Майкл Утгер
Жизнь вдребезги
Великому Орсону Уэллсу посвящается!
Часть первая
Глава I
Заливаясь лаем, собачья свора свернула с аллеи в бамбуковые заросли.
— Черт! — воскликнул первый наездник с карабином в руках. — Мой конь искарябает себе лицо!
— Не лицо, а морду, милый, — поправила восхитительная наездница с винтовкой за плечами. — Если собаки почуяли добычу, то мы обязаны им подчиниться, а не заботиться о лошадях. Это охота, дорогой, а не гольф! Вперед!
Обворожительная блондинка в жокейском костюме пришпорила коня, и ее жеребец, вырвавшись вперед, понес бесстрашную охотницу в бамбуковый частокол. Собаки вырвались вперед и успели скрыться из виду. Лошади шли на лай.
К счастью для всех, бамбуковый пролесок вскоре оборвался, и стройные жеребцы вынесли седоков на поляну, в центре которой стоял могучий ветвистый дуб. Поляна казалась огромной и абсолютно круглой, сочно-зеленой и залитой солнцем, зелень ковра нарушалась красными пятнами маков, а тишину нарушало щебетание птиц. В одну секунду рай превратился в ад. Заливистый лай отпугнул птиц, и в небо взвилась стая разноперых птиц.
Наездник вскинул карабин, но стрелять не стал. Крупнокалиберные пули предназначались для кабана. Собаки обманули надежды хозяина. Такое простить можно щенкам, а не опытным охотникам. Шестеро породистых кобелей нюхали траву под вековой громадиной и скулили.
Однако без выстрелов не обошлось. Блондинка первой увидела цель. Если то, что она увидела, можно назвать целью. В тот момент, когда скакуны вынесли своих седоков на поляну, в широкой кроне дерева что-то хрустнуло, и из ветвей вниз упало что-то очень большое, но это что-то так и не достигло зеленого ковра поляны, а повисло в воздухе. Зоркий глаз охотницы заметил веревку, которая помешала человеку упасть. Это был мужчина, и веревка затягивала его шей. Свора псов кружилась под висельником и тявкала.
Растерянность длилась не больше двух секунд. Дама оправилась от мгновенного шока и вскинула винтовку на плечо. Ее спутник следил за происходящим с приоткрытым ртом. Прицелившись, она выстрелила. Пуля пролетела мимо. Еще выстрел. Вторая пуля задела веревку, и только третья пуля перебила ее.
Висельник мешком упал на землю, придавив собой хвост одной из собак. Стая бросилась врассыпную.
Джентльмен на коне захлопал в ладоши. Белые лайковые перчатки делали эти хлопки, словно ружейные осечки.
— Браво, Вирджиния! И это после стольких бокалов шампанского на вчерашнем приеме. Браво!
Блондинка резко бросила винтовку партнеру, и тот едва сумел поймать ее.
Она спрыгнула с лошади и подошла к человеку, лежащему под деревом. Чем ближе. она подходила, тем нерешительнее были ее шаги. Остановившись в трех ярдах, Вирджиния присела на колени и, склонив голову набок, попыталась разглядеть жертву, на шее которой все еще висела удавка. Она увидела перед собой мужчину в куртке военного образца со следами споротых нашивок, потертых джинсах и армейских ботинках на шнуровке. На вид ему было не больше тридцати пяти лет. Короткая, ежиком, стрижка из темно-рыжих волос, худое заостренное лицо с выпуклыми скулами и впалыми небритыми щеками, лицо приобрело цвет рыбьего брюха с сероватым налетом, узкие посиневшие губы и крупный нос с горбинкой. Вид мертвеца, но он еще дышал.
— Марк! — вскрикнула Вирджиния. Он еще жив. Быстрее!
Марк стоял в стороне и придерживал лошадей, тут же под ногами крутились собаки.
— Его нужно отправить в больницу! — тихо, но твердо произнес Марк. Висельник застонал.
— Глупости! До больницы сорок миль, — протестовала дама. — Мы отвезем его в наш охотничий домик. Помоги мне!
Блондинка принялась распутывать узел на шее несчастного.
— Оставь, Вирджиния. Я сам. Подержи лошадей.
Они поменялись местами. Марк не церемонился. Его сильные руки подхватили истощенное тело с земли, и через секунду оно буквально повисло на крупе лошади. В самый неподходящий момент беднягу вырвало.
Вирджиния поморщилась и сказала: «Фу!», — а Марк усмехнулся и добавил: «Жить будет!»
Прислуга была крайне удивлена необычному трофею. Никто не принимал людей за дичь. Марк попросил лакея помочь ему перенести человека в дом, а егерь повел собак на псарню, где им придется сидеть в клетках до следующей охоты. Марк злился на собак, хотя и понимал, что животных винить нельзя.
То, что Вирджиния называла охотничьим домиком, имело три этажа, двенадцать комнат, участок с псарней, конюшней, оранжереей, садом и бассейном. Хозяева проводили здесь свои уик-энд, и, благодаря большим пожертвованиям и меценатству хозяйки на содержание национального заповедника, им был выделен участок и дано разрешение на лицензионный отстрел животных. Конечно, для многих не являлось секретом, что истинными хозяевами Национального парка является чета Рэйлисов, Вирджинии и Марка. Вирджиния по праву гордилась своим хозяйством. Слишком мало в нашей стране осталось таких диких уголков природы. Народ дичал и зверел, заменяя собой тупоголовых бизонов и койотов, а зверье истреблялось и вымирало на вырубленных пустырях. Таким образом, хищников не становилось меньше, и баланс природы не нарушался.
К сожалению, меценатов, подобных Вирджинии Рэйлис, было еще меньше, чем заповедников. и страна оголялась и лысела.
Висельнику повезло, что он попал на глаза людям в диких зарослях. Такие случайные совпадения похожи на предзнаменование или предначертания судьбы. Вирджиния верила в сверхъестественные силы. Марк всегда был скептиком и прагматиком, но, находясь под каблуком супруги на четверть века моложе себя, старался потакать ей в чем только мог.
Повезло или не повезло? Мы рассуждаем с точки зрения спасателей, но так ли это с точки зрения человека, набросившего себе на шею петлю?
Лежа на кушетке, он медленно приходил в себя. Он открыл глаза и перед ним возникли смутные очертания людей. Постепенно пятна сфокусировались, стали более яркими и контрастными. Он прищурился.
Справа от него стоял мужчина в белом френче, галифе, обшитом кожей, и высоких прямых сапогах со плюрами. Крепкий брюнет с посеребренными висками, добрыми карими глазами и ямочкой на безукоризненно чисто выбритом подбородке. На вид ему было под пятьдесят, но ухоженность и породистость сводили на нет эту мелочь. Справа стояла девушка. Юная, очаровательная, не больше двадцати, с жемчужными зубами и ярко голубыми глазами, излучающими добро и жизнерадостность.
Но наш герой не мог петь. И девчонка его раздражала. Он тихо прохрипел:
— Где я?
— Вы в полной безопасности! Беда миновала! — с легкостью произнесла Вирджиния.
Висельник начал ощупывать свое тело, словно искал бумажник перед расплатой за карточным столом. Не найдя его, или другими словами убедившись, что он жив, его лицо исказила гримаса отчаяния.
— Кто мне помешал?
— Эта леди! — с гордостью произнес Марк. — Она перебила выстрелом веревку, на которой вы болтались!
— Дура! — прохрипел висельник. Растерянная парочка переглянулась. Этот выпад походил на рыбью кость, впившуюся в горло в момент наслаждения трапезой. Праздник торжества жизни над смертью был испорчен. Нависла черная туча разочарования.
Неожиданно висельник вскочил на ноги и бросился к дверям веранды, круша по дороге стулья, солнечные зонтики, плетеные шезлонги. Хозяева ринулись следом. Оказавшись у бассейна, самоубийца, не думая, прыгнул в воду. Когда человек падает в омут таким образом, то он не собирается выныривать.
— Марк! Его нужно достать, пока он не захлебнулся.
Разглядывая брызги, осевшие на френче, Марк ответил:
— Дорогая, ты вновь хочешь помешать этому человеку сделать то, что он задумал. Я не уверен, что он оценит твой порыв более изысканным определением твоей персоны.
— Сухарь!
Очаровательная блондинка бросилась в воду в полной экипировке охотницы, не скидывая хромовых сапог. Выловив самоубийцу за волосы, она потянула его к берегу. Марку пришлось вмешаться. Он беспокоился, что его юную супругу уволокут на дно. Висельник сопротивлялся, но утопленником он стать не успел. Марк наклонился и, как только голова самоубийцы появилась над водой, он резко ударил кулаком по выпуклой челюсти.
Хлопки ладонями по воде прекратились, фырканье и брань затихли. Бессознательное тело выволокли на берег. — Мне кажется, что его следует связать! -задыхаясь заявила Вирджиния.
— После чего вызвать полицию и психиатра!
— Я удивляюсь твоим словам, Марк! Ты топчешь все, что мне в тебе нравилось до свадьбы, когда ты по-королевски за мной ухаживал. Стоило мне стать твоей женой, как ты превратился в стареющего зануду.
Марк содрогнулся. Таких резких выражений его жена еще себе не позволяла.
— Хорошо, дорогая. Делай все. как ты считаешь нужным, но мы вмешиваемся не в свое дело.
— Что за речи, Марк? Человек не смеет распрощаться с жизнью по собственному усмотрению. Это грех! Необходимо разобраться в обстоятельствах, найти причину и помочь заблудшему!
Вирджиния была настолько очаровательна, когда сердилась, настолько заразительна к женственна, что Марк готов был на все. Он обожал свою жену.
— Пожалуй, ты права, дорогая. Марк подозвал к себе лакея, который наблюдал за происходящим с открытым ртом, и попросил его помочь занести замученного жизнью человека в дом. В ход пошли шнурки и васильковый галстук Марка, и строптивый самоубийца был связан по рукам и ногам и водворен на ту же кушетку.
Очнувшись, пленник вновь попытался встать, но на этот раз у него ничего не получилось.
— Успокойтесь, сэр, — тихо попросил Марк. — Ваша строптивость кончится тем, что я сломаю вам челюсть. Она же не железная. Подумайте над этим.
— У меня связаны руки! Это насилие. Марк пожал плечами.
— Я применил насилие против насилия. Ваш организм сопротивляется против смерти, которую вы ему навязываете. Это же насилие!
— Я сам решу, что мне делать с собственной жизнью.
— Не возражаю. Но поскольку моя супруга не согласна с этим заявлением, и вы застигнуты врасплох на территории нашего заповедника…
— Это национальный парк. а не…
— Вы не очень хорошо осведомлены, но дело не в этом, — перебила Вирджиния. — Не имеет значения — где. Имеет значение — почему? Если вы меня убедите, что у вас не было другого выхода, то мы вас отпустим.
— Я не намерен исповедоваться! — заскрипел зубами пленник.
— Ваше дело. Тогда я сдам вас в психиатрическую -лечебницу, где на вас наденут смирительную рубашку и будут держать под постоянным присмотром.
— Что вам от меня нужно?
— Причина.
— Но это боль. Это кровоточащая рана, и у меня нет сил сыпать на нее соль!
— Есть. Уйти от жизни может только трус. Найдите же смелость выплеснуть свое горе наружу, и я уверена, что из любого тупика есть выход. Я настаиваю на своем!
Покрасневшие глаза пленника бегали с одного на другого. Он надеялся, что это шутка. Кому нужен бродяга? Лицо Вирджинии оставалось твердым и непоколебимым. Единственным сочувствующим был лакей, стоящий в дверях. Голубая униформа, белые перчатки, золотой кант и грустные глаза.
— Скажите этому павлину, 'чтобы принес выпивку и сигареты. Вирджиния улыбнулась. Она торжествовала победу.
— Вполне закономерное желание живого человека. Это доказывает, что вы не пень. — Дама слегка повернула голову вправо и тихо сказала:
— Мейджер, принесите в дом напитки. Лакей вышел на веранду.
— Развяжите меня.
— Но вы же…
— Я уже согласился на сделку с вами. Вы получите доказательство и отпустите меня.
— Полагаюсь на ваше слово. Марк, развяжи, пожалуйста, мистера…
Можете называть меня Тибс или придумать имя по собственному усмотрению.
— Хорошо, мистер Тибс.
Шнурки и галстук были отброшены в сторону. Тибс уселся на кушетке и растер запястья. Слева в кресле сидел хозяин, справа — хозяйка, сзади — спинка кушетки. В дверях появился лакей со столом на колесиках, уставленным бутылками, графинами, сифонами, стаканами, сигаретами и прочими аксессуарами порока.
— Что вам налить? — поинтересовалась Вирджиния. Как только тележка подкатила, Тибс взял с нее бутылку с джином; выдернул зубами пробку и сделал несколько больших глотков. Оставив джин, он достал сигарету и закурил. Несколько минут он молча сидел с закрытыми глазами, а потом уставился в темный дальний угол комнаты, словно там лежала книга, которую он должен прочесть. Взгляд его был тяжелым, усталым, и, когда он заговорил, чувствовалось, что ему нелегко дались слова.
Голубые глаза Вирджинии наполнились восторгом и увеличились в размерах. Она напоминала ребенка, который ждал подарка, спрятанного за спиной. Марк был сдержан и молча разглядывал полированные ногти. Его ничто не интересовало. Он не уходил лишь потому, что уже получил нагоняй от жены за равнодушие, и от него требовался весь его талант притворства, чтобы выдержать град чужих проблем, забот, горя и невзгод. К тому же Марк не доверял этому психу и боялся оставлять супругу без защиты. От него любой выходки можно ожидать. Но если Марк пытался спрятать под маской милосердия свое безразличие, то Вирджиния все еще верила в добро и Санта-Клауса.
— Не знаю, почему, — тихо начал Тибс, — но судьба превратила мою жизнь в сплошное испытание. Мне понадобилось тридцать шесть лет, чтобы накинуть веревку на шею. Это не сиюминутный порыв, это закономерный акт. Это твердое решение! И я завершу его так, как задумал. Может быть хозяйка этого дома, голубоглазая девочка, права, и мне нужно выплеснуть все, что скопилось на задворках души. Но вы не -получите от моей истории удовольствия. Вы дали мне отсрочку, чтобы я выплеснул к вашим ногам желчь. Я уже забыл те времена, когда улыбался. Последний раз улыбка гуляла на моем лице в день проводов. Отход поезда задерживался, и Эмми шутила, что Бог дарит нам лишнюю минутку для счастья. Я отправлялся за тысячи миль на Корейский полуостров на защиту демократии. Мы здесь судим о войне в Корее по кинохронике, где наши орлы разметали врагов по джунглям тридцать восьмой параллели. Мелкий конфликт рисовался нам ординарным событием и выглядел, как вмешательство слона в дела хозяина посудной лавки. Никто на континенте не знал истиого положения. Цинковые гробы не встречали под военные марши, их привозили ночью. Но ни я, ни Эмми не догадывались об этом. Мы поженились за год до расставания на вокзале, и Эмми носила под сердцем нашего малыша. В этот день светлая полоса моей жизни оборвалась, и я ступил за черную линию, которой нет конца. Как только,моя нога ступила на землю полуострова, нас затянуло в мясорубку. Над головами свистели пули, под ногами рвались снаряды, небо затянуло дымом, а зелень лесов покрыл багрянец пожаров. Через два месяца мой батальон попал в западню. Половина погибла, вторая половина попала в плен. Нас били бамбуковыми палками по пяткам, из нас делали инвалидов, нас содержали в клетках, повешенных над мелководными речушками, а клетки крепились тростниковыми оплетками. Будешь дебоширить или проявлять беспокойство, — клетка обрывалась и падала в воду. Ты не тонул. Вода стояла по грудь, решетка загораживала от крокодилов, но не от водяных крыс. Они набрасывались на ноги и обгладывали их до костей за секунду. В итоге от человека оставался только скелет. Страшная смерть от невидимого врага. За восемь месяцев плена в живых осталось трое. Но лучше бы я оказался среди мертвых. Наше ретивое командование списало батальон с лица земли на следующий день после боя. Они даже трупы не посчитали. Гиены и шакалы по норам растаскали, о чем говорить?! Эмми получила похоронку и едва не лишилась жизни. Ребенка спасти не удалось. Моего отца разбил паралич, и он умер через три месяца. Жизнь катилась под откос. Но в один из просветов мы воспользовались случаем и удрали из-под стражи— Трое храбрецов! Но так можно подумать, глядя со стороны. Смерть для нас была лучшим исходом, и побег ничего не решал. Убьют — и слава тебе. Господи! Но нас не убили. Мы прорывались на юг. Через два дня сержанта скосила тропическая лихорадка, и он увял у нас на глазах. Мы похоронили его в джунглях. На следующий день встреча с гремучей змеей отняла у меня второго напарника. Еще через Два дня пути я угодил в яму, вырытую Для тигра. У меня не было сил выбраться из нее. Я ждал хищника и думал, что он обломает клыки о мои ребра. Я не думал о смерти. Я думал о воде. Жажда — самая изуверская пытка. Не знаю, сколько прошло времени, но нашел меня не тигр. Дело обстояло хуже, я вновь попал в лапы косоглазых. Отряд желтокожих пробирался на север после успешно проведенной диверсии в тылу наших войск. Но и корейцам не всегда везло. Они нарвались на колонну наших войск, и их уничтожили. В живых осталось человек пять. Среди них был я. Смерть играла со мной в кошки-мышки. Меня несли на носилках, и оба солдата остались живы, живым остался и их командир, находившийся рядом со мной. Смешно до слез. Больше живых не нашлось. Меня заперли в курятнике на холме, а косоглазых допросили. Эти ребята умеют хитрить, иначе они не выдержали бы наш натиск и дня. Командир корейского отряда сообщил на допросе, что раненный в плечо белый офицер — американец и главный диверсант. Это я выводил их к секретным объектам, которые уничтожались. И ему можно верить. Корейцы не уничтожают пленных, пока не выжмут из них все до капли, и они тащили меня к своим на обработку, но американцам лазутчик все объяснил иначе. И если подумать, то почему бы не поверить. На мне была корейская форма, меня несли на носилках, Свою форму они на меня надели, потому что кроме лохмотьев мое тело ничего не прикрывало от палящего солнца, и кожа покрылась ожогами. Косоглазых расстреляли, а меня ждал трибунал— Готовилось зрелище с репортерами. Солдат вырядили в парадные мундиры. На мою голову готовились вылить все помои. Все просчеты и бездарные команды, все грехи и вообще все неудачи тактиков и стратегов. Я решил, что должен сделать все, чтобы не участвовать в позорном судилище. Тогда мне впервые в голову пришла мысль покончить счеты с жизнью. На сей раз судьба пощадила меня. По дороге в штаб меня проводили через подвесной мост шириной в пару футов. Подо мной пролегало глубокое ущелье, на дне которого желтела узкая змейка реки.
На середине трясущейся переправы я шарахнулся в сторону, перевалился через веревку и камнем полетел вниз! Ветер трепал на мне одежду, а я дышал полной грудью и был счастлив, будто знал, что надо мной откроется парашют, и я упаду на счастливую землю, где прошло мое детство, где ждала меня бабушка с яблочным пирогом, а дед учил ездить верхом. Но парашют не раскрылся, а я тем временем остался живым. К низу ущелье сужалось, а у реки скалы поросли кустарником так густо, что не давали упасть в реку камню. Меня изодрало в клочья. На теле не было живого места, и тут же я получил холодную примочу, рухнув в ледяной поток горной реки. Мои ботинки даже дна не достали. Сильный поток подхватил меня и. выбросив на поверхность, понес вниз по течению.
Так сорвалась моя первая попытка умереть по собственной воле. Не хочу рассказывать о моих мытарствах в долгом походе к морю, но в конце концов мне удалось проникнуть на австралийское судно и покинуть проклятую землю. Около года меня; мотало по морям и океанам, пока не выбросило к берегам Гудзона в Нью-Йорке На своей земле меня никто не ждал. Отца давно уже не было. Эмми вышла замуж и ждала ребенка от другого мужчины, более удачливого, чем я— Мне не хотелось ворошить прошлое, а и кому нужно мое воскрешение. Обо мне успели забыть, и на мое желание возродиться меня не существовало. Я даже не мог получить наследство своего отца — ферму, ранчо и плодородные земли. Но я жил. А что еще оставалось делать? Человек без лица и имени. Таких немало бродит по дорогам.
Спустя время случай помог мне приобрести чужое имя, но стоит сразу оговориться, судьба мне не подбрасывала счастливых случаев. Я все еще жил в черной полосе, и любое мероприятие замешивалось на провалах. Эта история началась в одном из темных переулков Бронкса в Нью-Йорке. Тогда это выглядело, как обычная потасовка— Остановилась машина, из нее вышел человек с портфелем и продолжил путь пешком. В тот момент я не заметил, откуда взялся второй. Возможно, что из. другой мащины, но я не обратил внимания. Я стоял на другой стороне улицы с тремя долларами в кармане и думал о дешевой забегаловке и дешевом джине. Внезапно уличный гул разорвал дикий вопль. Я увидел, как падает парень в шляпе и плаще. Тот, что его нагнал, ударил его еще раз ножом выхватил портфель и рванул в подворотню на моей стороне улицы. Меня обуяла злость! Я повидал смертей, и меня воротило от этого зрелища, но там была война. На улицах Нью-Йорка не должно быть смертей, убийств, насилия. Сейчас я уже не думаю так, слишком много зла прошло перед моими глазами. Но в тот момент я не думал и бросился вслед за убийцей. У меня была только одна цель — остановить его и сдать в руки полиции. Я не думал о том, что и сам заинтересую полицейских. На примитивный вопрос: «Как ваше имя?», у меня не имелось ответа.
Минут десять он мотал меня по подворотням, и в тот момент, когда я уже мог дотянуться до него, убийца бросает мне под ноги портфель. Я перелетаю через него и разбиваю себе колени. Преступник исчезает в темноте.
Я встал, поднял портфель и побрел обратно. Брюки были порваны, колени кровоточили, Во мне теплилась надежда, что тот парень жив. Мне хотелось помочь ему. Но когда я вышел на улицу, где произошло несчастье, то увидел, как от тротуара отъезжает ^(скорая помощь". А две патрульные машины и куча полицейских проводят обычную работу. Меня остановил инстинкт самосохранения. В моих руках находился портфель жертвы. Кто, как не я, отнял его. Бродяга не в силах доказать правосудию, что он человек, Я повернулся и ушел. Из местных газет нетрудно будет узнать, кто жертва и в какую больницу его положили. Таким образом, я передам ему вещи, минуя копов.
На следующее утро я нашел краткую заметку в колонке происшествий «Бронкс-Филдинг» об убийстве в одном из темных переулков района. Несчастный скончался от потери крови. Его личность установить не удалось. Карманы жертвы были пусты.
Только теперь я вспомнил о портфеле, который служил мне ночью подушкой. Большой, желтый, из свиной кожи портфель. С такими ходят клерки, страховые агенты, чиновники. Ничего особенного. Замки пришлось взломать. Я надеялся из содержимого узнать его имя. Таким образом мне удастся оповестить родственников, и они заберут труп из морга. Почему он должен умирать, как бродяга, без имени и родни?! Я ненавидел это дикое слово «Бродяга»!
Содержимое портфеля шокировало меня, там действительно были документы, но портфель был набит деньгами. Много денег! Двадцать тысяч долларов. Не трудно догадаться, за что ухлопали парня в плаще. Удивляло другое. Как этот тип не побоялся носить такие деньги по закоулкам Бронкса, где кроме шлюх, сутенеров и жуликов никого не встретишь. Я был дома у покойного. Он жил в Филадельфии, но жил одиноко и замкнуто. Родственников у него не имелось. Парень торговал подержанными автомобилями, был вежлив, учтив, дебошей не устраивал.
Перед тем, как покинуть Филадельфию, я зашел в Центральный парк и сел на скамейку. Перед моими глазами рос громадный ветвистый дуб. Глядя в гущу его зелени, я долго думал. И пришел к выводу, что судьба мне подбросила этот портфель. Она пощадила меня за долгие мучения, так, из малых желудей вырос дубовый лес моего замысла. Я принял дар судьбы без особых угрызений совести. Не задерживаясь в городе, я прибыл в аэропорт и решил уехать как можно дальше от этого места. Лос-Анджелес был тем самым местом, которое меня устраивало.
Итак, в Калифорнии я начал новую жизнь с новым именем.
Как и погибшему, по чьим документам я жил, мне тоже удалось открыть свой гараж по купле-продаже подержанных автомобилей. Лицензия уже имелась, и действовала бумага на территории всех штатов. Не все складывалось удачно, не было опыта и нужной хватки, пришлось вложить немало денег и сил, чтобы не вылететь в трубу. Спустя два месяца бизнес начал давать прибыль. В этот самый 'момент я и познакомился с Луизой. Девушка пригнала мне в гараж почти новый «джип» и просила за него гроши— Я влюбился в нее с первого взгляда. Она была такой непосредственной и чистой, что не полюбить ее было невозможно. Мне стало казаться, что прошлой Жизни, той, что была до встречи с -Луизой, не существовало, я как бы заново родился. У нас возникло взаимное притяжение, и спустя неделю я отправился к ее отцу делать предложение. Мать ее умерла, когда девочке исполнилось пять лет, и все, что у| нее было, это отец. Человек железной воли, сильного характера и напористый, как носорог. Он отыскал нефть на участке, купленном под апельсиновую рощу, и возомнил себя нефтедобытчиком. Банк ему отказал и не дал ссуду, а одному такое дело не поднять. Вот он и сказал мне:
— Можешь забрать мою дочь, если у тебя есть деньги, и ты станешь моим партнером. Если у тебя нет денег, то убирайся прочь!
Я отдал ему все оставшиеся деньги и решил продать гараж. Все мои кошмарные сны кончились. Я забыл обо всем. Наша любовь расцветала, как бутон утренней розы в райском саду… — Рассказчик на мгновение замолк. Лицо его вновь стало печальным, а взгляд тяжелым. — Они пришли, как покупатели. Я ничего не подозревал. Их было двое — покупатель и его адвокат. Это был человек с опытом дельца. Крупный, высокий, полный, с обожженным лицом, где орудовала рука хирурга. Я видел такие лица в госпитале. Адвокат выглядел перед ним щенком. Мелкий, суетливый, хрупкий, в смешном полосатом костюме и канотье. Человек из прошлого. После короткого разговора о деле покупатель перешел на тему, которая подкосила меня на месте. Он начал спокойно, без надрыва, не отрывая от меня своих серых, колючих глаз:
— Черт! — воскликнул первый наездник с карабином в руках. — Мой конь искарябает себе лицо!
— Не лицо, а морду, милый, — поправила восхитительная наездница с винтовкой за плечами. — Если собаки почуяли добычу, то мы обязаны им подчиниться, а не заботиться о лошадях. Это охота, дорогой, а не гольф! Вперед!
Обворожительная блондинка в жокейском костюме пришпорила коня, и ее жеребец, вырвавшись вперед, понес бесстрашную охотницу в бамбуковый частокол. Собаки вырвались вперед и успели скрыться из виду. Лошади шли на лай.
К счастью для всех, бамбуковый пролесок вскоре оборвался, и стройные жеребцы вынесли седоков на поляну, в центре которой стоял могучий ветвистый дуб. Поляна казалась огромной и абсолютно круглой, сочно-зеленой и залитой солнцем, зелень ковра нарушалась красными пятнами маков, а тишину нарушало щебетание птиц. В одну секунду рай превратился в ад. Заливистый лай отпугнул птиц, и в небо взвилась стая разноперых птиц.
Наездник вскинул карабин, но стрелять не стал. Крупнокалиберные пули предназначались для кабана. Собаки обманули надежды хозяина. Такое простить можно щенкам, а не опытным охотникам. Шестеро породистых кобелей нюхали траву под вековой громадиной и скулили.
Однако без выстрелов не обошлось. Блондинка первой увидела цель. Если то, что она увидела, можно назвать целью. В тот момент, когда скакуны вынесли своих седоков на поляну, в широкой кроне дерева что-то хрустнуло, и из ветвей вниз упало что-то очень большое, но это что-то так и не достигло зеленого ковра поляны, а повисло в воздухе. Зоркий глаз охотницы заметил веревку, которая помешала человеку упасть. Это был мужчина, и веревка затягивала его шей. Свора псов кружилась под висельником и тявкала.
Растерянность длилась не больше двух секунд. Дама оправилась от мгновенного шока и вскинула винтовку на плечо. Ее спутник следил за происходящим с приоткрытым ртом. Прицелившись, она выстрелила. Пуля пролетела мимо. Еще выстрел. Вторая пуля задела веревку, и только третья пуля перебила ее.
Висельник мешком упал на землю, придавив собой хвост одной из собак. Стая бросилась врассыпную.
Джентльмен на коне захлопал в ладоши. Белые лайковые перчатки делали эти хлопки, словно ружейные осечки.
— Браво, Вирджиния! И это после стольких бокалов шампанского на вчерашнем приеме. Браво!
Блондинка резко бросила винтовку партнеру, и тот едва сумел поймать ее.
Она спрыгнула с лошади и подошла к человеку, лежащему под деревом. Чем ближе. она подходила, тем нерешительнее были ее шаги. Остановившись в трех ярдах, Вирджиния присела на колени и, склонив голову набок, попыталась разглядеть жертву, на шее которой все еще висела удавка. Она увидела перед собой мужчину в куртке военного образца со следами споротых нашивок, потертых джинсах и армейских ботинках на шнуровке. На вид ему было не больше тридцати пяти лет. Короткая, ежиком, стрижка из темно-рыжих волос, худое заостренное лицо с выпуклыми скулами и впалыми небритыми щеками, лицо приобрело цвет рыбьего брюха с сероватым налетом, узкие посиневшие губы и крупный нос с горбинкой. Вид мертвеца, но он еще дышал.
— Марк! — вскрикнула Вирджиния. Он еще жив. Быстрее!
Марк стоял в стороне и придерживал лошадей, тут же под ногами крутились собаки.
— Его нужно отправить в больницу! — тихо, но твердо произнес Марк. Висельник застонал.
— Глупости! До больницы сорок миль, — протестовала дама. — Мы отвезем его в наш охотничий домик. Помоги мне!
Блондинка принялась распутывать узел на шее несчастного.
— Оставь, Вирджиния. Я сам. Подержи лошадей.
Они поменялись местами. Марк не церемонился. Его сильные руки подхватили истощенное тело с земли, и через секунду оно буквально повисло на крупе лошади. В самый неподходящий момент беднягу вырвало.
Вирджиния поморщилась и сказала: «Фу!», — а Марк усмехнулся и добавил: «Жить будет!»
Прислуга была крайне удивлена необычному трофею. Никто не принимал людей за дичь. Марк попросил лакея помочь ему перенести человека в дом, а егерь повел собак на псарню, где им придется сидеть в клетках до следующей охоты. Марк злился на собак, хотя и понимал, что животных винить нельзя.
То, что Вирджиния называла охотничьим домиком, имело три этажа, двенадцать комнат, участок с псарней, конюшней, оранжереей, садом и бассейном. Хозяева проводили здесь свои уик-энд, и, благодаря большим пожертвованиям и меценатству хозяйки на содержание национального заповедника, им был выделен участок и дано разрешение на лицензионный отстрел животных. Конечно, для многих не являлось секретом, что истинными хозяевами Национального парка является чета Рэйлисов, Вирджинии и Марка. Вирджиния по праву гордилась своим хозяйством. Слишком мало в нашей стране осталось таких диких уголков природы. Народ дичал и зверел, заменяя собой тупоголовых бизонов и койотов, а зверье истреблялось и вымирало на вырубленных пустырях. Таким образом, хищников не становилось меньше, и баланс природы не нарушался.
К сожалению, меценатов, подобных Вирджинии Рэйлис, было еще меньше, чем заповедников. и страна оголялась и лысела.
Висельнику повезло, что он попал на глаза людям в диких зарослях. Такие случайные совпадения похожи на предзнаменование или предначертания судьбы. Вирджиния верила в сверхъестественные силы. Марк всегда был скептиком и прагматиком, но, находясь под каблуком супруги на четверть века моложе себя, старался потакать ей в чем только мог.
Повезло или не повезло? Мы рассуждаем с точки зрения спасателей, но так ли это с точки зрения человека, набросившего себе на шею петлю?
Лежа на кушетке, он медленно приходил в себя. Он открыл глаза и перед ним возникли смутные очертания людей. Постепенно пятна сфокусировались, стали более яркими и контрастными. Он прищурился.
Справа от него стоял мужчина в белом френче, галифе, обшитом кожей, и высоких прямых сапогах со плюрами. Крепкий брюнет с посеребренными висками, добрыми карими глазами и ямочкой на безукоризненно чисто выбритом подбородке. На вид ему было под пятьдесят, но ухоженность и породистость сводили на нет эту мелочь. Справа стояла девушка. Юная, очаровательная, не больше двадцати, с жемчужными зубами и ярко голубыми глазами, излучающими добро и жизнерадостность.
Но наш герой не мог петь. И девчонка его раздражала. Он тихо прохрипел:
— Где я?
— Вы в полной безопасности! Беда миновала! — с легкостью произнесла Вирджиния.
Висельник начал ощупывать свое тело, словно искал бумажник перед расплатой за карточным столом. Не найдя его, или другими словами убедившись, что он жив, его лицо исказила гримаса отчаяния.
— Кто мне помешал?
— Эта леди! — с гордостью произнес Марк. — Она перебила выстрелом веревку, на которой вы болтались!
— Дура! — прохрипел висельник. Растерянная парочка переглянулась. Этот выпад походил на рыбью кость, впившуюся в горло в момент наслаждения трапезой. Праздник торжества жизни над смертью был испорчен. Нависла черная туча разочарования.
Неожиданно висельник вскочил на ноги и бросился к дверям веранды, круша по дороге стулья, солнечные зонтики, плетеные шезлонги. Хозяева ринулись следом. Оказавшись у бассейна, самоубийца, не думая, прыгнул в воду. Когда человек падает в омут таким образом, то он не собирается выныривать.
— Марк! Его нужно достать, пока он не захлебнулся.
Разглядывая брызги, осевшие на френче, Марк ответил:
— Дорогая, ты вновь хочешь помешать этому человеку сделать то, что он задумал. Я не уверен, что он оценит твой порыв более изысканным определением твоей персоны.
— Сухарь!
Очаровательная блондинка бросилась в воду в полной экипировке охотницы, не скидывая хромовых сапог. Выловив самоубийцу за волосы, она потянула его к берегу. Марку пришлось вмешаться. Он беспокоился, что его юную супругу уволокут на дно. Висельник сопротивлялся, но утопленником он стать не успел. Марк наклонился и, как только голова самоубийцы появилась над водой, он резко ударил кулаком по выпуклой челюсти.
Хлопки ладонями по воде прекратились, фырканье и брань затихли. Бессознательное тело выволокли на берег. — Мне кажется, что его следует связать! -задыхаясь заявила Вирджиния.
— После чего вызвать полицию и психиатра!
— Я удивляюсь твоим словам, Марк! Ты топчешь все, что мне в тебе нравилось до свадьбы, когда ты по-королевски за мной ухаживал. Стоило мне стать твоей женой, как ты превратился в стареющего зануду.
Марк содрогнулся. Таких резких выражений его жена еще себе не позволяла.
— Хорошо, дорогая. Делай все. как ты считаешь нужным, но мы вмешиваемся не в свое дело.
— Что за речи, Марк? Человек не смеет распрощаться с жизнью по собственному усмотрению. Это грех! Необходимо разобраться в обстоятельствах, найти причину и помочь заблудшему!
Вирджиния была настолько очаровательна, когда сердилась, настолько заразительна к женственна, что Марк готов был на все. Он обожал свою жену.
— Пожалуй, ты права, дорогая. Марк подозвал к себе лакея, который наблюдал за происходящим с открытым ртом, и попросил его помочь занести замученного жизнью человека в дом. В ход пошли шнурки и васильковый галстук Марка, и строптивый самоубийца был связан по рукам и ногам и водворен на ту же кушетку.
Очнувшись, пленник вновь попытался встать, но на этот раз у него ничего не получилось.
— Успокойтесь, сэр, — тихо попросил Марк. — Ваша строптивость кончится тем, что я сломаю вам челюсть. Она же не железная. Подумайте над этим.
— У меня связаны руки! Это насилие. Марк пожал плечами.
— Я применил насилие против насилия. Ваш организм сопротивляется против смерти, которую вы ему навязываете. Это же насилие!
— Я сам решу, что мне делать с собственной жизнью.
— Не возражаю. Но поскольку моя супруга не согласна с этим заявлением, и вы застигнуты врасплох на территории нашего заповедника…
— Это национальный парк. а не…
— Вы не очень хорошо осведомлены, но дело не в этом, — перебила Вирджиния. — Не имеет значения — где. Имеет значение — почему? Если вы меня убедите, что у вас не было другого выхода, то мы вас отпустим.
— Я не намерен исповедоваться! — заскрипел зубами пленник.
— Ваше дело. Тогда я сдам вас в психиатрическую -лечебницу, где на вас наденут смирительную рубашку и будут держать под постоянным присмотром.
— Что вам от меня нужно?
— Причина.
— Но это боль. Это кровоточащая рана, и у меня нет сил сыпать на нее соль!
— Есть. Уйти от жизни может только трус. Найдите же смелость выплеснуть свое горе наружу, и я уверена, что из любого тупика есть выход. Я настаиваю на своем!
Покрасневшие глаза пленника бегали с одного на другого. Он надеялся, что это шутка. Кому нужен бродяга? Лицо Вирджинии оставалось твердым и непоколебимым. Единственным сочувствующим был лакей, стоящий в дверях. Голубая униформа, белые перчатки, золотой кант и грустные глаза.
— Скажите этому павлину, 'чтобы принес выпивку и сигареты. Вирджиния улыбнулась. Она торжествовала победу.
— Вполне закономерное желание живого человека. Это доказывает, что вы не пень. — Дама слегка повернула голову вправо и тихо сказала:
— Мейджер, принесите в дом напитки. Лакей вышел на веранду.
— Развяжите меня.
— Но вы же…
— Я уже согласился на сделку с вами. Вы получите доказательство и отпустите меня.
— Полагаюсь на ваше слово. Марк, развяжи, пожалуйста, мистера…
Можете называть меня Тибс или придумать имя по собственному усмотрению.
— Хорошо, мистер Тибс.
Шнурки и галстук были отброшены в сторону. Тибс уселся на кушетке и растер запястья. Слева в кресле сидел хозяин, справа — хозяйка, сзади — спинка кушетки. В дверях появился лакей со столом на колесиках, уставленным бутылками, графинами, сифонами, стаканами, сигаретами и прочими аксессуарами порока.
— Что вам налить? — поинтересовалась Вирджиния. Как только тележка подкатила, Тибс взял с нее бутылку с джином; выдернул зубами пробку и сделал несколько больших глотков. Оставив джин, он достал сигарету и закурил. Несколько минут он молча сидел с закрытыми глазами, а потом уставился в темный дальний угол комнаты, словно там лежала книга, которую он должен прочесть. Взгляд его был тяжелым, усталым, и, когда он заговорил, чувствовалось, что ему нелегко дались слова.
Голубые глаза Вирджинии наполнились восторгом и увеличились в размерах. Она напоминала ребенка, который ждал подарка, спрятанного за спиной. Марк был сдержан и молча разглядывал полированные ногти. Его ничто не интересовало. Он не уходил лишь потому, что уже получил нагоняй от жены за равнодушие, и от него требовался весь его талант притворства, чтобы выдержать град чужих проблем, забот, горя и невзгод. К тому же Марк не доверял этому психу и боялся оставлять супругу без защиты. От него любой выходки можно ожидать. Но если Марк пытался спрятать под маской милосердия свое безразличие, то Вирджиния все еще верила в добро и Санта-Клауса.
— Не знаю, почему, — тихо начал Тибс, — но судьба превратила мою жизнь в сплошное испытание. Мне понадобилось тридцать шесть лет, чтобы накинуть веревку на шею. Это не сиюминутный порыв, это закономерный акт. Это твердое решение! И я завершу его так, как задумал. Может быть хозяйка этого дома, голубоглазая девочка, права, и мне нужно выплеснуть все, что скопилось на задворках души. Но вы не -получите от моей истории удовольствия. Вы дали мне отсрочку, чтобы я выплеснул к вашим ногам желчь. Я уже забыл те времена, когда улыбался. Последний раз улыбка гуляла на моем лице в день проводов. Отход поезда задерживался, и Эмми шутила, что Бог дарит нам лишнюю минутку для счастья. Я отправлялся за тысячи миль на Корейский полуостров на защиту демократии. Мы здесь судим о войне в Корее по кинохронике, где наши орлы разметали врагов по джунглям тридцать восьмой параллели. Мелкий конфликт рисовался нам ординарным событием и выглядел, как вмешательство слона в дела хозяина посудной лавки. Никто на континенте не знал истиого положения. Цинковые гробы не встречали под военные марши, их привозили ночью. Но ни я, ни Эмми не догадывались об этом. Мы поженились за год до расставания на вокзале, и Эмми носила под сердцем нашего малыша. В этот день светлая полоса моей жизни оборвалась, и я ступил за черную линию, которой нет конца. Как только,моя нога ступила на землю полуострова, нас затянуло в мясорубку. Над головами свистели пули, под ногами рвались снаряды, небо затянуло дымом, а зелень лесов покрыл багрянец пожаров. Через два месяца мой батальон попал в западню. Половина погибла, вторая половина попала в плен. Нас били бамбуковыми палками по пяткам, из нас делали инвалидов, нас содержали в клетках, повешенных над мелководными речушками, а клетки крепились тростниковыми оплетками. Будешь дебоширить или проявлять беспокойство, — клетка обрывалась и падала в воду. Ты не тонул. Вода стояла по грудь, решетка загораживала от крокодилов, но не от водяных крыс. Они набрасывались на ноги и обгладывали их до костей за секунду. В итоге от человека оставался только скелет. Страшная смерть от невидимого врага. За восемь месяцев плена в живых осталось трое. Но лучше бы я оказался среди мертвых. Наше ретивое командование списало батальон с лица земли на следующий день после боя. Они даже трупы не посчитали. Гиены и шакалы по норам растаскали, о чем говорить?! Эмми получила похоронку и едва не лишилась жизни. Ребенка спасти не удалось. Моего отца разбил паралич, и он умер через три месяца. Жизнь катилась под откос. Но в один из просветов мы воспользовались случаем и удрали из-под стражи— Трое храбрецов! Но так можно подумать, глядя со стороны. Смерть для нас была лучшим исходом, и побег ничего не решал. Убьют — и слава тебе. Господи! Но нас не убили. Мы прорывались на юг. Через два дня сержанта скосила тропическая лихорадка, и он увял у нас на глазах. Мы похоронили его в джунглях. На следующий день встреча с гремучей змеей отняла у меня второго напарника. Еще через Два дня пути я угодил в яму, вырытую Для тигра. У меня не было сил выбраться из нее. Я ждал хищника и думал, что он обломает клыки о мои ребра. Я не думал о смерти. Я думал о воде. Жажда — самая изуверская пытка. Не знаю, сколько прошло времени, но нашел меня не тигр. Дело обстояло хуже, я вновь попал в лапы косоглазых. Отряд желтокожих пробирался на север после успешно проведенной диверсии в тылу наших войск. Но и корейцам не всегда везло. Они нарвались на колонну наших войск, и их уничтожили. В живых осталось человек пять. Среди них был я. Смерть играла со мной в кошки-мышки. Меня несли на носилках, и оба солдата остались живы, живым остался и их командир, находившийся рядом со мной. Смешно до слез. Больше живых не нашлось. Меня заперли в курятнике на холме, а косоглазых допросили. Эти ребята умеют хитрить, иначе они не выдержали бы наш натиск и дня. Командир корейского отряда сообщил на допросе, что раненный в плечо белый офицер — американец и главный диверсант. Это я выводил их к секретным объектам, которые уничтожались. И ему можно верить. Корейцы не уничтожают пленных, пока не выжмут из них все до капли, и они тащили меня к своим на обработку, но американцам лазутчик все объяснил иначе. И если подумать, то почему бы не поверить. На мне была корейская форма, меня несли на носилках, Свою форму они на меня надели, потому что кроме лохмотьев мое тело ничего не прикрывало от палящего солнца, и кожа покрылась ожогами. Косоглазых расстреляли, а меня ждал трибунал— Готовилось зрелище с репортерами. Солдат вырядили в парадные мундиры. На мою голову готовились вылить все помои. Все просчеты и бездарные команды, все грехи и вообще все неудачи тактиков и стратегов. Я решил, что должен сделать все, чтобы не участвовать в позорном судилище. Тогда мне впервые в голову пришла мысль покончить счеты с жизнью. На сей раз судьба пощадила меня. По дороге в штаб меня проводили через подвесной мост шириной в пару футов. Подо мной пролегало глубокое ущелье, на дне которого желтела узкая змейка реки.
На середине трясущейся переправы я шарахнулся в сторону, перевалился через веревку и камнем полетел вниз! Ветер трепал на мне одежду, а я дышал полной грудью и был счастлив, будто знал, что надо мной откроется парашют, и я упаду на счастливую землю, где прошло мое детство, где ждала меня бабушка с яблочным пирогом, а дед учил ездить верхом. Но парашют не раскрылся, а я тем временем остался живым. К низу ущелье сужалось, а у реки скалы поросли кустарником так густо, что не давали упасть в реку камню. Меня изодрало в клочья. На теле не было живого места, и тут же я получил холодную примочу, рухнув в ледяной поток горной реки. Мои ботинки даже дна не достали. Сильный поток подхватил меня и. выбросив на поверхность, понес вниз по течению.
Так сорвалась моя первая попытка умереть по собственной воле. Не хочу рассказывать о моих мытарствах в долгом походе к морю, но в конце концов мне удалось проникнуть на австралийское судно и покинуть проклятую землю. Около года меня; мотало по морям и океанам, пока не выбросило к берегам Гудзона в Нью-Йорке На своей земле меня никто не ждал. Отца давно уже не было. Эмми вышла замуж и ждала ребенка от другого мужчины, более удачливого, чем я— Мне не хотелось ворошить прошлое, а и кому нужно мое воскрешение. Обо мне успели забыть, и на мое желание возродиться меня не существовало. Я даже не мог получить наследство своего отца — ферму, ранчо и плодородные земли. Но я жил. А что еще оставалось делать? Человек без лица и имени. Таких немало бродит по дорогам.
Спустя время случай помог мне приобрести чужое имя, но стоит сразу оговориться, судьба мне не подбрасывала счастливых случаев. Я все еще жил в черной полосе, и любое мероприятие замешивалось на провалах. Эта история началась в одном из темных переулков Бронкса в Нью-Йорке. Тогда это выглядело, как обычная потасовка— Остановилась машина, из нее вышел человек с портфелем и продолжил путь пешком. В тот момент я не заметил, откуда взялся второй. Возможно, что из. другой мащины, но я не обратил внимания. Я стоял на другой стороне улицы с тремя долларами в кармане и думал о дешевой забегаловке и дешевом джине. Внезапно уличный гул разорвал дикий вопль. Я увидел, как падает парень в шляпе и плаще. Тот, что его нагнал, ударил его еще раз ножом выхватил портфель и рванул в подворотню на моей стороне улицы. Меня обуяла злость! Я повидал смертей, и меня воротило от этого зрелища, но там была война. На улицах Нью-Йорка не должно быть смертей, убийств, насилия. Сейчас я уже не думаю так, слишком много зла прошло перед моими глазами. Но в тот момент я не думал и бросился вслед за убийцей. У меня была только одна цель — остановить его и сдать в руки полиции. Я не думал о том, что и сам заинтересую полицейских. На примитивный вопрос: «Как ваше имя?», у меня не имелось ответа.
Минут десять он мотал меня по подворотням, и в тот момент, когда я уже мог дотянуться до него, убийца бросает мне под ноги портфель. Я перелетаю через него и разбиваю себе колени. Преступник исчезает в темноте.
Я встал, поднял портфель и побрел обратно. Брюки были порваны, колени кровоточили, Во мне теплилась надежда, что тот парень жив. Мне хотелось помочь ему. Но когда я вышел на улицу, где произошло несчастье, то увидел, как от тротуара отъезжает ^(скорая помощь". А две патрульные машины и куча полицейских проводят обычную работу. Меня остановил инстинкт самосохранения. В моих руках находился портфель жертвы. Кто, как не я, отнял его. Бродяга не в силах доказать правосудию, что он человек, Я повернулся и ушел. Из местных газет нетрудно будет узнать, кто жертва и в какую больницу его положили. Таким образом, я передам ему вещи, минуя копов.
На следующее утро я нашел краткую заметку в колонке происшествий «Бронкс-Филдинг» об убийстве в одном из темных переулков района. Несчастный скончался от потери крови. Его личность установить не удалось. Карманы жертвы были пусты.
Только теперь я вспомнил о портфеле, который служил мне ночью подушкой. Большой, желтый, из свиной кожи портфель. С такими ходят клерки, страховые агенты, чиновники. Ничего особенного. Замки пришлось взломать. Я надеялся из содержимого узнать его имя. Таким образом мне удастся оповестить родственников, и они заберут труп из морга. Почему он должен умирать, как бродяга, без имени и родни?! Я ненавидел это дикое слово «Бродяга»!
Содержимое портфеля шокировало меня, там действительно были документы, но портфель был набит деньгами. Много денег! Двадцать тысяч долларов. Не трудно догадаться, за что ухлопали парня в плаще. Удивляло другое. Как этот тип не побоялся носить такие деньги по закоулкам Бронкса, где кроме шлюх, сутенеров и жуликов никого не встретишь. Я был дома у покойного. Он жил в Филадельфии, но жил одиноко и замкнуто. Родственников у него не имелось. Парень торговал подержанными автомобилями, был вежлив, учтив, дебошей не устраивал.
Перед тем, как покинуть Филадельфию, я зашел в Центральный парк и сел на скамейку. Перед моими глазами рос громадный ветвистый дуб. Глядя в гущу его зелени, я долго думал. И пришел к выводу, что судьба мне подбросила этот портфель. Она пощадила меня за долгие мучения, так, из малых желудей вырос дубовый лес моего замысла. Я принял дар судьбы без особых угрызений совести. Не задерживаясь в городе, я прибыл в аэропорт и решил уехать как можно дальше от этого места. Лос-Анджелес был тем самым местом, которое меня устраивало.
Итак, в Калифорнии я начал новую жизнь с новым именем.
Как и погибшему, по чьим документам я жил, мне тоже удалось открыть свой гараж по купле-продаже подержанных автомобилей. Лицензия уже имелась, и действовала бумага на территории всех штатов. Не все складывалось удачно, не было опыта и нужной хватки, пришлось вложить немало денег и сил, чтобы не вылететь в трубу. Спустя два месяца бизнес начал давать прибыль. В этот самый 'момент я и познакомился с Луизой. Девушка пригнала мне в гараж почти новый «джип» и просила за него гроши— Я влюбился в нее с первого взгляда. Она была такой непосредственной и чистой, что не полюбить ее было невозможно. Мне стало казаться, что прошлой Жизни, той, что была до встречи с -Луизой, не существовало, я как бы заново родился. У нас возникло взаимное притяжение, и спустя неделю я отправился к ее отцу делать предложение. Мать ее умерла, когда девочке исполнилось пять лет, и все, что у| нее было, это отец. Человек железной воли, сильного характера и напористый, как носорог. Он отыскал нефть на участке, купленном под апельсиновую рощу, и возомнил себя нефтедобытчиком. Банк ему отказал и не дал ссуду, а одному такое дело не поднять. Вот он и сказал мне:
— Можешь забрать мою дочь, если у тебя есть деньги, и ты станешь моим партнером. Если у тебя нет денег, то убирайся прочь!
Я отдал ему все оставшиеся деньги и решил продать гараж. Все мои кошмарные сны кончились. Я забыл обо всем. Наша любовь расцветала, как бутон утренней розы в райском саду… — Рассказчик на мгновение замолк. Лицо его вновь стало печальным, а взгляд тяжелым. — Они пришли, как покупатели. Я ничего не подозревал. Их было двое — покупатель и его адвокат. Это был человек с опытом дельца. Крупный, высокий, полный, с обожженным лицом, где орудовала рука хирурга. Я видел такие лица в госпитале. Адвокат выглядел перед ним щенком. Мелкий, суетливый, хрупкий, в смешном полосатом костюме и канотье. Человек из прошлого. После короткого разговора о деле покупатель перешел на тему, которая подкосила меня на месте. Он начал спокойно, без надрыва, не отрывая от меня своих серых, колючих глаз: