Элтон улыбнулся ей и попросил разрешения капнуть немного духов на ее носовой платок. Мисс Бойль смущенно согласилась. Он осторожно отмерил две капли. Секретарша поднесла платок к носу и вдохнула аромат.
   — Да это совсем как наши «Утренние лепестки»! — воскликнула она и слегка махнула платком, тем самым распространяя запах простеньких духов по всей комнате.
   — Господи Боже, что с вами, мистер Гросбюргер? — воскликнула она вдруг. Ее удивление было вполне обоснованно: мистер Гросбюргер выглядел как человек, с трудом владеющий с собой и рушащий все внутренние преграды.
   Наконец он выговорил задыхаясь: — Мисс Бойль, Гермиона, дорогая! Как же я был слеп! Простишь ли ты меня когда-нибудь?
   Мисс Бойль побледнела и отступила на шаг назад.
   — Н-но, мистер Гросбюргер, — пролепетала она заикаясь.
   — Нет, не обращайтесь ко мне больше так! Называй меня просто Сэмми, я твой Сэмми, Гермиона! О, как же я был слеп — я не знал, что райское блаженство ожидает меня совсем рядом — стоит только руку протянуть. Как же я не понимал, что ты, очаровательная Гермиона, центр и смысл всего моего существования! Приди же в мои объятия!
   С этими словами мистер Гросбюргер встал из-за стола и раздвинув руки, двинулся по направлению к мисс Бойль.
   — Помогите! — заблеяла перепуганная секретарша и бросилась к двери. — Задержите его!
   Элтон понял, что настало время вмешаться. Он надломил ампулу с нашатырным спиртом, которую держал наготове, и сунул ее под нос мистера Гросбюргера. Воспользовавшись моментом, мисс Бойль выскочила из кабинета, как ошпаренная. Прошло несколько минут, прежде чем парфюмер пришел в себя.
   — Ну и ну! — воскликнул он, вытирая лысину платком. — Вот это приключение! Да с кем еще — с мисс Бойль! Подумать только!
   Майкл Элтон вынул вату из ноздрей. Он извинился перед мистером Гросбюргером за несколько повышенную концентрацию своего препарата в духах — флакончик был маленький и туда следовало добавить лишь одну каплю. Но мистер Гросбюргер, наверно, ухватил общую идею? Мистер Гросбюргер сказал, что ухватил. Пока он постепенно приходил в себя, его инстинкт делового человека проснулся и подсказал ему, что перед ним действительно тот редкий случай в жизни, который нельзя упустить. Все воротилы парфюмерного бизнеса продали бы душу дьяволу за такую возможность улучшить свой товар. К черту все эти «Утренние лепестки», «Вечерние ветерки» и «Лесную свежесть!» Обладая новым препаратом, «Диана Мармион» учинит такой разгром своих соперников — всяких там Шанелей, Кристиан Диоров, Хеленстайнов и прочих бастионов благовония, что от них камня на камне не останется!
   — Мы должны добавить это к какому-нибудь «знойному» аромату, чему-нибудь «страстному». Надо будет заказать художнику дизайн специального флакона — ведь это деньги, молодой человек, огромные деньги и слава! Конечно, сначала будут трудности со сбытом, но хорошая реклама…
   Да, кстати: как мы назовем новые духи? М-мм… Ага, придумал: «Соблазн»!
   — А не будет ли это того… слишком фривольно, так сказать? — спросил Майкл.
   — Нисколько, особенно если написать по-французски и произносить на французский манер «Seduction». Уж доверьтесь мне, молодой человек, я в этих делах собаку съел. Скажите, а нельзя ли получать препарат еще и в виде порошка, чтобы можно было, например, добавлять его в пудру для лица?
   Подумайте об этом.
   Затем они занялись составлением контракта — мистер Гросбюргер не любил откладывать дела в долгий ящик.
   Час спустя весьма довольный мистер Элтон вышел из кабинета еще более довольного мистера Гросбюргера. Проходя мимо стола мисс Бойль, он предусмотрительно задержал дыхание и мило улыбнулся своей невольной помощнице. Но она этого даже не заметила. Мисс Бойль была занята страшно трудным, но не лишенным приятности делом: она пыталась держать в узде несколько обступивших ее молодых людей с явными признаками телячьей влюбленности на лицах.
   Приподнятое настроение не покидало Майкла Элтона до его собственного офиса. Однако его несколько уязвило, что мисс Мэллисон даже не оторвала глаз от машинки, когда он вошел, а продолжала бешено печатать.
   — Эй, вы там! — крикнул Майкл весело. — Вас что, не интересуют результаты переговоров? Ну, так к вашему сведению, все сошло как нельзя лучше — наш препарат идет в дело, в настоящее дело! Мы скоро станем богачами, как вы на это смотрите, мисс Мэллисон, а?
   — Я… я очень рада, мистер Элтон, — сказала секретарша неуверенно.
   — Но по вашему лицу этого что-то не видно. Что случилось?
   — Да ничего, мистер Элтон, я действительно очень рада за вас.
   — Так почему же у вас глаза на мокром месте? — Он подошел ближе к столу. — От радости, что ли? — Он немного помолчал, не зная, что сказать дальше. — А от вас пахнет приятными духами… Как они называются?
   — К-кажется, «Утренние лепестки», — прошептала мисс Мэллисон, сморкаясь в носовой платок. — Я… — Тут она вдруг замолчала и уставилась на своего босса. В его глазах она увидела нечто такое, чего никогда не замечала до сих пор! — Ах! — воскликнула она с трепетом в голосе.
   Майкл Элтон глядел на свою секретаршу, словно видел ее в первый раз.
   Она вся светилась, как будто была окружена ореолом. Ему никогда не приходилось наблюдать что-либо подобное. Это было потрясающее открытие. Он подошел вплотную, взял ее за руки и заставил подняться.
   — О, мисс Мэллисон! Джилль, дорогая! — воскликнул он. — Как же я был слеп! О, моя очаровательная, восхитительная Джилль!…
   Из груди мисс Мэллисон вырвался непроизвольный вздох облегчения…
   Конечно, ей еще предстояло многое объяснить и даже кое-что приврать, но игра стоила свеч: содержимого большой бутылки должно было хватить ей до конца жизни. А пока что…
   — Милый, милый мистер Элтон! — нежно проворковала она.

Арахна

   Годы проходили, и Лидию Чартере все больше раздражали в муже две вещи: его облик и его хобби. Были и другие неприятные моменты, но именно эти ее мучили сознанием того, что она потерпела поражение.
   В самом деле, он выглядел почти так же, как в день их свадьбы, но она-то надеялась, что он изменится в лучшую сторону. Она представляла, как под влиянием семейной жизни ее супруг превратится в привлекательного, обходительного, упитанного мужчину. Однако двенадцать лет ее стараний не дали сколько-нибудь заметного результата. Торс, правда, стал немного полнее, и весы это подтверждали, однако указанный прогресс лишь подчеркивал неуклюжую долговязость и разболтанность всего остального.
   Однажды, в состоянии особенно сильного раздражения, Лидия взяла его брюки и тщательно их обмерила. Пустые, они производили вполне благоприятное впечатление — нормальной длины и привычной ширины, как все носят, но стоило мужу их надеть, как они сразу же казались чересчур узкими и наполненными какими-то буграми и узлами, как, впрочем, и рукава пиджака. После того как несколько попыток пригладить его внешний вид окончились неудачей, она поняла, что с этим придется смириться. С неохотой она сказала себе:
   «Увы, этого не исправишь. Мы имеем дело с неизбежностью. Так женщина, похожая на лошадь, с годами все больше напоминает это животное».
   После этого она занялась его хобби.
   Хобби у детей очень милы, но у взрослых раздражают. Поэтому женщины стараются их не иметь. Они просто проявляют умеренный интерес к тому или иному. Для женщины это совершенно естественно, и Лидия давала хорошую иллюстрацию искусства быть женщиной. Она интересовалась полудрагоценными камнями и. если могла себе это позволить, то и драгоценными. С другой стороны, хобби Эдварда ни для кого не было по-настоящему естественным.
   Конечно, Лидия узнала о его увлечении еще до того, как они поженились. Каждый, кто был знаком с Эдвардом, видел, как его глаза с надеждой обшаривали углы каждой комнаты, в которой ему случалось оказаться. На улице его внимание мгновенно переключалось на ближайшую кучу старых листьев или на кусок коры. Часто это раздражало, но она старалась не придавать этому значения — так оно, глядишь, и прекратится само собою. Лидия придерживалась той точки зрения, что женатый человек, затрачивая определенную часть своего времени на обеспечение дохода, помимо этого может иметь только один интерес в жизни. Отсюда следовало, что существование любого другого будет в определенной степени оскорбительным для его жены, поскольку все знают, что хобби — это просто одна из форм сублимации сексуальной энергии.
   Можно было бы примириться, если бы хобби Эдварда проявлялось в коллекционировании ценных предметов, скажем, старых гравюр, первых изданий или восточной поэзии. Такие вещи могли бы вызывать зависть, а сам коллекционер имел бы высокий общественный статус.
   Но нельзя приобрести ничего, кроме статуса сумасшедшего, владея даже весьма представительной коллекцией пауков.
   Даже к стрекозам и бабочкам, полагала Лидия, можно было без вреда проявить сдержанный энтузиазм. Но пауки — эти мерзкие ползучие отвратительные создания, постепенно превращающиеся в мертвенно-бледных существ в колбах со спиртом, — тут она просто и не знала, что сказать.
   В начале их замужества Эдвард пытался увлечь ее своим энтузиазмом, и Лидия, как могла тактично, слушала его объяснения о жизни, повадках и способах спаривания пауков. По большей части все это казалось ей отвратительным и безнравственным, а зачастую — и тем и другим. Она выслушивала его пространные тирады о красоте их расцветки, которой ее глаза не замечали. К счастью, постепенно становилось ясно, что Эдвард не смог разбудить в ее душе понимания, на которое он надеялся, и когда он Прекратил попытки заинтересовать ее, Лидия смогла постепенно вернуться к своей прежней точке зрения, что все пауки отвратительные, мертвые чуть меньше, чем живые.
   Понимая, что прямое сопротивление паукам к добру не приведет, она попыталась тихо и безболезненно его отучить от этой страсти. Через два года она осознала, что ее попытки тщетны, после чего пауки были отнесены ею к превратностям судьбы, которые умные люди переносят стойко, без упоминания о них, кроме случаев крайнего раздражения, когда вспоминается все самое неприятное.
   Лидия обычно заходила в комнату с пауками Эдварда раз в неделю, чтобы прибрать там и протереть пыль, а часто чтобы по-мазохистски испытать отвращение к ее обитателям. Этому соответствовали, по крайней мере, два состояния. Состояние общего удовлетворения, которое испытывал каждый, глядя на вереницу пробирок со множеством неприятных членистоногих, которые уже не будут ползать. Кроме этого, рождалось и более личное мстительное чувство — раз уж паукам в какой-то степени удалось отвлечь внимание женатого человека от единственно достойного объекта, то им пришлось для этого умереть.
   На полках вдоль стен стояло такое множество пробирок, что однажды она спросила, много ли еще видов пауков существует на свете. Первым ответом было — пятьсот шестьдесят на Британских островах. Это обнадеживало. Но затем он стал говорить о двенадцати тысячах видов в мире, не говоря уже о родственных отрядах.
   Кроме пробирок в комнате были справочники, картотека, стол с его микроскопом, тщательно укрытым чехлом. Вдоль одной из стен стояла длинная полка со множеством склянок, пакеты с предметными стеклами, коробки с чистыми пробирками, а также множество прикрытых стеклом ящиков, в которых хранились живые образцы для изучения, перед тем как их помещали в спирт.
   Лидия никогда не могла удержаться от того, чтобы заглянуть в эти камеры приговоренных с удовлетворением. Чувство это она вряд ли могла бы испытать по отношению к другим созданиям, но пауки — так им и надо. За то, что они — пауки. Как правило, они располагались по пять-шесть в одинаковых коробках, поэтому как-то утром она удивилась, увидев большой стеклянный колпак, стоявший рядом с коробками. Закончив с уборкой, она с любопытством подошла к полке. Казалось бы, наблюдать за обитателем стеклянного колпака гораздо проще, чем за теми, кто находился в коробках, но на самом деле это было не так, потому что паутина закрывала обзор на две трети высоты. Паутина была так густо сплетена, что полностью прикрывала ее обитателя с боков. Она висела складками, как драпировка, и, приглядевшись внимательнее, Лидия была поражена филигранной работой — словно ноттингемские кружева, пусть и не самого высокого класса. Лидия подошла поближе, чтобы поверх паутины глянуть на ее обитателя.
   — Боже мой, — сказала она.
   Еще никогда она не видела паука таких размеров. Лидия не могла отвести от него глаз. Она вспомнила, что Эдвард был слегка взволнован прошлым вечером. Она же не обратила на это внимания, а лишь сказала, как говаривала и раньше, что слишком занята и не может идти смотреть на ужасного паука. Лидия также вспомнила, что муж был обижен отсутствием интереса с ее стороны. Теперь, увидев паука, она почувствовала: этот экземпляр достоин зачисления в категорию живых сокровищ природы.
   Паук был светло-зеленого оттенка с более темным тоном, постепенно пропадающим ближе к брюшку. Вниз по спинке шел узор из голубых наконечников стрел, светлых в середине, на концах переходящих в зеленый. С каждой стороны брюшка находились алые загогулины, похожие на скобки. На суставах зеленых ножек виднелись алые пятна, такие же были на верхней половине головогруди — так Эдуард называл эту часть тела паука. Лидия полагала, что сюда прикреплялись ноги.
   Лидия подошла ближе. К ее удивлению, паук не замер в неподвижности, что обычно свойственно этим созданиям. Казалось, его внимание было полностью поглощено предметом, который он держал в передних лапках. При изменении положения предмет блестел.
   Лидия решила, что это аквамарин, ограненный; и полированный. Она повернула голову, чтобы убедиться в своей правоте, и ее тень упала на стеклянный колпак. Паук прекратил теребить камень и замер.
   Вдруг тихий, приглушенный голос произнес с легким акцентом:
   — Привет! Кто вы?
   Лидия взглянула вокруг. Комната была пустой, как и прежде.
   — Да нет! Здесь! — сказал глухой голос.
   Она снова посмотрела вниз, на колпак, и увидела, что паук указывает на себя второй лапкой справа.
   — Меня зовут Арахна, — сказал голос. — А вас?
   — Я… Лидия, — ответила Лидия неуверенно.
   — В самом деле? Почему? — спросил голос.
   Лидия почувствовала себя слегка уязвленной.
   — Как вас понять?
   — Ну, насколько я помню, Лидия попала в ад в наказание за то, что много раз обижала своего возлюбленного. Я надеюсь, что у вас нет привычки…
   — Конечно, нет, — сказала Лидия и сразу же замолчала.
   — Ага, — сказал голос с сомнением. — Но все же, ведь вам не могли дать это имя без причины. А кроме того, я никогда по-настоящему не винил Лидию. Возлюбленные, как говорит мой опыт, обычно заслуживают…
   Лидия неуверенно оглядывала комнату и не слышала окончания.
   — Я не понимаю, — сказала она. — То есть это в самом деле…
   — Да, это в самом деле я, — сказал паук. И чтобы подтвердить это, он снова указал на себя, на этот раз третьей лапкой слева.
   — Но ведь пауки не могут…
   — Конечно, нет. Настоящие пауки не могут, но я — Арахна. Я уже говорила вам.
   Смутное воспоминание шевельнулось в голове у Лидии.
   — Вы имеете в виду ту самую Арахну? — спросила она.
   — А разве вы слышали о другой? — спросил голос холодно.
   — Я имею в виду ту, которая вызвала гнев Афины. Хотя точно не помню как, — сказала Лидия.
   — Просто. Я была ткачихой, а Афина завидовала мне…
   — Вы, значит, ткали?
   — Я была лучшей ткачихой и пряхой, и когда я выиграла открытый всегреческий конкурс и победила Афину, она не могла с этим примириться. Она была в бешенстве от зависти и превратила меня в паука. Я всегда говорю: несправедливо позволять богам и богиням участвовать в конкурсах. Они не умеют проигрывать, а потом начинают рассказывать о вас лживые истории, чтобы оправдать те гадости, которые творят. Вам, наверное, доводилось слышать об этом в другом изложении? — добавил голос с оттенком вызова.
   — Нет, я почти такого же мнения, — сказала Лидия тактично. — Должно быть, вы уже очень долго пробыли в образе паука, — добавила она.
   — Да, я так полагаю, но через какое-то время перестаешь считать, — голос замолк, а затем опять продолжал: — Скажите, вы не могли бы убрать эту стеклянную штуку? Здесь так душно. Кроме того, мне не придется кричать.
   Лидия колебалась.
   — Я никогда ничего не трогаю в этой комнате. Мой муж бывает очень раздражен, если я это делаю.
   — Ах, вам не следует бояться, я не убегу. Даю вам честное слово.
   Но Лидия все еще сомневалась.
   — Вы действительно находитесь в затруднительном положении, — сказала она, невольно взглянув на склянку со спиртом.
   — Не совсем, — сказал голос тоном, который предполагал пожатие плечами. — Меня уже много раз ловили. Всегда находится какой-то выход. Одно из преимуществ вечного проклятия. Оно делает какое-либо фатальное событие невозможным.
   Лидия взглянула вокруг. Окно было закрыто, дверь тоже.
   Она подняла колпак и положила его сбоку. Нити паутины вылетели наружу и порвались.
   — Не обращайте внимания. Уф! Так будет лучше, — сказал голос, все еще слабо, но теперь вполне ясно и разборчиво.
   Паук не шевелился. Он продолжал держать в своих передних лапках сверкающий на свету аквамарин.
   Внезапно Лидия нагнулась и посмотрела на камень вблизи. Это не был ее камень.
   — Красиво, не правда ли, — сказала Арахна. — Не совсем мой цвет, правда. Думаю, я его уничтожу. Изумруд подошел бы лучше, хотя они были меньше размером.
   — Где вы их взяли? — спросила Лидия.
   — Да неподалеку. Я думаю, через дом отсюда.
   — У миссис Феррис. Да, конечно, это один из ее камней.
   — Возможно, — согласилась Арахна. — Он был в шкатулке со множеством других, и я как раз выбиралась из сада через кусты, когда меня поймали. Блеск камня привлек его внимание ко мне. Смешной тип, сам немного похож на паука, только на двух ногах.
   Лидия сказала, немного с холодком:
   — Он оказался сообразительнее вас.
   — Гм, — сказала Арахна уклончиво.
   Она положила камень и начала бегать по кругу, выпуская несколько ниток. Лидия немного отодвинулась. Некоторое время она наблюдала за Арахной, которая, казалось, была занята своего рода рисованием, а затем ее глаза вернулись к аквамарину.
   — У меня тоже есть небольшая коллекция камней. Не такая хорошая, как у миссис Феррис, конечно, но в нее входит пара неплохих экземпляров камней, — заметила она.
   — В самом деле? — сказала Арахна рассеянно, продолжая плести узор.
   — Мне… мне бы тоже хороший аквамарин, — сказала Лидия. — Что, если дверь случайно останется слегка приоткрытой…
   — Смотрите, — сказала Арахна удовлетворенно. — Разве этот узор не хорош?
   Она остановилась, чтобы полюбоваться своей работой.
   Лидия тоже посмотрела на рисунок. Ей показалось, что в нем не хватало утонченности, но она тактично согласилась:
   — Узор восхитителен! Совершенно очарователен! Как жаль, что я… И как это у вас получается!
   — Нужно иметь немного таланта, — сказала Арахна с отрезвляющей скромностью. — Вы что-то сказали? — добавила она.
   Лидия повторила свою реплику.
   — Не стоит тратить на это время, — сказала Арахна. — Как я говорила, что-то непременно должно произойти. Зачем же мне беспокоиться?
   Она опять начала плести паутину. Быстро, хотя и слегка рассеянно, она сделала еще один небольшой кружевной коврик, подходящий для благотворительной торговли, и на мгновение задумалась. Наконец она сказала:
   — Конечно, если бы на это стоило тратить время…
   — Я не могу предложить очень много… — начала Лидия осторожно.
   — Не деньги, — сказала Арахна. — Зачем мне деньги? Но я уже так давно не отдыхала.
   — Не отдыхали? — повторила Лидия.
   — У многих проклятий имеются некоторые смягчающие условия, — объяснила Арахна. — Например, поцелуй принца, снимающий колдовство. Это настолько невероятно, что не имеет практического значения, зато создает богу соответствующую репутацию — не такой уж он скупердяй, в конце концов. В моем случае такая поблажка — отпуск на двадцать четыре часа в год, но у меня и этого почти никогда не было. — Она сделала паузу, чтобы сплести еще пару дюймов каймы. — Понимаете, — добавила она, — проблема в том, чтобы найти кого-то, желающего поменяться местами на двадцать четыре часа…
   — О да, я понимаю, что это не просто.
   Арахна выставила одну из передних ножек — аквамарин засверкал.
   Она повторила:
   — Желающего поменяться местами…
   — Право… не знаю… — сказала Лидия.
   — Совсем не трудно пробраться в дом миссис Феррис существу моего размера, — заметила Арахна.
   Лидия посмотрела на аквамарин. Невозможно было выбросить из памяти картинку: на черном бархате в шкатулке миссис Феррис лежат камни.
   — А если поймают?
   — Не следует об этом беспокоиться. В любом случае через двадцать четыре часа я вас сменю, — сказала ей Арахна.
   — Не знаю, право, не знаю… — промолвила Лидия неохотно.
   Арахна заговорила задумчиво:
   — Я подумала, как просто будет унести их оттуда по одному и спрятать в подходящей щели.
   Лидия не могла вспомнить в деталях, как проходил дальнейший разговор. На каком-то этапе, когда она все еще сомневалась, Арахна, видимо, решила, что Лидия согласна. В следующий момент она оказалась на полке — дело было сделано.
   Она не почувствовала большой разницы. Шестью глазами было не труднее глядеть, чем двумя, хотя все стало исключительно большим, а противоположная стена отодвинулась вдаль. Оказалось, что восемью ногами также можно без труда управлять.
   — Как вы… Ах да, я понимаю, — сказала она.
   — Продолжайте, — сказал голос сверху. — Этого более чем достаточно, принимая в расчет две испорченные вами занавески. Обращайтесь с ними осторожно. Все время держите в голове слово «изысканный». Да, вот так лучше. Еще чуть-чуть тоньше… Так. Вы скоро научитесь. А теперь вам нужно только переступить край и спуститься по нити.
   — Ага… да-да, — сказала Лидия с сомнением. Казалось, что край полки был очень далеко от пола.
   — Еще только один вопрос, — сказала Арахна. — Относительно мужчин.
   — Мужчин? — спросила Лидия.
   — Ну, пауков мужского пола. Я не хочу, вернувшись, обнаружить, что…
   — Ну конечно, нет, — согласилась Лидия. — Думаю, что я буду очень занята. Да и вряд ли меня заинтересуют пауки мужского пола.
   — Кто знает. Подобный тянется к подобному.
   — Я думаю, это зависит от того, как долго ты был подобным, — предположила Лидия.
   — Хорошо. Хотя все это не так сложно. Он в шестнадцать раз меньше вас, так что вы его легко сможете осадить. Или съесть, если хотите.
   — Съесть? — воскликнула Лидия. — Ах да, я помню, муж рассказывал мне что-то… Нет, я думаю, я его осажу — как вы сказали.
   — На ваше усмотрение. Что касается пауков, они очень удобно устроены, давая преимущество самкам. Вам не приходится быть обремененной никчемным самцом. Просто находите себе нового, когда он понадобится. В самом деле, это сильно все упрощает
   — Пожалуй, вы правы, — сказала Лидия. — И все же, всего двадцать четыре часа…
   — Именно, — сказала Арахна. — Ну, мне пора. Я не должна терять времени Уверена, у вас все будет в порядке. До завтра. — И она вышла, оставив дверь слегка приоткрытой.
   Лидия еще немного поупражнялась в плетении, пока не стала делать ровную нить уверенно. Тогда она подошла к краю полки. После недолгого колебания она переступила через край. Оказалось, что это действительно очень просто
   В самом деле, все было гораздо легче, чем она ожидала. Она пробралась в гостиную миссис Феррис, где крышка шкатулки была беспечно оставлена открытой, и выбрала отличный огненный опал. Не составило труда найти небольшую ямку на обочине дороги, куда можно было положить добычу на время. При следующем походе она выбрала маленький рубин, потом отлично отшлифованный квадратный циркон. Операция перешла в привычную работу, прерываемую лишь знаками внимания со стороны пары пауков-самцов. Впрочем, их можно было отогнать простым движением передней лапки.
   Ближе к вечеру в ямке на обочине скопилась неплохая добыча. Лидия тащила небольшой топаз и думала, следует ли сделать еще один заход, когда на нее упала тень. Она замерла, глядя вверх на высокую нескладную фигуру.
   — Будь я проклят, — послышался голос Эдварда. — Еще один! Два за два дня. Невероятно!
   И прежде чем Лидия смогла что-либо сообразить, ее накрыла мгла, а секундой позже она поняла, что трясется в коробочке.
   Через несколько минут она оказалась под стеклянным колпаком, который сняла с Арахна, а Эдвард склонился над ней, озабоченный исчезновением примечательного экземпляра, но воодушевленный тем, что он его вновь изловил.
   После этого, кажется, ничего не оставалось, как плести занавески, чтобы укрыться за ними — подобно Арахна. Успокаивала мысль о том, что камни были надежно спрятаны. и всего через двенадцать или тринадцать часов она сможет спокойно забрать их…
   Весь вечер к комнате пауков никто не подходил. Лидия могла разобрать различные домашние звуки, раздававшиеся в более или менее обычном порядке, завершаясь шагами двух пар ног вверх по лестнице. И если бы не физическая невозможность, она бы при этом немного нахмурилась. Этически такая ситуация была довольно туманна. Разве Арахна имела право?… Ну что ж, с этим все равно ничего нельзя было поделать…
   Наконец звуки затихли, и дом успокоился на ночь.
   Она ждала, что Эдвард заглянет утром, перед уходом на работу, чтобы убедиться в ее целости и сохранности. Она помнила, что он это делал и в случае менее интересных пауков, и была немного уязвлена, когда дверь, наконец, открылась лишь для того, чтобы впустить Арахну. Лидия также заметила, что Арахна не смогла уложить волосы тем единственным способом, который был столь к лицу Лидии.
   Арахна слегка зевнула и подошла к полке.
   — Привет, — сказала она, поднимая колпак, — как провела время?
   — Только бы не сидеть здесь, — ответила Лидия. — Вчера, однако, все шло хорошо. Я надеюсь, что вы удачно провели свой отпуск.
   — Да, — сказала Арахна. — Было хорошо, хотя мне показалось, что перемена была не столь разительной, как я ожидала. — Она посмотрела на часы. — Время почти истекло. Если я не вернусь, Афина разгневается. Вы готовы?
   — Конечно, — ответила Лидия, чувствуя себя более чем готовой.
   — Ну, вот мы и снова здесь, — сказала Арахна тихим голосом. Она вытянула ножки попарно, начиная с передних. Затем выткала заглавную букву «А» готическим шрифтом, чтобы удостовериться в том, что ее способность прясть не пострадала. — Вы знаете, привычка — удивительное дело. Не уверена, что смогла бы устроиться уютнее. Разве чуть больше свободы…
   Она подбежала к краю полки и спустилась вниз — пучок сверкающих перьев, скользящий к полу.
   Достигнув его, Арахна выпустила ножки и побежала к открытой двери. У порога она остановилась.
   — До свидания и большое спасибо, — сказала она. — Простите меня за вашего мужа. Боюсь, что в какой-то момент я повела себя неподобающим образом.
   И она пробежала по тропинке, как будто шарик из цветной шерсти, уносимый ветром.
   — Прощайте, — сказала Лидия, совсем не жалея о том, что она уходит.
   Смысл последней фразы Арахна Лидия не поняла и вспомнила о ней позже, когда обнаружила в мусорном ящике кучу необычайно бугристых костей.