это уже пир, невоздержанность, первый шаг к саморазрушению. Мы способны
всосать в себя через задний проход небольшое озерцо и перенести его в
собственном теле на другое место. Но такими вещами мы занимаемся без
свидетелей, чтобы не оскорблять чувства тех, кто подобных способностей
лишен. Хотя иногда к нам за помощью обращаются жители отдаленных деревень,
где скудны запасы воды и часты пожары. Любое отверстие в человеческом теле
может быть использовано как для введения, так и для выведения различных
субстанций. Благодаря искусству йоги органы чувств развиваются до такой
степени, что слышишь за пределами слышимости и видишь происходящее за
горизонтом (особенно при низкой облачности, заменяющей зеркало). Нам нет
нужды тренировать голосовые связки, мы передаем свои мысли по звуковым
волнам. И при этом в нашем искусстве нет ничего экстрасенсорного. Мы всего
лишь используем в полной мере знание анатомии.
-- Что ж, -- медленно произнес Старик, осторожно подбирая слова. -- Я
не могу назвать вам свое имя, ибо боюсь уязвить ваши чувства. Глупая
предосторожность, ведь вы относитесь к нам с таким почтением, но все же так
будет лучше... Скажу лишь, что я в восторге от модификаций, которыми вы
украсили первоначальный проект. Дело в том, что я имел некоторое отношение к
его разработке. Честно говоря, я и не подозревал, что проект может быть до
такой степени переработан и усовершенствован. Как-то не предполагалось, что
человек будет питаться одной травинкой или утолять жажду утренней росой
через поры кожи, но тем похвальней ваши заслуги. Я восхищен вашими
достижениями, безмерно восхищен.
-- Мы не знаем, кто ты, ибо ты и твой помощник сокрыли свой истинный
облик. Может быть, нам и не нужно это знать. С нас довольно того, что мы
видим, -- твоих улыбчивых глаз и твоего добродушного чрева. Мы узрели его
издалека, оно поднималось из травы золотистым куполом, отражая солнечные
лучи с такой яркостью, что даже нам было больно смотреть. Мы обратили
внимание на величественные контуры твоего живота, на его идеальную
гладкость, лишенную признаков естественного рождения. Тогда-то мы и решили,
что будем внимать тебе и восхищаться тобой.
Наступила долгая пауза, потом все тот же тонкий голос произнес:
-- Мы очень надеемся, что это слезы радости.
Старик конфузливо закрыл лицо ладонью.
Мистер Смит не выдержал сентиментальной паточности момента и, одержимый
духом иконоборчества, возопил противным, скрежещущим голосом, от которого
святые старцы втянули головы в плечи:
-- Никакой я ему не помощник!
-- Прости, мы выбрали неверное слово. Быть может, следовало сказать
"спутник"?
-- Я такой же, как он. У нас одинаковый статус!
-- Очевидно, тут какие-то тонкости небесной семантики, недоступные
нашему пониманию.
-- Вы уж извините, -- вмешался Старик, рывком приподнимаясь, -- но нам
и в самом деле пора. Мы оба изрядно устали. Время отправляться в дорогу...
Нас ждут в другом месте...
-- Нас ждут в разных местах! -- выкрикнул мистер Смит.
Специфический тембр его голоса привлек внимание тигрицы, решившей, что
скрежещущие звуки может издавать какое-нибудь редкое, но вполне
съедобное животное, -- во всяком случае, почему бы не разведать?
-- Если ты не заткнешься, я исчезну и оставлю тебя наедине вон с тем
тигром, -- предупредил Старик.
-- Где тигр? -- шепотом спросил компаньон.
-- Вон сидит принюхивается.
-- Не вздумай, а то я исчезну первый!
-- И мы навсегда потеряем друг друга из виду.
После этого замечания мистер Смит умолк, но начал дрожать.
-- Это не тигр, а тигрица, что еще опасней, -- раздался голос одного из
святых старцев. -- Судя по набухшим соскам, она выкармливает тигрят. Самцы
охотятся для собственного развлечения, как британские джентльмены. Самка же
должна кормить молодняк, и эта альтруистическая мотивировка делает ее
бесстрашной. Смотрите, она медленно движется в нашу сторону.
-- И вы не боитесь? -- спросил Старик.
-- За долгие годы мы научились секретировать запах, не ощутимый для
людского обоняния, но вызывающий отвращение у хищных зверей.
-- Однако, я смотрю, вы неутомимы в своих исследованиях.
-- К сожалению, немало святых старцев погибло в когтях тигров, прежде
чем удалось найти нужную формулу запаха. Эти старцы пожертвовали собой ради
общего дела.
Тигрица бесшумно кралась, пригнув морду к самой земле, -- видимо,
готовилась к финальному прыжку.
Старик поднялся.
-- Нет! Не оставляй меня! -- взвыл мистер Смит, вцепившись в край его
тоги. Тигрица замерла на месте и возбужденно заморгала -- скрежещущий звук
определенно вызывал у нее повышенное слюноотделение.
-- Закрой рот и больше не вопи, -- приказал Старик, простер ладонь и
стал делать ею в воздухе ласкающие движения. Тигрица перевернулась на спину,
раскинула лапы и недвусмысленно дала понять, что ей нужно почесать живот.
Компаньоны уходили вдаль по узкой тропинке, святые старцы махали им
вслед, а тонкий, неугасающий голос произносил слова последнего напутствия:
-- Мы увидели великую силу Добра и теперь еще более укрепились в вере,
что природа едина и каждая ее частица столь же священна, как целое. Идите,
путники, и знайте, что отныне, где бы вы ни были, мы всегда будем
неподалеку.
Первым нарушил молчание Старик. Это произошло примерно полчаса спустя,
но мистер Смит по-прежнему держался за его подол.
-- Природа, возможно, и едина. Не стану спорить и насчет того, что ее
частицы, равно как и целое, священны. Но меня во всем этом трогательном
равновесии смущает одна мысль: тигрята-то остались голодными!
-- Как несостоявшийся тигриный обед позволю себе заметить, что меня
подобный исход вполне устраивает.
-- Надеюсь, они нас не слышат.
-- Если, конечно, они не научились читать по губам через линию
горизонта.
-- Мы повернуты к ним спиной.
Впереди показалось какое-то селение, которое компаньоны поначалу
приняли за маленькую деревеньку, но при ближайшем рассмотрении оказалось,
что это окраина городка. По улице бродили священные коровы. Они мешали
движению транспорта, лениво жевали товар, разложенный на прилавках
зеленщиков, -- одним словом, вели себя как вдовствующие императрицы, которые
уверены, что
им все, то есть абсолютно все дозволено. Только корон на рогах не
хватало.
Мистер Смит опасливо косился на бродячих собак, а те поглядывали на
него застенчиво и виновато, похожие на небольшие авиабазы блох и зловещего
вида мух.
-- Брысь! Фу, какие грязные, -- бормотал мистер Смит и все ближе жался
к Старику, стараясь избежать контакта с несчастными псинами, которым все
время хотелось почесаться об него, причем с самыми дружелюбными намерениями.
Людей на улицах постепенно становилось больше, жаркий день отступал,
сменяясь более умеренным вечером. Компаньоны шагали по глиняной мостовой,
лавируя между трехколесными автомобильчиками (водители отчаянно дребезжали
велосипедными звонками) и священными коровьими лепешками. Внезапно мистер
Смит оставил подол Старика в покое и со словами "Подожди секундочку" скрылся
в магазине, где торговали всем на свете -- от электровентиляторов до
развесного шербета.
Такая неожиданная решительность изрядно встревожила Старика. Если уж
Смит преодолел трусость, значит, соблазн оказался нешуточным. Тут Старику
пришлось посторониться -- прямо на него перла священная корова. На
пресыщенной физиономии этой Марии-Антуанетты было запечатлено
бескомпромиссное "Раз у них нет хлеба, пусть едят пирожные". Старик сделал
вид, что и так собирался отойти в сторонку (что было неправдой).
В сточной канаве лежал какой-то человек столь ужасающего вида, что по
сравнению с ним мистер Смит показался бы настоящим денди. Старик обратился к
нищему на урду, но бедолага, покрытый толстой коркой грязи и заросший
буйной, много лет не стриженной гривой, ответил ему на чистейшем английском:
-- Не говори со мной на этой кошмарной тарабарщине, приятель. Или на
языке ее величества, или вообще никак.
-- Извините. Я думал, вы, хиппи, все давно уже вернулись домой.
-- Куда домой?
-- В Англию.
-- Мой гуру вернулся, а я застрял. Невезуха. Ты не поверишь, дружище,
но ведь я был когда-то кинозвездой. Бенедикт Ромэн, слыхал? Псевдоним,
конечно. Хотя твое поколение меня вряд ли знает. Я был кумиром подросткового
зрителя. Потом решил отдать дань моде -- нашел себе гуру и отправился в
Индию постигать мудрость. Платил кучу денег, особенно если учесть, что меня
совсем не кормили. Зато пил по-черному. Денежки все тю-тю, даже на обратный
билет не осталось. Настоящая трагедия. Так что выручи, подбрось пару рупий,
а?
-- Увы. Единственное, чего у меня нет, так это денег, -- сочувственно
вздохнул Старик.
-- Все вы так говорите. Ничего, я уже привык. Тут нищему подают, только
если он индуист или буддист. А такие, как я, у которых кожа смугла не от
природы, а от грязи, хуже неприкасаемых. Особенно если ты верный сын
англиканской церкви -- не столько по убеждению, сколько по воспитанию.
Ладно, что я могу для тебя сделать, пока я еще жив?
-- Я знаю, это звучит абсурдно, но я ищу гору Эверест.
-- Ты что, собрался на нее залезть в ночной рубашке? На что только люди
не идут, лишь бы попасть в Книгу Гиннесса. Безумная идея. В самый раз для
нашего чокнутого века. Я бы составил тебе компанию, но дальше лагеря номер
один мне не вскарабкаться... Значит, так. Идешь в том же направлении, за
городом сворачиваешь направо и дальше все вперед и вперед. Дорогу спрашивать
не понадобится -- горы видно издалека. Только не перепутай Эверест с другими
пиками, некоторые из них на взгляд кажутся выше.
-- Огромное спасибо.
-- Не за что. Передавай привет родителям, если окажешься в тех краях.
Генерал сэр Мэтью и леди Йокселл-Мокселл. Скажи им, что их сына, скорее
всего, уже нет среди живых. Бенедикт Ромэн! Не мог же я сниматься в кино под
своим настоящим именем -- Робин Йокселл-Мокселл. Да и для сточной канавы
как-то не очень. Старика эта скорбная повесть несказанно растрогала. Он
решил, что не может бросить в беде падшего, но не утратившего достоинства
аристократа. Зачем возвращаться из путешествия на Землю с таким незавидным
трофеем, как угрызения совести? Оглядевшись по сторонам, Старик засунул руку
поглубже в карман и пролил на бродягу дождь рупий. Тот, дрожа от
возбуждения, кинулся подбирать добычу.
-- А еще говорил, что пустой! -- истерически захихикал обездоленный.
-- У меня и в самом деле нет денег. А с этими будьте поосторожней, они
фальшивые. Уж я-то знаю, сам их изготовил. Советую для начала потратиться на
кусок мыла и ножницы. Это повысит вашу кредитоспособность.
-- А я все видел! -- злобно объявил невесть откуда взявшийся мистер
Смит. Под мышкой он держал картонную коробку. -- Значит, для старого друга
денег у нас нет, а для чужого дяди -- пожалуйста?
-- Что там у тебя? -- спросил Старик, готовясь к самому худшему.
-- Телевизор. Японский.
-- Ты его одолжил? Но зачем?
-- Затем, что ты мне денег не даешь, вот зачем. И не одолжил, а
стибрил, как обычно. Давай поскорей затеряемся в толпе, пока продавец не
хватился.
-- Прошу прощения, -- извинился Старик перед бродягой.
-- Ничего, я люблю слушать, как ссорятся педики. Будто на родине
побывал.
-- Идем. -- Старик потащил мистера Смита за собой, и компаньоны
поспешно удалились с места двойного преступления.
-- Прошу тебя больше не устраивать публичных сцен, -- пилил спутника
Старик. -- Видишь, какую ты нам создаешь репутацию,
-- Не нам, а тебе. У меня репутация уже имеется. И потом, я не виноват,
что ты пробуждаешь в моей натуре все самое худшее.
-- К чему тебе телевизор? Без антенны он работать не будет, а в твоем
невентилируемом жилище антенну не поставишь.
-- Ничего, что-нибудь придумаю. Должен придумать. Пришла пора
возвращаться к монотонности рабочих будней, и я уже чувствую, чего мне будет
не хватать в первую очередь. Телевизора. Я к нему душой прикипел.
Телевидение -- сплошной, бесконечный рекламный ролик моего образа жизни.
Тотальное разрушение, коррупция в верхах, беспредельная вульгарность и
дивная бессмысленность. Очень жаль, что все это, как говорят люди, туфта.
После конца съемок покойники оживают, смывают грим и отправляются домой к
женам и любовницам, чтобы отдохнуть перед следующей серией. Однако
утешительно, что телевизор смотрят мириады дебилов, и кое-кто из них,
вдохновленный этим блевотным кошмаром, пытается претворить его в жизнь.
Дебилы выходят из дому и начинают убивать. Дебилы верят, что жизнь такая,
какой показана на телеэкране, и хотят быть частицей этой жизни. Человек,
лишенный воображения, может воспользоваться воображением коллективным,
оно-то и называется телевидением. Если б на свете существовала
справедливость, телевидение должно было бы платить мне процент от прибылей
за авторские права!
-- Какая досада и какое разочарование, -- произнес Старик, слегка
запыхавшийся от быстрой ходьбы, -- что накануне возвращения в свое одинокое
царство ты решил вернуться к своим прежним взглядам, стал таким злым и
колючим. Подумать только, во время нашего путешествия были моменты, когда я
начисто
забывал, кто ты!
-- Вспомнил? То-то, -- повеселел мистер Смит и прижал к груди
телевизор, словно мать плаксивого младенца.
Старик замер как вкопанный.
-- Что это?
-- Я ничего не слышал.
-- Это не звук. Запах. Чем-то пахнет. Принюхавшись, мистер Смит пожал
плечами:
-- Не чувствую.
-- Готовят еду! -- догадался Старик. -- О-о, святые угодники, я хочу
есть! -- и затрясся, как маленький мальчик, которому срочно кое-куда надо.
-- Хм, я есть не хочу, но ты помнишь те заросли, через которые мы
продирались, когда улепетывали от тигрицы?
-- Помню.
-- Там попадались какие-то кусты с колючками. Вот, полюбуйся. Он задрал
грязную штанину. На лодыжке багровели многочисленные царапины.
-- Что это? -- наклонился Старик.
-- Кровь.
-- Не может быть!
Оба переглянулись. Последовала наэлектризованная пауза.
Старик придушенным голосом объявил:
-- Все. Последняя ночь, и мы покидаем Землю.
Эпилог
Возвращение Старика и мистера Смита к месту постоянного проживания
повлекло за собой целый ряд примечательных и интригующих последствий, однако
всего несколько человек -- а именно доктор Кляйнгельд и святые старцы --
догадались объяснить эти загадочные природные явления вознесением одного из
компаньонов на Небеса и нисхождением другого в геенну. Экологи же валили всю
вину на преступную безответственность человечества, попирающего законы
природы.
Пожалуй, самым впечатляющим феноменом был бешеный снежный буран,
обрушившийся на Сахару, и последовавшее за этим ужасное наводнение. Все
газеты обошла фотография несчастного верблюда по колено в грязной воде, с
печатью страдания на ошеломленной морде. Поп-группы, как это обычно бывает в
подобных случаях, воззвали к широкой публике, и появились сразу две
общественные организации, приступившие к сбору средств во имя спасения
великой пустыни: ФИСОСН (Фонд избавления Сахары от снега и наводнений) и
трескучая РМЗСС (Рок-музыка за сухую Сахару).
Эскимосы и инуиты в своих заполярных просторах дурели от жары и падали
с солнечными ударами, так что канадскому правительству пришлось организовать
срочную транспортировку пострадавших в больницы и санатории. Злосчастные
жители Севера лежали на тающих торосах, беспомощно глядя, как превращаются в
лужу их уютные иглу.
Разбухший океан попер на пляжи Западной Европы, так что шезлонги
приплыли аж к Вулвергемптону и Лиможу, а в поле возле сухопутного Коньяка
обнаружили принесенный волнами катамаран.
В районе города Гетеборга разразилась вспышка малярии, заставшая
шведское правительство врасплох. В Швейцарии были обнаружены мухи цеце, в
результате чего значительная часть населения этой горной страны погрузилась
в дремоту, сраженная сонной болезнью. Возле Дюссельдорфа разразилось мощное
землетрясение с очень солидной котировкой по шкале Рихтера.
Власти изо всех сил пытались втолковать публике, что череда этих
поразительных природных явлений объясняется вполне уважительными причинами.
Один ученый даже заявил, что Дюссельдорф лишь по чистой случайности до сих
пор обходился без землетрясений. Нашлись и мистики, которые сразу полезли в
Нострадамуса и обнаружили прорицание всех этих катаклизмов, причем весьма
прозрачно зашифрованное. Другие винили во всем использование атомной
энергии, подземные ядерные испытания, дыру в озоновом слое, "парниковый
эффект" и кислотные дожди. В конечном счете все до такой степени запутались,
что перестали сами себя понимать, но это, разумеется, не помешало
продолжению дискуссии. Напротив, чем нелепее выдвигалась гипотеза, тем
больше у нее находилось сторонников, и в больших городах доходило до
массовых, весьма агрессивных манифестаций. В Болгарии народ призвал
правительство к ответу за плохую погоду, и в Вашингтоне отметили этот факт,
свидетельствующий о развитии демократического процесса на Балканах, с
глубоким удовлетворением.
В самой американской столице была тишь да гладь. Каждое утро ровно в
восемь к ограде Белого дома являлся вооруженный термосом и бутербродами
доктор Кляйнгельд. В последнее время психиатра повсюду сопровождал огромный
детина по имени Лютер Бэйсинг. Некогда он считал себя Богом и совершил два
убийства, а теперь беспрекословно слушался Кляйнгельда, почитая его взамен
Старика, перед которым великан ощутил благоговение и преклонил колени.
Соратники разворачивали большущий транспарант, на котором было написано:
В один прекрасный день возле манифестантов остановился автомобиль. За
рулем сидела устрашающая мисс Газель Маккабр, в недалеком прошлом медсестра
в госпитале, где работал доктор Кляйнгельд, а ныне, если верить форме и
знакам различия, майор вооруженных сил США. С белыми, обесцвеченными
перекисью волосами воительница была похожа на древнеиндейское божество.
-- Ку-ку! -- пропела она баритоном. -- Узнаете меня?
-- Боже Всевышний, неужто это вы, мисс Маккабр?
-- А кто же еще? Но я теперь майор Маккабр. Заместительница полковника
Харрингтона Б. Булкинса, начальника ГУОСО при ГШВВС.
-- И что это значит? -- спросил доктор.
-- Понятия не имею, -- рассмеялась мисс Маккабр. -- Да это и неважно,
душа моя. Нас в этом самом ГУОСО такая прорва, что, если завтра десять
человек сдохнут, до конца финансового года никто этого не заметит.
-- Вы ушли из госпиталя?
-- Естественно. Я никогда не любила свою работу. Это же кошмар --
регистрировать поступление пациентов, половина которых выйдет обратно вперед
ногами. Ну, может, я преувеличиваю. А может, и нет. Когда-то, после ухода из
большого спорта, я прошла курс армейского обучения, вот и решила вернуться в
строй. Теперь работаю в Пентагоне, а половину времени провожу на секретном
объекте в Западной Виргинии. Дала подписку о неразглашении и все такое, но в
Вашингтоне секретов не бывает, так что вполне можно посплетничать.
-- Разве в Вашингтоне нет секретов?
-- Какое там. Сплошная показуха. Умники изображают всеведение, а если
чего-то не знают, то просто врут. Продажные секретарши торгуют и секретами,
и телом, причем на каждый товар своя такса. Да они ксерокопируют каждый
документ, который проходит через их руки, -- авось удастся кому-нибудь
продать.
Мисс Маккабр подкрасила губы, глядя в зеркало заднего вида, и перешла
на доверительный тон:
-- Я часто вспоминаю вас, солнышко. Какой, думаю, позор. Доктор Гробсон
Кляйнгельд, светило психиатрии, мог бы получить Нобелевскую премию по
медицине, а валяет дурака -- торчит перед Белым домом в компании Бога-три, и
все из-за того, что двое чокнутых стариков сбили его с пути истинного.
-- Майор, вы не понимаете...
-- Еще как понимаю. Вы были великим психиатром. Зарабатывали такие
деньжищи! А это самое главное. И не пудрите мне мозги, что работа дает
внутреннее удовлетворение, все равно не поверю. Вот играла я в футбол на
роликах. Помню, летишь сломя голову, вышибешь дух из пары девчонок, потом
какая-нибудь злющая сука так тебе врежет в челюсть, что летишь кувырком. О
чем я думала, выплевывая зубы? О внутреннем удовлетворении? Хрена!
Единственное, что согревало мне душу, -- мысль о будущем чеке...
Смотрите-ка, а Бог-три еще больше растолстел. Вот уж не поверила бы, что
такое возможно. Как вам удалось вытащить его из психушки?
-- Согласно приговору суда, его кастрировали, после чего он стал
заметно спокойнее. Правда, полнеет, но евнухам это положено. А я живу один.
Миссис Кляйнгельд от меня ушла, когда я решил изменить свой образ жизни.
-- Сочувствую.
-- Ей так лучше, да и мне тоже. Не больно-то весело быть женой
психиатра. Теперь у нее интересная светская жизнь, о которой она всегда
мечтала. Живет с каким-то крупье в Лас-Вегасе. Они никогда не видят друг
друга, потому что у него ночная работа, и оба совершенно счастливы. А
Бога-три я усыновил. Он спит у меня в гараже, я повесил гамак. Машины все
равно теперь нет.
-- Э-хе-хе... -- Майор Маккабр не знала, как реагировать на такое
изобилие несчастий, которые доктора, судя по всему, ничуть не печалили. --
Ну и дела. Впрочем, она тут же вернулась к прежнему разухабистому тону:
-- Ах да, хотите новости про ваших... про ваших психов, за которых вы
так ратуете?
-- Вы о Боге и Дьяволе?
-- Называйте их как хотите. Их по-прежнему ищет ФБР.
-- Не сомневаюсь.
-- В Англии их чуть было не зацапали, потом арестовали в Израиле, потом
еще где-то, а в конце концов они оказались в Индии. Я видела фотографию
Смита. Мертвого. Труп плавал в этой их священной реке... как ее... И еще на
вершине горы нашли вмятину в снегу. По форме и размеру совпадает с
параметрами нашего Богфри.
-- Я не вполне понимаю, майор. О какой горе вы говорите?
-- О горе Гималайя.
-- Такой горы не существует.
-- Ну, а какие там есть?
-- К-два, Аннапурна, Эверест...
-- Вот-вот, Эверест.
Доктор Кляйнгельд расхохотался:
-- Кому же пришло в голову фотографировать отпечаток неизвестно кого на
вершине Эвереста?
-- Там как раз совершала восхождение команда школьных учительниц из
Швейцарии. Они обнаружили вмятину с четкими контурами человеческой фигуры.
Отправили снимки в журнал "Нэшнл джиогрэфик", уверены, что доказали
существование снежного человека. ФБР запросило в редакции негативы.
-- Ну и что это дало?
Майор Маккабр высунулась из кабины и зашептала:
-- Не знаю, известно ли вам, что ФБР совместно с Массачусетским
технологическим институтом убухали чертову уйму денег, пытаясь разрешить эту
загадку. Понимаете, всех до смерти бесило, что эти жулики каждый раз так
запросто
исчезают. Ученые прямо взбеленились, и в конце концов им удалось (но
это уже максимально секретно, учтите) сделать мышку сначала невидимой, а
потом снова видимой. Технология вполне применима к человеку, но стоит
каких-то безумных денег. Если продолжить исследования, это обойдется в
миллионы и миллионы -- за счет обороны, социального обеспечения,
образования. Стоит ли игра свеч? Большие шишки из ФБР вроде Милта Дубба и
Ллойда Туппа считали, что это дело чести, и призывали не постоять за ценой.
Сенаторы Башковер и Умапалатио, а также конгрессмен Тварич с Аляски
возражали против таких астрономических расходов. Ради чего? Чтобы выловить
двух мелких правонарушителей, которые изготовили немножко фальшивых денег?
На это Дубб сказал: "Стоит на шажок уклониться от закона, и в стране
начнутся хаос и анархия". Башковер ему в ответ: "Ну хорошо, теперь мы
научились убирать мышку, а потом ее снова доставать. Да любой фокусник
проделывает то же самое, только не с мышкой, а с голубем. Тоже мне
достижение!" Сенатор Умапалатио аргументировал свою позицию иначе: "У нас
есть фотографии, которые свидетельствуют, что нашей парочки больше нет. Они
испарились. Один в Гималаях, второй в водах Ганга". Сволочной Тупп только
этого и ждал. "Испарились? -- обрадовался он. -- Улетучились? Может, да, а
может, и нет. -- И посмотрел по очереди на каждого, словно давал им
последнюю возможность одуматься. -- Значит, вот оно что. (Глубокомысленно
так, рассудительно.) А как вам понравится такой сценарий? Наша парочка
возникает снова, как они это проделывали уже не раз. Где-нибудь на Кубе, в
Никарагуа или даже в дружественной нам Панаме. Шлепают миллиарды и миллиарды
фальшивых долларов. Или они могут этим заняться в Советском Союзе, в Японии,
в Китае, в Корее -- одним словом, там, куда мы не можем послать
воздушно-десантную дивизию. Технику изготовления купюр они усовершенствуют,
так что не отличишь от настоящих, и как пойдут подрывать нашу финансовую
систему! Да они за полдня угробят всю американскую экономику, раз и навсегда
подорвут веру в нашу "зелень"! Неужто мы допустим такое? Имеем ли мы право
рисковать? А как же наша ответственность перед человечеством?" Этой самой
ответственностью перед человечеством он их и доконал. Сами знаете, как они
любят человечество.
-- Как же проявилась их любовь в данном случае? -- спросил доктор.
-- Они решили перенести обсуждение, -- зловещим тоном сообщила майор
Маккабр.
-- А президент что? -- Доктор Кляйнгельд уже не улыбался.
-- Как всегда. Колеблется.
К автомобилю майора подрулил полицейский на мотоцикле.
-- Извините, майор, но здесь остановка запрещена.
Мисс Маккабр закурила сигарету, звучно откашлялась, послала доктору
воздушный поцелуй и медленно отъехала.
Кляйнгельд вздохнул, взглянул с улыбкой на Бога-три.
-- Типичное поведение животного, именуемого человеком. Вечное
стремление приблизиться к Богу, хоть бы даже и с помощью ФБР. Бог-три
сказанного не понял, но все равно кивнул
всосать в себя через задний проход небольшое озерцо и перенести его в
собственном теле на другое место. Но такими вещами мы занимаемся без
свидетелей, чтобы не оскорблять чувства тех, кто подобных способностей
лишен. Хотя иногда к нам за помощью обращаются жители отдаленных деревень,
где скудны запасы воды и часты пожары. Любое отверстие в человеческом теле
может быть использовано как для введения, так и для выведения различных
субстанций. Благодаря искусству йоги органы чувств развиваются до такой
степени, что слышишь за пределами слышимости и видишь происходящее за
горизонтом (особенно при низкой облачности, заменяющей зеркало). Нам нет
нужды тренировать голосовые связки, мы передаем свои мысли по звуковым
волнам. И при этом в нашем искусстве нет ничего экстрасенсорного. Мы всего
лишь используем в полной мере знание анатомии.
-- Что ж, -- медленно произнес Старик, осторожно подбирая слова. -- Я
не могу назвать вам свое имя, ибо боюсь уязвить ваши чувства. Глупая
предосторожность, ведь вы относитесь к нам с таким почтением, но все же так
будет лучше... Скажу лишь, что я в восторге от модификаций, которыми вы
украсили первоначальный проект. Дело в том, что я имел некоторое отношение к
его разработке. Честно говоря, я и не подозревал, что проект может быть до
такой степени переработан и усовершенствован. Как-то не предполагалось, что
человек будет питаться одной травинкой или утолять жажду утренней росой
через поры кожи, но тем похвальней ваши заслуги. Я восхищен вашими
достижениями, безмерно восхищен.
-- Мы не знаем, кто ты, ибо ты и твой помощник сокрыли свой истинный
облик. Может быть, нам и не нужно это знать. С нас довольно того, что мы
видим, -- твоих улыбчивых глаз и твоего добродушного чрева. Мы узрели его
издалека, оно поднималось из травы золотистым куполом, отражая солнечные
лучи с такой яркостью, что даже нам было больно смотреть. Мы обратили
внимание на величественные контуры твоего живота, на его идеальную
гладкость, лишенную признаков естественного рождения. Тогда-то мы и решили,
что будем внимать тебе и восхищаться тобой.
Наступила долгая пауза, потом все тот же тонкий голос произнес:
-- Мы очень надеемся, что это слезы радости.
Старик конфузливо закрыл лицо ладонью.
Мистер Смит не выдержал сентиментальной паточности момента и, одержимый
духом иконоборчества, возопил противным, скрежещущим голосом, от которого
святые старцы втянули головы в плечи:
-- Никакой я ему не помощник!
-- Прости, мы выбрали неверное слово. Быть может, следовало сказать
"спутник"?
-- Я такой же, как он. У нас одинаковый статус!
-- Очевидно, тут какие-то тонкости небесной семантики, недоступные
нашему пониманию.
-- Вы уж извините, -- вмешался Старик, рывком приподнимаясь, -- но нам
и в самом деле пора. Мы оба изрядно устали. Время отправляться в дорогу...
Нас ждут в другом месте...
-- Нас ждут в разных местах! -- выкрикнул мистер Смит.
Специфический тембр его голоса привлек внимание тигрицы, решившей, что
скрежещущие звуки может издавать какое-нибудь редкое, но вполне
съедобное животное, -- во всяком случае, почему бы не разведать?
-- Если ты не заткнешься, я исчезну и оставлю тебя наедине вон с тем
тигром, -- предупредил Старик.
-- Где тигр? -- шепотом спросил компаньон.
-- Вон сидит принюхивается.
-- Не вздумай, а то я исчезну первый!
-- И мы навсегда потеряем друг друга из виду.
После этого замечания мистер Смит умолк, но начал дрожать.
-- Это не тигр, а тигрица, что еще опасней, -- раздался голос одного из
святых старцев. -- Судя по набухшим соскам, она выкармливает тигрят. Самцы
охотятся для собственного развлечения, как британские джентльмены. Самка же
должна кормить молодняк, и эта альтруистическая мотивировка делает ее
бесстрашной. Смотрите, она медленно движется в нашу сторону.
-- И вы не боитесь? -- спросил Старик.
-- За долгие годы мы научились секретировать запах, не ощутимый для
людского обоняния, но вызывающий отвращение у хищных зверей.
-- Однако, я смотрю, вы неутомимы в своих исследованиях.
-- К сожалению, немало святых старцев погибло в когтях тигров, прежде
чем удалось найти нужную формулу запаха. Эти старцы пожертвовали собой ради
общего дела.
Тигрица бесшумно кралась, пригнув морду к самой земле, -- видимо,
готовилась к финальному прыжку.
Старик поднялся.
-- Нет! Не оставляй меня! -- взвыл мистер Смит, вцепившись в край его
тоги. Тигрица замерла на месте и возбужденно заморгала -- скрежещущий звук
определенно вызывал у нее повышенное слюноотделение.
-- Закрой рот и больше не вопи, -- приказал Старик, простер ладонь и
стал делать ею в воздухе ласкающие движения. Тигрица перевернулась на спину,
раскинула лапы и недвусмысленно дала понять, что ей нужно почесать живот.
Компаньоны уходили вдаль по узкой тропинке, святые старцы махали им
вслед, а тонкий, неугасающий голос произносил слова последнего напутствия:
-- Мы увидели великую силу Добра и теперь еще более укрепились в вере,
что природа едина и каждая ее частица столь же священна, как целое. Идите,
путники, и знайте, что отныне, где бы вы ни были, мы всегда будем
неподалеку.
Первым нарушил молчание Старик. Это произошло примерно полчаса спустя,
но мистер Смит по-прежнему держался за его подол.
-- Природа, возможно, и едина. Не стану спорить и насчет того, что ее
частицы, равно как и целое, священны. Но меня во всем этом трогательном
равновесии смущает одна мысль: тигрята-то остались голодными!
-- Как несостоявшийся тигриный обед позволю себе заметить, что меня
подобный исход вполне устраивает.
-- Надеюсь, они нас не слышат.
-- Если, конечно, они не научились читать по губам через линию
горизонта.
-- Мы повернуты к ним спиной.
Впереди показалось какое-то селение, которое компаньоны поначалу
приняли за маленькую деревеньку, но при ближайшем рассмотрении оказалось,
что это окраина городка. По улице бродили священные коровы. Они мешали
движению транспорта, лениво жевали товар, разложенный на прилавках
зеленщиков, -- одним словом, вели себя как вдовствующие императрицы, которые
уверены, что
им все, то есть абсолютно все дозволено. Только корон на рогах не
хватало.
Мистер Смит опасливо косился на бродячих собак, а те поглядывали на
него застенчиво и виновато, похожие на небольшие авиабазы блох и зловещего
вида мух.
-- Брысь! Фу, какие грязные, -- бормотал мистер Смит и все ближе жался
к Старику, стараясь избежать контакта с несчастными псинами, которым все
время хотелось почесаться об него, причем с самыми дружелюбными намерениями.
Людей на улицах постепенно становилось больше, жаркий день отступал,
сменяясь более умеренным вечером. Компаньоны шагали по глиняной мостовой,
лавируя между трехколесными автомобильчиками (водители отчаянно дребезжали
велосипедными звонками) и священными коровьими лепешками. Внезапно мистер
Смит оставил подол Старика в покое и со словами "Подожди секундочку" скрылся
в магазине, где торговали всем на свете -- от электровентиляторов до
развесного шербета.
Такая неожиданная решительность изрядно встревожила Старика. Если уж
Смит преодолел трусость, значит, соблазн оказался нешуточным. Тут Старику
пришлось посторониться -- прямо на него перла священная корова. На
пресыщенной физиономии этой Марии-Антуанетты было запечатлено
бескомпромиссное "Раз у них нет хлеба, пусть едят пирожные". Старик сделал
вид, что и так собирался отойти в сторонку (что было неправдой).
В сточной канаве лежал какой-то человек столь ужасающего вида, что по
сравнению с ним мистер Смит показался бы настоящим денди. Старик обратился к
нищему на урду, но бедолага, покрытый толстой коркой грязи и заросший
буйной, много лет не стриженной гривой, ответил ему на чистейшем английском:
-- Не говори со мной на этой кошмарной тарабарщине, приятель. Или на
языке ее величества, или вообще никак.
-- Извините. Я думал, вы, хиппи, все давно уже вернулись домой.
-- Куда домой?
-- В Англию.
-- Мой гуру вернулся, а я застрял. Невезуха. Ты не поверишь, дружище,
но ведь я был когда-то кинозвездой. Бенедикт Ромэн, слыхал? Псевдоним,
конечно. Хотя твое поколение меня вряд ли знает. Я был кумиром подросткового
зрителя. Потом решил отдать дань моде -- нашел себе гуру и отправился в
Индию постигать мудрость. Платил кучу денег, особенно если учесть, что меня
совсем не кормили. Зато пил по-черному. Денежки все тю-тю, даже на обратный
билет не осталось. Настоящая трагедия. Так что выручи, подбрось пару рупий,
а?
-- Увы. Единственное, чего у меня нет, так это денег, -- сочувственно
вздохнул Старик.
-- Все вы так говорите. Ничего, я уже привык. Тут нищему подают, только
если он индуист или буддист. А такие, как я, у которых кожа смугла не от
природы, а от грязи, хуже неприкасаемых. Особенно если ты верный сын
англиканской церкви -- не столько по убеждению, сколько по воспитанию.
Ладно, что я могу для тебя сделать, пока я еще жив?
-- Я знаю, это звучит абсурдно, но я ищу гору Эверест.
-- Ты что, собрался на нее залезть в ночной рубашке? На что только люди
не идут, лишь бы попасть в Книгу Гиннесса. Безумная идея. В самый раз для
нашего чокнутого века. Я бы составил тебе компанию, но дальше лагеря номер
один мне не вскарабкаться... Значит, так. Идешь в том же направлении, за
городом сворачиваешь направо и дальше все вперед и вперед. Дорогу спрашивать
не понадобится -- горы видно издалека. Только не перепутай Эверест с другими
пиками, некоторые из них на взгляд кажутся выше.
-- Огромное спасибо.
-- Не за что. Передавай привет родителям, если окажешься в тех краях.
Генерал сэр Мэтью и леди Йокселл-Мокселл. Скажи им, что их сына, скорее
всего, уже нет среди живых. Бенедикт Ромэн! Не мог же я сниматься в кино под
своим настоящим именем -- Робин Йокселл-Мокселл. Да и для сточной канавы
как-то не очень. Старика эта скорбная повесть несказанно растрогала. Он
решил, что не может бросить в беде падшего, но не утратившего достоинства
аристократа. Зачем возвращаться из путешествия на Землю с таким незавидным
трофеем, как угрызения совести? Оглядевшись по сторонам, Старик засунул руку
поглубже в карман и пролил на бродягу дождь рупий. Тот, дрожа от
возбуждения, кинулся подбирать добычу.
-- А еще говорил, что пустой! -- истерически захихикал обездоленный.
-- У меня и в самом деле нет денег. А с этими будьте поосторожней, они
фальшивые. Уж я-то знаю, сам их изготовил. Советую для начала потратиться на
кусок мыла и ножницы. Это повысит вашу кредитоспособность.
-- А я все видел! -- злобно объявил невесть откуда взявшийся мистер
Смит. Под мышкой он держал картонную коробку. -- Значит, для старого друга
денег у нас нет, а для чужого дяди -- пожалуйста?
-- Что там у тебя? -- спросил Старик, готовясь к самому худшему.
-- Телевизор. Японский.
-- Ты его одолжил? Но зачем?
-- Затем, что ты мне денег не даешь, вот зачем. И не одолжил, а
стибрил, как обычно. Давай поскорей затеряемся в толпе, пока продавец не
хватился.
-- Прошу прощения, -- извинился Старик перед бродягой.
-- Ничего, я люблю слушать, как ссорятся педики. Будто на родине
побывал.
-- Идем. -- Старик потащил мистера Смита за собой, и компаньоны
поспешно удалились с места двойного преступления.
-- Прошу тебя больше не устраивать публичных сцен, -- пилил спутника
Старик. -- Видишь, какую ты нам создаешь репутацию,
-- Не нам, а тебе. У меня репутация уже имеется. И потом, я не виноват,
что ты пробуждаешь в моей натуре все самое худшее.
-- К чему тебе телевизор? Без антенны он работать не будет, а в твоем
невентилируемом жилище антенну не поставишь.
-- Ничего, что-нибудь придумаю. Должен придумать. Пришла пора
возвращаться к монотонности рабочих будней, и я уже чувствую, чего мне будет
не хватать в первую очередь. Телевизора. Я к нему душой прикипел.
Телевидение -- сплошной, бесконечный рекламный ролик моего образа жизни.
Тотальное разрушение, коррупция в верхах, беспредельная вульгарность и
дивная бессмысленность. Очень жаль, что все это, как говорят люди, туфта.
После конца съемок покойники оживают, смывают грим и отправляются домой к
женам и любовницам, чтобы отдохнуть перед следующей серией. Однако
утешительно, что телевизор смотрят мириады дебилов, и кое-кто из них,
вдохновленный этим блевотным кошмаром, пытается претворить его в жизнь.
Дебилы выходят из дому и начинают убивать. Дебилы верят, что жизнь такая,
какой показана на телеэкране, и хотят быть частицей этой жизни. Человек,
лишенный воображения, может воспользоваться воображением коллективным,
оно-то и называется телевидением. Если б на свете существовала
справедливость, телевидение должно было бы платить мне процент от прибылей
за авторские права!
-- Какая досада и какое разочарование, -- произнес Старик, слегка
запыхавшийся от быстрой ходьбы, -- что накануне возвращения в свое одинокое
царство ты решил вернуться к своим прежним взглядам, стал таким злым и
колючим. Подумать только, во время нашего путешествия были моменты, когда я
начисто
забывал, кто ты!
-- Вспомнил? То-то, -- повеселел мистер Смит и прижал к груди
телевизор, словно мать плаксивого младенца.
Старик замер как вкопанный.
-- Что это?
-- Я ничего не слышал.
-- Это не звук. Запах. Чем-то пахнет. Принюхавшись, мистер Смит пожал
плечами:
-- Не чувствую.
-- Готовят еду! -- догадался Старик. -- О-о, святые угодники, я хочу
есть! -- и затрясся, как маленький мальчик, которому срочно кое-куда надо.
-- Хм, я есть не хочу, но ты помнишь те заросли, через которые мы
продирались, когда улепетывали от тигрицы?
-- Помню.
-- Там попадались какие-то кусты с колючками. Вот, полюбуйся. Он задрал
грязную штанину. На лодыжке багровели многочисленные царапины.
-- Что это? -- наклонился Старик.
-- Кровь.
-- Не может быть!
Оба переглянулись. Последовала наэлектризованная пауза.
Старик придушенным голосом объявил:
-- Все. Последняя ночь, и мы покидаем Землю.
Эпилог
Возвращение Старика и мистера Смита к месту постоянного проживания
повлекло за собой целый ряд примечательных и интригующих последствий, однако
всего несколько человек -- а именно доктор Кляйнгельд и святые старцы --
догадались объяснить эти загадочные природные явления вознесением одного из
компаньонов на Небеса и нисхождением другого в геенну. Экологи же валили всю
вину на преступную безответственность человечества, попирающего законы
природы.
Пожалуй, самым впечатляющим феноменом был бешеный снежный буран,
обрушившийся на Сахару, и последовавшее за этим ужасное наводнение. Все
газеты обошла фотография несчастного верблюда по колено в грязной воде, с
печатью страдания на ошеломленной морде. Поп-группы, как это обычно бывает в
подобных случаях, воззвали к широкой публике, и появились сразу две
общественные организации, приступившие к сбору средств во имя спасения
великой пустыни: ФИСОСН (Фонд избавления Сахары от снега и наводнений) и
трескучая РМЗСС (Рок-музыка за сухую Сахару).
Эскимосы и инуиты в своих заполярных просторах дурели от жары и падали
с солнечными ударами, так что канадскому правительству пришлось организовать
срочную транспортировку пострадавших в больницы и санатории. Злосчастные
жители Севера лежали на тающих торосах, беспомощно глядя, как превращаются в
лужу их уютные иглу.
Разбухший океан попер на пляжи Западной Европы, так что шезлонги
приплыли аж к Вулвергемптону и Лиможу, а в поле возле сухопутного Коньяка
обнаружили принесенный волнами катамаран.
В районе города Гетеборга разразилась вспышка малярии, заставшая
шведское правительство врасплох. В Швейцарии были обнаружены мухи цеце, в
результате чего значительная часть населения этой горной страны погрузилась
в дремоту, сраженная сонной болезнью. Возле Дюссельдорфа разразилось мощное
землетрясение с очень солидной котировкой по шкале Рихтера.
Власти изо всех сил пытались втолковать публике, что череда этих
поразительных природных явлений объясняется вполне уважительными причинами.
Один ученый даже заявил, что Дюссельдорф лишь по чистой случайности до сих
пор обходился без землетрясений. Нашлись и мистики, которые сразу полезли в
Нострадамуса и обнаружили прорицание всех этих катаклизмов, причем весьма
прозрачно зашифрованное. Другие винили во всем использование атомной
энергии, подземные ядерные испытания, дыру в озоновом слое, "парниковый
эффект" и кислотные дожди. В конечном счете все до такой степени запутались,
что перестали сами себя понимать, но это, разумеется, не помешало
продолжению дискуссии. Напротив, чем нелепее выдвигалась гипотеза, тем
больше у нее находилось сторонников, и в больших городах доходило до
массовых, весьма агрессивных манифестаций. В Болгарии народ призвал
правительство к ответу за плохую погоду, и в Вашингтоне отметили этот факт,
свидетельствующий о развитии демократического процесса на Балканах, с
глубоким удовлетворением.
В самой американской столице была тишь да гладь. Каждое утро ровно в
восемь к ограде Белого дома являлся вооруженный термосом и бутербродами
доктор Кляйнгельд. В последнее время психиатра повсюду сопровождал огромный
детина по имени Лютер Бэйсинг. Некогда он считал себя Богом и совершил два
убийства, а теперь беспрекословно слушался Кляйнгельда, почитая его взамен
Старика, перед которым великан ощутил благоговение и преклонил колени.
Соратники разворачивали большущий транспарант, на котором было написано:
В один прекрасный день возле манифестантов остановился автомобиль. За
рулем сидела устрашающая мисс Газель Маккабр, в недалеком прошлом медсестра
в госпитале, где работал доктор Кляйнгельд, а ныне, если верить форме и
знакам различия, майор вооруженных сил США. С белыми, обесцвеченными
перекисью волосами воительница была похожа на древнеиндейское божество.
-- Ку-ку! -- пропела она баритоном. -- Узнаете меня?
-- Боже Всевышний, неужто это вы, мисс Маккабр?
-- А кто же еще? Но я теперь майор Маккабр. Заместительница полковника
Харрингтона Б. Булкинса, начальника ГУОСО при ГШВВС.
-- И что это значит? -- спросил доктор.
-- Понятия не имею, -- рассмеялась мисс Маккабр. -- Да это и неважно,
душа моя. Нас в этом самом ГУОСО такая прорва, что, если завтра десять
человек сдохнут, до конца финансового года никто этого не заметит.
-- Вы ушли из госпиталя?
-- Естественно. Я никогда не любила свою работу. Это же кошмар --
регистрировать поступление пациентов, половина которых выйдет обратно вперед
ногами. Ну, может, я преувеличиваю. А может, и нет. Когда-то, после ухода из
большого спорта, я прошла курс армейского обучения, вот и решила вернуться в
строй. Теперь работаю в Пентагоне, а половину времени провожу на секретном
объекте в Западной Виргинии. Дала подписку о неразглашении и все такое, но в
Вашингтоне секретов не бывает, так что вполне можно посплетничать.
-- Разве в Вашингтоне нет секретов?
-- Какое там. Сплошная показуха. Умники изображают всеведение, а если
чего-то не знают, то просто врут. Продажные секретарши торгуют и секретами,
и телом, причем на каждый товар своя такса. Да они ксерокопируют каждый
документ, который проходит через их руки, -- авось удастся кому-нибудь
продать.
Мисс Маккабр подкрасила губы, глядя в зеркало заднего вида, и перешла
на доверительный тон:
-- Я часто вспоминаю вас, солнышко. Какой, думаю, позор. Доктор Гробсон
Кляйнгельд, светило психиатрии, мог бы получить Нобелевскую премию по
медицине, а валяет дурака -- торчит перед Белым домом в компании Бога-три, и
все из-за того, что двое чокнутых стариков сбили его с пути истинного.
-- Майор, вы не понимаете...
-- Еще как понимаю. Вы были великим психиатром. Зарабатывали такие
деньжищи! А это самое главное. И не пудрите мне мозги, что работа дает
внутреннее удовлетворение, все равно не поверю. Вот играла я в футбол на
роликах. Помню, летишь сломя голову, вышибешь дух из пары девчонок, потом
какая-нибудь злющая сука так тебе врежет в челюсть, что летишь кувырком. О
чем я думала, выплевывая зубы? О внутреннем удовлетворении? Хрена!
Единственное, что согревало мне душу, -- мысль о будущем чеке...
Смотрите-ка, а Бог-три еще больше растолстел. Вот уж не поверила бы, что
такое возможно. Как вам удалось вытащить его из психушки?
-- Согласно приговору суда, его кастрировали, после чего он стал
заметно спокойнее. Правда, полнеет, но евнухам это положено. А я живу один.
Миссис Кляйнгельд от меня ушла, когда я решил изменить свой образ жизни.
-- Сочувствую.
-- Ей так лучше, да и мне тоже. Не больно-то весело быть женой
психиатра. Теперь у нее интересная светская жизнь, о которой она всегда
мечтала. Живет с каким-то крупье в Лас-Вегасе. Они никогда не видят друг
друга, потому что у него ночная работа, и оба совершенно счастливы. А
Бога-три я усыновил. Он спит у меня в гараже, я повесил гамак. Машины все
равно теперь нет.
-- Э-хе-хе... -- Майор Маккабр не знала, как реагировать на такое
изобилие несчастий, которые доктора, судя по всему, ничуть не печалили. --
Ну и дела. Впрочем, она тут же вернулась к прежнему разухабистому тону:
-- Ах да, хотите новости про ваших... про ваших психов, за которых вы
так ратуете?
-- Вы о Боге и Дьяволе?
-- Называйте их как хотите. Их по-прежнему ищет ФБР.
-- Не сомневаюсь.
-- В Англии их чуть было не зацапали, потом арестовали в Израиле, потом
еще где-то, а в конце концов они оказались в Индии. Я видела фотографию
Смита. Мертвого. Труп плавал в этой их священной реке... как ее... И еще на
вершине горы нашли вмятину в снегу. По форме и размеру совпадает с
параметрами нашего Богфри.
-- Я не вполне понимаю, майор. О какой горе вы говорите?
-- О горе Гималайя.
-- Такой горы не существует.
-- Ну, а какие там есть?
-- К-два, Аннапурна, Эверест...
-- Вот-вот, Эверест.
Доктор Кляйнгельд расхохотался:
-- Кому же пришло в голову фотографировать отпечаток неизвестно кого на
вершине Эвереста?
-- Там как раз совершала восхождение команда школьных учительниц из
Швейцарии. Они обнаружили вмятину с четкими контурами человеческой фигуры.
Отправили снимки в журнал "Нэшнл джиогрэфик", уверены, что доказали
существование снежного человека. ФБР запросило в редакции негативы.
-- Ну и что это дало?
Майор Маккабр высунулась из кабины и зашептала:
-- Не знаю, известно ли вам, что ФБР совместно с Массачусетским
технологическим институтом убухали чертову уйму денег, пытаясь разрешить эту
загадку. Понимаете, всех до смерти бесило, что эти жулики каждый раз так
запросто
исчезают. Ученые прямо взбеленились, и в конце концов им удалось (но
это уже максимально секретно, учтите) сделать мышку сначала невидимой, а
потом снова видимой. Технология вполне применима к человеку, но стоит
каких-то безумных денег. Если продолжить исследования, это обойдется в
миллионы и миллионы -- за счет обороны, социального обеспечения,
образования. Стоит ли игра свеч? Большие шишки из ФБР вроде Милта Дубба и
Ллойда Туппа считали, что это дело чести, и призывали не постоять за ценой.
Сенаторы Башковер и Умапалатио, а также конгрессмен Тварич с Аляски
возражали против таких астрономических расходов. Ради чего? Чтобы выловить
двух мелких правонарушителей, которые изготовили немножко фальшивых денег?
На это Дубб сказал: "Стоит на шажок уклониться от закона, и в стране
начнутся хаос и анархия". Башковер ему в ответ: "Ну хорошо, теперь мы
научились убирать мышку, а потом ее снова доставать. Да любой фокусник
проделывает то же самое, только не с мышкой, а с голубем. Тоже мне
достижение!" Сенатор Умапалатио аргументировал свою позицию иначе: "У нас
есть фотографии, которые свидетельствуют, что нашей парочки больше нет. Они
испарились. Один в Гималаях, второй в водах Ганга". Сволочной Тупп только
этого и ждал. "Испарились? -- обрадовался он. -- Улетучились? Может, да, а
может, и нет. -- И посмотрел по очереди на каждого, словно давал им
последнюю возможность одуматься. -- Значит, вот оно что. (Глубокомысленно
так, рассудительно.) А как вам понравится такой сценарий? Наша парочка
возникает снова, как они это проделывали уже не раз. Где-нибудь на Кубе, в
Никарагуа или даже в дружественной нам Панаме. Шлепают миллиарды и миллиарды
фальшивых долларов. Или они могут этим заняться в Советском Союзе, в Японии,
в Китае, в Корее -- одним словом, там, куда мы не можем послать
воздушно-десантную дивизию. Технику изготовления купюр они усовершенствуют,
так что не отличишь от настоящих, и как пойдут подрывать нашу финансовую
систему! Да они за полдня угробят всю американскую экономику, раз и навсегда
подорвут веру в нашу "зелень"! Неужто мы допустим такое? Имеем ли мы право
рисковать? А как же наша ответственность перед человечеством?" Этой самой
ответственностью перед человечеством он их и доконал. Сами знаете, как они
любят человечество.
-- Как же проявилась их любовь в данном случае? -- спросил доктор.
-- Они решили перенести обсуждение, -- зловещим тоном сообщила майор
Маккабр.
-- А президент что? -- Доктор Кляйнгельд уже не улыбался.
-- Как всегда. Колеблется.
К автомобилю майора подрулил полицейский на мотоцикле.
-- Извините, майор, но здесь остановка запрещена.
Мисс Маккабр закурила сигарету, звучно откашлялась, послала доктору
воздушный поцелуй и медленно отъехала.
Кляйнгельд вздохнул, взглянул с улыбкой на Бога-три.
-- Типичное поведение животного, именуемого человеком. Вечное
стремление приблизиться к Богу, хоть бы даже и с помощью ФБР. Бог-три
сказанного не понял, но все равно кивнул