Ронин кивнул.
– Хорошо.
Саардин неожиданно повернулся в своем кресле и указал на настенную роспись у себя за спиной:
– Вы видите это? Изумительная работа. Шедевр. Нам в жизни не сотворить ничего подобного. Как по-вашему, сколько ей лет? Двести? Триста? Тысяча! Как минимум тысяча! Что вы на это скажете? Мы и понятия не имеем о том, кто ее написал. Мы даже не знаем, что это были за люди. Может быть, наши предки. А может, и нет. Никаких свидетельств. Загадочно, правда? – Он опять повернулся к Ронину. – Во Фригольде много чего загадочного. Просто никто ничего не знает. У нас нет времени, чтоб заниматься загадками прошлого. Но даже если бы мы узнали, все равно большинству было бы наплевать. Однако же есть еще люди, которые любят соваться, куда не просят. И на этом они обжигаются.
Воцарилась гнетущая тишина. Ронину вдруг стало трудно дышать.
– Я думаю, вы – человек разумный, – добавил Фрейдал и, сверкнув белесым искусственным глазом, опять занялся своими бумагами. Писарь отложил перо.
Ронин застыл в растерянности.
– Вы не опоздаете на тренировку, сэр? – осведомился саардин, не поднимая глаз.
Неподалеку практиковался Ниррен. Он сделал медленное обманное движение – его соперник попался на удочку – и применил «солендж», сложный фехтовальный прием. Острие его меча коснулось открытой груди противника. Если бы это был настоящий бой, соперник Ниррена уже бы давно пал смертью храбрых. Ронин вытер пот со лба, наблюдая за тем, как Ниррен отступил назад и поклонился сопернику.
Вокруг стола медленно переливались тени, рыжее пламя мерцало, играя бликами на рукоятках кинжалов.
Голоса двух сотен мужчин отражались звенящим эхом от стен громадного зала. Воздух, кажется, пропитался тяжелым запахом пота. Ронину не терпелось повидаться со Сталигом, но он не мог пропустить занятие. Внутреннее чутье подсказывало ему, что теперь он должен особенно тщательно придерживаться обычного ежедневного распорядка. Он решил не пренебрегать предостережением Фрейдала.
...все взгляды прикованы к столу в центре комнаты. Линии сходятся, образуя знакомый рисунок. Но у него не было времени рассмотреть, что же там – на столе. Если бы он смотрел прямо на стол... Сплетение линий отпечаталось в его сознании, но, как бы Ронин ни пытался, он не мог вспомнить, на что они были похожи. Быть может, само всплывет в нужный момент...
К нему подошел, улыбаясь, Ниррен.
– Как насчет поразмяться?
Ронин согласно кивнул. Они с Нирреном заняли исходные позиции и настороженно замерли, присматриваясь друг к другу.
...с другой стороны, он уже больше не сомневался. Он знал, что ему делать дальше. В сущности, именно предостережение саардина повлияло на его решение. Не то чтобы он наплевал на просьбу друга. Но именно потому, что этот опасный и влиятельный человек с белым искусственным глазом и хищной улыбкой неоднозначно дал ему понять, что не стоит соваться, куда не просят, Ронин теперь собирался выяснить все о Борросе, непонятно с чего помешавшемся колдуне. Сильные мира сего всегда правы. Но любому терпению есть предел...
Ниррен атаковал первым, и Ронин, погруженный в раздумья, едва не пропустил удар. Ему пришлось попотеть, чтобы отвести клинок друга в сторону. Ниррен применил «файес»: нижний выпад мечом вперед и в последний момент резкий подъем клинка вверх, – прием, предназначенный для того, чтобы вспороть противнику живот, чем при удачном стечении обстоятельств и заканчивался поединок. У Ронина не было времени на ответный маневр. Он успел лишь увернуться и ударить мечом снизу на уровне бедра. Главное в поединке – реакция на уровне инстинкта и скорость. Неопытный меченосец в этом случае отступил бы и проиграл сражение. На «файес» надо отвечать контратакой. Мечи со звоном скрестились. Ронин отпрянул назад, пытаясь воспользоваться инерцией движения Ниррена – в этом как раз и состоял главный недостаток «файеса», – но тот отразил удар.
К концу боя явное преимущество дважды оставалось за Ронином, однако ни тот, ни другой не добились бесспорной победы. Но они к этому и не стремились. У каждого была своя техника. Свой индивидуальный стиль борьбы. На занятиях они учились друг у друга, перенимая приемы. При этом друзьям приходилось держаться настороже и быть готовыми к любым неожиданностям. Ронин знал много хитрых уловок, но он никогда не применял их в поединках с Нирреном, потому что догадывался, что и у того, в свою очередь, есть кое-что в запасе.
...пропитанные смолой тростниковые факелы освещают обшарпанные бетонные стены лестницы, ведущей на верхние этажи. Перед мысленным взором Ронина снова возникло загадочное переплетение линий. И тут его осенило. Изображение, отпечатавшееся в глубинах его сознания, внезапно обрело смысл...
Ниррен предложил ему пропустить по стаканчику после занятия, и Ронин с готовностью принял его приглашение. Хотя он собирался увидеться со Сталигом и подумать о Борросе, сейчас ему было гораздо важнее поговорить с чондрином.
Апартаменты Ниррена мало чем отличались от апартаментов Ронина, разве что располагались на несколько уровней ниже: те же две комнаты, небогатые меблировкой.
– Сиррега нет. Так что мы можем разговаривать свободно.
Ниррен достал из шкафчика графин и бокалы. Они пили темное красное вино, приходя в себя после боя. Ронин удобно устроился на диване, смакуя вино, которое разливалось по телу приятным теплом.
– Я тебя раньше об этом не спрашивал, но теперь мне интересно: как вообще обзаводятся саардинами?
Ниррен задумчиво посмотрел на него и отхлебнул вина.
– Ты имеешь в виду убеждения? – Он покачал головой и добавил с улыбкой: – Выходит, все это неправда, что о тебе болтают?
– Ты сам знаешь, что правда, а что неправда.
– С чего ты это взял? – Ниррен снова тряхнул головой. – О тебе столько всего говорят, и все говорят разное. Может быть, потому, что у тебя так мало друзей. Или, может быть, из-за того, что ты ни при ком не состоишь. Никто не может понять, почему...
– И ты, стало быть, тоже не можешь, – оборвал его Ронин.
– Ну нет, дружище. Это твой выбор. Я уважаю твое решение. И все же... можно ведь попытаться...
– Если есть убеждения.
Ниррен пожал плечами:
– А если и нет, то что? Думаешь, все у нас с убеждениями? Многие в глубине души вообще ни во что не верят. Просто ничего другого, кроме мира саардинов, они не знают. И тем не менее тебя боятся... да, это верное слово: боятся... потому что для них ты – загадка. Ну и из-за Саламандры тоже. Они думают, ты избегаешь людей из-за какого-то страшного преступления, которое якобы у тебя на совести. Забавно, правда? Однако я отклоняюсь от темы. Ты спрашивал, как я заимел себе место при саардине.
Он наполнил бокалы по новой.
– Сейчас я тебе расскажу. Когда я был еще учеником, у меня был друг. Неважно, как его звали. Он был очень честолюбив. Мечтал стать чондрином, а со временем – и саардином. Но в жизни все очень сложно – мы с тобой понимаем это, а мой друг не понимал. Он хотел власти, но не признавал традиционных путей. Я видел, что с ним происходит. Я тогда мало что смыслил в жизни, но я чувствовал... знаешь, нутром... – Ниррен приложил ладонь к животу, – вот здесь я чувствовал, что он поступает неправильно. Я пытался с ним поговорить, убедить его. Но он меня просто не слушал. Он кивал, говорил: «Да, я согласен. Это дельный совет». А потом делал все по-своему.
Ниррен не на шутку разволновался. Он отхлебнул вина и внимательно посмотрел на Ронина.
– И вот однажды мы пришли на занятия и нашли его в зале... Он лежал на полу в луже крови. Голова, руки, ноги – все было отрезано и разложено в форме пятиконечной звезды. Жуткая получилась картина.
Он допил вино и налил еще. В комнате было тихо. В коридоре снаружи – тоже. Ронин прокашлялся:
– И что потом?
– Я понял, что мне нужно выбрать себе саардина. И как можно скорее.
– После того, что ты там увидел?
– Вот именно. Еще вчера человек был жив, полон энергии и презрения к Традиции, и вдруг, его нет. Был человек и весь вышел. Через него просто-напросто перешагнули, словно это и не человек, а какой-то ненужный хлам. Его разрубили, как тушу, и бросили на пол. Мы все это видели. Я так думаю, те, кто его «обработал», хотели, чтоб мы это видели. И чтобы мы поняли, что к чему.
Я сразу понял, что должен делать. Я, друг ты мой, реалист. Я знал, чего он добивался. Он вовсе не был каким-то злодеем. И то, что он так рвался к власти... это было, наверное, правильно. Без нее мы ничто. Без власти мы ничего не добьемся. Власть – это связующее звено между мечтой и реальностью. Теперь я понимаю, а он это понял еще тогда. Просто ему не хватило терпения, он слишком спешил и заплатил дорогой ценой. Я о нем не скорблю, пойми.
Мы живем в мире реальном, каждый дурак это знает. Не обязательно с ним соглашаться, но нужно суметь как-то вписаться в рамки, если ты понимаешь, о чем я. С единственной целью – добраться до власти. И тогда все возможно, дружище. Все.
Ниррен замолчал, и Ронин понял, что тот ждет ответа. Как будто прочитав его мысли, Ниррен заметил:
– Я не жду никакого ответа. Я просто хотел, чтобы ты это знал. – Он встал и пошел к буфету за следующим графином.
– А зачем?
Ниррен улыбнулся:
– А тебя удивило, что я тебе все это рассказал?
– Ты и сам знаешь, что да.
Чондрин рассмеялся:
– Не так уж и хорошо я тебя знаю.
– Потому что я не рассказываю о своем прошлом? Разве это так важно?
– Прошлое делает человека, – проговорил Ниррен с нажимом. – И ты просто обманываешь самого себя, если думаешь, что это не так.
– Все люди разные.
– Это верно.
– Я имею в виду – в душе. В глубине естества.
– В глубине естества все люди едины в духе.
Ронин угрюмо покосился на друга.
– Ты действительно в это веришь?
– Да.
– А я нет.
У Ронина возникло вдруг странное ощущение: словно студеный ветер промчался по сокровенным глубинам его души, проникая в ее потаенные уголки – туда, куда Ронин боялся всегда заглянуть. В ушах непонятно с чего раздался какой-то шум. Тело покрылось испариной. Его как будто пронзили тысячи крошечных булавочек. Откуда-то издалека донесся сдавленный страшный вопль. Он пытался понять, разглядеть... но перед глазами поплыл туман...
– ...ты знаешь? – услышал он голос Ниррена, который как раз потянулся к его бокалу, чтобы подлить вина. Ронин снова прокашлялся и закрыл бокал рукой.
– Все. Мне хватит, – хрипло выдавил он.
Ниррен рассмеялся:
– Пожалуй, ты прав. Нельзя надираться в такую рань.
Он закрыл графин пробкой и убрал его в буфет.
– Ты мне не ответил.
– Насчет чего?
– Ты знал, что Джаргисс – мой второй саардин?
– Нет, я...
– Это достаточно редкий случай. Не многие умудряются благополучно сменить саардина и остаться при этом в живых.
Взор Ронина по-прежнему застилала какая-то странная пелена.
– Но ты все-таки умудрился.
– Да, но мне здорово повезло. Джаргисс узнал обо мне, о моей ситуации. И сам меня нашел.
– А кто был первым?
– Дхарсит.
Ронин вспомнил давешнего чондрина. Его восковую бледность. Белый шрам через щеку от глаза. Черные с золотом нашивки. Он рассказал Ниррену об инциденте.
– Каков саардин, таков его чондрин, – невозмутимо отозвался Ниррен. – Ничего удивительного. Военных они вообще ни во что не ставят. Это люди Фрейдала.
– Но ведь он такой ярый традиционалист.
– Да, но это не имеет значения. Он их просто использует. Когда он с ними покончит... людей Дхарсита он первым двинет в бой, и они все погибнут... он разом избавится и от саардина, и от чондрина.
– Я сегодня имел с ним беседу. Фрейдал посылал за мной.
Ниррен замер.
– Нет, кроме шуток?
Тон его был безучастным и ровным, но Ронин быстренько соотнес напускное безразличие друга со всеми последними событиями и понял, что Ниррен встревожился не на шутку.
– То ли он просто перестраховывается, то ли действительно есть у него к тебе интерес. – Ниррен нахмурился. – Не нравится мне все это.
– Я там кое-что видел в секторе безопасности. Там была комната, а в комнате даггамы изучали какую-то штуку, разложенную на столе. Толком я ничего не успел разглядеть, но теперь я уверен. Это была карта.
Ниррен вдруг посерьезнел.
– А ты не мог ошибиться?
– Нет.
– Замечательно. Еще что-нибудь можешь вспомнить? Какие-нибудь подробности на карте...
Ронин покачал головой.
Ниррен присел на диван, но тут же вскочил.
– Пойдем, – сказал он. – К Джаргиссу.
– Вообще-то я думал заняться делами.
Они уже были у двери. Ниррен знал, что на Ронина давить нельзя.
– Хорошо. В другой раз.
– Да, – кивнул Ронин. – В другой раз.
У него ранено плечо. Так что есть повод пойти к Сталигу, не привлекая нежелательного внимания. Пусть себе докладывают Фрейдалу – на этот счет Ронин не беспокоился. В дверях он столкнулся с Сиррегом. Тот как раз выходил из апартаментов целителя. Его оранжево-коричневая рубашка была заляпана кровью, а рука забинтована у запястья.
– Ронин. Рад тебя видеть.
У него были светлые волосы, квадратное лицо, темные глаза под длиннющими ресницами. Прямой и открытый взгляд.
Сиррег нахмурился и покачал головой.
– Я слышал о том, что случилось на Сехне. И куда мы катимся? Подраться на Сехне – подумать только!
– А с тобой что случилось? – спросил Ронин, показывая на его забинтованную руку. У него не было ни малейшего желания обсуждать драку. И тем более – в коридоре.
Сиррег скривился и коротко хохотнул:
– Да так, пустяки. Сувенирчик на память от одного меченосца Дхарсита. Ты бы видел, как я его обработал.
– На тренировке?
– Нет, в коридоре... внизу. Привычное дело – досадное неудобство и не более того. – Он опять покачал головой. – Но чтобы подраться на Сехне! Хотел бы я это увидеть своими глазами. Ниррен неплохо устроился. Сидит где хочет. А мы, меченосцы, сидим как пришитые за своими столами... Ты его, кстати, не видел еще в эту смену?
– Мы только что с ним расстались – он собирался пойти повидаться с Джаргиссом.
– А-а. Ну ладно. – Сиррег помахал здоровой рукой и вышел.
– Мне нечасто доводится видеть настоящего меченосца. – Голосок у нее был писклявый и резкий. – Потому что я работаю в самом низу. На восемьдесят пятом уровне.
Ронин в первый раз в жизни встретил человека, который живет так низко.
– Там такие машины громадные... ты себе даже представить не можешь какие. Нет, правда.
Нира погладила себя по ноге, и тут Ронин заметил, что ступня и подъем у нее забинтованы.
Она перехватила его взгляд.
– Да вот попала в одну из них. Мороз их всех раздери, как больно! – Она передернула плечами. – Мы работали на воздушной машине... такая старая, ну ты знаешь, одна из первых. Еще до того, как мы приступили к работе, нас предупредила, что там, внизу, очень скользко. Чтобы мы были осторожнее. Но я все-таки поскользнулась, упала на раскаленный металл и... – Лицо ее перекосилось. – О, это было ужасно. Нога попала в машину! Они почти целую смену решали, что со мной делать и как меня вытащить. – Не глядя на больную ногу, нира потрогала ее чуть выше повязки. – Через какое-то время я вообще перестала что-либо чувствовать. И когда кто-то сказал, что надо послать за доктором, чтобы он мне отрезал ногу, мне было уже все равно. Они боялись повредить машину, потому что мы до сих пор не знаем, как она действует. Мы знаем только, что она работает и не дает нам погибнуть. – Лицо ее вдруг озарилось блаженной улыбкой. – Но они все же сумели вытащить ногу, правда, сломав мне лодыжку. И все закончилось хорошо.
В приемную вышел Сталиг и помог женщине пройти в операционную. Уходя, она обернулась и долго смотрела на Ронина, пока не скрылась за дверью. Он никогда не разделял презрительного отношения других меченосцев к нирам и ученым. И к рабочим, кстати, тоже. Они же не виноваты, мороз побери... и кто-то же должен был...
Его размышления прервал Сталиг, позвав его из кабинета. Из операционной было несколько выходов, и по какой-то для него самого непонятной причине Ронин был рад, что нира ушла через другую дверь. Ронин прошел в кабинет к целителю, обогнув овальную казенную плиту посередине операционной. Оранжевый нет ламп отражался от ее отполированной до блеска поверхности и покатых граненых боков, причем блики падали так, что на секунду Ронину показалось, что плита залита кровью, стекающей в узенькие желобки и струящейся по боковым граням красной густой паутиной. Он моргнул, пытаясь отогнать видение, и снова взглянул на плиту. Светлый серо-розовый камень с белыми прожилками под мрамор. Ронин медленно двинулся мимо высоких шкафов в кабинет.
Здесь по-прежнему царил беспорядок. Сталиг сидел на кушетке и сортировал таблички.
– Поосторожнее с ними, – заметил он, когда Ронин принялся убирать со стула целую кипу таких же табличек.
– И давно ты пользуешь ниров?
Целитель махнул рукой.
– А-а, они там, внизу, слишком много работают. Мы... – Сталиг попытался удержать на колене стопку табличек, но наконец не выдержал и побросал их все на пол. – Мы здесь, наверху, должны со всем разбираться и молчать себе в тряпочку, а если кто вякнет, так его тут же записывают в вольнодумцы. – Целитель отряхнул свои леггинсы. – Я уже слышал о заварушке на Сехне. Тебе сейчас только этого не хватало... Что случилось? Снимай рубашку.
Пока Ронин рассказывал ему о том, что произошло, Сталиг снял бинты и осмотрел рану.
– Идиот этот ученый, – с раздражением заметил он. – Конечно, ему тоже несладко приходится. Они сожгли все его книжки тому назад пару веков. – Сталиг осторожно смазал шов на плече Ронина. – Мои, впрочем, тоже, однако... Это кто тебя так обработал? – Он указал на плечо Ронина. – Мне здесь уже делать нечего, разве только повязочку новую наложить. И через несколько циклов ты и думать забудешь о том, что у тебя здесь вообще что-то было.
– Это К'рин.
Почему он об этом спросил, интересно?
– Мы заходили к тебе после Сехны, но тебя не было.
– Да, меня не было. Я тебе уже говорил, меня завалили работой и... – Целитель пожал плечами. – А даггамы были? То есть на Сехне?
– Были. Но ничего страшного. Просто составили протокол.
– Хорошо, – с видимым облегчением произнес Сталиг. – По крайней мере, Фрейдал тебя не вызывал.
Что-то в нем изменилось, подумал Ронин.
– Нет, он меня вызывал. С утра пораньше. В первую смену.
На лбу целителя выступил пот.
– Я же тебе говорил! Побери тебя мороз, я тебя предупреждал!
– Успокойся.
Сталиг уже наложил повязку, и Ронин встал.
– Он просто хотел сверить мои показания с отчетом даггамов. Да что с тобой?
Сталиг уселся за стол. Он был бледен как мел.
– Могу я тебя попросить об одном одолжении? Забудь о том, что вчера мы с тобой вообще куда-то ходили, ладно?
Он поднял глаза – слезящиеся и усталые глаза – и пристально посмотрел на Ронина. Со стола на пол упала табличка. Сталиг как будто этого и не заметил.
– Этого просто не было.
Воцарилась неуютная тишина. Сталиг сверлил Ронина взглядом, исполненным молчаливой мольбы.
– Я не могу.
– Мороз милосердный!
У целителя был такой вид, как будто Ронин его ударил. Лицо его вдруг исказилось, и он рухнул плашмя на кушетку. Его губы дрожали. Ронин достал вино и, опустившись перед Сталигом на колени, заставил его выпить.
– Я хорошо тебя знаю, – прошептал доктор, слегка успокоившись. – Я сделал все, что мог.
Казалось, он разговаривает сам с собой.
– Сталиг, – произнес Ронин как можно мягче, – ты должен мне помочь. Я хочу поговорить с Борросом.
– Ты хочешь, чтоб я помог тебе умереть? – Голос целителя был едва различим.
– Я вовсе не собираюсь умирать, – спокойно возразил Ронин.
Он хотел, чтобы Сталиг понял.
– Это может быть очень важно. Для всего Фригольда. Помнишь наш разговор?
Доктор внимательно посмотрел на него.
– Зачем тебе это нужно?
Ответ уже не имел значения, потому что аргумент Ронина сработал.
Так что Ронин лишь молча пожал плечами.
– Но ведь должна же быть какая-то причина!
– Я и сам толком не знаю.
Старик вздохнул и покачал головой:
– Я так и знал...
Он встал и добавил, повернувшись к Ронину спиной:
– Приходи после Сехны. Мне нужно еще раз взглянуть на твое плечо.
Ронина вдруг охватило щемящее, горькое чувство утраты.
– Сталиг, я...
Целитель махнул рукой:
– Осторожнее там. Не свали мне таблички.
Однако никто не вошел. Вкрадчивый стук повторился. Ронин отставил бокал с вином, встал и открыл дверь. На пороге стоял, понурившись, Г'фанд. У него на груди под рубашкой Ронин заметил повязку.
– Я... – Ученый откашлялся. – Я не помешал?
– Нисколько. Я как раз думал о...
– Если я не вовремя, я могу...
Ронин коснулся его руки:
– Проходи.
Но Г'фанд как будто врос в землю, и Ронину пришлось буквально втащить его в комнату.
– Садись.
Ронин взял со столика кинжал и протянул его Г'фанду.
– Я как раз собирался вернуть тебе эту штуку.
Г'фанд отпрянул:
– Я даже видеть его не хочу! – воскликнул он в непритворном ужасе.
Ронин положил кинжал на пол.
– Может так получиться, что когда-нибудь он спасет тебе жизнь.
Г'фанд разрыдался, закрыв руками лицо. Ронин налил ему вина и поставил бокал рядом с кинжалом. Г'фанд наконец успокоился и отнял руки от лица.
– Мне так стыдно, – выдавил он.
Ронин уселся напротив.
– Мне тоже.
Г'фанд поднял голову. Глаза его вновь заблестели.
– Тебе?! Но тебе-то чего стыдиться?
– Я меченосец. И, как ты верно заметил на Сехне, я учился у Саламандры.
Щеки Г'фанда залились румянцем.
– Я у него многому научился, – продолжал Ронин. – Узнал много хитрых приемов, неизвестных другим меченосцам. Видишь ли, я едва тебя не убил... вот этими вот руками.
Г'фанд как завороженный уставился на руки Ронина.
– Но я думал, вы деретесь только на мечах и кинжалах.
– Искусство битвы, оно очень древнее. Существует немало различных техник.
– Да, я понимаю. – Г'фанд опустился на колени. – Ронин, прости меня. Пожалуйста.
– Забери свой кинжал, только спрячь подальше.
Ученый провел ладонью по лицу.
– Я хочу, чтобы ты понял, почему...
– Г'фанд, я знаю, что ты нападал вовсе не на меня.
На лице ученого отразилась самая разнообразная гамма чувств: удивление, облегчение, недоумение.
– Но откуда ты знаешь? Я тогда сам не соображал, что делаю.
Ронин улыбнулся.
– Ты был чем-то очень расстроен... и то, что ты там нам наговорил, к этому отношения не имеет. Тебя гнетет что-то другое.
Ученый опять покраснел.
– Я твой должник.
Он замолчал, сосредоточенно изучая содержимое своего бокала. Потом взял его в руки и отпил глоток. Сейчас разговор для него был важнее, чем выпивка.
– Я тебе кое-что расскажу, – решился он наконец. – Хотя для меня это будет непросто. Было время, когда я ужасно тебе завидовал. Я мечтал стать меченосцем, но у меня не было никаких шансов. – Г'фанд усмехнулся немного нервно. – Я для этого слишком мелкий. – Ученый поднес к губам бокал и судорожно глотнул, как будто его насильно заставляли пить. – Я безумно хочу узнать, как мы стали такими, какими мы стали, и что было до нас. Наши предки... это были великие люди. Они построили эта машины... такие громадные и ужасные.
Г'фанд отставил бокал и обхватил себя обеими руками, как будто ему было холодно.
– Нам это недоступно. Мы все утратили. Все. Но я нашел... я прочел все, что еще уцелело. Эти скудные крохи знаний. – Ученый невольно понизил голос. – Об этом никто не знает, но мне удалось частично расшифровать одну очень древнюю запись, сохранившуюся с тех времен, когда люди еще жили на поверхности. Конечно, это всего лишь разрозненные фрагменты... по сути, вообще ничто. Но даже их было достаточно, чтобы понять, какую непростительную ошибку они совершили.
Г'фанд умолк, заломив руки. Ронин ждал. Он знал, что ученый еще не сказал того, что собирался сказать.
– И вот тогда я понял, что сделал неправильный выбор. Что с того, что я стал ученым?! Все это бессмысленно. Мы никому не нужны. И пользы от нас – никакой. К насмешкам-то я привык... у меня было много работы, я просто их не замечал, насмешек. Но потом в один прекрасный день мне сказали, что я прочел уже все, что есть.
Он взял кинжал и принялся рассеянно вертеть его в руках, наблюдая за тем, как от лезвия отражается свет.
– В общем, я стал посещать боевые тренировки. – Г'фанд покосился на Ронина, словно опасаясь, что тот поднимет его на смех. – Ученики поначалу смеялись, подшучивали надо мной, но я продолжал заниматься. И тогда они стали уже по-настоящему надо мной издеваться, чтобы я бросил. Но я не бросал... А однажды ко мне подошел инструктор и дал мне этот кинжал и короткий меч. Он сказал, что, раз уж я такой упорный, мне тоже положено кое-какое оружие. Теперь я занимаюсь с новичками, но... – ученый снова понурил голову, – я же знаю, мне все равно никогда не сделаться меченосцем.
– Хорошо.
Саардин неожиданно повернулся в своем кресле и указал на настенную роспись у себя за спиной:
– Вы видите это? Изумительная работа. Шедевр. Нам в жизни не сотворить ничего подобного. Как по-вашему, сколько ей лет? Двести? Триста? Тысяча! Как минимум тысяча! Что вы на это скажете? Мы и понятия не имеем о том, кто ее написал. Мы даже не знаем, что это были за люди. Может быть, наши предки. А может, и нет. Никаких свидетельств. Загадочно, правда? – Он опять повернулся к Ронину. – Во Фригольде много чего загадочного. Просто никто ничего не знает. У нас нет времени, чтоб заниматься загадками прошлого. Но даже если бы мы узнали, все равно большинству было бы наплевать. Однако же есть еще люди, которые любят соваться, куда не просят. И на этом они обжигаются.
Воцарилась гнетущая тишина. Ронину вдруг стало трудно дышать.
– Я думаю, вы – человек разумный, – добавил Фрейдал и, сверкнув белесым искусственным глазом, опять занялся своими бумагами. Писарь отложил перо.
Ронин застыл в растерянности.
– Вы не опоздаете на тренировку, сэр? – осведомился саардин, не поднимая глаз.
* * *
Выбросить ногу вперед. Блокировать удар. Выпад. Рывок. И все это – одним движением. Вернуться к исходной позиции. Глядя на то, как противник его нагнулся, чтобы поднять оброненный меч, Ронин подумал, что это – не боец. Такой никогда ничему не научится.Неподалеку практиковался Ниррен. Он сделал медленное обманное движение – его соперник попался на удочку – и применил «солендж», сложный фехтовальный прием. Острие его меча коснулось открытой груди противника. Если бы это был настоящий бой, соперник Ниррена уже бы давно пал смертью храбрых. Ронин вытер пот со лба, наблюдая за тем, как Ниррен отступил назад и поклонился сопернику.
Вокруг стола медленно переливались тени, рыжее пламя мерцало, играя бликами на рукоятках кинжалов.
Голоса двух сотен мужчин отражались звенящим эхом от стен громадного зала. Воздух, кажется, пропитался тяжелым запахом пота. Ронину не терпелось повидаться со Сталигом, но он не мог пропустить занятие. Внутреннее чутье подсказывало ему, что теперь он должен особенно тщательно придерживаться обычного ежедневного распорядка. Он решил не пренебрегать предостережением Фрейдала.
...все взгляды прикованы к столу в центре комнаты. Линии сходятся, образуя знакомый рисунок. Но у него не было времени рассмотреть, что же там – на столе. Если бы он смотрел прямо на стол... Сплетение линий отпечаталось в его сознании, но, как бы Ронин ни пытался, он не мог вспомнить, на что они были похожи. Быть может, само всплывет в нужный момент...
К нему подошел, улыбаясь, Ниррен.
– Как насчет поразмяться?
Ронин согласно кивнул. Они с Нирреном заняли исходные позиции и настороженно замерли, присматриваясь друг к другу.
...с другой стороны, он уже больше не сомневался. Он знал, что ему делать дальше. В сущности, именно предостережение саардина повлияло на его решение. Не то чтобы он наплевал на просьбу друга. Но именно потому, что этот опасный и влиятельный человек с белым искусственным глазом и хищной улыбкой неоднозначно дал ему понять, что не стоит соваться, куда не просят, Ронин теперь собирался выяснить все о Борросе, непонятно с чего помешавшемся колдуне. Сильные мира сего всегда правы. Но любому терпению есть предел...
Ниррен атаковал первым, и Ронин, погруженный в раздумья, едва не пропустил удар. Ему пришлось попотеть, чтобы отвести клинок друга в сторону. Ниррен применил «файес»: нижний выпад мечом вперед и в последний момент резкий подъем клинка вверх, – прием, предназначенный для того, чтобы вспороть противнику живот, чем при удачном стечении обстоятельств и заканчивался поединок. У Ронина не было времени на ответный маневр. Он успел лишь увернуться и ударить мечом снизу на уровне бедра. Главное в поединке – реакция на уровне инстинкта и скорость. Неопытный меченосец в этом случае отступил бы и проиграл сражение. На «файес» надо отвечать контратакой. Мечи со звоном скрестились. Ронин отпрянул назад, пытаясь воспользоваться инерцией движения Ниррена – в этом как раз и состоял главный недостаток «файеса», – но тот отразил удар.
К концу боя явное преимущество дважды оставалось за Ронином, однако ни тот, ни другой не добились бесспорной победы. Но они к этому и не стремились. У каждого была своя техника. Свой индивидуальный стиль борьбы. На занятиях они учились друг у друга, перенимая приемы. При этом друзьям приходилось держаться настороже и быть готовыми к любым неожиданностям. Ронин знал много хитрых уловок, но он никогда не применял их в поединках с Нирреном, потому что догадывался, что и у того, в свою очередь, есть кое-что в запасе.
...пропитанные смолой тростниковые факелы освещают обшарпанные бетонные стены лестницы, ведущей на верхние этажи. Перед мысленным взором Ронина снова возникло загадочное переплетение линий. И тут его осенило. Изображение, отпечатавшееся в глубинах его сознания, внезапно обрело смысл...
Ниррен предложил ему пропустить по стаканчику после занятия, и Ронин с готовностью принял его приглашение. Хотя он собирался увидеться со Сталигом и подумать о Борросе, сейчас ему было гораздо важнее поговорить с чондрином.
Апартаменты Ниррена мало чем отличались от апартаментов Ронина, разве что располагались на несколько уровней ниже: те же две комнаты, небогатые меблировкой.
– Сиррега нет. Так что мы можем разговаривать свободно.
Ниррен достал из шкафчика графин и бокалы. Они пили темное красное вино, приходя в себя после боя. Ронин удобно устроился на диване, смакуя вино, которое разливалось по телу приятным теплом.
– Я тебя раньше об этом не спрашивал, но теперь мне интересно: как вообще обзаводятся саардинами?
Ниррен задумчиво посмотрел на него и отхлебнул вина.
– Ты имеешь в виду убеждения? – Он покачал головой и добавил с улыбкой: – Выходит, все это неправда, что о тебе болтают?
– Ты сам знаешь, что правда, а что неправда.
– С чего ты это взял? – Ниррен снова тряхнул головой. – О тебе столько всего говорят, и все говорят разное. Может быть, потому, что у тебя так мало друзей. Или, может быть, из-за того, что ты ни при ком не состоишь. Никто не может понять, почему...
– И ты, стало быть, тоже не можешь, – оборвал его Ронин.
– Ну нет, дружище. Это твой выбор. Я уважаю твое решение. И все же... можно ведь попытаться...
– Если есть убеждения.
Ниррен пожал плечами:
– А если и нет, то что? Думаешь, все у нас с убеждениями? Многие в глубине души вообще ни во что не верят. Просто ничего другого, кроме мира саардинов, они не знают. И тем не менее тебя боятся... да, это верное слово: боятся... потому что для них ты – загадка. Ну и из-за Саламандры тоже. Они думают, ты избегаешь людей из-за какого-то страшного преступления, которое якобы у тебя на совести. Забавно, правда? Однако я отклоняюсь от темы. Ты спрашивал, как я заимел себе место при саардине.
Он наполнил бокалы по новой.
– Сейчас я тебе расскажу. Когда я был еще учеником, у меня был друг. Неважно, как его звали. Он был очень честолюбив. Мечтал стать чондрином, а со временем – и саардином. Но в жизни все очень сложно – мы с тобой понимаем это, а мой друг не понимал. Он хотел власти, но не признавал традиционных путей. Я видел, что с ним происходит. Я тогда мало что смыслил в жизни, но я чувствовал... знаешь, нутром... – Ниррен приложил ладонь к животу, – вот здесь я чувствовал, что он поступает неправильно. Я пытался с ним поговорить, убедить его. Но он меня просто не слушал. Он кивал, говорил: «Да, я согласен. Это дельный совет». А потом делал все по-своему.
Ниррен не на шутку разволновался. Он отхлебнул вина и внимательно посмотрел на Ронина.
– И вот однажды мы пришли на занятия и нашли его в зале... Он лежал на полу в луже крови. Голова, руки, ноги – все было отрезано и разложено в форме пятиконечной звезды. Жуткая получилась картина.
Он допил вино и налил еще. В комнате было тихо. В коридоре снаружи – тоже. Ронин прокашлялся:
– И что потом?
– Я понял, что мне нужно выбрать себе саардина. И как можно скорее.
– После того, что ты там увидел?
– Вот именно. Еще вчера человек был жив, полон энергии и презрения к Традиции, и вдруг, его нет. Был человек и весь вышел. Через него просто-напросто перешагнули, словно это и не человек, а какой-то ненужный хлам. Его разрубили, как тушу, и бросили на пол. Мы все это видели. Я так думаю, те, кто его «обработал», хотели, чтоб мы это видели. И чтобы мы поняли, что к чему.
Я сразу понял, что должен делать. Я, друг ты мой, реалист. Я знал, чего он добивался. Он вовсе не был каким-то злодеем. И то, что он так рвался к власти... это было, наверное, правильно. Без нее мы ничто. Без власти мы ничего не добьемся. Власть – это связующее звено между мечтой и реальностью. Теперь я понимаю, а он это понял еще тогда. Просто ему не хватило терпения, он слишком спешил и заплатил дорогой ценой. Я о нем не скорблю, пойми.
Мы живем в мире реальном, каждый дурак это знает. Не обязательно с ним соглашаться, но нужно суметь как-то вписаться в рамки, если ты понимаешь, о чем я. С единственной целью – добраться до власти. И тогда все возможно, дружище. Все.
Ниррен замолчал, и Ронин понял, что тот ждет ответа. Как будто прочитав его мысли, Ниррен заметил:
– Я не жду никакого ответа. Я просто хотел, чтобы ты это знал. – Он встал и пошел к буфету за следующим графином.
– А зачем?
Ниррен улыбнулся:
– А тебя удивило, что я тебе все это рассказал?
– Ты и сам знаешь, что да.
Чондрин рассмеялся:
– Не так уж и хорошо я тебя знаю.
– Потому что я не рассказываю о своем прошлом? Разве это так важно?
– Прошлое делает человека, – проговорил Ниррен с нажимом. – И ты просто обманываешь самого себя, если думаешь, что это не так.
– Все люди разные.
– Это верно.
– Я имею в виду – в душе. В глубине естества.
– В глубине естества все люди едины в духе.
Ронин угрюмо покосился на друга.
– Ты действительно в это веришь?
– Да.
– А я нет.
У Ронина возникло вдруг странное ощущение: словно студеный ветер промчался по сокровенным глубинам его души, проникая в ее потаенные уголки – туда, куда Ронин боялся всегда заглянуть. В ушах непонятно с чего раздался какой-то шум. Тело покрылось испариной. Его как будто пронзили тысячи крошечных булавочек. Откуда-то издалека донесся сдавленный страшный вопль. Он пытался понять, разглядеть... но перед глазами поплыл туман...
– ...ты знаешь? – услышал он голос Ниррена, который как раз потянулся к его бокалу, чтобы подлить вина. Ронин снова прокашлялся и закрыл бокал рукой.
– Все. Мне хватит, – хрипло выдавил он.
Ниррен рассмеялся:
– Пожалуй, ты прав. Нельзя надираться в такую рань.
Он закрыл графин пробкой и убрал его в буфет.
– Ты мне не ответил.
– Насчет чего?
– Ты знал, что Джаргисс – мой второй саардин?
– Нет, я...
– Это достаточно редкий случай. Не многие умудряются благополучно сменить саардина и остаться при этом в живых.
Взор Ронина по-прежнему застилала какая-то странная пелена.
– Но ты все-таки умудрился.
– Да, но мне здорово повезло. Джаргисс узнал обо мне, о моей ситуации. И сам меня нашел.
– А кто был первым?
– Дхарсит.
Ронин вспомнил давешнего чондрина. Его восковую бледность. Белый шрам через щеку от глаза. Черные с золотом нашивки. Он рассказал Ниррену об инциденте.
– Каков саардин, таков его чондрин, – невозмутимо отозвался Ниррен. – Ничего удивительного. Военных они вообще ни во что не ставят. Это люди Фрейдала.
– Но ведь он такой ярый традиционалист.
– Да, но это не имеет значения. Он их просто использует. Когда он с ними покончит... людей Дхарсита он первым двинет в бой, и они все погибнут... он разом избавится и от саардина, и от чондрина.
– Я сегодня имел с ним беседу. Фрейдал посылал за мной.
Ниррен замер.
– Нет, кроме шуток?
Тон его был безучастным и ровным, но Ронин быстренько соотнес напускное безразличие друга со всеми последними событиями и понял, что Ниррен встревожился не на шутку.
– То ли он просто перестраховывается, то ли действительно есть у него к тебе интерес. – Ниррен нахмурился. – Не нравится мне все это.
– Я там кое-что видел в секторе безопасности. Там была комната, а в комнате даггамы изучали какую-то штуку, разложенную на столе. Толком я ничего не успел разглядеть, но теперь я уверен. Это была карта.
Ниррен вдруг посерьезнел.
– А ты не мог ошибиться?
– Нет.
– Замечательно. Еще что-нибудь можешь вспомнить? Какие-нибудь подробности на карте...
Ронин покачал головой.
Ниррен присел на диван, но тут же вскочил.
– Пойдем, – сказал он. – К Джаргиссу.
– Вообще-то я думал заняться делами.
Они уже были у двери. Ниррен знал, что на Ронина давить нельзя.
– Хорошо. В другой раз.
– Да, – кивнул Ронин. – В другой раз.
У него ранено плечо. Так что есть повод пойти к Сталигу, не привлекая нежелательного внимания. Пусть себе докладывают Фрейдалу – на этот счет Ронин не беспокоился. В дверях он столкнулся с Сиррегом. Тот как раз выходил из апартаментов целителя. Его оранжево-коричневая рубашка была заляпана кровью, а рука забинтована у запястья.
– Ронин. Рад тебя видеть.
У него были светлые волосы, квадратное лицо, темные глаза под длиннющими ресницами. Прямой и открытый взгляд.
Сиррег нахмурился и покачал головой.
– Я слышал о том, что случилось на Сехне. И куда мы катимся? Подраться на Сехне – подумать только!
– А с тобой что случилось? – спросил Ронин, показывая на его забинтованную руку. У него не было ни малейшего желания обсуждать драку. И тем более – в коридоре.
Сиррег скривился и коротко хохотнул:
– Да так, пустяки. Сувенирчик на память от одного меченосца Дхарсита. Ты бы видел, как я его обработал.
– На тренировке?
– Нет, в коридоре... внизу. Привычное дело – досадное неудобство и не более того. – Он опять покачал головой. – Но чтобы подраться на Сехне! Хотел бы я это увидеть своими глазами. Ниррен неплохо устроился. Сидит где хочет. А мы, меченосцы, сидим как пришитые за своими столами... Ты его, кстати, не видел еще в эту смену?
– Мы только что с ним расстались – он собирался пойти повидаться с Джаргиссом.
– А-а. Ну ладно. – Сиррег помахал здоровой рукой и вышел.
* * *
Когда Ронин вошел, в приемной у Сталига сидела какая-то нира. Она была ни хороша, ни дурна: короткие каштановые волосы, лицо все в морщинах, как спелый овощ. Она без стеснения уставилась на Ронина.– Мне нечасто доводится видеть настоящего меченосца. – Голосок у нее был писклявый и резкий. – Потому что я работаю в самом низу. На восемьдесят пятом уровне.
Ронин в первый раз в жизни встретил человека, который живет так низко.
– Там такие машины громадные... ты себе даже представить не можешь какие. Нет, правда.
Нира погладила себя по ноге, и тут Ронин заметил, что ступня и подъем у нее забинтованы.
Она перехватила его взгляд.
– Да вот попала в одну из них. Мороз их всех раздери, как больно! – Она передернула плечами. – Мы работали на воздушной машине... такая старая, ну ты знаешь, одна из первых. Еще до того, как мы приступили к работе, нас предупредила, что там, внизу, очень скользко. Чтобы мы были осторожнее. Но я все-таки поскользнулась, упала на раскаленный металл и... – Лицо ее перекосилось. – О, это было ужасно. Нога попала в машину! Они почти целую смену решали, что со мной делать и как меня вытащить. – Не глядя на больную ногу, нира потрогала ее чуть выше повязки. – Через какое-то время я вообще перестала что-либо чувствовать. И когда кто-то сказал, что надо послать за доктором, чтобы он мне отрезал ногу, мне было уже все равно. Они боялись повредить машину, потому что мы до сих пор не знаем, как она действует. Мы знаем только, что она работает и не дает нам погибнуть. – Лицо ее вдруг озарилось блаженной улыбкой. – Но они все же сумели вытащить ногу, правда, сломав мне лодыжку. И все закончилось хорошо.
В приемную вышел Сталиг и помог женщине пройти в операционную. Уходя, она обернулась и долго смотрела на Ронина, пока не скрылась за дверью. Он никогда не разделял презрительного отношения других меченосцев к нирам и ученым. И к рабочим, кстати, тоже. Они же не виноваты, мороз побери... и кто-то же должен был...
Его размышления прервал Сталиг, позвав его из кабинета. Из операционной было несколько выходов, и по какой-то для него самого непонятной причине Ронин был рад, что нира ушла через другую дверь. Ронин прошел в кабинет к целителю, обогнув овальную казенную плиту посередине операционной. Оранжевый нет ламп отражался от ее отполированной до блеска поверхности и покатых граненых боков, причем блики падали так, что на секунду Ронину показалось, что плита залита кровью, стекающей в узенькие желобки и струящейся по боковым граням красной густой паутиной. Он моргнул, пытаясь отогнать видение, и снова взглянул на плиту. Светлый серо-розовый камень с белыми прожилками под мрамор. Ронин медленно двинулся мимо высоких шкафов в кабинет.
Здесь по-прежнему царил беспорядок. Сталиг сидел на кушетке и сортировал таблички.
– Поосторожнее с ними, – заметил он, когда Ронин принялся убирать со стула целую кипу таких же табличек.
– И давно ты пользуешь ниров?
Целитель махнул рукой.
– А-а, они там, внизу, слишком много работают. Мы... – Сталиг попытался удержать на колене стопку табличек, но наконец не выдержал и побросал их все на пол. – Мы здесь, наверху, должны со всем разбираться и молчать себе в тряпочку, а если кто вякнет, так его тут же записывают в вольнодумцы. – Целитель отряхнул свои леггинсы. – Я уже слышал о заварушке на Сехне. Тебе сейчас только этого не хватало... Что случилось? Снимай рубашку.
Пока Ронин рассказывал ему о том, что произошло, Сталиг снял бинты и осмотрел рану.
– Идиот этот ученый, – с раздражением заметил он. – Конечно, ему тоже несладко приходится. Они сожгли все его книжки тому назад пару веков. – Сталиг осторожно смазал шов на плече Ронина. – Мои, впрочем, тоже, однако... Это кто тебя так обработал? – Он указал на плечо Ронина. – Мне здесь уже делать нечего, разве только повязочку новую наложить. И через несколько циклов ты и думать забудешь о том, что у тебя здесь вообще что-то было.
– Это К'рин.
Почему он об этом спросил, интересно?
– Мы заходили к тебе после Сехны, но тебя не было.
– Да, меня не было. Я тебе уже говорил, меня завалили работой и... – Целитель пожал плечами. – А даггамы были? То есть на Сехне?
– Были. Но ничего страшного. Просто составили протокол.
– Хорошо, – с видимым облегчением произнес Сталиг. – По крайней мере, Фрейдал тебя не вызывал.
Что-то в нем изменилось, подумал Ронин.
– Нет, он меня вызывал. С утра пораньше. В первую смену.
На лбу целителя выступил пот.
– Я же тебе говорил! Побери тебя мороз, я тебя предупреждал!
– Успокойся.
Сталиг уже наложил повязку, и Ронин встал.
– Он просто хотел сверить мои показания с отчетом даггамов. Да что с тобой?
Сталиг уселся за стол. Он был бледен как мел.
– Могу я тебя попросить об одном одолжении? Забудь о том, что вчера мы с тобой вообще куда-то ходили, ладно?
Он поднял глаза – слезящиеся и усталые глаза – и пристально посмотрел на Ронина. Со стола на пол упала табличка. Сталиг как будто этого и не заметил.
– Этого просто не было.
Воцарилась неуютная тишина. Сталиг сверлил Ронина взглядом, исполненным молчаливой мольбы.
– Я не могу.
– Мороз милосердный!
У целителя был такой вид, как будто Ронин его ударил. Лицо его вдруг исказилось, и он рухнул плашмя на кушетку. Его губы дрожали. Ронин достал вино и, опустившись перед Сталигом на колени, заставил его выпить.
– Я хорошо тебя знаю, – прошептал доктор, слегка успокоившись. – Я сделал все, что мог.
Казалось, он разговаривает сам с собой.
– Сталиг, – произнес Ронин как можно мягче, – ты должен мне помочь. Я хочу поговорить с Борросом.
– Ты хочешь, чтоб я помог тебе умереть? – Голос целителя был едва различим.
– Я вовсе не собираюсь умирать, – спокойно возразил Ронин.
Он хотел, чтобы Сталиг понял.
– Это может быть очень важно. Для всего Фригольда. Помнишь наш разговор?
Доктор внимательно посмотрел на него.
– Зачем тебе это нужно?
Ответ уже не имел значения, потому что аргумент Ронина сработал.
Так что Ронин лишь молча пожал плечами.
– Но ведь должна же быть какая-то причина!
– Я и сам толком не знаю.
Старик вздохнул и покачал головой:
– Я так и знал...
Он встал и добавил, повернувшись к Ронину спиной:
– Приходи после Сехны. Мне нужно еще раз взглянуть на твое плечо.
Ронина вдруг охватило щемящее, горькое чувство утраты.
– Сталиг, я...
Целитель махнул рукой:
– Осторожнее там. Не свали мне таблички.
* * *
– Войдите.Однако никто не вошел. Вкрадчивый стук повторился. Ронин отставил бокал с вином, встал и открыл дверь. На пороге стоял, понурившись, Г'фанд. У него на груди под рубашкой Ронин заметил повязку.
– Я... – Ученый откашлялся. – Я не помешал?
– Нисколько. Я как раз думал о...
– Если я не вовремя, я могу...
Ронин коснулся его руки:
– Проходи.
Но Г'фанд как будто врос в землю, и Ронину пришлось буквально втащить его в комнату.
– Садись.
Ронин взял со столика кинжал и протянул его Г'фанду.
– Я как раз собирался вернуть тебе эту штуку.
Г'фанд отпрянул:
– Я даже видеть его не хочу! – воскликнул он в непритворном ужасе.
Ронин положил кинжал на пол.
– Может так получиться, что когда-нибудь он спасет тебе жизнь.
Г'фанд разрыдался, закрыв руками лицо. Ронин налил ему вина и поставил бокал рядом с кинжалом. Г'фанд наконец успокоился и отнял руки от лица.
– Мне так стыдно, – выдавил он.
Ронин уселся напротив.
– Мне тоже.
Г'фанд поднял голову. Глаза его вновь заблестели.
– Тебе?! Но тебе-то чего стыдиться?
– Я меченосец. И, как ты верно заметил на Сехне, я учился у Саламандры.
Щеки Г'фанда залились румянцем.
– Я у него многому научился, – продолжал Ронин. – Узнал много хитрых приемов, неизвестных другим меченосцам. Видишь ли, я едва тебя не убил... вот этими вот руками.
Г'фанд как завороженный уставился на руки Ронина.
– Но я думал, вы деретесь только на мечах и кинжалах.
– Искусство битвы, оно очень древнее. Существует немало различных техник.
– Да, я понимаю. – Г'фанд опустился на колени. – Ронин, прости меня. Пожалуйста.
– Забери свой кинжал, только спрячь подальше.
Ученый провел ладонью по лицу.
– Я хочу, чтобы ты понял, почему...
– Г'фанд, я знаю, что ты нападал вовсе не на меня.
На лице ученого отразилась самая разнообразная гамма чувств: удивление, облегчение, недоумение.
– Но откуда ты знаешь? Я тогда сам не соображал, что делаю.
Ронин улыбнулся.
– Ты был чем-то очень расстроен... и то, что ты там нам наговорил, к этому отношения не имеет. Тебя гнетет что-то другое.
Ученый опять покраснел.
– Я твой должник.
Он замолчал, сосредоточенно изучая содержимое своего бокала. Потом взял его в руки и отпил глоток. Сейчас разговор для него был важнее, чем выпивка.
– Я тебе кое-что расскажу, – решился он наконец. – Хотя для меня это будет непросто. Было время, когда я ужасно тебе завидовал. Я мечтал стать меченосцем, но у меня не было никаких шансов. – Г'фанд усмехнулся немного нервно. – Я для этого слишком мелкий. – Ученый поднес к губам бокал и судорожно глотнул, как будто его насильно заставляли пить. – Я безумно хочу узнать, как мы стали такими, какими мы стали, и что было до нас. Наши предки... это были великие люди. Они построили эта машины... такие громадные и ужасные.
Г'фанд отставил бокал и обхватил себя обеими руками, как будто ему было холодно.
– Нам это недоступно. Мы все утратили. Все. Но я нашел... я прочел все, что еще уцелело. Эти скудные крохи знаний. – Ученый невольно понизил голос. – Об этом никто не знает, но мне удалось частично расшифровать одну очень древнюю запись, сохранившуюся с тех времен, когда люди еще жили на поверхности. Конечно, это всего лишь разрозненные фрагменты... по сути, вообще ничто. Но даже их было достаточно, чтобы понять, какую непростительную ошибку они совершили.
Г'фанд умолк, заломив руки. Ронин ждал. Он знал, что ученый еще не сказал того, что собирался сказать.
– И вот тогда я понял, что сделал неправильный выбор. Что с того, что я стал ученым?! Все это бессмысленно. Мы никому не нужны. И пользы от нас – никакой. К насмешкам-то я привык... у меня было много работы, я просто их не замечал, насмешек. Но потом в один прекрасный день мне сказали, что я прочел уже все, что есть.
Он взял кинжал и принялся рассеянно вертеть его в руках, наблюдая за тем, как от лезвия отражается свет.
– В общем, я стал посещать боевые тренировки. – Г'фанд покосился на Ронина, словно опасаясь, что тот поднимет его на смех. – Ученики поначалу смеялись, подшучивали надо мной, но я продолжал заниматься. И тогда они стали уже по-настоящему надо мной издеваться, чтобы я бросил. Но я не бросал... А однажды ко мне подошел инструктор и дал мне этот кинжал и короткий меч. Он сказал, что, раз уж я такой упорный, мне тоже положено кое-какое оружие. Теперь я занимаюсь с новичками, но... – ученый снова понурил голову, – я же знаю, мне все равно никогда не сделаться меченосцем.