Успенский Михаил. Богатыристика Кости Жихарева

   И вот так столетиями изменялись да изменялись былины, пока не попали на бумагу, где и застыли, как насекомые в янтаре…
   А еще былины назывались «стАрины», потому что рассказывали о деяниях прошлого… Куда это ты глядишь?

Первый встречный как первый блин – комом

   – Там человек на коне! – радостно вскричал Костя. – Может, у него хавчика попросить?
   И тут же устыдился – выходило, что он наставника не слушал, а только о жратве размышлял…
   – Падай в траву! – скомандовал Колобок.
   И Костя подчинился.
   – Да не на меня! – прошипел Колобок.
   Кузьме-Демьяну и горя мало – взлетел и скрылся в листве.
   – Видишь всадника – спрячься, пусть мимо проедет, – учил Колобок. – Мало ли кем он окажется? Тем более фигура мне незнакомая… Точно, что не Илья Иванович… И у Алеши такого шлема сроду не было… Вот зараза – это Аника-воин! Как его сюда занесло?
   – Он богатырь? – шепотом спросил Костя.
   – Еще не хватало! – шепотом ответил Колобок.

История Аники-Воина – страшная, да не очень

   В самом деле, никакой Аника не богатырь, его к былинным героям близко нельзя подпускать.
   Вот что о нем говорится не в былине, а в духовной песне (она от былины отличается строго религиозным содержанием):

 
Много Аника по земле походил,
И много Аника войны повоевал,
И много Аника городов раззорял;
Много Аника церквей растворивши,
И много Аника лик Божиих поругавши,
И многие Аника святые иконы переколовши…
 

   В былинах так только враги наши действуют.
   Ни разу, как видно, не нарвавшись на истинного богатыря, решил Аника добраться до священного града Иерусалима (во все времена этот город был проблемный) с целью разрушить.
   Но путь ему преградило странное существо или даже чудовище – ноги лошадиные, тулово звериное, волосы на буйной голове растут до пояса…
   Аника спрашивает: кто ты? Царь, царевич, король, королевич или русская поленица-богатырша (это его, видно, длинные волосы смутили)?
   И слышит страшные слова:

 
Я – гордая Смерть сотворенна,
От Господа Бога попущенна
По твою, по Аникину, душу…
 

   Ну, сперва-то воин выделывался – я тебя, Смерть, не боюсь и вообще «ушибу»… Но провела Смерть невидимыми пилочками по жилочкам хвастуна – и завыл Аника, стал выпрашивать у Смерти отсрочку.
   Сперва двадцать лет попросил. Потом десять. Потом год. Месяц. Неделю. День. Час. Минуточку. Секунд, миллисекунд и наносекунд тогда не знали, а то бы он и о них взмолился. Обещал построить лично для Смерти церковь и вместо безобразий заняться чисто благотворительностью…
   Ну и выпросил, гад: слетели по его душу два ангела и вознесли. А должен был бы, по совести, на сковородку к чертям угодить.
   Но это в стихе духовном, нравоучительном все так торжественно. А вот скоморохи Анику обсмеивали. Потому что образ хвастливого, но глупого и трусливого воина был знаком еще древним грекам и многим другим народам. В Италии его звали капитан Матамор, во Франции – капитан Фракасс… Хвастливый обжора сэр Джон Фальстаф – один из любимых персонажей Шекспира – его родня. Да что там – даже Яшка-артиллерист из «Свадьбы в Малиновке» и хромой полковник из знаменитого телефильма «Здравствуйте, я ваша тетя!» – его прямые потомки!
   В русском же народном кукольном театре посмеялись не только над Аникой, но и над самой «гордой Смертью». После того, как она косой смахивала бедного хвастуна, выскакивал Петрушка с дубиной, глушил ее по черепушке и прятал в мешок.
   Хотя само имя «А-ника» в переводе с греческого значит «Не-победимый»…
 
   … – А почему он так прикинут? – спросил Костя. – Сфера на нем какая-то прикольная… Да он типа в юбке! И броник винтажный…
   – Это греческий шлем, – сказал Колобок. – И юбка греческая. Кривой меч в руке – турецкий ятаган. А в таких кирасах еще на Бородинском поле воевали. Как раз так рисовали Анику на русских лубках… Эклектика называется!
   – На каких таких… – начал было Жихарев, но вожатый уже ответил:
   – Лубок – комиксу дедушка! Тихо! Шлем снимает! Он, кажется, решил тут привал устроить… Или просто коня попасти… Вот конь учует нас и заржет…
   – Тебе-то чего бояться, – сказал Костя.
   – За тебя, – сказал Колобок, – мне обещали башку отор… Тихо ты!
   Костя прикусил язык и пригнул голову. И все бы ничего, но Аника решил перекусить! Копченым салом запахло! Чесночком! Лучком!
   Хруст послышался! Бульканье!
   – Сто пудов я его заборю, – прошептал Костя. – Я со взрослыми мужиками не раз уже боролся. Батю положить пока не выходит, а брата Серегу – делаю…
   – Не будет он с тобой бороться, пырнет ножом, которым сало режет…
   Жихарев-младший подавился слюной. Как бы не закашлять!
   – Слушай, – прошептал он. – Аника же очкует, сам говорил! Надо его напугать!
   – Ну и что? Такие с перепугу особенно опасны!
   Но в животе у Кости забурчало так громко, что скрываться в траве уже не имело смысла.
   Аника оторвался от сала и закрутил маленькой плешивой головой с бармалеевскими усами, ища источник звука.
   – Хорошо, – сказал Колобок. – Возьми меня в зубы за хлястик кафтанчика и держи крепко – со стороны покажется, будто я и есть твоя голова. Потом встань…
   Костя так и сделал.
   Аникин конь заржал в испуге, сам же воин, сидевший на траве, вытаращил глаза и поднялся…
   Перед ним действительно предстало жутковатое чудо – тело человеческое, но вместо нормальной головы страшная перекошенная рожа со сверкающими золотыми зубами. Другая рожа, на животе, дразнила Анику высунутым языком…
   – Ты… кто? – спросил Аника дрожащим голосом. – Король Прусский али принц Хранцузский?
   – Их бин Смерть твоя, герр обершарфюрер, – сказал Колобок. – Гордая притом.
   Костя-то не мог видеть, испугался Аника или нет. Вдруг злодей поймет, что никакая это не гордая Смерть, а школьник из Кислорецка с Колобком в зубах? Он же не станет бороться по-честному…
   И точно – славный воин пришел в себя.
   – Какая-то ты нелепая… – с сомнением в голосе сказал он.
   – Тебе и такой за глаза хватит, – сказал Колобок. – Передо мной маршалы плакали, генералиссимусы в ногах валялись – дай хоть войну закончить, дай хоть трубочку докурить…
   – Где же, Смерть, коса твоя? – глумливо сказал Аника, и Жихарев сообразил, что их сейчас будут резать…
   – Коса… – не менее глумливо хмыкнул Колобок. – Я с тобой и без косы управлюсь…
   Страшным голосом закричал Аника, и Костя мотнул головой в сторону, чтобы отшвырнуть Колобка подальше и встретить врага глаза в глаза…
   Но глаз-то противника он как раз и не увидел, потому что в них вцепились хищные кривые когти двуглавого филина. Сейчас Аника походил на шотландского гвардейца в высокой шапке из медвежьего меха.
   Воин орал и пытался стряхнуть непрошеное украшение, а Кузьма-Демьян выкрикивал двумя голосами попеременке:
   – Мало ли что! Тем более! Мало ли что! Тем более!
   И от этих криков становилось еще ужаснее. Коня своего Аника не привязал – и тот скрылся за деревьями, бросил всадника…
   Следом ринулся и седок – не разбирая пути, напролом сквозь кусты, вместе с Кузьмой-Демьяном на башке…
   Костя, не думая, ломанулся за врагом, но подскользнулся и шлепнулся на траву.
   – Это мой фирменный подкат, – сказал Колобок. – Я им на «Маракане» самого Гарринчу свалил…
   Жихарев, продвинутый в области спорта, знал и про бразильский стадион «Маракана», и про Гарринчу. Он так удивился, что забыл про врага, и сказал только:
   – Так ты, кроме глобуса, еще и мячиком успел послужить?
   Колобок вздохнул:
   – Не по своей воле ушел я из Большого Футбола – интриги, пьяные дебоши, договорные матчи… Хотели, между прочим, на меня кражу кубка «Золотая Богиня» повесить. Потом, конечно, реабилитировали. Какие раньше мастера кожаного мяча были! Одни имена чего стоили! Сэр Бобби Чарльтон, Дада, Понедельник, Беккенбауэр… А сейчас? Слушать противно: Кака да Фигу!
   Костя опомнился:
   – А меня-то ты зачем свалил?
   – Нечего туда бегать. Ничего с ними не случится, – сказал Колобок.
   – Я типа из-за филина парюсь, – уточнил Жихарев. – Бабаня же мне за него предъявит!
   – Кузьма-Демьян – не птица Рух, не пропадет, – сказал Колобок.
   – А птица Рух… А, вспомнил! Она тоже сказочная!
   – Вот если птица Рух закогтит слона и поднимется с ним в воздух, – сказал Колобок, – тогда обоим каюк. Когти застревают в слоновьей шкуре. Устанут крылышки – и с ускорением свободного падения вас, друзья мои!
   – Зачем же тогда Рух на слона наехал?
   – Птенцов кормить…
   – Так все равно же не накормит!
   – Вот поэтому и говорят – «птичьи мозги»… Но это не про Кузьму-Демьяна сказано. Он Анику до первой ямы или оврага проводит, а потом к нам вернется.
   – А воин… Он же теперь типа инвалид!
   – Да не страдай. Не выдрал ему филин шары, хотя щечки-то хорошо поцарапал. Но шрамы к лицу храбрецу! А мы давай трофеи посчитаем, как полагается победителям…
   Трофеи точно были. Ятаган, шлем, кинжал, а главное – седельная сумка с припасами!
   Ятаган Костя воткнул в пенек, шлем водрузил на пенек же, взял в руку кинжал – сало резать.
   Вместо скатерти позорный беглец расстелил на траве платок из плотной ткани. На платке была вышита летящая по небу толстомясая тетка в нижнем белье и с мечом. Вдоль каймы шла надпись, выполненная готическими буквами:
   «Бессердечному Зигфриду от безутешной Брунгильды. Кого люблю – того дарю».
   – Сентиментальный народ эти валькирии! – воскликнул Колобок. – А ты ешь, не церемонься… Вот, значит, кто Зигу-то, покойника, в спину копьем приласкал… Да, он бы с нами, дураками, запросто…
   Костя поднял голову.
   – Кушай, кушай, деточка, – поспешно сказал Колобок. – А то Патрикея Маркидоновна с меня взыщет, коли похудеешь!
   Копченое сало при жизни принадлежало, видно, дикому кабану, потому что шкурка была не-про-же-вы-ва-е-ма-я и щетинистая. Костя ел сало с хлебом, луковкой закусывал, а потом шкурку резал преострым кинжалом на мелкие дольки – для филина.
   Он так и заснул с кинжалом в руке…

Первый поединок

   …А проснулся от голода.
   – Я что – вчера все съел? – удивился Костя, потому что трофейный платок был пуст.
   – Все подмел, – сказал Колобок. – Только не вчера, а позавчера. Ты полтора суток проспал…
   – Ты опять гонишь, – сказал Костя. – Нет, поспать – это хорошо, но чтобы так беспредельничать…
   – Видно, ты и вправду богатырских корней, – сказал Колобок. – Только успел в былинную область попасть, а уже метаболизм меняется. Метаболизм – это…
   – Это я знаю, – сказал Костя. – Тренер им заколебал. Обмен веществ.
   – Иди умойся, – сказал вожатый. – Вон в той низинке ручеек… И воды набери!
   Костя подхватил платок безутешной Брунгильды в качестве полотенца, захватил трофейную баклажку и пошел в указанном направлении.
   А когда вернулся, увидел, что Колобок лежит посреди поляны, уставившись в ясное небушко.
   – Чего там показывают? – спросил повеселевший и посвежевший Костя.
   – А там показывают, будешь ты завтракать или нет. Я филина попросил, чтобы он и для тебя прихватил зверечка. Правда, не знаю, как ты станешь мясо жарить – спичек нет, зажигалки нет…
   – Так я не курю! – гордо сказал Костя. – Я тяжелый атлет!
   – Лучше бы тебя родители в секцию туризма записали, – вздохнул Колобок. – Ага, летит наш добытчик. Скоренько обернулся. Ничего, богатырям положено сырое мясо лопать – печень врага, например. Очень способствует…
   Костя содрогнулся и задрал голову. Кузьма-Демьян висел над ним, как давеча, только вместо глобуса у него в когтях действительно дергалась какая-то длиннохвостая тварюшка. И такая она была несчастная, так жалко ее стало мальчику, что жалость заборола даже чувство голода…
   – Не надо! – крикнул он. – Отпусти его! Или ее!
   Крикнул, не подумав, что птица все поймет буквально – маленькая тушка упала и ударилась оземь.
   Но как-то неожиданно тяжело ударилась, словно весила килограммов восемьдесят…
   – Ты кого поймал, чудо в перьях? – рявкнул Колобок. – Я тебя просил голых мужиков ребенку на завтрак приносить? Что он о нас подумает?
   – Мало ли что? – Филин уселся на пенек и развел крыльями.
   И верно – на поляне лежал нагишом довольно крупный парень, белокурый, при курчавой бородке…
   – Сто пудов трындец, – сказал Костя. – У нас во дворе в прошлом году один дистрибьютор вот так же по пьяни с восьмого этажа…
   – Водой его побрызгай, – велел вожатый. – Не так уж высоко было ему лететь…
   – Нас учили это… как первую помощь… – сказал Жихарев. Он набрал воды в рот, надул щеки и с шумом выпустил водяную взвесь в бледную физиономию незнакомца. – В спортзале-то всякое бывает… Э, он правда живой!
   Парень раскрыл глаза, внимательно поглядел на Костю – и вдруг молниеносно вскочил на ноги.
   – Ты кому, смерд, кажешь этакое? – Голос у него был низкий и раскатистый. – Почто дерзаешь?
   – Еще неизвестно, кто кому чего кажет, бесштанная команда, – сказал Костя.
   Он прикинул, что голый тип комплекцией будет помельче батюшки. Примерно в той же весовой категории, что Федор и Сергей. А по отдельности-то Костя братцев борол. Потому и добавил:
   – Не шурши кульком, Чиполлино!
   Что в районе мыльного завода считалось довольно серьезным оскорблением.
   Здесь, к сожалению, тоже.
   Костя еле успел перехватить противника в прыжке.
   Они застыли, держа друг друга за плечи и переминаясь с ноги на ногу.
   Обидчивый голыш был хорошо кормлен и ладно сложен, только против Кости все-таки не тянул. При первой же попытке дернуться Жихарев живо обхватил врага под мышки, приподнял, подкинул, схватил в воздухе, изготовился…