Вахман Вениамин. В четыре утра

   Глинский решил, что окончательно погиб. Сам, своими руками вырыл себе могилу. Он еще больше утвердился в этом мнении после следующего допроса. Следователь настаивал, чтобы он во всех подробностях вспомнил один день своей жизни, день, канувший в небытие около двух месяцев тому назад. Ничего особенного в этот день не произошло. Глинский закончил составление какого-то отчета. Да, он вспоминает, это был денежный отчет. На документе должна была стоять подпись командира, но командир сошел на берег. Глинский поплелся на "Колывань", на которой в то время держал свой флаг начальник дивизиона. Ведерников оказался там, торчал вместе с Аненковым в ходовой рубке. Командир подписал отчет, и Глинский собрался уходить, но задержался, потому что думал, что они с командиром пойдут вместе.
   - Ведерников действительно вышел вместе с вами? - спросил следователь.
   - Нет, я ушел один. Ведерников разрешил мне отлучиться до вечера после того, как я занесу отчет в штаб.
   - Постарайтесь вспомнить, что задержало Ведерникова. Глинский мучительно думал.
   - Нет, не помню... - виновато сказал он.
   - Может быть, его задержал Аненков?
   - Может быть...
   - Скажите, гражданин Глинский, вы знали Якова Захаровича Лямина?
   У Глинского ёкнуло сердце. Наверно, опять подозрительное знакомство.
   - Нет, я не знал такого. Мы не были знакомы. - И робко спросил: - А кто это?
   - Это один старый рабочий, вернее, старый мастер. Его многие знали.
   Глинского вдруг осенило.
   - Скажите, он такой невысокий, в фетровой шляпе и в русских сапогах?
   - Да, да, да... - оживился следователь. - Да, это он.
   - Видите ли... - Глинский старался не сказать лишнего. - Я его не знал, но слышал о нем. Кажется, у них с Ведерниковым были какие-то контры. Кажется, гражданин Лямин позволил себе какую-то. .. э... э. .. бестактную выходку, задевавшую честь офицера...
   - Ну, предположим, - кивнул следователь. - А вам откуда это известно?
   Глинский замялся.
   - Право, не знаю... кажется, об этом сказал Ведерников как раз в тот день. Ведерников уже вышел из рубки и вдруг быстро вернулся и сказал: "Не хочу встречаться с этим..." Как он его назвал, я не помню.
   - Он сказал, почему эта встреча ему нежелательна?
   - Ну да, из-за этой самой бестактности, боялся, что старик опять что-нибудь такое... ну, ляпнет, что ли!
   - Значит, вы пошли сначала в штаб, а потом куда?
   - К Настеньке... это моя бывшая невеста...
   - Почему бывшая? - удивился следователь, - Обстоятельства изменились... я же не знал... я же не мог себе представить, что она... что ее мать...
   - Понятно, - сказал следователь, пристально разглядывая Глинского.
   Глинский еще больше смешался. Что ему понятно, этому следователю?
   - Постарайтесь припомнись: кому вы рассказывали об этом инциденте?
   - О каком i ? - испугался Глинский. - Какой инцидент?
   Следователь нахмурился.
   - Слушайте, мы о вас знаем больше, чем вы думаете. Знаем, что вы бы не удержались, чтобы не посплетничать. Как же! Командир корабля, ваш непосредственный начальник, прячется от какого-то старика мастерового. Так кому вы рассказали об этом?
   - Настеньке! - выпалил Глинский.
   - А еще кому?
   - Коленьке Петрищеву, это жених Настенькиной сестры.
   - Еще!
   - Больше никому, честное слово!
   - Припомните, Глинский! К Соловьевым вы пришли вечером, к ужину. А до этого?
   Глинский опустил голову.
   - Может быть, я и рассказал кому-нибудь в штабе, - сказал он неуверенно. - Ах да, рассказал... заходил в отдел и там рассказал...
   - Когда вы заходили в отдел?
   - Да сразу же с "Колывани".
   - Значит, установлено следующее. Первое, - Вышеславцев загнул палец, Ведерников знал Якова Захаровича, и второе, - он загнул другой палец, Ведерников не мог сам убить старика, потому что с "Колывани" вернулся на свою "Гориславу" и уже никуда не отлучался.
   - Конечно, не мог. Где "Горислава", а где "Олег"? Между ними расстояние километров десять. Мы ехали сначала машиной, а потом узкоколейкой. Нет, это убил кто-то из тамошних. Там неподалеку береговая батарея, маяки, канониры. В общем, народ есть. Мы всех подозреваемых проверяли, никаких определенных данных не нашли.
   - А результаты расследования?
   - Результаты... - Лапшин вздохнул. - Нашли винтовку. Винтовка оказалась того парня, который был вторым караульщиком на "Олеге". Нашли мешок с хлебом, поняли: парня нет в живых. Кто же сейчас хлеб-то кинет? В общем, водолазы его обнаружили. Кто-то тюкнул по голове сзади, пробил череп, и тело в воду. А вот дальше дело застопорилось.
   - Так... Значит, эта линия еще не ясна. Запишем. На батарее есть какой-то тайный враг или несколько врагов. Теперь перейдем к самому главному. Как ты думаешь, Аапшин, кто позаботился увести боны заграждения и кто передал англичанам секретные позывные? Позывные устанавливаются накануне, за сутки вперед, времени для передачи в обрез.
   Лапшин хмыкнул.
   - Кто! Ясно кто - штабники! Я и говорю, надо их всех допрашивать.
   - Кабы знать, с кого начинать, - задумчиво сказал Вышеславцев, - я бы не возражал. Но всех подряд нельзя. Давай подойдем с другой стороны. Каким способом передали?
   - По радио исключается, - сказал Лапшин. - Мы бы перехватили.
   Вышеславцев кивал.
   - Так, так... давай дальше.
   - Мог съездить кто-нибудь в Питер? - Лапшин вопросительно взглянул на Вышеславцева.
   - Может быть... Я уже приказал комендантскому управлению проверить все пропуска, все увольнительные за шестнадцатое и семнадцатое. Как будто бы ничего подозрительного. Да и народу ездило немного. Один буксир в сутки, не разъездишься. Кто мог знать позывные, кроме штабных? Командиры кораблей. Из них никто не отлучался. Командиры фортов?
   - Эти тоже были на местах, - подсказал Лапшин.
   - Так кого же мы можем подозревать? - продолжал Вышеславцев. - Позывные до той минуты, когда они вступают в действие, то есть до двадцати четырех часов, хранятся в запечатанном конверте с сургучными печатями. Каждый командир хранит их в своем личном сейфе и вскрывает в точно положенное время в присутствии комиссара и вахтенного начальника. Хоть порядки у нас кое-где и порасшатались, но это соблюдается неукоснительно.
   - Выходит, опять ниточка обрывается, - вздохнул Лапшин. Оба помолчали.
   - А что, если так, - прервал молчание Вышеславцев. - Наступил положенный час, пакеты вскрыли. Но сутки только начинаются. До Финляндии рукой подать...
   - Форты? - недоверчиво спросил Лапшин.
   - С северных фортов люди ездят в увольнение не в Кронштадт, а на ближний берег, в Сестрорецк, в Лисий Нос...
   Лапшин потер лоб. Действительно, с форта № 4 ребята частенько ездят на берег. На гребной шлюпке там от силы час в один конец.
   - Ближний берег - это Лисий Нос, а на Лисьем Носу... пост...
   - Верно, - кивнул Вышеславцев. - Вот на пост и нужно наведаться. Да, между прочим, чуть не забыл тебе сказать. Глинского я приказал освободить. В заключении держать его незачем. И вот что, Лапшин, поезжай сам или пошли кого-нибудь в Питер. Нужно навести одну справочку в бывшей герольдии.
   Лапшин никогда не слышал про департамент герольдии.
   - Что это за учреждение? Чем оно занималось?
   - При царе оно считалось весьма важным учреждением, ведало дворянскими родословными, гербами, всякой такой ерундистикой. Я думаю, архивы сохранились. Поезжай, найди кого-нибудь из бывших чиновников и выясни следующее...
   Он оторвал листок бумаги, написал крупным, размашистым почерком: "Первое: когда было уничтожено княжество Шемаханское? Второе: кто был последним владетелем этого княжества? И третье: все, что удастся узнать о потомках князей Шемаханских".
   - Есть! - сказал Аапшин, вставая. - Поеду сам. Чиновники-то, поди, попрятались, надо их выковыривать по квартирам.
   После ухода Лапшина Вышеславцев посмотрел на часы. Скоро конец рабочего дня, надо поспеть в одно место. И туда нельзя идти прямо отсюда, из Чека, нужно сбить след.
   Вышеславцев зашел сначала в одно учреждение, потом в другое и лишь у самого дома свернул в переулок. Здесь, в служебном флигельке, примыкавшем к заднему двору старинных флотских казарм, поселился у вдовы каптенармуса, или, по-морскому, баталера, недавно назначенный в Кронштадт штабной архивариус.
   Дверь была открыта. В прихожей кисло пахло щами. Запах шел из кухни. За дверью слышались голоса нескольких женщин. Вышеславцев, осторожно ступая по скрипучим половицам, прошел к задней двери, тихо постучал. Дверь приотворилась, выглянул старичок, приложил палец к губам, поманил рукой. Потом громко, чтобы слышали соседи, сказал: - Вы, значит, опять меняете сухари на сахар? - Вздохнул: - Ой, беда! Пайки-то нынче с куриный носок, что уж тут меняться. Погодите в садочке, я сейчас выйду.
   Вышеславцев быстро вышел. Минуту спустя появился бодрый с виду старичок. В руках он держал чистую наволочку. Внешность старика была для тех лет не совсем обычная. Не то чтоб люди уже отвыкли от чиновничьих мундиров донашивали любую одежду, кто что имел. Но чиновничий мундирчик старичка сиял чистотой, аккуратностью, а главное, двумя рядами светлых пуговиц, украшенных гербовыми орлами. Орленые пуговицы давно уже было принято обтягивать какой-нибудь материей. И на фуражке с высокой тульей красовался ведомственный герб.
   Вышеславцев взял из рук старичка наволочку, потом они отошли в сторонку, сели на лавочку у глухой стены.
   - Ну, докладывай, Пантелеймон Федосеевич. Я твоего доклада жду с нетерпением.
   Старичок степенно погладил бородку, расчесанную на две стороны по моде прошлого века, выпрямился, сел поудобнее. И тут сразу стало видно, что он моложе, чем кажется и хочет казаться. Сбрей седую бороду - и выяснится, что это человек лет пятидесяти пяти от силы.
   - Пока докладывать нечего, - сказал он тихо. - Сижу, подшиваю бумажки, гляжу да готовлю дела для препровождения в архив. Между прочим, дел у меня немного. Писаря сами обожают подшивать бумажки. Большие виртуозы по этой части.
   Вышеславцев улыбнулся.
   - А то дело нашел?
   - Нашел. Вчера весь день занимался секретной перепиской.
   - Ну и что в этом деле?
   - Акт аварийной комиссии о гибели крейсера первого ранга "Олег". В акте сказано точь-в-точь то же самое, что и в той копии, которая у тебя имеется.
   Вышеславцев нахмурился.
   - И больше ничего?
   Архивариус лукаво покосился на него.
   - Остальное если и есть, так надо иметь опыт конспиратора, чтобы обнаружить. А нашел я следующее: на задней стенке папки, с внутренней стороны, там, где обычно пишут количество подшитых бумаг, надпись подчищена ножичком и сделана другая, из которой явствует, что, кроме этого акта, в папке ничего больше не было. Второе: акт расшивали - верно, чтобы изъять какие-то документы, - и подшили заново. Разглядел я, что нитки иные, теперешние, из недавно полученных. А все документы, которые подшивались ранее, подшиты другими нитками. Я нарочно поднял десятки дел того периода, когда писался акт.
   - Так... - удовлетворенно кивнул Вышеславцев. - Это уже интересно.
   - с?то не самое интересное, - многозначительно продолжал архивариус. Концы ниток, как ты знаешь, в таких важных случаях пришлепывают сургучной печатью. Так вот, на папке при помощи увеличительного стекла можно разглядеть следы другого сургуча, въевшегося в картон.
   - Так это только подтверждает то, что ты уже сказал.
   - Э, нет! - Старичок засмеялся. - Это еще многое разъясняет. Доступ к печати имеют далеко не все, только трое. Ну, одного ты можешь исключить, это ваш покорный слуга. - Он церемонно наклонил голову. - Значит, остаются двое - два старших писаря. Ну и, может, кто-нибудь из вышестоящих начальников. Опять же не каждый. Писаря эти стрелянные волки, по канцелярской части доки.
   - Вот это уже реально! - обрадовался Вышеславцев. - Давай фамилии писарей.
   - Кушайте сухарики, товарищ начальник, - пошутил старик. - Между сухариками вы найдете записочки с нужными фамилиями, мое собственное донесение и все, что вас может интересовать. А пока разрешите откланяться.
   Он осторожно подержал руку Вышеславцева за кончики пальцев и, ссутулившись, засеменил домой. Вышеславцев проводил его глазами. Ох, артист! Ох, притворщик!
   Вернувшись в свой рабочий кабинет, Вышеславцев поспешно вытряхнул содержимое мешочка на стол, сгреб в сторону сухари, принялся читать аккуратно написанный рапорт. Засмеялся, отложил. Товарищ просит разрешить отказаться от ношения гербовых пуговиц, ибо за эти пуговицы вынужден терпеть незаслуженные смешки писарщины. А он, боевой командир, оперативный сотрудник, этих писарей терпеть не может.
   "Ладно, подожди, друг, скоро разрешим тебе сменить обличье..." Вторая бумага была делового содержания. Мнимый архивариус срочно просил тщательно проверить работу всех звеньев узла связи. Очень много повторных запросов. Почти каждое распоряжение или приказание штаба проверяется командирами по нескольку раз. Причем запросы следуют только ' с нескольких кораблей и учреждений. Остальные понимают текст сразу.
   - Так! - Вышеславцев удовлетворенно потер руки. - Вторая ниточка! Надо взять этих непонятливых на заметку. - Поискал глазами, нет ли среди них форта № 4. Не нашел. Форт № 4 получает все приказы вовремя.
   Третья бумажка оказалась копией расписки. Кто-то коряво вывел: "Сего числа..." Вышеславцев насторожился. В расписке было указано восемнадцатое августа, время - двадцать один час.
   "Сего числа... принят нами без личного дела заключенный, присланный из Кронштадта, Вердиков, Николай Николаевич. О чем и дана сия расписка сопровождающему арестанта военмору Сидорову".
   Вышеславцев размышлял: Вердиков... уже не Ведерников ли это? Очень похоже. Имя, отчество совпадают, дата и время... Если Ведерникова задержали примерно около двух часов дня, то есть в четырнадцать часов, то в Петроград он мог быть доставлен не раньше двадцати одного часа. Расписка дана на бланке, правда еще царского времени: "Арестный дом при Санкт-Петербургской..." - дальше было старательно зачеркнуто чернилами. И стоял только какой-то номер, видимо, исходящий. Ну что ж, надо сейчас же узнать, что зачеркнуто, и выяснить, кто пользуется этими старыми бланками. Надо разыскать военмора Сидорова, препроводившего задержанного. Досадно, что фамилия такая распространенная - Сидоров. Слишком уж много Сидоровых. Но вот людей, которые могут арестовать командира корабля, не так много.
   Задание, несложное на первый взгляд, отняло у Лапшина значительно больше времени, чем он рассчитывал. Герольдия была ликвидирована давно, раньше большинства других учреждений царской Россищ Служащие разбрелись кто куда, устроились на другую работу. Лапшин с трудом разыскал двух чиновников. Это были жалкие, испуганные старики, они тревожно косились на одетого в черную кожанку чекиста, на его маузер и перед тем, как выйти из дома, долго прощались с родными.
   Вторая трудность заключалась в том, чтобы найти архивы. Они были свалены вместе с архивами бывшего ведомства двора, конюшенного ведомства и других, само существование которых стало величайшей нелепостью, как только свергли последнего царя.
   Пока старички рылись в огромных дубовых шкафах, Лапшин от нечего делать листал гербовники. Ну и ну! Чего тут только не наворочено! Сказочные звери, вроде единорогов, то есть коней с длинным, острым бивнем посреди лба, львов, вставших на задние лапы и державших обнаженный меч или подушку с короной. Львы были с ожерельями, с извивающимися хвостами, в различных головных уборах начиная от рыцарских шлемов и кончая дворянскими коронами всяких фасонов. Были гербы на щитах всех цветов и размеров, с атрибутами воинских или морских профессий; щиты, украшенные изображениями рыб, крепостных башен и даже девиц, лишь чуть-чуть прикрытых развевающимися плащиками. При каждом гербе имелось подробнейшее описание, вроде инвентарного перечня изображенных предметов, чтобы художник или лепщик не забыл какой-нибудь детальки или, упаси боже, не налепил лишнего.
   Лапшину это скоро надоело. Он отодвинул гербовники, погрузился в свои невеселые думы. Только на днях удалось отбить второе наступление Юденича. Это наступление было похлеще первого, того, что было весной. Белые прорвались к самым питерским окраинам, откуда с любой церковной колокольни можно было отчетливо видеть все, что делается в городе. Против них двинули красных курсантов, последний резерв, оставшийся в городе. Дело дошло до штыков. Теперь, к счастью, враг бежит, бои идут уже на границе с Эстонией. Но какой ценой это далось! На улицах до сих пор баррикады из мешков, набитых песком. Баррикады нешуточные, порой доходящие до второго этажа. Их не успели разобрать. Баррикады из дров, из кирпичей, а в скверике возле Адмиралтейства поставлены даже две броневые башни, снятые с кораблей. В городе голодный тиф, дизентерия, различные эпидемии.
   Сегодня Лапшин узнал, что в боях погибли двое его близких друзей. И ранен племянник, красный курсант, будущий командир. Лежит'в госпитале. Надо выкроить времечко, навестить парнишку.
   Старички всё лазили и лазили по полкам, листали какие-то папки, толстые фолианты, похожие на словари. Чем дольше длились поиски, тем более вытягивались у чиновников лица. Наконец старший из них вздохнул, подошел к Лапшину, подвинул к себе тяжеленный дубовый стул, не опустился на него, а просто упал.
   - Воля ваша, молодой человек, везите нас, куда нужно... В тюрьму или на допрос. Но мы в данном случае бессильны.
   - Что значит "бессильны"? - сердито спросил Лапшин.
   - Не значится княжество Шемаханское. Мы подняли все документы, всё, что только было мыслимо. Обозначен аул Шемаха, имеется Шемаханский уезд, но княжества по департаменту герольдии не числится и, смею вас уверить, никогда не числилось.
   Лапшин усмехнулся.
   - Ну нет, так нет, не велика пропажа. Пишите справку.
   - Какую изволите справочку?
   - Напишите то, что вы мне сейчас сказали, что, мол, нет и не было никакого княжества, а был только уезд. И подпишитесь оба.
   Чиновники написали на плотной, уже пожелтевшей от времени бумаге требуемую справку, подписались с витиеватыми росчерками. Лапшин сунул бумагу в полевую сумку, встал.
   - А мы? . . - неуверенно спросил один из чиновников. - Нам как, следовать за вами? Или пришлете конвой?
   - Успокойтесь, граждане, и считайте себя в полной мере свободными. Можете следовать к себе на квартиры. Советская власть к вам претензий не имеет. Сами к себе претензии имейте, что всю жизнь занимались чепухой.
   Он козырнул и вышел. До вечернего парохода оставалось порядочно времени. Шкиперы буксиров старались придерживаться расписания, но односторонне. Буксир никогда не уходил раньше положенного, но отвалить от стенки мог и на час, и на два позже, чем полагалось, - словом, лишь тогда, когда команда закончит все свои личные дела на берегу и пассажиров набьется столько, что хоть лезь на голову друг другу.
   Лапшин направился на Гороховую, 2 - в Чека. Зашел в столовую и неожиданно встретил сотрудника кронштадской Чека - Цыганова. Белобрысый, курносый, абсолютно не соответствующий своей фамилии, Цыганов сидел за столом с видом человека, которому некуда спешить.
   - Прохлаждаешься? - удивился Лапшин. - За каким лешим тебя прислали?
   - Приказано доставить к товарищу Вышеславцеву секретного заключенного, - с удовольствием доложил Цыганов.
   - Секретного? Это что за персона? Где он?
   - Вот этого пока установить не удалось. Дожидаюсь. Тут я привез бумажонку одну, расписку на принятие заключенного, препровожденного из Кронштадта в Питер. А кем выдана расписка, какая фамилия у арестованного, этого мы не знаем. Расписку отдали пока в лабораторию, пущай там проанализируют по-научному.
   - Один приехал? - спросил Лапшин.
   - С Сенькой Мухиным. Этот не меньше, как на неделю. У него задание: собрать весь материал по контрабандистам, которые шляются через финскую границу, - охотно сообщил Цыганов.
   - Ишь как! Выходит, вся кронштадтская Чека в бегах, - поддел Лапшин.
   _ Ага! - кивнул Цыганов. - Еще двоих отправили на форт номер четыре. Переобмундировали, как рядовых военморов, и послали вроде как пополнение, взамен убывших по болезни...
   Буксир тащился до Кронштадта мучительно медленно. Ночи уже давно стали темные, на берегах редко-редко где блеснет огонек. Всюду комендантский час, всюду жители норовят пораньше залечь спать. Время тревожное, военное. Даже бакены на фарватере и те погашены. Только из трубы летят искры из-за сырых дров, которыми топят буксир. Искры падают на одежду, прожигают дыры. Пассажиры то и дело, ругаясь, гасят их друг на друге. Да еще высоко в небе кувыркается среди туч чахлая половинка луны. Совсем осень, мозгло, холодно, ветер прохватывает, несмотря на плотную куртку. Вот разве что стоишь в толпе, от этого тепло. Военморы, возвращавшиеся из увольнения, сердитыми, хриплыми голосами тянули песню. На носу пели одно, на корме другое. Поэтому середина молчала.
   Рядом с Лапшиным разговаривали два военспеца.
   - Представляете удивление людей на фортах? - рассказывал один, помоложе. - Светает, только что поднялся туман, и вдруг видят: по мелководью прет на них большой корабль с орудийными башнями, с солидной артиллерией. На гафеле у этого чудовища болтается Юнион-Джек.
   Лапшин знал, что Юнион-Джек - фамильярное прозвище английского флага, на котором соединен прямой крест святого Георгия, небесного покровителя Англии, и косой крест святого Андрея, заступника Шотландии. Знал он и то, о чем сейчас толкуют эти военспецы.
   Еще до его командировки в Питер перед кронштадтскими фортами появился английский монитор "Эребес", вооруженный пятнадцатидюймовыми пушками. Англичане пригнали этот приспособленный для плавания по мелководью корабль от самых берегов Африки, хотя дальний поход монитора через Атлантику в неблагоприятное осеннее время представлял для корабля большую опасность, он легко мог перевернуться.
   Монитор неожиданно открыл огонь. Пятнадцатидюймовые снаряды полетели в сторону Кронштадта, но, к счастью, легли не в город, а в воду и в пустынную, болотистую часть острова. И тогда ответила артиллерия фортов. Монитор получил несколько пробоин и, густо дымя, с трудом убрался в Финляндию на капитальный ремонт. Это была попытка отомстить за провал налета катеров. Месть не удалась.
   - Старик-то Ведерников свое дело знает, - ухмыльнулся пожилой военный. - А ведь сколько было споров! Зачем сохранять на батареях устарелую артиллерию времен наших дедушек?! Надо модернизировать, надо обновлять. Вы, кстати, сами видали эти пушки образца 1871 года на лафетах Дурлахера? Презабавная штука. Орудия огромные, лафет стоит еще на этакой косой станине. При каждом выстреле пушка катится назад по станине, вроде как взбирается по наклонной горке, пока не упрется в амортизаторы. Ну, конечно, от того, что этакая тысячепудовая малютка катается взад-вперед, сила отдачи гасится. Но скорострельность!.. Однако у этих старинных пушек есть одно преимущество, его-то Ведерников и имел в виду.
   - Какое же преимущество? - поинтересовался молодой.
   - Ничтожный по сравнению с более современными орудиями эллипс рассеивания. Один снаряд ложится возле другого. Понимаете, как это важно? Потому монитор накрыли буквально с первого залпа.
   - Извините, - вмешался в разговор Лапшин. - Ведерников... Знакомая что-то фамилия. Напомните, кто это? Я в Кронштадте недавно.
   - О-о, это примечательная личность. Бывший генерал-лейтенант, инспектор крепостной артиллерии, величайший знаток своего дела. Неподкупной честности человек. Патриот. Он на самого адмирала Вирена однажды в сердцах замахнулся костылем. Характерец! . . Ему сейчас уже, кажется, под восемьдесят. Давным-давно в отставке, но продолжает консультировать. Ежедневно является в артиллерийское управление. Уверяю вас, что сейчас, когда наступал Юденич, Ведерников свое дело сделал, чем-нибудь да помог. И племянник у него очень достойный молодой человек. Насколько я знаю, командует сторожевым кораблем.
   ... Несмотря на позднее время, Аапшин застал Вышеславцева на работе. Узнав, что никакого княжества Шемаханского в делах герольдии не обнаружилось, Вышеславцев не огорчился.
   - Я так и думал, товарищ Лапшин. Это упрощает дело. Значит, князь Шемаханский самозванец. И то, что вы мне рассказали про Ведерникова, тоже очень интересно. Я, например, не знал, что на фортах специально оставили часть устарелой артиллерии. Весьма, весьма любопытно. И старик - колоритная фигура. Впрочем, о нем мы знали. А про Ведерникова-младшего еще рановато делать окончательные выводы. С ним еще не все ясно...
   Цыганов с "секретным заключенным" прибыл на следующее утро. Вызванный в кабинет Вышеславцева Лапшин, давно привыкший ничему не удивляться, ахнул, увидев сидящего в кресле Ведерникова, Николая Николаевича, командира "Гориславы".
   Таким его, вероятно, никто никогда не видел. Куда девалась щеголеватая аккуратность моряка! Человек, сидевший в кресле, оброс щетиной, китель был смят, брюки гармошкой. Он похудел до неузнаваемости, запавшие глаза смотрели хмуро, сверкали лихорадочным блеском. Лапшин машинально провел рукой по собственной щеке - сейчас, с утра, он был гладко выбрит.
   - Нам лишь случайно удалось узнать, куда вас законопатили, - объяснял Вышеславцев. - Ведь надо же! Посадить военного моряка в какой-то бывший полицейский участок, где содержатся хулиганы и уличные грабители, да и то только до начала следствия.
   Ведерников судорожно вздохнул.
   - Когда разрешите вручить вам рапорт об отставке? - сказал он своим высоким, теперь немного хрипловатым голосом. Вышеславцев покачал головой.