Страница:
Перед некоторыми трупами князь останавливался. Увидел он князей Белозерских, отца и сына, – лежали они вместе.
– Братья, князья русские, – молвил со слезами Димитрий, сдержав коня своего, – молите Господа Бога о нас, да соединит Он нас вместе с вами в будущей жизни!
Постоял великий князь с тяжелой грустью и перед телом боярина своего Михаила Андреевича Бренка, лежавшего в великокняжеской приволоке.
– Вот, братья, наш починальник! – сказал Димитрий Иванович, узнав по схиме инока Пересвета. – Без него многим бы из нас пришлось испить здесь горькую чашу от руки татарского витязя!
Тут же, подле Пересвета, лежал труп его противника, великана-татарина. Многих храбрых князей и воителей узнал Димитрий меж мертвыми. Тяжкая скорбь давила ему сердце, когда ехал он с побоища: он, по словам современника, «умывался слезами» при виде множества погибших. Правда, убитых татар было гораздо больше, чем русских, но и русских легло на Куликовом поле великое множество!..
Победа была великая, но вместе с тем и скорбная! Из огромного русского войска едва уцелело тысяч сорок. Более двухсот тысяч человек, татар и русских, пало на Куликовом поле, и Дон, по словам сказания, три дня тек кровью…
Так представляется нам, по разным преданиям и сказаниям, достопамятная Куликовская битва.
Восемь дней стояли русские на месте побоища: подавали помощь раненым, разбирали тела убитых, русских погребали, а татар оставляли на полу на добычу хищному зверю и птице…
Димитрий установил обычай вечно праздновать память воинов, убитых в Куликовской битве (Димитровская суббота).
Литовский князь Ягелло, спешивший соединиться с Мамаем, в день битвы был верстах в сорока от места боя. Узнав о победе русских, он поспешно отступил.
Понеслись гонцы от Димитрия в Москву, в Переяславль, в Кострому, во Владимир и другие города с радостною вестью о победе. Все со страхом и нетерпением ждали известия из войска, денно и нощно молились во храмах. Наконец желанные вести пришли. Восторг был неописанный. Все встрепенулось и ожило… Думали, что орда пала навсегда, что пришел конец татарскому владычеству!..
Димитрия прославляли, сравнивали его с Ярославом Великим, с Александром Невским, прозвали Донским, а Владимира Андреевича – Храбрым.
Но радоваться было еще рано!..
Нашествие Тохтамыша
Княжение Василия I (1389–1425)
Усиление Москвы
Нашествие Тамерлана и Едигея
– Братья, князья русские, – молвил со слезами Димитрий, сдержав коня своего, – молите Господа Бога о нас, да соединит Он нас вместе с вами в будущей жизни!
Постоял великий князь с тяжелой грустью и перед телом боярина своего Михаила Андреевича Бренка, лежавшего в великокняжеской приволоке.
– Вот, братья, наш починальник! – сказал Димитрий Иванович, узнав по схиме инока Пересвета. – Без него многим бы из нас пришлось испить здесь горькую чашу от руки татарского витязя!
Тут же, подле Пересвета, лежал труп его противника, великана-татарина. Многих храбрых князей и воителей узнал Димитрий меж мертвыми. Тяжкая скорбь давила ему сердце, когда ехал он с побоища: он, по словам современника, «умывался слезами» при виде множества погибших. Правда, убитых татар было гораздо больше, чем русских, но и русских легло на Куликовом поле великое множество!..
Победа была великая, но вместе с тем и скорбная! Из огромного русского войска едва уцелело тысяч сорок. Более двухсот тысяч человек, татар и русских, пало на Куликовом поле, и Дон, по словам сказания, три дня тек кровью…
Так представляется нам, по разным преданиям и сказаниям, достопамятная Куликовская битва.
Восемь дней стояли русские на месте побоища: подавали помощь раненым, разбирали тела убитых, русских погребали, а татар оставляли на полу на добычу хищному зверю и птице…
Димитрий установил обычай вечно праздновать память воинов, убитых в Куликовской битве (Димитровская суббота).
Литовский князь Ягелло, спешивший соединиться с Мамаем, в день битвы был верстах в сорока от места боя. Узнав о победе русских, он поспешно отступил.
Понеслись гонцы от Димитрия в Москву, в Переяславль, в Кострому, во Владимир и другие города с радостною вестью о победе. Все со страхом и нетерпением ждали известия из войска, денно и нощно молились во храмах. Наконец желанные вести пришли. Восторг был неописанный. Все встрепенулось и ожило… Думали, что орда пала навсегда, что пришел конец татарскому владычеству!..
Димитрия прославляли, сравнивали его с Ярославом Великим, с Александром Невским, прозвали Донским, а Владимира Андреевича – Храбрым.
Но радоваться было еще рано!..
Нашествие Тохтамыша
Мамай был разбит Тохтамышем, ханом Орды, кочевавшей за рекою Яиком (Уралом). Тохтамыш воцарился в Орде и послал известить русских князей, что он победил их врага Мамая. Димитрий принял ласково ханских послов, отпустил их с честью и вслед за ними отправил своих людей с богатыми подарками хану. То же сделали и другие князья. Думали все, что этим дело и обойдется, но ошиблись: Тохтамыш хотел властвовать над Русскою землею, как Батый.
В следующее лето явился от хана сановник с отрядом воинов в 70 человек и от имени хана потребовал, чтобы русские князья, как его подданные, ехали немедленно в Орду. Требование это поразило всех князей как громом: неужели, думали они, напрасно лилась русская кровь на Куликовом поле и все пойдет по-старому?! Мысль об этом приводила всех в негодование. Ханскому послу, доехавшему до Нижнего Новгорода, было дано знать, что великий князь не ручается за его безопасность, если он явится в Москву с отрядом своим. Побоялись татары народной ярости и уехали. Прошло еще около года: казалось, что они оставили русских в покое, но вдруг пришла тревожная весть, что татары захватили в земле Болгарской всех наших купцов и на их судах переправляются через Волгу. Затем пронесся слух, что Тохтамыш идет уже на Русскую землю и что Олег Рязанский показывает ему пути. Все это сделалось так скоро, что русские не успели и опомниться и приготовиться к отпору. Тохтамыш, видно, и рассчитывал напасть на Москву врасплох. Великий князь совещался с воеводами и с некоторыми князьями, как быть, что предпринять, но все, казалось, потеряли голову; Димитрий поехал в Переяславль, оттуда в Ростов и Кострому собирать полки.
Москва оставалась беззащитна. Тохтамыш взял уже город Серпухов и быстро шел к Москве. Пламя и дым горевших сел обозначали его путь. В Москве было полное безначалие.
Поднялся народный мятеж… Одни из москвичей хотели защищаться в Кремле, другие – спасаться бегством. Толпы народа со стен бросали камни в беглецов. Некоторые с оружием в руках стали у ворот и не пускали никого из города, творили всякие бесчинства и насилия. К счастью, нашелся опытный вождь, который прекратил смуту и водворил некоторый порядок. Это был Остей, один из литовских князей, случайно находившийся в ту пору в Москве. Он убедил москвичей выпустить из города всех искавших спасения в бегстве и затвориться в Кремле с готовыми защищаться до последней крайности.
Бояре и купцы свозили в Кремль свои пожитки и товары. Множество драгоценной церковной утвари, богослужебных книг из окрестных церквей было снесено в Кремль. Все надеялись на каменные стены его. Постройки вокруг Кремля, которыми могли воспользоваться татары, то есть весь посад, были сожжены москвичами.
23 августа появились татарские передовые отряды. Объезжали они кругом кремля, осматривали рвы и стены его. Видя малое число врагов, некоторые из москвичей храбрились, со стен ругали татар и старались всячески оскорбить их. Татары в ответ грозили русским своими саблями. Татарские отряды все подходили и подходили к Москве; к вечеру их была уже несметная сила. Приуныли тут москвичи. Некоторые из них, более благочестивые, стали готовиться к смерти, каялись в грехах, причащались…
Сначала шла перестрелка. Тучи стрел летели с той и с другой стороны. Татарские наездники носились на своих легких конях перед стенами кремля и на всем скаку били русских стрелами без промаха; их стрелки были гораздо искуснее русских. Пробовали татары взять кремль приступом, ставили лестницы и лезли на стены. Русские валили на врагов бревна, тяжелые камни, сшибали их с лестницы в ров, обдавали кипятком. Три дня пытались татары взять кремль приступом, но были отбиваемы. Летописец в первый раз говорит, что некоторые из русских били врагов из огнестрельного оружия. Большой урон потерпели татары. Увидел Тохтамыш, что силою ему города не взять: стены кремля были крепки, стенобитных машин у татар на этот раз не было, русские мужественно бились. Пустился Тохтамыш на хитрость. На четвертый день подъехали к стенам знатнейшие мурзы и от имени хана вступили в переговоры.
– Царь наш, – говорили они, – не хочет разорять своего улуса; не бойтесь ничего, выйдите только к нему с честью и дарами. Царь наш хотел наказать холопа своего Димитрия, но его тут нет. Отворите город, царь вас пожалует.
Москвичи сначала не поверили этим словам; но суздальские князья, пришедшие с Тохтамышем, клялись, что татары зла не сделают москвичам.
– Нам поверьте, – говорили суздальские князья, – мы ваши христианские князья, мы ручаемся за то, что это правда!
Быть может, они и в самом деле верили, что Тохтамыш говорил правду. Поверили на этот раз и москвичи; посоветовались между собою, как быть. Надежда на скорую помощь была плоха, долго выдержать осаду нельзя было, – порешили сдаться на милость хана.
Отворились ворота кремля, и защитники его стали выходить; впереди шел Остей; за ним несли богатые дары хану; затем следовало духовенство в полном облачении, с иконами и крестами, далее шли бояре и народ. Татары выждали, пока защитники кремля вышли из ворот, затем вдруг, как хищные звери, ринулись на них и принялись рубить саблями всех без разбору и топтать конями… Это была уже не битва, а дикая, ужасная бойня! На месте ее остались растерзанные, раздавленные трупы, втоптанные в грязь иконы, кресты, священнические ризы… Ворвались татары в кремль. Оставшаяся здесь толпа народа обезумела от страха, люди в беспамятстве метались туда и сюда, ища, где бы укрыться от диких губителей. Многие прятались в церквях. Все напрасно! Татары разбивали церковные двери, вламывались в алтари и рубили нещадно всех – и стариков, и женщин, и детей… Церковные сосуды, одежды, княжеское имущество, пожитки бояр, товары купцов, снесенные в кремль, – все было разграблено. Множество книг, собранных отовсюду в кремлевские церкви, погибло. Что не было разграблено, то было уничтожено пожаром. Татары зажгли с нескольких концов город и отступили от Москвы, насытившись дикою местью.
Ужасный вид представляли развалины Москвы!..
«Был дотоле, – говорит летописец о ней, – город великий, чудный, многолюдный! Много было в нем всякого богатства, и вот в один день все изменилось: видны только земля, пыль, пепел, множество лежащих трупов да святые церкви, разоренные, пустые и осиротелые!»
Татарские орды рыскали по всей великокняжеской области и страшно опустошили волости городов Юрьева, Звенигорода, Дмитрова, Можайска и других. Из князей русских только Владимир Андреевич Серпуховский не потерял мужества: он неожиданно ударил на сильный татарский отряд и разбил его. Эта победа и слух о том, что великий князь собрал у Костромы сильную рать, побудили Тохтамыша отступить.
Когда Димитрий вернулся на свое родное пепелище, то, по словам летописца, заплакал.
– Отцы наши, – сказал он, – не побеждали татар, но были менее нас злополучны!
Действительно, со времен Калиты до Димитрия Донского Москва не терпела такого разорения.
Тяжелое дело предстояло Димитрию. Немедленно велел он погребать тела убитых. Собрано было их на пепелище одной
Москвы до 24 тыс. А сколько убито во всей области, сколько было сгоревших, изувеченных и уведенных в неволю, – этого и сосчитать нельзя было! Кремлевские стены, башни и стены некоторых церквей были целы, и Москва могла скоро вновь обстроиться, но не скоро она могла стать многолюдным и цветущим городом.
Пришлось опять князьям ездить в Орду, искать ханской милости, пришлось по-прежнему городам и деревням русским уплачивать татарам тяжелую дань.
Димитрий Иванович умер в 1389 г., 39 лет от роду.
Пред смертью он назначил великим князем сына своего Василия, благословил его великим княжением Владимирским. Уверен был Димитрий, что ни татары уже не помешают Василию, ни другие русские князья не посмеют оспаривать великокняжеское достоинство у него.
В тяжелые годы пришлось княжить Димитрию Донскому. Два раза Московская земля при нем была страшно опустошена литовцами, потерпела ужасный татарский погром. Кроме внешних врагов были и свои русские враги. У Московского князя шла постоянная война с Тверью и Рязанью. После нашествия Тохтамыша московская рать за измену Олега сильно разорила Рязанскую область. Вражда эта долго не кончилась бы, если бы преподобный Сергий не помирил Олега с Димитрием. Сверх того пришлось Димитрию Ивановичу унимать новгородцев. Слишком уже расходилась буйная удаль новгородской вольницы: два раза ушкуйники грабили Кострому, нападали на Нижний Новгород, на Вятку, мало того – они хватали людей и продавали их иноземцам в рабство. Разбои этих повольников так озлобили всех, что 26 городов с радостью послали свои ополчения на помощь Димитрию, когда он порешил силою обуздать новгородцев. Сначала новгородцы думали было обороняться, но скоро смирились, уплатили за все убытки, понесенные купцами от новгородских разбойников, и обязались уплачивать ежегодно великому князю так называемый черный бор (подать с черных людей). Кроме бедствий от усобиц, были и другие несчастья: страшная моровая язва свирепствовала на Руси в 1363–1364 гг., так что живые не успевали хоронить мертвых. От сильных засух не раз были голодовки и падеж скота.
Печальные следствия татарского владычества уже ясно сказывались. От погромов татарских и поборов бедность, нищета и горе были повсюду. Хотя народу стало легче, когда вместо татарских сборщиков начали русские князья сами собирать дань и отвозить ее в Орду, но и князья принуждены были брать с народа своего очень много, чтобы насытить корыстолюбие ханов, их жен и ханских вельмож. Кроме прямой дани, приходилось еще установить разные налоги и поборы. За право торговли, за провоз товаров должны были платить известные налоги; собирались пошлины и с разных промыслов: с рыбных ловель, с мельниц и прочее. Со всех почти промыслов и занятий шли пошлины. Прежде до татарского нашествия этого не было: платили только дань князьям, и то небольшую. Понятно, что под владычеством татар не могли на Руси процветать ни промыслы, ни торговля.
Бедность да неволя вредили сильно и нравам: бедняки привыкли унижаться, прибегать к разным уловкам и обманам, чтобы соблюсти свои выгоды. Торговцы, платившие большие пошлины, старались купить товар за бесценок, а продать втридорога. Ремесленники, которым давали купцы слишком низкую плату за их изделия, не старались улучшить их и заботились только о том, как бы побольше да поскорее наработать товару да сбыть его как-нибудь с рук долой. Сложилось даже убеждение, что без обману ни в торговле, ни в промыслах обойтись нельзя. Безысходная нужда побуждала многих к нищенству: «ходить по миру» многим даже и здоровым людям казалось более выгодным промыслом, чем какая-либо работа. Богатство, достаток были в те времена только приманкою и для хищных татар, и для других «лихих людей». Зажиточному человеку, чтобы не накликать на себя беды какой-либо, приходилось скрывать свое имущество, прикидываться бедняком, – «с босого да нагого – взятки гладки!». В те злосчастные годы привыкли люди жить кое-как, перебиваться изо дня в день, не заглядывать в неверное будущее, – являлась беспечность, привычка жить на авось. Но недаром говорит пословица: «Нужда слабого мнет, а в крепком волю кует». Мы видели уже, какие сильные духом подвижники являлись в те тяжелые времена. И между теми, которые не уходили от мирской жизни, немало было людей сильных, крепких волею. Среди всяких бед и невзгод складывались нравы русского народа и свойства: сметливость, находчивость, изворотливость и та необычайная выносливость, которая и до сих пор удивляет иноземцев в русском человеке. «Голь на выдумки хитра», «Нужда научит калачи есть» – говорит наш народ в своих пословицах. Научился он посмеиваться, хоть иной раз и горько, над своим горем-злосчастьем. «Наготы, босоты изувешены шесты; холоду да голоду амбары полны», «Шапка волосяная, рукавицы своекожаные» – говорил народ в пословицах о своей бедности.
Не только в народе была бедность, была она и в других сословиях; таких богатых людей, какие встречаются в наше время, тогда и в помине не было. Даже и князья того времени были не богаче нынешних (т. е. конца XIX в.) крупных помещиков.
Печальна, неприглядна была жизнь русского народа в конце четырнадцатого столетия; но она скрашивалась светлою надеждою на скорое освобождение от тяжелого татарского ига. После Димитрия Донского надежда эта уже не казалась никому несбыточной мечтой. Куликовская битва была великим событием для русского народа: после нее у русских прибыло смелости настолько, насколько убыло ее у татар. Битва эта была блестящей пробой соединения русских сил. Сами ханы, на беду себе, не понимая, конечно, этого, помогли усилиться московским князьям и начать то «собирание Русской земли», которое сделало ее могучею, дало ей силы справиться с сильными врагами.
Две великие задачи обозначились ясно для потомков Ивана Калиты и Димитрия Донского: первая – довершить собирание Русской земли, вторая – покончить с позорным татарским владычеством. Выяснилась уже и третья великая задача – борьба не на жизнь, а на смерть с Литвою, которая, пользуясь бедствиями Русской земли во времена татарщины, завладела многими русскими областями, окрепла, усилилась и постоянно грозила бедой Москве.
Много тяготы и труда пришлось еще вынести русскому народу, много крови пролить, чтобы выполнить эти задачи. Для князей московских ратное дело долгое время должно было быть самым важным.
Во время татарского владычества русское военное искусство сильно изменилось. Прежде русские князья во время своих усобиц и борьбы с половцами действовали обыкновенно небольшими отрядами, а теперь в борьбе с татарскими полчищами пришлось выставлять огромные ополчения. Постоянного войска, кроме небольшой княжеской дружины, не было. Собиралось оно только в случае надобности. По примеру татар русская рать делилась на тысячи, сотни, десятки.
Конница составляла главную часть войска. В древности русские дружинники и воины вооружались подобно норманнам, а в XV в. в военном деле многое заимствовано было у татар. Конский убор был тот же, что у татар. Кривые татарские сабли, стали заменять мало-помалу прежние мечи. Кроме сабель, наступательным оружием служили самострелы, луки, различного вида копья, секиры и палицы. Хотя и упоминается в летописи об огнестрельном оружии при Димитрии Донском, но вошло оно в общее употребление позже. Охранительные доспехи были очень разнообразны. В старину не было одного общего для всех вооружения; каждый ратник вооружался по своим средствам и желанию. Исключение составляли только княжеские дружинники, которые, вероятно, имели хорошие и одинаковые доспехи. Щиты, шлемы, панцири, поножи, поручи должны были хорошо охранять от вражеских ударов бояр и богатых ратников, составлявших конницу. Шлемы были по виду очень разнообразны и носили разные названия (шишаки, колпаки, ерихонки, мисюрки и др.). Панцири, защищавшие туловище, были тоже весьма разнообразны: у одних воинов были простые кольчуги, у других были бахтерцы, байданы, юшманы и колонтари – это были те же кольчуги с прибавлением металлических пластинок или щитков различного вида на груди, спине и боках; у третьих были куяки, то есть кожаные или суконные рубахи, на которых были прикреплены металлические бляхи различного вида. Полное и хорошее вооружение стоило очень дорого и поэтому было доступно немногим. Так как оно было и очень тяжелым, то для пешего воина не годилось. Бедняки часто довольствовались только тегиляями – это были толстые, набитые пенькой и простеганные кафтаны, в толще которых клали куски железа и обломки старого вооружения. На голову такие воины надевали вместо желанных шлемов сходные с тегиляями толстые, набитые пенькой колпаки. Вооруженные подобным образом воины были очень неуклюжи на вид, но довольно хорошо защищены от стрел и сабельных ударов. Сами названия различных частей русского вооружения в конце XV в. показывают, что оно было заимствовано от татар и других восточных народов.
В следующее лето явился от хана сановник с отрядом воинов в 70 человек и от имени хана потребовал, чтобы русские князья, как его подданные, ехали немедленно в Орду. Требование это поразило всех князей как громом: неужели, думали они, напрасно лилась русская кровь на Куликовом поле и все пойдет по-старому?! Мысль об этом приводила всех в негодование. Ханскому послу, доехавшему до Нижнего Новгорода, было дано знать, что великий князь не ручается за его безопасность, если он явится в Москву с отрядом своим. Побоялись татары народной ярости и уехали. Прошло еще около года: казалось, что они оставили русских в покое, но вдруг пришла тревожная весть, что татары захватили в земле Болгарской всех наших купцов и на их судах переправляются через Волгу. Затем пронесся слух, что Тохтамыш идет уже на Русскую землю и что Олег Рязанский показывает ему пути. Все это сделалось так скоро, что русские не успели и опомниться и приготовиться к отпору. Тохтамыш, видно, и рассчитывал напасть на Москву врасплох. Великий князь совещался с воеводами и с некоторыми князьями, как быть, что предпринять, но все, казалось, потеряли голову; Димитрий поехал в Переяславль, оттуда в Ростов и Кострому собирать полки.
Москва оставалась беззащитна. Тохтамыш взял уже город Серпухов и быстро шел к Москве. Пламя и дым горевших сел обозначали его путь. В Москве было полное безначалие.
Поднялся народный мятеж… Одни из москвичей хотели защищаться в Кремле, другие – спасаться бегством. Толпы народа со стен бросали камни в беглецов. Некоторые с оружием в руках стали у ворот и не пускали никого из города, творили всякие бесчинства и насилия. К счастью, нашелся опытный вождь, который прекратил смуту и водворил некоторый порядок. Это был Остей, один из литовских князей, случайно находившийся в ту пору в Москве. Он убедил москвичей выпустить из города всех искавших спасения в бегстве и затвориться в Кремле с готовыми защищаться до последней крайности.
Бояре и купцы свозили в Кремль свои пожитки и товары. Множество драгоценной церковной утвари, богослужебных книг из окрестных церквей было снесено в Кремль. Все надеялись на каменные стены его. Постройки вокруг Кремля, которыми могли воспользоваться татары, то есть весь посад, были сожжены москвичами.
23 августа появились татарские передовые отряды. Объезжали они кругом кремля, осматривали рвы и стены его. Видя малое число врагов, некоторые из москвичей храбрились, со стен ругали татар и старались всячески оскорбить их. Татары в ответ грозили русским своими саблями. Татарские отряды все подходили и подходили к Москве; к вечеру их была уже несметная сила. Приуныли тут москвичи. Некоторые из них, более благочестивые, стали готовиться к смерти, каялись в грехах, причащались…
Сначала шла перестрелка. Тучи стрел летели с той и с другой стороны. Татарские наездники носились на своих легких конях перед стенами кремля и на всем скаку били русских стрелами без промаха; их стрелки были гораздо искуснее русских. Пробовали татары взять кремль приступом, ставили лестницы и лезли на стены. Русские валили на врагов бревна, тяжелые камни, сшибали их с лестницы в ров, обдавали кипятком. Три дня пытались татары взять кремль приступом, но были отбиваемы. Летописец в первый раз говорит, что некоторые из русских били врагов из огнестрельного оружия. Большой урон потерпели татары. Увидел Тохтамыш, что силою ему города не взять: стены кремля были крепки, стенобитных машин у татар на этот раз не было, русские мужественно бились. Пустился Тохтамыш на хитрость. На четвертый день подъехали к стенам знатнейшие мурзы и от имени хана вступили в переговоры.
– Царь наш, – говорили они, – не хочет разорять своего улуса; не бойтесь ничего, выйдите только к нему с честью и дарами. Царь наш хотел наказать холопа своего Димитрия, но его тут нет. Отворите город, царь вас пожалует.
Москвичи сначала не поверили этим словам; но суздальские князья, пришедшие с Тохтамышем, клялись, что татары зла не сделают москвичам.
– Нам поверьте, – говорили суздальские князья, – мы ваши христианские князья, мы ручаемся за то, что это правда!
Быть может, они и в самом деле верили, что Тохтамыш говорил правду. Поверили на этот раз и москвичи; посоветовались между собою, как быть. Надежда на скорую помощь была плоха, долго выдержать осаду нельзя было, – порешили сдаться на милость хана.
Отворились ворота кремля, и защитники его стали выходить; впереди шел Остей; за ним несли богатые дары хану; затем следовало духовенство в полном облачении, с иконами и крестами, далее шли бояре и народ. Татары выждали, пока защитники кремля вышли из ворот, затем вдруг, как хищные звери, ринулись на них и принялись рубить саблями всех без разбору и топтать конями… Это была уже не битва, а дикая, ужасная бойня! На месте ее остались растерзанные, раздавленные трупы, втоптанные в грязь иконы, кресты, священнические ризы… Ворвались татары в кремль. Оставшаяся здесь толпа народа обезумела от страха, люди в беспамятстве метались туда и сюда, ища, где бы укрыться от диких губителей. Многие прятались в церквях. Все напрасно! Татары разбивали церковные двери, вламывались в алтари и рубили нещадно всех – и стариков, и женщин, и детей… Церковные сосуды, одежды, княжеское имущество, пожитки бояр, товары купцов, снесенные в кремль, – все было разграблено. Множество книг, собранных отовсюду в кремлевские церкви, погибло. Что не было разграблено, то было уничтожено пожаром. Татары зажгли с нескольких концов город и отступили от Москвы, насытившись дикою местью.
Ужасный вид представляли развалины Москвы!..
«Был дотоле, – говорит летописец о ней, – город великий, чудный, многолюдный! Много было в нем всякого богатства, и вот в один день все изменилось: видны только земля, пыль, пепел, множество лежащих трупов да святые церкви, разоренные, пустые и осиротелые!»
Татарские орды рыскали по всей великокняжеской области и страшно опустошили волости городов Юрьева, Звенигорода, Дмитрова, Можайска и других. Из князей русских только Владимир Андреевич Серпуховский не потерял мужества: он неожиданно ударил на сильный татарский отряд и разбил его. Эта победа и слух о том, что великий князь собрал у Костромы сильную рать, побудили Тохтамыша отступить.
Когда Димитрий вернулся на свое родное пепелище, то, по словам летописца, заплакал.
– Отцы наши, – сказал он, – не побеждали татар, но были менее нас злополучны!
Действительно, со времен Калиты до Димитрия Донского Москва не терпела такого разорения.
Тяжелое дело предстояло Димитрию. Немедленно велел он погребать тела убитых. Собрано было их на пепелище одной
Москвы до 24 тыс. А сколько убито во всей области, сколько было сгоревших, изувеченных и уведенных в неволю, – этого и сосчитать нельзя было! Кремлевские стены, башни и стены некоторых церквей были целы, и Москва могла скоро вновь обстроиться, но не скоро она могла стать многолюдным и цветущим городом.
Пришлось опять князьям ездить в Орду, искать ханской милости, пришлось по-прежнему городам и деревням русским уплачивать татарам тяжелую дань.
Димитрий Иванович умер в 1389 г., 39 лет от роду.
Пред смертью он назначил великим князем сына своего Василия, благословил его великим княжением Владимирским. Уверен был Димитрий, что ни татары уже не помешают Василию, ни другие русские князья не посмеют оспаривать великокняжеское достоинство у него.
В тяжелые годы пришлось княжить Димитрию Донскому. Два раза Московская земля при нем была страшно опустошена литовцами, потерпела ужасный татарский погром. Кроме внешних врагов были и свои русские враги. У Московского князя шла постоянная война с Тверью и Рязанью. После нашествия Тохтамыша московская рать за измену Олега сильно разорила Рязанскую область. Вражда эта долго не кончилась бы, если бы преподобный Сергий не помирил Олега с Димитрием. Сверх того пришлось Димитрию Ивановичу унимать новгородцев. Слишком уже расходилась буйная удаль новгородской вольницы: два раза ушкуйники грабили Кострому, нападали на Нижний Новгород, на Вятку, мало того – они хватали людей и продавали их иноземцам в рабство. Разбои этих повольников так озлобили всех, что 26 городов с радостью послали свои ополчения на помощь Димитрию, когда он порешил силою обуздать новгородцев. Сначала новгородцы думали было обороняться, но скоро смирились, уплатили за все убытки, понесенные купцами от новгородских разбойников, и обязались уплачивать ежегодно великому князю так называемый черный бор (подать с черных людей). Кроме бедствий от усобиц, были и другие несчастья: страшная моровая язва свирепствовала на Руси в 1363–1364 гг., так что живые не успевали хоронить мертвых. От сильных засух не раз были голодовки и падеж скота.
Печальные следствия татарского владычества уже ясно сказывались. От погромов татарских и поборов бедность, нищета и горе были повсюду. Хотя народу стало легче, когда вместо татарских сборщиков начали русские князья сами собирать дань и отвозить ее в Орду, но и князья принуждены были брать с народа своего очень много, чтобы насытить корыстолюбие ханов, их жен и ханских вельмож. Кроме прямой дани, приходилось еще установить разные налоги и поборы. За право торговли, за провоз товаров должны были платить известные налоги; собирались пошлины и с разных промыслов: с рыбных ловель, с мельниц и прочее. Со всех почти промыслов и занятий шли пошлины. Прежде до татарского нашествия этого не было: платили только дань князьям, и то небольшую. Понятно, что под владычеством татар не могли на Руси процветать ни промыслы, ни торговля.
Бедность да неволя вредили сильно и нравам: бедняки привыкли унижаться, прибегать к разным уловкам и обманам, чтобы соблюсти свои выгоды. Торговцы, платившие большие пошлины, старались купить товар за бесценок, а продать втридорога. Ремесленники, которым давали купцы слишком низкую плату за их изделия, не старались улучшить их и заботились только о том, как бы побольше да поскорее наработать товару да сбыть его как-нибудь с рук долой. Сложилось даже убеждение, что без обману ни в торговле, ни в промыслах обойтись нельзя. Безысходная нужда побуждала многих к нищенству: «ходить по миру» многим даже и здоровым людям казалось более выгодным промыслом, чем какая-либо работа. Богатство, достаток были в те времена только приманкою и для хищных татар, и для других «лихих людей». Зажиточному человеку, чтобы не накликать на себя беды какой-либо, приходилось скрывать свое имущество, прикидываться бедняком, – «с босого да нагого – взятки гладки!». В те злосчастные годы привыкли люди жить кое-как, перебиваться изо дня в день, не заглядывать в неверное будущее, – являлась беспечность, привычка жить на авось. Но недаром говорит пословица: «Нужда слабого мнет, а в крепком волю кует». Мы видели уже, какие сильные духом подвижники являлись в те тяжелые времена. И между теми, которые не уходили от мирской жизни, немало было людей сильных, крепких волею. Среди всяких бед и невзгод складывались нравы русского народа и свойства: сметливость, находчивость, изворотливость и та необычайная выносливость, которая и до сих пор удивляет иноземцев в русском человеке. «Голь на выдумки хитра», «Нужда научит калачи есть» – говорит наш народ в своих пословицах. Научился он посмеиваться, хоть иной раз и горько, над своим горем-злосчастьем. «Наготы, босоты изувешены шесты; холоду да голоду амбары полны», «Шапка волосяная, рукавицы своекожаные» – говорил народ в пословицах о своей бедности.
Не только в народе была бедность, была она и в других сословиях; таких богатых людей, какие встречаются в наше время, тогда и в помине не было. Даже и князья того времени были не богаче нынешних (т. е. конца XIX в.) крупных помещиков.
Печальна, неприглядна была жизнь русского народа в конце четырнадцатого столетия; но она скрашивалась светлою надеждою на скорое освобождение от тяжелого татарского ига. После Димитрия Донского надежда эта уже не казалась никому несбыточной мечтой. Куликовская битва была великим событием для русского народа: после нее у русских прибыло смелости настолько, насколько убыло ее у татар. Битва эта была блестящей пробой соединения русских сил. Сами ханы, на беду себе, не понимая, конечно, этого, помогли усилиться московским князьям и начать то «собирание Русской земли», которое сделало ее могучею, дало ей силы справиться с сильными врагами.
Две великие задачи обозначились ясно для потомков Ивана Калиты и Димитрия Донского: первая – довершить собирание Русской земли, вторая – покончить с позорным татарским владычеством. Выяснилась уже и третья великая задача – борьба не на жизнь, а на смерть с Литвою, которая, пользуясь бедствиями Русской земли во времена татарщины, завладела многими русскими областями, окрепла, усилилась и постоянно грозила бедой Москве.
Много тяготы и труда пришлось еще вынести русскому народу, много крови пролить, чтобы выполнить эти задачи. Для князей московских ратное дело долгое время должно было быть самым важным.
Во время татарского владычества русское военное искусство сильно изменилось. Прежде русские князья во время своих усобиц и борьбы с половцами действовали обыкновенно небольшими отрядами, а теперь в борьбе с татарскими полчищами пришлось выставлять огромные ополчения. Постоянного войска, кроме небольшой княжеской дружины, не было. Собиралось оно только в случае надобности. По примеру татар русская рать делилась на тысячи, сотни, десятки.
Конница составляла главную часть войска. В древности русские дружинники и воины вооружались подобно норманнам, а в XV в. в военном деле многое заимствовано было у татар. Конский убор был тот же, что у татар. Кривые татарские сабли, стали заменять мало-помалу прежние мечи. Кроме сабель, наступательным оружием служили самострелы, луки, различного вида копья, секиры и палицы. Хотя и упоминается в летописи об огнестрельном оружии при Димитрии Донском, но вошло оно в общее употребление позже. Охранительные доспехи были очень разнообразны. В старину не было одного общего для всех вооружения; каждый ратник вооружался по своим средствам и желанию. Исключение составляли только княжеские дружинники, которые, вероятно, имели хорошие и одинаковые доспехи. Щиты, шлемы, панцири, поножи, поручи должны были хорошо охранять от вражеских ударов бояр и богатых ратников, составлявших конницу. Шлемы были по виду очень разнообразны и носили разные названия (шишаки, колпаки, ерихонки, мисюрки и др.). Панцири, защищавшие туловище, были тоже весьма разнообразны: у одних воинов были простые кольчуги, у других были бахтерцы, байданы, юшманы и колонтари – это были те же кольчуги с прибавлением металлических пластинок или щитков различного вида на груди, спине и боках; у третьих были куяки, то есть кожаные или суконные рубахи, на которых были прикреплены металлические бляхи различного вида. Полное и хорошее вооружение стоило очень дорого и поэтому было доступно немногим. Так как оно было и очень тяжелым, то для пешего воина не годилось. Бедняки часто довольствовались только тегиляями – это были толстые, набитые пенькой и простеганные кафтаны, в толще которых клали куски железа и обломки старого вооружения. На голову такие воины надевали вместо желанных шлемов сходные с тегиляями толстые, набитые пенькой колпаки. Вооруженные подобным образом воины были очень неуклюжи на вид, но довольно хорошо защищены от стрел и сабельных ударов. Сами названия различных частей русского вооружения в конце XV в. показывают, что оно было заимствовано от татар и других восточных народов.
Княжение Василия I (1389–1425)
Усиление Москвы
С начала XIV в. Московская область все росла и росла. Как истые скопидомы, ничем не пренебрегая, ничего не упуская из виду, сколачивают себе мало-помалу достаток, так трудились и московские князья над собиранием Русской земли. Казалось, они думали только о себе, старались всякими способами захватить новые города и земли, привлечь население и забрать одного за другим всех русских князей в свои руки. Быть может, московские государи сначала и помышляли о своих лишь выгодах, но тем не менее в их руках совершалось великое дело – собирание русских сил в одно целое. Дело это стало всенародным, потому и шло так успешно. В Московской области лучше, чем где-либо на Руси, жилось мирному, промышленному люду, больше было тишины и порядка; в московских князьях народ привык видеть хороших, домовитых и расчетливых хозяев, которые себя не забывали, но и рабочих не теснили, и потому все, кому дорога была мирная, трудовая жизнь, кому ненавистны были вечные раздоры и усобицы мелких удельных князей, навлекшие столько бед на Русскую землю, – словом, все более здоровые силы тянулись к Москве и охотно отдавались под сильную руку ее князей. Над собиранием русских сил трудились не только князья: им помогали и бояре, и духовенство; но более помог сам народ, сама земля Русская. И вот Москва, как сказочный богатырь, из этой земли и набралась силой могучей.
К концу XIV в. Москва так окрепла, что Димитрий Донской попытался стряхнуть с русских плеч татарское иго. На Куликовом поле была проба соединенных русских сил. Оказалось, что уже можно брать верх над
Ордою, но совсем покончить с нею было еще невмочь. Надо было еще подождать, еще понабраться силой.
В 1389 г. начал княжить сын Донского – Василий Димитриевич. Год спустя после того, как ханский посол посадил его на великое княжение, он уже едет в Орду, чтобы «примыслить» новые области. Приняли его в Орде так радушно и с такой честью, какой еще никто из русских не видывал, – словно не данник, а приятель и союзник приехал к хану. Дело в том, что хану в ту пору нужен был сильный и надежный союзник. Василию это было на руку; он уладил свои дела в Орде – купил у хана ярлык на Нижегородское княжество, несмотря на то что там был свой князь – Борис Константинович.
Борис, когда проведал, какая напасть готовится ему, созвал своих бояр, напоминал им о крестном целовании, умолял их верою и правдою постоять за него.
– Не печалься, господин князь, все мы тебе верны, готовы за тебя головы свои сложить и кровь пролить! – утешал Бориса старший из его бояр – Василий Румянец, утешал, а сам уже вел тайные переговоры с Василием Димитриевичем о выдаче ему своего князя: сильна была московская корысть – тянула к себе отовсюду служилых людей и бояр!
Возвращаясь из Орды, Василий отправил вперед в Нижний [Новгород] ханского посла со своими боярами. Борис хотел затворить перед ними городские ворота и не впускать их в город.
– Господин князь, – стал его уговаривать Румянец, – посол ханский и московские бояре едут сюда, чтобы скрепить с тобою мир и любовь, а ты ищешь вражды.
Впусти их в город. Что они тебе сделают? Мы все с тобою.
Въехали бояре московские в город и тотчас приказали ударить в колокола. Собрался народ. Ему громогласно было объявлено, что с этой поры Нижний принадлежит московскому великому князю.
Озадаченный Борис поспешно сзывает своих бояр.
– Господа мои и братья, милая дружина, – умолял он, – вспомните крестное целование ваше, не выдавайте меня врагам!
Напрасны были мольбы.
– Не надейся на нас, – сказал изменник Румянец, – мы уже не твои и не с тобою, а на тебя!
Нашлось и кроме Румянца много доброхотов Москвы. Бориса схватили. Народ тоже, как видно, не прочь был подчиниться великому князю. Скоро он сам прибыл в Нижний и посадил здесь своего наместника, а князя Бориса, жену его, детей и сторонников его велел разослать по разным городам и держать под стражей.
Так примыслил себе Василий Димитриевич Нижний Новгород; по тому же ярлыку приобрел он Городец, Муром, Мещеру и Тарусу.
Дело не обошлось, впрочем, без борьбы: племянники Бориса и сыновья его добивались своей отчины, вербовали себе шайки бродячих татар и нападали на московские владения. Это была уже не война, а разбойничьи внезапные набеги.
Василий I Дмитриевич. Миниатюра из «Царского титулярника». 1672 г.
Хищники-татары беспощадно опустошали русские земли, творили всюду страшные зверства. Так, например, рассказывают о таком случае в 1411 г.: татары и дружина Даниила Борисовича подкрались к городу Владимиру в ту пору, когда все жители спали, захватили городское стадо, взяли посады и сожгли их, множество людей избили. В соборной церкви заперся священник. Он собрал сколько мог драгоценных церковных вещей, спрятал все это в церкви, скрыл здесь и нескольких человек, а сам стал со слезами молиться перед образом Богородицы. Татары прискакали к церкви, стали кричать, чтобы ее отперли. Священник стоит неподвижно и молится… Татары разбили дверь, ворвались в собор, содрали ризы с икон, ограбили всю церковь, а священника стали пытать, добиваясь, где у него спрятана казна и люди: ставили его на раскаленную сковороду, втыкали щепы под ногти, кожу сдирали, – священник не вымолвил ни слова. Тогда привязали его к лошадиному хвосту, и несчастный погиб мучительной смертью. Весь город после этого был пожжен и разграблен; жителей погнали в плен. Всего награбленного татары взять с собой не могли; чего не могли унести, складывали в кучи и жгли. Деньги делили между собой мерками. Колокола от пожара растопились. Город и окрестности наполнились трупами.
От таких внезапных разбойничьих набегов татар обороняться было очень трудно, и долго еще Русская земля страдала от них.
Попытался было Василий Димитриевич завладеть Двинскими землями, принадлежавшими Новгороду, но это не удалось ему. Зато Псков он прибрал к рукам; псковитяне стали с той поры принимать к себе князей по указанию великого князя московского. В Тверской области в это время начались смуты и усобицы между родичами, мелкими удельными князьями. Василий Димитриевич не преминул бы, конечно, воспользоваться этим и подчинить себе Тверь; но в ту пору ему было не до того.
К концу XIV в. Москва так окрепла, что Димитрий Донской попытался стряхнуть с русских плеч татарское иго. На Куликовом поле была проба соединенных русских сил. Оказалось, что уже можно брать верх над
Ордою, но совсем покончить с нею было еще невмочь. Надо было еще подождать, еще понабраться силой.
В 1389 г. начал княжить сын Донского – Василий Димитриевич. Год спустя после того, как ханский посол посадил его на великое княжение, он уже едет в Орду, чтобы «примыслить» новые области. Приняли его в Орде так радушно и с такой честью, какой еще никто из русских не видывал, – словно не данник, а приятель и союзник приехал к хану. Дело в том, что хану в ту пору нужен был сильный и надежный союзник. Василию это было на руку; он уладил свои дела в Орде – купил у хана ярлык на Нижегородское княжество, несмотря на то что там был свой князь – Борис Константинович.
Борис, когда проведал, какая напасть готовится ему, созвал своих бояр, напоминал им о крестном целовании, умолял их верою и правдою постоять за него.
– Не печалься, господин князь, все мы тебе верны, готовы за тебя головы свои сложить и кровь пролить! – утешал Бориса старший из его бояр – Василий Румянец, утешал, а сам уже вел тайные переговоры с Василием Димитриевичем о выдаче ему своего князя: сильна была московская корысть – тянула к себе отовсюду служилых людей и бояр!
Возвращаясь из Орды, Василий отправил вперед в Нижний [Новгород] ханского посла со своими боярами. Борис хотел затворить перед ними городские ворота и не впускать их в город.
– Господин князь, – стал его уговаривать Румянец, – посол ханский и московские бояре едут сюда, чтобы скрепить с тобою мир и любовь, а ты ищешь вражды.
Впусти их в город. Что они тебе сделают? Мы все с тобою.
Въехали бояре московские в город и тотчас приказали ударить в колокола. Собрался народ. Ему громогласно было объявлено, что с этой поры Нижний принадлежит московскому великому князю.
Озадаченный Борис поспешно сзывает своих бояр.
– Господа мои и братья, милая дружина, – умолял он, – вспомните крестное целование ваше, не выдавайте меня врагам!
Напрасны были мольбы.
– Не надейся на нас, – сказал изменник Румянец, – мы уже не твои и не с тобою, а на тебя!
Нашлось и кроме Румянца много доброхотов Москвы. Бориса схватили. Народ тоже, как видно, не прочь был подчиниться великому князю. Скоро он сам прибыл в Нижний и посадил здесь своего наместника, а князя Бориса, жену его, детей и сторонников его велел разослать по разным городам и держать под стражей.
Так примыслил себе Василий Димитриевич Нижний Новгород; по тому же ярлыку приобрел он Городец, Муром, Мещеру и Тарусу.
Дело не обошлось, впрочем, без борьбы: племянники Бориса и сыновья его добивались своей отчины, вербовали себе шайки бродячих татар и нападали на московские владения. Это была уже не война, а разбойничьи внезапные набеги.
Василий I Дмитриевич. Миниатюра из «Царского титулярника». 1672 г.
Хищники-татары беспощадно опустошали русские земли, творили всюду страшные зверства. Так, например, рассказывают о таком случае в 1411 г.: татары и дружина Даниила Борисовича подкрались к городу Владимиру в ту пору, когда все жители спали, захватили городское стадо, взяли посады и сожгли их, множество людей избили. В соборной церкви заперся священник. Он собрал сколько мог драгоценных церковных вещей, спрятал все это в церкви, скрыл здесь и нескольких человек, а сам стал со слезами молиться перед образом Богородицы. Татары прискакали к церкви, стали кричать, чтобы ее отперли. Священник стоит неподвижно и молится… Татары разбили дверь, ворвались в собор, содрали ризы с икон, ограбили всю церковь, а священника стали пытать, добиваясь, где у него спрятана казна и люди: ставили его на раскаленную сковороду, втыкали щепы под ногти, кожу сдирали, – священник не вымолвил ни слова. Тогда привязали его к лошадиному хвосту, и несчастный погиб мучительной смертью. Весь город после этого был пожжен и разграблен; жителей погнали в плен. Всего награбленного татары взять с собой не могли; чего не могли унести, складывали в кучи и жгли. Деньги делили между собой мерками. Колокола от пожара растопились. Город и окрестности наполнились трупами.
От таких внезапных разбойничьих набегов татар обороняться было очень трудно, и долго еще Русская земля страдала от них.
Попытался было Василий Димитриевич завладеть Двинскими землями, принадлежавшими Новгороду, но это не удалось ему. Зато Псков он прибрал к рукам; псковитяне стали с той поры принимать к себе князей по указанию великого князя московского. В Тверской области в это время начались смуты и усобицы между родичами, мелкими удельными князьями. Василий Димитриевич не преминул бы, конечно, воспользоваться этим и подчинить себе Тверь; но в ту пору ему было не до того.
Нашествие Тамерлана и Едигея
В то время, когда Кипчацкая Орда, к радости русских, ослабела и разлагалась, страшная гроза чуть не обрушилась снова на Русскую землю. В Средней Азии явился новый могучий завоеватель, подобный Чингисхану, страшный своей силой и жестокостью. Это был Тимур, или Тамерлан. Этот новый «владыка мира», как называли его, сплотив в одно целое разрозненные орды татар, привел в трепет всю Азию. Все земли от Аральского моря до Персидского залива, от Кавказских гор до пустынной Аравии подпали скоро под власть Тимура.