Страница:
В.В. Прозоров
Власть и свобода журналистики
Глава 1, вводная. Обоснование спецкурса «Власть и свобода журналистики»
При чем тут Бальзак? – Откуда берется факт. – Во всем ли виновата журналистика? – Чем призвана заниматься смикология. Задачи нашего спецкурса.
При чем тут Бальзак?
Уже озаглавив книгу, я внезапно для себя обнаружил внутреннюю рифмовку ее имени с названием известного романа Бальзака «Блеск и нищета куртизанок». Созвучие символическое. Две устойчивые метафоры давно сопровождают журналистику: четвертая власть и вторая древнейшая профессия. Обе включают порядковые числительные, определяющие место нашего объекта под солнцем.
Одна метафора про «блеск», про реальную и притягательную силу властного влияния, про то, что более всего влечет юных к журналистскому образованию; другая – про развращение привычной неволей, действительную «нищету», касающуюся трудно достижимой свободы, без которой, однако, не может себя в надлежащей мере осуществить журналистика.
«Люди так легко вносят вас в позорные списки и так становятся несговорчивы, когда приходится вас оттуда вычеркивать», – глубокомысленно рассуждает куртизанка Эстер, «падшая» героиня Бальзака из упомянутого выше романа – составной части «Человеческой комедии». Журналистика как род занятий повсеместно в нашем отечестве, хотя и с массой утешительных и признательных оговорок, внесена в эти негласные списки.
Понять, до какой степени справедливы (или, напротив, чересчур пристрастны) давние и наиновейшие людские претензии к журналистике, можно, обратившись к непосредственной связи средств массовой информации и коммуникации с такими универсальными категориями, как власть и свобода…
Испокон века власть и свобода глядят друг на друга косо и подозрительно. Гармоничными их отношения могут оставаться лишь в творческом акте. Внутренняя свобода мастера впрямую соотносится с открывающимся ему пронзительным пониманием природы творчества, алгоритмов ремесла. Внутренняя свобода сообщает мастеру полноту счастливого ощущения власти в избранной сфере деятельности. Власти над богатым разнообразием трудно поддающегося превращениям рабочего материала. Власти над вероятным и благодарным потребителем созданного.
Магия свободы обусловлена самовластием творца, право имеющего. Свобода обладает свойством снимать, обходить и преодолевать запреты. Свобода упоительна и в какие-то моменты самодостаточна. Между тем без способности «властвовать собой» свобода чаще всего опасна.
Речь у нас пойдет о пользе сочетания свободы и власти в профессионально-журналистском творчестве и в его восприятии, о древней, как мир, природе властного потенциала современных СМИ.
Одна метафора про «блеск», про реальную и притягательную силу властного влияния, про то, что более всего влечет юных к журналистскому образованию; другая – про развращение привычной неволей, действительную «нищету», касающуюся трудно достижимой свободы, без которой, однако, не может себя в надлежащей мере осуществить журналистика.
«Люди так легко вносят вас в позорные списки и так становятся несговорчивы, когда приходится вас оттуда вычеркивать», – глубокомысленно рассуждает куртизанка Эстер, «падшая» героиня Бальзака из упомянутого выше романа – составной части «Человеческой комедии». Журналистика как род занятий повсеместно в нашем отечестве, хотя и с массой утешительных и признательных оговорок, внесена в эти негласные списки.
Понять, до какой степени справедливы (или, напротив, чересчур пристрастны) давние и наиновейшие людские претензии к журналистике, можно, обратившись к непосредственной связи средств массовой информации и коммуникации с такими универсальными категориями, как власть и свобода…
Испокон века власть и свобода глядят друг на друга косо и подозрительно. Гармоничными их отношения могут оставаться лишь в творческом акте. Внутренняя свобода мастера впрямую соотносится с открывающимся ему пронзительным пониманием природы творчества, алгоритмов ремесла. Внутренняя свобода сообщает мастеру полноту счастливого ощущения власти в избранной сфере деятельности. Власти над богатым разнообразием трудно поддающегося превращениям рабочего материала. Власти над вероятным и благодарным потребителем созданного.
Магия свободы обусловлена самовластием творца, право имеющего. Свобода обладает свойством снимать, обходить и преодолевать запреты. Свобода упоительна и в какие-то моменты самодостаточна. Между тем без способности «властвовать собой» свобода чаще всего опасна.
Речь у нас пойдет о пользе сочетания свободы и власти в профессионально-журналистском творчестве и в его восприятии, о древней, как мир, природе властного потенциала современных СМИ.
Откуда берется факт
Нас будет занимать многозначный смысл непрестанно тиражируемой, от постоянного употребления давно уже стершейся и бесконечно усталой метафоры власть СМИ. Нас будет интересовать реальная ощутимость этой власти и с точки зрения производителей медиапродукции – журналистов, и с точки зрения ее вероятных получателей – читателей, зрителей, слушателей, пользователей, критиков-профессионалов, педагогов в сфере медиаобразования.
Подобный бифокальный взгляд на властную энергию СМИ-продукта позволяет сосредоточиться на таких слабо пока отрефлексированных областях медианауки, как журналистская поэтика, журналистская критика и медиаграмотность. Современные СМИ по-хозяйски расположились на обширных просторах политики, экономики, культуры, общественной жизни. Вот почему печать, электронные СМИ, а теперь и сетевая журналистика{1} – предмет пристальной опеки, контроля, неусыпного и пристрастного внимания законодательной, исполнительной и судебной структур.
Первым трем властям очень хочется иметь СМИрные массмедиа. Для непослушных наготове стесняющие свободные телодвижения СМИрительные одежки. Журналистику в наше время обхаживают и одновременно презирают и ненавидят. С ней судятся и расправляются. Ее прилюдно и тайком наказывают. Самых неуживчивых представителей опасного ремесла хладнокровно отстреливают. В отношении к журналистике одна только привилегия отнята: с ней не могут не считаться.
Журналистику как только не величают: продажной и грязной, рептильной, отважной, преступной и гнусной, честной, бесстрашной… Характеризуют всеми цветами радуги… Под сомнение ставят лишь определения, более чем желанные для самой журналистики: независимая и свободная {2}.
Журналистика (газета, журнал, радио, телевидение, новейшие сетевые версии) обладает действительной властью над душами и умами массовых потребителей. Мало того, она создает завораживающую иллюзию сиюминутного и калейдоскопического соучастия каждого потребителя СМИ в делах планеты. Сама планета наша давно уже стала, в духе шекспировской метафоры, «новым глобальным театром» (Герберт Маршалл Маклюэн – M. McLuhan), где каждый в нескончаемом информационном процессе-потоке играет свою роль – зрителя, актера, продюсера, режиссера – ведущего или ведомого. «Глобальная деревня, описанная Маршаллом Маклюэном еще в 1960-е, уже построена»[1].
Бесконечное озорство игровых и ролевых превращений заключено в самой природе современных СМИ. Журналистика исполняет сегодня многие из обязанностей, которые совсем еще недавно, в эру Гутенберга, приходились на долю «художественной литературы», «изящной словесности», «поэзии», «искусства слова», «театра» и т. п. Телевидение, например, давно уже стало для нас «предметом первой необходимости» (Владимир Саппак), все заметнее уступая, однако, свое место Интернету.
Текст СМИ не только повествует о случившемся (или случающемся), но в первую очередь усердно, старательно лепит сам новостной факт, окрашивая его в привлекательные для массового заглатывания вкусовые цвета.
Любой факт, выбранный журналистом, редакцией или агентством из общих и нескончаемых информационных потоков, уже самим фактом выбора и предпочтения наделяется определенным (часто – очень существенным) интерпретационным смыслом. Пребывавший до того момента в тени факт тут же обретает особую событийную функцию: пусть и на короткое время, но он подчеркивается, ставится в центр внимания, осматривается с разных сторон; другие факты из того же и многих иных одновременно льющихся потоков оказываются на отчетливой периферии, покорно безмолвствуют.
Меченый факт сам по себе уже ценностно выпечен, основательно определен и выпячен: он с нами, он – в нас, он – в общем кругозоре (при любом к нему отношении). И тем более мне, зрителю, читателю и слушателю, важно, чтобы журналист, во-первых, отбирал факты осмысленно и честно и, во-вторых, не спешил навязывать свои мысли-мнения по поводу увиденного и услышанного, но по возможности беспристрастно и многосторонне являл бы случившееся событие, чтобы дал мне хотя бы крохотный шанс самому относительно свободно разобраться в происходящем. Потребуется его соучастие – подключусь к проблемно-аналитическим разборам и подсказкам. И в том, и в другом случае – я сам…
Подобный бифокальный взгляд на властную энергию СМИ-продукта позволяет сосредоточиться на таких слабо пока отрефлексированных областях медианауки, как журналистская поэтика, журналистская критика и медиаграмотность. Современные СМИ по-хозяйски расположились на обширных просторах политики, экономики, культуры, общественной жизни. Вот почему печать, электронные СМИ, а теперь и сетевая журналистика{1} – предмет пристальной опеки, контроля, неусыпного и пристрастного внимания законодательной, исполнительной и судебной структур.
Первым трем властям очень хочется иметь СМИрные массмедиа. Для непослушных наготове стесняющие свободные телодвижения СМИрительные одежки. Журналистику в наше время обхаживают и одновременно презирают и ненавидят. С ней судятся и расправляются. Ее прилюдно и тайком наказывают. Самых неуживчивых представителей опасного ремесла хладнокровно отстреливают. В отношении к журналистике одна только привилегия отнята: с ней не могут не считаться.
Журналистику как только не величают: продажной и грязной, рептильной, отважной, преступной и гнусной, честной, бесстрашной… Характеризуют всеми цветами радуги… Под сомнение ставят лишь определения, более чем желанные для самой журналистики: независимая и свободная {2}.
Журналистика (газета, журнал, радио, телевидение, новейшие сетевые версии) обладает действительной властью над душами и умами массовых потребителей. Мало того, она создает завораживающую иллюзию сиюминутного и калейдоскопического соучастия каждого потребителя СМИ в делах планеты. Сама планета наша давно уже стала, в духе шекспировской метафоры, «новым глобальным театром» (Герберт Маршалл Маклюэн – M. McLuhan), где каждый в нескончаемом информационном процессе-потоке играет свою роль – зрителя, актера, продюсера, режиссера – ведущего или ведомого. «Глобальная деревня, описанная Маршаллом Маклюэном еще в 1960-е, уже построена»[1].
Бесконечное озорство игровых и ролевых превращений заключено в самой природе современных СМИ. Журналистика исполняет сегодня многие из обязанностей, которые совсем еще недавно, в эру Гутенберга, приходились на долю «художественной литературы», «изящной словесности», «поэзии», «искусства слова», «театра» и т. п. Телевидение, например, давно уже стало для нас «предметом первой необходимости» (Владимир Саппак), все заметнее уступая, однако, свое место Интернету.
Текст СМИ не только повествует о случившемся (или случающемся), но в первую очередь усердно, старательно лепит сам новостной факт, окрашивая его в привлекательные для массового заглатывания вкусовые цвета.
Любой факт, выбранный журналистом, редакцией или агентством из общих и нескончаемых информационных потоков, уже самим фактом выбора и предпочтения наделяется определенным (часто – очень существенным) интерпретационным смыслом. Пребывавший до того момента в тени факт тут же обретает особую событийную функцию: пусть и на короткое время, но он подчеркивается, ставится в центр внимания, осматривается с разных сторон; другие факты из того же и многих иных одновременно льющихся потоков оказываются на отчетливой периферии, покорно безмолвствуют.
Меченый факт сам по себе уже ценностно выпечен, основательно определен и выпячен: он с нами, он – в нас, он – в общем кругозоре (при любом к нему отношении). И тем более мне, зрителю, читателю и слушателю, важно, чтобы журналист, во-первых, отбирал факты осмысленно и честно и, во-вторых, не спешил навязывать свои мысли-мнения по поводу увиденного и услышанного, но по возможности беспристрастно и многосторонне являл бы случившееся событие, чтобы дал мне хотя бы крохотный шанс самому относительно свободно разобраться в происходящем. Потребуется его соучастие – подключусь к проблемно-аналитическим разборам и подсказкам. И в том, и в другом случае – я сам…
Не стойте только над душой,
Над ухом не дышите.
Во всем ли виновата журналистика?
Мир окружающей нас и проникающей в нас реальности и мир СМИ давно уже взаимообратимы. Отсюда невероятная, далеко еще не осмысленная, хотя и постоянно декларируемая ответственность СМИ за все, что происходит в разноголосом сообществе ее немереной и ей (жадно, трепетно, чутко, отзывчиво; нехотя, небрежно, снисходительно, недоверчиво) внимающей аудитории. В осознании меры этой ответственности – сила журналистики.
Известно, что явные или тайные объятия с властью и бизнесом – верный знак профессионального бездорожья. Не случайно журналистов (кто с ненавистью, а кто и с полным расположением и пониманием их действительно благородной роли) называют цепными псами (а стало быть, заступниками, защитниками, слугами и верными друзьями) общества. Очень часто, однако, мы замечаем, как (продолжим расхожую метафору) сотрудники СМИ скулят, рычат, огрызаются, заливистым лаем оглашают округу, выступая при этом не от общественного имени, но по заказу своих непосредственных власть имеющих хозяев. Говорят, над ними довлеет проклятый пиар (PR). Истинный, нормальный – честный – пиар («связи с общественностью») в этом не повинен: он нужен, чтобы сущее в этом информационно взбаламученном и перенасыщенном мире оказалось реально зримым, видимым и замеченным.
На деле прикормленная медиауслуга – это и не журналистика, и не пиар. Вернее сказать: это подлая и черная журналистика и одновременно гадкий и грязный пиар… «Во всем виновата журналистика!» – такое с виду нехитрое умозаключение часто используется (далеко не всегда в целях исключительно спекулятивных) политиками разной ориентации, представителями властных структур и массовыми потребителями журналистской продукции. Общественные грозы, беды, волнения – всему виной проклятая журналистика. Масштабные жизненные неурядицы, социальные и даже природные катаклизмы, неправедные действия противоборствующих сил на земле – все это журналисты раздувают, из тихо жужжащих мух лихо сотворяя нелепых слонов и жирных уток…
Знаменательна распространившаяся в современном российском обществе речевая практика многочисленных (преимущественно порицательных) эмоциональных оценок и характеристик, которыми отечественные средства массовой информации и коммуникации и их продукция награждаются в самой печати и которые охотно поддерживаются многоголосой аудиторией читателей, слушателей, зрителей.
Как показывают наши наблюдения над многочисленными и привычными отзывами последних лет о журналистской работе, широкое (в самой прессе и в распространенных устных высказываниях) хождение среди глаголов, выражающих властную природу современных электронных и печатных СМИ, имеют слова-понятия главным образом отчетливого негативно-оценочного свойства.
Так, в классах глаголов речевого общения и физического воздействия на объект самые частотные слова с отрицательной коннотацией, характеризующие власть печати, радио, телевидения над аудиторией, – «врать», «лгать», «льстить», «набрасываться», «обрывать», «оговаривать», «порочить», «славословить», «злословить», «плести» (вздор, чепуху), «клеветать», «передергивать», «отравлять».
В классе глаголов поступка и поведения по отношению к СМИ очень часто употребляются слова «грубить», «дурачить», «обманывать», «паясничать», «прислуживаться», «скандалить», «суетиться», «угодничать», «фальшивить», «хамить».
Среди глаголов звучания и приведения в эмоциональное состояние, которыми негативно аттестуется характер радио– и телевещания, нередко встречаются «кричать», «трещать», «хрипеть»; «дразнить», «злить», «конфузить», «оскорблять», «страшить».
Несть числа обидным зоологическим уподоблениям: «моськи», «мартышки», «шавки», существа, испускающие «комариный писк», «мухи навозные», «шакалы зловонные», «стервятники», «вороны, слетающие на мертвечину», «индюки самодовольные», «тетерева токующие», «сороки», «акулы пера» (последнее, впрочем, употребляется и без всякой обиды и очень часто как вполне нейтральная и даже чуть ли не положительная, озорная самоаттестация?!).
Все это примеры из российской прессы последнего десятилетия. Сильно же надо разъярить критиков-ругателей, чтоб допустить их до таких уподоблений! О журналисте нашего времени часто говорят и пишут с нескрываемой брезгливостью: он охотник за скандалами и большими деньгами, он папарацци (имеется в виду Папарацци Голый – один из героев фильма Федерико Феллини «Сладкая жизнь», настырный фоторепортер, хамоватый фотоподглядыватель, назойливый искатель сенсаций).
Американские критики прессы (прежде всего электронных СМИ) в середине XX в. обращали уже внимание на то, что «у слушателя есть только мнимый выбор между программами: в какой-то определенный момент он выбирает не между программой о культуре и комедией, а между двумя очень похожими комедиями. Критики также высказывали возражения по поводу преобладания развлекательных программ над серьезными и по поводу низкого качества предлагаемого развлечения. Другие критики отмечали, что при обсуждении общественных проблем радио и телевидение делают явный выбор в пользу консервативных обозревателей, избегая настоящей и полнокровной дискуссии. У телевидения к тому же был замечен дополнительный недостаток: при составлении телевизионных программ делается слишком большой упор на преступность и насилие»[2].
Вот почему «не так уж странно, что литераторы самых разных стран и культур свои повести и рассказы о журналистах называют “Враги общества”, “Храм сатаны”, “Вторая древнейшая профессия”, если журналисты и сами нередко обнаруживают в себе помимо обычных человеческих достоинств и недостатков гремучую смесь продажности и самовосхищения»[3].
В современном романе Барбары Делински «Озерные новости», романе со счастливым концом, повествуется о том, как бесцеремонно вторгаются американские репортеры-профи в частную жизнь не подозревающей об их происках героини. Диковинного нервного напряжения стоит жертве журналистского насилия это вторжение. Со зловещей силой порушены торжественно декларируемые права человека. Главный герой романа Джон Киплинг собирается написать книгу, посвященную «большой проблеме – власти средств массовой информации, их способности уничтожить человека»[4].
СМИ могут все – истина эта миллионократно подтверждена и доказана. Избыточная свобода, а иными словами, профессиональная безответственность и бесцеремонность ведут к явному превышению социальных полномочий СМИ. В этих случаях журналистика превращается в опаснейший ингредиент современной жизни.
Тема – из разряда непреходящих, этическая по преимуществу. Но в основании ее – властно-образные функции СМИ, их внутренние аспекты, скрытые готовности-возможности и постоянно востребуемые структурно-поэтические ресурсы воздействия на аудиторию.
В подкладке приведенных выше вполне справедливых или избыточно строгих, прямодушных или лукавых приговоров различима хитроумная ли, наивная, праведная, но констатация одной и той же объективной истины: СМИ – власть, СМИ реально вмешиваются в нашу повседневную жизнь, СМИ обладают способностью контролировать наше сознание, манипулировать им. Но важно при этом понять, что в наших силах противиться или поддаваться подобному контролю. Для этого необходимо отчетливое понимание природы журналистского всевластия. Природа эта имеет очень древние корни, и мы попробуем их впервые разглядеть и осмыслить, чтобы лучше понять одну из самых главных составляющих нашего быта и бытия – разнообразную продукцию журналистского творчества.
Известно, что явные или тайные объятия с властью и бизнесом – верный знак профессионального бездорожья. Не случайно журналистов (кто с ненавистью, а кто и с полным расположением и пониманием их действительно благородной роли) называют цепными псами (а стало быть, заступниками, защитниками, слугами и верными друзьями) общества. Очень часто, однако, мы замечаем, как (продолжим расхожую метафору) сотрудники СМИ скулят, рычат, огрызаются, заливистым лаем оглашают округу, выступая при этом не от общественного имени, но по заказу своих непосредственных власть имеющих хозяев. Говорят, над ними довлеет проклятый пиар (PR). Истинный, нормальный – честный – пиар («связи с общественностью») в этом не повинен: он нужен, чтобы сущее в этом информационно взбаламученном и перенасыщенном мире оказалось реально зримым, видимым и замеченным.
На деле прикормленная медиауслуга – это и не журналистика, и не пиар. Вернее сказать: это подлая и черная журналистика и одновременно гадкий и грязный пиар… «Во всем виновата журналистика!» – такое с виду нехитрое умозаключение часто используется (далеко не всегда в целях исключительно спекулятивных) политиками разной ориентации, представителями властных структур и массовыми потребителями журналистской продукции. Общественные грозы, беды, волнения – всему виной проклятая журналистика. Масштабные жизненные неурядицы, социальные и даже природные катаклизмы, неправедные действия противоборствующих сил на земле – все это журналисты раздувают, из тихо жужжащих мух лихо сотворяя нелепых слонов и жирных уток…
Знаменательна распространившаяся в современном российском обществе речевая практика многочисленных (преимущественно порицательных) эмоциональных оценок и характеристик, которыми отечественные средства массовой информации и коммуникации и их продукция награждаются в самой печати и которые охотно поддерживаются многоголосой аудиторией читателей, слушателей, зрителей.
Как показывают наши наблюдения над многочисленными и привычными отзывами последних лет о журналистской работе, широкое (в самой прессе и в распространенных устных высказываниях) хождение среди глаголов, выражающих властную природу современных электронных и печатных СМИ, имеют слова-понятия главным образом отчетливого негативно-оценочного свойства.
Так, в классах глаголов речевого общения и физического воздействия на объект самые частотные слова с отрицательной коннотацией, характеризующие власть печати, радио, телевидения над аудиторией, – «врать», «лгать», «льстить», «набрасываться», «обрывать», «оговаривать», «порочить», «славословить», «злословить», «плести» (вздор, чепуху), «клеветать», «передергивать», «отравлять».
В классе глаголов поступка и поведения по отношению к СМИ очень часто употребляются слова «грубить», «дурачить», «обманывать», «паясничать», «прислуживаться», «скандалить», «суетиться», «угодничать», «фальшивить», «хамить».
Среди глаголов звучания и приведения в эмоциональное состояние, которыми негативно аттестуется характер радио– и телевещания, нередко встречаются «кричать», «трещать», «хрипеть»; «дразнить», «злить», «конфузить», «оскорблять», «страшить».
Несть числа обидным зоологическим уподоблениям: «моськи», «мартышки», «шавки», существа, испускающие «комариный писк», «мухи навозные», «шакалы зловонные», «стервятники», «вороны, слетающие на мертвечину», «индюки самодовольные», «тетерева токующие», «сороки», «акулы пера» (последнее, впрочем, употребляется и без всякой обиды и очень часто как вполне нейтральная и даже чуть ли не положительная, озорная самоаттестация?!).
Все это примеры из российской прессы последнего десятилетия. Сильно же надо разъярить критиков-ругателей, чтоб допустить их до таких уподоблений! О журналисте нашего времени часто говорят и пишут с нескрываемой брезгливостью: он охотник за скандалами и большими деньгами, он папарацци (имеется в виду Папарацци Голый – один из героев фильма Федерико Феллини «Сладкая жизнь», настырный фоторепортер, хамоватый фотоподглядыватель, назойливый искатель сенсаций).
Американские критики прессы (прежде всего электронных СМИ) в середине XX в. обращали уже внимание на то, что «у слушателя есть только мнимый выбор между программами: в какой-то определенный момент он выбирает не между программой о культуре и комедией, а между двумя очень похожими комедиями. Критики также высказывали возражения по поводу преобладания развлекательных программ над серьезными и по поводу низкого качества предлагаемого развлечения. Другие критики отмечали, что при обсуждении общественных проблем радио и телевидение делают явный выбор в пользу консервативных обозревателей, избегая настоящей и полнокровной дискуссии. У телевидения к тому же был замечен дополнительный недостаток: при составлении телевизионных программ делается слишком большой упор на преступность и насилие»[2].
Вот почему «не так уж странно, что литераторы самых разных стран и культур свои повести и рассказы о журналистах называют “Враги общества”, “Храм сатаны”, “Вторая древнейшая профессия”, если журналисты и сами нередко обнаруживают в себе помимо обычных человеческих достоинств и недостатков гремучую смесь продажности и самовосхищения»[3].
В современном романе Барбары Делински «Озерные новости», романе со счастливым концом, повествуется о том, как бесцеремонно вторгаются американские репортеры-профи в частную жизнь не подозревающей об их происках героини. Диковинного нервного напряжения стоит жертве журналистского насилия это вторжение. Со зловещей силой порушены торжественно декларируемые права человека. Главный герой романа Джон Киплинг собирается написать книгу, посвященную «большой проблеме – власти средств массовой информации, их способности уничтожить человека»[4].
СМИ могут все – истина эта миллионократно подтверждена и доказана. Избыточная свобода, а иными словами, профессиональная безответственность и бесцеремонность ведут к явному превышению социальных полномочий СМИ. В этих случаях журналистика превращается в опаснейший ингредиент современной жизни.
Тема – из разряда непреходящих, этическая по преимуществу. Но в основании ее – властно-образные функции СМИ, их внутренние аспекты, скрытые готовности-возможности и постоянно востребуемые структурно-поэтические ресурсы воздействия на аудиторию.
В подкладке приведенных выше вполне справедливых или избыточно строгих, прямодушных или лукавых приговоров различима хитроумная ли, наивная, праведная, но констатация одной и той же объективной истины: СМИ – власть, СМИ реально вмешиваются в нашу повседневную жизнь, СМИ обладают способностью контролировать наше сознание, манипулировать им. Но важно при этом понять, что в наших силах противиться или поддаваться подобному контролю. Для этого необходимо отчетливое понимание природы журналистского всевластия. Природа эта имеет очень древние корни, и мы попробуем их впервые разглядеть и осмыслить, чтобы лучше понять одну из самых главных составляющих нашего быта и бытия – разнообразную продукцию журналистского творчества.
Чем призвана заниматься смикология. Задачи нашего спецкурса
Чтобы лучше понять существо предмета, следует сосредоточенно вникнуть в живой и подвижный круг понятий, которыми мы пробуем обозначить его и осмыслить.
Тема нашего спецкурса предполагает обращение к «власти» и «свободе». Вот почему нас в первую очередь занимают те многоуровневые семантические оттенки понятия «власть», которые связаны с механизмом влияния СМИ на потребителя, с властной природой СМИ, с их способностью управлять, подчинять, распоряжаться. Распоряжаться нашим временем и доверием к авторитету пропечатанного и звучащего слова, движущейся «картинки».
В метафорическом словосочетании «власть СМИ» (при всей его тривиальности) первое составляющее власть – направленное и действенное по своим результатам влияние современного общественно-культурного журналистского института на человека, на социум. Разумеется, СМИ не единственны в своем воздействии на человека[5]. Они господствуют в сложном сцеплении с другими социальными институтами (повседневное общение между людьми, профессионально-корпоративные связи и отношения, семья, школа, церковь). И союз этот далеко не всегда органичен. Часто в нем совмещены взаимоисключающие компоненты… Но верно и то, что если СМИ оказываются способными «начальствовать» над нами, значит, есть у них такие мощные ресурсы управления, которые позволяют денно и нощно осуществлять свою целесообразную власть.
Что это за внутренние ресурсы журналистской власти? Какова их природа? Как по-разному они обнаруживают себя в печатной журналистике, на радио и телевидении, в мировой паутине? Каким образом поддерживается магнетизм воздействия СМИ на человека читающего, слушающего, смотрящего? Чем реально (в пределах цивилизованной нормы) может и должна быть ограничена свобода журналистики? Ответы на эти вопросы способны повлиять на распространенные представления о том, как работают СМИ, как оказывают свое непрерывное воздействие на огромные аудитории, на каждого из нас.
В зарубежной и отечественной науке о журналистике (или, назовем ее так, СМИКологии, включая в аббревиатуру не только массовую информацию, но и массовую коммуникацию) особенно активно и изощренно развита ценностно-прагматическая, рецептурно-практическая составляющая (как добывать новости, как обрабатывать и доставлять до гипотетического получателя информацию и многое другое). Интенсивно развивается и рядоположно-описательная, регистрационная систематика и аналитика (разновидности журналистских функций, исторические типы журналистики, массово-коммуникационные средства журналистики, многообразие жанров печатных и электронных СМИ и др.).
Относительно реже в нынешней смикологии мы встречаемся со специальными работами, посвященными целостно-объяснительным подходам к действенной природе современных СМИ. Автор одной из таких содержательных работ под «информацией» в общефилософском и металингвистическом толковании предлагает понимать «совокупность непроявленных, потенциальных и развернутых, проявленных, реальных смыслов»[6]. Нас же более всего интересует момент или, лучше сказать, процесс перехода смыслов непроявленных, потенциальных в смыслы развернутые. Информация превращается – усилиями коллективно-авторской, творческой и технологической среды – в «вещь для нас», в явленный потребителям журналистский продукт.
Известно, «что всякий текст (в особенности художественный) содержит в себе то, что мы предпочли бы называть образом аудитории и что этот образ аудитории активно воздействует на реальную аудиторию, становясь для нее некоторым нормирующим кодом»[7]. Образ вероятной аудитории, оказывающий властное воздействие на аудиторию реальную, заключен и в массмедийном тексте.
В спецкурсе намечаются подходы к мало разработанной пока общей поэтике СМИ, обсуждаются коммуникативные готовности основных разновидностей современной журналистики – печатной периодики, радио, телевидения, Интернет-журналистики. Влияние современной журналистики на общественное (и личное, индивидуальное!) сознание столь значительно, что в конечном счете, обсуждая вопросы поэтики СМИ, мы неизбежно выходим на простор вечно живых и трудно осуществимых забот профессиональной этики. Для журналиста «поэтика» и «этика» не только весьма сходно звучащие понятия, но и ощущающие близкое родство профессиональные категории. Понимание этого родства – ключ к журналистскому профессионализму.
Размышления о средствах массовой информации и коммуникации редко соотносятся с представлениями об их действительных целях. Спецкурс призван ориентировать нас в понимании внутреннего единства целей и средств журналистики.
Острейшую потребность в обращении к этим ключевым темам я почувствовал и осознал на самом рубеже XX и XXI столетий. И случилось это в процессе вдохновенного и трудного становления журналистской специальности на нашем филологическом факультете (теперь институте филологии и журналистики) Саратовского государственного университета.
Пользуясь случаем, благодарю моих коллег по кафедре общего литературоведения и журналистики, а также студентов и аспирантов специального семинара «Актуальное и вечное в литературе и журналистике» за сочувственное и заинтересованное отношение к нашей общей работе. Я признателен и всем моим многочисленным рецензентам, откликнувшимся на первое издание спецкурса[8] и предшествовавшие ему публикации{3}.
Непростительна ситуация, когда медиаобразование «не дает ответа» на самые волнующие вопросы будущей профессии – о ее власти и свободе, о степени родства поэтики и этики СМИ. В настоящем спецкурсе мы сообща пробуем найти эти ответы.
2. Какими привлекательными свойствами наделяется, на ваш взгляд, современная журналистика как одно из популярных университетских образовательных направлений? Продолжите следующую фразу: «В журналистику сегодня устремляются те, кто…»
3. Приходилось ли вам слышать разного рода сетования на то, что «во всем виновата журналистика». Припомните, в каких разговорных контекстах употребляются подобные «приговоры».
4. В каком нарицательном смысле используется в обыденно-речевых и публицистических контекстах имя одного из персонажей фильма Федерико Феллини «Сладкая жизнь» – Папарацци Голого?
Тема нашего спецкурса предполагает обращение к «власти» и «свободе». Вот почему нас в первую очередь занимают те многоуровневые семантические оттенки понятия «власть», которые связаны с механизмом влияния СМИ на потребителя, с властной природой СМИ, с их способностью управлять, подчинять, распоряжаться. Распоряжаться нашим временем и доверием к авторитету пропечатанного и звучащего слова, движущейся «картинки».
В метафорическом словосочетании «власть СМИ» (при всей его тривиальности) первое составляющее власть – направленное и действенное по своим результатам влияние современного общественно-культурного журналистского института на человека, на социум. Разумеется, СМИ не единственны в своем воздействии на человека[5]. Они господствуют в сложном сцеплении с другими социальными институтами (повседневное общение между людьми, профессионально-корпоративные связи и отношения, семья, школа, церковь). И союз этот далеко не всегда органичен. Часто в нем совмещены взаимоисключающие компоненты… Но верно и то, что если СМИ оказываются способными «начальствовать» над нами, значит, есть у них такие мощные ресурсы управления, которые позволяют денно и нощно осуществлять свою целесообразную власть.
Что это за внутренние ресурсы журналистской власти? Какова их природа? Как по-разному они обнаруживают себя в печатной журналистике, на радио и телевидении, в мировой паутине? Каким образом поддерживается магнетизм воздействия СМИ на человека читающего, слушающего, смотрящего? Чем реально (в пределах цивилизованной нормы) может и должна быть ограничена свобода журналистики? Ответы на эти вопросы способны повлиять на распространенные представления о том, как работают СМИ, как оказывают свое непрерывное воздействие на огромные аудитории, на каждого из нас.
В зарубежной и отечественной науке о журналистике (или, назовем ее так, СМИКологии, включая в аббревиатуру не только массовую информацию, но и массовую коммуникацию) особенно активно и изощренно развита ценностно-прагматическая, рецептурно-практическая составляющая (как добывать новости, как обрабатывать и доставлять до гипотетического получателя информацию и многое другое). Интенсивно развивается и рядоположно-описательная, регистрационная систематика и аналитика (разновидности журналистских функций, исторические типы журналистики, массово-коммуникационные средства журналистики, многообразие жанров печатных и электронных СМИ и др.).
Относительно реже в нынешней смикологии мы встречаемся со специальными работами, посвященными целостно-объяснительным подходам к действенной природе современных СМИ. Автор одной из таких содержательных работ под «информацией» в общефилософском и металингвистическом толковании предлагает понимать «совокупность непроявленных, потенциальных и развернутых, проявленных, реальных смыслов»[6]. Нас же более всего интересует момент или, лучше сказать, процесс перехода смыслов непроявленных, потенциальных в смыслы развернутые. Информация превращается – усилиями коллективно-авторской, творческой и технологической среды – в «вещь для нас», в явленный потребителям журналистский продукт.
Известно, «что всякий текст (в особенности художественный) содержит в себе то, что мы предпочли бы называть образом аудитории и что этот образ аудитории активно воздействует на реальную аудиторию, становясь для нее некоторым нормирующим кодом»[7]. Образ вероятной аудитории, оказывающий властное воздействие на аудиторию реальную, заключен и в массмедийном тексте.
В спецкурсе намечаются подходы к мало разработанной пока общей поэтике СМИ, обсуждаются коммуникативные готовности основных разновидностей современной журналистики – печатной периодики, радио, телевидения, Интернет-журналистики. Влияние современной журналистики на общественное (и личное, индивидуальное!) сознание столь значительно, что в конечном счете, обсуждая вопросы поэтики СМИ, мы неизбежно выходим на простор вечно живых и трудно осуществимых забот профессиональной этики. Для журналиста «поэтика» и «этика» не только весьма сходно звучащие понятия, но и ощущающие близкое родство профессиональные категории. Понимание этого родства – ключ к журналистскому профессионализму.
Размышления о средствах массовой информации и коммуникации редко соотносятся с представлениями об их действительных целях. Спецкурс призван ориентировать нас в понимании внутреннего единства целей и средств журналистики.
Острейшую потребность в обращении к этим ключевым темам я почувствовал и осознал на самом рубеже XX и XXI столетий. И случилось это в процессе вдохновенного и трудного становления журналистской специальности на нашем филологическом факультете (теперь институте филологии и журналистики) Саратовского государственного университета.
Пользуясь случаем, благодарю моих коллег по кафедре общего литературоведения и журналистики, а также студентов и аспирантов специального семинара «Актуальное и вечное в литературе и журналистике» за сочувственное и заинтересованное отношение к нашей общей работе. Я признателен и всем моим многочисленным рецензентам, откликнувшимся на первое издание спецкурса[8] и предшествовавшие ему публикации{3}.
Непростительна ситуация, когда медиаобразование «не дает ответа» на самые волнующие вопросы будущей профессии – о ее власти и свободе, о степени родства поэтики и этики СМИ. В настоящем спецкурсе мы сообща пробуем найти эти ответы.
Контрольные вопросы и задания
1. Припомните, какими характеристиками награждался в вашем семейном и дружеском кругу «совокупный» отечественный журналистский труд, конкретные журналистские публикации, радио– или телепередачи.2. Какими привлекательными свойствами наделяется, на ваш взгляд, современная журналистика как одно из популярных университетских образовательных направлений? Продолжите следующую фразу: «В журналистику сегодня устремляются те, кто…»
3. Приходилось ли вам слышать разного рода сетования на то, что «во всем виновата журналистика». Припомните, в каких разговорных контекстах употребляются подобные «приговоры».
4. В каком нарицательном смысле используется в обыденно-речевых и публицистических контекстах имя одного из персонажей фильма Федерико Феллини «Сладкая жизнь» – Папарацци Голого?