Страница:
Два человека, оставшихся в студии, прислушивались к шагам художника по лестнице, пока он поднимался наверх за одеждой.
– А он себе на уме, не так ли? – сказал Купер задумчиво.
– Одна из самых ярких индивидуальностей, – отозвалась Сара, повторяя характеристику Матильды, данную Джеком. – Только с такими индивидуальностями очень тяжело жить.
– Понимаю. – Детектив нагнулся и затушил окурок о край мусорной корзины. – Но думаю, еще тяжелее жить без них. Ваш муж оставляет после себя нечто вроде вакуума.
Сара отвернулась и посмотрела в окно. Там, конечно же, ничего не было видно – уже стемнело, – но полицейский мог видеть ее отражение, словно в зеркале. Лучше бы ему держать язык за зубами, подумал он; увы, открытость семьи Блейкни оказалась заразительной.
– Он не всегда такой, – промолвила Сара. – Джек редко бывает настолько откровенным. Не знаю, ради кого он старался – ради меня или ради вас. – Она замолчала, осознав, что высказывает вслух свои мысли.
– Ради вас, разумеется, – отозвался детектив.
Они услышали, как открылась и вновь закрылась входная дверь.
– Почему «разумеется»?
– Я не делал ему больно.
Отражения их взглядов встретились на оконном стекле.
– Жизнь – это сущее наказание, не правда ли, сержант?
Джоанна имеет все большие виды на мой кошелек. Оказывается, во всем виновата я: она не может найти работу, ее жизнь так пуста, что она была вынуждена выйти за Стивена, и опять-таки моя вина, что она оказалась с нежеланным ребенком на шее. Я сдержалась и не стала говорить, что ее никто не заставлял прыгать в кровать к первому попавшемуся еврею, ну а противозачаточные таблетки изобрели задолго до того, как она забеременела. Меня так и подмывало перечислить те кошмары, через которые пришлось пройти мне: изнасилование, брак с извращенцем-пьяницей, вторая беременность, едва я только оправилась от первой, и то мужество, которое пришлось собрать, чтобы выбраться из бездны отчаяния... Конечно, я не стала этого делать. Джоанна и так доставляет много хлопот, с ее холодной ненавистью по отношению ко мне и Рут. Боюсь даже представить, что с ней будет, когда она узнает, что Джеральд был ее отцом.
Джоанна говорит, будто я скряга. Что ж, может, и так. Деньги были мне единственными хорошими друзьями, и я храню их так же бережно, как другие хранят свои секреты. Видит Бог, мне пришлось использовать каждую капельку хитрости, чтобы заполучить их. Если бы в саване были карманы, я бы взяла деньги с собой. «В геенну верность!»
Не мы обязаны нашим детям, а они нам. Единственное, о чем я жалею, что не увижу лица Сары, когда она узнает, что я ей приготовила.
Старина Говард процитировал мне сегодня «Гамлета»: «Нам хочется забрать клочок земли, который только и богат названьем»[18]. Я засмеялась. Иногда он может быть очень даже забавным. И ответила ему словами из «Венецианского купца»: «Кто собственным доволен делом, тот признает, что с щедростью ему заплачено...»[19]
ГЛАВА 7
– А он себе на уме, не так ли? – сказал Купер задумчиво.
– Одна из самых ярких индивидуальностей, – отозвалась Сара, повторяя характеристику Матильды, данную Джеком. – Только с такими индивидуальностями очень тяжело жить.
– Понимаю. – Детектив нагнулся и затушил окурок о край мусорной корзины. – Но думаю, еще тяжелее жить без них. Ваш муж оставляет после себя нечто вроде вакуума.
Сара отвернулась и посмотрела в окно. Там, конечно же, ничего не было видно – уже стемнело, – но полицейский мог видеть ее отражение, словно в зеркале. Лучше бы ему держать язык за зубами, подумал он; увы, открытость семьи Блейкни оказалась заразительной.
– Он не всегда такой, – промолвила Сара. – Джек редко бывает настолько откровенным. Не знаю, ради кого он старался – ради меня или ради вас. – Она замолчала, осознав, что высказывает вслух свои мысли.
– Ради вас, разумеется, – отозвался детектив.
Они услышали, как открылась и вновь закрылась входная дверь.
– Почему «разумеется»?
– Я не делал ему больно.
Отражения их взглядов встретились на оконном стекле.
– Жизнь – это сущее наказание, не правда ли, сержант?
Джоанна имеет все большие виды на мой кошелек. Оказывается, во всем виновата я: она не может найти работу, ее жизнь так пуста, что она была вынуждена выйти за Стивена, и опять-таки моя вина, что она оказалась с нежеланным ребенком на шее. Я сдержалась и не стала говорить, что ее никто не заставлял прыгать в кровать к первому попавшемуся еврею, ну а противозачаточные таблетки изобрели задолго до того, как она забеременела. Меня так и подмывало перечислить те кошмары, через которые пришлось пройти мне: изнасилование, брак с извращенцем-пьяницей, вторая беременность, едва я только оправилась от первой, и то мужество, которое пришлось собрать, чтобы выбраться из бездны отчаяния... Конечно, я не стала этого делать. Джоанна и так доставляет много хлопот, с ее холодной ненавистью по отношению ко мне и Рут. Боюсь даже представить, что с ней будет, когда она узнает, что Джеральд был ее отцом.
Джоанна говорит, будто я скряга. Что ж, может, и так. Деньги были мне единственными хорошими друзьями, и я храню их так же бережно, как другие хранят свои секреты. Видит Бог, мне пришлось использовать каждую капельку хитрости, чтобы заполучить их. Если бы в саване были карманы, я бы взяла деньги с собой. «В геенну верность!»
Не мы обязаны нашим детям, а они нам. Единственное, о чем я жалею, что не увижу лица Сары, когда она узнает, что я ей приготовила.
Старина Говард процитировал мне сегодня «Гамлета»: «Нам хочется забрать клочок земли, который только и богат названьем»[18]. Я засмеялась. Иногда он может быть очень даже забавным. И ответила ему словами из «Венецианского купца»: «Кто собственным доволен делом, тот признает, что с щедростью ему заплачено...»[19]
ГЛАВА 7
Вайолет Орлофф нашла мужа в гостиной, когда тот просматривал вечерние новости. Она убавила звук телевизора и закрыла своим угловатым телом экран.
– Вообще-то я смотрю, – сказал Дункан с легким раздражением в голосе.
Жена не обратила внимания на его фразу.
– Эти ужасные женщины, наши соседки, сейчас орали друг на друга, точно базарные бабы, и я расслышала каждое слово. Нужно было последовать совету агента и настоять на двойной звуконепроницаемой перегородке. Что будет, если дом продадут хиппи или семье с маленькими детьми? Да мы с ума сойдем от их криков.
– Поживем – увидим, – ответил Дункан, складывая пухлые руки на коленях. Он все никак не мог понять – почему к нему с возрастом пришло спокойствие, а к Вайолет, напротив, лишь агрессивное разочарование в жизни. Он даже испытывал легкое чувство вины по этому поводу, Не следовало ему привозить Вайолет сюда и заставлять ее жить в такой близости от Матильды. Это было все равно что поставить маргаритку рядом с розой и предложить найти отличия.
Вайолет бросила на супруга сердитый взгляд:
– Иногда ты просто невыносим. Если сидеть сложа руки, потом будет поздно что-либо предпринимать. Думаю, мы должны потребовать принятия каких-то мер до того, как дом продадут.
– Ты разве забыла, – нежно напомнил Дункан жене, – что мы смогли приобрести этот дом в первую очередь из-за того, что здесь нет звукоизоляции и Матильда согласилась снизить цену на пять тысяч фунтов после того, как агент указал на этот недостаток? Мы не в том положении, чтобы предъявлять требования.
Однако Вайолет пришла, чтобы обсудить совсем другое.
– Эти базарные бабы, – снова повторила она, – орали друг на друга. Кстати, полиция теперь считает, что Матильду убили.
А ты знаешь, как Рут называет свою мать? Шлюхой. Она заявила, что ее мать – лондонская шлюха. Вернее, она выразилась еще хуже. Рут назвала Джоанну, – ее голос упал до шепота, пока губы старательно выговаривали, – грязной шлюхой.
– Господи помилуй. – Дункан наконец вышел из состояния блаженного спокойствия.
– То-то. А Матильда считала Джоанну сумасшедшей, потому что та пыталась убить Рут, а еще она тратит деньги на что-то плохое. Но хуже всего то, что Рут была в доме в день смерти Матильды и взяла ее серьги. А еще, – она сказала с особенным ударением, словно не повторяла слов «а еще» до этого, – Рут воровала и другие вещи. Полиции они наверняка ни о чем подобном не признавались. Думаю, мы должны сообщить куда следует.
Дункан выглядел слегка встревоженным.
– Ты уверена, что это наше дело, дорогая? В конце концов, нам ведь жить здесь и дальше. Мне не хотелось бы других неприятностей.
То, что Дункан называл спокойствием, другие назвали бы апатией, и все-таки сонное осиное гнездо, разбуженное две недели назад криками Дженни Спед, стало очень неуютным.
Жена посмотрела на Дункана маленькими хитрыми глазками:
– Ты с самого начала знал, что это убийство, не так ли? И ты знаешь, кто его совершил.
– Не говори глупостей, – сказал он. По голосу было слышно, что Дункан вот-вот разозлится.
Вайолет сердито топнула ногой:
– Почему ты обращаешься со мной как с ребенком? Ты думаешь, я не знала? Да я знала все сорок лет. Бедная Вайолет. Только вторая. Всегда вторая. Что она сказала тебе, Дункан? – Ее глаза сузились до щелочек. – Я знаю, она сказала тебе что-то.
– Ты опять пила, – заметил он ледяным тоном.
– Матильду ты никогда не упрекал за то, что она пила. Как же, ведь она была само совершенство. Даже пьяная Матильда была совершенной. – Вайолет задрожала. – Ты собираешься сообщить полиции о том, что я слышала, или мне самой придется это сделать? Если Джоанна и Рут ее убили, то они не заслуживают того, чтобы им сошло это с рук. Надеюсь, ты не станешь говорить, что тебе все равно.
Конечно, ему было не все равно. Единственная, к кому он испытывал чувство холодного безразличия, была Вайолет. Но неужели у его жены полностью отсутствует чувство самосохранения?
– Вряд ли Матильду убили ради развлечения, – сказал он, глядя супруге в глаза, – поэтому постарайся быть осторожной и следи за тем, что и как говоришь. В общем, я считаю, будет лучше, если ты предоставишь это дело мне. – Он протянул руку и прибавил звук телевизора. – Сейчас будет прогноз погоды. – Дункан жестом попросил жену отойти от экрана, словно атмосферное давление над Великобританией имело значение для этого толстого, вялого, пожилого человека, который вылезал из кресла только в случаях, когда не мог этого избежать.
Когда Рут открыла Джеку дверь, глаза ее были опухшими от слез.
– Я надеялась, вы не придете, – сказала она резко. – Однако она всегда получает то, что хочет.
Художник улыбнулся:
– Я тоже.
– Ваша жена знает, что вы здесь?
Джек протиснулся мимо Рут в холл, прислонил холст с портретом Джоанны к стене и опустил сумку на пол.
– А какое тебе дело? Рут пожала плечами:
– У нее ведь деньги. Мы останемся ни с чем, если вы с мамой заставите ее ревновать. Вы, наверное, с ума сошли.
Джека развеселили эти слова.
– Ты думаешь, я буду валяться у Сары в ногах, чтобы ты жила припеваючи всю жизнь? Очнись, дорогуша! Единственный человек, ради которого я могу пойти на подобное, это я сам.
– Не называйте меня дорогушей, – бросила Рут. Глаза художника сузились.
– Тогда не мерь меня по своей мерке. Послушай моего совета, Рут: научись быть немного нежнее. Нет ничего более отвратительного, чем вульгарная женщина.
При всей показной взрослости Рут все еще оставалась ребенком. После слов Джека ее глаза наполнились слезами.
– Я вас ненавижу.
Джек с удивлением посмотрел на девушку и удалился на поиски Джоанны.
Ни у кого не повернулся бы язык обвинить Джоанну в отсутствии тонкости. Она была образцом выдержки в словах, одежде и манерах. Джоанна сидела в полуосвещенной гостиной с открытой книгой на коленях и бесстрастным лицом; ее волосы в свете настольной лампы отливали золотом. Она бросила взгляд в направлении Джека и не произнесла ни слова, только жестом указала на софу, чтобы он сел. Художник же предпочел встать возле камина и молча наблюдать за ней. Джоанна напомнила ему ледяную скульптуру. Холодная. Ослепительная. Неподвижная.
– О чем ты думаешь? – спросила она через несколько минут тишины.
– Что Матильда была права насчет тебя. Ее серые глаза ничего не выражали.
– В чем именно?
– Она говорила, что ты тайна.
Джоанна слегка улыбнулась, но ничего не ответила.
– Знаешь, мне она нравилась, – продолжал Джек.
– Неудивительно. Она презирала женщин, зато к мужчинам относилась с уважением.
– Сару она тоже любила достаточно сильно.
– Ты и правда так думаешь?
– Матильда оставила ей три четверти миллиона фунтов. По-моему, довольно веское доказательство.
Джоанна положила голову на спинку софы и посмотрела на художника долгим, неприятно пронизывающим взглядом:
– А я-то думала, ты лучше знал мою мать. Она никого не любила. И зачем ей приписывать такой прозаичный мотив? Она рассматривала наследство в три четверти миллиона с точки зрения власти, которую можно получить за эти деньги, а не как сентиментальную подачку кому-то, кто отнесся к ней чуточку теплее. Мать и не предполагала всерьез, что это завещание будет ее последней волей. Оно было лишь частью спектакля, организованного для Рут и меня. Деньги дают определенную власть. Особенно если пригрозить их возможной потерей.
Джек задумчиво потер челюсть. Его жена тоже говорила что-то подобное.
– И все же почему Сара? Если бы она оставила деньги собачьему приюту, результат был бы тем же.
– Я думала об этом, – пробормотала Джоанна, посмотрев в окно. – Возможно, она не любила твою жену даже больше, чем меня. Не думаешь же ты, что Рут и я промолчали бы, если бы увидели кассету при жизни матери? – Сама того не сознавая, она чувственным жестом ритмично водила ладонью по руке. Ее глаза казались удивительно прозрачными. – Положение твоей жены стало бы невыносимым.
– И что бы ты сделала? – с любопытством спросил Джек. Джоанна улыбнулась:
– Ничего особенного. Твоя жена лишилась бы практики, как только бы разнесся слух, что она убедила богатую пациентку оставить ей в наследство состояние. Хотя теперь она ее тоже потеряет.
– Почему?
– Мать умерла при подозрительных обстоятельствах, а твоя жена – единственная, кто выиграл от ее смерти.
– Сара не убивала Матильду. Джоанна снова улыбнулась:
– Попробуй доказать это жителям Фонтвилля. – Она встала и поправила черное платье на своем плоском животе. – Я готова.
– Для чего?
– Для секса, – ответила она обыденно. – Ты разве не за этим пришел? Воспользуемся комнатой матери. Я хочу, чтобы ты любил меня так же, как любил ее. – Синие глаза Джоанны не отрываясь смотрели на Джека. – Хотя со мной тебе понравится больше. Мать не любила секс; думаю, ты и сам это выяснил. Она никогда не занималась любовью ради удовольствия, только ради достижения какой-либо цели. Мать с отвращением воспринимала мужское пыхтение. И она говорила, что занятие сексом напоминает ей собачьи игры.
Джек счел это замечание очаровательным.
– Ты вроде говорила, что Матильда уважала мужчин. Джоанна улыбнулась:
– Только потому, что знала, как ими управлять.
Новость о том, что Матильда Гиллеспи оставила доктору Блейкни три четверти миллиона, разнеслась по деревне, словно пожар. Информация стала достоянием общественности в воскресенье после утренней мессы, но кто конкретно стал ее первоисточником, было тайной. Зато источником самого интересного куска, о Джеке Блейкни, поселившемся в «Кедровом доме», оказалась, несомненно, Вайолет Орлофф. Машина Джека простояла возле дома весь субботний вечер и, судя по всему, останется там на неопределенный срок. Злые языки понесли сплетню дальше.
Джейн Марриотт постаралась не показывать своего удивления, когда Сара неожиданно появилась в приемной в среду.
– Я вас не ждала, – сказала Джейн. – Вы разве не должны находиться в пути в Бидинг?
– Нужно было оставить отпечатки пальцев в приходском здании.
– Кофе будете?
– Вы слышали о случившемся? А, думаю, все уже слышали...
Джейн включила чайник.
– О деньгах или о Джеке? Сара невесело усмехнулась:
– Это делает жизнь намного проще. Я только что провела целый час в очереди возле здания прихода, выслушивая неуклюжие намеки от людей, которым следовало поставить диагноз «окостенение мозга» много лет назад. Сказать, какие сейчас ходят домыслы? Джек оставил меня и ушел к Джоанне, потому что шокирован, как и все остальные, тем, что я использовала свое положение врача и убедила Матильду забыть семейный долг ради меня. И это тот самый Джек Блейкни, которого всего лишь неделю назад критиковали за то, что он живет за счет своей бедняжки жены.
– Боже мой, – выдохнула Джейн.
– Завтра они будут говорить, будто я убила «старую ведьму» до того, как она успела изменить завещание.
– Так оно и будет, – ответила Джейн спокойно. – Нет смысла прятать голову в песок, примите это как данность.
– Вы шутите?
Джейн протянула Саре чашку черного кофе.
– Я серьезно, дорогая. Сегодня утром тут сидели двое. Главная тема их беседы примерно такова: ни у кого из местных не было причины ненавидеть Матильду больше, чем обычно, значит, вряд ли это сделал местный житель. Следовательно, это дел рук новичка, а вы – единственная вновь прибывшая, у которой был и мотив, и доступ к Матильде. Ваш муж, испугавшись за себя и миссис Лассель, переехал к ней в целях защиты. Рут в безопасности в школе. И последнее, но не менее важное: почему Виктор Стургис умер при таких странных обстоятельствах?
Сара в недоумении уставилась на нее:
– Вы серьезно?
– Боюсь, что да.
– То есть они считают, что я и Виктора убила? Джейн кивнула.
– Как? Задушила бедолагу его собственной вставной челюстью?
– Похоже, это самое распространенное мнение. – В глазах Джейн неожиданно забегал веселый огонек. – Господи, не следовало бы смеяться, но, боюсь, не удержусь. Бедный старичок... Мало того, что он сам проглотил свою челюсть. А теперь еще все воображают, как вы боретесь с девяностотрехлетним старцем и стараетесь протолкнуть его челюсть дальше в горло... – Она вытерла выступившие от смеха слезы. – Мир полон глупых и завистливых людей, – Сара. Они возмущены вашей удачей.
Сара поразмыслила над словами Джейн.
– Вы считаете, мне повезло?
– Господи, конечно. Это все равно что выиграть в футбольном тотализаторе.
– Что бы вы сделали с деньгами, если бы Матильда оставила их вам?
– Поехала бы в круиз – посмотреть на мир, до того как он рухнет под тяжестью грязи.
– Должно быть, это оттого, что мы живем на острове – все хотят с него сбежать.
Сара помешала кофе и задумчиво облизнула ложку. Джейн умирала от любопытства.
– Ну а вы что собираетесь делать с деньгами? Сара вздохнула:
– Скорее всего заплачу хорошему адвокату, чтобы он защищал меня от обвинения в убийстве.
Вечером того же дня детектив Купер по дороге домой заехал к Саре. Доктор предложила ему бокал вина, и он не отказался.
– Мы получили письмо о вас, – сказал Купер, пока Сара наполняла бокалы.
– От кого?
– Без подписи.
– И что в нем написано?
– Будто вы убили пожилого человека по имени Виктор Стургис ради его стола из орехового дерева.
Лицо Сары сразу будто постарело.
– Вообще-то он действительно оставил мне довольно приличный стол. Хозяйка лечебницы отдала его мне после смерти Виктора. Она сказала, что он хотел, чтобы стол остался у меня. Я была очень тронута... А там говорится, как я его убила?
– Видели, как вы его душили.
– Тут есть доля смысла. Я пыталась достать у него из горла вставную челюсть. Бедняга проглотил ее, когда задремал в кресле. – Она вздохнула. – Только он был мертв до того, как я пришла. Мне казалось, что если я сделаю ему искусственное дыхание, то смогу освободить дыхательное горло, но все было напрасно. Думаю, издали могло показаться, что я его душу.
Купер кивнул. Он уже проверил эту историю.
– Вообще мы получили несколько писем, хотя не все они о вас. – Он вынул из кармана конверт и протянул Саре. – Это – самое интересное. Любопытно услышать ваше мнение.
– Я могу дотрагиваться до письма? – спросила Сара с сомнением. – Как насчет отпечатков пальцев?
– Еще одна интересная деталь. Тот, кто писал это письмо, надел перчатки.
Сара достала письмо из конверта и разложила его на столе. Оно было напечатано заглавными буквами:
«Рут Лассель была в «Кедровом доме» в день смерти миссис Гиллеспи. Она украла серьги. Джоанна знает об этом; Джоанна Лассель – лондонская проститутка. Спросите ее, на что она тратит деньги. Спросите ее, почему она пыталась убить свою дочь. Спросите ее, почему миссис Гиллеспи считала ее сумасшедшей».
Сара перевернула конверт, чтобы посмотреть на штемпель. Письмо было отправлено из Лирмута.
– И вы не знаете, кто его отправил?
– Не имею ни малейшего понятия.
– Ерунда какая-то. Вы сами мне говорили, что Рут была под бдительным оком директрисы школы.
– Но я также говорил, что редко доверяю алиби. Если молодая девушка задалась целью сбежать из школы, директриса вряд ли могла ее остановить.
– Саутклифф находится в тридцати милях отсюда, – возразила Сара. – Рут не сумела бы добраться до Фонтвилля без машины.
Купер сменил тему:
– Что вы думаете о сумасшествии Джоанны? Миссис Гиллеспи говорила вам когда-нибудь, что ее дочь не в своем уме?
Сара подумала, перед тем как ответить.
– Сумасшествие – понятие относительное и вне контекста довольно безобидное.
Детектив был невозмутим.
– Значит, миссис Гиллеспи действительно говорила что-то подобное?
Сара не отвечала.
– Давайте же, доктор Блейкни. Джоанна не ваша пациентка, так что вы не нарушаете врачебной этики. И, позвольте заметить, вам она поблажек сейчас не делает. Ее позиция такова: вы по-быстренькому убили старушку до того, как она успела изменить завещание, и Джоанна не скрывает своих подозрений.
Сара взяла бокал с вином.
– Единственное, что Матильда говорила о своей дочери, – это что Джоанна неуравновешенная. Еще она сказала, что бедняжка не виновата: всему причиной несовместимость генов Матильды и отца Джоанны. Я ответила, что она несет полную чушь. Правда, тогда я не знала, что отцом Джоанны был дядя Матильды. Думаю, ее беспокоила проблема рецессивных генов.
– Другими словами, она волновалась из-за возможных последствий кровосмешения?
Сара слегка пожала плечами:
– Возможно.
– Вам нравится миссис Лассель?
– Я едва ее знаю.
– Похоже, ваш муж нашел с ней общий язык.
– Это удар ниже пояса, сержант.
– Я не понимаю, почему вы ее защищаете. Она ведь всадила вам нож по самую рукоятку.
– А что удивительного? – Сара оперлась подбородком на руку. – Как бы вы себя чувствовали, если бы всего за несколько недель узнали, что родились в результате инцеста, что ваш отец покончил с собой при помощи большой дозы наркотиков, что ваша мать умерла то ли от своей руки, то ли от чужой, и в завершение всего то материальное благополучие, к которому вы привыкли, вот-вот окажется в руках у совершенно постороннего человека? При подобных обстоятельствах она ведет себя вполне предсказуемо.
Купер отпил из своего бокала.
– Вы знаете что-нибудь о том, что она занимается проституцией?
– Нет.
– А на что она тратит свои деньги, вам известно?
– Нет.
– Может, есть предположения?
– Ко мне это не имеет никакого отношения. Почему бы вам не спросить у нее?
– Я так и сделал. Она велела мне не лезть не в свое дело. Сара засмеялась:
– Я бы на ее месте сделала то же самое. Детектив внимательно посмотрел на нее.
– Вам кто-нибудь говорил, что вы слишком хороши, чтобы существовать в нашем мире, доктор Блейкни? – В голосе Купера были слышны легкие нотки сарказма.
Сара выдержала его взгляд, но не ответила.
– Женщины, оказавшиеся в вашем положении, садятся за руль машины мужа и таранят ею дом соперницы. Или крушат бензопилой ее мебель. Или на худой конец чувствуют острую горечь. Почему с вами все не так?
– Я по горло занята поддержанием своего карточного домика, – ответила Сара туманно. – Угощайтесь вином. —
Она наполнила бокалы. – Австралийское «Шираз», довольно недорогое.
Купера преследовала мысль, что из этих двух женщин Джоанна Лассель казалась менее загадочной.
– «Вы можете» утверждать, что были с миссис Гиллеспи подругами?
– Конечно.
– Почему «конечно»?
– Я называю друзьями всех, кого хорошо знаю.
– Включая миссис Лассель?
– Нет, я виделась с ней лишь дважды.
– Вас послушать, так и не скажешь. Сара улыбнулась:
– Я испытываю к ней что-то вроде чувства товарищества, сержант, так же как к Рут и Джеку. Джоанна или Рут могли совершить убийство, если бы не знали, что завещание было изменено, Джек или я – наоборот, если бы знали. В свете всего этого Джоанна выглядит наиболее вероятной убийцей, потому-то вы и спрашиваете меня о ней. Думаю, вы расспросили ее о том, как она узнала о своем настоящем отце, и таким образом сделали вывод, что Джоанна могла угрожать матери разоблачением. – Сара вопросительно взглянула на детектива, и тот кивнул. – В какой-то момент, размышляли вы, Матильда заявила, что еще одна подобная угроза, и она лишит дочь наследства. И Джоанна в отчаянии напоила мать снотворным и вскрыла ей вены, не зная, что завещание уже изменено.
– Почему вы считаете, будто меня не устраивает такой сценарий?
– Вы говорили, что в ту ночь Джоанна была в Лондоне. Детектив пожал плечами:
– Ее алиби очень ненадежно. Концерт закончился в девять тридцать, значит, у нее было достаточно времени, чтобы приехать сюда. Патологоанатом считает, что смерть наступила между девятью вечера в субботу и тремя ночи в воскресенье.
– К чему он больше склоняется?
– Что смерть наступила до полуночи, – признал Купер.
– Тогда адвокат камня на камне не оставит от вашего обвинения. В любом случае Матильда не стала бы притворяться. Она бы напрямую заявила Джоанне, что изменила завещание.
– Возможно, миссис Лассель ей не поверила. Сара улыбкой отмела его предположение:
– Матильда всегда говорила только правду. Поэтому ее так ненавидели.
– Возможно, миссис Лассель лишь подозревала, что мать изменит завещание.
– Не важно. Джоанна собиралась использовать завещание своего отца, чтобы оспорить в суде права матери на наследство. На той стадии не имело ни малейшего значения, кому Матильда оставит деньги. Ведь Джоанна пыталась доказать, что мать вообще не имела на них никаких прав.
– Может быть, убийство совершено не из-за денег. У меня не выходит из головы «уздечка для сварливых». Миссис Лассель могла просто мстить за нанесенную обиду.
Сара покачала головой:
– Она редко виделась с матерью. Матильда говорила, что Джоанна приезжала за последний год всего один раз. Какая обида останется болезненной так долго?
– Если только исключить возможность, что миссис Лассель – неуравновешенная особа.
– Матильду убили не в состоянии бешеной ярости, – тихо произнесла Сара. – Все было подготовлено с особой тщательностью, посмотрите хотя бы на цветы. Вы сами сказали, что было трудно укрепить их без посторонней помощи.
Сержант допил бокал и поднялся:
– Миссис Лассель работает на лондонского флориста, специализируется на свадебных букетах и венках. Вряд ли ей трудно сплести крапиву с астрами. – Он подошел к двери. – Спокойной ночи, доктор Блейкни. Не провожайте меня.
Сара смотрела на свой бокал, пока шаги Купера не затихли в холле. Она чуть не закричала, чтобы его остановить, но, испугавшись, не стала. Ее карточный домик еще никогда не казался таким хрупким.
В каждом движении Джоанны был заметен хорошо осознанный эротизм, и Джек сделал вывод, что она позировала и раньше, возможно, для фотографа. Ради денег или самоутверждения? Скорее последнее. Ее тщеславие не имело границ. Она была одержима спальней Матильды, особенно ее кроватью, и старалась копировать позу своей матери на груде подушек. И все же контраст между двумя женщинами был огромен. Сексуальность Матильды была очень нежной, недооцененной, вероятно, оттого, что Матильда не придавала ей большого значения. Сексуальность Джоанны была механической и навязчивой, словно один и тот же визуальный стимул способен возбудить любого мужчину в любой ситуации. Джек так и не смог понять, вела она себя так от презрения к нему или от презрения к мужчинам вообще.
– Вообще-то я смотрю, – сказал Дункан с легким раздражением в голосе.
Жена не обратила внимания на его фразу.
– Эти ужасные женщины, наши соседки, сейчас орали друг на друга, точно базарные бабы, и я расслышала каждое слово. Нужно было последовать совету агента и настоять на двойной звуконепроницаемой перегородке. Что будет, если дом продадут хиппи или семье с маленькими детьми? Да мы с ума сойдем от их криков.
– Поживем – увидим, – ответил Дункан, складывая пухлые руки на коленях. Он все никак не мог понять – почему к нему с возрастом пришло спокойствие, а к Вайолет, напротив, лишь агрессивное разочарование в жизни. Он даже испытывал легкое чувство вины по этому поводу, Не следовало ему привозить Вайолет сюда и заставлять ее жить в такой близости от Матильды. Это было все равно что поставить маргаритку рядом с розой и предложить найти отличия.
Вайолет бросила на супруга сердитый взгляд:
– Иногда ты просто невыносим. Если сидеть сложа руки, потом будет поздно что-либо предпринимать. Думаю, мы должны потребовать принятия каких-то мер до того, как дом продадут.
– Ты разве забыла, – нежно напомнил Дункан жене, – что мы смогли приобрести этот дом в первую очередь из-за того, что здесь нет звукоизоляции и Матильда согласилась снизить цену на пять тысяч фунтов после того, как агент указал на этот недостаток? Мы не в том положении, чтобы предъявлять требования.
Однако Вайолет пришла, чтобы обсудить совсем другое.
– Эти базарные бабы, – снова повторила она, – орали друг на друга. Кстати, полиция теперь считает, что Матильду убили.
А ты знаешь, как Рут называет свою мать? Шлюхой. Она заявила, что ее мать – лондонская шлюха. Вернее, она выразилась еще хуже. Рут назвала Джоанну, – ее голос упал до шепота, пока губы старательно выговаривали, – грязной шлюхой.
– Господи помилуй. – Дункан наконец вышел из состояния блаженного спокойствия.
– То-то. А Матильда считала Джоанну сумасшедшей, потому что та пыталась убить Рут, а еще она тратит деньги на что-то плохое. Но хуже всего то, что Рут была в доме в день смерти Матильды и взяла ее серьги. А еще, – она сказала с особенным ударением, словно не повторяла слов «а еще» до этого, – Рут воровала и другие вещи. Полиции они наверняка ни о чем подобном не признавались. Думаю, мы должны сообщить куда следует.
Дункан выглядел слегка встревоженным.
– Ты уверена, что это наше дело, дорогая? В конце концов, нам ведь жить здесь и дальше. Мне не хотелось бы других неприятностей.
То, что Дункан называл спокойствием, другие назвали бы апатией, и все-таки сонное осиное гнездо, разбуженное две недели назад криками Дженни Спед, стало очень неуютным.
Жена посмотрела на Дункана маленькими хитрыми глазками:
– Ты с самого начала знал, что это убийство, не так ли? И ты знаешь, кто его совершил.
– Не говори глупостей, – сказал он. По голосу было слышно, что Дункан вот-вот разозлится.
Вайолет сердито топнула ногой:
– Почему ты обращаешься со мной как с ребенком? Ты думаешь, я не знала? Да я знала все сорок лет. Бедная Вайолет. Только вторая. Всегда вторая. Что она сказала тебе, Дункан? – Ее глаза сузились до щелочек. – Я знаю, она сказала тебе что-то.
– Ты опять пила, – заметил он ледяным тоном.
– Матильду ты никогда не упрекал за то, что она пила. Как же, ведь она была само совершенство. Даже пьяная Матильда была совершенной. – Вайолет задрожала. – Ты собираешься сообщить полиции о том, что я слышала, или мне самой придется это сделать? Если Джоанна и Рут ее убили, то они не заслуживают того, чтобы им сошло это с рук. Надеюсь, ты не станешь говорить, что тебе все равно.
Конечно, ему было не все равно. Единственная, к кому он испытывал чувство холодного безразличия, была Вайолет. Но неужели у его жены полностью отсутствует чувство самосохранения?
– Вряд ли Матильду убили ради развлечения, – сказал он, глядя супруге в глаза, – поэтому постарайся быть осторожной и следи за тем, что и как говоришь. В общем, я считаю, будет лучше, если ты предоставишь это дело мне. – Он протянул руку и прибавил звук телевизора. – Сейчас будет прогноз погоды. – Дункан жестом попросил жену отойти от экрана, словно атмосферное давление над Великобританией имело значение для этого толстого, вялого, пожилого человека, который вылезал из кресла только в случаях, когда не мог этого избежать.
Когда Рут открыла Джеку дверь, глаза ее были опухшими от слез.
– Я надеялась, вы не придете, – сказала она резко. – Однако она всегда получает то, что хочет.
Художник улыбнулся:
– Я тоже.
– Ваша жена знает, что вы здесь?
Джек протиснулся мимо Рут в холл, прислонил холст с портретом Джоанны к стене и опустил сумку на пол.
– А какое тебе дело? Рут пожала плечами:
– У нее ведь деньги. Мы останемся ни с чем, если вы с мамой заставите ее ревновать. Вы, наверное, с ума сошли.
Джека развеселили эти слова.
– Ты думаешь, я буду валяться у Сары в ногах, чтобы ты жила припеваючи всю жизнь? Очнись, дорогуша! Единственный человек, ради которого я могу пойти на подобное, это я сам.
– Не называйте меня дорогушей, – бросила Рут. Глаза художника сузились.
– Тогда не мерь меня по своей мерке. Послушай моего совета, Рут: научись быть немного нежнее. Нет ничего более отвратительного, чем вульгарная женщина.
При всей показной взрослости Рут все еще оставалась ребенком. После слов Джека ее глаза наполнились слезами.
– Я вас ненавижу.
Джек с удивлением посмотрел на девушку и удалился на поиски Джоанны.
Ни у кого не повернулся бы язык обвинить Джоанну в отсутствии тонкости. Она была образцом выдержки в словах, одежде и манерах. Джоанна сидела в полуосвещенной гостиной с открытой книгой на коленях и бесстрастным лицом; ее волосы в свете настольной лампы отливали золотом. Она бросила взгляд в направлении Джека и не произнесла ни слова, только жестом указала на софу, чтобы он сел. Художник же предпочел встать возле камина и молча наблюдать за ней. Джоанна напомнила ему ледяную скульптуру. Холодная. Ослепительная. Неподвижная.
– О чем ты думаешь? – спросила она через несколько минут тишины.
– Что Матильда была права насчет тебя. Ее серые глаза ничего не выражали.
– В чем именно?
– Она говорила, что ты тайна.
Джоанна слегка улыбнулась, но ничего не ответила.
– Знаешь, мне она нравилась, – продолжал Джек.
– Неудивительно. Она презирала женщин, зато к мужчинам относилась с уважением.
– Сару она тоже любила достаточно сильно.
– Ты и правда так думаешь?
– Матильда оставила ей три четверти миллиона фунтов. По-моему, довольно веское доказательство.
Джоанна положила голову на спинку софы и посмотрела на художника долгим, неприятно пронизывающим взглядом:
– А я-то думала, ты лучше знал мою мать. Она никого не любила. И зачем ей приписывать такой прозаичный мотив? Она рассматривала наследство в три четверти миллиона с точки зрения власти, которую можно получить за эти деньги, а не как сентиментальную подачку кому-то, кто отнесся к ней чуточку теплее. Мать и не предполагала всерьез, что это завещание будет ее последней волей. Оно было лишь частью спектакля, организованного для Рут и меня. Деньги дают определенную власть. Особенно если пригрозить их возможной потерей.
Джек задумчиво потер челюсть. Его жена тоже говорила что-то подобное.
– И все же почему Сара? Если бы она оставила деньги собачьему приюту, результат был бы тем же.
– Я думала об этом, – пробормотала Джоанна, посмотрев в окно. – Возможно, она не любила твою жену даже больше, чем меня. Не думаешь же ты, что Рут и я промолчали бы, если бы увидели кассету при жизни матери? – Сама того не сознавая, она чувственным жестом ритмично водила ладонью по руке. Ее глаза казались удивительно прозрачными. – Положение твоей жены стало бы невыносимым.
– И что бы ты сделала? – с любопытством спросил Джек. Джоанна улыбнулась:
– Ничего особенного. Твоя жена лишилась бы практики, как только бы разнесся слух, что она убедила богатую пациентку оставить ей в наследство состояние. Хотя теперь она ее тоже потеряет.
– Почему?
– Мать умерла при подозрительных обстоятельствах, а твоя жена – единственная, кто выиграл от ее смерти.
– Сара не убивала Матильду. Джоанна снова улыбнулась:
– Попробуй доказать это жителям Фонтвилля. – Она встала и поправила черное платье на своем плоском животе. – Я готова.
– Для чего?
– Для секса, – ответила она обыденно. – Ты разве не за этим пришел? Воспользуемся комнатой матери. Я хочу, чтобы ты любил меня так же, как любил ее. – Синие глаза Джоанны не отрываясь смотрели на Джека. – Хотя со мной тебе понравится больше. Мать не любила секс; думаю, ты и сам это выяснил. Она никогда не занималась любовью ради удовольствия, только ради достижения какой-либо цели. Мать с отвращением воспринимала мужское пыхтение. И она говорила, что занятие сексом напоминает ей собачьи игры.
Джек счел это замечание очаровательным.
– Ты вроде говорила, что Матильда уважала мужчин. Джоанна улыбнулась:
– Только потому, что знала, как ими управлять.
Новость о том, что Матильда Гиллеспи оставила доктору Блейкни три четверти миллиона, разнеслась по деревне, словно пожар. Информация стала достоянием общественности в воскресенье после утренней мессы, но кто конкретно стал ее первоисточником, было тайной. Зато источником самого интересного куска, о Джеке Блейкни, поселившемся в «Кедровом доме», оказалась, несомненно, Вайолет Орлофф. Машина Джека простояла возле дома весь субботний вечер и, судя по всему, останется там на неопределенный срок. Злые языки понесли сплетню дальше.
Джейн Марриотт постаралась не показывать своего удивления, когда Сара неожиданно появилась в приемной в среду.
– Я вас не ждала, – сказала Джейн. – Вы разве не должны находиться в пути в Бидинг?
– Нужно было оставить отпечатки пальцев в приходском здании.
– Кофе будете?
– Вы слышали о случившемся? А, думаю, все уже слышали...
Джейн включила чайник.
– О деньгах или о Джеке? Сара невесело усмехнулась:
– Это делает жизнь намного проще. Я только что провела целый час в очереди возле здания прихода, выслушивая неуклюжие намеки от людей, которым следовало поставить диагноз «окостенение мозга» много лет назад. Сказать, какие сейчас ходят домыслы? Джек оставил меня и ушел к Джоанне, потому что шокирован, как и все остальные, тем, что я использовала свое положение врача и убедила Матильду забыть семейный долг ради меня. И это тот самый Джек Блейкни, которого всего лишь неделю назад критиковали за то, что он живет за счет своей бедняжки жены.
– Боже мой, – выдохнула Джейн.
– Завтра они будут говорить, будто я убила «старую ведьму» до того, как она успела изменить завещание.
– Так оно и будет, – ответила Джейн спокойно. – Нет смысла прятать голову в песок, примите это как данность.
– Вы шутите?
Джейн протянула Саре чашку черного кофе.
– Я серьезно, дорогая. Сегодня утром тут сидели двое. Главная тема их беседы примерно такова: ни у кого из местных не было причины ненавидеть Матильду больше, чем обычно, значит, вряд ли это сделал местный житель. Следовательно, это дел рук новичка, а вы – единственная вновь прибывшая, у которой был и мотив, и доступ к Матильде. Ваш муж, испугавшись за себя и миссис Лассель, переехал к ней в целях защиты. Рут в безопасности в школе. И последнее, но не менее важное: почему Виктор Стургис умер при таких странных обстоятельствах?
Сара в недоумении уставилась на нее:
– Вы серьезно?
– Боюсь, что да.
– То есть они считают, что я и Виктора убила? Джейн кивнула.
– Как? Задушила бедолагу его собственной вставной челюстью?
– Похоже, это самое распространенное мнение. – В глазах Джейн неожиданно забегал веселый огонек. – Господи, не следовало бы смеяться, но, боюсь, не удержусь. Бедный старичок... Мало того, что он сам проглотил свою челюсть. А теперь еще все воображают, как вы боретесь с девяностотрехлетним старцем и стараетесь протолкнуть его челюсть дальше в горло... – Она вытерла выступившие от смеха слезы. – Мир полон глупых и завистливых людей, – Сара. Они возмущены вашей удачей.
Сара поразмыслила над словами Джейн.
– Вы считаете, мне повезло?
– Господи, конечно. Это все равно что выиграть в футбольном тотализаторе.
– Что бы вы сделали с деньгами, если бы Матильда оставила их вам?
– Поехала бы в круиз – посмотреть на мир, до того как он рухнет под тяжестью грязи.
– Должно быть, это оттого, что мы живем на острове – все хотят с него сбежать.
Сара помешала кофе и задумчиво облизнула ложку. Джейн умирала от любопытства.
– Ну а вы что собираетесь делать с деньгами? Сара вздохнула:
– Скорее всего заплачу хорошему адвокату, чтобы он защищал меня от обвинения в убийстве.
Вечером того же дня детектив Купер по дороге домой заехал к Саре. Доктор предложила ему бокал вина, и он не отказался.
– Мы получили письмо о вас, – сказал Купер, пока Сара наполняла бокалы.
– От кого?
– Без подписи.
– И что в нем написано?
– Будто вы убили пожилого человека по имени Виктор Стургис ради его стола из орехового дерева.
Лицо Сары сразу будто постарело.
– Вообще-то он действительно оставил мне довольно приличный стол. Хозяйка лечебницы отдала его мне после смерти Виктора. Она сказала, что он хотел, чтобы стол остался у меня. Я была очень тронута... А там говорится, как я его убила?
– Видели, как вы его душили.
– Тут есть доля смысла. Я пыталась достать у него из горла вставную челюсть. Бедняга проглотил ее, когда задремал в кресле. – Она вздохнула. – Только он был мертв до того, как я пришла. Мне казалось, что если я сделаю ему искусственное дыхание, то смогу освободить дыхательное горло, но все было напрасно. Думаю, издали могло показаться, что я его душу.
Купер кивнул. Он уже проверил эту историю.
– Вообще мы получили несколько писем, хотя не все они о вас. – Он вынул из кармана конверт и протянул Саре. – Это – самое интересное. Любопытно услышать ваше мнение.
– Я могу дотрагиваться до письма? – спросила Сара с сомнением. – Как насчет отпечатков пальцев?
– Еще одна интересная деталь. Тот, кто писал это письмо, надел перчатки.
Сара достала письмо из конверта и разложила его на столе. Оно было напечатано заглавными буквами:
«Рут Лассель была в «Кедровом доме» в день смерти миссис Гиллеспи. Она украла серьги. Джоанна знает об этом; Джоанна Лассель – лондонская проститутка. Спросите ее, на что она тратит деньги. Спросите ее, почему она пыталась убить свою дочь. Спросите ее, почему миссис Гиллеспи считала ее сумасшедшей».
Сара перевернула конверт, чтобы посмотреть на штемпель. Письмо было отправлено из Лирмута.
– И вы не знаете, кто его отправил?
– Не имею ни малейшего понятия.
– Ерунда какая-то. Вы сами мне говорили, что Рут была под бдительным оком директрисы школы.
– Но я также говорил, что редко доверяю алиби. Если молодая девушка задалась целью сбежать из школы, директриса вряд ли могла ее остановить.
– Саутклифф находится в тридцати милях отсюда, – возразила Сара. – Рут не сумела бы добраться до Фонтвилля без машины.
Купер сменил тему:
– Что вы думаете о сумасшествии Джоанны? Миссис Гиллеспи говорила вам когда-нибудь, что ее дочь не в своем уме?
Сара подумала, перед тем как ответить.
– Сумасшествие – понятие относительное и вне контекста довольно безобидное.
Детектив был невозмутим.
– Значит, миссис Гиллеспи действительно говорила что-то подобное?
Сара не отвечала.
– Давайте же, доктор Блейкни. Джоанна не ваша пациентка, так что вы не нарушаете врачебной этики. И, позвольте заметить, вам она поблажек сейчас не делает. Ее позиция такова: вы по-быстренькому убили старушку до того, как она успела изменить завещание, и Джоанна не скрывает своих подозрений.
Сара взяла бокал с вином.
– Единственное, что Матильда говорила о своей дочери, – это что Джоанна неуравновешенная. Еще она сказала, что бедняжка не виновата: всему причиной несовместимость генов Матильды и отца Джоанны. Я ответила, что она несет полную чушь. Правда, тогда я не знала, что отцом Джоанны был дядя Матильды. Думаю, ее беспокоила проблема рецессивных генов.
– Другими словами, она волновалась из-за возможных последствий кровосмешения?
Сара слегка пожала плечами:
– Возможно.
– Вам нравится миссис Лассель?
– Я едва ее знаю.
– Похоже, ваш муж нашел с ней общий язык.
– Это удар ниже пояса, сержант.
– Я не понимаю, почему вы ее защищаете. Она ведь всадила вам нож по самую рукоятку.
– А что удивительного? – Сара оперлась подбородком на руку. – Как бы вы себя чувствовали, если бы всего за несколько недель узнали, что родились в результате инцеста, что ваш отец покончил с собой при помощи большой дозы наркотиков, что ваша мать умерла то ли от своей руки, то ли от чужой, и в завершение всего то материальное благополучие, к которому вы привыкли, вот-вот окажется в руках у совершенно постороннего человека? При подобных обстоятельствах она ведет себя вполне предсказуемо.
Купер отпил из своего бокала.
– Вы знаете что-нибудь о том, что она занимается проституцией?
– Нет.
– А на что она тратит свои деньги, вам известно?
– Нет.
– Может, есть предположения?
– Ко мне это не имеет никакого отношения. Почему бы вам не спросить у нее?
– Я так и сделал. Она велела мне не лезть не в свое дело. Сара засмеялась:
– Я бы на ее месте сделала то же самое. Детектив внимательно посмотрел на нее.
– Вам кто-нибудь говорил, что вы слишком хороши, чтобы существовать в нашем мире, доктор Блейкни? – В голосе Купера были слышны легкие нотки сарказма.
Сара выдержала его взгляд, но не ответила.
– Женщины, оказавшиеся в вашем положении, садятся за руль машины мужа и таранят ею дом соперницы. Или крушат бензопилой ее мебель. Или на худой конец чувствуют острую горечь. Почему с вами все не так?
– Я по горло занята поддержанием своего карточного домика, – ответила Сара туманно. – Угощайтесь вином. —
Она наполнила бокалы. – Австралийское «Шираз», довольно недорогое.
Купера преследовала мысль, что из этих двух женщин Джоанна Лассель казалась менее загадочной.
– «Вы можете» утверждать, что были с миссис Гиллеспи подругами?
– Конечно.
– Почему «конечно»?
– Я называю друзьями всех, кого хорошо знаю.
– Включая миссис Лассель?
– Нет, я виделась с ней лишь дважды.
– Вас послушать, так и не скажешь. Сара улыбнулась:
– Я испытываю к ней что-то вроде чувства товарищества, сержант, так же как к Рут и Джеку. Джоанна или Рут могли совершить убийство, если бы не знали, что завещание было изменено, Джек или я – наоборот, если бы знали. В свете всего этого Джоанна выглядит наиболее вероятной убийцей, потому-то вы и спрашиваете меня о ней. Думаю, вы расспросили ее о том, как она узнала о своем настоящем отце, и таким образом сделали вывод, что Джоанна могла угрожать матери разоблачением. – Сара вопросительно взглянула на детектива, и тот кивнул. – В какой-то момент, размышляли вы, Матильда заявила, что еще одна подобная угроза, и она лишит дочь наследства. И Джоанна в отчаянии напоила мать снотворным и вскрыла ей вены, не зная, что завещание уже изменено.
– Почему вы считаете, будто меня не устраивает такой сценарий?
– Вы говорили, что в ту ночь Джоанна была в Лондоне. Детектив пожал плечами:
– Ее алиби очень ненадежно. Концерт закончился в девять тридцать, значит, у нее было достаточно времени, чтобы приехать сюда. Патологоанатом считает, что смерть наступила между девятью вечера в субботу и тремя ночи в воскресенье.
– К чему он больше склоняется?
– Что смерть наступила до полуночи, – признал Купер.
– Тогда адвокат камня на камне не оставит от вашего обвинения. В любом случае Матильда не стала бы притворяться. Она бы напрямую заявила Джоанне, что изменила завещание.
– Возможно, миссис Лассель ей не поверила. Сара улыбкой отмела его предположение:
– Матильда всегда говорила только правду. Поэтому ее так ненавидели.
– Возможно, миссис Лассель лишь подозревала, что мать изменит завещание.
– Не важно. Джоанна собиралась использовать завещание своего отца, чтобы оспорить в суде права матери на наследство. На той стадии не имело ни малейшего значения, кому Матильда оставит деньги. Ведь Джоанна пыталась доказать, что мать вообще не имела на них никаких прав.
– Может быть, убийство совершено не из-за денег. У меня не выходит из головы «уздечка для сварливых». Миссис Лассель могла просто мстить за нанесенную обиду.
Сара покачала головой:
– Она редко виделась с матерью. Матильда говорила, что Джоанна приезжала за последний год всего один раз. Какая обида останется болезненной так долго?
– Если только исключить возможность, что миссис Лассель – неуравновешенная особа.
– Матильду убили не в состоянии бешеной ярости, – тихо произнесла Сара. – Все было подготовлено с особой тщательностью, посмотрите хотя бы на цветы. Вы сами сказали, что было трудно укрепить их без посторонней помощи.
Сержант допил бокал и поднялся:
– Миссис Лассель работает на лондонского флориста, специализируется на свадебных букетах и венках. Вряд ли ей трудно сплести крапиву с астрами. – Он подошел к двери. – Спокойной ночи, доктор Блейкни. Не провожайте меня.
Сара смотрела на свой бокал, пока шаги Купера не затихли в холле. Она чуть не закричала, чтобы его остановить, но, испугавшись, не стала. Ее карточный домик еще никогда не казался таким хрупким.
В каждом движении Джоанны был заметен хорошо осознанный эротизм, и Джек сделал вывод, что она позировала и раньше, возможно, для фотографа. Ради денег или самоутверждения? Скорее последнее. Ее тщеславие не имело границ. Она была одержима спальней Матильды, особенно ее кроватью, и старалась копировать позу своей матери на груде подушек. И все же контраст между двумя женщинами был огромен. Сексуальность Матильды была очень нежной, недооцененной, вероятно, оттого, что Матильда не придавала ей большого значения. Сексуальность Джоанны была механической и навязчивой, словно один и тот же визуальный стимул способен возбудить любого мужчину в любой ситуации. Джек так и не смог понять, вела она себя так от презрения к нему или от презрения к мужчинам вообще.