Уорнер Элла. Золотой бутон

   Звонить могли Льюку, и тогда ей придется в очередной раз кому-то все объяснять, заново переживая случившееся. И хотя ни горя, ни унижения она уже, по правде сказать, не испытывала, разговаривать на эту тему не стремилась.
   Когда звонки наконец прекратились, Фейт облегченно вздохнула. Наверное, она поступила трусливо, но уж очень хотелось, чтобы ее оставили в покое, перестав напоминать о том, чего при всем желании не исправишь, тем более что и желания такого у нее больше не было.
   В покое ее не оставили, и в течение следующего часа телефон дребезжал почти непрерывно. Фейт уже начала подумывать, не снять ли трубку и не положить ли рядом с аппаратом, но потом сообразила, что тот, кто добивается ее с такой настойчивостью, может позвонить и в телефонную компанию.
   Так что пришлось-таки отозваться.
   – Фейт Шерман слушает! – раздраженно буркнула она в трубку.
   – Слава Богу! А я уже начала за тебя беспокоиться, Фейт. Это Дениз Пейтон.
   Дениз! Фейт невольно поморщилась. Вот уж с кем ей сейчас хотелось общаться меньше всего.
   – Когда Сэм пришел с работы и рассказал, что выкинул Льюк, я сначала даже не поверила, – захлебываясь от восторга, верещала Дениз. – Потом представила, каково тебе сейчас, бедняжке, и…
   – У меня все прекрасно, – остановила ее Фейт, содрогнувшись от обрушившейся на нее лавины фальшивого сочувствия.
   Или – лавины интереса, если точнее. Смысл и высшее наслаждение жизни Дениз Пейтон составляли сплетни, и особого удовольствия Фейт ее общество никогда не доставляло. Муж Дениз Сэм работал вместе с Льюком на телестудии, и оба они помешались на своих камерах настолько, что даже на отдыхе ни о чем другом не говорили.
   – Ты уверена? После того как ты все это время не брала трубку…
   – Я только что вошла, – солгала Фейт.
   – О-о-о! А мне тут такое пригрезилось… Ты просто не представляешь, как я рада, что ты не…
   – Не перерезала себе вены? – неприязненно подсказала Фейт. – Уверяю, этого у меня и в мыслях не было. Тоже мне несчастье!
   – Я вовсе не это хотела сказать, – несколько обескураженно отозвалась Дениз. – Но когда я узнала… – В ее голосе снова зазвучало воодушевление. Бедняжка, как тебе сейчас, должно быть, плохо! Ты не представляешь, сколь глубоко я тебе сочувствую! И как только Льюк мог так с тобой поступить! Мало того что он тебе изменил, но сделать другой женщине ребенка, да еще и вознамериться жениться на ней, после всех этих лет, что вы были вместе…
   Фейт заскрежетала зубами. Дениз сумела-таки разбередить ее рану.
   – Это просто ужасно! – продолжала та. – Хотя лично я никогда не одобряла так называемые гражданские браки. Тебе следовало нажать на Льюка и заставить жениться, дорогая. Это единственный надежный способ держать мужчин в узде.
   Неподражаемое самодовольство замужней леди! Удивляясь самой себе, Фейт проявила выдержку и не стала напоминать, что статистика разводов идет вразрез с последним утверждением Дениз.
   – И если тебе нужно выплакаться кому-нибудь в жилетку…
   Воспоминание о том, как она рыдала на груди Говарда, было настолько приятным, что Фейт даже перестала сердиться.
   – Со мной действительно все в порядке, Дениз, – мягко сказала она. – Я чувствую себя как никогда хорошо. Говард Харрисон, мой босс, пригласил меня в ресторан, чтобы отпраздновать мою вновь обретенную свободу…
   – Ты рассказала ему о Льюке? – Теперь Дениз была потрясена по-настоящему.
   – Разумеется. И Говард меня убедил, что я должна только радоваться. Так что можешь быть за меня спокойна.
   – Понимаю… – с сомнением и разочарованием отозвалась Дениз. – Это тот самый твой донжуан-босс, о котором ты рассказывала?
   – Э-э-э… Видишь ли, перспектива оказаться в числе его женщин теперь представляется мне скорее заманчивой.
   – Фейт! – Ужас в голосе Дениз смешался с некоторой долей зависти. – Что ты говоришь!
   – А что здесь особенного? – жизнерадостно отозвалась Фейт, решительно отказываясь выступать в роли убитой горем жертвы.
   – Видишь ли, – в интонациях Дениз неожиданно прорезалось смущение, относительно вечеринки… у нас в субботу. Я хочу сказать, что, приглашая вас с Льюком, я думала, что вы будете вместе. А теперь… Понимаешь, дорогая, Сэм говорит, что Льюк хочет прийти с… – Она умолкла.
   – Да, я все понимаю, разумеется, – с готовностью пришла ей на помощь Фейт, вовсе не горящая желанием наслаждаться созерцанием Льюка под руку с беременной блондинкой. К тому же Льюк и Сэм были гораздо большими друзьями, чем Фейт и Дениз.
   – Но если ты захочешь прийти с Говардом Харрисоном…
   Однако у Фейт склонность к эпатажу начисто отсутствовала, поэтому она мягко, но решительно отказалась:
   – Я как раз собиралась тебе позвонить и сказать, что у меня изменились планы на субботу, Дениз. Извини, и спасибо тебе, я очень тронута твоим сочувствием. Веселого Рождества и счастливого Нового года вам с Сэмом.
   Фейт повесила трубку прежде, чем Дениз успела спросить об этих новых планах – Вернувшись к списку предстоящих дел, Фейт с удовольствием представила озадаченно-разочарованную физиономию сплетницы. Оставался, правда, вопрос, разумно ли она поступила, поддавшись секундному импульсу и рассказав о Говарде? Слухи распространяются быстро…
   С другой стороны, что ни делается – все к лучшему, и болтливость Дениз может сослужить хорошую службу: общие знакомые под достаточно благовидным предлогом исключат Фейт из всех совместных мероприятий. Ведь Дениз кроме всего прочего позвонила, чтобы отменить приглашение на субботнюю вечеринку, и она не единственная, кто бывшей любовнице Льюка предпочтет его будущую жену.
   Когда распадается какая-нибудь пара, общие знакомые оказываются перед необходимостью выбора и, как правило, делают его в пользу новой пары, а не брошенной женщины, которая на вечеринках либо станет с оскорбленным видом скучать в одиночестве, либо, чего доброго, начнет охотиться за чужими кавалерами.
   Осознание того, что отныне она превратилась в нечто вроде парии, вызвало-таки у Фейт новый приступ депрессии. Собственных друзей у нее, можно сказать, не было. За пять лет жизни с Льюком старых знакомых она постепенно растеряла, а в последние два года работы личным помощником Говарда была так занята в офисе, что времени завести новых не оставалось совершенно. Как это ни странно, но Говард, говоря, что он является чем-то вроде ее единственного близкого родственника, был недалек от истины: в настоящий момент никого ближе у Фейт и в самом деле не оказалось.
   Однако, несмотря на сочувствие Говарда, Фейт понимала, что сглупила бы, позволив себе зависеть от него и в будущем. Ей следовало сделаться хозяйкой своей жизни и найти новые способы общения с людьми. Забытый на столе список необходимых дел теперь, казалось, смеялся над ней. Все эти хлопоты помогут ей пережить следующую неделю, а что дальше?
   Обнаружив, что размышлять о том, что будет дальше, нет ни сил, ни желания, Фейт прилегла и попыталась забыться. Получалось плохо, в голову упорно лезли мрачные и тоскливые мысли. Гоня их прочь, Фейт пыталась убедить себя, что со временем все образуется и она научится жить без Льюка. Время лучший лекарь, так все говорят. Постепенно она научится не представлять Льюка, нежно обнимающего свою блондинку. Из чувства протеста и чтобы отогнать это возмутительное зрелище, Фейт попыталась вообразить, каково было бы оказаться в объятиях Говарда Харрисона. Это помогло, и вскоре она, умиротворенная, уснула.
   Правда, на следующий день опасные мысли о Говарде никак не давали ей сосредоточиться на работе. Всем своим существом Фейт с удивительной остротой ощущала близость этого мужчины, особенно – его губ и рук. Даже запах его одеколона – тонкий, возбуждающий аромат – воспринимался как коварная и хитроумная уловка, хотя это был тот же одеколон, которым Говард пользовался всегда. И как ни ругала себя Фейт за то, что рискнула представить босса на месте Льюка, волнующие фантазии возвращались вновь и вновь, становясь все более яркими и заманчивыми.
   К счастью, Говард совершенно не замечал ее смущения. Полностью поглощенный работой, он даже не отвечал на те провокационно-насмешливые замечания, которые Фейт время от времени позволяла себе, пытаясь создать в офисе атмосферу непринужденности.
   Фейт искренне надеялась, что ее глупое бахвальство перед Дениз Пейтон никогда не достигнет ушей босса. Это была всего лишь сиюминутная реакция на обстоятельства и не имела никакого отношения к тому, что она чувствует на самом деле. Что бы Фейт ни ляпнула в сердцах Дениз, постельные утехи с Говардом Харрисоном не в грезах, а в реальности мало ее интересовали.
   Единственный вопрос личного характера Говард задал лишь в конце дня, когда она уже собиралась уходить. Стоя в двери, соединяющей их кабинеты, он некоторое время наблюдал, как Фейт наводит порядок на письменном столе, затем спокойно заметил:
   – Ты очень хорошо держишься.
   – Я не из тех, кто, чуть что случится, пытается покончить с собой! покраснев, огрызнулась Фейт, в памяти которой слишком свежи были воспоминания о разговоре с Дениз.
   Брови Говарда взметнулись вверх.
   – Эта мысль мне даже в голову не приходила.
   – Тогда как прикажешь тебя понимать? – требовательно спросила она.
   Губы Говарда скривились в понимающей усмешке.
   – Похоже, благожелательные друзья тебя уже основательно достали со своими утешениями.
   – Еще бы!
   – Ты все еще планируешь переехать в этот уик-энд?
   – Разумеется. Честно говоря, считаю часы и минуты.
   Усмешка Говарда превратилась в широкую ухмылку, в которой ясно читалось:
   «Эта женщина – моя», – и сердце Фейт забилось сильными толчками, наполняя ее тело теплым, тревожным и приятным чувством.
   – Пожалуй, сегодня ты мне все же кажешься немного озабоченной. – Говард перестал улыбаться. – Я даже подумал, не слишком ли много я на тебя взвалил с этой квартирой. Переезд – штука хлопотная, если у тебя нет друзей, готовых прийти на помощь.
   – У меня уже все четко расписано, – проинформировала его Фейт, что в общем-то соответствовало действительности. Весь обеденный перерыв она названивала по телефону, организовывая предстоящее переселение.
   – Если тебе понадобится на время отлучиться, только скажи. И, само собой, не стесняйся попросить, если потребуется моя помощь.
   Она улыбнулась.
   – Спасибо, Говард. Думаю, справлюсь сама, но, если возникнет необходимость в отгуле, обязательно скажу.
   Говард, явно удовлетворенный, кивнул.
   – И еще одно» Фейт. Как ты знаешь, мы уже разослали приглашения на новогодний бал.
   – Да, я помню.
   – Так вот, если новогодний вечер у тебя не занят, я был бы очень благодарен, если бы ты помогла мне с гостями. Я понимаю, сверхурочная работа в праздничную ночь, но в долгу не останусь.
   Последних слов Говарда Фейт почти не слышала. В ее сознание болезненной занозой впились слова «если новогодний вечер у тебя не занят». Вот у Льюка этот вечер занят определенно – занят торжеством по случаю свадьбы. А потом он и его белокурая невеста…
   – Разумеется, я с радостью тебе помогу, – быстро сказала Фейт, отгоняя отвратительную картину, вставшую перед ее мысленным взором, и пытаясь справиться с подкатившей тошнотой.
   – Спасибо, Фейт. Этот бал обещает быть очень плодотворным.
   Не совсем так, кисло подумала Фейт. Плод измены Льюка уже и без того успешно развивается в чреве злополучной блондинки, дело осталось только за обручальными кольцами и скрепляемыми ими брачными узами.
   – К тому же будет очень весело, – продолжал Говард.
   Весело! – мысленно передразнила его про себя Фейт. Что ж, если веселье на чужом пиру станет невыносимым, я всегда смогу принять большую дозу снотворного. Если, разумеется, забуду, что я не из тех, кто, чуть что, пытается покончить с собой.
   – Ты можешь на меня рассчитывать, – мрачно сказала она.
   – Отлично. – Говард небрежно вскинул руку в прощальном приветствии. Желаю тебе не слишком устать, когда будешь упаковывать вещи!
   Несмотря на оптимистическое напутствие Говарда, процесс упаковки вещей все же огорчил Фейт. Разбирая содержимое ящиков секретера, Фейт обнаружила, что Льюк оставил все фотографии периода их совместной жизни, равно как и сувениры, которые они приобретали во время путешествий. Фейт решительно выбросила их в мусорное ведро. Туда же отправились платья и украшения, с которыми были связаны разного рода памятные события. Этим я ставлю на прошлом жирный крест, торжественно сказала себе Фейт.
   Внезапно ей пришло в голову, что смерть принять проще, чем предательство.
   Об умершем можно хранить самые лучшие и нежные воспоминания, тогда как все ее воспоминания о Льюке были теперь безнадежно отравлены изменой. Я уже никогда не смогу испытывать к нему никаких добрых чувств, подумала Фейт, так что лучше раз и навсегда вычеркнуть его из своей жизни. Равно как и все, с ним связанное.
   К несчастью, несмотря на благие намерения, Фейт никак не удавалось подавить гнетущее чувство одиночества, рассеять которое не в состоянии оказалась даже растущая привязанность к Говарду Харрисону. Привязанности этой никогда не суждено перерасти в любовь, поэтому к удовольствию от общения с Говардом у Фейт всегда примешивалось ощущение некоторого отчаяния и безнадежности.
   Приближения уик-энда Фейт ожидала с радостным нетерпением. О предстоящем переезде не знал никто, кроме Говарда, и это было к лучшему: если уж рвать с прошлым, то сразу и навсегда. Все, кто мог бы попытаться ее найти, были так или иначе связаны с Льюком, и, как сильно подозревала Фейт, любой интерес к ее скромной персоне неизбежно угаснет, едва она исчезнет из их поля зрения.
   В субботу, в последний раз обходя квартиру, в которой прожила пять лет, Фейт не испытывала никаких сожалений. Стоял чудесный солнечный день, предвещавший начало новой, интересной и лучшей жизни, таким было сегодня и ее настроение, наполненное ожиданием нового, неизведанного и прекрасного.
   Когда фургон с ее пожитками въехал в Майами-Бич, она, что называется, вдохнула полной грудью.
   Войдя в главную спальню, Фейт вдруг ощутила ту странную аберрацию памяти, которую французы называют «дежа-вю»: впервые увиденный сейчас интерьер комнаты показался ей знакомым. Рисунок нового ковра бирюзового цвета почти совпадал с рисунком ковров в офисе ее фирмы. Только теперь Фейт сообразила, что это относится и к окраске стен, и к отделке квартиры. На мгновение сходство показалось ей зловещим, словно и на ее временном жилище лежит некий отпечаток личности Говарда. С другой стороны, комбинация цветов была очень удачной, любой мог выбрать такие же.
   Благодаря тому что Фейт заранее спланировала, где и как расставить мебель, она весьма эффективно руководила действиями грузчиков, и вскоре все стояло на своих местах. Остаток дня Фейт провела, распаковывая чемоданы и коробки, то и дело приходя в восторг от того, как много у нее теперь дополнительного места.
   Закончив и с этим, она неожиданно почувствовала смертельную усталость.
   Счастливое возбуждение, весь день наполнявшее ее энергией, куда-то ушло, и, присев на стул, Фейт уныло огляделась. Итак, я обосновалась на новом месте, оковы прошлого сброшены, мосты сожжены, я готова начать новую жизнь, так почему же нет той радости освобождения, которую я предвкушала всю неделю?
   Наверное, потому что рядом нет никого, кто мог бы со мной эту радость разделить. Придя к такому выводу, Фейт почти физически ощутила, как отступившее на время одиночество снова потянулось к ней своими мрачными холодными лапами.
   Она встала и бесцельно прошлась по квартире, все еще слишком утомленная, чтобы расслабиться. Телевизор включать не хотелось. Подойдя к окну, она подняла жалюзи в надежде, что вечерний вид подействует умиротворяюще. Однако этого не случилось – напротив, возникло гнетущее ощущение заточения в башне из слоновой кости.
   Заставивший ее вздрогнуть звонок во входную дверь Фейт восприняла почти как избавление. Сосед? – с удивлением предположила она. Впрочем, сейчас Фейт обрадовалась бы кому угодно. Сгорая от желания побыстрее увидеть живое человеческое лицо, она позабыла об элементарной осторожности и, широко улыбнувшись, распахнула дверь настежь, даже не накинув цепочку.
   В ответ ей так же широко улыбнулся Говард Харрисон.
   Говард, буквально источающий сексуальность, в белых шортах и голубой тенниске, из которой рвались наружу загорелая плоть и мощные тренированные мускулы, смотрел на нее насмешливо и жадно, а самодовольная и обещающая улыбка говорила о том, что ему нравится взъерошенный вид Фейт, нравится ее ошарашенная реакция, нравится вся она и что ждать дольше он не намерен.
   Первой реакцией Фейт было благодарно прильнуть к Говарду за то, что он угадал ее состояние и пришел, а второй… О, пронесшиеся в ее мозгу видения оказались гораздо более яркими и неистовыми. Она понимала, что это сумасшествие, что нужно держать себя в руках, сказать какую-нибудь соответствующую случаю ерунду, пропустить Говарда в квартиру, предложить чего-нибудь выпить, наконец. Однако она продолжала стоять, потрясение глядя на него, не в силах пошевелиться или произнести что-либо членораздельное. В коротеньких шортах и топике на тоненьких бретельках Фейт чувствовала себя почти голой. Кожа ее покрылась мурашками, тело налилось истомой.
   Это пугало. Это лишало сил думать и действовать, заставляя ее, тревожно замерев, продолжать молча смотреть на Говарда.
   Фейт чувствовала, что он угадал ее состояние и ни малейшей тревоги или неловкости по этому поводу не испытывает. Напротив, Говард явно наслаждался происходящим. И нарочно выбрал момент для визита, когда Фейт была одинока, восприимчива к сочувствию и беззащитна, наверняка зная, что сил сопротивляться, устоять, у нее сейчас нет. Донжуан, ловелас, волокита.
   К Фейт холодной отрезвляющей волной вернулось самообладание, и, найдя наконец в себе силы заговорить, она произнесла слова, относительно которых через секунду пожелала, чтобы они остались непроизнесенными, однако они снова и снова отзывались в ее ушах многоголосым насмешливым эхом:
   – Я не собираюсь ложиться с тобой в постель!
   Брови Говарда с деланным удивлением поползли вверх.
   – На самом деле я думал об удовлетворении совсем других аппетитов, сказал он и взглядом показал на сумки, которые держал в руках. Одну из них до краев наполняли всевозможной формы и цвета пакеты, свертки и судки, из второй, поменьше, торчали горлышки винных бутылок.
   Фейт стала ярко-пунцовой. Она знала, что ее кожа приобрела именно этот цвет, так как тело пылало так, словно его лизали языки горячего пламени.
   – Всему свое время, – рассудительно продолжал между тем Говард. – Переезд занятие вообще утомительное, а сегодня еще и жутко жарко. Вот я и решил, что к вечеру ты слишком устанешь, чтобы возиться с ужином, даже если у тебя и есть из чего его приготовить.
   Продуктов у Фейт и впрямь не было, если не считать соли и непонятно как затесавшейся среди кухонной утвари пачки спагетти.
   – Я не возражал, когда ты сказала, что с переездом справишься одна, но решил, что к вечеру, распаковав вещи и обустроившись, обрадуешься чьей-нибудь компании. Присядешь наконец после утомительных забот, вытянешь усталые ноги, расслабишься, и мы вместе насладимся чем-нибудь вкусненьким и стаканчиком-другим доброго старого вина.
   Он опять применил все тот же прием безупречной логики, противопоставить которой что-либо было невозможно.
   – Но если ближе к вечеру ты вдруг изменишь свое отношение к идее отправиться со мной в постель…
   – Ага! Я так и знала! – торжествующе выкрикнула Фейт, обрадованная хоть такой возможности выбраться из дурацкого положения, в котором по своей же вине и оказалась.
   – Фейт, как ты решишь, так и будет. У меня и в мыслях не было навязываться тебе.
   – Я, между прочим, тебя сюда не звала, – заметила она.
   – Телепатия, – охотно объяснил Говард. – Целый день я принимал исходящие от тебя сигналы и в какой-то момент не смог их и дальше игнорировать.
   – Да я ни разу о тебе и не подумала!
   – Ты думала обо мне подсознательно, занимаясь своими делами. А когда с делами было покончено и рядом не оказалось никого, чтобы разделить радость начала новой жизни, ты потихоньку начала тосковать от одиночества.
   Фейт взглянула на него с нескрываемым подозрением и обвиняюще сказала:
   – Не знала, что ты тонкий психолог.
   – В общем-то, ты права, – не стал скромничать Говард, – но в твоем случае я просто не смог подавить в себе чувство ответственности.
   – Какое еще чувство ответственности?
   – Понимаешь, я сказал себе: Говард, старина, ведь это ты, можно сказать, вынудил Фейт переехать в новую квартиру. И вот теперь она сидит там одна-одинешенька, так что ты должен заглянуть на минутку и убедиться, что с ней все в порядке.
   – Со мной все в полном порядке, – поспешила заверить Фейт.
   На лице Говарда появилось знакомое плутовское выражение, красивые глаза смотрели лукаво и вместе с тем просительно.
   – У меня с собой великолепный ужин… – вкрадчиво сказал он.
   Искусством обольщения Говард, что и говорить, владел в совершенстве. Из корзинки в его руке до порядком проголодавшейся Фейт доносились умопомрачительные ароматы блюд китайской кухни. Давно опустевший желудок сначала на несколько секунд сжался, затем взволнованно встрепенулся и требовательно заурчал. К тому же отослать Говарда сейчас – значило снова остаться одной в этой роскошной, но пустой квартире…
   – Ужин? Звучит заманчиво… – признала Фейт, впрочем, все еще колеблясь.
   – Лично я ненавижу есть в одиночестве, – быстро вставил Говард, словно угадав ее мысли.
   – Разделить с тобой ужин я, пожалуй, не против, – продолжала Фейт, сделав ударение на слове ужин.
   – Весьма разумное решение, – одобрил Говард. – Ужин, разделенный с другом, вдвойне вкуснее, а я обещаю, что даже не попрошу показать мне спальню.
   Ага, ты просто отнесешь меня туда на руках, мысленно ответила ему Фейт, но самое ужасное заключалось в том, что такой вариант развития событий показался ей чрезвычайно привлекательным.
   – Ладно, заходи и будь гостем. – Отступив в сторону, Фейт сделала рукой приглашающий Жест. Затем, не желая, чтобы Говард задерживался рядом с ней, быстро добавила:
   – Кухня там, – и махнула рукой.
   Он не заставил себя просить дважды и, легко проскользнув мимо, скрылся в указанном направлении. Закрывая дверь, Фейт подумала, что зловещий призрак одиночества она из этой квартиры теперь, может быть, и изгнала, зато впустила в нее волка, которому, фигурально выражаясь, всего-то и пришлось пару раз как следует набрать в грудь воздуха и дунуть, чтобы дверь ее дома распахнулась настежь.
   Но, в конце концов, не съест же он меня в качестве платы за этот ужин?! задалась вопросом Фейт. А из сумок пахло так аппетитно… Разумеется, я смогу удержать ситуацию под контролем, но только надо переодеться, а то в этом наряде я чувствую себя голой.
   Проходя мимо кухни, она увидела, как Говард со счастливым видом выкладывает на стол содержимое пакетов.
   – Цыпленок с лимоном, свинина в кисло-сладком соусе, тушеные королевские креветки, говядина с соусом «чили», жареный рис. – Дойдя до последнего пункта меню, он ослепительно улыбнулся. – Для банкета все готово.
   – Неплохо, – как можно равнодушнее откликнулась Фейт.
   Говард рассмеялся.
   – Смею надеяться, я хорошо изучил твои вкусы.
   Это ее удивило.
   – Ты и вправду обращал внимание на то, что мне нравится? – недоверчиво спросила она.
   – Можешь мне поверить, в течение двух лет, которые мы работаем вместе, я обращал самое пристальное внимание на все то в тебе, что внимания заслуживает. – Взгляд его скользнул по ее скудному одеянию. – Хотя, должен признаться, столь неотразимой, как сейчас, видеть тебя мне не доводилось ни разу. Весьма впечатляет, весьма.
   Фейт непроизвольно обхватила грудь руками, хотя и отчетливо понимала, что этим запоздалым жестом не успела скрыть, как напряглись ее соски.
   Говард с улыбкой встретил ее возмущенный взгляд.
   – Спокойно, спокойно. Ты же знаешь, что выдержка у меня железная.
   Необходимость срочных действий по разрядке обстановки становилась для Фейт очевидной.
   – Я как раз собиралась принять душ и привести себя в порядок.
   – О, конечно. Спокойно отправляйся в ванную, а я пока займусь сервировкой.
   Если Говард думал, что Фейт вернется в каком-нибудь изысканном неглиже, его ждало некоторое разочарование. В то же время, стоя под упругими струйками душа и смывая с себя усталость этого долгого и жаркого дня, Фейт не смогла удержаться, чтобы не задаться вопросом, как она выглядит по сравнению с другими его женщинами. Благодаря регулярным занятиям гимнастикой и исключению из рациона высококалорийных продуктов, она находилась в очень даже неплохой форме. Ее небольшая, но красивая грудь сохраняла девичью упругость, на теле не было ни капли жира.
   Фейт всегда была довольна тем, как выглядит, и в обычной обстановке ничуть не стеснялась своей наготы. Из этого, правда, не следовало, что она собирается устраивать стриптиз для Говарда Харрисона. К тому же привлекала она его, вероятно, лишь тем, что представляла собой своеобразный вызов сексуально-эстетические достоинства ее фигуры едва ли играли какую-то роль.