Страница:
Быть звездой. Данте нашел, что ему очень легко представить себе Глориану сверкающей ярче всех других звезд на небе.
– Чего Глори никогда не понимала, так это того, что мечты ее матери были всего лишь мечтами ее матери и не имели ничего общего с тем, чего хочет от жизни сама Глори. Меня до смерти пугает, что она может провести всю жизнь в погоне за тем, к чему всегда стремилась ее мать, вместо того чтобы искать свое собственное счастье.
– Ты думаешь, что она найдет свое счастье в этой Плезент – Вэлли?
– Не знаю. Я была бы счастлива, если бы там у нее хотя бы созрела мысль изменить свою жизнь коренным образом. Одно не вызывает сомнения – она не найдет своего счастья, если окажется убитой на этой паре сотен акров травы.
Пока Мод довольно бессвязно рассуждала о звездах и мечтах, Данте пытался подобрать слова отказа от участия во всей этой кутерьме. Но при мысли о том, что Глориана может умереть, кровь бросилась ему в лицо. Слова отказа, подобранные с таким трудом, так и не прозвучали.
– Я буду ее охранять.
Таким образом, он в один миг лишил себя всякой возможности силой отобрать у нее зеркало. Более того, он взялся охранять ее в погоне за призраком счастья, тогда как доктор Ди предупредил его, что течение времени в настоящем может отличаться от течения его в прошлом. Здравый смысл молотками стучал в голове Данте, заставляя его взять назад свои слова. Он понимал, что не должен был давать себе волю – и потакать мимолетным желаниям, которые его смущали, как эти вызывавшие головокружение побуждения защитить Глориану и никому не позволить причинить ей вред.
А потом его озарило: может быть, он так порывисто бросился на защиту Глорианы, потому что какой-то глубинной частью своего сознания вдруг понял: это и есть то главное испытание, на которое его обрек старый астролог?
Он все еще думал о Глориане. Неожиданно для себя он обнаружил странное сходство в судьбах двух женщин. Если Елизавета должна была стать у кормила власти, по предсказаниям Ди, то Глориана, по-видимому, должна будет вступить во владение землями своего отца. Над ней, так же как и над Елизаветой, словно витала опасность, насилие, казалось, ее вот-вот закружит ветер перемен. Елизавета и Глориана. Глориана и Елизавета. Их судьбы были отражениями одна другой, хотя и по-разному. Защита Глорианы и спасение ее от врагов доказало бы его способность побеждать врага и мудрость, позволяющую превращать в союзников тех, у кого были все основания в нем сомневаться. И если Ди предложил мудрый путь подготовки Данте к встрече с различными испытаниями и Данте мог бы в один прекрасный день жениться на Елизавете, то, возможно, этот Ди вовсе не лунатик, каким казался.
Супруг правящей королевы! Почет и слава. Сыновья Данте равны в правах с законными отпрысками его отца. Сама мысль об этом заставляла учащенно биться его сердце, словно согревала его душу.
И это трепетное возбуждение, так не вязавшееся с его обычной сдержанностью, порождало глухую тревогу. Любой воин, вступающий в бой, находясь под влиянием возбуждения, рискует потерять все. Кое-кто обвинял Данте в том, что он был слишком расчетлив, слишком педантичен, слишком тщательно взвешивал все «за» и «против», прежде чем начать действовать. И большинство из тех, кто посмеивался над его, казалось, излишней предусмотрительностью, теперь лежали в могилах, тогда как он продолжал жить, чтобы сражаться снова и снова. Ему не следовало забывать секрет своей выживаемости: предвидение любого возможного результата и умение избегать неожиданностей.
Что ж, все его умения останутся при нем.
– Ну так что ты скажешь? – спросила Мод.
– Я отдам этому все силы.
– У тебя нет оружия? – спросила она, внимательно посмотрев на его бедра, как будто он мог спрятать на себе такую громоздкую ценность.
– Нет.
– И я не думаю, чтобы у тебя были деньги на его покупку в Уинслоу, куда мы прибудем вечером. – Данте пожал плечами, и она вздохнула: – О, я понимаю, я должна купить его для тебя. Стрелять-то ты по крайней мере умеешь?
– Разумеется. – Он не мог при этом не расправить гордо плечи, понимая, что его обширный опыт произведет на Мод впечатление. – Я уже давно освоил фальконет и мушкет. Но эта мелочь бледнеет в сравнении с тем, что я дважды стрелял из швейцарской аркебузы.
– Всего два раза? – с тревогой переспросила Мод.
– Дважды – это в два раза больше, чем доводилось большинству воинов.
– Что это за дьявольская штука – аркебуза? – смущенно спросила Мод, сдвинув брови. – Она похожа на винтовку Шарпа или на револьвер Кольта?
– Может быть, – осторожно ответил он, не забывая о том, что довольно плохо знал английское оружие. Если бы он признался, что не знаком ни с винтовкой Шарпа, ни с револьвером Кольта, это заставило бы Мод передумать.
– Хорошо, но все-таки на что из них больше всего похожа аркебуза? – в сильном раздражении настаивала Мод. – Мне нужно знать, чтобы я могла купить тебе наиболее подходящую штуку. Оружие должно быть постоянно при тебе, но скрыто от постороннего глаза.
Ее доводы так ошеломили Данте, что он на короткое время потерял дар речи. Мод говорила о покупке аркебузы – оружия, которое было предметом зависти королей, – словно приобретение его было не большим событием, чем покупка горшка масла у деревенской молочницы. Она говорила, что он будет носить ее постоянно при себе, как будто один человек в состоянии пройти с шестифутовой штуковиной больше нескольких шагов, не рухнув под ее тяжестью.
Мод явно ошибалась, приняв его удивление за неуверенность:
– Я подумала, если ты будешь носить эту штуку на боку и выглядеть как какой-нибудь бандит, никто нас не тронет.
– Носить на боку? – нахмурился Данте, теперь совершенно уверенный в том, что Мод над ним подшучивает. Перемещение этой громадины и ведение огня из аркебузы требуют семерых солдат, начиная с тех, кто переносит ее с осторожностью няньки, взявшей на руки первенца своего хозяина, и заканчивая наводчиком, попадающим точно в цель и знающим цену каждого выстрела. – А кто будет помогать мне стрелять из нее?
Его вопрос привел Мод в такую растерянность, как будто Данте попросил помочь ему поднести ложку с супом ко рту.
– Вот так убийца! – Мод сердито нахмурилась, и на ее лице появилось выражение разочарования. – Я была права, когда увидела тебя в первый раз. Единственное, что ты мог бы сделать, чтобы отразить нападение разбойника, это ударить его своей похожей на желудь каской.
– Знаменитым на весь мир убийцей трудно стать, пользуясь огнестрельным оружием. – Данте поборол улыбку, вызванную явным невежеством Мод в военных делах. – Я пустил куда больше крови с помощью простой рапиры. Шпаги, – поправился он, увидев, что ее смутило еще одно новое для нее название оружия.
– О, так, значит, ты знаменитость. Пожалуй, будет лучше, если я куплю тебе шпагу, хотя один Господь знает, как ее найти в Аризоне.
– Я мог бы управиться и с солдатским мечом, – предложил Данте, испытавший облегчение, когда понял, что Мод намерена исполнить свое обещание помочь ему. Но кто же станет носить на боку неуклюжую аркебузу! – Однако предпочел бы, чтобы ты поискала рапиру, если она тебе понравится, Мод. Изящное оружие, с гибким лезвием, которое будет прокалывать насквозь врагов Глорианы.
– Вот это мне приятно слышать, – кивнула Мод. И добавила, окинув его с головы до ног оценивающим взглядом: – Пожалуй, мне придется купить тебе в Уинслоу и кое-что из одежды.
– Почему тебе так не нравится мой костюм?
– Потому что ты выглядишь в нем недостаточно скромно.
Данте вздернул подбородок и бросил на нее один из своих самых сердитых взглядов, от которого даже у взрослых мужчин подгибались колени. Глаза Мод расширились от восхищения:
– О, это просто прекрасно. Теперь мне остается только придумать какой-то предлог для покупки этих вещей, чтобы не вызвать у Глори подозрений. Кстати, мне давно пора идти, пока она не задумалась, почему я задержалась здесь так долго.
– А давай скажем ей, что мы с тобой играли в карты и что все эти вещи ты должна купить мне в счет проигрыша.
Мод хлопнула себя по коленке и усмехнулась:
– Ты начинаешь мне нравиться, Данте.
В ответ он неожиданно широко улыбнулся от удовольствия, что его похвалили.
Она помедлила перед уходом, чтобы энергично потрясти ему руку в подтверждение состоявшейся сделки.
– Ты обеспечишь безопасность Глори, не правда ли?
– О, даю тебе слово.
В отличие от Данте Мод не была так благодушно настроена. Ее беспокоило, смогут ли они придать правдоподобие своим действиям.
– Ладно, эта история с проигрышем объяснит, почему я покупаю тебе оружие и одежду. Но нам еще остается решить, как сделать так, чтобы она поверила в то, что ты не претендуешь на ее зеркало. Это будет нелегко. Она относится с подозрением ко всем мужчинам.
– Я мог бы сказать, что мне очень понравилось ухаживать за ее лошадьми.
– Кто в это поверит!
– Но они великолепные животные, Мод.
– Они просто невыносимы, и ничего великолепного в них нет. Так вот, она сразу заподозрит, что ты скрываешь правду. Однако я кое-что придумала, и это нас выручит. – Мод подошла к двери, собираясь уходить.
Данте вздохнул, догадываясь, что она собирается сказать нечто нелицеприятное, и сделал знак, чтобы она продолжала.
– Ты мог заметить, что Глори говорит очень хорошим языком.
– Да, я заметил. – Он это больше чем заметил. Ее красноречие и голос, казавшийся ему божественным, вызывали у него горячее желание слушать красавицу еще и еще.
– Ее бабка приехала из Англии. Глори переняла манеру говорить у нее. Я подумала, что могла бы раскрыть ей настоящую причину того, почему ты не хочешь получать плату за работу деньгами, – продолжала Мод.
– Но правда состоит в том, что мне нужно зеркало.
– Да не могу я сказать ей это! Может быть, я могла бы… я могла бы сказать Глори, что ты хочешь учиться у нее разговорному языку.
Она затрепетала, как лань, учуявшая волка.
Все эти английские окончания по-прежнему угнетали его и не оставляли ни у кого сомнений в том, что он был иностранцем. Данте задумался над этим предложением. Действительно, было бы как нельзя лучше, если бы он смог поднатореть в английском таким образом. Он не выглядел бы тогда таким неуклюжим в беседах с Елизаветой. Данте кивнул в знак согласия с задумкой Мод.
С этим верная подруга Глори удалилась.
Данте был рад возможности побыть одному, чтобы под мягкие звуки переступавших по соломе копыт и под шумное дыхание лошадей собраться с мыслями.
Он еще и еще раз возвращался мыслями в убогую гостиную доктора Ди, вспоминая каждую мелочь. Постепенно в его сознании все, что произошло с ним, выстроилось в логическую цепочку. Ему необходимо было все обдумать, как он обычно делал, изучить со всех сторон, предусмотреть все возможные последствия, чтобы не позволить захватить себя врасплох.
В конечном счете зеркало будет принадлежать ему. Это было самое важное, что засело гвоздем в его сознании, – зеркало, а не Глориана. Обладание зеркалом, а не женщиной. Охрана куска старинного хрупкого стекла, а не сиявшего нежной красотой женского тела.
Его лучшим другом должно было стать время. С его помощью он сможет отомстить сующему нос в чужие дела доктору Ди возвращением назад. Эта опасная затея, на участие в которой он согласился, по словам Глорианы, продлится не больше двух недель, а может быть, и меньше. Две недели. Четырнадцать дней. Данте был уверен, что они пролетят как одно мгновение.
Даже если утверждение Ди о том, что время его эпохи двигалось с другой скоростью, оказалось верным, что из того? Разве мог день в девятнадцатом столетии быть равен двум дням в его время? Или пяти? Или десяти? И уж, разумеется, не больше чем десяти. Самое большее могло быть десять раз по четырнадцать дней – сто четыре дня правления в качестве супруга коронованной особы при обеспечении счастья Глориане на всю жизнь.
Это представлялось выгодной сделкой, и все-таки ему было немного грустно, что он не увидит Глориану в ее новой счастливой жизни.
Кроме того, сама мысль о защите Глорианы была ему по душе. Уж он-то быстро расправится с горсткой нахальных пастухов. Боевые действия всегда действовали освежающе, не давая застаиваться молодой крови.
Его созерцательное одиночество продолжалось недолго. Ужасный скрип двери напомнил о существовании Мод. Она приглушенно заговорила:
– Знаешь, мне вряд ли удастся обмануть Глори. Нам нужно действовать по-другому.
– Ты считаешь, что я могу оказаться более искусным лжецом, чем ты?
– Нет. Она может заподозрить о нашем договоре. Мы сможем получить ее согласие на все что угодно лишь до той поры, пока она не поймет, что у нас есть какая-то общая цель.
Глава 6
– Чего Глори никогда не понимала, так это того, что мечты ее матери были всего лишь мечтами ее матери и не имели ничего общего с тем, чего хочет от жизни сама Глори. Меня до смерти пугает, что она может провести всю жизнь в погоне за тем, к чему всегда стремилась ее мать, вместо того чтобы искать свое собственное счастье.
– Ты думаешь, что она найдет свое счастье в этой Плезент – Вэлли?
– Не знаю. Я была бы счастлива, если бы там у нее хотя бы созрела мысль изменить свою жизнь коренным образом. Одно не вызывает сомнения – она не найдет своего счастья, если окажется убитой на этой паре сотен акров травы.
Пока Мод довольно бессвязно рассуждала о звездах и мечтах, Данте пытался подобрать слова отказа от участия во всей этой кутерьме. Но при мысли о том, что Глориана может умереть, кровь бросилась ему в лицо. Слова отказа, подобранные с таким трудом, так и не прозвучали.
– Я буду ее охранять.
Таким образом, он в один миг лишил себя всякой возможности силой отобрать у нее зеркало. Более того, он взялся охранять ее в погоне за призраком счастья, тогда как доктор Ди предупредил его, что течение времени в настоящем может отличаться от течения его в прошлом. Здравый смысл молотками стучал в голове Данте, заставляя его взять назад свои слова. Он понимал, что не должен был давать себе волю – и потакать мимолетным желаниям, которые его смущали, как эти вызывавшие головокружение побуждения защитить Глориану и никому не позволить причинить ей вред.
А потом его озарило: может быть, он так порывисто бросился на защиту Глорианы, потому что какой-то глубинной частью своего сознания вдруг понял: это и есть то главное испытание, на которое его обрек старый астролог?
Он все еще думал о Глориане. Неожиданно для себя он обнаружил странное сходство в судьбах двух женщин. Если Елизавета должна была стать у кормила власти, по предсказаниям Ди, то Глориана, по-видимому, должна будет вступить во владение землями своего отца. Над ней, так же как и над Елизаветой, словно витала опасность, насилие, казалось, ее вот-вот закружит ветер перемен. Елизавета и Глориана. Глориана и Елизавета. Их судьбы были отражениями одна другой, хотя и по-разному. Защита Глорианы и спасение ее от врагов доказало бы его способность побеждать врага и мудрость, позволяющую превращать в союзников тех, у кого были все основания в нем сомневаться. И если Ди предложил мудрый путь подготовки Данте к встрече с различными испытаниями и Данте мог бы в один прекрасный день жениться на Елизавете, то, возможно, этот Ди вовсе не лунатик, каким казался.
Супруг правящей королевы! Почет и слава. Сыновья Данте равны в правах с законными отпрысками его отца. Сама мысль об этом заставляла учащенно биться его сердце, словно согревала его душу.
И это трепетное возбуждение, так не вязавшееся с его обычной сдержанностью, порождало глухую тревогу. Любой воин, вступающий в бой, находясь под влиянием возбуждения, рискует потерять все. Кое-кто обвинял Данте в том, что он был слишком расчетлив, слишком педантичен, слишком тщательно взвешивал все «за» и «против», прежде чем начать действовать. И большинство из тех, кто посмеивался над его, казалось, излишней предусмотрительностью, теперь лежали в могилах, тогда как он продолжал жить, чтобы сражаться снова и снова. Ему не следовало забывать секрет своей выживаемости: предвидение любого возможного результата и умение избегать неожиданностей.
Что ж, все его умения останутся при нем.
– Ну так что ты скажешь? – спросила Мод.
– Я отдам этому все силы.
– У тебя нет оружия? – спросила она, внимательно посмотрев на его бедра, как будто он мог спрятать на себе такую громоздкую ценность.
– Нет.
– И я не думаю, чтобы у тебя были деньги на его покупку в Уинслоу, куда мы прибудем вечером. – Данте пожал плечами, и она вздохнула: – О, я понимаю, я должна купить его для тебя. Стрелять-то ты по крайней мере умеешь?
– Разумеется. – Он не мог при этом не расправить гордо плечи, понимая, что его обширный опыт произведет на Мод впечатление. – Я уже давно освоил фальконет и мушкет. Но эта мелочь бледнеет в сравнении с тем, что я дважды стрелял из швейцарской аркебузы.
– Всего два раза? – с тревогой переспросила Мод.
– Дважды – это в два раза больше, чем доводилось большинству воинов.
– Что это за дьявольская штука – аркебуза? – смущенно спросила Мод, сдвинув брови. – Она похожа на винтовку Шарпа или на револьвер Кольта?
– Может быть, – осторожно ответил он, не забывая о том, что довольно плохо знал английское оружие. Если бы он признался, что не знаком ни с винтовкой Шарпа, ни с револьвером Кольта, это заставило бы Мод передумать.
– Хорошо, но все-таки на что из них больше всего похожа аркебуза? – в сильном раздражении настаивала Мод. – Мне нужно знать, чтобы я могла купить тебе наиболее подходящую штуку. Оружие должно быть постоянно при тебе, но скрыто от постороннего глаза.
Ее доводы так ошеломили Данте, что он на короткое время потерял дар речи. Мод говорила о покупке аркебузы – оружия, которое было предметом зависти королей, – словно приобретение его было не большим событием, чем покупка горшка масла у деревенской молочницы. Она говорила, что он будет носить ее постоянно при себе, как будто один человек в состоянии пройти с шестифутовой штуковиной больше нескольких шагов, не рухнув под ее тяжестью.
Мод явно ошибалась, приняв его удивление за неуверенность:
– Я подумала, если ты будешь носить эту штуку на боку и выглядеть как какой-нибудь бандит, никто нас не тронет.
– Носить на боку? – нахмурился Данте, теперь совершенно уверенный в том, что Мод над ним подшучивает. Перемещение этой громадины и ведение огня из аркебузы требуют семерых солдат, начиная с тех, кто переносит ее с осторожностью няньки, взявшей на руки первенца своего хозяина, и заканчивая наводчиком, попадающим точно в цель и знающим цену каждого выстрела. – А кто будет помогать мне стрелять из нее?
Его вопрос привел Мод в такую растерянность, как будто Данте попросил помочь ему поднести ложку с супом ко рту.
– Вот так убийца! – Мод сердито нахмурилась, и на ее лице появилось выражение разочарования. – Я была права, когда увидела тебя в первый раз. Единственное, что ты мог бы сделать, чтобы отразить нападение разбойника, это ударить его своей похожей на желудь каской.
– Знаменитым на весь мир убийцей трудно стать, пользуясь огнестрельным оружием. – Данте поборол улыбку, вызванную явным невежеством Мод в военных делах. – Я пустил куда больше крови с помощью простой рапиры. Шпаги, – поправился он, увидев, что ее смутило еще одно новое для нее название оружия.
– О, так, значит, ты знаменитость. Пожалуй, будет лучше, если я куплю тебе шпагу, хотя один Господь знает, как ее найти в Аризоне.
– Я мог бы управиться и с солдатским мечом, – предложил Данте, испытавший облегчение, когда понял, что Мод намерена исполнить свое обещание помочь ему. Но кто же станет носить на боку неуклюжую аркебузу! – Однако предпочел бы, чтобы ты поискала рапиру, если она тебе понравится, Мод. Изящное оружие, с гибким лезвием, которое будет прокалывать насквозь врагов Глорианы.
– Вот это мне приятно слышать, – кивнула Мод. И добавила, окинув его с головы до ног оценивающим взглядом: – Пожалуй, мне придется купить тебе в Уинслоу и кое-что из одежды.
– Почему тебе так не нравится мой костюм?
– Потому что ты выглядишь в нем недостаточно скромно.
Данте вздернул подбородок и бросил на нее один из своих самых сердитых взглядов, от которого даже у взрослых мужчин подгибались колени. Глаза Мод расширились от восхищения:
– О, это просто прекрасно. Теперь мне остается только придумать какой-то предлог для покупки этих вещей, чтобы не вызвать у Глори подозрений. Кстати, мне давно пора идти, пока она не задумалась, почему я задержалась здесь так долго.
– А давай скажем ей, что мы с тобой играли в карты и что все эти вещи ты должна купить мне в счет проигрыша.
Мод хлопнула себя по коленке и усмехнулась:
– Ты начинаешь мне нравиться, Данте.
В ответ он неожиданно широко улыбнулся от удовольствия, что его похвалили.
Она помедлила перед уходом, чтобы энергично потрясти ему руку в подтверждение состоявшейся сделки.
– Ты обеспечишь безопасность Глори, не правда ли?
– О, даю тебе слово.
В отличие от Данте Мод не была так благодушно настроена. Ее беспокоило, смогут ли они придать правдоподобие своим действиям.
– Ладно, эта история с проигрышем объяснит, почему я покупаю тебе оружие и одежду. Но нам еще остается решить, как сделать так, чтобы она поверила в то, что ты не претендуешь на ее зеркало. Это будет нелегко. Она относится с подозрением ко всем мужчинам.
– Я мог бы сказать, что мне очень понравилось ухаживать за ее лошадьми.
– Кто в это поверит!
– Но они великолепные животные, Мод.
– Они просто невыносимы, и ничего великолепного в них нет. Так вот, она сразу заподозрит, что ты скрываешь правду. Однако я кое-что придумала, и это нас выручит. – Мод подошла к двери, собираясь уходить.
Данте вздохнул, догадываясь, что она собирается сказать нечто нелицеприятное, и сделал знак, чтобы она продолжала.
– Ты мог заметить, что Глори говорит очень хорошим языком.
– Да, я заметил. – Он это больше чем заметил. Ее красноречие и голос, казавшийся ему божественным, вызывали у него горячее желание слушать красавицу еще и еще.
– Ее бабка приехала из Англии. Глори переняла манеру говорить у нее. Я подумала, что могла бы раскрыть ей настоящую причину того, почему ты не хочешь получать плату за работу деньгами, – продолжала Мод.
– Но правда состоит в том, что мне нужно зеркало.
– Да не могу я сказать ей это! Может быть, я могла бы… я могла бы сказать Глори, что ты хочешь учиться у нее разговорному языку.
Она затрепетала, как лань, учуявшая волка.
Все эти английские окончания по-прежнему угнетали его и не оставляли ни у кого сомнений в том, что он был иностранцем. Данте задумался над этим предложением. Действительно, было бы как нельзя лучше, если бы он смог поднатореть в английском таким образом. Он не выглядел бы тогда таким неуклюжим в беседах с Елизаветой. Данте кивнул в знак согласия с задумкой Мод.
С этим верная подруга Глори удалилась.
Данте был рад возможности побыть одному, чтобы под мягкие звуки переступавших по соломе копыт и под шумное дыхание лошадей собраться с мыслями.
Он еще и еще раз возвращался мыслями в убогую гостиную доктора Ди, вспоминая каждую мелочь. Постепенно в его сознании все, что произошло с ним, выстроилось в логическую цепочку. Ему необходимо было все обдумать, как он обычно делал, изучить со всех сторон, предусмотреть все возможные последствия, чтобы не позволить захватить себя врасплох.
В конечном счете зеркало будет принадлежать ему. Это было самое важное, что засело гвоздем в его сознании, – зеркало, а не Глориана. Обладание зеркалом, а не женщиной. Охрана куска старинного хрупкого стекла, а не сиявшего нежной красотой женского тела.
Его лучшим другом должно было стать время. С его помощью он сможет отомстить сующему нос в чужие дела доктору Ди возвращением назад. Эта опасная затея, на участие в которой он согласился, по словам Глорианы, продлится не больше двух недель, а может быть, и меньше. Две недели. Четырнадцать дней. Данте был уверен, что они пролетят как одно мгновение.
Даже если утверждение Ди о том, что время его эпохи двигалось с другой скоростью, оказалось верным, что из того? Разве мог день в девятнадцатом столетии быть равен двум дням в его время? Или пяти? Или десяти? И уж, разумеется, не больше чем десяти. Самое большее могло быть десять раз по четырнадцать дней – сто четыре дня правления в качестве супруга коронованной особы при обеспечении счастья Глориане на всю жизнь.
Это представлялось выгодной сделкой, и все-таки ему было немного грустно, что он не увидит Глориану в ее новой счастливой жизни.
Кроме того, сама мысль о защите Глорианы была ему по душе. Уж он-то быстро расправится с горсткой нахальных пастухов. Боевые действия всегда действовали освежающе, не давая застаиваться молодой крови.
Его созерцательное одиночество продолжалось недолго. Ужасный скрип двери напомнил о существовании Мод. Она приглушенно заговорила:
– Знаешь, мне вряд ли удастся обмануть Глори. Нам нужно действовать по-другому.
– Ты считаешь, что я могу оказаться более искусным лжецом, чем ты?
– Нет. Она может заподозрить о нашем договоре. Мы сможем получить ее согласие на все что угодно лишь до той поры, пока она не поймет, что у нас есть какая-то общая цель.
Глава 6
– Сколько партий ты проиграла? – переспросила Глори. Она была так недовольна продолжительным отсутствием Мод, что это, должно быть, повлияло на ее слух.
– Семь. – Мод загибала пальцы, перечисляя будущие покупки: – Бриджи, рубашка, шляпа, бритва, револьвер и эта… как ее, Данте?
– Рапира.
– Да, рапира. – Мод завершила перечень глубокомысленным кивком, что не избавило ее от несколько смущенного вида и одновременно говорило о том, что она была довольна собой.
– Что такое рапира?
– Это такая внушающая страх шпага, правда, Данте?
– Угу.
– Зачем ты поручил ей купить тебе револьвер да еще и шпагу? – удивилась Глориана.
– Потому что дрожу от страха перед овцеводами.
Глори никак не могла поверить, что он мог чего-то бояться, хотя бы и самого дьявола. Дрожащие от страха люди прячутся по углам. Они прижимают к себе свое оружие и пугливо озираются по сторонам. Данте оперся локтем на ее комод – сама непринужденная элегантность и изящество. Едва заметное подрагивание его губ заставило Глори подумать, что он ее поддразнивал.
– Это только шесть фантов, а не семь. Впрочем, Мод, ты же никогда не проигрываешь, играя в покер.
– Сегодня у меня несчастливый день. – На лице Мод появилось горестное выражение. На ресницах повисло что-то похожее на слезы. Она не мигая встретила подозрительный взгляд Глори, глядя на подругу честными глазами.
Глори понимала, что Мод лгала. Да и Данте тоже. Трудно было представить себе, чтобы он выиграл семь партий у такого игрока-виртуоза, каким была Мод, прошедшая школу лучших шулеров. Он сам признавался, что не слишком силен в картах, хотя непроницаемому выражению его лица позавидовал бы любой мошенник.
– В какую игру вы играли? – спросила Глори, глядя прямо в лицо Данте.
– В семерку! – выпалила Мод.
Губы Данте дрогнули, а глаза сузились от удовольствия:
– В семерку. Обожаю эту игру.
Глориане никогда еще не доводилось слышать такого волнующего тембра мужского голоса. Он вызывал какой-то незнакомый ей трепет где-то глубоко внутри.
– Не знала, Мод, что при тебе были карты. Где они?
– Ах, я… я выбросила их в окно. Так раэозлцлась, когда проиграла… – Мод заморгала и улыбнулась, очень довольная тем, что нашлась. – Да, взяла и выбросила прямо в окно. Теперь их, наверное, разнесет ветром до самого Нью-Мехико.
Послышался свисток паровоза, возвещавший приближение к станции Уинслоу. Ход поезда немного замедлился, а потом вагон неожиданно дернуло, и Глори с Мод повалились на Данте.
Глори сначала подумала, что на нем по-прежнему был металлический жилет, потому что удариться о грудь Данте оказалось не намного приятнее, чем о каменную стену. Но его руки тут же обхватили ее и Мод, и он крепко прижал их к своим бокам, упираясь в стену вагона. Данте при этом напряг мускулы ног, и одна из них нечаянно прижалась к Глори. Женщина оказалась притиснутой к нему так, что не могла шевельнуться. Она всем телом чувствовала через платье твердость мускулов и тепло Данте.
В конце концов поезд почти перестал дергаться. Она вновь обрела равновесие, но почему-то не могла стоять одна. Глори пошатывалась, и Данте пришел ей на помощь. Он держал руку на ее талии, пока женщина не выпрямилась окончательно, а потом тихонько сбросил так, что его пальцы едва ощутимо скользнули по ее бедру. От этой ласки, подобной прикосновению легкого пера, в коленях у нее опять появилась слабость, но она отшатнулась от него раньше, чем он мог бы это заметить. И была рада, что так поступила, потому что всего через несколько мгновений поезд в последний раз дернулся и остановился, и Глори снова оказалась прижатой к нему.
Не было заметно, чтобы Мод хоть на мгновение смутилась от близости к Данте.
– Послушай, Глори, есть одна мелочь, о которой я забыла сказать.
– Да?
Мелкие упущения Мод всегда означали неприятности. На этот раз Глори была этому рада. Проницательность подруги не предвещала ничего хорошего. Молодую женщину смутило неожиданное трепетное предчувствие, переполнившее ее.
– Так вот, тебе придется остаться с Данте, пока я буду делать покупки в Уинслоу.
– Что?!
– Он будет под твоим присмотром, пока я не вернусь с его выигрышами. Ведь он мне не доверяет, не так ли, Данте?
– Ты права, Мод. Я самый недоверчивый из всех людей на свете.
– Нет! Дело не в… – Мод свирепо взглянула на Данте, а потом украдкой на Глори. – Он имел в виду вовсе не это, и поэтому я вынуждена перейти к следующему…
– Ну хватит. – Глори решила больше не попустительствовать Мод, опасаясь последствий. – Какого дьявола, по-твоему, я буду с ним делать, пока ты будешь шататься по магазинам?
Данте набрал в легкие воздуха, что заставило ткань вышитой рубашки туго натянуться на его груди. Этот вздох вызвал у Глори живые воспоминания о том, как всего несколько минут назад она провела у этой груди несколько мгновений. Он не произнес ни слова, и выражение его лица оставалось столь же непроницаемым, как и в момент, когда Мод начала ломать комедию. Однако по блеску в его медно-карих глазах Глори поняла, что в его воображении проносились тысячи приятных мгновений, которые они могли бы провести, пока Мод будет торговаться с уинслоускими лавочниками. Она почувствовала, как теплая волна, зародившаяся у основания ее горла, стала опускаться вниз, вскипая в каждом месте, где плоть Данте прижималась к ее телу.
– Отнесись к нему благосклонно и поучи его правильно говорить по-английски, – пропела Мод и тут же выскользнула за дверь.
На короткое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь приглушенными звуками за стенами вагона. Там окликали друг друга люди, ржали лошади, и под непрестанный звон станционного колокола слышался веселый детский смех и радостные возгласы встречающихся.
Данте заставил прислушаться какой-то долгий, громкий свист.
– Это машинист спускает лишний пар, – проговорила Глори, вспомнив, что поездка в поезде для него была совершенно незнакомым делом.
– А!.. Для меня это прозвучало так, как будто сотня кузнецов одновременно бросила в холодную воду только что сделанные подковы.
Глори слышала этот звук тысячи раз, но ей ни разу не пришло в голову такое яркое сравнение. Она спрашивала себя, что заставляло его видеть мир по-своему, так, как он его видел. [« '
– – Не обращай внимания на Мод, – продолжала Глори. – И не обижайся на нее за то, что она обратила внимание на твою английскую речь. Она не хотела тебя уколоть. Просто моя подруга говорит напрямик все, что в голову взбредет, не заботясь о том, чтобы причесать свои выражения.
– Союзник, отличающийся прямотой.
– Да, именно так. – Глори подарила ему благодарную улыбку за понимание. – Она лучший друг из всех, какие у меня когда-либо были.
– Союзники не всегда друзья.
– Я доверила бы Мод даже собственную жизнь. Он серьезно кивнул, словно имел достаточно оснований тоже доверять Мод:
– Стало быть, я должен поверить в справедливость ее мнения о том, что мне нужно научиться говорить правильно? – Глориана ответила ему нерешительным кивком. – Ну и хорошо. Если ты согласишься давать мне уроки, Глориана, я расплачусь с тобой тем, что буду ухаживать за твоими лошадьми эти две недели, не требуя платы.
– О, ты согласен – Она почувствовала облегчение, но тут же нахмурилась: – Погоди, а как же мое зеркало?
Данте пожал плечами, как будто никогда этим особенно не интересовался:
– Вместе с другими выигранными мною вещами Мод купит и зеркало для бритья. Бриджи, рубашку, шляпу, бритву, револьвер, рапиру и зеркало.
Мод действительно говорила о семи проигранных партиях в покер.
Глориана была в замешательстве. Он всегда казался полностью поглощенным мыслью о ее зеркале. Хотел иметь именно ее зеркало, которое, как он утверждал, принадлежало какому-то колдуну. А теперь оказывалось, что он будет доволен любым зеркальным осколком, лишь бы было перед чем бриться.
–Я раз и навсегда покончу с этими «thees» и «thous», «-eths» и «-ests», – продолжал Данте, стараясь отвлечь ее от возникших подозрений.
– Это достаточно просто.
– Ха! Какая прекрасная возможность – учиться у тебя. Мне предстоит овладеть многими тонкостями твоего языка.
– Что служило тебе пособием – шекспировские пьесы?
– Нет. – Данте не мог знать о Шекспире, которого в его времена еще на свете не было, и с достоинством продолжил: – У меня всегда хватало ума нанимать специалистов того дела, которому я хочу научиться, и поэтому я нанял человека, стяжавшего славу лучшего учителя английского языка.
– Тебе следовало бы потребовать у него деньги обратно, – заметила Глориана. – Твой английский оставляет желать лучшего.
– Почему ученые не упростили весь английский язык сотни лет назад? – удивился Данте.
Глори не знала, как ответить на этот вопрос.
– А на «-est» оканчиваются только слова, выражающие превосходную степень. Например, самая зеленая трава – the greenest grass или самая быстрая лошадь – the fastest horse.
– Самая красивая женщина – the beautifulest woman? – тихо спросил он.
Ему не нужно было этого говорить – Глори и так поняла, как его грела мысль о том, что она будет его учить Данте склонился над ней. В его бронзовых глазах светилось предвкушение, а четко вырезанные губы раскрылись, словно готовы были говорить и говорить все самые ласковые слова, пока она совсем бы не растаяла.
– Smoothest flatterer – искуснейший из всех льстецов, – парировала Глори. Она отвернулась к окну и, отодвинув в сторону занавеску, стала смотреть на улицу, якобы чрезвычайно заинтересовавшись происходящим снаружи.
Ее усилия сохранить расстояние между ними позорно провалились. Он подошел к ней сзади, и она чувствовала, как его тепло согревает ей спину на расстоянии в несколько дюймов, отделявшем их друг от друга. Когда он заговорил, его губы оказались так близко к ее уху, что ветерок от его дыхания шевелил ее волосы.
– Многие пассажиры вышли погулять, пока стоит поезд. Не хочешь ли… не хочешь ли и ты прогуляться, Глориана?
– Я уже достаточно размялась утром, убирая навоз за лошадьми.
– Если ты боишься овцеводов, то могла бы взять меня под руку.
Казалось, он был полон решимости уговорить ее выйти из вагона. К своему удивлению, она поймала себя на том, что не к месту разоткровенничалась, чего никогда не допустила бы при других обстоятельствах:
– В таких маленьких городках, как этот, люди очень любопытны и всегда глазеют на тех, кто выходит из поезда. Когда я не выступаю, я этого просто не выношу.
– А!.. – Данте не стал добиваться объяснения, почему женщине, зарабатывавшей себе на жизнь выступлениями перед огромными толпами людей, может не нравиться, когда на нее глазеют посторонние. Его сдержанность должна была бы вызвать у нее чувство благодарности, однако вместо этого она привела ее в замешательство. И она пожалела о том, что Мод оставила их наедине.
– Глориана, я благодарю тебя за то, что ты… Я благодарю тебя за уроки. Я часто думаю…
Они стали перебрасываться фразами, и Глори придирчиво исправляла все ошибки Данте, которых он допускал немало.
– Может быть, мне лучше просто молчать? Глори бросила на него через плечо настороженный взгляд, боясь очередной атаки, которую ей все труднее становилось отражать.
Однако она не забыла поправить его ошибку и в этой фразе.
– Может быть, ты и прав, – заметила она, отвечая на его вопрос. – Может быть, нам лучше немного помолчать обоим.
Глори внутренне содрогнулась от своего сварливого тона, который она избрала, чтобы заставить его помолчать. Ведь она сама была виновата в том, что не могла сохранять равновесие в душе, когда с ней говорил Данте.
– Очень хорошо. Я все здесь молча обследую, чтобы не опасаться нападения со стороны мародеров-пастухов в ожидании возвращения Мод.
Он не сделал в этой фразе ни единой ошибки. Ей следовало бы поздравить его, и, не сделав этого, она почувствовала себя неловко.
Соблюдая договоренность о молчании, Данте словно перестал замечать Глориану. Он стал расхаживать по вагону, шарить по всем углам и с подозрением рассматривать все, что попадалось ему на глаза, как будто допускал, что овцеводы могли скрываться за стульями или прятаться в сундуках. Глориана ждала, что он возобновит непринужденный разговор. Нельзя сказать, что он взял ее в плен, но Глори не могла не заметить неосознанного, вкрадчивого изящества и силы, которые исходили от каждого движения молодого человека.
Неожиданно он поднял крышку сундука, в котором находилось ее беспорядочно брошенное нижнее белье, отчего она чуть не провалилась сквозь землю.
– Семь. – Мод загибала пальцы, перечисляя будущие покупки: – Бриджи, рубашка, шляпа, бритва, револьвер и эта… как ее, Данте?
– Рапира.
– Да, рапира. – Мод завершила перечень глубокомысленным кивком, что не избавило ее от несколько смущенного вида и одновременно говорило о том, что она была довольна собой.
– Что такое рапира?
– Это такая внушающая страх шпага, правда, Данте?
– Угу.
– Зачем ты поручил ей купить тебе револьвер да еще и шпагу? – удивилась Глориана.
– Потому что дрожу от страха перед овцеводами.
Глори никак не могла поверить, что он мог чего-то бояться, хотя бы и самого дьявола. Дрожащие от страха люди прячутся по углам. Они прижимают к себе свое оружие и пугливо озираются по сторонам. Данте оперся локтем на ее комод – сама непринужденная элегантность и изящество. Едва заметное подрагивание его губ заставило Глори подумать, что он ее поддразнивал.
– Это только шесть фантов, а не семь. Впрочем, Мод, ты же никогда не проигрываешь, играя в покер.
– Сегодня у меня несчастливый день. – На лице Мод появилось горестное выражение. На ресницах повисло что-то похожее на слезы. Она не мигая встретила подозрительный взгляд Глори, глядя на подругу честными глазами.
Глори понимала, что Мод лгала. Да и Данте тоже. Трудно было представить себе, чтобы он выиграл семь партий у такого игрока-виртуоза, каким была Мод, прошедшая школу лучших шулеров. Он сам признавался, что не слишком силен в картах, хотя непроницаемому выражению его лица позавидовал бы любой мошенник.
– В какую игру вы играли? – спросила Глори, глядя прямо в лицо Данте.
– В семерку! – выпалила Мод.
Губы Данте дрогнули, а глаза сузились от удовольствия:
– В семерку. Обожаю эту игру.
Глориане никогда еще не доводилось слышать такого волнующего тембра мужского голоса. Он вызывал какой-то незнакомый ей трепет где-то глубоко внутри.
– Не знала, Мод, что при тебе были карты. Где они?
– Ах, я… я выбросила их в окно. Так раэозлцлась, когда проиграла… – Мод заморгала и улыбнулась, очень довольная тем, что нашлась. – Да, взяла и выбросила прямо в окно. Теперь их, наверное, разнесет ветром до самого Нью-Мехико.
Послышался свисток паровоза, возвещавший приближение к станции Уинслоу. Ход поезда немного замедлился, а потом вагон неожиданно дернуло, и Глори с Мод повалились на Данте.
Глори сначала подумала, что на нем по-прежнему был металлический жилет, потому что удариться о грудь Данте оказалось не намного приятнее, чем о каменную стену. Но его руки тут же обхватили ее и Мод, и он крепко прижал их к своим бокам, упираясь в стену вагона. Данте при этом напряг мускулы ног, и одна из них нечаянно прижалась к Глори. Женщина оказалась притиснутой к нему так, что не могла шевельнуться. Она всем телом чувствовала через платье твердость мускулов и тепло Данте.
В конце концов поезд почти перестал дергаться. Она вновь обрела равновесие, но почему-то не могла стоять одна. Глори пошатывалась, и Данте пришел ей на помощь. Он держал руку на ее талии, пока женщина не выпрямилась окончательно, а потом тихонько сбросил так, что его пальцы едва ощутимо скользнули по ее бедру. От этой ласки, подобной прикосновению легкого пера, в коленях у нее опять появилась слабость, но она отшатнулась от него раньше, чем он мог бы это заметить. И была рада, что так поступила, потому что всего через несколько мгновений поезд в последний раз дернулся и остановился, и Глори снова оказалась прижатой к нему.
Не было заметно, чтобы Мод хоть на мгновение смутилась от близости к Данте.
– Послушай, Глори, есть одна мелочь, о которой я забыла сказать.
– Да?
Мелкие упущения Мод всегда означали неприятности. На этот раз Глори была этому рада. Проницательность подруги не предвещала ничего хорошего. Молодую женщину смутило неожиданное трепетное предчувствие, переполнившее ее.
– Так вот, тебе придется остаться с Данте, пока я буду делать покупки в Уинслоу.
– Что?!
– Он будет под твоим присмотром, пока я не вернусь с его выигрышами. Ведь он мне не доверяет, не так ли, Данте?
– Ты права, Мод. Я самый недоверчивый из всех людей на свете.
– Нет! Дело не в… – Мод свирепо взглянула на Данте, а потом украдкой на Глори. – Он имел в виду вовсе не это, и поэтому я вынуждена перейти к следующему…
– Ну хватит. – Глори решила больше не попустительствовать Мод, опасаясь последствий. – Какого дьявола, по-твоему, я буду с ним делать, пока ты будешь шататься по магазинам?
Данте набрал в легкие воздуха, что заставило ткань вышитой рубашки туго натянуться на его груди. Этот вздох вызвал у Глори живые воспоминания о том, как всего несколько минут назад она провела у этой груди несколько мгновений. Он не произнес ни слова, и выражение его лица оставалось столь же непроницаемым, как и в момент, когда Мод начала ломать комедию. Однако по блеску в его медно-карих глазах Глори поняла, что в его воображении проносились тысячи приятных мгновений, которые они могли бы провести, пока Мод будет торговаться с уинслоускими лавочниками. Она почувствовала, как теплая волна, зародившаяся у основания ее горла, стала опускаться вниз, вскипая в каждом месте, где плоть Данте прижималась к ее телу.
– Отнесись к нему благосклонно и поучи его правильно говорить по-английски, – пропела Мод и тут же выскользнула за дверь.
На короткое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь приглушенными звуками за стенами вагона. Там окликали друг друга люди, ржали лошади, и под непрестанный звон станционного колокола слышался веселый детский смех и радостные возгласы встречающихся.
Данте заставил прислушаться какой-то долгий, громкий свист.
– Это машинист спускает лишний пар, – проговорила Глори, вспомнив, что поездка в поезде для него была совершенно незнакомым делом.
– А!.. Для меня это прозвучало так, как будто сотня кузнецов одновременно бросила в холодную воду только что сделанные подковы.
Глори слышала этот звук тысячи раз, но ей ни разу не пришло в голову такое яркое сравнение. Она спрашивала себя, что заставляло его видеть мир по-своему, так, как он его видел. [« '
– – Не обращай внимания на Мод, – продолжала Глори. – И не обижайся на нее за то, что она обратила внимание на твою английскую речь. Она не хотела тебя уколоть. Просто моя подруга говорит напрямик все, что в голову взбредет, не заботясь о том, чтобы причесать свои выражения.
– Союзник, отличающийся прямотой.
– Да, именно так. – Глори подарила ему благодарную улыбку за понимание. – Она лучший друг из всех, какие у меня когда-либо были.
– Союзники не всегда друзья.
– Я доверила бы Мод даже собственную жизнь. Он серьезно кивнул, словно имел достаточно оснований тоже доверять Мод:
– Стало быть, я должен поверить в справедливость ее мнения о том, что мне нужно научиться говорить правильно? – Глориана ответила ему нерешительным кивком. – Ну и хорошо. Если ты согласишься давать мне уроки, Глориана, я расплачусь с тобой тем, что буду ухаживать за твоими лошадьми эти две недели, не требуя платы.
– О, ты согласен – Она почувствовала облегчение, но тут же нахмурилась: – Погоди, а как же мое зеркало?
Данте пожал плечами, как будто никогда этим особенно не интересовался:
– Вместе с другими выигранными мною вещами Мод купит и зеркало для бритья. Бриджи, рубашку, шляпу, бритву, револьвер, рапиру и зеркало.
Мод действительно говорила о семи проигранных партиях в покер.
Глориана была в замешательстве. Он всегда казался полностью поглощенным мыслью о ее зеркале. Хотел иметь именно ее зеркало, которое, как он утверждал, принадлежало какому-то колдуну. А теперь оказывалось, что он будет доволен любым зеркальным осколком, лишь бы было перед чем бриться.
–Я раз и навсегда покончу с этими «thees» и «thous», «-eths» и «-ests», – продолжал Данте, стараясь отвлечь ее от возникших подозрений.
– Это достаточно просто.
– Ха! Какая прекрасная возможность – учиться у тебя. Мне предстоит овладеть многими тонкостями твоего языка.
– Что служило тебе пособием – шекспировские пьесы?
– Нет. – Данте не мог знать о Шекспире, которого в его времена еще на свете не было, и с достоинством продолжил: – У меня всегда хватало ума нанимать специалистов того дела, которому я хочу научиться, и поэтому я нанял человека, стяжавшего славу лучшего учителя английского языка.
– Тебе следовало бы потребовать у него деньги обратно, – заметила Глориана. – Твой английский оставляет желать лучшего.
– Почему ученые не упростили весь английский язык сотни лет назад? – удивился Данте.
Глори не знала, как ответить на этот вопрос.
– А на «-est» оканчиваются только слова, выражающие превосходную степень. Например, самая зеленая трава – the greenest grass или самая быстрая лошадь – the fastest horse.
– Самая красивая женщина – the beautifulest woman? – тихо спросил он.
Ему не нужно было этого говорить – Глори и так поняла, как его грела мысль о том, что она будет его учить Данте склонился над ней. В его бронзовых глазах светилось предвкушение, а четко вырезанные губы раскрылись, словно готовы были говорить и говорить все самые ласковые слова, пока она совсем бы не растаяла.
– Smoothest flatterer – искуснейший из всех льстецов, – парировала Глори. Она отвернулась к окну и, отодвинув в сторону занавеску, стала смотреть на улицу, якобы чрезвычайно заинтересовавшись происходящим снаружи.
Ее усилия сохранить расстояние между ними позорно провалились. Он подошел к ней сзади, и она чувствовала, как его тепло согревает ей спину на расстоянии в несколько дюймов, отделявшем их друг от друга. Когда он заговорил, его губы оказались так близко к ее уху, что ветерок от его дыхания шевелил ее волосы.
– Многие пассажиры вышли погулять, пока стоит поезд. Не хочешь ли… не хочешь ли и ты прогуляться, Глориана?
– Я уже достаточно размялась утром, убирая навоз за лошадьми.
– Если ты боишься овцеводов, то могла бы взять меня под руку.
Казалось, он был полон решимости уговорить ее выйти из вагона. К своему удивлению, она поймала себя на том, что не к месту разоткровенничалась, чего никогда не допустила бы при других обстоятельствах:
– В таких маленьких городках, как этот, люди очень любопытны и всегда глазеют на тех, кто выходит из поезда. Когда я не выступаю, я этого просто не выношу.
– А!.. – Данте не стал добиваться объяснения, почему женщине, зарабатывавшей себе на жизнь выступлениями перед огромными толпами людей, может не нравиться, когда на нее глазеют посторонние. Его сдержанность должна была бы вызвать у нее чувство благодарности, однако вместо этого она привела ее в замешательство. И она пожалела о том, что Мод оставила их наедине.
– Глориана, я благодарю тебя за то, что ты… Я благодарю тебя за уроки. Я часто думаю…
Они стали перебрасываться фразами, и Глори придирчиво исправляла все ошибки Данте, которых он допускал немало.
– Может быть, мне лучше просто молчать? Глори бросила на него через плечо настороженный взгляд, боясь очередной атаки, которую ей все труднее становилось отражать.
Однако она не забыла поправить его ошибку и в этой фразе.
– Может быть, ты и прав, – заметила она, отвечая на его вопрос. – Может быть, нам лучше немного помолчать обоим.
Глори внутренне содрогнулась от своего сварливого тона, который она избрала, чтобы заставить его помолчать. Ведь она сама была виновата в том, что не могла сохранять равновесие в душе, когда с ней говорил Данте.
– Очень хорошо. Я все здесь молча обследую, чтобы не опасаться нападения со стороны мародеров-пастухов в ожидании возвращения Мод.
Он не сделал в этой фразе ни единой ошибки. Ей следовало бы поздравить его, и, не сделав этого, она почувствовала себя неловко.
Соблюдая договоренность о молчании, Данте словно перестал замечать Глориану. Он стал расхаживать по вагону, шарить по всем углам и с подозрением рассматривать все, что попадалось ему на глаза, как будто допускал, что овцеводы могли скрываться за стульями или прятаться в сундуках. Глориана ждала, что он возобновит непринужденный разговор. Нельзя сказать, что он взял ее в плен, но Глори не могла не заметить неосознанного, вкрадчивого изящества и силы, которые исходили от каждого движения молодого человека.
Неожиданно он поднял крышку сундука, в котором находилось ее беспорядочно брошенное нижнее белье, отчего она чуть не провалилась сквозь землю.