Страница:
Мюффлинг провел реорганизацию Генерального штаба, который теперь состоял из трех «главных отделов». Первый отдел занимался вопросами личного состава (предшественник Главного управления), второй занимался вопросами, связанными с подготовкой, маневрами, дислокацией и мобилизационными планами, а третий – всеми техническими вопросами, включая артиллерию.
Изменения коснулись и военной формы, которая стала необыкновенно красивой. Синий мундир с пунцово-красным воротником и отделкой по обшлагам, расшитым серебром; белые брюки, серебряные эполеты и шляпа с белыми перьями. На полевой форме пунцово-красная отделка являлась отличительным знаком офицеров Генерального штаба. Согласно записям от 1821 года Генеральный штаб в составе восемнадцати офицеров (два генерал-майора, девять майоров, три капитана и четыре лейтенанта) базировался в Берлине. Пять офицеров были людьми незнатного происхождения. Во взаимодействии с Генеральным штабом работали тригонометрическое бюро (три офицера) и топографическое бюро (тридцать пять офицеров). Более половины штата топографического бюро составляли люди незнатного происхождения. Напрашивается вывод: для среднего класса технические службы являлись входной дверью в армию. Двадцать семь офицеров Генерального штаба служили в штабах армейских корпусов, двадцать в дивизионных штабах и шесть в качестве военных атташе за границей.
Мюффлинг возобновил принятые при Шарнхорсте поездки офицеров Генерального штаба с целью проведения рекогносцировки. Кроме того, он ввел собственные новшества. Например, военные игры (Kriegsspiel), в ходе которых оперативные ситуации разыгрывались на карте или в «песочнице».
Рассказывали, что как-то прусский военный атташе князь Карл фон Гогенлоэ описывал эти методы группе высокопоставленных австрийских офицеров. Они слушали его с неприкрытым удивлением. Наконец один из офицеров поинтересовался, как они ведут счет в ходе игры. Пруссак ответил, что никто не вел счета, ведь, в конце концов, они же не играли на деньги. «В чем же тогда смысл игры?» В 1866 году прусский Генеральный штаб равнодушно и беспощадно разделался с людьми подобного психического склада.
Мюффлинг, разрабатывая штабные поездки, находился под влиянием поражения 1806 года и считал, что расположенная среди равнин Пруссия может быть опять атакована коалицией, которая может прийти, как в Семилетней войне, с запада, юга и востока. Мюффлинга одолевали те же проблемы, связанные с географическим положением Пруссии, которые толкнули Фридриха Великого на превентивную войну с Саксонией. Придуманные Мюффлингом ситуации были связаны с вторжением врага с запада, из Вестфалии и Рура, с войной против австро-саксонского альянса (вполне реальное предположение, учитывая, что в 1815 году Пруссия приобрела значительные территории) и организацией обороны против вторжения с востока. Его мысли были строго ограничены оборонительными войнами. Ему была чужда, и с моральной, и с практической точки зрения, идея о превентивной войне.
Главное, что отличает эпоху Мюффлинга, это сосредоточение на военном образовании и возникновение связей между Генеральным штабом и знаменитым берлинским издательским домом «Эрнст Зигфрид Миттлер и сын» («Ernst Siegfried Mittler & Son»). На протяжении ста двадцати пяти лет этот издательский дом оставался постоянным издателем Генерального штаба; в нем печаталось большинство военных писателей. Именно в эти годы фон Лилиенштерн и Клаузевиц заслужили право называться духовными отцами прусского офицерского корпуса. Сам Мюффлинг всячески содействовал созданию военных школ и составил первый устав для офицеров Генерального штаба армии. Кроме того, ему принадлежит подробный отчет о кампании 1813–1815 годов.
Карл фон Клаузевиц родился 1 июня 1780 года в одной из тех обедневших семей низшего дворянства, столь характерных для Пруссии. Прадед Клаузевица был протестантским пастором в Лейпциге, дед – профессором теологии в Галле. Отец, Фридрих Габриэль Клаузевиц, во время Семилетней войны служил лейтенантом в гарнизонном полку; был тяжело ранен, в связи с инвалидностью вышел в отставку и получил низкооплачиваемую должность акцизного чиновника в Бреге, где женился на дочери городского чиновника из Мерсебурга.
Сын, стройный, приятный юноша, лицом и прической напоминавший Гете, уже в двенадцатилетнем возрасте был зачислен в прусскую армию юнкером и позже стал одним из любимейших учеников Шарнхорста. Король считал Клаузевица «якобинцем», и только Бойену удалось добиться повторного назначения Клаузевица в Генеральный штаб. В период Бельгийской кампании Клаузевиц был начальником штаба второго армейского корпуса. В 1818 году, находясь в звании генерал-майора, он был назначен директором Всеобщего военного училища (Kriegsakademie) в Берлине. В 1831 году Гнейзенау пригласил Клаузевица в свою армию на должность начальника штаба. В конце лета 1831 года Клаузевиц, как и Гнейзенау, умер в Польше от холеры.
«Моя жизнь – это существование, которое не оставляет следов», – написал Клаузевиц после катастрофы 1806 года. Его опасения оказались необоснованными, хотя это стало известно лишь после его смерти. Снедаемый честолюбием, Клаузевиц производил впечатление застенчивого человека. Он не стремился увидеть прижизненное издание своих трудов. И только после смерти Клаузевица его вдова позволила опубликовать трактат «О войне». В своей работе автор рассматривает пять войн, в которых он принимал участие (война 1792–1795 годов, кампании 1806, 1812, 1813–1814 и 1815 годов), и сто тридцать две более ранние кампании. Автор ставил своей целью заложить основу философии войны и дать войне нравственную оценку.
Какие-то черты характера Клаузевиц унаследовал от предков, протестантских пасторов. Подобно им, Клаузевиц основывался на философии христианства. Однако по сути он был сыном эпохи идеализма; человеком высокого интеллекта, чувствительным, временами доходящим до фанатизма, который плохо согласовывался с его кантианским воспитанием. Философия Клаузевица вобрала в себя особенности переходного периода между распадом института абсолютизма и эрой растущего национализма. Война, учил Клаузевиц, инструмент деспотов, возвращенный народу. Отказ ограничить средства, использовать огромные территории (как в русской кампании 1812 года) и всю народную мощь с помощью всеобщей воинской повинности, эти непременные действия человека на войне, ближе всего к его истинной природе и абсолютному совершенству. Стратегия и тактика всегда определяются характером эпохи.
В век баланса сил, «шахматных войн» и «кабинетных войн» существовали свои способы урегулирования международных разногласий. Новый век потребовал новых форм ведения войны. Теперь не стоял вопрос о владении крепостью, провинцией или стратегической точкой, как это было в дни династических войн. Теперь даже не стоял вопрос о поражении или выводе из строя армии врага. Теперь народы сражались за право жить. Следовательно, заявляет Клаузевиц, военное руководство должно решить, как максимально быстро и наиболее жестоким образом достигнуть поставленной цели – разрушить существующий строй вражеского государства. В XIX веке война связана с принятием решений и направлена на полное уничтожение.
Чем грандиознее и мощнее мотивы войны, пишет Клаузевиц, тем глубже они охватывают все бытие народов, чем сильнее натянутость отношений, предшествовавших войне, тем ближе война к своей абстрактной форме. Весь вопрос сводится к тому, чтобы сокрушить врага; военная цель и политическая цель совпадут, и сама война представится нам чисто военной, менее политической акцией. Чем слабее мотивы войны и напряжение, тем меньше естественное направление военного элемента (насилия) будет совпадать с линией, которая диктуется политикой, и, следовательно, тем значительнее война будет отклоняться от своего естественного направления. Чем сильнее политическая цель разойдется с целью идеальной войны, тем больше будет казаться, что война становится политической.
Бесконечные военные приготовления, которыми занимался Генеральный штаб, строились на этом законе «напряженности». Концепция Клаузевица о войне решений и полного уничтожения, благодаря неблагоприятному расположению Пруссии (а позже Германии), оказала влияние на всех известных стратегов, начиная с Мольтке, Шлифена, Людендорфа и до Гитлера.
Между рассуждениями Клаузевица и Людендорфа существовало одно коренное отличие. Клаузевиц был современником Гегеля. Не существует доказательств, что философия Гегеля оказала на него влияние или что он читал труды Гегеля, но частенько его идеи, если можно так сказать, витают в воздухе. По Гегелю, государство есть Божье проявление в мире. Клаузевиц рассматривал государство как сверхличность, которая раскрывает себя по ходу разворачивания истории. Для прусского офицера, а не для человека государство было абсолютной реальностью, а политика олицетворяла ум государства. Путем сложных доказательств Клаузевиц приходит к своему знаменитому заключению: «Война есть продолжение политики, только иными средствами».
Основной составляющей войны и политики является борьба как творческий принцип жизни, а поскольку война является продолжением рационального процесса, то человек должен быть хозяином войны. Ведение войны не является исключительно делом военных. Война затрагивает политиков, государственных деятелей. Клаузевиц отдает дань не воинственности, а мужеству, храбрости, отваге.
Война, писал Клаузевиц, последнее средство государственного деятеля. Как опасно, если вероломная политика надеется с помощью воинственных средств добиться цели, противоречащей природе. По мнению Клаузевица, во время войны командующий должен входить в кабинет министров, однако не должен иметь неограниченной власти. Государственные деятели просто должны опираться на его суждения и советы для выработки правильных решений. Высочайший уровень согласованности государственной системы является основным условием при принятии решения о войне на полное уничтожение.
В концепции войны как инструмента политики неявно просматривается идея, что в какой-то момент этот инструмент окажется ненужным. С течением времени Клаузевиц счел ее утопической. Когда в жизни народов будет расчищен путь для справедливости, можно будет создать общие правила для европейского сообщества. Но пока это не так, мечта о прочном мире остается грехом, поскольку противоречит божественному упорядочению человеческих дел, и война будет для людей ultima ratio[9].
Из рассуждений Клаузевица следует, что единственными факторами, играющими роль, являются государство и армия. Свобода, справедливость, личность отодвигаются на задний план, а ведь изначально Клаузевиц был среди радикальных реформаторов. Однако в период разгрома Пруссии мысль, что армия составляет суть государства, помогла задвинуть старые идеалы на задний план. В безвыходной ситуации, так теперь учил Клаузевиц, существование армии становится приоритетным по отношению к существованию самого государства. Типично прусское мнение, ведь армия была объединяющей силой монархии Гогенцоллернов. Сознательно или бессознательно, но этим принципом с 1918-го по 1933 год руководствовался рейхсвер. Пропасть между армией и либерализмом, возникшая после 1815 года, превратила Клаузевица в консерватора. Демократия для него была сродни катастрофе. Его идеал воплощался в «сильном государстве», гарантирующем народу военное образование. Государство создает народ. Эта мысль впоследствии оказала влияние на философов итальянского фашизма.
А вот какими были представления Клаузевица относительно внешней политики. Франция – главный организатор беспорядков. Единение Германии, которое по замыслу Штейна могло произойти в результате естественных исторических процессов, по мнению Клаузевица, могло осуществиться только силой оружия. Одно государство должно было подчинить все остальные. И этим государством должна стать только Пруссия со своей мощной армией. Пока еще не наступило это время, но Клаузевиц был уверен, что оно наступит. Вот почему в 1815 году он требовал усиления Пруссии за счет уничтожения Саксонии, Тюрингии и Гессена. Это было преддверие политики Бисмарка.
Доктрина Клаузевица получила подтверждение только после его смерти; создание неограниченного военного потенциала было напрямую связано с развитием науки и техники. Правда, еще при жизни Клаузевица Альфред Крупп основал в Эссене ружейный завод, превратив кузницу, унаследованную от отца, в один из ведущих арсеналов Европы. В 1846 году Крупп впервые изготовил нарезное ружье с дальностью стрельбы, намного превышающей показатели гладкоствольного оружия. В 60-х годах он начал производство казнозарядных ружей, помимо прочего обладавших еще и повышенной скорострельностью. Пруссия, Австрия, Италия и Россия использовали артиллерийские орудия, изготовленные на заводе Круппа. В 1870 году у Круппа работали десять тысяч рабочих.
В 1838 году в Пруссии между Постдамом и Берлином была построена первая железная дорога. Паровой двигатель произвел революцию на транспорте, а электрический телеграф коренным образом изменил систему связи. В 1840 году Пруссия вооружила свою пехоту казнозарядными ружьями с игольчатым ударным механизмом Дрейзе, обладавшими еще более высокой скорострельностью. Таким образом, промышленная революция создала новый тип войны по Клаузевицу – войну с привлечением огромных масс народа и современных технических достижений. Маркс, первый интерпретатор идеи о том, что экономический фактор формирует судьбы масс, был учеником Гегеля. С точки зрения Пруссии государство и история были двумя единственными реальностями, и эта точка зрения совпадала с марксистской теорией, рассматривавшей классовую борьбу как единственно возможную форму социальной борьбы, а экономический процесс как единственный двигатель хода истории. Это не простая случайность, что Маркс, сын еврейского раввина, женившегося на прусской аристократке, родился в Пруссии. Растущая численность и энергия масс, развитие прикладных наук привели к исчезновению германского гуманистического идеала. Наука создала специалиста. В военной сфере это означало победу анонимного офицера Генерального штаба, олицетворение военной специализации высочайшего потенциала.
Как раз при Краузенеке в Генеральном штабе появились вдохновители великих войн 60-х и 70-х годов. В 1833 году в Генеральный штаб вошел премьер-лейтенант Гельмут фон Мольтке, в 1836 году капитан Альбрехт фон Роон, железный военный министр времен Бисмарка. Произошло еще одно примечательное событие: установление отношений с турецкой армией. По просьбе турецкого султана Мольтке вместе с другими офицерами Генерального штаба выступали в качестве инструкторов турецкой армии.
Эти были первые аккорды великой симфонии, однако эпоха Краузенека все еще испытывала влияние реакции. Даже возвращение Бойена, приглашенного Фридрихом-Вильгельмом III, мало что изменило. Краузенек, имевший до некоторой степени либерально-прогрессивные взгляды, не мог, даже если бы захотел, повлиять на ход событий. В 1848 году он с удовольствием воспринял известие о революции во Франции, но, когда революция докатилась до Берлина, он в испуге стал молиться о возвращении старого порядка. Когда в марте 1848 года в Берлине началось восстание, армия после тяжелых уличных боев ухитрилась остаться целой и невредимой. Казалось, победа гарантирована, но король отдал приказ войскам покинуть столицу. Офицерскому корпусу было нанесено оскорбление, о котором помнили спустя десятилетия. Для рабочих и представителей среднего класса, которые боролись за равенство в правах, армия превратилась в оплот реакции. Только ландвер в какой-то мере разделял чувства восставших.
Армия повела себя не самым лучшим образом. Для офицеров слово «демократ», писал Вальдерзе, ставший впоследствии начальником Генерального штаба, стало сродни словам «негодяй», «темная личность». Бисмарк, представитель юнкерства, заявил, что войска являются единственным ответом на демократию. «Жалкая клика вынашивала идею восстания» – такой была реакция знаменитого прусского гусарского полка. Когда некий лейтенант-инженер Рустов посмел опубликовать статью, в которой подверг критике армию, это государство в государстве, его по приказу военного министра арестовали. Позже он сбежал в Швейцарию и стал одним из наиболее известных военных писателей своего времени.
Армия холодно отнеслась к идее нового германского союза и франкфуртскому парламенту. Когда военный министр, сам некогда офицер прусского Генерального штаба, потребовал, чтобы войска принесли присягу конституционной монархии, и настоял на назначении члена династии Габсбургов на пост временного правителя Германии, офицерский корпус выразил бурный протест; преданность государству означает преданность королю, ничему и никому, кроме как королю. В 1849 году прусская армия подавила последние вспышки восстания в Саксонии и Южной Германии. Восстановился союз между королем, офицерским корпусом и протестантизмом. Возникла та особая атмосфера, которую мы связываем с Вандерзе.
В этой обстановке пост начальника Генерального штаба занял генерал-лейтенант фон Рейхер. Он был сыном органиста из маленькой бранденбургской деревушки. В юности пас овец. Поступил на службу в прусский пехотный полк в качестве клерка. Благодаря выдающимся способностям был произведен в офицеры, служил в уланском полку. В 1815 году был переведен в Генеральный штаб. Пользовался доверием брата короля, принца Вильгельма Прусского, человека, который в марте 1848 года сбежал в Англию. Во время мартовских беспорядков 1848 года Рейхер занимал пост военного министра.
Рейхер был простым человеком, но он был офицером, был возведен в дворянство и разделял точку зрения прусского офицерства. Он с отвращением наблюдал за революцией, поскольку она поставила под угрозу существующий порядок. Рейхер придерживался тех же простых убеждений, как бранденбургские крестьяне, которые в 1848 году отказались принимать участие в выборах в Национальное собрание, заявив, что король так долго управлял страной, что и теперь обойдется без их помощи. Все усилия Рейхера были направлены на поддержание особой позиции Генерального штаба в условиях, в которых осуществить это было особенно трудно. Как военный министр, он пытался сдержать власть военного кабинета. Однако в период реакции, последовавший после 1848 года, король, несмотря на парламент и конституцию, попытался превратить военный кабинет в личную канцелярию, занимающуюся делами армии, и дать ему исключительное право ведения всех военных вопросов. В период с апреля 1848-го по декабрь 1851 года сменилось более шести военных министров. Назревал конфликт. Неожиданно при Мантейфеле военный кабинет захватил власть, и возникла идея поглощения Генерального штаба военным кабинетом. Рейхер испытал огромнейшие трудности, пытаясь воспрепятствовать этой идее.
По сути, революция 1848 года была буржуазной. Но как либерализм периода Штейна – Гнейзенау в основном сопрягался с духовной и политической свободой образованных классов, так и революция 1848 года сопрягалась с классовой войной. Развитие промышленности вызвало появление новой сильной буржуазии, которая требовала полнейшего равенства не только в политической, но и в социальной сфере. Стремление к национализму, охватившее верхние слои среднего класса, привело к постепенному исчезновению прежних понятий о преданности правящей династии. Эта тенденция наблюдалась и в России, третьей по счету огромной реакционной державе. Экономический подъем в сочетании с растущим национализмом в конечном итоге привел к милитаризму.
Наступил момент, когда в ведение войны вмешалась наука. В Генеральном штабе возросло число офицеров, выходцев из среднего класса, занявших технические должности. Рыцарские традиции и топот кавалерии отошли на задний план. Наступило время специалистов, узких специалистов, людей ограниченных, более податливых к восприятию националистических идей, чем старое поколение офицеров, которым были ближе великие идеи их времени. Они жили в век Гете и германского гуманизма, который давал ясное и всестороннее представление о жизни. Но прежде чем говорить о смене обстановки, следует остановиться на личности Мольтке-старшего, на которого еще упали лучи заходящего солнца гуманизма.
Глава 4
Фон Мантейфель очень напоминал Рюхеля, и Клаузевиц мог бы сказать о нем то же, что говорил о Рюхеле: в этой личности словно сосредоточился дух прусской воинственности. Грубый, малокультурный человек, испытывавший отвращение к «писакам» (к тем, кого Теккерей в своих романах называет «литераторами»).
Снедаемый честолюбием Мантейфель, тем не менее, придерживался несколько старомодного понятия о благородстве и отваге. Основной движущей силой практически всех его действий была ярость от того унижения, которое он испытал в 1848 году, когда высшее руководство армии отдало приказ отступить перед чернью. Больше всего ему бы хотелось, как-то заявил Мантейфель, растоптать революцию. Пруссия ассоциировалась у него с армией, а все то, что не было связано с армией, вызывало у него не просто непонимание, а неприкрытую ненависть. Его совершенно не интересовал тот факт, что промышленная революция изменила облик Пруссии, введя в действие огромные потенциалы и поставив массу новых проблем.
Пятидесятисемилетний генерал-майор фон Мольтке был полной противоположностью всемогущему генерал-адъютанту. На тот момент Мольтке был практически неизвестен в армии. С 1855-го по 1858 год он был адъютантом принца Фридриха Прусского (впоследствии императора Фридриха III). Он никогда не командовал не то что дивизией, а даже полком. Изящный, с тонкими чертами лица, высоким лбом, тонкими губами, он не производил впечатления сильного и здорового человека, но его спокойная, взвешенная манера поведения выдавала в нем истинного пруссака. Говорят, что умение разбираться в музыке и в табаке характеризует мужчину с положительной точки зрения. Мольтке предпочитал Моцарта и любил в одиночестве выкурить хорошую сигару. Читал серьезную литературу и относился к тому типу эрудированных офицеров, последними представителями которого были Сект и Бек.
Гельмут Карл фон Мольтке родился 26 октября 1800 года в Мекленбурге в семье обедневшего дворянина. Отец Мольтке, на удивление неугомонный и непостоянный, умудрился спустить унаследованное состояние и стать первым прусским, а затем датским офицером. Мать Мольтке, происходившая из старинной любекской семьи, была более значимой личностью. Безусловно, именно от матери Мольтке унаследовал выдержку, самообладание, изысканный вкус и возвышенные чувства и мысли.
Мольтке, закончив обучение в королевском кадетском корпусе в Копенгагене, поступил на службу в чине лейтенанта в пехотный полк датской армии. Его юношеские годы были омрачены бедностью, безысходностью, отчаянием, в общем, обычными безрадостными спутниками обедневшей старинной фамилии. Его чувствительная душа долго помнила обиды и оскорбления, нанесенные в годы учебы в кадетском корпусе. Вдобавок ко всему он отличался слабым здоровьем.
В 1821 году, после поездки в Берлин, Мольтке сменил датскую форму на темно-синий мундир прусского офицера; прусская армия сулила большие возможности. Таким образом, Мольке начал восхождение по профессиональной лестнице с расположенного в тихом провинциальном Франкфурте-на-Одере лейб-гренадерского полка.
Изменения коснулись и военной формы, которая стала необыкновенно красивой. Синий мундир с пунцово-красным воротником и отделкой по обшлагам, расшитым серебром; белые брюки, серебряные эполеты и шляпа с белыми перьями. На полевой форме пунцово-красная отделка являлась отличительным знаком офицеров Генерального штаба. Согласно записям от 1821 года Генеральный штаб в составе восемнадцати офицеров (два генерал-майора, девять майоров, три капитана и четыре лейтенанта) базировался в Берлине. Пять офицеров были людьми незнатного происхождения. Во взаимодействии с Генеральным штабом работали тригонометрическое бюро (три офицера) и топографическое бюро (тридцать пять офицеров). Более половины штата топографического бюро составляли люди незнатного происхождения. Напрашивается вывод: для среднего класса технические службы являлись входной дверью в армию. Двадцать семь офицеров Генерального штаба служили в штабах армейских корпусов, двадцать в дивизионных штабах и шесть в качестве военных атташе за границей.
Мюффлинг возобновил принятые при Шарнхорсте поездки офицеров Генерального штаба с целью проведения рекогносцировки. Кроме того, он ввел собственные новшества. Например, военные игры (Kriegsspiel), в ходе которых оперативные ситуации разыгрывались на карте или в «песочнице».
Рассказывали, что как-то прусский военный атташе князь Карл фон Гогенлоэ описывал эти методы группе высокопоставленных австрийских офицеров. Они слушали его с неприкрытым удивлением. Наконец один из офицеров поинтересовался, как они ведут счет в ходе игры. Пруссак ответил, что никто не вел счета, ведь, в конце концов, они же не играли на деньги. «В чем же тогда смысл игры?» В 1866 году прусский Генеральный штаб равнодушно и беспощадно разделался с людьми подобного психического склада.
Мюффлинг, разрабатывая штабные поездки, находился под влиянием поражения 1806 года и считал, что расположенная среди равнин Пруссия может быть опять атакована коалицией, которая может прийти, как в Семилетней войне, с запада, юга и востока. Мюффлинга одолевали те же проблемы, связанные с географическим положением Пруссии, которые толкнули Фридриха Великого на превентивную войну с Саксонией. Придуманные Мюффлингом ситуации были связаны с вторжением врага с запада, из Вестфалии и Рура, с войной против австро-саксонского альянса (вполне реальное предположение, учитывая, что в 1815 году Пруссия приобрела значительные территории) и организацией обороны против вторжения с востока. Его мысли были строго ограничены оборонительными войнами. Ему была чужда, и с моральной, и с практической точки зрения, идея о превентивной войне.
Главное, что отличает эпоху Мюффлинга, это сосредоточение на военном образовании и возникновение связей между Генеральным штабом и знаменитым берлинским издательским домом «Эрнст Зигфрид Миттлер и сын» («Ernst Siegfried Mittler & Son»). На протяжении ста двадцати пяти лет этот издательский дом оставался постоянным издателем Генерального штаба; в нем печаталось большинство военных писателей. Именно в эти годы фон Лилиенштерн и Клаузевиц заслужили право называться духовными отцами прусского офицерского корпуса. Сам Мюффлинг всячески содействовал созданию военных школ и составил первый устав для офицеров Генерального штаба армии. Кроме того, ему принадлежит подробный отчет о кампании 1813–1815 годов.
V
При Мюффлинге Клаузевиц написал свой классический трактат «О войне», труд, ставший основополагающим документом для офицеров Генерального штаба. Клаузевиц служил в Генеральном штабе в 1808 году, затем с 1813-го по 1815 год и в 1831 году, однако его по праву можно причислить к самым выдающимся личностям, когда-либо служившим в Генеральном штабе.Карл фон Клаузевиц родился 1 июня 1780 года в одной из тех обедневших семей низшего дворянства, столь характерных для Пруссии. Прадед Клаузевица был протестантским пастором в Лейпциге, дед – профессором теологии в Галле. Отец, Фридрих Габриэль Клаузевиц, во время Семилетней войны служил лейтенантом в гарнизонном полку; был тяжело ранен, в связи с инвалидностью вышел в отставку и получил низкооплачиваемую должность акцизного чиновника в Бреге, где женился на дочери городского чиновника из Мерсебурга.
Сын, стройный, приятный юноша, лицом и прической напоминавший Гете, уже в двенадцатилетнем возрасте был зачислен в прусскую армию юнкером и позже стал одним из любимейших учеников Шарнхорста. Король считал Клаузевица «якобинцем», и только Бойену удалось добиться повторного назначения Клаузевица в Генеральный штаб. В период Бельгийской кампании Клаузевиц был начальником штаба второго армейского корпуса. В 1818 году, находясь в звании генерал-майора, он был назначен директором Всеобщего военного училища (Kriegsakademie) в Берлине. В 1831 году Гнейзенау пригласил Клаузевица в свою армию на должность начальника штаба. В конце лета 1831 года Клаузевиц, как и Гнейзенау, умер в Польше от холеры.
«Моя жизнь – это существование, которое не оставляет следов», – написал Клаузевиц после катастрофы 1806 года. Его опасения оказались необоснованными, хотя это стало известно лишь после его смерти. Снедаемый честолюбием, Клаузевиц производил впечатление застенчивого человека. Он не стремился увидеть прижизненное издание своих трудов. И только после смерти Клаузевица его вдова позволила опубликовать трактат «О войне». В своей работе автор рассматривает пять войн, в которых он принимал участие (война 1792–1795 годов, кампании 1806, 1812, 1813–1814 и 1815 годов), и сто тридцать две более ранние кампании. Автор ставил своей целью заложить основу философии войны и дать войне нравственную оценку.
Какие-то черты характера Клаузевиц унаследовал от предков, протестантских пасторов. Подобно им, Клаузевиц основывался на философии христианства. Однако по сути он был сыном эпохи идеализма; человеком высокого интеллекта, чувствительным, временами доходящим до фанатизма, который плохо согласовывался с его кантианским воспитанием. Философия Клаузевица вобрала в себя особенности переходного периода между распадом института абсолютизма и эрой растущего национализма. Война, учил Клаузевиц, инструмент деспотов, возвращенный народу. Отказ ограничить средства, использовать огромные территории (как в русской кампании 1812 года) и всю народную мощь с помощью всеобщей воинской повинности, эти непременные действия человека на войне, ближе всего к его истинной природе и абсолютному совершенству. Стратегия и тактика всегда определяются характером эпохи.
В век баланса сил, «шахматных войн» и «кабинетных войн» существовали свои способы урегулирования международных разногласий. Новый век потребовал новых форм ведения войны. Теперь не стоял вопрос о владении крепостью, провинцией или стратегической точкой, как это было в дни династических войн. Теперь даже не стоял вопрос о поражении или выводе из строя армии врага. Теперь народы сражались за право жить. Следовательно, заявляет Клаузевиц, военное руководство должно решить, как максимально быстро и наиболее жестоким образом достигнуть поставленной цели – разрушить существующий строй вражеского государства. В XIX веке война связана с принятием решений и направлена на полное уничтожение.
Чем грандиознее и мощнее мотивы войны, пишет Клаузевиц, тем глубже они охватывают все бытие народов, чем сильнее натянутость отношений, предшествовавших войне, тем ближе война к своей абстрактной форме. Весь вопрос сводится к тому, чтобы сокрушить врага; военная цель и политическая цель совпадут, и сама война представится нам чисто военной, менее политической акцией. Чем слабее мотивы войны и напряжение, тем меньше естественное направление военного элемента (насилия) будет совпадать с линией, которая диктуется политикой, и, следовательно, тем значительнее война будет отклоняться от своего естественного направления. Чем сильнее политическая цель разойдется с целью идеальной войны, тем больше будет казаться, что война становится политической.
Бесконечные военные приготовления, которыми занимался Генеральный штаб, строились на этом законе «напряженности». Концепция Клаузевица о войне решений и полного уничтожения, благодаря неблагоприятному расположению Пруссии (а позже Германии), оказала влияние на всех известных стратегов, начиная с Мольтке, Шлифена, Людендорфа и до Гитлера.
Между рассуждениями Клаузевица и Людендорфа существовало одно коренное отличие. Клаузевиц был современником Гегеля. Не существует доказательств, что философия Гегеля оказала на него влияние или что он читал труды Гегеля, но частенько его идеи, если можно так сказать, витают в воздухе. По Гегелю, государство есть Божье проявление в мире. Клаузевиц рассматривал государство как сверхличность, которая раскрывает себя по ходу разворачивания истории. Для прусского офицера, а не для человека государство было абсолютной реальностью, а политика олицетворяла ум государства. Путем сложных доказательств Клаузевиц приходит к своему знаменитому заключению: «Война есть продолжение политики, только иными средствами».
Основной составляющей войны и политики является борьба как творческий принцип жизни, а поскольку война является продолжением рационального процесса, то человек должен быть хозяином войны. Ведение войны не является исключительно делом военных. Война затрагивает политиков, государственных деятелей. Клаузевиц отдает дань не воинственности, а мужеству, храбрости, отваге.
Война, писал Клаузевиц, последнее средство государственного деятеля. Как опасно, если вероломная политика надеется с помощью воинственных средств добиться цели, противоречащей природе. По мнению Клаузевица, во время войны командующий должен входить в кабинет министров, однако не должен иметь неограниченной власти. Государственные деятели просто должны опираться на его суждения и советы для выработки правильных решений. Высочайший уровень согласованности государственной системы является основным условием при принятии решения о войне на полное уничтожение.
В концепции войны как инструмента политики неявно просматривается идея, что в какой-то момент этот инструмент окажется ненужным. С течением времени Клаузевиц счел ее утопической. Когда в жизни народов будет расчищен путь для справедливости, можно будет создать общие правила для европейского сообщества. Но пока это не так, мечта о прочном мире остается грехом, поскольку противоречит божественному упорядочению человеческих дел, и война будет для людей ultima ratio[9].
Из рассуждений Клаузевица следует, что единственными факторами, играющими роль, являются государство и армия. Свобода, справедливость, личность отодвигаются на задний план, а ведь изначально Клаузевиц был среди радикальных реформаторов. Однако в период разгрома Пруссии мысль, что армия составляет суть государства, помогла задвинуть старые идеалы на задний план. В безвыходной ситуации, так теперь учил Клаузевиц, существование армии становится приоритетным по отношению к существованию самого государства. Типично прусское мнение, ведь армия была объединяющей силой монархии Гогенцоллернов. Сознательно или бессознательно, но этим принципом с 1918-го по 1933 год руководствовался рейхсвер. Пропасть между армией и либерализмом, возникшая после 1815 года, превратила Клаузевица в консерватора. Демократия для него была сродни катастрофе. Его идеал воплощался в «сильном государстве», гарантирующем народу военное образование. Государство создает народ. Эта мысль впоследствии оказала влияние на философов итальянского фашизма.
А вот какими были представления Клаузевица относительно внешней политики. Франция – главный организатор беспорядков. Единение Германии, которое по замыслу Штейна могло произойти в результате естественных исторических процессов, по мнению Клаузевица, могло осуществиться только силой оружия. Одно государство должно было подчинить все остальные. И этим государством должна стать только Пруссия со своей мощной армией. Пока еще не наступило это время, но Клаузевиц был уверен, что оно наступит. Вот почему в 1815 году он требовал усиления Пруссии за счет уничтожения Саксонии, Тюрингии и Гессена. Это было преддверие политики Бисмарка.
Доктрина Клаузевица получила подтверждение только после его смерти; создание неограниченного военного потенциала было напрямую связано с развитием науки и техники. Правда, еще при жизни Клаузевица Альфред Крупп основал в Эссене ружейный завод, превратив кузницу, унаследованную от отца, в один из ведущих арсеналов Европы. В 1846 году Крупп впервые изготовил нарезное ружье с дальностью стрельбы, намного превышающей показатели гладкоствольного оружия. В 60-х годах он начал производство казнозарядных ружей, помимо прочего обладавших еще и повышенной скорострельностью. Пруссия, Австрия, Италия и Россия использовали артиллерийские орудия, изготовленные на заводе Круппа. В 1870 году у Круппа работали десять тысяч рабочих.
В 1838 году в Пруссии между Постдамом и Берлином была построена первая железная дорога. Паровой двигатель произвел революцию на транспорте, а электрический телеграф коренным образом изменил систему связи. В 1840 году Пруссия вооружила свою пехоту казнозарядными ружьями с игольчатым ударным механизмом Дрейзе, обладавшими еще более высокой скорострельностью. Таким образом, промышленная революция создала новый тип войны по Клаузевицу – войну с привлечением огромных масс народа и современных технических достижений. Маркс, первый интерпретатор идеи о том, что экономический фактор формирует судьбы масс, был учеником Гегеля. С точки зрения Пруссии государство и история были двумя единственными реальностями, и эта точка зрения совпадала с марксистской теорией, рассматривавшей классовую борьбу как единственно возможную форму социальной борьбы, а экономический процесс как единственный двигатель хода истории. Это не простая случайность, что Маркс, сын еврейского раввина, женившегося на прусской аристократке, родился в Пруссии. Растущая численность и энергия масс, развитие прикладных наук привели к исчезновению германского гуманистического идеала. Наука создала специалиста. В военной сфере это означало победу анонимного офицера Генерального штаба, олицетворение военной специализации высочайшего потенциала.
VI
В 1829 году Мюффлинг ушел из Генерального штаба и был назначен чрезвычайным послом Пруссии, посредником в русско-турецкой войне. Его преемником стал генерал Вильгельм фон Краузенек, сын нетитулованного чиновника. Краузенек начал карьеру в прусской армии в должности инженера-географа. Затем был произведен в офицеры, служил в стрелковом батальоне и получил дворянский титул. При Шарнхорсте принимал участие в составлении нового прусского устава. Впоследствии стал командующим шестым армейским корпусом. Краузенек был начальником Генерального штаба, когда в июле 1830 года произошла революция во Франции и следом восстание в Польше. В тот момент казалось, будет трудно избежать вооруженного столкновения с Францией, и именно тогда на правый, немецкий берег Рейна вышли караульные части. Эти события подвигли Краузенека на создание плана защиты западных границ с помощью системы крепостей, своего рода «западной стены».Как раз при Краузенеке в Генеральном штабе появились вдохновители великих войн 60-х и 70-х годов. В 1833 году в Генеральный штаб вошел премьер-лейтенант Гельмут фон Мольтке, в 1836 году капитан Альбрехт фон Роон, железный военный министр времен Бисмарка. Произошло еще одно примечательное событие: установление отношений с турецкой армией. По просьбе турецкого султана Мольтке вместе с другими офицерами Генерального штаба выступали в качестве инструкторов турецкой армии.
Эти были первые аккорды великой симфонии, однако эпоха Краузенека все еще испытывала влияние реакции. Даже возвращение Бойена, приглашенного Фридрихом-Вильгельмом III, мало что изменило. Краузенек, имевший до некоторой степени либерально-прогрессивные взгляды, не мог, даже если бы захотел, повлиять на ход событий. В 1848 году он с удовольствием воспринял известие о революции во Франции, но, когда революция докатилась до Берлина, он в испуге стал молиться о возвращении старого порядка. Когда в марте 1848 года в Берлине началось восстание, армия после тяжелых уличных боев ухитрилась остаться целой и невредимой. Казалось, победа гарантирована, но король отдал приказ войскам покинуть столицу. Офицерскому корпусу было нанесено оскорбление, о котором помнили спустя десятилетия. Для рабочих и представителей среднего класса, которые боролись за равенство в правах, армия превратилась в оплот реакции. Только ландвер в какой-то мере разделял чувства восставших.
Армия повела себя не самым лучшим образом. Для офицеров слово «демократ», писал Вальдерзе, ставший впоследствии начальником Генерального штаба, стало сродни словам «негодяй», «темная личность». Бисмарк, представитель юнкерства, заявил, что войска являются единственным ответом на демократию. «Жалкая клика вынашивала идею восстания» – такой была реакция знаменитого прусского гусарского полка. Когда некий лейтенант-инженер Рустов посмел опубликовать статью, в которой подверг критике армию, это государство в государстве, его по приказу военного министра арестовали. Позже он сбежал в Швейцарию и стал одним из наиболее известных военных писателей своего времени.
Армия холодно отнеслась к идее нового германского союза и франкфуртскому парламенту. Когда военный министр, сам некогда офицер прусского Генерального штаба, потребовал, чтобы войска принесли присягу конституционной монархии, и настоял на назначении члена династии Габсбургов на пост временного правителя Германии, офицерский корпус выразил бурный протест; преданность государству означает преданность королю, ничему и никому, кроме как королю. В 1849 году прусская армия подавила последние вспышки восстания в Саксонии и Южной Германии. Восстановился союз между королем, офицерским корпусом и протестантизмом. Возникла та особая атмосфера, которую мы связываем с Вандерзе.
В этой обстановке пост начальника Генерального штаба занял генерал-лейтенант фон Рейхер. Он был сыном органиста из маленькой бранденбургской деревушки. В юности пас овец. Поступил на службу в прусский пехотный полк в качестве клерка. Благодаря выдающимся способностям был произведен в офицеры, служил в уланском полку. В 1815 году был переведен в Генеральный штаб. Пользовался доверием брата короля, принца Вильгельма Прусского, человека, который в марте 1848 года сбежал в Англию. Во время мартовских беспорядков 1848 года Рейхер занимал пост военного министра.
Рейхер был простым человеком, но он был офицером, был возведен в дворянство и разделял точку зрения прусского офицерства. Он с отвращением наблюдал за революцией, поскольку она поставила под угрозу существующий порядок. Рейхер придерживался тех же простых убеждений, как бранденбургские крестьяне, которые в 1848 году отказались принимать участие в выборах в Национальное собрание, заявив, что король так долго управлял страной, что и теперь обойдется без их помощи. Все усилия Рейхера были направлены на поддержание особой позиции Генерального штаба в условиях, в которых осуществить это было особенно трудно. Как военный министр, он пытался сдержать власть военного кабинета. Однако в период реакции, последовавший после 1848 года, король, несмотря на парламент и конституцию, попытался превратить военный кабинет в личную канцелярию, занимающуюся делами армии, и дать ему исключительное право ведения всех военных вопросов. В период с апреля 1848-го по декабрь 1851 года сменилось более шести военных министров. Назревал конфликт. Неожиданно при Мантейфеле военный кабинет захватил власть, и возникла идея поглощения Генерального штаба военным кабинетом. Рейхер испытал огромнейшие трудности, пытаясь воспрепятствовать этой идее.
По сути, революция 1848 года была буржуазной. Но как либерализм периода Штейна – Гнейзенау в основном сопрягался с духовной и политической свободой образованных классов, так и революция 1848 года сопрягалась с классовой войной. Развитие промышленности вызвало появление новой сильной буржуазии, которая требовала полнейшего равенства не только в политической, но и в социальной сфере. Стремление к национализму, охватившее верхние слои среднего класса, привело к постепенному исчезновению прежних понятий о преданности правящей династии. Эта тенденция наблюдалась и в России, третьей по счету огромной реакционной державе. Экономический подъем в сочетании с растущим национализмом в конечном итоге привел к милитаризму.
Наступил момент, когда в ведение войны вмешалась наука. В Генеральном штабе возросло число офицеров, выходцев из среднего класса, занявших технические должности. Рыцарские традиции и топот кавалерии отошли на задний план. Наступило время специалистов, узких специалистов, людей ограниченных, более податливых к восприятию националистических идей, чем старое поколение офицеров, которым были ближе великие идеи их времени. Они жили в век Гете и германского гуманизма, который давал ясное и всестороннее представление о жизни. Но прежде чем говорить о смене обстановки, следует остановиться на личности Мольтке-старшего, на которого еще упали лучи заходящего солнца гуманизма.
Глава 4
ЧЕЛОВЕК-ТАЙНА
Гельмут фон Мольтке
I
Интересно, что именно Мантейфель предложил кандидатуру Мольтке как преемника Рейхера на должность начальника Генерального штаба, тот Мантейфель, который сохранил ведомство, первоначально называвшееся военным кабинетом (затем получившее название департамент по личным делам), которое заняло приоритетное положение по отношению к своему сопернику, Генеральному штабу. Однако не кто иной, как Мольтке, его собственный кандидат, круто изменил положение и решительно повел с ним тайную борьбу.Фон Мантейфель очень напоминал Рюхеля, и Клаузевиц мог бы сказать о нем то же, что говорил о Рюхеле: в этой личности словно сосредоточился дух прусской воинственности. Грубый, малокультурный человек, испытывавший отвращение к «писакам» (к тем, кого Теккерей в своих романах называет «литераторами»).
Снедаемый честолюбием Мантейфель, тем не менее, придерживался несколько старомодного понятия о благородстве и отваге. Основной движущей силой практически всех его действий была ярость от того унижения, которое он испытал в 1848 году, когда высшее руководство армии отдало приказ отступить перед чернью. Больше всего ему бы хотелось, как-то заявил Мантейфель, растоптать революцию. Пруссия ассоциировалась у него с армией, а все то, что не было связано с армией, вызывало у него не просто непонимание, а неприкрытую ненависть. Его совершенно не интересовал тот факт, что промышленная революция изменила облик Пруссии, введя в действие огромные потенциалы и поставив массу новых проблем.
Пятидесятисемилетний генерал-майор фон Мольтке был полной противоположностью всемогущему генерал-адъютанту. На тот момент Мольтке был практически неизвестен в армии. С 1855-го по 1858 год он был адъютантом принца Фридриха Прусского (впоследствии императора Фридриха III). Он никогда не командовал не то что дивизией, а даже полком. Изящный, с тонкими чертами лица, высоким лбом, тонкими губами, он не производил впечатления сильного и здорового человека, но его спокойная, взвешенная манера поведения выдавала в нем истинного пруссака. Говорят, что умение разбираться в музыке и в табаке характеризует мужчину с положительной точки зрения. Мольтке предпочитал Моцарта и любил в одиночестве выкурить хорошую сигару. Читал серьезную литературу и относился к тому типу эрудированных офицеров, последними представителями которого были Сект и Бек.
Гельмут Карл фон Мольтке родился 26 октября 1800 года в Мекленбурге в семье обедневшего дворянина. Отец Мольтке, на удивление неугомонный и непостоянный, умудрился спустить унаследованное состояние и стать первым прусским, а затем датским офицером. Мать Мольтке, происходившая из старинной любекской семьи, была более значимой личностью. Безусловно, именно от матери Мольтке унаследовал выдержку, самообладание, изысканный вкус и возвышенные чувства и мысли.
Мольтке, закончив обучение в королевском кадетском корпусе в Копенгагене, поступил на службу в чине лейтенанта в пехотный полк датской армии. Его юношеские годы были омрачены бедностью, безысходностью, отчаянием, в общем, обычными безрадостными спутниками обедневшей старинной фамилии. Его чувствительная душа долго помнила обиды и оскорбления, нанесенные в годы учебы в кадетском корпусе. Вдобавок ко всему он отличался слабым здоровьем.
В 1821 году, после поездки в Берлин, Мольтке сменил датскую форму на темно-синий мундир прусского офицера; прусская армия сулила большие возможности. Таким образом, Мольке начал восхождение по профессиональной лестнице с расположенного в тихом провинциальном Франкфурте-на-Одере лейб-гренадерского полка.