Страница:
Тем временем Бонапарт потребовал пропустить корабли в порт и снабдить их пресной водой. Получив отказ, он высадился с отрядом в три тысячи человек между городом Ла-Валеттой и бухтой Святого Павла. Утром 11 июня 1798 года начался штурм городской крепости. Ее защитники поначалу упорно отстреливались и даже сделали отчаянную вылазку. Но большая часть рыцарей все же не захотела сражаться с французским войском. Поскольку силы противников были неравными, мальтийцы вынуждены были пойти на переговоры. Вот что пишет об этом автор книги «Тайны египетской экспедиции Наполеона» А. Ю. Иванов: «Ранним утром следующего дня представители великого магистра явились на борт «Ориона» с полномочиями, необходимыми для заключения соглашения о капитуляции. Во главе их был командор Буаредон де Рансюэ, освобожденный из тюрьмы (после чего, по словам Наполеона, народ носил его на руках, как триумфатора)».
После сдачи на милость победителю над Ла-Валеттой взвился французский флаг и остров был объявлен владением Французской Республики. Бонапарт подытожил это событие громкой фразой: «Я смел взять, и я взял». Он тут же упразднил Мальтийский орден, выслал с острова его членов и изъял принадлежавшие ему сокровища. По словам А. Иванова, «Бонапарт поступил с островом так, как он позднее будет обходиться со многими державами, городами и островами». За считаные дни он ввел на Мальте гражданский кодекс, отменил рабство, освободил всех турецких невольников, ликвидировал все феодальные права и привилегии, сформировал муниципалитеты, назначил судей, учредил начальные и средние школы. Не забыл генерал и о защите острова: комендантом его он назначает генерала Вобуа, в подчинение которому дается французский гарнизон из четырех тысяч солдат. В свободное от решения административных проблем время члены экспедиции наслаждались дарами Мальты. Сам Бонапарт гулял в «прекрасно содержанных и украшенных великолепными апельсиновыми деревьями» садах великого магистра ордена, с удовольствием лакомясь их фруктами. Ровно через неделю, 16 июня, он снял флотилию с якоря и отправился к берегам Египта.
Между тем узнавший о захвате французами Мальты адмирал Нельсон немедленно бросился за ними в погоню. Но, как это ни парадоксально, именно эта поспешность и быстроходность британских кораблей помешали ему потопить флотилию Бонапарта еще на подходе к Египту. Вот как пишет об этом А. Манфред: «Адмирал так кипел желанием настигнуть и разгромить противника, что его эскадра, подняв паруса, промчалась по морю с такой быстротой, что опередила французов; ночью английские корабли пронеслись мимо медленно плывшей французской флотилии, проходившей севернее Крита. Эскадра Нельсона примчалась в Александрию, но там ни о Бонапарте, ни о французах вообще никто ничего не слыхал. Английский адмирал решил, что французский флот направился к Александретту или Константинополю, и устремился туда». Эта цепь случайностей и ошибок спасла тогда наполеоновскую экспедицию, но британский флот мог вернуться в любое мгновение. И понимая это, Наполеон был уверен, что ему надо поспешить с захватом Александрии.
Стремительный захват Александрии
Путь через африканский ад
Трехцветное знамя над пирамидами
После сдачи на милость победителю над Ла-Валеттой взвился французский флаг и остров был объявлен владением Французской Республики. Бонапарт подытожил это событие громкой фразой: «Я смел взять, и я взял». Он тут же упразднил Мальтийский орден, выслал с острова его членов и изъял принадлежавшие ему сокровища. По словам А. Иванова, «Бонапарт поступил с островом так, как он позднее будет обходиться со многими державами, городами и островами». За считаные дни он ввел на Мальте гражданский кодекс, отменил рабство, освободил всех турецких невольников, ликвидировал все феодальные права и привилегии, сформировал муниципалитеты, назначил судей, учредил начальные и средние школы. Не забыл генерал и о защите острова: комендантом его он назначает генерала Вобуа, в подчинение которому дается французский гарнизон из четырех тысяч солдат. В свободное от решения административных проблем время члены экспедиции наслаждались дарами Мальты. Сам Бонапарт гулял в «прекрасно содержанных и украшенных великолепными апельсиновыми деревьями» садах великого магистра ордена, с удовольствием лакомясь их фруктами. Ровно через неделю, 16 июня, он снял флотилию с якоря и отправился к берегам Египта.
Между тем узнавший о захвате французами Мальты адмирал Нельсон немедленно бросился за ними в погоню. Но, как это ни парадоксально, именно эта поспешность и быстроходность британских кораблей помешали ему потопить флотилию Бонапарта еще на подходе к Египту. Вот как пишет об этом А. Манфред: «Адмирал так кипел желанием настигнуть и разгромить противника, что его эскадра, подняв паруса, промчалась по морю с такой быстротой, что опередила французов; ночью английские корабли пронеслись мимо медленно плывшей французской флотилии, проходившей севернее Крита. Эскадра Нельсона примчалась в Александрию, но там ни о Бонапарте, ни о французах вообще никто ничего не слыхал. Английский адмирал решил, что французский флот направился к Александретту или Константинополю, и устремился туда». Эта цепь случайностей и ошибок спасла тогда наполеоновскую экспедицию, но британский флот мог вернуться в любое мгновение. И понимая это, Наполеон был уверен, что ему надо поспешить с захватом Александрии.
Стремительный захват Александрии
К знаменитому городу, основанному Александром Великим, французская флотилия из 293 кораблей и судов приблизилась вечером 30 июня. И хотя Брюэйс предлагал подождать до утра, Наполеон отдал приказ высаживаться немедленно. Свое решение он мотивировал так: «Адмирал, нам нельзя терять времени. Фортуна дает мне только три дня; если я ими не воспользуюсь, то мы погибнем».
Хотя при отсутствии противодействия со стороны египтян высадка была чисто технической операцией, проходила она нелегко и долго: лодки переворачивались, 20 человек утонуло, часть лошадей пришлось сбрасывать в море, а потом тащить их до земли за лодками. Только к восьми часам утра высадка была закончена и подразделения пехоты оказались в небольшом рыбачьем поселке Марабу, в нескольких километрах от Александрии. Сам Наполеон вступил на землю фараонов в час ночи 2 июля. Утром, рассмотрев город в подзорную трубу, он не стал дожидаться артиллерии и кавалерии, а построил пехотинцев в колонны и без единой пушки сразу бросил их на штурм города.
К вечеру 2 июля после нескольких часов перестрелки и дерзких атак, проведенных под руководством генералов Мену, Клебера и Бона, Александрия была взята. Во время ее штурма погибли 15 человек и 60 были ранены, в том числе и генералы Мену и Клебер.
О дальнейших шагах Наполеона можно узнать из рассказов очевидцев, в частности Бертье: «Как только Бонапарт сделался владетелем Александрии, так приказал транспортные суда ввести в порт города и приступить к выгрузке лошадей, амуниции и других предметов, на них находящихся». Затем последовала «продолжительная и трудная выгрузка с военных судов артиллерии», поскольку те не могли войти в порт и остановились на расстоянии от него.
Несмотря на сопротивление, оказанное французским войскам, город разграблен не был. Бонапарт, вообще считавший, что «грабеж обогащает немногих, бесчестит всех, уничтожает ресурсы и делает нашими врагами тех, чье благорасположение нам нужно», тем более не мог допустить осквернения любимого детища Александра Великого. У него были большие виды на этот город, который, по его мнению, при правильном управлении может достичь блестящего расцвета, что оставит далеко позади такие крупнейшие центры, как Париж, Лондон, Рим и Константинополь.
Во время пребывания в Александрии Наполеон занимался решением административных проблем и созданием системы управления. Обо всем этом А. Ю. Иванов пишет следующее: «Он быстро договорился с местными арабскими племенами. Их вожди подписали договор, по которому обязались держать открытой дорогу из Александрии в Даманхур для армии и отдельных лиц, представить в 48 часов 300 лошадей по цене в 240 ливров за животное и 500 дромадеров (одногорбых арабских верблюдов) по цене в 120 ливров, сдать в наем тысячу быстроходных верблюдов с погонщиками и вернуть взятых в плен французов. Бонапарт разделил с вождями трапезу и выдал задаток. Он провел в Александрии почти неделю и поручил шейхам и именитым гражданам “управление и суд”».
Захватив Александрию, Наполеон вторгся во владения египетских мамелюков (мамлюков) и решительно потревожил периферию Оттоманской империи, каковою в то время являлся Египет. Но если турецкий султан отнесся к его экспедиции терпимо, то мамелюки, характеризовавшиеся современниками как люди «жадные, безбожные и мятежные», отдавать свою власть пришельцам не желали. Они и Порте подчинялись лишь формально. Мамелюки (что в буквальном переводе означало «невольники») поначалу были воинами-рабами, из которых в XIII веке состояла гвардия египетского султана. В 1250 году они свергли династию Айюбидов и основали свою – династию мамелюкских султанов, которая правила Египтом до завоевания его турками. Но, даже признав верховенство Турции и платя дань Константинополю, эта военно-феодальная аристократия сохранила фактическое господство в Египте. Ко времени египетской экспедиции Наполеона страной правили два соправителя – Мурад-бей и Ибрагим-бей, с которыми французскому генералу еще предстояло встретиться.
Поскольку основное население страны составляли арабы, Бонапарт в поисках союзников решил сделать ставку именно на них. Поэтому в воззвании, обращенном к жителям Александрии, он заявил о том, что пришел в Египет, чтобы освободить арабов от угнетения беев-мамелюков, уверял в своем уважении к Корану и исламу. Такое же напутствие он дал и в обращении к своим солдатам: «Народы, с которыми вы будете в сношениях, магометане; их первая заповедь: нет Бога кроме Аллаха, и Магомет пророк Его. Не спорьте с ними; поступайте с магометанами, как поступали с евреями, как поступали с итальянцами; обращайтесь почтительно с их муфтиями, с их имамами, как обращались с духовными лицами других народов». Но если с отдельными членами верхушки арабской знати Бонапарту иногда удавалось находить взаимопонимание, то поддержки и опоры в народе страны, несмотря на проведение целого ряда смелых антифеодальных реформ, ему найти не удалось. Пройдет совсем немного времени, и он поймет, что социальные силы, которым в его грандиозных планах «освобождения Востока» придавалось не меньшее значение, чем пушкам и штыкам, не пойдут за его маленькой армией. Он окажется в чуждом восточном мире в социальном вакууме, и именно это, а не военные поражения станет главной трагедией его Египетского похода.
Но пока в «копилке» у генерала было уже две победы и счастливая случайность, позволившая ему избежать встречи с грозным британским флотом. Впереди была битва за Каир, но прежде чем захватить второй крупнейший город Египта французской армии предстоял двухнедельный изнурительный переход по раскаленным пескам Даманхурской пустыни, который можно было сравнить лишь с пребыванием в аду.
Хотя при отсутствии противодействия со стороны египтян высадка была чисто технической операцией, проходила она нелегко и долго: лодки переворачивались, 20 человек утонуло, часть лошадей пришлось сбрасывать в море, а потом тащить их до земли за лодками. Только к восьми часам утра высадка была закончена и подразделения пехоты оказались в небольшом рыбачьем поселке Марабу, в нескольких километрах от Александрии. Сам Наполеон вступил на землю фараонов в час ночи 2 июля. Утром, рассмотрев город в подзорную трубу, он не стал дожидаться артиллерии и кавалерии, а построил пехотинцев в колонны и без единой пушки сразу бросил их на штурм города.
К вечеру 2 июля после нескольких часов перестрелки и дерзких атак, проведенных под руководством генералов Мену, Клебера и Бона, Александрия была взята. Во время ее штурма погибли 15 человек и 60 были ранены, в том числе и генералы Мену и Клебер.
О дальнейших шагах Наполеона можно узнать из рассказов очевидцев, в частности Бертье: «Как только Бонапарт сделался владетелем Александрии, так приказал транспортные суда ввести в порт города и приступить к выгрузке лошадей, амуниции и других предметов, на них находящихся». Затем последовала «продолжительная и трудная выгрузка с военных судов артиллерии», поскольку те не могли войти в порт и остановились на расстоянии от него.
Несмотря на сопротивление, оказанное французским войскам, город разграблен не был. Бонапарт, вообще считавший, что «грабеж обогащает немногих, бесчестит всех, уничтожает ресурсы и делает нашими врагами тех, чье благорасположение нам нужно», тем более не мог допустить осквернения любимого детища Александра Великого. У него были большие виды на этот город, который, по его мнению, при правильном управлении может достичь блестящего расцвета, что оставит далеко позади такие крупнейшие центры, как Париж, Лондон, Рим и Константинополь.
Во время пребывания в Александрии Наполеон занимался решением административных проблем и созданием системы управления. Обо всем этом А. Ю. Иванов пишет следующее: «Он быстро договорился с местными арабскими племенами. Их вожди подписали договор, по которому обязались держать открытой дорогу из Александрии в Даманхур для армии и отдельных лиц, представить в 48 часов 300 лошадей по цене в 240 ливров за животное и 500 дромадеров (одногорбых арабских верблюдов) по цене в 120 ливров, сдать в наем тысячу быстроходных верблюдов с погонщиками и вернуть взятых в плен французов. Бонапарт разделил с вождями трапезу и выдал задаток. Он провел в Александрии почти неделю и поручил шейхам и именитым гражданам “управление и суд”».
Захватив Александрию, Наполеон вторгся во владения египетских мамелюков (мамлюков) и решительно потревожил периферию Оттоманской империи, каковою в то время являлся Египет. Но если турецкий султан отнесся к его экспедиции терпимо, то мамелюки, характеризовавшиеся современниками как люди «жадные, безбожные и мятежные», отдавать свою власть пришельцам не желали. Они и Порте подчинялись лишь формально. Мамелюки (что в буквальном переводе означало «невольники») поначалу были воинами-рабами, из которых в XIII веке состояла гвардия египетского султана. В 1250 году они свергли династию Айюбидов и основали свою – династию мамелюкских султанов, которая правила Египтом до завоевания его турками. Но, даже признав верховенство Турции и платя дань Константинополю, эта военно-феодальная аристократия сохранила фактическое господство в Египте. Ко времени египетской экспедиции Наполеона страной правили два соправителя – Мурад-бей и Ибрагим-бей, с которыми французскому генералу еще предстояло встретиться.
Поскольку основное население страны составляли арабы, Бонапарт в поисках союзников решил сделать ставку именно на них. Поэтому в воззвании, обращенном к жителям Александрии, он заявил о том, что пришел в Египет, чтобы освободить арабов от угнетения беев-мамелюков, уверял в своем уважении к Корану и исламу. Такое же напутствие он дал и в обращении к своим солдатам: «Народы, с которыми вы будете в сношениях, магометане; их первая заповедь: нет Бога кроме Аллаха, и Магомет пророк Его. Не спорьте с ними; поступайте с магометанами, как поступали с евреями, как поступали с итальянцами; обращайтесь почтительно с их муфтиями, с их имамами, как обращались с духовными лицами других народов». Но если с отдельными членами верхушки арабской знати Бонапарту иногда удавалось находить взаимопонимание, то поддержки и опоры в народе страны, несмотря на проведение целого ряда смелых антифеодальных реформ, ему найти не удалось. Пройдет совсем немного времени, и он поймет, что социальные силы, которым в его грандиозных планах «освобождения Востока» придавалось не меньшее значение, чем пушкам и штыкам, не пойдут за его маленькой армией. Он окажется в чуждом восточном мире в социальном вакууме, и именно это, а не военные поражения станет главной трагедией его Египетского похода.
Но пока в «копилке» у генерала было уже две победы и счастливая случайность, позволившая ему избежать встречи с грозным британским флотом. Впереди была битва за Каир, но прежде чем захватить второй крупнейший город Египта французской армии предстоял двухнедельный изнурительный переход по раскаленным пескам Даманхурской пустыни, который можно было сравнить лишь с пребыванием в аду.
Путь через африканский ад
В то время как авангард генерала Дезе отправился к Даманхуру, армия Бонапарта, оставив раненого Клебера во главе 9-тысячного гарнизона, через три дня двинулась на Каир через пустыню. Она состояла из четырех дивизий под командованием генералов Ренье, Бона, Дюгуа и Виаля. Туда же по Нилу поплыли корабли контр-адмирала Перре, «отважного моряка из порта Сен-Валери-сюр-Сомм».
Переход через раскаленную солнцем безжизненную пустыню стал поистине чудовищным испытанием для французских солдат. В своих наглухо закрытых синих мундирах, обремененные оружием, ранцами, боеприпасами и различным добром, они брели, обливаясь потом и страдая от жажды, не понимая, зачем их забросили так далеко от Франции, в эти раскаленные пески, где нет и не может быть никакой добычи. «Куда он нас ведет? Ради чего все это? Надо быть безумцем, чтобы пускаться в такое предприятие!» – роптали солдаты и офицеры. От жары и жажды некоторые из них сходили с ума и кричали, как дети, другие нападали друг на друга. По свидетельству канонира Брикара, «жара заставляла их бросать трофеи, и немало было таких, кто не вынес испытания и пустил себе пулю в лоб». У многих сдавали нервы. На подходе к Даманхуру солдаты разных дивизий едва не перестреляли друг друга в ночной неразберихе. Даже генерал Дезе пришел в отчаяние. Он писал Бонапарту из Богагире: «Ради бога, не оставляйте нас в этом положении. Войско теряет бодрость и ропщет. Велите нам быстрее идти вперед или отступить: деревни не что иное, как опустошенные хижины».
Но Наполеон не придавал значения погоде в тех странах, где осуществлял свои великие проекты. И, планируя поход в Африку и Азию, вовсе не озадачивался тем, что боевые действия там придутся на самые жаркие месяцы – июль и август. Он даже не подумал сменить солдатскую экипировку, а может, просто не успел это сделать
в связи с поспешностью подготовки экспедиции? Скорее же всего, руководствуясь тем, что «тот имеет право жертвовать чужими жизнями, кто своей не дорожит», он сам, стоически перенося все невзгоды пути, ожидал от своей армии такого же самопожертвования. Но уже через неделю в ее рядах созрел офицерский заговор. Его зачинщик, генерал Мирер, объявил Бонапарту ультиматум. Тот презрительно отверг его, и генерал застрелился.
Но не только адские погодные условия создавали трудности французам. В редких населенных пунктах, встречавшихся на их пути, они видели пустоту и ужасающую нищету. Здесь нельзя было достать ни воды, ни хлеба, ни вина. Уходя из своих домов, бедуины заражали или засыпали колодцы.
Опасность подстерегала французских легионеров на каждом шагу. Оказалось, что племена, подписавшие с Бонапартом договор в Александрии, получили «фетфу» от улемов и шейхов Каира, приказывавшую им взяться за оружие для защиты веры. Она была написана после того, как Ибрагим-бей, один из двух (вместе с Мурад-беем) «египетских дуумвиров», собрал на совет всю каирскую знать. Там были мамелюкские беи, улемы и другие вожди, на время забывшие про внутренние распри. Присутствовал турецкий наместник. Из своей резиденции в Гизе прибыл Мурад-бей, и именно его поставили во главе мамелюкского войска. Поэтому на всем пути следования по пустыне пешие колонны французов сопровождали арабские всадники. Они набрасывались, словно акулы, на отставших солдат, убивали их или уводили с собой. Так, во время стоянки под Даманхуром неосторожно удалившийся на сто шагов от передовых постов генерал Мюирер был пронзен бедуинскими копьями. Изредка мамелюки нападали на французских солдат из засад, а получив отпор, вихрем скрывались на своих великолепных конях от погони. Вот что В. В. Бешанов писал об арабских воинах: «Каждый воин-мамлюк был вооружен четырьмя пистолетами и холодным оружием. Все они были прекрасными наездниками и искусными противниками в рукопашной схватке. Одиночный французский улан, как правило, проигрывал в сабельном бою такому воину. Но мамлюки не знали строя, военной дисциплины и не представляли себе возможностей регулярного войска. Они видели, что французская армия малочисленна, и Мурад-бей был уверен, что ему удастся легко разгромить завоевателей».
С многочисленной конницей мамелюков французы впервые столкнулись в сражении у Шубрахита. Каждый из этих всадников действительно был вооружен саблей, карабином, мушкетоном, четырьмя пистолетами и обслуживался тремя-четырьмя пешими слугами. По обычаю, эти отважные воины-феодалы, угнетатели феллахов-землепашцев и арабов-купцов, носили с собой все свое золото и драгоценности, чтобы в случае гибели уйти на тот свет вместе с ними. Поэтому их ятаганы были усыпаны драгоценными камнями, а одежда изумляла роскошью.
Только утром 10 июля армия Наполеона достигла Нила у Рахмании. По словам А. Иванова, «люди – от солдата до генерала – бросились в реку, не снимая одежды». Но вместо полноводной реки перед ними оказался тщедушный ручеек, теплая и мутная вода которого вовсе не освежала. «И это – житница Рима и Константинополя? Немудрено, что и сам Египет, “дар Нила”, столь убог! Несколько человек умерли, выпив слишком много воды. Многие заболели дизентерией, наглотавшись арбузной мякоти». Ропот и недоумение в солдатских рядах возобновились. Поэтому Бонапарт терпеливо разъяснял своим солдатам, что «воды Нила, который в данный момент так мало соответствует своей репутации, начинают подниматься, и скоро он оправдает все, что они о нем слышали; что они становятся лагерем на копнах ржи, и скоро у них будут мельницы и печи; что эта земля, столь голая,
однообразная и печальная, по которой они передвигаются с таким трудом, скоро покроется нивами и даст обильный урожай, который напомнит им о плодородии берегов По и о тамошнем изобилии; что у них есть чечевица, бобы, куры, голуби, что их жалобы преувеличены, что жара, без сомнения, чрезмерна, но станет переносимой, когда они будут на отдыхе и переформировании; что во время Итальянских кампаний переходы в июле и августе также были весьма утомительными».
Впервые армия с недоверием отнеслась к словам своего вождя. А. Иванов пишет: «Куры и голуби? Он в самом деле думает накормить ими многотысячную армию? Зачастую он сам съедает на обед лишь тарелку чечевицы. Генералы и офицеры возмущаются пуще солдат. Наполеон признает, что “несколько солдат бросились в Нил, чтобы найти в нем быструю смерть”. Откровенно говоря, и сам он не в восторге: “При высадке в Египте меня удивило, что от былого величия у египтян я нашел только пирамиды и печи для приготовления жареных цыплят”».
Но, несмотря ни на что, французские легионеры не потеряли своей боеготовности. Когда 13 июля 8-тысячное конное войско мамелюков напало на них у Шебриза, они отбили атаку, нанеся противнику жестокий урон, который поразил нападавших. После сокрушительного поражения мамелюкской конницы среди арабов, по словам В. В. Бешанова, распространилась такая версия: главный французский генерал, которого они называли Кебиром, «волшебник, а все его солдаты связаны невидимыми нитями и могут мгновенно и одновременно поворачивать в нужную сторону, когда он дергает эти нити». Надо сказать, что так оно и было, конечно же, не в буквальном, а в переносном смысле: Бонапарт был действительно искусным кукловодом, уверенно направлявшим свою армию на взятие Каира.
Переход через раскаленную солнцем безжизненную пустыню стал поистине чудовищным испытанием для французских солдат. В своих наглухо закрытых синих мундирах, обремененные оружием, ранцами, боеприпасами и различным добром, они брели, обливаясь потом и страдая от жажды, не понимая, зачем их забросили так далеко от Франции, в эти раскаленные пески, где нет и не может быть никакой добычи. «Куда он нас ведет? Ради чего все это? Надо быть безумцем, чтобы пускаться в такое предприятие!» – роптали солдаты и офицеры. От жары и жажды некоторые из них сходили с ума и кричали, как дети, другие нападали друг на друга. По свидетельству канонира Брикара, «жара заставляла их бросать трофеи, и немало было таких, кто не вынес испытания и пустил себе пулю в лоб». У многих сдавали нервы. На подходе к Даманхуру солдаты разных дивизий едва не перестреляли друг друга в ночной неразберихе. Даже генерал Дезе пришел в отчаяние. Он писал Бонапарту из Богагире: «Ради бога, не оставляйте нас в этом положении. Войско теряет бодрость и ропщет. Велите нам быстрее идти вперед или отступить: деревни не что иное, как опустошенные хижины».
Но Наполеон не придавал значения погоде в тех странах, где осуществлял свои великие проекты. И, планируя поход в Африку и Азию, вовсе не озадачивался тем, что боевые действия там придутся на самые жаркие месяцы – июль и август. Он даже не подумал сменить солдатскую экипировку, а может, просто не успел это сделать
в связи с поспешностью подготовки экспедиции? Скорее же всего, руководствуясь тем, что «тот имеет право жертвовать чужими жизнями, кто своей не дорожит», он сам, стоически перенося все невзгоды пути, ожидал от своей армии такого же самопожертвования. Но уже через неделю в ее рядах созрел офицерский заговор. Его зачинщик, генерал Мирер, объявил Бонапарту ультиматум. Тот презрительно отверг его, и генерал застрелился.
Но не только адские погодные условия создавали трудности французам. В редких населенных пунктах, встречавшихся на их пути, они видели пустоту и ужасающую нищету. Здесь нельзя было достать ни воды, ни хлеба, ни вина. Уходя из своих домов, бедуины заражали или засыпали колодцы.
Опасность подстерегала французских легионеров на каждом шагу. Оказалось, что племена, подписавшие с Бонапартом договор в Александрии, получили «фетфу» от улемов и шейхов Каира, приказывавшую им взяться за оружие для защиты веры. Она была написана после того, как Ибрагим-бей, один из двух (вместе с Мурад-беем) «египетских дуумвиров», собрал на совет всю каирскую знать. Там были мамелюкские беи, улемы и другие вожди, на время забывшие про внутренние распри. Присутствовал турецкий наместник. Из своей резиденции в Гизе прибыл Мурад-бей, и именно его поставили во главе мамелюкского войска. Поэтому на всем пути следования по пустыне пешие колонны французов сопровождали арабские всадники. Они набрасывались, словно акулы, на отставших солдат, убивали их или уводили с собой. Так, во время стоянки под Даманхуром неосторожно удалившийся на сто шагов от передовых постов генерал Мюирер был пронзен бедуинскими копьями. Изредка мамелюки нападали на французских солдат из засад, а получив отпор, вихрем скрывались на своих великолепных конях от погони. Вот что В. В. Бешанов писал об арабских воинах: «Каждый воин-мамлюк был вооружен четырьмя пистолетами и холодным оружием. Все они были прекрасными наездниками и искусными противниками в рукопашной схватке. Одиночный французский улан, как правило, проигрывал в сабельном бою такому воину. Но мамлюки не знали строя, военной дисциплины и не представляли себе возможностей регулярного войска. Они видели, что французская армия малочисленна, и Мурад-бей был уверен, что ему удастся легко разгромить завоевателей».
С многочисленной конницей мамелюков французы впервые столкнулись в сражении у Шубрахита. Каждый из этих всадников действительно был вооружен саблей, карабином, мушкетоном, четырьмя пистолетами и обслуживался тремя-четырьмя пешими слугами. По обычаю, эти отважные воины-феодалы, угнетатели феллахов-землепашцев и арабов-купцов, носили с собой все свое золото и драгоценности, чтобы в случае гибели уйти на тот свет вместе с ними. Поэтому их ятаганы были усыпаны драгоценными камнями, а одежда изумляла роскошью.
Только утром 10 июля армия Наполеона достигла Нила у Рахмании. По словам А. Иванова, «люди – от солдата до генерала – бросились в реку, не снимая одежды». Но вместо полноводной реки перед ними оказался тщедушный ручеек, теплая и мутная вода которого вовсе не освежала. «И это – житница Рима и Константинополя? Немудрено, что и сам Египет, “дар Нила”, столь убог! Несколько человек умерли, выпив слишком много воды. Многие заболели дизентерией, наглотавшись арбузной мякоти». Ропот и недоумение в солдатских рядах возобновились. Поэтому Бонапарт терпеливо разъяснял своим солдатам, что «воды Нила, который в данный момент так мало соответствует своей репутации, начинают подниматься, и скоро он оправдает все, что они о нем слышали; что они становятся лагерем на копнах ржи, и скоро у них будут мельницы и печи; что эта земля, столь голая,
однообразная и печальная, по которой они передвигаются с таким трудом, скоро покроется нивами и даст обильный урожай, который напомнит им о плодородии берегов По и о тамошнем изобилии; что у них есть чечевица, бобы, куры, голуби, что их жалобы преувеличены, что жара, без сомнения, чрезмерна, но станет переносимой, когда они будут на отдыхе и переформировании; что во время Итальянских кампаний переходы в июле и августе также были весьма утомительными».
Впервые армия с недоверием отнеслась к словам своего вождя. А. Иванов пишет: «Куры и голуби? Он в самом деле думает накормить ими многотысячную армию? Зачастую он сам съедает на обед лишь тарелку чечевицы. Генералы и офицеры возмущаются пуще солдат. Наполеон признает, что “несколько солдат бросились в Нил, чтобы найти в нем быструю смерть”. Откровенно говоря, и сам он не в восторге: “При высадке в Египте меня удивило, что от былого величия у египтян я нашел только пирамиды и печи для приготовления жареных цыплят”».
Но, несмотря ни на что, французские легионеры не потеряли своей боеготовности. Когда 13 июля 8-тысячное конное войско мамелюков напало на них у Шебриза, они отбили атаку, нанеся противнику жестокий урон, который поразил нападавших. После сокрушительного поражения мамелюкской конницы среди арабов, по словам В. В. Бешанова, распространилась такая версия: главный французский генерал, которого они называли Кебиром, «волшебник, а все его солдаты связаны невидимыми нитями и могут мгновенно и одновременно поворачивать в нужную сторону, когда он дергает эти нити». Надо сказать, что так оно и было, конечно же, не в буквальном, а в переносном смысле: Бонапарт был действительно искусным кукловодом, уверенно направлявшим свою армию на взятие Каира.
Трехцветное знамя над пирамидами
Узнав о неудачном сражении мамелюков у Шебриза, каирские беи и шейхи всерьез взялись за оборону города. Тысячи людей строили укрепления. Чтобы прокормить их, ввели специальный налог. Купцы делали пожертвования, а духовенство устроило шествие со знаменами, музыкой и молитвами.
Тем временем французская армия 19 июля достигла небольшого местечка Улем-Динара, что в 20 километрах от Каира. Здесь французы впервые увидели возвышающиеся у горизонта великие пирамиды. «Они казались тремя огромными скалами», – так напишет впоследствии о своем первом впечатлении об этих древнейших памятниках культуры Наполеон. Целый день был дан армии на отдых после изнурительного перехода по пустыне, а затем противники начали готовиться к бою. Мамелюки заняли позицию на левом берегу Нила, между селением Эмбабе и пирамидами. 20 июля французская армия снялась с бивуака. Перед началом решающего сражения с арабской конницей Бонапарт обратился к своим легионерам со словами: «Солдаты! Сорок веков смотрят на вас сегодня с высоты этих пирамид!» Оценивая важность этого призыва, английский историк А. Тойнби писал: «…Наполеон сознавал, что прикоснулся к струне, звук которой способен тронуть даже невежественное сердце самого грубого солдата… Можно быть уверенным, что Мурад-бей… и не подумал подбодрить своих нелюбознательных товарищей аналогичным напоминанием». Вторя ему, А. Иванов подчеркивает: «Своим призывом Бонапарт напомнил соратникам, что они – представители нации Вольтера и Руссо, что любой француз – философ и, кроме того, – еще и личность, делающая Историю!»
На рассвете 21 июля французская армия встретила авангард мамелюков Мурад-бея, который рассеялся уже после нескольких пушечных выстрелов. Но основные силы арабской конницы были впереди. Ее правый фланг, находившийся перед селением Эмбабе, состоял из 20 тысяч янычар, арабов и каирских ополченцев и имел на вооружении 40 пушек. В центре египетской армии был кавалерийский корпус из 12 тысяч мамелюков, имевших по 4^5 слуг. Левый флаг, примыкавший к пирамидам, насчитывал до 8 тысяч арабов-бедуинов. Таким образом, в боевой линии протяженностью до шести километров находились более 60 тысяч человек и около трехсот египетских судов. Что же касается французской армии, то, по словам Наполеона, он располагал только 23 тысячами солдат. Жители Каира, впечатленные таким внушительным войском, собрались на правом берегу Нила, чтобы понаблюдать за решающей битвой. Весь город замер в ожидании, веря в победу своей многочисленной армии. О другом исходе сражения египтянам было страшно даже подумать: ведь они считали, что в случае поражения станут рабами европейцев.
Между тем Бонапарт оценивал ситуацию по данным своей разведки. Лагерь противника был защищен наспех вырытыми траншеями, которые могли служить препятствием только для кавалерии, тогда как его пехотинцы могли с ними легко справиться. А вот для арабской пехоты, неспособной из-за отсутствия порядка к боевым действиям на равнине, эти полевые укрепления представляли единственную защиту. Здесь были установлены пушки на морских лафетах, которые были неподвижными и не могли маневрировать. Таким образом, пехота и арабы, действующие на левом фланге, особой опасности не представляли. Исходя из этого, Наполеон решил, что главный удар следует нанести по корпусу мамелюков, находящемуся в центре.
Первой против мамелюков он выдвинул дивизию Дезе, за ней на некотором расстоянии проследовали дивизии Ренье, Дюгуа, Виаля и Бона. Все подразделения двигались в полном молчании. Когда Мурад-бей догадался о намерении французов, то попытался помешать им завершить свой маневр. Он решил бросить свою кавалерию в атаку на французских пехотинцев, пока те были еще на марше. Мамелюкские всадники с быстротою молнии проскакали между дивизиями Дезе и Ренье и окружили их. Но Дезе успел перестроить своих солдат так, что
перегруппированные в пять колонн они составили каре длиною 300 метров по фронту и 50 метров вглубь. Внутри строя находилась кавалерия, а по флангам – артиллерия. Такую же перегруппировку сделал и маршал Ренье.
Сам Бонапарт находился в дивизии Дюбуа. Она заняла позиции между колоннами Дезе и Нилом, отрезая противника одновременно и от Эмбабе, и от реки. Такое расположение дало возможность открыть огонь из орудий в тыл мамелюкам. Вскоре, по словам А. Иванова, «пустынная равнина, покрытая редкими пальмами, стала ареной легендарного и экзотического боя, в котором стойкость и выучка солдат революционной Франции взяли верх над первобытным фанатизмом всадников Аллаха». Яростная схватка с арабской кавалерией продолжалась около часа. За это время поле сражения сплошь покрылось телами убитых и раненых. Некоординированные действия мамелюкских всадников не принесли им желаемых результатов: все их наскоки разбились о несокрушимые французские каре. В результате Мурад-бей был вынужден с тремя тысячами всадников отступить к Гизе по дороге в Верхний Египет. Оставшиеся за пределами каре мамелюки попытались укрыться в укрепленном лагере, но его атаковала дивизия Бона, а захват генералом Рампоном рва и дамбы прервал сообщение между Эмбабе и Гизой, отрезав арабам путь для отступления. Видя разгром своей кавалерии, арабские пехотинцы вышли из боя и бросились к Нилу, чтобы на небольших лодках или вплавь перебраться на другой берег. Часть из них спустилась по левому берегу реки и в сумерках разбежалась по пригородам Каира.
Пока шла битва на суше, французский речной флот, значительно уступавший египетскому по численности, медленно поднялся по Нилу. На его суда подняли больных и раненых легионеров, а также тех, «которые не носили оружия… и не могли быть полезными в сражениях, и на лошадях коих можно было посадить несколько человек». Моряки сражались бок о бок с пехотинцами, особенно проявив себя в рукопашной схватке.
На следующий день Мурад-бей несколько раз пытался атаковать французские позиции. Он надеялся восстановить связь со своим укрепленным лагерем и облегчить отход тем, кто в нем остался. Но когда командир мамелюков понял, что сделать это уже невозможно, то приказал поджечь собственный флот, а сам ушел в Верхний Египет. Битва за Каир унесла немало жизней: потери египтян составили около 10 тысяч убитыми, ранеными, утонувшими и плененными. Они лишились всех своих пушек. Французы же потеряли всего 300 человек.
24 июля Наполеон торжественно вошел в Каир. С этого времени в течение трех лет над древними пирамидами Египта развевались трехцветные знамена Французской Республики, а жизнь египетской столицы была подчинена новому политическому режиму. Характеризуя организацию управления в завоеванной французами стране, академик Е. Тарле писал: «…во-первых, власть должна была быть сосредоточена в каждом городе, в каждом селении в руках французского начальника гарнизона; во-вторых, при этом начальнике должен находиться совещательный “диван” из назначенных им же наиболее именитых и состоятельных местных граждан; в-третьих, магометанская религия должна пользоваться полнейшим уважением, а мечети и духовенство – неприкосновенностью; в-четвертых, в Каире при самом главнокомандующем должен состоять тоже большой совещательный орган из представителей не только г. Каира, но и провинций. Сбор податей и налогов должен был быть упорядочен, доставка натурой должна быть так организована, чтобы страна содержала французскую армию за свой счет. Местные начальники со своими совещательными органами должны были организовать исправный полицейский порядок, охранять торговлю и частную собственность. Все земельные поборы, взимавшиеся беями-мамелюками, отменяются. Имения непокорных и продолжающих войну беев, бежавших к югу, отбираются во французскую казну».
Бонапарт и тут, как и в Италии, стремился покончить с феодальными отношениями, что было особенно удобно, так как именно мамелюки поддерживали военное сопротивление, и опереться на арабскую буржуазию и арабов-землевладельцев; эксплуатируемых же арабской буржуазией феллахов он отнюдь не брал под защиту. Все это должно было закрепить основы безусловной военной диктатуры, сосредоточенной в его руках и обеспечивающей этот создаваемый им буржуазный порядок. Наконец, настойчиво провозглашаемая им веротерпимость и уважение к Корану были, кстати, настолько чрезвычайным новшеством, что российский Святейший синод, выдвинув, как известно, весной 1807 года тезис о тождестве Наполеона с «предтечей» антихриста, в виде одного из аргументов намекал на поведение Бонапарта в Египте: покровительство магометанству и т. п.
Тем временем французская армия 19 июля достигла небольшого местечка Улем-Динара, что в 20 километрах от Каира. Здесь французы впервые увидели возвышающиеся у горизонта великие пирамиды. «Они казались тремя огромными скалами», – так напишет впоследствии о своем первом впечатлении об этих древнейших памятниках культуры Наполеон. Целый день был дан армии на отдых после изнурительного перехода по пустыне, а затем противники начали готовиться к бою. Мамелюки заняли позицию на левом берегу Нила, между селением Эмбабе и пирамидами. 20 июля французская армия снялась с бивуака. Перед началом решающего сражения с арабской конницей Бонапарт обратился к своим легионерам со словами: «Солдаты! Сорок веков смотрят на вас сегодня с высоты этих пирамид!» Оценивая важность этого призыва, английский историк А. Тойнби писал: «…Наполеон сознавал, что прикоснулся к струне, звук которой способен тронуть даже невежественное сердце самого грубого солдата… Можно быть уверенным, что Мурад-бей… и не подумал подбодрить своих нелюбознательных товарищей аналогичным напоминанием». Вторя ему, А. Иванов подчеркивает: «Своим призывом Бонапарт напомнил соратникам, что они – представители нации Вольтера и Руссо, что любой француз – философ и, кроме того, – еще и личность, делающая Историю!»
На рассвете 21 июля французская армия встретила авангард мамелюков Мурад-бея, который рассеялся уже после нескольких пушечных выстрелов. Но основные силы арабской конницы были впереди. Ее правый фланг, находившийся перед селением Эмбабе, состоял из 20 тысяч янычар, арабов и каирских ополченцев и имел на вооружении 40 пушек. В центре египетской армии был кавалерийский корпус из 12 тысяч мамелюков, имевших по 4^5 слуг. Левый флаг, примыкавший к пирамидам, насчитывал до 8 тысяч арабов-бедуинов. Таким образом, в боевой линии протяженностью до шести километров находились более 60 тысяч человек и около трехсот египетских судов. Что же касается французской армии, то, по словам Наполеона, он располагал только 23 тысячами солдат. Жители Каира, впечатленные таким внушительным войском, собрались на правом берегу Нила, чтобы понаблюдать за решающей битвой. Весь город замер в ожидании, веря в победу своей многочисленной армии. О другом исходе сражения египтянам было страшно даже подумать: ведь они считали, что в случае поражения станут рабами европейцев.
Между тем Бонапарт оценивал ситуацию по данным своей разведки. Лагерь противника был защищен наспех вырытыми траншеями, которые могли служить препятствием только для кавалерии, тогда как его пехотинцы могли с ними легко справиться. А вот для арабской пехоты, неспособной из-за отсутствия порядка к боевым действиям на равнине, эти полевые укрепления представляли единственную защиту. Здесь были установлены пушки на морских лафетах, которые были неподвижными и не могли маневрировать. Таким образом, пехота и арабы, действующие на левом фланге, особой опасности не представляли. Исходя из этого, Наполеон решил, что главный удар следует нанести по корпусу мамелюков, находящемуся в центре.
Первой против мамелюков он выдвинул дивизию Дезе, за ней на некотором расстоянии проследовали дивизии Ренье, Дюгуа, Виаля и Бона. Все подразделения двигались в полном молчании. Когда Мурад-бей догадался о намерении французов, то попытался помешать им завершить свой маневр. Он решил бросить свою кавалерию в атаку на французских пехотинцев, пока те были еще на марше. Мамелюкские всадники с быстротою молнии проскакали между дивизиями Дезе и Ренье и окружили их. Но Дезе успел перестроить своих солдат так, что
перегруппированные в пять колонн они составили каре длиною 300 метров по фронту и 50 метров вглубь. Внутри строя находилась кавалерия, а по флангам – артиллерия. Такую же перегруппировку сделал и маршал Ренье.
Сам Бонапарт находился в дивизии Дюбуа. Она заняла позиции между колоннами Дезе и Нилом, отрезая противника одновременно и от Эмбабе, и от реки. Такое расположение дало возможность открыть огонь из орудий в тыл мамелюкам. Вскоре, по словам А. Иванова, «пустынная равнина, покрытая редкими пальмами, стала ареной легендарного и экзотического боя, в котором стойкость и выучка солдат революционной Франции взяли верх над первобытным фанатизмом всадников Аллаха». Яростная схватка с арабской кавалерией продолжалась около часа. За это время поле сражения сплошь покрылось телами убитых и раненых. Некоординированные действия мамелюкских всадников не принесли им желаемых результатов: все их наскоки разбились о несокрушимые французские каре. В результате Мурад-бей был вынужден с тремя тысячами всадников отступить к Гизе по дороге в Верхний Египет. Оставшиеся за пределами каре мамелюки попытались укрыться в укрепленном лагере, но его атаковала дивизия Бона, а захват генералом Рампоном рва и дамбы прервал сообщение между Эмбабе и Гизой, отрезав арабам путь для отступления. Видя разгром своей кавалерии, арабские пехотинцы вышли из боя и бросились к Нилу, чтобы на небольших лодках или вплавь перебраться на другой берег. Часть из них спустилась по левому берегу реки и в сумерках разбежалась по пригородам Каира.
Пока шла битва на суше, французский речной флот, значительно уступавший египетскому по численности, медленно поднялся по Нилу. На его суда подняли больных и раненых легионеров, а также тех, «которые не носили оружия… и не могли быть полезными в сражениях, и на лошадях коих можно было посадить несколько человек». Моряки сражались бок о бок с пехотинцами, особенно проявив себя в рукопашной схватке.
На следующий день Мурад-бей несколько раз пытался атаковать французские позиции. Он надеялся восстановить связь со своим укрепленным лагерем и облегчить отход тем, кто в нем остался. Но когда командир мамелюков понял, что сделать это уже невозможно, то приказал поджечь собственный флот, а сам ушел в Верхний Египет. Битва за Каир унесла немало жизней: потери египтян составили около 10 тысяч убитыми, ранеными, утонувшими и плененными. Они лишились всех своих пушек. Французы же потеряли всего 300 человек.
24 июля Наполеон торжественно вошел в Каир. С этого времени в течение трех лет над древними пирамидами Египта развевались трехцветные знамена Французской Республики, а жизнь египетской столицы была подчинена новому политическому режиму. Характеризуя организацию управления в завоеванной французами стране, академик Е. Тарле писал: «…во-первых, власть должна была быть сосредоточена в каждом городе, в каждом селении в руках французского начальника гарнизона; во-вторых, при этом начальнике должен находиться совещательный “диван” из назначенных им же наиболее именитых и состоятельных местных граждан; в-третьих, магометанская религия должна пользоваться полнейшим уважением, а мечети и духовенство – неприкосновенностью; в-четвертых, в Каире при самом главнокомандующем должен состоять тоже большой совещательный орган из представителей не только г. Каира, но и провинций. Сбор податей и налогов должен был быть упорядочен, доставка натурой должна быть так организована, чтобы страна содержала французскую армию за свой счет. Местные начальники со своими совещательными органами должны были организовать исправный полицейский порядок, охранять торговлю и частную собственность. Все земельные поборы, взимавшиеся беями-мамелюками, отменяются. Имения непокорных и продолжающих войну беев, бежавших к югу, отбираются во французскую казну».
Бонапарт и тут, как и в Италии, стремился покончить с феодальными отношениями, что было особенно удобно, так как именно мамелюки поддерживали военное сопротивление, и опереться на арабскую буржуазию и арабов-землевладельцев; эксплуатируемых же арабской буржуазией феллахов он отнюдь не брал под защиту. Все это должно было закрепить основы безусловной военной диктатуры, сосредоточенной в его руках и обеспечивающей этот создаваемый им буржуазный порядок. Наконец, настойчиво провозглашаемая им веротерпимость и уважение к Корану были, кстати, настолько чрезвычайным новшеством, что российский Святейший синод, выдвинув, как известно, весной 1807 года тезис о тождестве Наполеона с «предтечей» антихриста, в виде одного из аргументов намекал на поведение Бонапарта в Египте: покровительство магометанству и т. п.