Страница:
И он ушел.
Вигдис быстро проговорила:
— Не хочу я больше слышать его имя.
Иллюге посмотрел на нее и сказал:
— Очень сильно любила ты Льота, если сейчас так ненавидишь его, и сдается мне, что до сих пор ты его любишь.
— Люблю я его так же сильно, как волка в лесу. И если доведется нам встретиться, то один из нас расстанется с жизнью.
Иллюге спросил:
— Так ты хочешь отомстить Льоту?
— Да, — ответила она.
Иллюге тогда сказал:
— Я поеду с Ульваром в Исландию и буду следить за ним, как за собственным сыном, но тогда должна ты пообещать мне, что выйдешь за меня замуж, когда мы вернемся домой.
Вигдис не ответила, и Иллюге добавил:
— Не кажется ли тебе, что достаточно ты уже вдовела и скорбела из-за предательства того человека. Ты еще молода и красива — и могут у тебя еще быть радостные и счастливые дни в жизни. И знаешь ты, что всегда я буду добр к тебе и помогу твоему сыну.
Тут Вигдис протянула ему руку, и он поцеловал ее, и они договорились о свадьбе. Она рассказала об этом Ульвару, и он ответил, что в таком деле мать сама должна все решить.
XLII
XLIII
XLIV
XLV
Вигдис быстро проговорила:
— Не хочу я больше слышать его имя.
Иллюге посмотрел на нее и сказал:
— Очень сильно любила ты Льота, если сейчас так ненавидишь его, и сдается мне, что до сих пор ты его любишь.
— Люблю я его так же сильно, как волка в лесу. И если доведется нам встретиться, то один из нас расстанется с жизнью.
Иллюге спросил:
— Так ты хочешь отомстить Льоту?
— Да, — ответила она.
Иллюге тогда сказал:
— Я поеду с Ульваром в Исландию и буду следить за ним, как за собственным сыном, но тогда должна ты пообещать мне, что выйдешь за меня замуж, когда мы вернемся домой.
Вигдис не ответила, и Иллюге добавил:
— Не кажется ли тебе, что достаточно ты уже вдовела и скорбела из-за предательства того человека. Ты еще молода и красива — и могут у тебя еще быть радостные и счастливые дни в жизни. И знаешь ты, что всегда я буду добр к тебе и помогу твоему сыну.
Тут Вигдис протянула ему руку, и он поцеловал ее, и они договорились о свадьбе. Она рассказала об этом Ульвару, и он ответил, что в таком деле мать сама должна все решить.
XLII
Но случилось так, что не попал Ульвар в Исландию. В Северном море поднялась буря и дул такой ветер, что пришлось им выбросить за борт почти все свое добро, чтобы спасти жизнь. А потом они потеряли руль и никак не могли больше управлять кораблем, и вскоре их прибило к берегу, который, как сказал Иллюге, был шотландским. Там они поставили парус и на веслах вошли в бухту, где ветер и буря не могли уже добраться до них. Вечером они, бросили якорь в заливе с песчаной отмелью у устья реки и высокими горами по берегам. Нигде поблизости, насколько они могли судить, не было человеческого жилья.
Ночью буря разыгралась вновь, корабль сорвало с якоря и выбросило на берег, но никто не пострадал. Иллюге тогда сказал, что по существующим законам те, кто владел прибрежными землями, могут их убить, и лучше бы им поскорее починить корабль и убраться отсюда.
Поэтому они работали весь день и к вечеру спустили корабль на воду. Но у них не было еды, и Ульвар решил совершить набег на ближайшее поселение, которое было неподалеку за горой. Туда они и направились, вошли в самый большой дом, выгнали оттуда его обитателей и взяли себе еду, питье и одежду. И никто не оказал им сопротивления.
Но когда они спустились на берег, там были люди, и на их корабле тоже. Иллюге сказал, что, наверное, это скотты, которые приплыли с другой стороны залива и сумели победить воинов, которых они оставили на корабле. Но тут они увидели, что по той дороге, по которой они проехали сами, вниз к берегу движутся всадники. Иллюге тогда спросил:
— Ну и как нравится тебе эта поездка, Ульвар?
— Это веселее, чем лежать на дне моря, — рассмеялся в ответ Ульвар.
— Но лучше поторопимся на корабль, чтобы успеть скинуть с него незваных гостей и успеть подготовиться к битве с той многочисленной дружиной, что едет к нам.
Иллюге сказал, что было бы умнее сначала разобраться с всадниками, а потом уж освободить свой корабль, «потому что те, кто на драккаре, могут отрубить нам руки, когда мы будем цепляться за борта, а то, что всадников больше — не велика беда».
«Я не боюсь их, — заметил Ульвар, — но боюсь, что они уплывут на нашем корабле, а мы останемся тут в ловушке — как лисы в западне».
И с этими словами он и большинство его дружинников попрыгали в воду и, прикрываясь щитами от обрушившихся на их головы стрел, направились к драккару. Но Ульвару скоро пришлось убедиться, что скотты умеют стрелять и рубить по рукам, и что положение их на корабле намного выгоднее, и что не все так легко, как он ожидал. Норвежцам с большим трудом удалось переманить удачу на свою сторону, и хоть они метали копья, которые тут же возвращались обратно, но вскоре скоттам пришлось спуститься в воду, и вскоре были они кругом, а норвегам пришлось сражаться по пояс в воде. Это была тяжелая битва. Ульвар сказал Иллюге:
— Хорош был твой совет, приемный отец.
— Ты стоишь двоих, — отвечал Иллюге, — и будет мне жаль, если потеряет Вигдис такого сына.
Тут он бросился к кораблю, на корме которого стоял высокий рыжеволосый мужчина, это был хёвдинг скоттов. Иллюге отбросил в сторону свой щит, подпрыгнул и ухватил хёвдинга за ноги, но в тот же миг другой скотт раскроил ему череп. Оба упали в воду, и Ульвар убил скотта. И тогда его люди пришли в замешательство, и кто-то бросился в воду с корабля, а кто-то, наоборот, стал туда взбираться. Тут многим норвежцам удалось подняться на драккар.
Ульвар взобрался на корабль последним, потому что хотел помочь Иллюге, но тот сказал:
— Ты ничем не можешь мне помочь, и хочу я, чтобы спас ты свою жизнь и вернулся к матери и рассказал, как я погиб.
— Ей не понравится, если я вернусь домой без тебя, — ответил Ульвар, вскарабкался на борт и втянул на корабль Иллюге. Но тот упал на палубу и умер. Теперь Ульвар был на своем корабле, и у него все еще оставалось тринадцать дружинников, но все они были ранены, а у скоттов было не менее полсотни человек, и все они лезли на корабль. Скотты начали рубить борта, чтобы затопить драккар, а часть воинов прикрывали их своими щитами от стрел и сами стреляли из луков по норвежцам.
И тут Ульвар увидел большой корабль, который медленно скользил у самого берега. Ульвар крикнул своим людям:
— Не долгой вышла наша поездка — но можем мы гордиться своей вечерней работой. Скотты потеряли много воинов.
Тут большой корабль подошел вплотную к драккару Ульвара, и воины с него начали прыгать на судно норвежцев. Впереди был темноволосый человек. Он схватился за канат, перепрыгнул на драккар норвегов и побежал к мачте, у которой стоял Ульвар. Он крикнул по-норвежски:
— Хорошо сражаешься ты, молодой хёвдинг, и повезло нам, что подоспели мы, чтобы помочь таким героям!
Вскоре драккар норвегов был полон его людьми, и дело повернулось так, что скоттам пришлось прыгать в воду, но немногим из них удалось добраться до берега.
И когда сражение было завершено, выбросили они павших скоттов за борт, и корабль Ульвара отошел от берега под прикрытием драккара незнакомца.
И тут выяснилось, что драккар Ульвара был так поврежден, что не мог плыть. И незнакомец предложил ему и его людям перейти к ним на корабль. Да и ветер был хорош, а шторм к тому времени стих.
Незнакомец перевязал Ульвару и его воинам раны, а они рассказали ему о битве. Он сказал, что его зовут Успак [7] и родом он из Исландии, но живет в Нортумберленде, и люди его норвеги и даны из этой области.
Когда стемнело, они бросили якорь в заливе и легли спать. Успак и Ульвар лежали рядом в укрытии под палубой. Ульвар не спал, потому что раны его болели. И Успак стал говорить. Он сказал:
— Ты сражался как и подобает настоящему мужчине, Ульвар, и похоже, ты знатного рода. Откуда ты родом и кто твой отец?
Ульвар отвечал:
— Я из Вингульмарка. Вадин у Фолдена зовется моя усадьба.
Успак резко повернулся к нему и спросил:
— Ну а твой отец, Ульвар, — как его имя?
— Не хочу ничего скрывать от тебя, господин, — молвил Ульвар, — я незаконнорожденный. И поэтому зовут меня Ульвар сын Вигдис.
Успак долго молчал, он хотел заговорить один или два раза, но не мог. А Ульвар ничего не заметил. Наконец Успак осторожно спросил:
— А сколько лет тебе, Ульвар сын Вигдис?
— После дня середины лета будет восемнадцать, — ответил он.
Успак вновь улегся и долго молчал. Наконец он заговорил:
— А твоя мать еще жива и все еще не замужем?
Ульвар отвечал «да». Успак тогда сказал:
— Хотел бы я узнать побольше о твоей матери, Ульвар. Сдается мне, что замечательная и смелая она женщина, если удалось ей воспитать такого достойного похвалы сына как ты. Она очень заботится о тебе, твоя мать?
Ульвар ответил:
— Когда мне было пятнадцать, она отдала мне Вадин и половину всего своего имущества, так что никто не может меня упрекнуть в бедности и отсутствии власти, хоть я и незаконнорожденный. А себе она построила усадьбу в лесу. Берг зовется тот хутор. Но сама она живет в Вадине. Но ты прав, и не знаю я другой столь же мужественной женщины. И совсем не жалею я, что не знал своего отца.
И принялся он рассказывать о своей матери, и чем больше говорил, тем больше Успак спрашивал, и под конец узнал все и о смерти Гуннара, и о мести Вигдис, и обо всем, что случилось позже. И за разговором прошла почти вся ночь. А под конец Успак сказал:
— Многим обязан ты своей матери и должен отплатить ей великой любовью и уважением. И нету ей равных, как я погляжу, по силе и уму, и никто сильнее нее не любил своего сына.
— Твоя правда, — отвечал Ульвар. — И надеюсь я, что настанет день, когда смогу я отплатить ей за все.
Успак сказал:
— Ты потерял свой драккар и имущество, но если останешься ты у меня на лето, то не придется тебе жалеть об этом и не возвратишься ты домой бедным осенью. И будешь ты владеть этим кораблем на половинных началах, и получишь долю от добычи как хёвдинг.
Ульвар его поблагодарил, а потом сказал, что собирался отправиться в Исландию. Успак спросил, есть ли у него там дело. Ульвар ответил:
—Ты из Исландии, Успак. Не знаком ли тебе Вига-Льот сын Гицура из Скомедала?
— A y тебя к нему дело? — немного погодя спросил Успак.
— Может, и так, — заметил Ульвар.
— Может, он друг твоей матери? — спросил тогда Успак.
— Не друг он моей матери, — ответил Ульвар, — и ничего хорошего мы от него не ждем. Но хотелось бы мне посмотреть, как примет он меня, ибо он и есть мой отец.
— Странно будет, — усмехнулся Успак, — если не обрадуется он такому красивому и мужественному сыну. И вряд ли мог он забыть такую женщину, как твоя мать.
— Никогда он не спрашивал о нас, — ответил Ульвар, — и знаю я, что есть у него жена и ребенок в Исландии, но хочу я передать ему привет от матери, которую он обманул и бросил.
Успак помолчал, а потом проговорил:
— Нет его в Исландии, и слышал я, что уехал он из страны много лет назад — а жена его и дети умерли.
— Он был твоим другом? — спросил Ульвар.
— Нет, — сказал Успак, — не большим, чем твоей матери.
Ульвар успокоился и почувствовал, что хочет спать. И немного погодя почувствовал он его руку на своем лице. Ульвар открыл глаза: Успак открыл люк в палубе, и на них теперь падали лучи солнца. Успак склонился над ним.
— Ты стонал во сне, Ульвар, — сказал он. — Я просто хотел посмотреть, что с тобой. Спи.
Ночью буря разыгралась вновь, корабль сорвало с якоря и выбросило на берег, но никто не пострадал. Иллюге тогда сказал, что по существующим законам те, кто владел прибрежными землями, могут их убить, и лучше бы им поскорее починить корабль и убраться отсюда.
Поэтому они работали весь день и к вечеру спустили корабль на воду. Но у них не было еды, и Ульвар решил совершить набег на ближайшее поселение, которое было неподалеку за горой. Туда они и направились, вошли в самый большой дом, выгнали оттуда его обитателей и взяли себе еду, питье и одежду. И никто не оказал им сопротивления.
Но когда они спустились на берег, там были люди, и на их корабле тоже. Иллюге сказал, что, наверное, это скотты, которые приплыли с другой стороны залива и сумели победить воинов, которых они оставили на корабле. Но тут они увидели, что по той дороге, по которой они проехали сами, вниз к берегу движутся всадники. Иллюге тогда спросил:
— Ну и как нравится тебе эта поездка, Ульвар?
— Это веселее, чем лежать на дне моря, — рассмеялся в ответ Ульвар.
— Но лучше поторопимся на корабль, чтобы успеть скинуть с него незваных гостей и успеть подготовиться к битве с той многочисленной дружиной, что едет к нам.
Иллюге сказал, что было бы умнее сначала разобраться с всадниками, а потом уж освободить свой корабль, «потому что те, кто на драккаре, могут отрубить нам руки, когда мы будем цепляться за борта, а то, что всадников больше — не велика беда».
«Я не боюсь их, — заметил Ульвар, — но боюсь, что они уплывут на нашем корабле, а мы останемся тут в ловушке — как лисы в западне».
И с этими словами он и большинство его дружинников попрыгали в воду и, прикрываясь щитами от обрушившихся на их головы стрел, направились к драккару. Но Ульвару скоро пришлось убедиться, что скотты умеют стрелять и рубить по рукам, и что положение их на корабле намного выгоднее, и что не все так легко, как он ожидал. Норвежцам с большим трудом удалось переманить удачу на свою сторону, и хоть они метали копья, которые тут же возвращались обратно, но вскоре скоттам пришлось спуститься в воду, и вскоре были они кругом, а норвегам пришлось сражаться по пояс в воде. Это была тяжелая битва. Ульвар сказал Иллюге:
— Хорош был твой совет, приемный отец.
— Ты стоишь двоих, — отвечал Иллюге, — и будет мне жаль, если потеряет Вигдис такого сына.
Тут он бросился к кораблю, на корме которого стоял высокий рыжеволосый мужчина, это был хёвдинг скоттов. Иллюге отбросил в сторону свой щит, подпрыгнул и ухватил хёвдинга за ноги, но в тот же миг другой скотт раскроил ему череп. Оба упали в воду, и Ульвар убил скотта. И тогда его люди пришли в замешательство, и кто-то бросился в воду с корабля, а кто-то, наоборот, стал туда взбираться. Тут многим норвежцам удалось подняться на драккар.
Ульвар взобрался на корабль последним, потому что хотел помочь Иллюге, но тот сказал:
— Ты ничем не можешь мне помочь, и хочу я, чтобы спас ты свою жизнь и вернулся к матери и рассказал, как я погиб.
— Ей не понравится, если я вернусь домой без тебя, — ответил Ульвар, вскарабкался на борт и втянул на корабль Иллюге. Но тот упал на палубу и умер. Теперь Ульвар был на своем корабле, и у него все еще оставалось тринадцать дружинников, но все они были ранены, а у скоттов было не менее полсотни человек, и все они лезли на корабль. Скотты начали рубить борта, чтобы затопить драккар, а часть воинов прикрывали их своими щитами от стрел и сами стреляли из луков по норвежцам.
И тут Ульвар увидел большой корабль, который медленно скользил у самого берега. Ульвар крикнул своим людям:
— Не долгой вышла наша поездка — но можем мы гордиться своей вечерней работой. Скотты потеряли много воинов.
Тут большой корабль подошел вплотную к драккару Ульвара, и воины с него начали прыгать на судно норвежцев. Впереди был темноволосый человек. Он схватился за канат, перепрыгнул на драккар норвегов и побежал к мачте, у которой стоял Ульвар. Он крикнул по-норвежски:
— Хорошо сражаешься ты, молодой хёвдинг, и повезло нам, что подоспели мы, чтобы помочь таким героям!
Вскоре драккар норвегов был полон его людьми, и дело повернулось так, что скоттам пришлось прыгать в воду, но немногим из них удалось добраться до берега.
И когда сражение было завершено, выбросили они павших скоттов за борт, и корабль Ульвара отошел от берега под прикрытием драккара незнакомца.
И тут выяснилось, что драккар Ульвара был так поврежден, что не мог плыть. И незнакомец предложил ему и его людям перейти к ним на корабль. Да и ветер был хорош, а шторм к тому времени стих.
Незнакомец перевязал Ульвару и его воинам раны, а они рассказали ему о битве. Он сказал, что его зовут Успак [7] и родом он из Исландии, но живет в Нортумберленде, и люди его норвеги и даны из этой области.
Когда стемнело, они бросили якорь в заливе и легли спать. Успак и Ульвар лежали рядом в укрытии под палубой. Ульвар не спал, потому что раны его болели. И Успак стал говорить. Он сказал:
— Ты сражался как и подобает настоящему мужчине, Ульвар, и похоже, ты знатного рода. Откуда ты родом и кто твой отец?
Ульвар отвечал:
— Я из Вингульмарка. Вадин у Фолдена зовется моя усадьба.
Успак резко повернулся к нему и спросил:
— Ну а твой отец, Ульвар, — как его имя?
— Не хочу ничего скрывать от тебя, господин, — молвил Ульвар, — я незаконнорожденный. И поэтому зовут меня Ульвар сын Вигдис.
Успак долго молчал, он хотел заговорить один или два раза, но не мог. А Ульвар ничего не заметил. Наконец Успак осторожно спросил:
— А сколько лет тебе, Ульвар сын Вигдис?
— После дня середины лета будет восемнадцать, — ответил он.
Успак вновь улегся и долго молчал. Наконец он заговорил:
— А твоя мать еще жива и все еще не замужем?
Ульвар отвечал «да». Успак тогда сказал:
— Хотел бы я узнать побольше о твоей матери, Ульвар. Сдается мне, что замечательная и смелая она женщина, если удалось ей воспитать такого достойного похвалы сына как ты. Она очень заботится о тебе, твоя мать?
Ульвар ответил:
— Когда мне было пятнадцать, она отдала мне Вадин и половину всего своего имущества, так что никто не может меня упрекнуть в бедности и отсутствии власти, хоть я и незаконнорожденный. А себе она построила усадьбу в лесу. Берг зовется тот хутор. Но сама она живет в Вадине. Но ты прав, и не знаю я другой столь же мужественной женщины. И совсем не жалею я, что не знал своего отца.
И принялся он рассказывать о своей матери, и чем больше говорил, тем больше Успак спрашивал, и под конец узнал все и о смерти Гуннара, и о мести Вигдис, и обо всем, что случилось позже. И за разговором прошла почти вся ночь. А под конец Успак сказал:
— Многим обязан ты своей матери и должен отплатить ей великой любовью и уважением. И нету ей равных, как я погляжу, по силе и уму, и никто сильнее нее не любил своего сына.
— Твоя правда, — отвечал Ульвар. — И надеюсь я, что настанет день, когда смогу я отплатить ей за все.
Успак сказал:
— Ты потерял свой драккар и имущество, но если останешься ты у меня на лето, то не придется тебе жалеть об этом и не возвратишься ты домой бедным осенью. И будешь ты владеть этим кораблем на половинных началах, и получишь долю от добычи как хёвдинг.
Ульвар его поблагодарил, а потом сказал, что собирался отправиться в Исландию. Успак спросил, есть ли у него там дело. Ульвар ответил:
—Ты из Исландии, Успак. Не знаком ли тебе Вига-Льот сын Гицура из Скомедала?
— A y тебя к нему дело? — немного погодя спросил Успак.
— Может, и так, — заметил Ульвар.
— Может, он друг твоей матери? — спросил тогда Успак.
— Не друг он моей матери, — ответил Ульвар, — и ничего хорошего мы от него не ждем. Но хотелось бы мне посмотреть, как примет он меня, ибо он и есть мой отец.
— Странно будет, — усмехнулся Успак, — если не обрадуется он такому красивому и мужественному сыну. И вряд ли мог он забыть такую женщину, как твоя мать.
— Никогда он не спрашивал о нас, — ответил Ульвар, — и знаю я, что есть у него жена и ребенок в Исландии, но хочу я передать ему привет от матери, которую он обманул и бросил.
Успак помолчал, а потом проговорил:
— Нет его в Исландии, и слышал я, что уехал он из страны много лет назад — а жена его и дети умерли.
— Он был твоим другом? — спросил Ульвар.
— Нет, — сказал Успак, — не большим, чем твоей матери.
Ульвар успокоился и почувствовал, что хочет спать. И немного погодя почувствовал он его руку на своем лице. Ульвар открыл глаза: Успак открыл люк в палубе, и на них теперь падали лучи солнца. Успак склонился над ним.
— Ты стонал во сне, Ульвар, — сказал он. — Я просто хотел посмотреть, что с тобой. Спи.
XLIII
Ульвар был с Успаком до поздней осени, они вместе с датскими викингами прошлись по побережьям Англии, Киннмареланда и Франции и были удачливы. Ульвар сын Вигдис выказал большое мужество, и о нем говорили с уважением.
Осенью Успак и Ульвар гостили у Сигвальда ярла в Нортумберленде; он был другом Успака и хорошо принял Ульвара и щедро одарил его богатыми подарками.
Однажды вечером они сидели у Успака и пили. Тогда спросил Успак:
— Так ты, Ульвар, хочешь отыскать своего отца?
— Когда я был дома, — отвечал ему Ульвар, — то хотел этого больше всего. И очень печалился, что я незаконнорожденный. И считал я, что должен быть сильнее и смелее тех, у кого есть отцы. И думал я, что отправлюсь к нему и потребую виру за свою мать и себя и все то зло, что он ей причинил.
— Но могло получиться, что нашел бы ты его, — тихо сказал Успак. — И он мог бы принять тебя с любовью и порадоваться, что у него такой сын.
— Но не мог бы он похвалиться тогда, — заметил Ульвар, — что его это заслуга. И не стал бы я благодарить его. И не кажется мне, что обязан я ему чем-то, кроме жизни. И от этого дела не будет ему большой чести. Но в походе я понял, что хорош сам по себе — и это твоя заслуга, Успак. И не нужен мне теперь отец, и не хочу я его любви. И все равно мне, кто он — мерзавец или еще кто.
Успак сказал:
— А твоя мать — если прознает он о тебе и приедет к Вигдис свататься?
— Сказать правду, — отвечал Ульвар, — лучше бы не делать этого. Ибо сказала она однажды, что лучшей вирой было бы ей получить его окровавленную голову. И редко она говорила о нем, а потом всегда бывала подолгу грустна. И не нравилось ей, что хочу я поехать в Исландию.
Успак сказал:
— Это были суровые слова, Ульвар.
Ульвар ответил ему:
— Но в суровых условиях довелось жить моей матери в молодости, когда уехал он из страны и оставил ее с ребенком. И никогда он не хотел узнать о нас.
— А ты точно знаешь, что не хотел он знать вас? — спросил Успак.
— И еще говорила она мне, что он плохой и бессердечный человек.
— Суровые слова это сына об отце, Ульвар, — вновь сказал Успак и вздохнул.
— Он не научил меня лучшим, — засмеялся Ульвар, — и может статься, похож я на него.
Успак посмотрел на него, но ничего не сказал, и больше они о том не говорили, и весь вечер Успак был задумчив и мало говорил. И перед тем как лечь спать, он достал из сундука красный шелковый плащ, красиво расшитый золотом и шелком, и протянул его Ульвару. Он попросил его принять этот дар. Ульвар поблагодарил.
Когда осенью Ульвар собрался домой, Успак дал ему большой корабль и еще сделал подарки — кольчугу и позолоченный шлем, двух белоснежных соколов и тройной позолоченный пояс, который он попросил Ульвара передать его матери в знак дружбы, и под конец — зеленый шелковый плащ, расшитый золотом и подбитый мехом; но он сказал, что хочет получить назад красный плащ, потому что не новый он и не годится в подарок.
Ульвар поблагодарил за внимание и любовь к нему, а потом предложил Успаку выбрать все, что ему хочется, из добычи Ульвара.
— Больше у меня добра, — отвечал Успак, — чем мне нужно. Но хочу я получить на память о тебе то обручье, что носишь ты на левой руке, если только отдашь ты его мне.
Ульвар снял обручье и дал его Успаку. Он сказал:
— Не много оно стоит — и носил я его потому, что досталось оно мне от матери, а та получила его от своей матери. Но мал этот дар, и хочу я, чтобы попросил ты о большем.
— Не надо мне ничего другого, — ответил Успак и надел обручье. — И любо оно мне еще и потому, что носил ты его на руке, что так славно рубила скоттов в том фьорде.
Ульвар тогда сказал:
— Хоть Вадин — и не усадьба ярла, но будет для нас великой радостью, если захочешь ты погостить у моей матери.
— Конечно, захочу, — ответил Успак. — И не много пройдет времени, когда встретимся мы вновь. Ибо приехал бы я в Вадин, даже если бы ты и не пригласил меня.
И он обнял Ульвара, поцеловал его и пожелал удачи. Ульвар отплыл в Норвегию и на четвертый день прибыл в Фолден.
Осенью Успак и Ульвар гостили у Сигвальда ярла в Нортумберленде; он был другом Успака и хорошо принял Ульвара и щедро одарил его богатыми подарками.
Однажды вечером они сидели у Успака и пили. Тогда спросил Успак:
— Так ты, Ульвар, хочешь отыскать своего отца?
— Когда я был дома, — отвечал ему Ульвар, — то хотел этого больше всего. И очень печалился, что я незаконнорожденный. И считал я, что должен быть сильнее и смелее тех, у кого есть отцы. И думал я, что отправлюсь к нему и потребую виру за свою мать и себя и все то зло, что он ей причинил.
— Но могло получиться, что нашел бы ты его, — тихо сказал Успак. — И он мог бы принять тебя с любовью и порадоваться, что у него такой сын.
— Но не мог бы он похвалиться тогда, — заметил Ульвар, — что его это заслуга. И не стал бы я благодарить его. И не кажется мне, что обязан я ему чем-то, кроме жизни. И от этого дела не будет ему большой чести. Но в походе я понял, что хорош сам по себе — и это твоя заслуга, Успак. И не нужен мне теперь отец, и не хочу я его любви. И все равно мне, кто он — мерзавец или еще кто.
Успак сказал:
— А твоя мать — если прознает он о тебе и приедет к Вигдис свататься?
— Сказать правду, — отвечал Ульвар, — лучше бы не делать этого. Ибо сказала она однажды, что лучшей вирой было бы ей получить его окровавленную голову. И редко она говорила о нем, а потом всегда бывала подолгу грустна. И не нравилось ей, что хочу я поехать в Исландию.
Успак сказал:
— Это были суровые слова, Ульвар.
Ульвар ответил ему:
— Но в суровых условиях довелось жить моей матери в молодости, когда уехал он из страны и оставил ее с ребенком. И никогда он не хотел узнать о нас.
— А ты точно знаешь, что не хотел он знать вас? — спросил Успак.
— И еще говорила она мне, что он плохой и бессердечный человек.
— Суровые слова это сына об отце, Ульвар, — вновь сказал Успак и вздохнул.
— Он не научил меня лучшим, — засмеялся Ульвар, — и может статься, похож я на него.
Успак посмотрел на него, но ничего не сказал, и больше они о том не говорили, и весь вечер Успак был задумчив и мало говорил. И перед тем как лечь спать, он достал из сундука красный шелковый плащ, красиво расшитый золотом и шелком, и протянул его Ульвару. Он попросил его принять этот дар. Ульвар поблагодарил.
Когда осенью Ульвар собрался домой, Успак дал ему большой корабль и еще сделал подарки — кольчугу и позолоченный шлем, двух белоснежных соколов и тройной позолоченный пояс, который он попросил Ульвара передать его матери в знак дружбы, и под конец — зеленый шелковый плащ, расшитый золотом и подбитый мехом; но он сказал, что хочет получить назад красный плащ, потому что не новый он и не годится в подарок.
Ульвар поблагодарил за внимание и любовь к нему, а потом предложил Успаку выбрать все, что ему хочется, из добычи Ульвара.
— Больше у меня добра, — отвечал Успак, — чем мне нужно. Но хочу я получить на память о тебе то обручье, что носишь ты на левой руке, если только отдашь ты его мне.
Ульвар снял обручье и дал его Успаку. Он сказал:
— Не много оно стоит — и носил я его потому, что досталось оно мне от матери, а та получила его от своей матери. Но мал этот дар, и хочу я, чтобы попросил ты о большем.
— Не надо мне ничего другого, — ответил Успак и надел обручье. — И любо оно мне еще и потому, что носил ты его на руке, что так славно рубила скоттов в том фьорде.
Ульвар тогда сказал:
— Хоть Вадин — и не усадьба ярла, но будет для нас великой радостью, если захочешь ты погостить у моей матери.
— Конечно, захочу, — ответил Успак. — И не много пройдет времени, когда встретимся мы вновь. Ибо приехал бы я в Вадин, даже если бы ты и не пригласил меня.
И он обнял Ульвара, поцеловал его и пожелал удачи. Ульвар отплыл в Норвегию и на четвертый день прибыл в Фолден.
XLIV
Вигдис с радостью встретила сына, и не надоедало ей слушать его рассказы о походе. Больше всего рассказывал он об Успаке, которого считал самым достойным из всех и лучшим другом. И Вигдис сказала, что будет для нее большой честью принимать его, хотя и не сможет никогда она отплатить добром человеку, спасшему жизнь ее сыну.
Она очень горевала из-за Иллюге и устроила большую тризну по нему. Она обещала воспитать его детей, Олава и Ингебьёрг, как своих собственных. И с тех пор они жили в Вадине.
Год шел к концу, и наступило Рождество. И в святую ночь, когда родился Господь наш, люди стали съезжаться на службу в церковь. И Вигдис с Ульваром со своими людьми тоже выехали из Вадина. В тот год выпало перед Рождеством много снега, и было холодно в полнолуние.
И так ярок был лунный свет, что показалось Вигдис, когда она переступила порог церкви вместе со своим сыном, что темно там, хотя и горели лампады перед иконами. Священник красиво пел перед алтарем, и курились благовония. И вошедшие преклонили колена и перекрестились святой водой, читая молитвы.
И когда Вигдис подняла голову и встала, увидела она человека у стены. Он был одет в темный плащ, который он придерживал у шеи, а голову наклонил, так что не видела она его лица, а лишь глаза из-под черных волос, закрывавших лоб. Но она тут же узнала его, это был Льот. Он смотрел на нее, и, когда встретил ее взгляд, руки его задрожали так, что опустил он их. И был он бледен, как мертвец.
Вигдис и сама так задрожала, что вынуждена была прислониться к дверному косяку, и показалось ей, что пол у нее на глазах превратился в реку из крови, и текла река эта между мужчинами и женщинами, а перед алтарем было озеро и крови. Но тут встал с колен Ульвар, засмеялся от радости и протянул ему руку — и поняла тогда Вигдис, кто такой был этот Успак. Она захотела пройти в церковь, но не смогла пойти прямо, а пошла вдоль стены, придерживаясь рукой за бревна стены; и пришла она в угол, где и хотела встать на колени, но женщины подвинулись и освободили ей место у алтаря. Она обернулась и увидела, что Льот стоит у двери и смотрит на нее, а рядом с ним стоит Ульвар. И она пошла вперед, упала на колени и прижалась лбом к стене, а лицо спрятала в ладони.
И под звуки песни бросало Вигдис то в жар, то в холод, и дрожала она, напуганная этой встречей. И поняла Вигдис, что ждала все эти годы, чтобы доиграть игру до конца.
И чем дольше она лежала перед алтарем, тем больше боялась разговора с Льотом. В стене, рядом с которой она лежала, было отверстие у самого пола, и видела она сквозь него снег и слышала топот коней и позвякивание сбруи. И встала она в середине службы и вышла из церкви.
В небе сияла луна. Вигдис побежала по снегу к коновязи и отвязала свою лошадь. Она вывела ее за церковную ограду. И тут за ней из церкви выбежали двое мужчин с такой поспешностью, что забыли даже закрыть дверь, и в церковный двор ворвалось пение псалмов и свет лампад.
Льот схватил под уздцы ее лошадь, как раз когда она собиралась выехать со двора.
— Позволь мне поговорить с тобой, Вигдис…
Она посмотрела на него снизу вверх и сказала:
— Ты совершил столько недостойных дел, Льот, что вынужден скрывать свое имя?
И не успел Льот ответить ей, как стегнула она коня, и дернулся он так резко, что не смог Льот удержать его, и Вигдис направилась на север и все время подгоняла коня, чтобы ехал он быстрее. И когда она приехала в Вадин, то не остановилась там, а отправилась дальше — в Берг. Там жили только управляющий с женой и треллями. Вигдис вошла в зал — он был почти пуст, ибо дом недавно построили, и в зале были только скамьи вдоль стен да стол. Она подбросила дров в очаг и заперла дверь. И там сидела она одна всю рождественскую ночь.
Она очень горевала из-за Иллюге и устроила большую тризну по нему. Она обещала воспитать его детей, Олава и Ингебьёрг, как своих собственных. И с тех пор они жили в Вадине.
Год шел к концу, и наступило Рождество. И в святую ночь, когда родился Господь наш, люди стали съезжаться на службу в церковь. И Вигдис с Ульваром со своими людьми тоже выехали из Вадина. В тот год выпало перед Рождеством много снега, и было холодно в полнолуние.
И так ярок был лунный свет, что показалось Вигдис, когда она переступила порог церкви вместе со своим сыном, что темно там, хотя и горели лампады перед иконами. Священник красиво пел перед алтарем, и курились благовония. И вошедшие преклонили колена и перекрестились святой водой, читая молитвы.
И когда Вигдис подняла голову и встала, увидела она человека у стены. Он был одет в темный плащ, который он придерживал у шеи, а голову наклонил, так что не видела она его лица, а лишь глаза из-под черных волос, закрывавших лоб. Но она тут же узнала его, это был Льот. Он смотрел на нее, и, когда встретил ее взгляд, руки его задрожали так, что опустил он их. И был он бледен, как мертвец.
Вигдис и сама так задрожала, что вынуждена была прислониться к дверному косяку, и показалось ей, что пол у нее на глазах превратился в реку из крови, и текла река эта между мужчинами и женщинами, а перед алтарем было озеро и крови. Но тут встал с колен Ульвар, засмеялся от радости и протянул ему руку — и поняла тогда Вигдис, кто такой был этот Успак. Она захотела пройти в церковь, но не смогла пойти прямо, а пошла вдоль стены, придерживаясь рукой за бревна стены; и пришла она в угол, где и хотела встать на колени, но женщины подвинулись и освободили ей место у алтаря. Она обернулась и увидела, что Льот стоит у двери и смотрит на нее, а рядом с ним стоит Ульвар. И она пошла вперед, упала на колени и прижалась лбом к стене, а лицо спрятала в ладони.
И под звуки песни бросало Вигдис то в жар, то в холод, и дрожала она, напуганная этой встречей. И поняла Вигдис, что ждала все эти годы, чтобы доиграть игру до конца.
И чем дольше она лежала перед алтарем, тем больше боялась разговора с Льотом. В стене, рядом с которой она лежала, было отверстие у самого пола, и видела она сквозь него снег и слышала топот коней и позвякивание сбруи. И встала она в середине службы и вышла из церкви.
В небе сияла луна. Вигдис побежала по снегу к коновязи и отвязала свою лошадь. Она вывела ее за церковную ограду. И тут за ней из церкви выбежали двое мужчин с такой поспешностью, что забыли даже закрыть дверь, и в церковный двор ворвалось пение псалмов и свет лампад.
Льот схватил под уздцы ее лошадь, как раз когда она собиралась выехать со двора.
— Позволь мне поговорить с тобой, Вигдис…
Она посмотрела на него снизу вверх и сказала:
— Ты совершил столько недостойных дел, Льот, что вынужден скрывать свое имя?
И не успел Льот ответить ей, как стегнула она коня, и дернулся он так резко, что не смог Льот удержать его, и Вигдис направилась на север и все время подгоняла коня, чтобы ехал он быстрее. И когда она приехала в Вадин, то не остановилась там, а отправилась дальше — в Берг. Там жили только управляющий с женой и треллями. Вигдис вошла в зал — он был почти пуст, ибо дом недавно построили, и в зале были только скамьи вдоль стен да стол. Она подбросила дров в очаг и заперла дверь. И там сидела она одна всю рождественскую ночь.
XLV
Когда Вигдис уехала, Ульвар и Льот некоторое время стояли и смотрели ей вслед. Потом Льот обнял Ульвара, поцеловал его и сказал:
— Благослови тебя Господь, сын мой. Ибо не знаю я, что будет дальше.
Ульвар взял его руку, поцеловал и сказал:
— Не знаю, о чем ты говоришь, но если бы был ты моим отцом, то разве оставил бы ты нас?
Льот ответил:
— Правда в том, что не мог я ждать, а твоя мать не хотела поговорить со мной, и все твои слова, что сказал ты обо мне, были недостаточно суровы. И в тот вечер решил я сказать тебе, что я твой отец. Но потом решил я поговорить сначала с Вигдис. Но хочу я, чтобы знал ты, что не ведал я о тебе до тех пор, пока не назвал ты Вигдис своей матерью. И скажи Вигдис, что она уже достаточно отомстила — и всегда я буду скучать по тебе и ни разу не был я счастлив с последнего нашего разговора с ней.
Тут Ульвар обнял его и стал умолять, чтобы поехал он с ним в Вадин. Вигдис никогда не забудет, что спас он ему жизнь и помогал с такой любовью. И, наконец, Льот согласился и поехал с ним в Вадин, но Вигдис там не было. Льот тут же повернул лошадь и проговорил:
— Вот видишь, Ульвар, что ничто не поможет нам — и стоит мне и впредь называться Успаком, ибо никто не вел себя глупее меня — и слишком много времени прошло, чтобы мог я исправить сделанное.
Ульвар соскочил со своего коня и попросил Льота войти в дом:
— Мать наверняка сейчас в Берге, но войди в дом, поешь и отдохни.
Льот выглядел ужасно. Ульвар усадил его на почетное место, но Льот почти не притронулся к еде и не сказал ни слова. И потому Ульвар сказал, когда настал следующий день, что хочет отправиться в Берг и переговорить с матерью, а Льот пусть пока останется в Вадине.
Но Льот сказал:
— Стоит положить этому делу конец, каким бы он ни был. И хочу я поговорить с ней, как хотел поговорить все эти семнадцать лет.
И они пошли во двор, сели на лошадей и поехали в Берг.
Дверь в дом оказалась заперта, но Ульвар постучал в дверь и крикнул:
— Открой, мать, есть мне о чем поговорить с тобой.
— Ты один? — через некоторое время спросила Вигдис.
— Со мной отец, — ответил Ульвар.
— Не о чем мне с ним говорить, — сказала мать.
Тогда Ульвар крикнул:
— Требую я от тебя, мать, и от него правдивого рассказа, почему я остался без отца — и не уйду я отсюда, и не выпущу Льота со двора, пока не отопрешь ты дверь.
Тогда Вигдис отодвинула засов и впустила их в дом. Ульвар посмотрел на них и сказал:
— Седыми стали волосы моего отца, да и ты, мать, состарилась — многое случилось со времени вашей последней встречи. И если бы могли вы починить сломанное, то был бы я рад, потому что люблю вас обоих.
Вигдис подняла лицо и сказала:
— Постарели глаза мои от слез, и никто, кроме тебя, Льот, не причинял мне боли.
Он ответил:
— И все же тебе было лучше — ты жила с нашим сыном, Вигдис, и понимаю я, что не можешь ты любить меня, ведь я предал тебя, и не скучала ты обо мне. Но я горевал из-за каждого шага и каждой волны, которые не приближали меня к тебе.
Вигдис холодно засмеялась и сказала:
— А жена твоя — что она думает, когда вот так ездишь ты из страны в страну к своим наложницам?
— Лучше всех была она и достойна любви, — ответил Льот. — Но она умерла, и тяжко пришлось ей, когда жили мы вместе, ибо всегда думал я о тебе и мало любви выпало на ее долю. И это самый большой мой грех, ибо потеряла она радость жизни по моей вине — но ты можешь утешиться тем, что настигла нас твоя месть, и у меня на глазах утонули мои прекрасные детки и потерял я всех, кого любил, как ты и хотела.
Тут Вигдис схватилась обеими руками за шаль с такой силой, что вонзилась фибула ей в грудь, и крикнула:
— Откуда знать тебе, Льот, как велик был позор мой — или тебе, сын мой, как тяжела была мне месть — и никогда не доводилось мне слышать, чтобы мужчина был силой взят женщиной. И не знаешь ты, что значит чувствовать, как в тебе растет ребенок человека, которого ты желала, чтобы разорвали на части дикие лошади. И не ты ходил темной зимней ночью искать реку, ибо не знала я другой возможности избавиться от стыда. И тебе еще кажется, что должен он любить тебя — того мальчика, которого родила я в лесу — и не было рядом человека, который мог бы подать мне воды, когда испытывала я страшные боли. Ты и скучал обо мне; и это помогло мне очень, когда внесли в дом окровавленного Гуннара, его ранили и оскорбили по моей вине и из-за моего позора, который навлекла я на нас против своей воли. И много помогла нам, мне и твоему мальчику, твоя любовь в ту ночь, когда сожгли Вадин и моего отца, и убежала я с сыном в лес, и волки шли по нашему следу, пока не добрались мы до жилья разбойников.
И показалось тебе достаточным извинением явиться ко мне и предложить уехать с тобой в Исландию, а когда не приняла я с благодарностью твоего предложения, то взял ты в жены другую девушку, подходящую тебе по красоте и богатству. А я тем временем не знала, что ответить своему отцу, когда он ругал меня, и своему ребенку, который спрашивал об отце, ибо никогда не смогла я рассказать, как поступил ты со мной. И злом ты платишь всем тем, кто любит тебя, Льот, и правда то, что ужасный ты человек.
Льот был бледен, как снег, когда отвечал:
— Более метко бьют твои слова, чем нож при последней нашей встрече. И с радостью расстался бы я сейчас с жизнью, чтобы утешить тебя — и все же скажу я тебе, Вигдис, что горе мое не меньше твоего, ибо не знаешь ты, что значит жить и тосковать по самому любимому человеку.
— Правда твоя, — отвечала она, — и не знаю я о любви больше того, чему научил ты меня в тот вечер в лесу, и боялась я с тех пор каждого мужчины, который приближался ко мне.
Тогда Ульвар сказал:
— На беду довелось вам встретиться — но не забудь, мать, что спас он мне жизнь и относился ко мне с великой любовью. — И тут он заплакал.
Вигдис посмотрела на сына и сказала:
— А не забыл ли ты, что обещал однажды отомстить за меня?
Льот сказал:
— Я думал, что можем мы помириться ради Ульвара, но теперь понимаю я, что не можешь ты простить меня — слишком много зла я тебе причинил. И уеду я туда, откуда приехал, но Ульвар наследует все мое богатство.
Вигдис закричала:
— Однажды ты уже отнял все у меня, и теперь вновь ты хочешь ограбить меня. И отдала я на растерзание волкам и орлам ребенка, которого ты вынудил меня вынашивать — наши трелли нашли его и сохранили ему жизнь. А потом наступило время, когда пожалела я его, ибо был он таким же беспомощным, как и я перед тобой. Я спасла мальчика и сама стала увечной, но я воспитала его и любила все восемнадцать лет, а теперь являешься ты и хочешь отобрать его у меня.
— Не хочу я отбирать его у тебя, — отвечал Льот, — с тобой он останется и тебя станет слушать, ибо нет у меня никаких прав на него — но должна ты знать, что люблю я его, я тоже сделал бы для него все, что смог, и не увижу я его никогда больше.
— Ничего не хочу я делить с тобой, — сказала она и подняла изувеченную руку, — и не хочу делить с тобой ребенка. Выбирай, Ульвар, с кем из нас ты останешься.
— Благослови тебя Господь, сын мой. Ибо не знаю я, что будет дальше.
Ульвар взял его руку, поцеловал и сказал:
— Не знаю, о чем ты говоришь, но если бы был ты моим отцом, то разве оставил бы ты нас?
Льот ответил:
— Правда в том, что не мог я ждать, а твоя мать не хотела поговорить со мной, и все твои слова, что сказал ты обо мне, были недостаточно суровы. И в тот вечер решил я сказать тебе, что я твой отец. Но потом решил я поговорить сначала с Вигдис. Но хочу я, чтобы знал ты, что не ведал я о тебе до тех пор, пока не назвал ты Вигдис своей матерью. И скажи Вигдис, что она уже достаточно отомстила — и всегда я буду скучать по тебе и ни разу не был я счастлив с последнего нашего разговора с ней.
Тут Ульвар обнял его и стал умолять, чтобы поехал он с ним в Вадин. Вигдис никогда не забудет, что спас он ему жизнь и помогал с такой любовью. И, наконец, Льот согласился и поехал с ним в Вадин, но Вигдис там не было. Льот тут же повернул лошадь и проговорил:
— Вот видишь, Ульвар, что ничто не поможет нам — и стоит мне и впредь называться Успаком, ибо никто не вел себя глупее меня — и слишком много времени прошло, чтобы мог я исправить сделанное.
Ульвар соскочил со своего коня и попросил Льота войти в дом:
— Мать наверняка сейчас в Берге, но войди в дом, поешь и отдохни.
Льот выглядел ужасно. Ульвар усадил его на почетное место, но Льот почти не притронулся к еде и не сказал ни слова. И потому Ульвар сказал, когда настал следующий день, что хочет отправиться в Берг и переговорить с матерью, а Льот пусть пока останется в Вадине.
Но Льот сказал:
— Стоит положить этому делу конец, каким бы он ни был. И хочу я поговорить с ней, как хотел поговорить все эти семнадцать лет.
И они пошли во двор, сели на лошадей и поехали в Берг.
Дверь в дом оказалась заперта, но Ульвар постучал в дверь и крикнул:
— Открой, мать, есть мне о чем поговорить с тобой.
— Ты один? — через некоторое время спросила Вигдис.
— Со мной отец, — ответил Ульвар.
— Не о чем мне с ним говорить, — сказала мать.
Тогда Ульвар крикнул:
— Требую я от тебя, мать, и от него правдивого рассказа, почему я остался без отца — и не уйду я отсюда, и не выпущу Льота со двора, пока не отопрешь ты дверь.
Тогда Вигдис отодвинула засов и впустила их в дом. Ульвар посмотрел на них и сказал:
— Седыми стали волосы моего отца, да и ты, мать, состарилась — многое случилось со времени вашей последней встречи. И если бы могли вы починить сломанное, то был бы я рад, потому что люблю вас обоих.
Вигдис подняла лицо и сказала:
— Постарели глаза мои от слез, и никто, кроме тебя, Льот, не причинял мне боли.
Он ответил:
— И все же тебе было лучше — ты жила с нашим сыном, Вигдис, и понимаю я, что не можешь ты любить меня, ведь я предал тебя, и не скучала ты обо мне. Но я горевал из-за каждого шага и каждой волны, которые не приближали меня к тебе.
Вигдис холодно засмеялась и сказала:
— А жена твоя — что она думает, когда вот так ездишь ты из страны в страну к своим наложницам?
— Лучше всех была она и достойна любви, — ответил Льот. — Но она умерла, и тяжко пришлось ей, когда жили мы вместе, ибо всегда думал я о тебе и мало любви выпало на ее долю. И это самый большой мой грех, ибо потеряла она радость жизни по моей вине — но ты можешь утешиться тем, что настигла нас твоя месть, и у меня на глазах утонули мои прекрасные детки и потерял я всех, кого любил, как ты и хотела.
Тут Вигдис схватилась обеими руками за шаль с такой силой, что вонзилась фибула ей в грудь, и крикнула:
— Откуда знать тебе, Льот, как велик был позор мой — или тебе, сын мой, как тяжела была мне месть — и никогда не доводилось мне слышать, чтобы мужчина был силой взят женщиной. И не знаешь ты, что значит чувствовать, как в тебе растет ребенок человека, которого ты желала, чтобы разорвали на части дикие лошади. И не ты ходил темной зимней ночью искать реку, ибо не знала я другой возможности избавиться от стыда. И тебе еще кажется, что должен он любить тебя — того мальчика, которого родила я в лесу — и не было рядом человека, который мог бы подать мне воды, когда испытывала я страшные боли. Ты и скучал обо мне; и это помогло мне очень, когда внесли в дом окровавленного Гуннара, его ранили и оскорбили по моей вине и из-за моего позора, который навлекла я на нас против своей воли. И много помогла нам, мне и твоему мальчику, твоя любовь в ту ночь, когда сожгли Вадин и моего отца, и убежала я с сыном в лес, и волки шли по нашему следу, пока не добрались мы до жилья разбойников.
И показалось тебе достаточным извинением явиться ко мне и предложить уехать с тобой в Исландию, а когда не приняла я с благодарностью твоего предложения, то взял ты в жены другую девушку, подходящую тебе по красоте и богатству. А я тем временем не знала, что ответить своему отцу, когда он ругал меня, и своему ребенку, который спрашивал об отце, ибо никогда не смогла я рассказать, как поступил ты со мной. И злом ты платишь всем тем, кто любит тебя, Льот, и правда то, что ужасный ты человек.
Льот был бледен, как снег, когда отвечал:
— Более метко бьют твои слова, чем нож при последней нашей встрече. И с радостью расстался бы я сейчас с жизнью, чтобы утешить тебя — и все же скажу я тебе, Вигдис, что горе мое не меньше твоего, ибо не знаешь ты, что значит жить и тосковать по самому любимому человеку.
— Правда твоя, — отвечала она, — и не знаю я о любви больше того, чему научил ты меня в тот вечер в лесу, и боялась я с тех пор каждого мужчины, который приближался ко мне.
Тогда Ульвар сказал:
— На беду довелось вам встретиться — но не забудь, мать, что спас он мне жизнь и относился ко мне с великой любовью. — И тут он заплакал.
Вигдис посмотрела на сына и сказала:
— А не забыл ли ты, что обещал однажды отомстить за меня?
Льот сказал:
— Я думал, что можем мы помириться ради Ульвара, но теперь понимаю я, что не можешь ты простить меня — слишком много зла я тебе причинил. И уеду я туда, откуда приехал, но Ульвар наследует все мое богатство.
Вигдис закричала:
— Однажды ты уже отнял все у меня, и теперь вновь ты хочешь ограбить меня. И отдала я на растерзание волкам и орлам ребенка, которого ты вынудил меня вынашивать — наши трелли нашли его и сохранили ему жизнь. А потом наступило время, когда пожалела я его, ибо был он таким же беспомощным, как и я перед тобой. Я спасла мальчика и сама стала увечной, но я воспитала его и любила все восемнадцать лет, а теперь являешься ты и хочешь отобрать его у меня.
— Не хочу я отбирать его у тебя, — отвечал Льот, — с тобой он останется и тебя станет слушать, ибо нет у меня никаких прав на него — но должна ты знать, что люблю я его, я тоже сделал бы для него все, что смог, и не увижу я его никогда больше.
— Ничего не хочу я делить с тобой, — сказала она и подняла изувеченную руку, — и не хочу делить с тобой ребенка. Выбирай, Ульвар, с кем из нас ты останешься.