Ван Ластбадер Эрик. Глаза Ангела

   — У нас была трудная работа. Прошли годы, прежде чем мы добились каких-то результатов: националистические движения в республиках окрепли, осмелели, республики отделились от России и стали самостоятельными государствами. Но появились другие проблемы: каждый теперь старается только для себя, — грузины думают только о Грузии, украинцы — об Украине и так далее, да еще многие воюют друг с другом — Валерий сделал паузу, и стало слышно его тяжелое дыхание — он изо всех сил боролся с болью. Ему предложили сделать болеутоляющий укол, но он отказался. — И вдруг, восемнадцать месяцев назад, — продолжил он, — появился Грег. Свалился на нашу голову, как звезда с неба, и с его появлением наши дела пошли лучше. Он оказался под строгим надзором Лубянки, его допрашивали ежедневно, держали, можно сказать, в тюрьме. Он стал символом, объединившим всех членов нашей организации, и возглавил ее.
   Пока Валерий говорил, Грег отдавал какие-то отрывистые распоряжения по волновому радиоприемнику, меняя волны каждые двадцать секунд.
   — Отсюда, — сказал Валерий, — мы можем успешно и эффективно воспользоваться нашим оружием.
   — Но ведь сейчас почти пять часов утра, — заметил Рассел. — Времени не осталось.
   — Неважно. Если приказ не будет отдан, интервенция не начнется. Наше оружие спрятано в Москве, недалеко от церкви, где я скрывался, — в подвале Министерства атомной энергетики в Старомонетном переулке. — Валерий кивнул в сторону космонавта: — Одиссей, вернее, Грег занят сейчас тем, чтобы подключить к делу нужных людей и раздать оружие членам «Белой Звезды». А уж с ядерным оружием они смогут поехать на дачи генералов и заставить высшие чины на Лубянке выслушать наши требования. У нас есть свои люди в верхах, которые помогут нам сделать это. Валерий поднял автомат, брошенный на пол Ириной. — Конечно, лобовой атаки не будет, никто не собирается идти на Лубянку и расстреливать всех, кто там находится. Но осложнения неизбежны. Может быть, кто-нибудь из нас погибнет прежде, чем все кончится. Я лично должен принять участие в боевых действиях, проследить за тем, чтобы все было сделано как подобает. Чтобы никто из заговорщиков не ускользнул из расставленных нами сетей. Кроме того, я собираюсь встретиться с президентом и сообщить ему о готовившемся на него покушении.
   — Чем мы можем вам помочь? — спросил Рассел.
   — Вы уже выполнили свою часть задачи, — улыбнулся Валерий, — а теперь мы будем выполнять свою. Лучше, если вы больше не будете вмешиваться, — вдруг в печать просочатся сведения о том, что американские агенты принимали участие в ликвидации правительственного кризиса в России. Это ни к чему.
   — Но что будет происходить здесь? — спросила Тори.
   — А этого никто точно не знает. Ясно одно: необходимо покончить с самодержавной политикой России, самостоятельные государства, возникшие на территории бывшего СССР, должны укрепить свой суверенитет, жить так, как они хотят. Но мы не стремимся к войне, к противостоянию, наша цель — мирное сосуществование, на равных правах.
   Грег закончил свою работу, и приемником завладел Рассел, — он послал закодированное сообщение через берлинский филиал в главное управление Центра. Ирина увела с собой Тори, показала, где душевая комната, дала сухую одежду. Когда Ирина принимала душ, а Тори переодевалась, в комнату на инвалидном кресле въехал Грег. Тори бросилась к брату, опустилась рядом с ним на колени.
   — Как же я рад видеть тебя, Тори. Ты не можешь себе представить, как я рад!
   — Что они сделали с тобой, Грег? Что с тобой произошло в космосе? Как ты жил здесь все это время? Мама с папой с ума сойдут, когда увидят тебя.
   — Я так не думаю.
   — Почему?
   Грег протянул к Тори руки, обнял ее за плечи.
   — Они уже знают, Тори.
   — Мама и папа знают, что ты жив? — Тори была потрясена. — Но откуда они узнали?
   И тут догадка молнией сверкнула в мозгу Тори. Один за другим вспомнились фразы из разговоров с Расселом:
   «...даже Бернард не имеет права тайно пользоваться средствами Центра... Итак, откуда Бернард берет деньги?..» Тори дрожащими от волнения пальцами вытащила фото Ариеля, которое всегда носила с собой. «...Что-то еще должно быть, Тор... Пусть Ариель засек Бернарда в Сан-Франциско, и что с того? — звучали у нее в голове слова Рассела. — Разве Бернард не мог поехать в этот город по делам, на свидание, с какой-нибудь женщиной, отдохнуть и так далее. Существует масса вариантов».
   Тори всмотрелась в снимок: на первом плане Ариель, за ним виднеются солнечные часы, играющая девочка... В левом нижнем углу Бернард, и загадочная пара — мужчина и женщина, идущие в сторону Бернарда, идущие на встречу с ним! Кто эти люди? Неужели ее родители? Неужели Лора и Эллис Нан приехали в Сан-Франциско встретиться с Бернардом Годвином? Зачем? Предположить можно было лишь одно: они снабжали Бернарда деньгами, на которые он покупал у японцев ядерное оружие. Если это так, головоломка решена — все становится на свои места.
   — Валерий связался с Бернардом, — заявила Тори с ноткой удивленного торжества в голосе, — и рассказал ему о тебе, Грег. Правда? А потом Бернард поехал к отцу и сообщил ему о том, что ты жив, и что у него есть возможность помочь укрепить в республиках бывшего СССР националистические движения. — По выражению глаз брата Тори поняла, что пока говорит правильно. — Господи Иисусе, Бернарду было мало того, что он меня в это впутал, он добрался и до моих родителей!
   — Не думаю, что слово «добрался» здесь подходит, — возразил Грег. — Мне кажется, родители сами решили финансировать Бернарда.
   — Нет, нет, Грег! — горячо воскликнула Тори. — Ты не знаешь Бернарда так хорошо, как я! Он заставил их, — не силой, разумеется, а каким-нибудь хитрым способом. Бернард мастер на такие дела. Нашего отца не так легко убедить в чем-либо, а тем более заставить что-либо сделать, однако и у него есть свои слабости, а одна из его слабостей — ты, Грег. Да, конечно! Я уверена, что Бернард использовал тебя, чтобы уговорить родителей!
   — Тори, ты слишком много приписываешь Бернарду. Он далеко не так всесилен, как ты думаешь. А мама и папа имеют свое собственное мнение.
   — Далеко же зашел Бернард, — мрачно заявила Тори.
   — Разве плохо он сделал? Он распахнул веками запертую дверь, и теперь наконец люди из бывшего СССР увидят солнечный свет, понимаешь?
   — Может быть, но чем он за это заплатил? Ты не знаешь, Грег, сколько крови пролилось по вине Бернарда.
   — Я знаю, сколько крови уже пролилось здесь и сколько еще пролилось бы, не помоги нам Бернард. И ты, Тори.
   Тори молчала. Она понимала, что Грег прав, и Бернард прав — по-своему, но ей хотелось проучить Бернарда за его самоуверенность, властность, пренебрежение правилами, законом, людьми.
   — Тори, прежде чем ты на что-нибудь решишься, поговори сначала с отцом!
   — Мы оба с ним поговорим. Я забираю тебя домой.
   — Нет.
   Наступило напряженное молчание.
   — Я не поеду в Америку. Я не могу вернуться домой. Сейчас, по крайней мере. Может быть, когда-нибудь потом. У меня много дел, много друзей, которых я предам, если уеду. Я нужен здесь, в России. — Неужели ты говоришь серьезно?
   — Я серьезен как никогда. — Грег посмотрел на озадаченное лицо Тори. — Ну как мне тебе объяснить? Отец когда-нибудь рассказывал тебе о полицейском по имени Дзэн?
   — Да, — еле слышно прошептала Тори.
   — Так вот, можешь считать, что Дзэн — это я. Нахожусь в чужом месте, в чужой стране. Помнишь, Дзэн пришел в незнакомый монастырь и дежурил там ночью, и не понимал, зачем его заставили дежурить, а потом увидел души монахов и испугался? Все это пережил и я, и так же, как и Дзэн, постепенно понял, зачем я здесь нахожусь. Цель моего присутствия в этой стране гораздо важнее моих личных интересов.
   — А как же родители, наш дом?
   — Родители приедут повидаться со мной, если Бог даст. А что касается дома, то я обрел другой дом, Тори. И этот дом — я сам.
   Тори заплакала.
   — Грег, Грег, — всхлипывала она, я только что нашла тебя, я не хочу расставаться с тобой.
   — Тори, перестань. Кого ты оплакиваешь? Меня? Или себя? — Грег взял сестру за подбородок, повернул ее лицо к себе. — Почему ты не понимаешь, что тебе давно пора перестать играть вторую роль? Ты самостоятельная. Тори рассмеялась сквозь слезы.
   — А кто же поможет мне управиться с родителями? Без твоей помощи мне будет тяжело.
   — Не выдумывай, Тори, ты совсем так не думаешь, я-то знаю. Я тебе для этого никогда и не был нужен, ты просто делала вид. Гораздо легче переложить свои заботы на плечи другого человека, чем бороться самой, а? — Грег поцеловал Тори, — У тебя есть твоя собственная жизнь, и ты должна прожить ее без меня. Ты же у нас храбрая и сильная.
   Дверь в комнату открылась, и в проеме показалась голова Рассела.
   — Что это тут происходит? От Бернарда пришел ответ: он требует нашего немедленного возвращения в Штаты.
   Из душевой вышла Ирина, замотанная в махровое полотенце. Она посмотрела на Грега, перевела взгляд с его лица на залитое слезами лицо Тори. Тревожно спросила у нее:
   — Случилось что-нибудь?
   — Нет-нет, все в порядке, — ответила Тори, вытирая глаза. — Мы прощались, и я... я не люблю долгих прощаний.
   Тори подошла к Расселу, все еще стоявшему в дверях, взяла его за руку, потом обернулась к брату, всмотрелась с любовью в его удивительные синие глаза, похожие на глаза ангела.
   — Передай привет от меня Саду Дианы, о'кей? — попросил Грег. Ирина стояла рядом с ним, обвив его руками за плечи. — И поговори с отцом. Обещаешь?
   — Обещаю.
   И прежде, чем Тори повернулась, чтобы уйти, Грег обратился к ней с загадочной просьбой, о которой Тори думала весь обратный путь в Америку: «Помни о полицейском по имени Дзэн». Что значило это непонятное «помни» и странная улыбка на лице брата? Тори не знала.

Возвращение домой

Лос-Анджелес — Звездный городок

   Тори вернулась в Лос-Анджелес в самый разгар послеполуденной жары; душный, желтоватый смог уже неделю висел над городом, и детям и пожилым людям старше шестидесяти лет врачи советовали оставаться дома во избежание несчастных случаев. В это время года Лос-Анджелес мало чем отличался от Токио. Рассел остался в аэропорту дожидаться прилета Бернарда с восточного побережья. Тори не имела ни малейшего желания видеться с Бернардом и заявила об этом Расселу еще в самолете. Полет прошел относительно спокойно; оба — и Тори, и Рассел — были эмоционально и физически вымотаны и проспали практически всю дорогу. Незадолго до посадки между ними произошла небольшая стычка из-за Бернарда.
   — Знаешь, Тори, — сказал Рассел, — только что пришел факс. Бернард шлет нам свои наилучшие пожелания.
   — Вот это новость! Ума не приложу, что же мне теперь делать: радоваться или плакать.
   — И я тоже.
   — Ты меня не понял, — Тори посмотрела на Рассела. — Я не собираюсь бежать к Бернарду с распростертыми объятиями. И вообще, после всего, что случилось, как ты можешь общаться с ним?
   — Во-первых, это моя обязанность. — Рассел наклонился, налил себе кофе в чашку, положил сахар, — Во-вторых, события в Москве показали, что не все так просто, как нам казалось сначала. Разве Бернард виноват? В чем, скажи на милость? А мы сами? Мы всегда поступали правильно? Я судить не берусь и тебе не советую. Кто мы такие, чтобы осуждать его? Ты, по-моему, слишком строга, Тори. Все так запутанно, так сложно! А в-третьих, мне необходимо кое-что обсудить с Бернардом, поставить точки над i, и если мы не придем к определенному соглашению по некоторым вопросам, я вынужден буду оставить свой пост. И уволюсь из Центра.
   — По крайней мере, — съязвила Тори, — ты хоть немного изменился. Перестал быть противным твердолобым карьеристом.
   — О, того Рассела Слейда больше нет. — Рассел нахмурился. — И все-таки, Тори, лучше дождись Бернарда.
   — Бернард подождет, — ответила Тори. Мои родители для меня важнее. Кроме того, признаюсь, я сейчас не готова к встрече с ним. Мне надо какое-то время, чтобы прийти в себя, чтобы я смогла посмотреть на ситуацию со стороны, как посторонний человек. Я до сих пор не разобралась в своих чувствах к Бернарду и поэтому, боюсь, в беседе с ним наговорю много лишнего.
   — Не сомневаюсь, — ответил Рассел, и что-то в тоне его голоса насторожило Тори.
   — Ты что, Расс? — спросила она.
   — Послушай, — он притянул ее к себе, — ты не исчезнешь неожиданно, как раньше делала? Тебя ведь и днем с огнем не отыщешь.
   — Нет, — серьезно сказала Тори, — у меня нет причин для того, чтобы неожиданно исчезать.
   Рассел не отпускал ее.
   — Нам нужно многое сказать друг другу.
   Тори ласково дотронулась до его щеки:
   — Ты боишься, что у нас не будет на это времени?
   — Я задержу тебя еще ненадолго, ладно? Когда я учился в колледже, мне постоянно снился один и тот же кошмарный сон. Будто я долго-долго иду по бескрайней, пустынной равнине. Иду месяцы, годы. И вдруг равнина кончается и передо мной, совсем рядом, открывается бездонная, черная пропасть. Я просыпался в холодном поту от страха, что упаду в эту жуткую дыру, просыпался как раз перед тем, как сделать следующий шаг — в пропасть. А теперь у меня появилось другое желание: я не хочу больше оставаться на бескрайней безликой равнине и готов сделать шаг вперед. С риском для жизни.
   — Значит, сделаем этот шаг вместе, — заявила Тори и, обняв Рассела, крепко его поцеловала. — Мы будем вместе столько времени, сколько ты захочешь, сколько мы захотим, обещаю тебе.
   Самолет приземлился, и Тори пошла к выходу. В аэропорту было душно, пахло чем-то горелым, словно в Лос-Анджелесе был пожар. Поскольку у нее был статус дипломата, она быстро прошла таможню и иммиграционную службу. В аэропорту Лос-Анджелеса, а также в аэропортах Вашингтона, Сан-Франциско и Нью-Йорка, работали специальные отделы Центра, — об этом в свое время предусмотрительно позаботился Рассел, — и Тори зашла туда, чтобы оформить кое-какие бумаги. И встретила там Бернарда Годвина.
   — Здравствуй, Тори, — поздоровался Бернард.
   — Здравствуйте.
   Они помолчали, испытующе глядя друг на друга, потом Бернард сказал:

* * *

   — Великая кудесница вернулась. С приездом. Почему-то Бернард показался Тори ниже, мельче, она помнила его более крупным, хотя своего представительского вида Бернард не утратил.
   — Хочешь кофе? — предложил Бернард.
   — Нет.
   — Но мне нужно поговорить с тобой.
   — Вас ждет Рассел. — Тори повернулась к Бернарду спиной, подписала счет, который ей дал служащий Центра.
   — Тори, вы с Расселом провернули огромную работу, — снова начал Бернард, — сотворили настоящее чудо.
   — Мы старались для вас, — ответила Тори, — исключительно для вас.
   — Зачем городить всю эту ерунду, Тори? Это не так, и ты об этом прекрасно знаешь. Тори молчала.
   — В чем дело? — спросил Бернард, — Ты недовольна? Я же дал тебе все, о чем ты просила: работу, особые полномочия, Рассела, в конце концов. Я даже вернул тебе твоего брата.
   «Вот скотина, — подумала Тори. — Язык бы ему отрезать или врезать по шее». И тут она выложила Бернарду последние новости: оставленную про запас информацию о том, как Хитазура преспокойно занимался производством суперкокаина буквально у него под носом. Услышав это, Бернард побледнел, лицо его вытянулось, он схватился рукой за сердце, покачнулся, но Тори и пальцем не шевельнула, чтобы помочь ему, и продолжала говорить, пока не рассказала все.
   — К сожалению, Бернард, — едко заметила она напоследок, — платить приходится каждому, и вам в том числе. Свобода не дается даром.
   И ушла, оставив ошеломленного и расстроенного Бернарда переваривать полученные новости. Тори думала, что ей будет приятно видеть его страдания, но она ошиблась. Сознание своей победы над Бернардом и превосходства над ним не принесло ни облегчения, ни радости.

* * *

   Лоры Нан дома не оказалось, — она уехала на киностудию на съемки какого-то детектива под названием «Дело Черной Лисицы». В картине Лора исполняла роль матери главного героя.
   А вот отец, к большому удивлению Тори, взял в этот день выходной. Тори приехала после пяти утра, уже не застав мать, и тихо прошла в дом, никого не потревожив. Оставив багаж в холле на первом этаже, она поднялась к себе в спальню и с наслаждением плюхнулась на свежезастеленную кровать, — несмотря на то что Тори никогда не предупреждала родителей о своем приезде, в спальне было убрано, все сияло чистотой.
   Несколько часов Тори проспала как убитая, а проснувшись, встала, подошла к окну и посмотрела вниз, на раскинувшийся у дома Сад Дианы. У бассейна прогуливался отец; на миг солнце осветило его с головы до ног, он остановился, повернулся к окну спальни дочери, и Тори ясно увидела отца, удивилась тому, какое все-таки русское у него лицо. Все старания Эллиса Нана ничем не отличаться от американцев были потрачены впустую, — внешность есть внешность, и изменить ее было невозможно. Жесткое выражение лица несколько смягчали большие сине-зеленые глаза, такие же, как у Тори и Грега.
   Через полчаса Тори спустилась в столовую завтракать. Отец сидел за столом, заставленным едой, и, увидев Тори, поднялся, радостно обнял дочь, расцеловал в обе щеки.
   — Добро пожаловать, — сказал он по-русски, потом перешел на английский. — Ужасно рад видеть тебя целой и невредимой. Но давай оставим разговоры на потом, ты, наверное, умираешь от голода, — он показал на обильный завтрак, — во всяком случае, твоя мама думала именно так и поэтому подняла с постели Марию и нагрузила работой с утра пораньше.
   — Но мама уехала на съемки, и я ее не застала. Мария только что выложила мне все домашние новости.
   — Н-да. — Эллис помолчал. — Тогда, значит, Мария увидела твои сумки и сообразила сама, что нужно делать. У нее всегда была к тебе слабость.
   Тори достала из кармана фотографию, на которой был снят Ариель. Показала отцу. Эллис взял снимок и долго разглядывал его.
   — Подумать только! — в голосе отца слышалось восхищение, — Бернарда и меня застали на месте преступления! Застукали, что называется с поличным. Да, на этом снимке мы с мамой, спешим на свидание с Бернардом.
   — Снимок был сделан одним из сотрудников Бернарда.
   — А-а, понятно.
   Завтрак остался почти нетронутым, — выяснилось, что ни Тори, ни ее отец есть не хотели. После еды они вдвоем вышли в сад на прогулку. День выдался солнечный, в саду повсюду стоял запах цветущей липы.
   — А почему ты никогда не говорил мне о «Ля Люмьер д'Ор»? — спросила Тори. Она имела в виду французскую фирму, принадлежавшую американцу Эллису Нану, как Тори узнала позже, — о которой говорила Кои.
   — С какой стати я должен был говорить тебе об этом? Я владею фирмами в Италии, Испании, Гонконге, так же как и во Франции. О других своих фирмах я тоже тебе никогда не рассказывал. Мне не приходило в голову, что тебя подобные вещи могут интересовать.
   — Как раз деятельность французской фирмы представляет для меня интерес.
   — Но мой бизнес касается только меня. — Эллис посмотрел на дочь. — Ну не гляди такой букой, Тори. Я и твоей матери сказал бы то же самое, что и тебе сейчас, но у нее хватает ума не спрашивать.
   — Но в сделке с Бернардом участвовал не только ты, но и мама.
   — Бернард имел с Лорой отдельный разговор. Твоя мама — обеспеченная женщина и принимает свои собственные решения. И по этому вопросу тоже. Она вполне справляется с делами, а бизнес, кстати, вносит некоторое разнообразие в скучную семейную жизнь.
   — Не понимаю, как Бернарду удалось втянуть вас в это дело. Почему вы согласились финансировать покупку оружия для националистической организации в бывшем Советском Союзе? Он рассказал вам про Грега, так?
   — Во-первых, Тори, Бернард нас ни во что не втягивал, как ты изволила выразиться. Мы оба — я и Лора — сами решили финансировать затею Бернарда, и приняли свое решение независимо друг от друга. Во-вторых, Бернард предупредил нас, что дело рискованное. Он объяснил нам ситуацию.
   — Рискованное дело? — переспросила Тори.
   — Ну да. — Эллис остановился, повернулся лицом к дочери. — Я говорю о том риске, которому подвергались ты и Грег, а не мы с Лорой.
   — А-а...
   Они пошли дальше, к увитой плющом и виноградной лозой аллее, и Эллис спросил дочь:
   — Ну как тебе понравилась Москва?
   — Она мне показалась такой... странной, что ли, — быстро ответила Тори. — Я ждала другого. Чувствовала себя в этом городе неуютно, наверное, из-за тех сложных обстоятельств, в которых мы там очутились. Хотя, Москва... вообще какая-то беспокойная, неустроенная, там не расслабишься...
   — Да, я понимаю, — задумчиво сказал Эллис; перед его глазами встали картины детства, проведенного в России, и они были таким яркими, словно все происходило только вчера.
   — Папа, но ты мне так и не ответил на мой вопрос, — напомнила Тори. — Почему все-таки Бернарду удалось уговорить вас?
   — Подожди, Тори. Имей терпение. — Эллис остановился посередине аллеи. — Как ты нашла Грега? Я имею в виду его самочувствие.
   — Грег изменился, — ответила Тори и увидела, что отец вздрогнул при этих словах. — Ничего удивительного в этом нет. Наоборот, после того, что он пережил, это даже естественно.
   — Что с ним произошло? Даже Бернард не имеет ни малейшего представления о том, что с Грегом делают русские и почему они держат его в плену.
   — Грег и русский космонавт были незаконно подвергнуты эксперименту, в результате которого получили приличную дозу космической радиации.
   — Боже мой! — воскликнул Эллис. — Тори, нам необходимо заключить с тобой соглашение. Никогда и ни при каких обстоятельствах мы не скажем этого твоей матери.
   — Но Грег уверял меня, что вы знаете о том, как он сейчас выглядит.
   — Нет. Мы не знаем. Или он ошибся, или его неправильно проинформировали.
   — Тогда конечно. Мама не выдержит удара, если увидит его таким, какой он сейчас. У него кожа стала скользкой и гладкой, как у дельфина, да еще приобрела серебристый оттенок. У него абсолютно нет волос. Нигде. А какие с ним произошли внутренние изменения — одному Богу известно. Вполне возможно, что к тому времени, когда ты увидишься с ним, появится что-нибудь новое.
   Эллис устало опустился на массивную каменную скамью, стоявшую неподалеку, и долго сидел, ничего не говоря и уставившись в пространство.
   — Какой жестокий мир, — наконец вздохнул он. Тори подошла к нему, постояла рядом. На душе у нее было пусто. Ни сочувствия, ни жалости к отцу она не испытывала, и не потому, что у нее было черствое сердце, просто она знала, что он, как всегда, далек от нее; несмотря на то что они были одной плотью, — отец и дочь — между ними никогда не было ни настоящей близости, ни взаимопонимания. Отец и сейчас был так же далек от Тори, как и прежде. И в его переживаниях она не видела ничего, кроме огромной любви к Грегу. Тори вспомнила Кои, последний ужасный день, проведенный вместе с ней, яркие краски, удушливый запах цветов, блеск стального лезвия в лучах солнца, фонтаном брызнувшую кровь. Непонятные горы и мелькавшие среди них огоньки... Открыть дверь и впустить свет в комнату... О чем-то похожем, кажется, говорил Грег. Интересно, смерть человека может открыть путь свету?..
   Наверное, такое возможно. Последние секунды жизни Кои изменили не только ее саму, но и Тори тоже. И она была одета в тот день в белые одежды, и кровь Кои пролилась на них, и очистила ее. Тори смогла наконец сделать то, что так долго боялась сделать: заглянуть в глубину собственной души, понять, что, как и Кои, зашла слишком далеко. Она привыкла к насилию, упивалась властью, которую оно давало в мире, где правят сильные. И насилие испортило, развратило ее, распространилось в ее душе, как раковая опухоль. Кои не видела для себя выхода и предпочла умереть; Тори надеялась, что сумеет справиться с собой, изменить себя.
   Эллис Нан отвлекся от своих мыслей, посмотрел на дочь. Изумился выражению ее лица и хотел что-то сказать, но передумал. Так они и молчали, два родных человека, одновременно близкие и далекие друг другу люди.

* * *

   Лора Нан вернулась со съемок где-то около полуночи и быстро нашла Тори, — она всегда знала, где следует искать дочь. Чутье не подвело ее и на этот раз. Она зашла в библиотеку и увидела, что девушка, свернувшись калачиком в кресле, читает книгу Стэнли Карноу «Вьетнам. Страницы истории».
   — Моя дорогая! Как чудесно, что ты снова дома!
   — Здравствуй, мама, — Тори закрыла книгу. Лора нахмурилась и подошла к креслу, где сидела дочь, опустилась рядом с ним на пол, сложила ноги в позе лотоса.
   — Занятия йогой помогают быть в форме, — сказала Лора и весело рассмеялась, вспомнив серьезный тон, каким произносил эту фразу ее преподаватель по гимнастике йоги.
   Тори почувствовала, что мать нервничает. Это было так необычно! Она не помнила, чтобы Лора когда-нибудь нервничала. Во всяком случае, в ее присутствии.
   — Если я не ошибаюсь... Я так поняла, что ты виделась с Гретом?
   — Почему ты мне не сказала о том, что мой брат жив? Очень жестоко с твоей стороны, Зачем ты заставила меня проливать слезы скорби по живому человеку?
   — О, дорогуша, ты думаешь, мы с отцом не страдали? Нас постоянно мучили мысли о том, как он там? Что с ним?
   — Мама, ты мне не ответила.
   — Я не люблю, когда меня допрашивают.
   — Мама, ну что ты говоришь? Никто тебя не допрашивает. Я просто задала тебе вполне естественный вопрос.