТЬСЯ.
   УЗНАВАЙТЕ ТАЙНЫ — ЭТО ПОМОЖЕТ ВАМ ВЫИГРАТЬ ПРИЗ!
 
   Платформы проехали, а мы, пешеходы, стояли и переглядывались в изумлении. Говорить, как видно, никому не хотелось.
   Этот торжественный выезд был, по-моему, чем-то вроде парада, ибо позднее, хоть я и не раз встречал платформы, до отказа набитые любителями впечатлений и шедшие под лозунгами:
 
   ИСТОРИЯ — ЭТО КУЛЬТУРА. РАСШИРЯЙТЕ СВОЙ КРУГОЗОР -
   ВСЕГО ЛИШЬ ОДИН ФУНТ.
 
   или:
 
   УЗНАВАЙТЕ ПОДНОГОТНУЮ ВАШИХ ПРЕДКОВ!
 
   во всяком случае, о подобных парадах я больше не слышал.
   В мэрии рвали на себе последние волосы и продолжали увешивать город объявлениями о том, что запрещается делать туристам, но те только смеялись, и дела шли все хуже и хуже. Пешие туристы взяли за обычай подбегать и заглядывать вам в лицо; сверившись с книгой или газетой, которую носили с собой, они в раздражении кидались за кем-нибудь другим. Я пришел к выводу, что за меня не давали ни гроша.
   И все же надо было работать. Раз уж мы не могли справиться с этими гостями, приходилось их терпеть. Многие семьи уезжали за город, чтоб сыскать покой и уберечь дочек от влияния новой моды и прочих соблазнов, но большинство из нас должно было как-то тянуть обычную канитель. Почти все встречные глядели хмуро и озадаченно. Исключение составляли одни пришельцы.
   Как— то вечером, недели через две после торжественного проезда платформ, я зашел за Сэлли. Когда мы с ней вышли из дому, то увидели, что чуть подальше на улице идет драка. Две девицы, чьи головы походили на раззолоченные плетеные шары, сцепились, как две кошки. Один из стоявших рядом юношей самодовольно поглядывал вокруг, остальные подзадоривали соперниц. Мы повернули в другую сторону.
   — Совсем чужой стал город, — проговорила Сэлли. — Даже дома от них не спрячешься. Что бы им убраться и оставить нас в покое. Мерзкие создания!… Видеть их не могу!
   У самого входа в парк мы набрели на хризантемо-волосую малютку, которая сидела ни на чем и горько-прегорько плакала. Сэлли тут же смягчилась.
   — Может, они не такие уж злые, ну хотя бы некоторые. Тогда зачем они устроили из нашей жизни какой-то цирк?
   Мы сыскали скамейку и сели на нее полюбоваться закатом. Мне хотелось куда-нибудь увезти ее отсюда.
   — А наверно, красиво сейчас на холмах, — сказал я.
   — Жаль, что мы не там, Джерри, — вздохнула она.
   Я взял ее руку, она не отняла ее.
   — Сэлли, дорогая… — начал я.
   Но не успел я закончить фразу, как откуда-то появились двое туристов, мужчина и девушка, и заняли позицию напротив нас. Вот когда я пришел в ярость. Ну пусть себе ездят по городу на своих платформах, неужто же надо хорониться этих пеших гостей и здесь, в парке, где для них нет — по крайней мере не должно быть — ничего интересного. Но эта парочка, видно, сыскала что-то интересное. Это была Сэлли, и они уставились на нее без всякого стеснения. Она выдернула свою руку из моей. Пришельцы стали о чем-то совещаться. Мужчина открыл папку, которую держал под мышкой, и вынул оттуда какой-то листок. Они взглянули на него, на Сэлли, опять на листок. Это уж было слишком. Я встал и, пройдя сквозь них, заглянул в листок. Удивлению моему не было предела. То была страница наших «Вечерних новостей», очевидно взятая из какой-то очень старой подшивки. Истрепанная, с полувыцветшей печатью, она, чтобы не рассыпаться, была с обеих сторон заклеена каким-то тонким, прозрачным пластиком. Я не заметил числа, но это и понятно: я смотрел туда же, куда смотрели они, а с фотографии на меня смотрело улыбающееся лицо Сэлли. На каждой руке у нее было по малютке. Я успел прочесть лишь заголовок: «У супруги городского советника — двойня». Тут они сложили газету и опрометью кинулись к выходу. Летят за своим проклятым призом, подумал я, чтоб им подавиться!
   Я вернулся к Сэлли и сел с ней рядом. Разумеется, эта фотография испортила все дело. «Супруга городского советника» — каково! Ей, конечно, хотелось знать, что я прочел в газете, и мне пришлось что то соврать, чтобы выкрутиться.
   Мы сидели на скамейке, молчаливые и мрачные.
   Мимо проехала платформа, на которой красовалось:
 
   ОБРАЗОВАНИЕ БЕЗ УСИЛИЙ.
   КУЛЬТУРА В УСЛОВИЯХ ПОЛНОГО КОМФОРТА.
 
   На наших глазах она прошла сквозь решетку парка и влилась в уличное движение.
   — Пойдем домой, — предложил я.
   — Пойдем, — грустно ответила Сэлли.
   Провожая ее домой, я все сокрушался, что не заметил дату выпуска.
   — Между прочим, у тебя нет какого-нибудь знакомого советника? — спросил я ее как бы невзначай.
   Она удивилась.
   — Есть один. Мистер Фэлмер, — сказала она как-то неуверенно.
   — Он что, молод? — осведомился я небрежным тоном.
   — Что ты! Он такой старый. Я, собственно, знаю не его, а его жену.
   — Вот как! — сказал я. — А какого-нибудь молодого не знаешь?
   — Кажется, нет. А что?
   Я промямлил что то насчет того, как нужны нам в подобный момент молодые люди с головой.
   — Молодые люди с головой не идут в городские советники, — возразила она, глядя на меня.
   Возможно, ей в самом деле не хватало логики, но она умела подбодрить человека. Вот если б мне еще найти разгадку всей этой истории!
   На следующий день город снова негодовал. Дело в том, что накануне в храме Всех Святых шла вечерняя служба. Но едва священник взошел на кафедру и открыл рот, чтобы произнести небольшую проповедь, в церкви появилась платформа с надписью:
 
   НЕ ЭТОТ ЛИ МАЛЬЧУГАН ВАШ ПРАПРАДЕДУШКА?
   ЗАПЛАТИТЕ ФУНТ, И ВЫ СМОЖЕТЕ ЭТО ВЫЯСНИТЬ.
 
   Платформа остановилась против аналоя. Священник молча глядел на нее с полминуты, а потом хватил кулаком по пюпитру.
   — Нет, это невыносимо! — завопил он. — Не начну, пока эта штука не выедет!
   И он замер, вперив сверкающий взор в платформу.
   Прихожане последовали его примеру.
   На платформе с явным нетерпением ожидали начала представления. Видя, что оно задерживается, туристы, чтоб скоротать время, принялись откупоривать бутылки и угощаться фруктами. Священник продолжал смотреть на них испепеляющим взглядом. Служба все не начиналась, туристам сделалось скучно. Юноши стали щекотать девиц, девицы захихикали. Несколько человек горячо убеждали в чем-то сидевшего впереди мужчину. Спустя минуту он кивнул, и платформа уплыла через южную стену.
   Первый раз мы взяли верх. Священник вытер лоб, откашлялся и произнес лучшую свою проповедь на тему: «Города в долине».
   Но как ни возмущались отцы города, нам от этого было не легче. Планов, конечно, хватало. Один из них принадлежал Джимми и состоял в том, чтобы с помощью ультравысоких или инфранизких волн развеивать изображение туристов. Возможно, в ходе подобных опытов нам бы и удалось что-то сыскать, но время не ждало. А попробуйте повоевать с врагом, когда он всего-навсего стереоскопическое изображение и вы понятия не имеете, как воспрепятствовать его передаче. Сама передача происходит не там, где вы ее видите, а в каком-то совершенно неизвестном вам месте — как туда доберешься? То, что вы видите, не способно чувствовать, оно не ест, не спит, не дышит… И вот, когда я стал раздумывать над тем, что же оно все-таки способно испытывать, тут-то меня и осенило. Я был поражен — ведь до чего просто! Я схватил шляпу и кинулся в мэрию.
   Осаждавший мэрию поток возмущенных, недовольных и одержимых разными планами лиц весьма затруднил туда доступ, и все же я, наконец, пробился к одному чиновнику, который выслушал меня внимательно, хотя и недоверчиво.
   — План ваш не многим понравится, — заявил он.
   — Пускай. Нам ведь нечего терять. К тому же это пойдет на пользу местной торговле.
   Лицо его заметно просветлело. А я наседал:
   — Ведь у мэра несколько ресторанов, а уж владельцы гостиниц, пивных и закусочных, те просто возликуют.
   — Что и говорить, — согласился он. — Попробуем предложить им ваш план. Пойдемте.
   Последующие три дня мы с утра до ночи разрабатывали мой план. На четвертый приступили к его осуществлению. Ранним утром на все дороги вышли люди и перекрыли въезды в наши муниципальные пределы, а потом водрузили у их границ огромные щиты, на которых красным по белому было написано:
 
   УЭСТУИЧ — ГОРОД, СМОТРЯЩИЙ В БУДУЩЕЕ.
   ПОСЕТИТЕ — УВИДИТЕ. СМОТРИТЕ, ЧТО БУДЕТ.
   НЕ ГОРОД — ЧУДО ВЕКА
   (С ПРИЕЗЖИХ 2 ШИЛЛИНГА ШЕСТЬ ПЕНСОВ).
 
   В то же утро были запрещены все телевизионные передачи из Уэстуича, а в столичных газетах появилась серия объявлений:
 
   ВЕЛИКОЛЕПНО! ОРИГИНАЛЬНО! ПОУЧИТЕЛЬНО!
   УЭСТУИЧ ПРЕДЛАГАЕТ ЕДИНСТВЕННО ВЕРНУЮ ПАНОРАМУ БУДУЩЕГО!
   ЕСЛИ ВЫ ХОТИТЕ ЗНАТЬ:
   ЧТО БУДЕТ НОСИТЬ ВАША ПРАПРАПРАВНУЧКА,
   КАК БУДЕТ ВЫГЛЯДЕТЬ ВАШ ПРАПРАПРАВНУК,
   ЧТО БУДЕТ МОДНО В ДВАДЦАТЬ ПЕРВОМ ВЕКЕ,
   КАК ПЕРЕМЕНЯТСЯ ОБЫЧАИ,
   ПОСЕТИТЕ УЭСТУИЧ И ВЗГЛЯНИТЕ СОБСТВЕННЫМИ ГЛАЗАМИ.
   ВАМ ОТКРЫТА ПЕРСПЕКТИВА ИСТОРИИ.
   БУДУЩЕЕ ЗА ДВА ШИЛЛИНГА ШЕСТЬ ПЕНСОВ.
 
   Мы полагали, что происходящее у нас всем известно, и потому не стали вдаваться в подробности, однако поместили в иллюстрированных газетах несколько реклам, рассчитанных на любителя.
 
   УЭСТУИЧ.
   ПАРАД КРАСОТОК!
   ЖЕНЩИНЫ БУДУЩЕГО.
   СМЕЛЫЕ МОДЫ — ВОЛЬНЫЕ МАНЕРЫ.
   ИЗУМИТЕЛЬНО! ДОСТОВЕРНО! СО ВСЕЙ ОТКРОВЕННОСТЬЮ!
   СТИЛЬНЫЕ ДЕВОЧКИ НА ВСЕ ВКУСЫ
   ЗА ДВА ШИЛЛИНГА ШЕСТЬ ПЕНСОВ.
 
   И так далее и тому подобное. Кроме того, мы закупили в отделах новостей достаточно места для своей рекламы, чтобы привлечь тех, кто считает, что руководствуется во всем психологическими, социальными и прочими высокими мотивами.
   И они прикатили.
   К нам и раньше приезжало немало охотников за сенсацией, но стоило им узнать, что за это назначили цену, как число прибывающих резко возросло, и чем больше их становилось, тем мрачнее смотрел казначей Городского совета — отчего, мол, не догадались спрашивать за въезд по пять, а то и по десять шиллингов.
   Через несколько дней нам пришлось построить на всех пустырях и кое-где в окрестных полях автомобильные стоянки и еще пустить специальный автобус до города для тех, кто там остановился. Улицы были забиты приезжими, которые собирались толпами и приветствовали свистом, гиканьем и шутками каждую платформу Пооли и каждого пешего туриста, так что местные жители попросту засели дома и там копили свою ярость.
   Наш казначей уже начал тревожиться, как бы нас не обложили налогом на развлечения. Мэра с каждым днем все больше и больше заваливали жалобами, но он был так занят снабжением своих ресторанов пивом и едой, что не мог уделить этому ни минуты. И тем не менее я стал опасаться, что этот Пооли нас все-таки выживет. Легко было заметить, что туристам из будущего не по вкусу весь этот гам-тарарам — он изрядно мешал охоте за призами, — однако они продолжали бродить по городу, да еще к ним прибавились приезжие, которые поднимали несусветный шум и бесновались почти до утра. Терпение жителей иссякло, назревала буря.
   Однако к концу недели, когда кое-кто из нас стал подумывать, уж не лучше ли, пока не поздно, отлучиться на время из Уэстуича, обнаружилась первая брешь: чиновник из мэрии позвонил мне и сказал, что он видел несколько платформ, на которых было много пустых мест.
   На следующий вечер я вышел на один из их излюбленных маршрутов, чтобы самому на все поглядеть. Я застал там большую, уже успевшую угоститься толпу — люди обменивались шутками, пихались и толкались локтями, — впрочем, ждать пришлось не долго. Из фасада кафе «Коронация» чуть наклонно выплыла платформа с надписью:
 
   ВОСХИТИТЕЛЬНАЯ РОМАНТИКА XX ВЕКА -
   ЗА ПЯТНАДЦАТЬ ШИЛЛИНГОВ.
 
   На платформе было с полдюжины свободных мест. Появление платформы было встречено общим ликованием и пронзительным свистом. Водитель с полным безразличием повел машину прямо сквозь толпу. Пассажиры на платформе выглядели менее уверенно, чем прежде. Иные из них вели с нами немую перепалку; они смеялись и на каждый жест, каждую гримасу отвечали тем же. Хорошо еще, что их девицы не могли слышать того, что кричала им толпа; впрочем, некоторые жесты были достаточно красноречивы. Сомневаюсь, что было очень приятно проезжать сквозь толпу мужчин, ведущих себя подобным образом. К тому моменту, когда платформа миновала толпу и готовилась скрыться в фасаде универмага, большинство туристов уже перестало бодриться, а некоторые совсем помрачнели. Глядя на их лица, я подумал, что Пооли, наверно, нелегко будет отстаивать познавательную ценность своих начинаний перед депутацией недовольных.
   В следующий вечер на платформах было больше пустых мест, чем занятых; говорили также, что стоимость экскурсии снизилась до десяти шиллингов.
   Через день платформы не появились вовсе, и мы только и делали, что возвращали въездную плату и отбивались от требований оплатить расход бензина.
   Не появились они и на следующий день и на третий день, так что нам оставалось лишь произвести генеральную уборку Уэстуича. В общем, если не считать приобретенной городом печальной славы, которую предстояло изживать годами, вся эта история была теперь позади.
   Так мы по крайней мере считали. Но Джимми утверждал, что это заблуждение. Он был уверен, что они лишь подработали фактор видимости — из-за него и вышла вся неприятность, — и теперь, верно, снова разъезжают по нашему и другим городам.
   Что ж, возможно, он прав. Кто поручится, что этот Пооли или какой-нибудь его преемник не устраивает сейчас увеселительные экскурсии по всему белому свету и по всей истории вдоль и поперек? Но мы их не видим и, поскольку они скрыты от нас, не больно тревожимся.
   Так или иначе, мы, как могли, справились с Пооли. Правда, для этого пришлось пойти на крайние меры. Даже настоятель храма Всех Святых понял это, оттого, без сомнения, и начал свою благодарственную проповедь словами: «Беспримерно и поразительно, братья, действие пошлости…»
   Поскольку все уладилось, я нашел, наконец, время навестить Сэлли. Она была веселее, чем в последние дни, и поэтому еще привлекательней. Кажется, она тоже была рада меня видеть.
   — Привет, Джерри, — сказала она. — Я только что читала в газете, как мы обязаны тебе тем, что избавились от них. Нет, право, ты молодец!
   Еще недавно я, верно бы, растаял от этих слов, а сейчас во мне словно что-то замкнулось. Я то и дело вспоминал ее с близнецами на руках и ломал себе голову, как они там очутились.
   — Ничего особенного, дорогая, — отвечал я сдержанно. — Любой бы придумал.
   — Возможно. Только люди почему-то другого мнения. Знаешь, Джерри, что я сегодня слышала? Они хотят просить тебя баллотироваться в Городской совет.
   — Меня — в совет? Вот комедия… — начал было он и замолк. — Но если… Значит, тогда меня станут называть советником, да?
   — Ну да, наверно, — ответила она, с удивлением глядя на меня.
   Кажется, все начало проясняться.
   — Сэлли, дорогая… любимая… Я давно собирался сказать тебе одну вещь… — забормотал я.

Тупая марсияшка

   Покупая Лелли — нет, так говорить не следует, иначе наживешь себе неприятности, — уплатив ее родителям тысячу фунтов в качестве компенсации за дочь, Дункан Уивер отметил про себя, что поначалу рассчитывал на сумму в шестьсот, в крайнем случае, семьсот фунтов.
   У кого бы в Порт-Кларке он ни спрашивал, все уверяли, что это — красная цена. Однако на деле все оказалось гораздо сложнее, чем считали горожане. Первые три марсианские семьи, к которым обратился Дункан, наотрез отказались продавать дочерей, следующая потребовала полторы тысячи фунтов и ни шиллинга меньше; родители Лелли тоже начали торг с полутора тысяч, однако снизили ставку до тысячи, когда поняли, что Дункан не поддастся на вымогательство. Возвращаясь в Порт-Кларк, он прикидывал так и этак и в конце концов решил, что, в общем-то, в накладе не остался. Контракт сроком на пять лет, максимум по двести фунтов в год… Когда вернется, продаст ее фунтов за четыреста, а то и за пятьсот. Нет, все не так уж плохо.
   В городе ему пришлось также встретиться с агентом Компании.
   — Послушайте, — сказал Дункан, — вам известно, что мне предстоит провести пять лет на станции Юпитер-4-б. Корабль, который доставит меня туда, будет двигаться со скоростью света и пойдет почти порожняком. Поэтому как насчет места для еще одного пассажира? — Он заранее узнал, что в подобных обстоятельствах Компания обычно идет навстречу (хотя, конечно, бывают и исключения).
   Агент, казалось, ничуть не удивился. Сверившись со своими бумагами, он ответил, что место найдется, затем прибавил, что Компания, специально для таких случаев, грузит на корабли дополнительные пищевые рационы. Стоит этот рацион двести фунтов в год, деньги вычитаются из жалования работника.
   — Сколько?! — воскликнул Дункан. — Тысяча фунтов за пять лет?
   — Совершенно верно, — отозвался агент. — Тем самым Компания покрывает свои расходы. И не забывайте, пять лет в полном одиночестве — вовсе не шутка. Что для вас дороже — деньги или душевное здоровье? Вы ведь не хотите свихнуться, а?
   Дункан поупирался пару минут, что называется, из принципа, но агент твердо стоял на своем. Значит, Лелли будет теперь обходиться в четыреста фунтов в год. Впрочем, при годичном жаловании в пять тысяч фунтов (до его возвращения с Юпитера-4-б деньги будут лежать в банке), на подобные мелочи можно с легкой душой плюнуть. В итоге Дункан согласился.
   — Замечательно, — сказал агент. — Вам необходимо получить для нее разрешение на вылет, которое выдается сразу же по предъявлении брачного свидетельства.
   — Брачного свидетельства? — недоверчиво повторил Дункан. — Чтобы я женился на марсияшке?! Да никогда в жизни!
   Агент покачал головой:
   — Без свидетельства разрешения не дадут. Таков закон. Вдобавок вас могут заподозрить в том, что вы намереваетесь продать марсианку; могут даже подумать, что вы ее купили.
   — Я?! — Дункан высокомерно вскинул голову.
   — А почему бы нет? — поинтересовался агент. — Брачное свидетельство обойдется вам в десять фунтов — если, конечно, у вас нет настоящей жены. В последнем случае сумма, естественно, возрастает.
   — Я не женат! — вызывающе бросил Дункан.
   — Угу. — Агент принял его слова к сведению, ничем не показав, что не верит. — Тогда какая вам разница?
   Два дня спустя Дункан снова пришел к нему, с брачным свидетельством и разрешением на вылет. Агент проверил документы.
   — Все в порядке, можете лететь. Да, с вас сто фунтов за услуги.
   — За какие еще услуги, черт побери?
   — За обеспечение безопасности ваших капиталовложений, — ответил агент.
   Дункану вдруг захотелось сказать, что за разрешение на вылет с него тоже потребовали сотню фунтов, однако он овладел собой и лишь заметил с горечью:
   — Сколько денег на одну тупую марсияшку!
   — Тупую? — переспросил агент.
   — Вдобавок она не может связать и пары слов. В общем, бестолочь.
   — Гм-м… — протянул агент. — Вы на Марсе впервые?
   — Не то чтобы, — откликнулся Дункан. — Залетал пару-тройку раз.
   Агент понимающе кивнул:
   — Марсиане глуповаты только с виду, на самом же деле они не глупее нас.
   — Были когда-то, давным-давно.
   — Задолго до нашего появления на Марсе они решили, что много думать, грубо говоря, вредно для здоровья. Планета умирает, и они добровольно выбрали ту же участь.
   — По-вашему, это не глупость? Между прочим, умирает не только Марс, но и все остальные планеты.
   — Вы когда-нибудь видели старика, который сидит на солнце и наслаждается жизнью? Он вовсе не слабоумен, скорее всего просто забыл на время обо всех и всяческих заботах. Если понадобится, он поможет советом, а так чего попусту беспокоиться? Пускай все идет, как идет. Вашей марсианке около двадцати — по местным меркам, десять с половиной, — однако она в точности напоминает такого вот старика. По правде сказать, хорошенькая проверка на тупость. Девушка, которая не знает, что происходит на ее собственной свадьбе…
   Расходы Дункана ста фунтами агенту не ограничились. Столько же пришлось выложить за одежду для Лелли, и сумма потраченного возросла до двух тысяч трехсот десяти фунтов. Ладно бы они ушли на действительно толковую девчонку, но Лелли… Увы, ничего не попишешь. Сказав «а», нужно либо говорить «б», либо прятаться в кусты. Впрочем, на станции будет веселее даже с ней…
   Старший помощник пригласил Дункана в ходовую рубку.
   — Вам туда, — любезно сообщил он, показывая на обзорный экран.
   Дункан посмотрел на мерцавший посреди экрана месяц. Определить на глазок его размеры пока не представлялось возможным: он мог быть величиной с Луну — или с баскетбольный мяч. Медленно вращающийся обломок скалы…
   — Большой? — спросил Дункан.
   — Около сорока миль в диаметре.
   — А притяжение там какое?
   — Точно не знаю, вероятно, нечто среднее между малым и полным отсутствием.
   — Понятно.
   По дороге в кают-компанию Дункан заглянул к себе в каюту. Лелли не вставала с койки, радуясь, похоже, той иллюзии веса, какую создавали пристежные ремни. Заметив супруга, она приподнялась на локте.
   Невысокая, немногим выше пяти футов; изящные кисти рук, тонкие черты лица, хрупкое тело. Глаза, по земным меркам, неестественно большие и круглые; кажется, она постоянно чему-то удивляется. Необычно низко расположенные уши, мочки которых выдаются из-под копны каштаново-рыжих волос. Бледная кожа, румянец на щеках, алые губы…
   — Эй! — окликнул ее Дункан. — Займись-ка делом, начинай паковать вещи!
   — Паковать? — переспросила Лелли низким грудным голосом. В ее тоне явственно прозвучало недоумение.
   — Ну да, — процедил Дункан. — Паковать. — Он открыл чемодан, побросал туда попавшие под руку вещи, махнул рукой — дескать, вот так.
   Выражение лица марсианки не изменилось, однако понять она вроде бы поняла.
   — Мы прилетели?
   — Почти. Времени как раз хватит, чтобы собраться.
   — Хоросо, — сказала она и принялась расстегивать ремни.
   Дункан захлопнул дверь с такой силой, что его отнесло на несколько метров, потом двинулся по коридору в сторону кают-компании.
   Лелли расстегнула последний ремень, осторожно вытянула руку, подобрала с пола магнитные подошвы и прикрепила их к своим башмакам, после чего, все так же осторожно, опустила ноги на пол. Раздался щелчок, магнит сработал. Девушка встала, выпрямилась во весь рост. Ее сложение, может быть, вызывало восторг у марсиан, однако землянин напрасно стал бы искать классические пропорции: атмосфера на Марсе была разреженной, поэтому легкие марсиан постепенно увеличивались в объеме, что привело в конечном итоге к изменению телосложения. Лелли одернула коричневый комбинезон, сделала неуверенный шажок задержалась перед висевшим на переборке зеркалом, изучила собственное отражение, затем отвернулась и принялась собирать вещи.
   — …женщине в такой дыре делать нечего! — услышал Дункан, войдя в кают-компанию. Эти слова произнес корабельный кок по фамилии Уайшерт.
   Дункан недолюбливал Уайшерта, и тому была достаточно веская причина: как-то ему взбрело в голову, что неплохо бы научить Лелли готовить в условиях невесомости, а поскольку Уайшерт потребовал за урок пятьдесят фунтов, общий расход теперь составлял две тысячи триста шестьдесят фунтов. Можно было бы пропустить фразу мимо ушей, но это было не в правилах Дункана.