Страница:
– Хороших парней… Плохих парней – ты, сын мой, в сказке, что ли, живешь? Ты рассуждаешь, как капризный ребенок или как ваш президент, обращающийся к народу по цветному ящику. Ты так и не усвоил наше учение? Хорошие парни! Плохие парни! У всех парней на теле одни и те же точки, воздействуя на которые можно вызвать их смерть или повлиять на нервную систему, сердце, легкие, глаза, ноги, руки или равновесие. Нет ни хороших, ни плохих парней! Если бы они были, разве пришлось бы армиям разных стран носить различное обмундирование, чтобы отличаться друг от друга?
– Ты этого не поймешь Чиун.
– Я отлично понимаю, что у бедняков деревни Синанджу есть еда потому, что Мастер Синанджу служит хозяину, который за это платит. А ты в свою очередь зарабатываешь себе на жизнь тем, чему я тебя обучаю. Пока ты еще не постиг мою науку в полном объеме, но непременно постигнешь. – Чиун печально покачал головой. – Ты достиг совершенства, которое продемонстрировал сегодня, а сейчас ведешь себя, как заурядный белый человек.
– Так ты признаешь, что мое исполнение было безупречным?
– Что толку от совершенства, если им овладел дурак? Это все равно что драгоценный изумруд в куче навоза.
Чиун умолк, погрузившись в раздумье. Римо не обращал на него внимания. Он был вне себя от гнева, так же, как десять лет назад, когда он пришел в себя после публичной казни и обнаружил, что находится в санатории Фолкрофта на берегу залива Лонг-Айленд.
Римо Уильямса обвинили в убийстве, которого он не совершал, а потом публично казнили на электрическом стуле, который не сработал. Когда он пришел в себя, ему сказали, что им как раз нужен такой человек как он, дня выполнения заданий специального агентства, созданного вне конституционных рамок с целью защиты конституции от опасности, которую представляют собой организованная преступность, революционеры и все те, кто хотели бы погубить страну. Эта организация по борьбе с преступностью называлась КЮРЕ, и о ней знали только четверо: президент Соединенных Штатов, возглавлявший КЮРЕ доктор Харолд Смит, вербовщик, а теперь еще и Римо. Вербовщик покончил с собой, гарантируя тем самым, что уже никогда не проговорится. «Америка стоит того, чтобы положить за нее жизнь», сказал Смит тогда Римо. После этого о КЮРЕ знали только трое.
Римо решил тогда согласиться.
«Прошло много лет, иногда думал он, – с тех пор как умер тот Римо Уильямс, которым я был когда-то простой, с усталой походкой рядовой патрульный полиции Нью-Йорка. Да, этот полицейский умер на электрическом стуле»
Так думал Римо прежде… А сегодня он вдруг осознал, что тот полицейский вовсе не умер тогда на электрическом стуле. Патрульный Римо Уильямс жив. Он чувствовал это нутром. У него вскипала душа при одной только мысли о новом задании, о том, что ему придется убивать таких же, как он, полицейских.
– Ты этого не поймешь Чиун.
– Я отлично понимаю, что у бедняков деревни Синанджу есть еда потому, что Мастер Синанджу служит хозяину, который за это платит. А ты в свою очередь зарабатываешь себе на жизнь тем, чему я тебя обучаю. Пока ты еще не постиг мою науку в полном объеме, но непременно постигнешь. – Чиун печально покачал головой. – Ты достиг совершенства, которое продемонстрировал сегодня, а сейчас ведешь себя, как заурядный белый человек.
– Так ты признаешь, что мое исполнение было безупречным?
– Что толку от совершенства, если им овладел дурак? Это все равно что драгоценный изумруд в куче навоза.
Чиун умолк, погрузившись в раздумье. Римо не обращал на него внимания. Он был вне себя от гнева, так же, как десять лет назад, когда он пришел в себя после публичной казни и обнаружил, что находится в санатории Фолкрофта на берегу залива Лонг-Айленд.
Римо Уильямса обвинили в убийстве, которого он не совершал, а потом публично казнили на электрическом стуле, который не сработал. Когда он пришел в себя, ему сказали, что им как раз нужен такой человек как он, дня выполнения заданий специального агентства, созданного вне конституционных рамок с целью защиты конституции от опасности, которую представляют собой организованная преступность, революционеры и все те, кто хотели бы погубить страну. Эта организация по борьбе с преступностью называлась КЮРЕ, и о ней знали только четверо: президент Соединенных Штатов, возглавлявший КЮРЕ доктор Харолд Смит, вербовщик, а теперь еще и Римо. Вербовщик покончил с собой, гарантируя тем самым, что уже никогда не проговорится. «Америка стоит того, чтобы положить за нее жизнь», сказал Смит тогда Римо. После этого о КЮРЕ знали только трое.
Римо решил тогда согласиться.
«Прошло много лет, иногда думал он, – с тех пор как умер тот Римо Уильямс, которым я был когда-то простой, с усталой походкой рядовой патрульный полиции Нью-Йорка. Да, этот полицейский умер на электрическом стуле»
Так думал Римо прежде… А сегодня он вдруг осознал, что тот полицейский вовсе не умер тогда на электрическом стуле. Патрульный Римо Уильямс жив. Он чувствовал это нутром. У него вскипала душа при одной только мысли о новом задании, о том, что ему придется убивать таких же, как он, полицейских.
Глава 3
С захоронением тела Френсиса К.Даффи, члена палаты представителей от 13-го избирательном округа штата Нью-Йорк, возникли определенные трудности. Святая церковь относится к самоубийцам с явным неодобрением, поскольку лишение себя жизни является тяжким прегрешением перед Богом, который эту жизнь даровал. Поэтому хоронить самоубийц на освященных церковью кладбищах не разрешается. Строго следуя своим принципам, церковь тем не менее считает необходимым убедиться, что принимаемые ею в таких случаях решения основываются на достоверных фактах. Такая позиция церкви в данном случае объясняется реалистической оценкой человеческого восприятия, как не безусловно истинного.
Доказательства, признанные департаментом полиции Сенеки Фоллз и национальными средствами массовой информации убедительными, не удовлетворили церковь.
На виске у Френсиса Даффи имелись следы пороховых ожогов. Экспертиза подтвердила, что спусковой крючок был нажат именно его пальцем. Полиция заявила, что кровоподтеки на лице – ушибы, полученные при падении. Еще бы! В последнее время он был подавлен и много пил. Его ближайший друг – инспектор департамента полиции Нью-Йорка Уильям Макгарк конфиденциально сообщил представителям церкви, что уже более года его друг постоянно и много пил. Прогрессирующий алкоголизм неизбежно отразился на психике. То же самое Макгарк изложил и генеральному прокурору США, который просил его сохранить их встречу в тайне.
– Не говорил ли он вам, что подозревает о существовании заговора? – спросил генеральный прокурор.
– Заговора? – Макгарк изобразил на своем лунообразном лице удивление.
– Да, заговора.
– Какого заговора?
– А об этом вы мне расскажите, инспектор.
– О'кей, Он говорил, что полицейские объединяются в группы для истребления преступников и что они готовились убить также его, поскольку он знал об их существовании. Фермеры, говорил он, грозились сжечь его живьем в его собственном доме, так как он намеревался доказать, что принцип паритета ферм придуман протестантами, дабы навредить католикам. Общество «Рыцари Колумба» – в руках мафии. Обществу «Объединенный еврейский призыв» удалось установить тайный контроль над деятельностью общества «Анонимные алкоголики» с целью подрыва ликеро-водочной индустрии или что-то в этом роде, и поэтому он не мог прибегнуть к их помощи. Привратник дома, в котором жил Даффи, по его мнению, состоял на службе у его политического противника и регулярно докладывал о количестве пустых бутылок, выбрасываемых из этой квартиры. Все это мне очень неприятно, сэр. Френк Даффи был моим самым близким другом.
– Вернемся к полицейскому заговору. А что вам, инспектор, известно об этом?
– Я знаю, что Даффи начал расследование этого заговора.
– Сообщил ли он вам какие-нибудь подробности?
– Да. Он собрал огромную информацию. Я ужасно всполошился.
– Почему?
– Потому что чуть было не поверил во все это.
– Объясните, почему вы готовы были поверить в это.
– Видите ли, он привел несколько примеров убийства видных представителей уголовного мира. Одного из них я знал. Я имею в виду Большого Перла Уилсона. Это – ниг… черный сутенер. Очень расчетливый. Очень хитрый. Я хочу сказать, что среди черных есть немало умных людей.
– Да, конечно. Продолжайте.
– Так вот, Большой Перл кое-кого опасался и принял предупредительные меры, если вы понимаете, что я именно в виду. Чердак варит. Это означает…
– Я знаю терминологию нью-йоркской уголовщины, – перебил его генеральный прокурор. – Продолжайте!
– Так кому понадобилось убивать Большого Перла? Он был умен и осторожен. Гипотеза о полицейских в данном случае представляется мне вполне резонной.
– Извините, инспектор. Конгрессмен Даффи заверил меня, что ни с кем не делился этой информацией. Откуда же всем все это известно?
Макгарк улыбнулся:
– Я самый близкий его друг. Он не считал меня «кем-то».
Генеральный прокурор кивнул. Лицо его было испещрено оспинками, как побитая градом пустыня.
– Насчет Большого Перла Уильсона. А вы-то – сами как думаете – почему его убили?
– Не знаю. Поэтому я и говорю, что предположение о заговоре совсем не лишено смысла. Послушайте, я не знаю, допускается ли у вас это, но если хотите, я могу сам попробовать разобраться в случае с Большим Перлом. Посмотреть, что могло быть известно об этом Френки.
Генеральный прокурор задумался, взвешивая предложение Макгарка.
– Возможно, – сказал он. – Возможно, что конгрессмен Даффи покончил с собой под влиянием паранойи. Но возможно также, что он вовсе не совершал самоубийство. Не знаю. Однако вся эта история с Даффи наводит на мысль, что в чем-то он был прав. Вы понимаете меня?
Макгарк кивнул:
– Я сам чуть не поверил в это, особенно после того, и «Рыцарях Колумба».
– Если Даффи был прав, то вы – единственный в Соединенных Штатах полицейский, который наверняка непричастен к заговору.
Макгарк поднял бровь:
– Как вы можете быть уверены? Вам же ничего обо мне не известно.
– Известно. Я просмотрел ваше досье. Ваши данные были перепроверены. В досье Бюро стратегических служб сохранились документы времен Второй мировой войны, в которых говорится, что посылать вас на операции вместе с Даффи не рекомендуется, так как вы слишком заботились о его безопасности. Я знаю, вы убежденный консерватор, в то время как Даффи был либералом. И тем не менее вы держались друг за друга вот так, сказал генеральный прокурор, крепко сцепив два пальца – Вот так, повторил он. – Различия в политических взглядах не способны разрушить прочную дружбу. И я уверен: если бы вы участвовали в этом заговоре и если бы такой заговор действительно существовал, то Френк Даффи был бы сегодня жив.
Макгарк взволнованно сглотнул:
– Как бы я хотел, чтобы и в самом деле существовало что-то вроде полицейского заговора и чтобы был конкретный негодяй, который убил Даффи. Потому что тогда я мог бы содрать с него шкуру живьем. Это уж точно!
– Успокойтесь, Макгарк! Я не могу дать вам разрешение на убийство, но я хочу, чтобы вы помогли мне в одном очень сложном деле.
– А именно?
– Предположим, что заговор действительно существует. Я хочу, чтобы вы осторожно, но тщательно проверили обстоятельства смерти Большого Перла. Если такой заговор существует и вы засветитесь, вас непременно убьют. Ну, как, принимаете мое предложение?
– За Френка Даффи, сэр, я готов и умереть.
– Возможно, именно так и будет, инспектор.
Генеральный прокурор написал на листке номер телефона и протянул его Макгарку.
– Домашний. Никаких сообщений через секретаршу.
– Есть, сэр!
– И вот что еще, инспектор. Будем все же надеяться, что все, о чем говорил Даффи, является плодом больного воображения, ибо если Даффи прав, то ваша жизнь не стоит и собачьего помета.
Лунообразное лицо Макгарка расплылось в широкой, нагловатой улыбке:
– О чем речь? Послушайте, а разве все то, в чем мы ковыряемся после войны, не похоже на ту же подливку?
Генеральный прокурор засмеялся и протянул руку.
Макгарк пожал ее и вышел.
«Странно, – думал, глядя ему вслед, генеральный прокурор, – рукопожатие этого благородного и храброго человека холодное, как у лжеца. Это опровергает поговорку, которая гласит: каково рукопожатие, таков и человек».
Принимая в тот вечер генерального прокурора, президент США выразил недовольство его действиями:
– Я запрещаю вам, черт возьми, создавать в рамках нашей администрации какую-то особую полицейскую структуру! У нас и так уже прорва идиотов, которые болтаются вокруг, изображая из себя секретных агентов, а мне приходится их все время выгораживать. Это относится к вам лично и ко всему вашему персоналу.
– Мне кажется, господин президент, что вы недооцениваете опасность, которая действительно существует.
– Я – президент Соединенных Штатов. Законность является фундаментом нашего государства. И мы будем действовать только в рамках законности.
– Да, сэр, но в данном случае мы имеем дело с проблемой, которую невозможно решить в рамках законности.
– Но с решением проблем вне рамок закона мы опоздали по меньшей мере лет эдак на триста, не так ли?
– Вы имеете в виду конституцию?
– Я имею в виду Америку. Спокойной ночи. Если захотите включить того нью-йоркского полицейского в свои ведомости на получение заработной платы, то – пожалуйста, я возражать не буду. Но никаких секретных исполнителей, кровной мести и тайного шпионажа!
– Слушаюсь, сэр, – сказал генеральный прокурор, – хотя сама идея создания такой организации совсем не плоха!
– Спокойной ночи! – сказал президент, завершая разговор.
Когда генеральный прокурор закрыл за собой дверь, президент вышел из овального кабинета и прошествовал через весь Белый дом, направляясь к себе в спальню. Извинившись, он деликатно попросил дремавшую там супругу оставить его на минутку одного. Она была верным соратником и с пониманием отнеслась к этой просьбе. «Такая жена – более ценное сокровище, нежели рубины, – подумал он, вспомнив Ветхий завет. Должно быть, ее они и имели в виду, когда писали эту священную книгу».
Он выдвинул верхний ящик бюро, где хранился красный телефон, и снял трубку.
– Да, сэр! – услышал он после первого же гудка.
– Доктор Смит, ко мне поступают тревожные сигналы. Меня интересует, не преступили ли ваши люди границы дозволенного?
– Вы имеете в виду убийства в восточных штатах?
– Да. Подобные вещи недопустимы. Даже когда ваша организация действует с оглядкой, она вызывает активное неприятие, а поскольку сейчас она вышла из-под контроля и открыто творит бесчинства, ее необходимо запретить.
– Мы не имеем к этому отношения, господин президент. Это кто-то другой, и мы уже занимаемся этой проблемой.
– Так это, значит, не вы?
– Конечно, нет. У нас нет армии, сэр. К тому же наш человек никогда не позволил бы себе ничего подобного. Мы уже принимаем необходимые меры, и виновные понесут ответственность, кем бы они ни оказались.
– Вы собираетесь в данном случае использовать того самого человека?
– Если сможем.
– Что вы имеете в виду?
– Мне не хотелось бы подробно говорить об этом.
Президент задумался, глядя на красный телефон, затем сказал:
– Можете пока продолжать, но знайте: я не могу быть спокоен, пока вы существуете.
– И я тоже, сэр. Спокойной ночи!
Мужчина, снявший двенадцатый номер в мотеле на въезде в Форт Уорт, получил весточку от своей тети. Дежурный администратор приплелся к двери и постучал. Дверь приоткрылась, и изнутри послышался голос:
– Да?
– Вам телеграмма.
– От кого?
– Не знаю.
– Прочтите ее вслух.
– О'кей. Ага, это от вашей тети Харриет из Миннеаполиса.
– Спасибо! – послышалось из-за двери, и она захлопнулась перед носом администратора. Тот удивленно поморгал и постучал снова.
– Эй, послушайте, вам эта телеграмма нужна или нет?
– Нет.
– Что?
– Не нужна! Вы бы сами взяли телеграмму, которая вам не нужна?
– Так это ж как собаке пятая нога, – почесав затылок, сказал администратор.
– Ну вот и прекрасно, – сказали за дверью.
Когда администратор удалился, Римо уже заканчивал укладывать чемодан. Сунув в его дальний угол последний носок, он захлопнул крышку. Чиун внимательно наблюдал за его действиями.
– Я беспокоюсь, – сказал Чиун.
– О чем еще? – отрывисто спросил Римо.
– Там будет достаточно много людей, которые попытаются убить тебя. К чему облегчать им работу, таская на себе тяжелое бремя гнева?
– К тому, что я злой, как черт, вот к чему. Эта телеграмма – условный сигнал. Я отправляюсь выполнять задание, но я не хочу его выполнять.
– Я дам тебе совет. Из всех людей, которые тебя встретят, ни один не стоит того, чтобы отдать за него свою жизнь.
– «Свою жизнь, свою жизнь»… Это – моя жизнь, черт возьми, и я имею полное право наплевать на нее, если мне так захочется! Это – не твоя жизнь. Это – не жизнь Смита. Она моя, хотя эти ублюдки и отняли ее у меня десять лет назад. Моя!
Чиун печально покачал головой.
– Ты несешь в себе мудрость, выстраданную моими предшественниками из Синанджу. Не жертвуй ею из мальчишеского безрассудства.
– Давай, папочка, начистоту: тебе же заплатили за то, чему ты меня научил, причем золотом, твердой валютой за счет американского налогоплательщика. За хорошую цену ты научил бы убивать и жирафа.
– Неужели ты думаешь, что я стал бы учить тебя тому, чему действительно научил, за деньги?
– Не знаю. Ты собрался?
– Нет, ты знаешь. Ты просто не хочешь признать это.
– Но и ты тоже вряд ли беспокоишься только о том, что впустую потратил несколько лет жизни. Признайся!
– Мастеру Синанджу не пристало отвечать на вопросы. Это он учит других.
Римо защелкнул замок чемодана. Когда Чиун не желал говорить, он и не говорил.
Доказательства, признанные департаментом полиции Сенеки Фоллз и национальными средствами массовой информации убедительными, не удовлетворили церковь.
На виске у Френсиса Даффи имелись следы пороховых ожогов. Экспертиза подтвердила, что спусковой крючок был нажат именно его пальцем. Полиция заявила, что кровоподтеки на лице – ушибы, полученные при падении. Еще бы! В последнее время он был подавлен и много пил. Его ближайший друг – инспектор департамента полиции Нью-Йорка Уильям Макгарк конфиденциально сообщил представителям церкви, что уже более года его друг постоянно и много пил. Прогрессирующий алкоголизм неизбежно отразился на психике. То же самое Макгарк изложил и генеральному прокурору США, который просил его сохранить их встречу в тайне.
– Не говорил ли он вам, что подозревает о существовании заговора? – спросил генеральный прокурор.
– Заговора? – Макгарк изобразил на своем лунообразном лице удивление.
– Да, заговора.
– Какого заговора?
– А об этом вы мне расскажите, инспектор.
– О'кей, Он говорил, что полицейские объединяются в группы для истребления преступников и что они готовились убить также его, поскольку он знал об их существовании. Фермеры, говорил он, грозились сжечь его живьем в его собственном доме, так как он намеревался доказать, что принцип паритета ферм придуман протестантами, дабы навредить католикам. Общество «Рыцари Колумба» – в руках мафии. Обществу «Объединенный еврейский призыв» удалось установить тайный контроль над деятельностью общества «Анонимные алкоголики» с целью подрыва ликеро-водочной индустрии или что-то в этом роде, и поэтому он не мог прибегнуть к их помощи. Привратник дома, в котором жил Даффи, по его мнению, состоял на службе у его политического противника и регулярно докладывал о количестве пустых бутылок, выбрасываемых из этой квартиры. Все это мне очень неприятно, сэр. Френк Даффи был моим самым близким другом.
– Вернемся к полицейскому заговору. А что вам, инспектор, известно об этом?
– Я знаю, что Даффи начал расследование этого заговора.
– Сообщил ли он вам какие-нибудь подробности?
– Да. Он собрал огромную информацию. Я ужасно всполошился.
– Почему?
– Потому что чуть было не поверил во все это.
– Объясните, почему вы готовы были поверить в это.
– Видите ли, он привел несколько примеров убийства видных представителей уголовного мира. Одного из них я знал. Я имею в виду Большого Перла Уилсона. Это – ниг… черный сутенер. Очень расчетливый. Очень хитрый. Я хочу сказать, что среди черных есть немало умных людей.
– Да, конечно. Продолжайте.
– Так вот, Большой Перл кое-кого опасался и принял предупредительные меры, если вы понимаете, что я именно в виду. Чердак варит. Это означает…
– Я знаю терминологию нью-йоркской уголовщины, – перебил его генеральный прокурор. – Продолжайте!
– Так кому понадобилось убивать Большого Перла? Он был умен и осторожен. Гипотеза о полицейских в данном случае представляется мне вполне резонной.
– Извините, инспектор. Конгрессмен Даффи заверил меня, что ни с кем не делился этой информацией. Откуда же всем все это известно?
Макгарк улыбнулся:
– Я самый близкий его друг. Он не считал меня «кем-то».
Генеральный прокурор кивнул. Лицо его было испещрено оспинками, как побитая градом пустыня.
– Насчет Большого Перла Уильсона. А вы-то – сами как думаете – почему его убили?
– Не знаю. Поэтому я и говорю, что предположение о заговоре совсем не лишено смысла. Послушайте, я не знаю, допускается ли у вас это, но если хотите, я могу сам попробовать разобраться в случае с Большим Перлом. Посмотреть, что могло быть известно об этом Френки.
Генеральный прокурор задумался, взвешивая предложение Макгарка.
– Возможно, – сказал он. – Возможно, что конгрессмен Даффи покончил с собой под влиянием паранойи. Но возможно также, что он вовсе не совершал самоубийство. Не знаю. Однако вся эта история с Даффи наводит на мысль, что в чем-то он был прав. Вы понимаете меня?
Макгарк кивнул:
– Я сам чуть не поверил в это, особенно после того, и «Рыцарях Колумба».
– Если Даффи был прав, то вы – единственный в Соединенных Штатах полицейский, который наверняка непричастен к заговору.
Макгарк поднял бровь:
– Как вы можете быть уверены? Вам же ничего обо мне не известно.
– Известно. Я просмотрел ваше досье. Ваши данные были перепроверены. В досье Бюро стратегических служб сохранились документы времен Второй мировой войны, в которых говорится, что посылать вас на операции вместе с Даффи не рекомендуется, так как вы слишком заботились о его безопасности. Я знаю, вы убежденный консерватор, в то время как Даффи был либералом. И тем не менее вы держались друг за друга вот так, сказал генеральный прокурор, крепко сцепив два пальца – Вот так, повторил он. – Различия в политических взглядах не способны разрушить прочную дружбу. И я уверен: если бы вы участвовали в этом заговоре и если бы такой заговор действительно существовал, то Френк Даффи был бы сегодня жив.
Макгарк взволнованно сглотнул:
– Как бы я хотел, чтобы и в самом деле существовало что-то вроде полицейского заговора и чтобы был конкретный негодяй, который убил Даффи. Потому что тогда я мог бы содрать с него шкуру живьем. Это уж точно!
– Успокойтесь, Макгарк! Я не могу дать вам разрешение на убийство, но я хочу, чтобы вы помогли мне в одном очень сложном деле.
– А именно?
– Предположим, что заговор действительно существует. Я хочу, чтобы вы осторожно, но тщательно проверили обстоятельства смерти Большого Перла. Если такой заговор существует и вы засветитесь, вас непременно убьют. Ну, как, принимаете мое предложение?
– За Френка Даффи, сэр, я готов и умереть.
– Возможно, именно так и будет, инспектор.
Генеральный прокурор написал на листке номер телефона и протянул его Макгарку.
– Домашний. Никаких сообщений через секретаршу.
– Есть, сэр!
– И вот что еще, инспектор. Будем все же надеяться, что все, о чем говорил Даффи, является плодом больного воображения, ибо если Даффи прав, то ваша жизнь не стоит и собачьего помета.
Лунообразное лицо Макгарка расплылось в широкой, нагловатой улыбке:
– О чем речь? Послушайте, а разве все то, в чем мы ковыряемся после войны, не похоже на ту же подливку?
Генеральный прокурор засмеялся и протянул руку.
Макгарк пожал ее и вышел.
«Странно, – думал, глядя ему вслед, генеральный прокурор, – рукопожатие этого благородного и храброго человека холодное, как у лжеца. Это опровергает поговорку, которая гласит: каково рукопожатие, таков и человек».
Принимая в тот вечер генерального прокурора, президент США выразил недовольство его действиями:
– Я запрещаю вам, черт возьми, создавать в рамках нашей администрации какую-то особую полицейскую структуру! У нас и так уже прорва идиотов, которые болтаются вокруг, изображая из себя секретных агентов, а мне приходится их все время выгораживать. Это относится к вам лично и ко всему вашему персоналу.
– Мне кажется, господин президент, что вы недооцениваете опасность, которая действительно существует.
– Я – президент Соединенных Штатов. Законность является фундаментом нашего государства. И мы будем действовать только в рамках законности.
– Да, сэр, но в данном случае мы имеем дело с проблемой, которую невозможно решить в рамках законности.
– Но с решением проблем вне рамок закона мы опоздали по меньшей мере лет эдак на триста, не так ли?
– Вы имеете в виду конституцию?
– Я имею в виду Америку. Спокойной ночи. Если захотите включить того нью-йоркского полицейского в свои ведомости на получение заработной платы, то – пожалуйста, я возражать не буду. Но никаких секретных исполнителей, кровной мести и тайного шпионажа!
– Слушаюсь, сэр, – сказал генеральный прокурор, – хотя сама идея создания такой организации совсем не плоха!
– Спокойной ночи! – сказал президент, завершая разговор.
Когда генеральный прокурор закрыл за собой дверь, президент вышел из овального кабинета и прошествовал через весь Белый дом, направляясь к себе в спальню. Извинившись, он деликатно попросил дремавшую там супругу оставить его на минутку одного. Она была верным соратником и с пониманием отнеслась к этой просьбе. «Такая жена – более ценное сокровище, нежели рубины, – подумал он, вспомнив Ветхий завет. Должно быть, ее они и имели в виду, когда писали эту священную книгу».
Он выдвинул верхний ящик бюро, где хранился красный телефон, и снял трубку.
– Да, сэр! – услышал он после первого же гудка.
– Доктор Смит, ко мне поступают тревожные сигналы. Меня интересует, не преступили ли ваши люди границы дозволенного?
– Вы имеете в виду убийства в восточных штатах?
– Да. Подобные вещи недопустимы. Даже когда ваша организация действует с оглядкой, она вызывает активное неприятие, а поскольку сейчас она вышла из-под контроля и открыто творит бесчинства, ее необходимо запретить.
– Мы не имеем к этому отношения, господин президент. Это кто-то другой, и мы уже занимаемся этой проблемой.
– Так это, значит, не вы?
– Конечно, нет. У нас нет армии, сэр. К тому же наш человек никогда не позволил бы себе ничего подобного. Мы уже принимаем необходимые меры, и виновные понесут ответственность, кем бы они ни оказались.
– Вы собираетесь в данном случае использовать того самого человека?
– Если сможем.
– Что вы имеете в виду?
– Мне не хотелось бы подробно говорить об этом.
Президент задумался, глядя на красный телефон, затем сказал:
– Можете пока продолжать, но знайте: я не могу быть спокоен, пока вы существуете.
– И я тоже, сэр. Спокойной ночи!
Мужчина, снявший двенадцатый номер в мотеле на въезде в Форт Уорт, получил весточку от своей тети. Дежурный администратор приплелся к двери и постучал. Дверь приоткрылась, и изнутри послышался голос:
– Да?
– Вам телеграмма.
– От кого?
– Не знаю.
– Прочтите ее вслух.
– О'кей. Ага, это от вашей тети Харриет из Миннеаполиса.
– Спасибо! – послышалось из-за двери, и она захлопнулась перед носом администратора. Тот удивленно поморгал и постучал снова.
– Эй, послушайте, вам эта телеграмма нужна или нет?
– Нет.
– Что?
– Не нужна! Вы бы сами взяли телеграмму, которая вам не нужна?
– Так это ж как собаке пятая нога, – почесав затылок, сказал администратор.
– Ну вот и прекрасно, – сказали за дверью.
Когда администратор удалился, Римо уже заканчивал укладывать чемодан. Сунув в его дальний угол последний носок, он захлопнул крышку. Чиун внимательно наблюдал за его действиями.
– Я беспокоюсь, – сказал Чиун.
– О чем еще? – отрывисто спросил Римо.
– Там будет достаточно много людей, которые попытаются убить тебя. К чему облегчать им работу, таская на себе тяжелое бремя гнева?
– К тому, что я злой, как черт, вот к чему. Эта телеграмма – условный сигнал. Я отправляюсь выполнять задание, но я не хочу его выполнять.
– Я дам тебе совет. Из всех людей, которые тебя встретят, ни один не стоит того, чтобы отдать за него свою жизнь.
– «Свою жизнь, свою жизнь»… Это – моя жизнь, черт возьми, и я имею полное право наплевать на нее, если мне так захочется! Это – не твоя жизнь. Это – не жизнь Смита. Она моя, хотя эти ублюдки и отняли ее у меня десять лет назад. Моя!
Чиун печально покачал головой.
– Ты несешь в себе мудрость, выстраданную моими предшественниками из Синанджу. Не жертвуй ею из мальчишеского безрассудства.
– Давай, папочка, начистоту: тебе же заплатили за то, чему ты меня научил, причем золотом, твердой валютой за счет американского налогоплательщика. За хорошую цену ты научил бы убивать и жирафа.
– Неужели ты думаешь, что я стал бы учить тебя тому, чему действительно научил, за деньги?
– Не знаю. Ты собрался?
– Нет, ты знаешь. Ты просто не хочешь признать это.
– Но и ты тоже вряд ли беспокоишься только о том, что впустую потратил несколько лет жизни. Признайся!
– Мастеру Синанджу не пристало отвечать на вопросы. Это он учит других.
Римо защелкнул замок чемодана. Когда Чиун не желал говорить, он и не говорил.
Глава 4
А тем временем в Филадельфии Стефано Колосимо приветствовал своих детей и внуков, братьев и сестер, кузин и кузенов, целуя всех подряд в щеку. Тем самым он демонстрировал горячую любовь патриарха к членам своего клана.
Небольшими счастливыми группами двигались они по фойе мимо телохранителей, чтобы почувствовать прикосновение тяжелых рук и влажных губ и получить затем маленький сверточек в яркой обертке. Детям вручали сладости и игрушки, а взрослым – ювелирные украшения, а порой еще и конверт, если в данной семье было туго с финансами. Дедушка Стефано вручал эти конверты с чувством глубокого уважения, скромно замечая при этом, что только благодаря счастливой судьбе, которая незаслуженно выпала на его долю, он может оказать своему родственнику эту маленькую любезность и что, как знать, возможно, когда-нибудь родственник и сам, в свою очередь, сможет оказать какую-нибудь услугу ему, Стефано Колосимо.
Телохранители с их каменными лицами резко контрастировали с царившей на этом семейном торжестве атмосферой всеобщей радости. Никто из присутствующих, правда, не обращал на телохранителей никакого внимания, как не обращают внимания, скажем, на водопроводные трубы.
Юные отпрыски Колосимо, достигнув школьного возраста, с удивлением обнаруживали, что у других учащихся нет собственных телохранителей. У некоторых была прислуга и даже шоферы, но телохранителей не было ни у кого. Вот тогда-то дети впервые и осознавали, что значит быть членом клана Колосимо. Обычные для одноклассников отношения на уровне «покажи и скажи» здесь не подходили, так как рассказывать в классе, что происходило накануне дома, не разрешалось. Таким образом, юный Колосимо вроде бы и находился в классе, но существовал отдельно сам по себе.
Или, например, ему доводилось слышать как звонит в дом кто-то из тех, кого показывают в телевизионных новостях, и просит разрешения переговорить с его дедушкой. Об этом в классе полагалось помалкивать, потому что ты – Колосимо.
Дедушка Колосимо принимал у себя в доме представителей клана, но его приветствовали не только домочадцы, а также многие из тех, кто не был связан с ним родственными узами. Соответствующие телефонные звонки и послания были получены в этот вечер от мэра города, сенатора, губернатора, всех членов городского совета, начальника полиции и председателей отделений демократической и республиканской партий в этом штате. Все они горячо поздравляли главу крупнейшей в Филадельфии строительной фирмы, крупнейшего импортера оливкового масла и землевладельца с сорокалетием супружеской жизни.
И конечно же, было смешно, когда какой-то ничтожный патрульный полицейский заявил, что желает переговорить с хозяином дома, поскольку одна из припаркованных снаружи машин мешает нормальному движению транспорта.
– Карло, займись этим, – приказал дедушка Стефано одному из своих телохранителей.
– Он настаивает на встрече лично с хозяином дома, – доложил, вернувшись, Карло Дигибиасси, являвшийся, суда по его декларации о доходах, консультантом фирмы.
– Договорись с ним, Карло, – сказал дедушка Стефано и многозначительно поманипулировал пальцами правой руки, что означало предполагаемое вознаграждение настырному патрульному.
Телохранитель мгновенно исчез, но вскоре вернулся, обескураженно пожимая плечами.
– Не понимаю, что это за полицейский! – воскликнул он.
– Ты сказал ему что мы – весьма уважаемые люди?
Карло подтвердил.
– Сказал, конечно, но полицейский говорит, что ему на это наплевать.
– Ну тогда пусть выписывает штраф. Мы заплатим.
– Он грозится арестовать вас и отправить, в участок в соответствии с каким-то постановлением муниципалитета.
– За неправильную парковку?!
Карло пожал плечами.
– Узнайте, кто такой этот полицейский, – распорядился дедушка Стефано.
Последовали телефонные звонки в полицейское управление, районные участки и отдельным полицейским, исправно получавшим от Колосимо жалованье, хотя в штате его рабочих или служащих они никогда не значились.
Вернулся Карло и доложил:
– В управлении его знают, но наши говорят, что никогда прежде не слышали о нем.
С раздражением человека, которому постоянно приходится все, буквально все, делать самому, дедушка Стефано отправился на улицу, чтобы поговорить с полицейским.
Выйдя в сопровождении двух телохранителей на веранду дома, он представился.
– Чем могу быть полезен? – спросил он.
– Да вот… Бон та машина. Она мешает движению транспорта, создает аварийную ситуацию.
– Мешает движению транспорта? У меня сегодня семейное торжество.
– Сожалею, но аварийная ситуация – это очень серьезно.
– Мешает движению транспорта, – повторил дедушка Стефано с едва уловимым раздражением в голосе. – И никто другой не может, видите ли, устранить эту помеху. Ладно, я иду.
Дойдя до угла дома, Карло увидел нечто необычное. К нему направились четверо полицейских. Однако необычность ситуации состояла не в присутствии полицейских, а в том, как они себя вели. Они походили на баскетболистов, блокирующих корзину в ожидании вожделенного мяча. Двое, что повыше, отступив чуть в стороны, поглядывали на двоих других, поменьше ростом, как бы ожидая от них передачи мяча, чтобы тут же, подпрыгнув, положить его в сетку. Однако прыгать они не стали, а прямо от бедра открыли пальбу из револьверов. Последнее, что увидел Карло, была вспышка выстрела.
Пятеро полицейских одновременно выхватили свои револьверы. Все пятеро били по телохранителям. Какую-то долю секунды только один из вышедших из дома оставался невредимым. Он стоял, широко раскрыв полные ужаса глаза, и это был сам дедушка Стефано Колосимо. Однако и он был тут же скошен огнем пяти револьверов.
Сообщение об этом событии заняло центральное место в послеполуденных радио– и телевизионных новостях. Полиция Филадельфии заявила, что подозревает в этом убийстве одну из соперничающих мафиозных группировок.
В Нью-Йорке инспектор Макгарк щелкнул выключателем радиоприемника и с удовлетворением нацарапал в желтом блокноте несколько цифр. Толково! Пришлось послать пятерых, и это, конечно, многовато, но результат того стоил. Очень неплохо!
Макгарк откинулся в кресле и уставился на карту, висящую на стене его кабинета в полицейском управлении, расположенного наискосок через холл напротив кабинета начальника полиции. Он зримо представил себе, как расширяется его полицейская сеть, охватывая все новые и новые районы страны. Он уже многого добился. Его бумагам дан ход, и теперь в любой день можно ожидать сообщения, что вопрос о выходе на пенсию решен. Он оставляет пост руководителя отдела кадров департамента пилиции и может целиком сосредоточиться на выполнении другой, более важной, миссии. И тогда эта сеть начнет быстро расширяться, охватывая западные, северные и южные штаты. Техас. Калифорния. Чикаго. И наконец, Вашингтон! А куда ему деться? И Даффи с присущими ему умом и умением предвидеть ход событий знал это.
Армии Макгарка предстоит пройти весь этот путь. До самого Белого дома. Ринувшуюся с гор лавину на полпути не остановишь.
Макгарк встал и принялся наводить порядок в кабинете перед тем, как пересесть в другой, где будут вершиться по-настоящему важные дела. Скоро он позвонит оттуда генеральному прокурору и заверит его, что никакой тайной полицейской армии не существует.
Небольшими счастливыми группами двигались они по фойе мимо телохранителей, чтобы почувствовать прикосновение тяжелых рук и влажных губ и получить затем маленький сверточек в яркой обертке. Детям вручали сладости и игрушки, а взрослым – ювелирные украшения, а порой еще и конверт, если в данной семье было туго с финансами. Дедушка Стефано вручал эти конверты с чувством глубокого уважения, скромно замечая при этом, что только благодаря счастливой судьбе, которая незаслуженно выпала на его долю, он может оказать своему родственнику эту маленькую любезность и что, как знать, возможно, когда-нибудь родственник и сам, в свою очередь, сможет оказать какую-нибудь услугу ему, Стефано Колосимо.
Телохранители с их каменными лицами резко контрастировали с царившей на этом семейном торжестве атмосферой всеобщей радости. Никто из присутствующих, правда, не обращал на телохранителей никакого внимания, как не обращают внимания, скажем, на водопроводные трубы.
Юные отпрыски Колосимо, достигнув школьного возраста, с удивлением обнаруживали, что у других учащихся нет собственных телохранителей. У некоторых была прислуга и даже шоферы, но телохранителей не было ни у кого. Вот тогда-то дети впервые и осознавали, что значит быть членом клана Колосимо. Обычные для одноклассников отношения на уровне «покажи и скажи» здесь не подходили, так как рассказывать в классе, что происходило накануне дома, не разрешалось. Таким образом, юный Колосимо вроде бы и находился в классе, но существовал отдельно сам по себе.
Или, например, ему доводилось слышать как звонит в дом кто-то из тех, кого показывают в телевизионных новостях, и просит разрешения переговорить с его дедушкой. Об этом в классе полагалось помалкивать, потому что ты – Колосимо.
Дедушка Колосимо принимал у себя в доме представителей клана, но его приветствовали не только домочадцы, а также многие из тех, кто не был связан с ним родственными узами. Соответствующие телефонные звонки и послания были получены в этот вечер от мэра города, сенатора, губернатора, всех членов городского совета, начальника полиции и председателей отделений демократической и республиканской партий в этом штате. Все они горячо поздравляли главу крупнейшей в Филадельфии строительной фирмы, крупнейшего импортера оливкового масла и землевладельца с сорокалетием супружеской жизни.
И конечно же, было смешно, когда какой-то ничтожный патрульный полицейский заявил, что желает переговорить с хозяином дома, поскольку одна из припаркованных снаружи машин мешает нормальному движению транспорта.
– Карло, займись этим, – приказал дедушка Стефано одному из своих телохранителей.
– Он настаивает на встрече лично с хозяином дома, – доложил, вернувшись, Карло Дигибиасси, являвшийся, суда по его декларации о доходах, консультантом фирмы.
– Договорись с ним, Карло, – сказал дедушка Стефано и многозначительно поманипулировал пальцами правой руки, что означало предполагаемое вознаграждение настырному патрульному.
Телохранитель мгновенно исчез, но вскоре вернулся, обескураженно пожимая плечами.
– Не понимаю, что это за полицейский! – воскликнул он.
– Ты сказал ему что мы – весьма уважаемые люди?
Карло подтвердил.
– Сказал, конечно, но полицейский говорит, что ему на это наплевать.
– Ну тогда пусть выписывает штраф. Мы заплатим.
– Он грозится арестовать вас и отправить, в участок в соответствии с каким-то постановлением муниципалитета.
– За неправильную парковку?!
Карло пожал плечами.
– Узнайте, кто такой этот полицейский, – распорядился дедушка Стефано.
Последовали телефонные звонки в полицейское управление, районные участки и отдельным полицейским, исправно получавшим от Колосимо жалованье, хотя в штате его рабочих или служащих они никогда не значились.
Вернулся Карло и доложил:
– В управлении его знают, но наши говорят, что никогда прежде не слышали о нем.
С раздражением человека, которому постоянно приходится все, буквально все, делать самому, дедушка Стефано отправился на улицу, чтобы поговорить с полицейским.
Выйдя в сопровождении двух телохранителей на веранду дома, он представился.
– Чем могу быть полезен? – спросил он.
– Да вот… Бон та машина. Она мешает движению транспорта, создает аварийную ситуацию.
– Мешает движению транспорта? У меня сегодня семейное торжество.
– Сожалею, но аварийная ситуация – это очень серьезно.
– Мешает движению транспорта, – повторил дедушка Стефано с едва уловимым раздражением в голосе. – И никто другой не может, видите ли, устранить эту помеху. Ладно, я иду.
Дойдя до угла дома, Карло увидел нечто необычное. К нему направились четверо полицейских. Однако необычность ситуации состояла не в присутствии полицейских, а в том, как они себя вели. Они походили на баскетболистов, блокирующих корзину в ожидании вожделенного мяча. Двое, что повыше, отступив чуть в стороны, поглядывали на двоих других, поменьше ростом, как бы ожидая от них передачи мяча, чтобы тут же, подпрыгнув, положить его в сетку. Однако прыгать они не стали, а прямо от бедра открыли пальбу из револьверов. Последнее, что увидел Карло, была вспышка выстрела.
Пятеро полицейских одновременно выхватили свои револьверы. Все пятеро били по телохранителям. Какую-то долю секунды только один из вышедших из дома оставался невредимым. Он стоял, широко раскрыв полные ужаса глаза, и это был сам дедушка Стефано Колосимо. Однако и он был тут же скошен огнем пяти револьверов.
Сообщение об этом событии заняло центральное место в послеполуденных радио– и телевизионных новостях. Полиция Филадельфии заявила, что подозревает в этом убийстве одну из соперничающих мафиозных группировок.
В Нью-Йорке инспектор Макгарк щелкнул выключателем радиоприемника и с удовлетворением нацарапал в желтом блокноте несколько цифр. Толково! Пришлось послать пятерых, и это, конечно, многовато, но результат того стоил. Очень неплохо!
Макгарк откинулся в кресле и уставился на карту, висящую на стене его кабинета в полицейском управлении, расположенного наискосок через холл напротив кабинета начальника полиции. Он зримо представил себе, как расширяется его полицейская сеть, охватывая все новые и новые районы страны. Он уже многого добился. Его бумагам дан ход, и теперь в любой день можно ожидать сообщения, что вопрос о выходе на пенсию решен. Он оставляет пост руководителя отдела кадров департамента пилиции и может целиком сосредоточиться на выполнении другой, более важной, миссии. И тогда эта сеть начнет быстро расширяться, охватывая западные, северные и южные штаты. Техас. Калифорния. Чикаго. И наконец, Вашингтон! А куда ему деться? И Даффи с присущими ему умом и умением предвидеть ход событий знал это.
Армии Макгарка предстоит пройти весь этот путь. До самого Белого дома. Ринувшуюся с гор лавину на полпути не остановишь.
Макгарк встал и принялся наводить порядок в кабинете перед тем, как пересесть в другой, где будут вершиться по-настоящему важные дела. Скоро он позвонит оттуда генеральному прокурору и заверит его, что никакой тайной полицейской армии не существует.
Глава 5
Лимонного цвета лицо доктора Харолда В.Смита было, как никогда, кислым. Он сидел в залитой ярким, слепящим светом и надежно запертой комнате вкладчиков в здании Манхэттенского банка. Перед ним лежали два небольших элегантных чемоданчика-"дипломата", до краев набитых пачками новых стодолларовых банкнот. Крышки «дипломатов» были раскрыты.
– Хэлло! – поприветствовал он появившегося на пороге Римо.
Римо посмотрел на деньги. Удивительно, как деньги утрачивают в твоих глазах всякую ценность, когда ты можешь получить их сколько угодно, для этого надо только поднять телефонную трубку и промямлить в нее несколько слов, – или когда у тебя вообще нет желания покупать что-либо, потому что, кроме твоего нанимателя, ты, в сущности, никому не нужен. Так что стодолларовые банкноты – всего лишь банкноты. Бумажки.
– Сначала я должен объяснить вам, что это за деньги. Вам надлежит обосноваться в Нью-Йорке под видом важной фигуры в мире рэкета. Как мы установили, в глазах тех, кем интересуется полиция, рэкетир не тот, кто действительно занимается рэкетом, а тот, кто регулярно платит полиции. Другими словами, рэкетир может спокойно заниматься своим ремеслом, только если он систематически откупается от полиции. Вся прелесть ситуации в том, что вам не придется создавать собственную организацию, на это ушло бы много времени. Более того, вы избавляетесь от необходимости барахтаться в мутном болоте вымогательства, цифр, проституции, наркотиков и прочих весьма сложных для освоения вещей.
– Вы хотите сказать, что, получая от меня взятки, полицейские будут считать меня гангстером, а мне и правда не придется впутываться в эти дела?
– Именно так, – подтвердил Смит.
– А потом?
– Вы выясните, кто возглавляет организацию, устраните руководство, а мы уже довершим дело.
– А не проще ли вашим тунеядцам собрать необходимые доказательства и улики и представить их какому-нибудь прокурору? Зачем требуется ликвидировать их руководителей?
– Мы не хотим предать гласности сам факт существования этой организации. При существующей ныне обстановке в стране не исключается и возможность того, что эти преступники не только избегнут суда но смогут выставить свои кандидатуры на выборах и победить.
– Хэлло! – поприветствовал он появившегося на пороге Римо.
Римо посмотрел на деньги. Удивительно, как деньги утрачивают в твоих глазах всякую ценность, когда ты можешь получить их сколько угодно, для этого надо только поднять телефонную трубку и промямлить в нее несколько слов, – или когда у тебя вообще нет желания покупать что-либо, потому что, кроме твоего нанимателя, ты, в сущности, никому не нужен. Так что стодолларовые банкноты – всего лишь банкноты. Бумажки.
– Сначала я должен объяснить вам, что это за деньги. Вам надлежит обосноваться в Нью-Йорке под видом важной фигуры в мире рэкета. Как мы установили, в глазах тех, кем интересуется полиция, рэкетир не тот, кто действительно занимается рэкетом, а тот, кто регулярно платит полиции. Другими словами, рэкетир может спокойно заниматься своим ремеслом, только если он систематически откупается от полиции. Вся прелесть ситуации в том, что вам не придется создавать собственную организацию, на это ушло бы много времени. Более того, вы избавляетесь от необходимости барахтаться в мутном болоте вымогательства, цифр, проституции, наркотиков и прочих весьма сложных для освоения вещей.
– Вы хотите сказать, что, получая от меня взятки, полицейские будут считать меня гангстером, а мне и правда не придется впутываться в эти дела?
– Именно так, – подтвердил Смит.
– А потом?
– Вы выясните, кто возглавляет организацию, устраните руководство, а мы уже довершим дело.
– А не проще ли вашим тунеядцам собрать необходимые доказательства и улики и представить их какому-нибудь прокурору? Зачем требуется ликвидировать их руководителей?
– Мы не хотим предать гласности сам факт существования этой организации. При существующей ныне обстановке в стране не исключается и возможность того, что эти преступники не только избегнут суда но смогут выставить свои кандидатуры на выборах и победить.