Страница:
Почтальон был хоть и не грибник, но уже в четыре часа первого новогоднего утра был на ногах, то есть на колесах, чтобы уже к завтраку каждая семья в городе получила свою свеженькую «Яичницу», еще пахнущую типографской краской. Речь идет, разумеется, о популярной утренней газете, а не о популярном утреннем блюде. Настоящая яичница не должна пахнуть краской – лучше, чтобы она пахла ветчиной или сыром. А вот газете пахнуть сыром как раз не следует. Иначе, она уже не выглядит свежей. Ей лучше пахнуть типографской краской.
Итак, автомобиль Почтальона с тихим рокотом катил по улицам, по радио играл старый рок-н-ролл, в фургончике пахло краской, сыром почти не пахло, и вообще все было, как положено. Оставалось переехать Железный Мост и доставить «Яичницу» в Разноцветноречье – дальний район Большого Города, жители которого хоть и поселились черт знает где, но вставали в один час со всеми и тоже хотели получить в дополнение к яичнице еще и «Яичницу». Кстати, когда-то этот район назывался не просто Разноцветноречьем, а Заразноцветноречьем – и это было правильно, поскольку находился он за Разноцветной Рекой. Но старое название вскоре пришлось отменить, потому что в нем явно слышалось упоминание какой-то «заразы» – а это совершенно не подходило для города, где все всегда здоровы и улыбаются.
Почтальон жевал бутерброд, который ему приготовила с вечера жена и подпевал певцу, надрывавшемуся в радио. Петь с набитым ртом вообще-то не следует. Но вот Почтальон, как видите, не только не соблюдал правил дорожного движения, но и правил поведения во время еды тоже. Да и много ли найдется людей, которые наедине с самими собой ведут себя так же прилично, как в присутствии других? Не много. Да и в обществе некоторые ведут себя похуже почтальонов в четыре часа ночи.
Почтовый фургончик пролетал перекрестки на красный свет[6], то и дело выскакивал на встречную полосу, и не обращал никакого внимания на знак «кирпич» – чтобы прекратить это безобразие понадобился бы настоящий кирпич. Но вдруг Почтальон насторожился.
– Шо жа ежунжа?! – удивился вслух Почтальон, что в переводе с бутербродного означает – «что за ерунда?». Почтальон спешно проглотил недожеванный хлеб с колбасой, сделал рок-н-ролл потише, опустил стекло кабины и прислушался. Так и есть – снаружи доносились звуки сирены. Пока еще они были далеки, но явно приближались.
– Сейчас заметут и лишат лицензии, – испугался Почтальон, резко, рискуя перевернуться, завернул в узкий переулок, дал газу и принялся петлять по дворам. Оторваться от назойливого воя никак не получалось, хотя в боковые зеркала преследователя видно все еще не было. Сделав еще несколько хитроумных виражей и петель, Почтальон выскочил на улицу, которая сворачивала на прямую дорогу к Железному Мосту. Сирена неожиданно смолкла. Почтальон захохотал и сделал погромче радио. Однако стоило его фургончику повернуть за дом, как он чуть не столкнулся лоб в лоб со стоявшим посреди улицы большим черным автомобилем. Сирена была выключена, но на крыше авто беззвучно вращался синий проблесковый маячок.
Почтальон резко затормозил и замер, вцепившись вспотевшими ладонями в руль.
– Вам письмо – пляшите… – почему-то пробормотал он.
Дверь автомобиля открылась, и стала видна наклеенная на нее эмблема – изображение яичницы-глазуньи с двумя яркими желтками. Из автомобиля спешно выкарабкался Главный Редактор газеты «Яичница». Вид у него был взъерошенный, обычно аккуратнейшим образом завязанный галстук сбился на сторону. Однако Почтальон не обратил на это никакого внимания – никогда еще он не был так счастлив видеть хозяина «Яичницы». А все потому, что тот не оказался дорожным полицейским.
– Господин Редактор, это вы? А я тут…
– Ты развез газеты?!!
– Почти все. Осталось совсем немножко. Но я успею, успею к завтраку, клянусь почтовым ящиком!
– Проклятье! – завопил Главный Редактор и схватился за голову, будто она у него вдруг очень сильно заболела. – Отправляйся обратно, срочно вытаскивай все из ящиков и в костер!
– И что же – горожане останутся без свежей «Яичницы»?! – брови Почтальона полезли на лоб, норовя скрыться под козырьком фуражки.
– Допущена неточность! Непростительная ошибка! Бракованный тираж!! У меня в багажнике правильные газеты! Их надо срочно разложить вместо старых!
«Должно быть, слишком много шампанского выпил господин Редактор в этот Новый год», – с сочувствием подумал Почтальон.
– Вы уверены?
– Хватит болтать! Быстро вылезай из своей консервной банки!
Главный Редактор вместе с Почтальоном выгрузили из фургона оставшиеся пачки «Яичницы» и положили на их место газеты из багажника редакторской машины.
– А теперь гони! И чтобы граждане получили к завтраку новую «Яичницу»! Не успеешь – положу под пресс. Печатный, – прошипел Главный Редактор, притянув Почтальона к себе за лацканы форменного пиджака.
Почтальон испуганно отдал честь, вскочил за руль, и через мгновение его фургончик, резко развернувшись, помчался обратно к центру города.
– Ну, вроде пронесло… – прошептал Главный Редактор. Потом спохватился и принялся шарить по карманам. Наконец он нашел зажигалку и начал чиркать ею у пачек с газетами. Налетевший неизвестно откуда ветер то и дело сбивал пламя, и бумага все не занималась.
– Черт бы побрал эту желтую прессу! – в отчаянии вскрикнул он и побежал к своей машине. Порывшись в багажнике, Редактор вытащил резиновый шланг. Потом трясущимися руками отвернул крышку бензобака, уронил ее на асфальт, засунул шланг одним концом в машину, а другим себе в рот и принялся сосать. Он весь побагровел, лоб его вспотел, а глаза вылезли из орбит. Бензин все не шел.
– Господи, дай же мне сил! – прокричал он, задыхаясь, в небо и начал сосать с новой силой. В шланге забулькало, и бензин струей ударил Главному Редактору в рот.
– Спасибо, Господи! – отплевываясь, захрипел Главный Редактор и потащил шланг к груде газет, заливая себя и все вокруг горючим.
Когда бумажная куча порядком промокла, он опять чиркнул зажигалкой и отбежал в сторону. Газеты весело заполыхали.
Главный Редактор стоял и механически промакивал платком лицо. В толстых линзах его очков плясало отражение костра. Вдруг огонь побежал по бензиновой дорожке, оставшейся на асфальте, и нырнул внутрь бензобака.
– Нет!!! – заорал, увидев это, Главный Редактор и в ужасе присел.
Раздался оглушительный взрыв, машина подпрыгнула и тоже загорелась. В тот же миг на Главном Редакторе вспыхнул пропитанный бензином костюм. Главный Редактор начал, истерично хохоча, срывать с себя одежду и, подпрыгивая, понесся по улице.
Пламя костра перегрызало капроновые веревки на пачках газет. Они лопались, а тем временем огонь уже очищал пухлые кипы от обертки, точно апельсины от кожуры. Появлялись аккуратно сложенные стопки газет, и какое-то время можно было успеть разглядеть на первой странице большое фото Доктора Net, стоявшего у новогодней елки, и подпись: “Наш Мэр по-прежнему мудр, добр и бодр!” Но вскоре от невыносимого жара радостное лицо Мэра начинало гримасничать. Потом фото становилось негативным[7] – Доктор Net таращился из костра белыми зрачками, а ослепительные его зубы становились черными. Тут пожелтевшая страница скручивалась, и появлялась следующая, которую ожидала та же участь. Пламя листало газеты все быстрей, будто спешило узнать последние новости. И вскоре это безумное чтение превратило бумагу в пепел, поднявшийся в воздух большими черными бабочками.
«Яичница» сгорела.
Жители Большого Города после новогодней ночи проснулись как всегда бодрыми. Ни у кого из них даже голова не болела от выпитого накануне шампанского. Вот такое шампанское в Большом Городе, вот такие там головы – болеть в них было абсолютно нечему. Что там Новый год! – каждое утро было для людей Большого Города новым. Они слабо помнили происходившее с ними накануне, отчего и оставались беззаботными. Одним словом – хоу!
Секрет непрекращающегося счастья горожан заключался еще и в том, что они всегда знали, что должны делать. Утром все до одной женщины отправлялась на кухню готовить яичницу, а каждый мужчина шел доставать газету из почтового ящика. Так же было и в тот новогодний день. Пока в микроволновке шипели яйца (а в Большом Городе в микроволновках готовили все, даже яичницу), в руках расположившегося у стола главы семьи шелестела газета.
Мужчины по привычке начали смотреть «Яичницу» с конца, потому что именно на последних страницах обычно и собрано все самое интересное для мужчин – результаты спортивных матчей, анекдоты и кроссворд. Узнав счет, быстро отгадав пару слов в кроссворде и вдоволь насмеявшись над анекдотами, мужчины собирались уже отложить «Яичницу» в сторону, чтобы приняться за ее съедобную тезку, как что-то на первой странице газеты привлекло их внимание.
Обычно здесь рассказывалось о Докторе Net – Мэре Большого Города и Губернаторе его Окрестностей. А в Новый Год Мэр обыкновенно поздравлял со страниц «Яичницы» всех своих любимых горожан (это мэрское послание Главный Редактор всякий раз перепечатывал из старой газеты и только менял год – чтобы никто ничего не заметил). Но на этот раз Доктор Net на фотографии выглядел довольно странно.
Точнее он был абсолютно неузнаваем.
Вместо шикарного светлого костюма, пышной, красиво седеющей шевелюры и очков в дорогой оправе – яйцевидная голова с клоками рыжих волос, похожий на соленый помидор нос, огромные темные очки на нем и криво ухмыляющийся рот, зашитый суровыми нитками. Одним словом, это был портрет клоуна Зомби, который раньше если и появлялся на фотографиях в «Яичнице», то исключительно выглядывая из-за левого плеча Мэра.
«Он пришел спасти нас!» – прочли мужчины огромную шапку[8], расположенную над портретом Зомби. Может быть теперь и на первой странице «Яичницы» решили печатать анекдоты? Однако текст, который шел под фотографией, на анекдот похож не был:
«Еще вчера он был в тени. Но уже сегодня подвигом расчистил себе дорогу к славе и власти, решительно сметя на обочину грязь и ложь темного прошлого. Многие годы правивший Большим Городом и всеми его Окрестностями Доктор Net оказался проходимцем и мошенником. Однако благодаря уму и отваге клоуна Зомби мы спасены. Теперь он – новый правитель нашего города. Хоу!»
– Хоу, дорогая! – обратились мужчины Большого Города к своим женам. – Нас спас клоун Зомби. Теперь он – правитель города. Вот его портрет.
– О! Настоящий мужчина! И выглядит супер! – восхитились женщины Большого Города, рассматривая рожу Зомби в газете (вообще-то женщины, особенно светловолосые не очень любят читать газеты, ну разве что гороскопы). – Давай повесим его портрет на стенку – для красоты. О’кей?
– О’кей, детка!
И в тысячах городских квартир мужчины поднялись на ноги и прикрепили на самое видное место в доме вырезанный из газеты «Яичница» портрет Клоуна Зомби с надписью «Он пришел спасти нас!».
Мужчина отступил назад, чтобы полюбоваться вместе со своей подругой на проделанную работу. Глядя снизу вверх на портрет, оба они почувствовали вдруг желание выпрямиться, развернуть плечи и точно солдаты на плацу вытянуть руки по швам. Не отрывая глаз от гипнотически притягивавших взгляд черных очков Клоуна, они задрали подбородки и браво гаркнули:
– Хоу, Зомби!
И переглянулись, потому что каждому показалось, что в соседних квартирах им ответило эхо.
А Клоун Зомби продолжал усмехаться со стены зашитым суровыми нитками ртом.
И все же, несмотря на перемену власти, Большой Город еще оставался прежним. Если не считать разрушений на Главной Площади, где сейчас уже начала разбирать завалы бригада верхолазов, ставшая на время бригадой землекопов, других изменений на улицах пока не произошло. Даже единственное на весь город Дерево оставалось на своем месте. Именно туда и направлялась сейчас Клара со своей ношей, потому что в былые времена огромное Дупло этого Дерева служило Бешеным Бабкам надежным и уютным пристанищем. Доротея давно забыла свои обещания и все время грубо подгоняла Клару, то и дело дергая ее за косички-дреды.
Добравшись до места, Клара проворно взобралась на Дерево с помощью обломка своей клюшки и не без труда втащила Доротею в Дупло на веревке.
– Вир-ра! Майна[9]!! – орала Доротея, пока подруга, обливаясь потом, тянула ее верх. – Давай-давай! Эй, на кране! Что – лошадиные силы кончились? Кишка тонка?! Уронишь – я тебе башку отвинчу!..
Доротея все время грубо подгоняла Клару
В Дупле Клара усадила Доротею в кресло-качалку, заботливо укрыла ей ноги пледом, а под голову подсунула удобную подушку. Устроившись, Доротея сплюнула сквозь дырку между зубами на пол и скомандовала:
– Дежурный по кухне! Давай-ка быстренько чего-нибудь пожрать сообрази! В брюхе революция.
Клара, понурив голову, отправилась выполнять приказание. Она взяла кастрюлю и замерла, взвешивая ее в руке. Кларе вдруг нестерпимо захотелось запустить ею в голову хихикающей за спиной Доротеи. Но в последний момент она сдержалась и пробормотала себе под нос:
– Спокойствие, Клара, только спокойствие. На больных не обижаются. Их лечить надо…
Вскоре она уже погромыхивала посудой, на маленькой плитке свистел чайник, на сковородке шипело масло. А Дора все качалась в кресле, насвистывая свою глупую мелодию. Минут через пятнадцать Клара сняла передник и с гордостью поставила на стол под круглым абажуром свою стряпню.
– Вот, дорогая Дора…э… тея! Все это приготовлено с любовью и поможет тебе победить болезнь. Приятного аппетита!
– Аминь! Попов не вызывали. Читать молитву перед обедом было не обязательно.
Доротея перегнулась через стол и обеими руками подвинула к себе все, что приготовила Клара. Она отшвырнула вилку, и та воткнулась в стену. Старуха принялась хватать еду из тарелки прямо руками с черными от грязи ногтями и запихивать ее в рот. Пальцы и губы Доротеи сразу стали блестящими от жира, и взиравшая на все это Клара невольно поморщилась. Когда щеки чавкающей Доротеи раздулись как у хомяка, а еда, казалось, вот-вот должны была полезть у нее из ушей и ноздрей, она принялась сосать прямо из горлышка кофейника. После чего Доротея сосредоточилась, возвела глаза к потолку и, скрестив на груди руки, наконец приступила к процессу пережевывания.
Вдруг лицо ее перекосилось, и она, нагнувшись под стол и надсадно кашляя, начала выплевывать еду на пол.
– Что с тобой? Невкусно?
– Ты чего, уродка?! – орала из-под стола Доротея. – Отравить меня хотела?!! Что это было, там – в тарелке?
– Сырнички…
– Сырнички?!! А в чайнике?!
– Кофеек…
– Ах, кофеек?! – над столом появилось синюшное лицо Доротеи с вылупленными в ярости красными глазами, она смахнула одним движением со стола тарелки и блюдца. – Да я такую дрянь в рот не беру! Не могла чего-нибудь нормального больному человеку приготовить?
И Доротея в ярости запустила в голову Кларе оставшийся на столе металлический кофейник. Клара успела нагнуться, кофейник пролетел у нее над головой и разбил висевшее над умывальником зеркало[10].
– Чего – нормального?
– Чего-чего? – передразнила Клару капризная старуха за столом. – Закусок всяких. Икорки там, черненькой! Или хотя бы красной. Севрюги-белуги! Седло барашка с горошком! Ананас! Пирожных, конфет и шампанского! Мне витамины нужны!
– Да откуда у нас севрюга-белуга? – Клара в отчаянии распахнула холодильник, на полке которого лежал, печально свесив веревочный хвостик, подплесневевший огрызок батона колбасы. – У нас даже кефир кончился.
– Тебя чего – учить надо? Иди в магазин и возьми.
– Да? А чем я расплачиваться буду? У нас денег отродясь не было.
– Расплачиваться? А на фига? – прошипела, злобно прищурившись, Доротея. – Греби в супермаркет, продукты с полок под платье незаметно запихай и шуруй себе мимо очереди, мимо кассы прямиком на улицу – типа, «ля-ля-ля, дай-ка, сынок, пройти честной пенсионерке». Дурик-то этот: «Проходите, бабуля», варежку разинет. А ты ему: «Мерси, Господи тебя спаси», проходишь, прижимаешься к нему, как будто места мало, а сама бумажничек у него из кармана – оп-па! и тоже себе под платье. И все – будет и жрачка и деньга! Всему-то тебя, салагу, учить надо, – Доротея раззадорилась, как будто рассказывала о самом своем любимом в жизни занятии.
– Это значит… украсть, получается? – пришел черед Клары выпучивать глаза.
– Дошло наконец-то! Давай, двигай! Не принесешь жратвы и бабок – отправлю на улицу с гармошкой побираться: «Помогите собрать старой дуре на похороны». А как наберешь, грохну!
И Доротея, громко заржав, откинулась в кресле-качалке.
«Что же делать? – лихорадочно соображала Клара, шагая узкими переулками и стараясь никому не попадаться на глаза. – Ведь совсем плохо с ней. Спасать надо Дору. Имя себе какое-то идиотское придумала, едой плюется, воровать меня посылает. Седло вдруг понадобилось… Да, надо ее лечить. Помнится, есть тут Больница. Может, дадут каких лекарств от паралича и заодно от сумасшествия».
И Клара решительно направилась в сторону ГББГ – Главной Больницы Большого Города. Она решила отдаться на волю случая и больше ни о чем не думать. А в мозгу бились строчки:
Глава третья,
Кларе еще никогда не приходилось посещать Главную Больницу Большого Города. Зато там однажды побывала Дора, отчего у нее остались не самые лучшие воспоминания. Впрочем, сейчас было непонятно – остались ли у нее вообще какие-то воспоминания или нет. Кларе, например, казалось, что у Доры память отшибло напрочь. Причем вместе с совестью.
Обычно ГББГ была полна. Только не больными, а вполне здоровыми людьми, которые часто и с удовольствием обращались к врачам ради профилактики. Но на новогодние дни даже самые сознательные решили сделать перерыв, и здание ГББГ сейчас казалось вымершим.
Клара подошла к прозрачной двери парадного входа и, сложив руки домиком, уставилась внутрь. В центре пустого полутемного холла возвышалась новогодняя елка, украшенная большими ярко-оранжевыми апельсинами. «Ну, хоть свеженького перекушу, и Доре витамины не помешают», – подумала Клара и сглотнула слюну. В стороне виднелся небольшой искусственный пруд, устроенный здесь для красоты. Тут же таинственно поблескивали темной кожей большие диваны для посетителей. Углы и стены зала терялись в неясном сумраке.
Клара огляделась по сторонам и налегла на прохладную металлическую ручку. Дверь бесшумно отворилась. Клара сделала шаг внутрь и тут же оцепенела, оставшись стоять на одной ноге. В большом пустынном помещении гулко раздавался звук, похожий на раскатистое рычание. Можно было подумать, что неподалеку притаилась какая-то здоровенная зверюга. Клара начала осторожно опускаться на пол, чтобы продолжать путь как можно более незаметно. Но как это часто и случается, в самый неподходящий момент в ее коленках что-то предательски хрустнуло, и эхо, обрадовавшись, что подвернулась хоть какая-то новая работенка, разнесло этот звук. Рык в тот же миг прекратился.
Клара замерла, полуприсев.
Невидимое чудовище молчало – будто принюхивалось.
«Учует или не учует?» – вопрос, казалось, возник даже не в голове, а где-то в районе клариного живота.
Прошло несколько тяжелых секунд, показавшихся отважной разведчице вечностью, и рычание возобновилось.
«Не учуял!» – Клара облегченно вздохнула, вытерла со лба испарину и, завалившись набок, словно заправский спецагент, перекатилась под елку. Лежа под широкими нижними ветками на животе, Клара вспомнила про апельсины, подняла руку, нашарила один и, не чистя, засунула себе целиком в рот. Клара начала активно жевать, но апельсин во рту вел себя как-то странно. Во-первых, он был горьковат, а во-вторых, совершенно не хотел раскусываться и пружинил, как резиновый. Клара вытащила апельсин из рта – он и вправду был резиновый. И на апельсин был не очень похож, уж скорее на грушу. А уж если начистоту, это и была резиновая груша. При помощи точно такой делают клизму[11]. Клара подняла голову – вся елка была увешана клизмами, которые слегка покачивались под едва уловимым ветерком. Наверное, елку так украсили специально, чтобы ни работники ГББГ, ни ее посетители даже в праздник не забывали о важнейших профилактических процедурах, среди которых хорошая клизма – первое дело. Клара огорченно вздохнула и выглянула из-под разлапистых ветвей.
Перед ней простирался вытянутый зал, в дальней части которого находились лестницы и лифты. Чтобы попасть к ним, нужно было обогнуть высившуюся на полпути стойку регистратуры, за которой обычно встречал посетителей администратор. Сейчас на стойке горела маленькая настольная лампа, валялись бумаги, но администратора заметно не было. Рычание продолжалось, однако уловить, откуда оно исходит, было решительно невозможно. Из-за сильного эха казалось, что звук идет со всех сторон одновременно. Клара решила пересечь холл и сделать очередную остановку у регистрационной стойки, а потом решить, как быть дальше. Операция эта представлялась довольно рискованной – необходимо было проползти через открытое пространство. И наверняка под взглядом затаившегося в засаде хищника. Но Кларой двигало желание помочь подруге и ее ничто не могло остановить.
Зажав клюшку в зубах, Клара отправилась в путь
«Была не была», – подумала она и, зажав, чтобы не мешала, клюшку в зубах, отправилась в путь. Порядочно отбив коленки о холодный мрамор пола, она добралась до стойки и привалилась к ней, стараясь побыстрей отдышаться.
Странно. Рычание, казалось, стало ближе, но зверь по-прежнему больше никак себя не проявлял. Где же он спрятался? Клара подняла голову и похолодела.
Со стойки, доставая почти до кончика клариного носа, свисал длинный локон светлых волос.
«Труп! – вспышка в мозгу Клары будто осветила все темные уголки, в один момент все стало предельно ясно. – Жертва зверя! Так вот, кто все это время похищал красавиц Большого Города! Чудовище из больницы!»
Клара с шумом выскочила по ту сторону стойки, даже не представляя, что ее ожидает.
– Сдавайся! Ты окружен!! Лежать! К ноге!!! – завопила она, размахивая клюшкой.
– …ге-ге-ге!.. – повторило, будто насмехаясь, эхо.
Однако никто на Клару бросился, а ее взору предстала неожиданная картина.
За стойкой, устроив голову на сложенные руки и накрывшись развернутым журналом для записи посетителей, дремала дежурная медсестра-администратор.
В ее пышных светлых волосах виднелась острая макушка карнавального колпачка из пестрого картона, что говорило о невероятной новогодней усталости девушки. Администраторша криво сидела на высоком стуле, одна нога стояла на подножке, вторая с нее соскочила и болталась в воздухе. От клариного вопля девушка дернулась и задела ногой стоявшую на полу недопитую бутылку шампанского. Бутылка упала и откатилась в сторону, разливая пенящееся вино. Медсестра повернула голову на другую сторону и снова раскатисто захрапела.
Придя в себя после увиденного, Клара взяла со стойки огромную связку ключей и отправилась в сторону лестницы и лифтов, что-то бормоча себе под нос. Но не успела она сделать и двух шагов, как позади нее раздался громкий хлопок, словно кто-то выстрелил из пистолета. Клара от неожиданности подпрыгнула и резко обернулась.
Хлопок раздался из-за того, что с болтавшейся в воздухе ноги медсестры шлепнулась на пол модная туфля с тоненьким каблучком-шпилькой. Клара в сердцах сплюнула и продолжила свой путь, на ходу сочиняя очередной кларик:
Итак, автомобиль Почтальона с тихим рокотом катил по улицам, по радио играл старый рок-н-ролл, в фургончике пахло краской, сыром почти не пахло, и вообще все было, как положено. Оставалось переехать Железный Мост и доставить «Яичницу» в Разноцветноречье – дальний район Большого Города, жители которого хоть и поселились черт знает где, но вставали в один час со всеми и тоже хотели получить в дополнение к яичнице еще и «Яичницу». Кстати, когда-то этот район назывался не просто Разноцветноречьем, а Заразноцветноречьем – и это было правильно, поскольку находился он за Разноцветной Рекой. Но старое название вскоре пришлось отменить, потому что в нем явно слышалось упоминание какой-то «заразы» – а это совершенно не подходило для города, где все всегда здоровы и улыбаются.
Почтальон жевал бутерброд, который ему приготовила с вечера жена и подпевал певцу, надрывавшемуся в радио. Петь с набитым ртом вообще-то не следует. Но вот Почтальон, как видите, не только не соблюдал правил дорожного движения, но и правил поведения во время еды тоже. Да и много ли найдется людей, которые наедине с самими собой ведут себя так же прилично, как в присутствии других? Не много. Да и в обществе некоторые ведут себя похуже почтальонов в четыре часа ночи.
Почтовый фургончик пролетал перекрестки на красный свет[6], то и дело выскакивал на встречную полосу, и не обращал никакого внимания на знак «кирпич» – чтобы прекратить это безобразие понадобился бы настоящий кирпич. Но вдруг Почтальон насторожился.
– Шо жа ежунжа?! – удивился вслух Почтальон, что в переводе с бутербродного означает – «что за ерунда?». Почтальон спешно проглотил недожеванный хлеб с колбасой, сделал рок-н-ролл потише, опустил стекло кабины и прислушался. Так и есть – снаружи доносились звуки сирены. Пока еще они были далеки, но явно приближались.
– Сейчас заметут и лишат лицензии, – испугался Почтальон, резко, рискуя перевернуться, завернул в узкий переулок, дал газу и принялся петлять по дворам. Оторваться от назойливого воя никак не получалось, хотя в боковые зеркала преследователя видно все еще не было. Сделав еще несколько хитроумных виражей и петель, Почтальон выскочил на улицу, которая сворачивала на прямую дорогу к Железному Мосту. Сирена неожиданно смолкла. Почтальон захохотал и сделал погромче радио. Однако стоило его фургончику повернуть за дом, как он чуть не столкнулся лоб в лоб со стоявшим посреди улицы большим черным автомобилем. Сирена была выключена, но на крыше авто беззвучно вращался синий проблесковый маячок.
Почтальон резко затормозил и замер, вцепившись вспотевшими ладонями в руль.
– Вам письмо – пляшите… – почему-то пробормотал он.
Дверь автомобиля открылась, и стала видна наклеенная на нее эмблема – изображение яичницы-глазуньи с двумя яркими желтками. Из автомобиля спешно выкарабкался Главный Редактор газеты «Яичница». Вид у него был взъерошенный, обычно аккуратнейшим образом завязанный галстук сбился на сторону. Однако Почтальон не обратил на это никакого внимания – никогда еще он не был так счастлив видеть хозяина «Яичницы». А все потому, что тот не оказался дорожным полицейским.
– Господин Редактор, это вы? А я тут…
– Ты развез газеты?!!
– Почти все. Осталось совсем немножко. Но я успею, успею к завтраку, клянусь почтовым ящиком!
– Проклятье! – завопил Главный Редактор и схватился за голову, будто она у него вдруг очень сильно заболела. – Отправляйся обратно, срочно вытаскивай все из ящиков и в костер!
– И что же – горожане останутся без свежей «Яичницы»?! – брови Почтальона полезли на лоб, норовя скрыться под козырьком фуражки.
– Допущена неточность! Непростительная ошибка! Бракованный тираж!! У меня в багажнике правильные газеты! Их надо срочно разложить вместо старых!
«Должно быть, слишком много шампанского выпил господин Редактор в этот Новый год», – с сочувствием подумал Почтальон.
– Вы уверены?
– Хватит болтать! Быстро вылезай из своей консервной банки!
Главный Редактор вместе с Почтальоном выгрузили из фургона оставшиеся пачки «Яичницы» и положили на их место газеты из багажника редакторской машины.
– А теперь гони! И чтобы граждане получили к завтраку новую «Яичницу»! Не успеешь – положу под пресс. Печатный, – прошипел Главный Редактор, притянув Почтальона к себе за лацканы форменного пиджака.
Почтальон испуганно отдал честь, вскочил за руль, и через мгновение его фургончик, резко развернувшись, помчался обратно к центру города.
– Ну, вроде пронесло… – прошептал Главный Редактор. Потом спохватился и принялся шарить по карманам. Наконец он нашел зажигалку и начал чиркать ею у пачек с газетами. Налетевший неизвестно откуда ветер то и дело сбивал пламя, и бумага все не занималась.
– Черт бы побрал эту желтую прессу! – в отчаянии вскрикнул он и побежал к своей машине. Порывшись в багажнике, Редактор вытащил резиновый шланг. Потом трясущимися руками отвернул крышку бензобака, уронил ее на асфальт, засунул шланг одним концом в машину, а другим себе в рот и принялся сосать. Он весь побагровел, лоб его вспотел, а глаза вылезли из орбит. Бензин все не шел.
– Господи, дай же мне сил! – прокричал он, задыхаясь, в небо и начал сосать с новой силой. В шланге забулькало, и бензин струей ударил Главному Редактору в рот.
– Спасибо, Господи! – отплевываясь, захрипел Главный Редактор и потащил шланг к груде газет, заливая себя и все вокруг горючим.
Когда бумажная куча порядком промокла, он опять чиркнул зажигалкой и отбежал в сторону. Газеты весело заполыхали.
Главный Редактор стоял и механически промакивал платком лицо. В толстых линзах его очков плясало отражение костра. Вдруг огонь побежал по бензиновой дорожке, оставшейся на асфальте, и нырнул внутрь бензобака.
– Нет!!! – заорал, увидев это, Главный Редактор и в ужасе присел.
Раздался оглушительный взрыв, машина подпрыгнула и тоже загорелась. В тот же миг на Главном Редакторе вспыхнул пропитанный бензином костюм. Главный Редактор начал, истерично хохоча, срывать с себя одежду и, подпрыгивая, понесся по улице.
Пламя костра перегрызало капроновые веревки на пачках газет. Они лопались, а тем временем огонь уже очищал пухлые кипы от обертки, точно апельсины от кожуры. Появлялись аккуратно сложенные стопки газет, и какое-то время можно было успеть разглядеть на первой странице большое фото Доктора Net, стоявшего у новогодней елки, и подпись: “Наш Мэр по-прежнему мудр, добр и бодр!” Но вскоре от невыносимого жара радостное лицо Мэра начинало гримасничать. Потом фото становилось негативным[7] – Доктор Net таращился из костра белыми зрачками, а ослепительные его зубы становились черными. Тут пожелтевшая страница скручивалась, и появлялась следующая, которую ожидала та же участь. Пламя листало газеты все быстрей, будто спешило узнать последние новости. И вскоре это безумное чтение превратило бумагу в пепел, поднявшийся в воздух большими черными бабочками.
«Яичница» сгорела.
Жители Большого Города после новогодней ночи проснулись как всегда бодрыми. Ни у кого из них даже голова не болела от выпитого накануне шампанского. Вот такое шампанское в Большом Городе, вот такие там головы – болеть в них было абсолютно нечему. Что там Новый год! – каждое утро было для людей Большого Города новым. Они слабо помнили происходившее с ними накануне, отчего и оставались беззаботными. Одним словом – хоу!
Секрет непрекращающегося счастья горожан заключался еще и в том, что они всегда знали, что должны делать. Утром все до одной женщины отправлялась на кухню готовить яичницу, а каждый мужчина шел доставать газету из почтового ящика. Так же было и в тот новогодний день. Пока в микроволновке шипели яйца (а в Большом Городе в микроволновках готовили все, даже яичницу), в руках расположившегося у стола главы семьи шелестела газета.
Мужчины по привычке начали смотреть «Яичницу» с конца, потому что именно на последних страницах обычно и собрано все самое интересное для мужчин – результаты спортивных матчей, анекдоты и кроссворд. Узнав счет, быстро отгадав пару слов в кроссворде и вдоволь насмеявшись над анекдотами, мужчины собирались уже отложить «Яичницу» в сторону, чтобы приняться за ее съедобную тезку, как что-то на первой странице газеты привлекло их внимание.
Обычно здесь рассказывалось о Докторе Net – Мэре Большого Города и Губернаторе его Окрестностей. А в Новый Год Мэр обыкновенно поздравлял со страниц «Яичницы» всех своих любимых горожан (это мэрское послание Главный Редактор всякий раз перепечатывал из старой газеты и только менял год – чтобы никто ничего не заметил). Но на этот раз Доктор Net на фотографии выглядел довольно странно.
Точнее он был абсолютно неузнаваем.
Вместо шикарного светлого костюма, пышной, красиво седеющей шевелюры и очков в дорогой оправе – яйцевидная голова с клоками рыжих волос, похожий на соленый помидор нос, огромные темные очки на нем и криво ухмыляющийся рот, зашитый суровыми нитками. Одним словом, это был портрет клоуна Зомби, который раньше если и появлялся на фотографиях в «Яичнице», то исключительно выглядывая из-за левого плеча Мэра.
«Он пришел спасти нас!» – прочли мужчины огромную шапку[8], расположенную над портретом Зомби. Может быть теперь и на первой странице «Яичницы» решили печатать анекдоты? Однако текст, который шел под фотографией, на анекдот похож не был:
«Еще вчера он был в тени. Но уже сегодня подвигом расчистил себе дорогу к славе и власти, решительно сметя на обочину грязь и ложь темного прошлого. Многие годы правивший Большим Городом и всеми его Окрестностями Доктор Net оказался проходимцем и мошенником. Однако благодаря уму и отваге клоуна Зомби мы спасены. Теперь он – новый правитель нашего города. Хоу!»
– Хоу, дорогая! – обратились мужчины Большого Города к своим женам. – Нас спас клоун Зомби. Теперь он – правитель города. Вот его портрет.
– О! Настоящий мужчина! И выглядит супер! – восхитились женщины Большого Города, рассматривая рожу Зомби в газете (вообще-то женщины, особенно светловолосые не очень любят читать газеты, ну разве что гороскопы). – Давай повесим его портрет на стенку – для красоты. О’кей?
– О’кей, детка!
И в тысячах городских квартир мужчины поднялись на ноги и прикрепили на самое видное место в доме вырезанный из газеты «Яичница» портрет Клоуна Зомби с надписью «Он пришел спасти нас!».
Мужчина отступил назад, чтобы полюбоваться вместе со своей подругой на проделанную работу. Глядя снизу вверх на портрет, оба они почувствовали вдруг желание выпрямиться, развернуть плечи и точно солдаты на плацу вытянуть руки по швам. Не отрывая глаз от гипнотически притягивавших взгляд черных очков Клоуна, они задрали подбородки и браво гаркнули:
– Хоу, Зомби!
И переглянулись, потому что каждому показалось, что в соседних квартирах им ответило эхо.
А Клоун Зомби продолжал усмехаться со стены зашитым суровыми нитками ртом.
И все же, несмотря на перемену власти, Большой Город еще оставался прежним. Если не считать разрушений на Главной Площади, где сейчас уже начала разбирать завалы бригада верхолазов, ставшая на время бригадой землекопов, других изменений на улицах пока не произошло. Даже единственное на весь город Дерево оставалось на своем месте. Именно туда и направлялась сейчас Клара со своей ношей, потому что в былые времена огромное Дупло этого Дерева служило Бешеным Бабкам надежным и уютным пристанищем. Доротея давно забыла свои обещания и все время грубо подгоняла Клару, то и дело дергая ее за косички-дреды.
Добравшись до места, Клара проворно взобралась на Дерево с помощью обломка своей клюшки и не без труда втащила Доротею в Дупло на веревке.
– Вир-ра! Майна[9]!! – орала Доротея, пока подруга, обливаясь потом, тянула ее верх. – Давай-давай! Эй, на кране! Что – лошадиные силы кончились? Кишка тонка?! Уронишь – я тебе башку отвинчу!..
В Дупле Клара усадила Доротею в кресло-качалку, заботливо укрыла ей ноги пледом, а под голову подсунула удобную подушку. Устроившись, Доротея сплюнула сквозь дырку между зубами на пол и скомандовала:
– Дежурный по кухне! Давай-ка быстренько чего-нибудь пожрать сообрази! В брюхе революция.
Клара, понурив голову, отправилась выполнять приказание. Она взяла кастрюлю и замерла, взвешивая ее в руке. Кларе вдруг нестерпимо захотелось запустить ею в голову хихикающей за спиной Доротеи. Но в последний момент она сдержалась и пробормотала себе под нос:
– Спокойствие, Клара, только спокойствие. На больных не обижаются. Их лечить надо…
Вскоре она уже погромыхивала посудой, на маленькой плитке свистел чайник, на сковородке шипело масло. А Дора все качалась в кресле, насвистывая свою глупую мелодию. Минут через пятнадцать Клара сняла передник и с гордостью поставила на стол под круглым абажуром свою стряпню.
– Вот, дорогая Дора…э… тея! Все это приготовлено с любовью и поможет тебе победить болезнь. Приятного аппетита!
– Аминь! Попов не вызывали. Читать молитву перед обедом было не обязательно.
Доротея перегнулась через стол и обеими руками подвинула к себе все, что приготовила Клара. Она отшвырнула вилку, и та воткнулась в стену. Старуха принялась хватать еду из тарелки прямо руками с черными от грязи ногтями и запихивать ее в рот. Пальцы и губы Доротеи сразу стали блестящими от жира, и взиравшая на все это Клара невольно поморщилась. Когда щеки чавкающей Доротеи раздулись как у хомяка, а еда, казалось, вот-вот должны была полезть у нее из ушей и ноздрей, она принялась сосать прямо из горлышка кофейника. После чего Доротея сосредоточилась, возвела глаза к потолку и, скрестив на груди руки, наконец приступила к процессу пережевывания.
Вдруг лицо ее перекосилось, и она, нагнувшись под стол и надсадно кашляя, начала выплевывать еду на пол.
– Что с тобой? Невкусно?
– Ты чего, уродка?! – орала из-под стола Доротея. – Отравить меня хотела?!! Что это было, там – в тарелке?
– Сырнички…
– Сырнички?!! А в чайнике?!
– Кофеек…
– Ах, кофеек?! – над столом появилось синюшное лицо Доротеи с вылупленными в ярости красными глазами, она смахнула одним движением со стола тарелки и блюдца. – Да я такую дрянь в рот не беру! Не могла чего-нибудь нормального больному человеку приготовить?
И Доротея в ярости запустила в голову Кларе оставшийся на столе металлический кофейник. Клара успела нагнуться, кофейник пролетел у нее над головой и разбил висевшее над умывальником зеркало[10].
– Чего – нормального?
– Чего-чего? – передразнила Клару капризная старуха за столом. – Закусок всяких. Икорки там, черненькой! Или хотя бы красной. Севрюги-белуги! Седло барашка с горошком! Ананас! Пирожных, конфет и шампанского! Мне витамины нужны!
– Да откуда у нас севрюга-белуга? – Клара в отчаянии распахнула холодильник, на полке которого лежал, печально свесив веревочный хвостик, подплесневевший огрызок батона колбасы. – У нас даже кефир кончился.
– Тебя чего – учить надо? Иди в магазин и возьми.
– Да? А чем я расплачиваться буду? У нас денег отродясь не было.
– Расплачиваться? А на фига? – прошипела, злобно прищурившись, Доротея. – Греби в супермаркет, продукты с полок под платье незаметно запихай и шуруй себе мимо очереди, мимо кассы прямиком на улицу – типа, «ля-ля-ля, дай-ка, сынок, пройти честной пенсионерке». Дурик-то этот: «Проходите, бабуля», варежку разинет. А ты ему: «Мерси, Господи тебя спаси», проходишь, прижимаешься к нему, как будто места мало, а сама бумажничек у него из кармана – оп-па! и тоже себе под платье. И все – будет и жрачка и деньга! Всему-то тебя, салагу, учить надо, – Доротея раззадорилась, как будто рассказывала о самом своем любимом в жизни занятии.
– Это значит… украсть, получается? – пришел черед Клары выпучивать глаза.
– Дошло наконец-то! Давай, двигай! Не принесешь жратвы и бабок – отправлю на улицу с гармошкой побираться: «Помогите собрать старой дуре на похороны». А как наберешь, грохну!
И Доротея, громко заржав, откинулась в кресле-качалке.
«Что же делать? – лихорадочно соображала Клара, шагая узкими переулками и стараясь никому не попадаться на глаза. – Ведь совсем плохо с ней. Спасать надо Дору. Имя себе какое-то идиотское придумала, едой плюется, воровать меня посылает. Седло вдруг понадобилось… Да, надо ее лечить. Помнится, есть тут Больница. Может, дадут каких лекарств от паралича и заодно от сумасшествия».
И Клара решительно направилась в сторону ГББГ – Главной Больницы Большого Города. Она решила отдаться на волю случая и больше ни о чем не думать. А в мозгу бились строчки:
Даже Бешеная Бабка
Может вдруг с ума сойти.
Вот одна моя подруга
Сбилась, бедная, с пути.
То ругается как грузчик,
То плюется и шипит.
Разговаривать с ней можно
Лишь когда подруга спит.
Глава третья,
в которой рассказывается о том:
– способна ли озвереть медсестра;
– откуда берутся на елках резиновые апельсины;
– правильно ли называть дамочек аппетитными;
– до чего может довести закаливание организма.
Кларе еще никогда не приходилось посещать Главную Больницу Большого Города. Зато там однажды побывала Дора, отчего у нее остались не самые лучшие воспоминания. Впрочем, сейчас было непонятно – остались ли у нее вообще какие-то воспоминания или нет. Кларе, например, казалось, что у Доры память отшибло напрочь. Причем вместе с совестью.
Обычно ГББГ была полна. Только не больными, а вполне здоровыми людьми, которые часто и с удовольствием обращались к врачам ради профилактики. Но на новогодние дни даже самые сознательные решили сделать перерыв, и здание ГББГ сейчас казалось вымершим.
Клара подошла к прозрачной двери парадного входа и, сложив руки домиком, уставилась внутрь. В центре пустого полутемного холла возвышалась новогодняя елка, украшенная большими ярко-оранжевыми апельсинами. «Ну, хоть свеженького перекушу, и Доре витамины не помешают», – подумала Клара и сглотнула слюну. В стороне виднелся небольшой искусственный пруд, устроенный здесь для красоты. Тут же таинственно поблескивали темной кожей большие диваны для посетителей. Углы и стены зала терялись в неясном сумраке.
Клара огляделась по сторонам и налегла на прохладную металлическую ручку. Дверь бесшумно отворилась. Клара сделала шаг внутрь и тут же оцепенела, оставшись стоять на одной ноге. В большом пустынном помещении гулко раздавался звук, похожий на раскатистое рычание. Можно было подумать, что неподалеку притаилась какая-то здоровенная зверюга. Клара начала осторожно опускаться на пол, чтобы продолжать путь как можно более незаметно. Но как это часто и случается, в самый неподходящий момент в ее коленках что-то предательски хрустнуло, и эхо, обрадовавшись, что подвернулась хоть какая-то новая работенка, разнесло этот звук. Рык в тот же миг прекратился.
Клара замерла, полуприсев.
Невидимое чудовище молчало – будто принюхивалось.
«Учует или не учует?» – вопрос, казалось, возник даже не в голове, а где-то в районе клариного живота.
Прошло несколько тяжелых секунд, показавшихся отважной разведчице вечностью, и рычание возобновилось.
«Не учуял!» – Клара облегченно вздохнула, вытерла со лба испарину и, завалившись набок, словно заправский спецагент, перекатилась под елку. Лежа под широкими нижними ветками на животе, Клара вспомнила про апельсины, подняла руку, нашарила один и, не чистя, засунула себе целиком в рот. Клара начала активно жевать, но апельсин во рту вел себя как-то странно. Во-первых, он был горьковат, а во-вторых, совершенно не хотел раскусываться и пружинил, как резиновый. Клара вытащила апельсин из рта – он и вправду был резиновый. И на апельсин был не очень похож, уж скорее на грушу. А уж если начистоту, это и была резиновая груша. При помощи точно такой делают клизму[11]. Клара подняла голову – вся елка была увешана клизмами, которые слегка покачивались под едва уловимым ветерком. Наверное, елку так украсили специально, чтобы ни работники ГББГ, ни ее посетители даже в праздник не забывали о важнейших профилактических процедурах, среди которых хорошая клизма – первое дело. Клара огорченно вздохнула и выглянула из-под разлапистых ветвей.
Перед ней простирался вытянутый зал, в дальней части которого находились лестницы и лифты. Чтобы попасть к ним, нужно было обогнуть высившуюся на полпути стойку регистратуры, за которой обычно встречал посетителей администратор. Сейчас на стойке горела маленькая настольная лампа, валялись бумаги, но администратора заметно не было. Рычание продолжалось, однако уловить, откуда оно исходит, было решительно невозможно. Из-за сильного эха казалось, что звук идет со всех сторон одновременно. Клара решила пересечь холл и сделать очередную остановку у регистрационной стойки, а потом решить, как быть дальше. Операция эта представлялась довольно рискованной – необходимо было проползти через открытое пространство. И наверняка под взглядом затаившегося в засаде хищника. Но Кларой двигало желание помочь подруге и ее ничто не могло остановить.
«Была не была», – подумала она и, зажав, чтобы не мешала, клюшку в зубах, отправилась в путь. Порядочно отбив коленки о холодный мрамор пола, она добралась до стойки и привалилась к ней, стараясь побыстрей отдышаться.
Странно. Рычание, казалось, стало ближе, но зверь по-прежнему больше никак себя не проявлял. Где же он спрятался? Клара подняла голову и похолодела.
Со стойки, доставая почти до кончика клариного носа, свисал длинный локон светлых волос.
«Труп! – вспышка в мозгу Клары будто осветила все темные уголки, в один момент все стало предельно ясно. – Жертва зверя! Так вот, кто все это время похищал красавиц Большого Города! Чудовище из больницы!»
Клара с шумом выскочила по ту сторону стойки, даже не представляя, что ее ожидает.
– Сдавайся! Ты окружен!! Лежать! К ноге!!! – завопила она, размахивая клюшкой.
– …ге-ге-ге!.. – повторило, будто насмехаясь, эхо.
Однако никто на Клару бросился, а ее взору предстала неожиданная картина.
За стойкой, устроив голову на сложенные руки и накрывшись развернутым журналом для записи посетителей, дремала дежурная медсестра-администратор.
В ее пышных светлых волосах виднелась острая макушка карнавального колпачка из пестрого картона, что говорило о невероятной новогодней усталости девушки. Администраторша криво сидела на высоком стуле, одна нога стояла на подножке, вторая с нее соскочила и болталась в воздухе. От клариного вопля девушка дернулась и задела ногой стоявшую на полу недопитую бутылку шампанского. Бутылка упала и откатилась в сторону, разливая пенящееся вино. Медсестра повернула голову на другую сторону и снова раскатисто захрапела.
Придя в себя после увиденного, Клара взяла со стойки огромную связку ключей и отправилась в сторону лестницы и лифтов, что-то бормоча себе под нос. Но не успела она сделать и двух шагов, как позади нее раздался громкий хлопок, словно кто-то выстрелил из пистолета. Клара от неожиданности подпрыгнула и резко обернулась.
Хлопок раздался из-за того, что с болтавшейся в воздухе ноги медсестры шлепнулась на пол модная туфля с тоненьким каблучком-шпилькой. Клара в сердцах сплюнула и продолжила свой путь, на ходу сочиняя очередной кларик:
Когда человек начинает слышать и видеть то, чего не слышат и не видят окружающие, это далеко не всегда означает, что он ясновидящий или гений. Скорее всего человек этот, увы, спятил. Подобное произошло с бывшим Главным Врачом ПИПУДа (Центра Первой и Последней Помощи Упавшим Духом, а по сути обыкновенного дома престарелых). В его голове то и дело звучало что-нибудь вроде: «Будь осторожен! Видишь, как странно на тебя смотрит вон тот тип. Явно собирается вцепиться в горло! Может лучше сделать это первым?» Или вот еще: «Какая аппетитная дамочка! Очень аппетитная! Может, попробуешь ее, а? На зуб!» Кроме того, бывший Главврач видел картинки и даже целые фильмы, действие которых разворачивалось в его больном мозгу. Такие явления называются галлюцинациями. Только не надо путать их с миражами, которые может увидеть и вполне нормальный человек – когда, например, попадет в пустыню. Правда, если нормальный человек пересидит в пустыне на солнцепеке, у него могут начаться и галлюцинации. И тут уже самое время отправляться в больничку.
Танк грохочет по мосту,
Все враги дрожат в кусту.
Только танков нет и близко —
Спит солдатик на посту.