ван Слейк Хелен. Под покровом чувственности

   И это называется, он решил не будить спящего льва...
   Молчание Эбони заставило его посмотреть ей в глаза.
   – Ты не хочешь ответить мне?
   По ее лицу он не мог прочитать ничего. Эбони, когда этого хотела, была мастерицей скрывать свои чувства. Но хотя угольно-черные глаза были спокойны, напрягшееся тело выдавало чувства. Она не хотела говорить о детстве. Даже само упоминание о нем расстраивало ее.
   – Эбони?
   – Послушай, Алан, неужели мы не можем найти более интересной темы для разговора, чем мое скучное детство?
   На него нахлынули страшные подозрения. Боже мой, несомненно ее принуждали к сожительству! Он читал, что в результате изнасилования или принуждения к сожительству жертвы подобного обращения часто становятся в дальнейшем сексуально неразборчивыми. Сама мысль об этом была непереносима, хотя такая трагическая предыстория могла объяснить поведение Эбони с другими мужчинами.
   Алан побледнел, но, ничего не сказав, продолжал искать вино. Если с ней плохо обращались, то вряд ли она горит желанием рассказывать об этом. Ее нужно заставить сказать правду. Вытащив из буфетного ящика две бутылки белого бургундского, он повернулся, чтобы положить их в маленький холодильник, прежде чем снова сесть напротив нее.
   – Кажется, вполне естественно, что я хочу знать о тебе как можно больше, – спокойно сказал он. – Я люблю тебя, Эбони. Очень люблю.
   Это признание в любви привело ее в замешательство – а может быть, причиной были его настойчивые расспросы о прошлом?
   – Ты и так знаешь все, что достойно внимания, – сказала она, недоуменно пожав плечами.
   Было видно, что ей не хотелось отвечать, она избегала его взгляда и делала вид, что рассматривает пластырь на ноге.
   – Собственно говоря, не совсем, – ответил он. – Пьер и Джудит постоянно были в разъездах, и я редко их видел. И тебя тоже. Если бы твои родители не имели несчастья оказаться на том пароме, когда он перевернулся, я вообще никогда бы не узнал тебя.
   Она посмотрела на него напряженным взглядом, который удивил его.
   – Но ты же узнал. И знаешь что? Несчастье с моими родителями обернулось для меня счастьем. Потому что в результате него я попала в ваш дом. Бог мой, даже в пансионе, куда ты меня послал, мне было лучше, чем с ними. – Она содрогнулась от отвращения, и это поразило Алана. – Я ненавидела жизнь с ними. Может быть, даже и их ненавидела, – вырвалось у нее.
   Алан недоуменно смотрел на нее. Бог мой, неужели все было даже хуже, чем он предполагал? Может быть, с ней плохо обращались в собственной семье? Но кто? Каким образом?
   – Не слишком ли ты драматизируешь, ведь это твои родители, Эбони. – Он постарался выговорить это мягче, чем ему хотелось. – Насколько я знаю, они тебя очень любили.
   Теперь ее черные глаза вспыхнули от возмущения.
   – Разве? – Она покачала головой. – Что ж, может быть, папа по-своему и любил меня, особенно когда я стала походить на него. Но не мама. Она и родила меня только потому, что надеялась, что ребенок навсегда привяжет к ней папу. Она никогда меня не любила.
   Алан чуть было не вздохнул с облегчением. Все было не так плохо, как он предполагал. Дочерям часто кажется, что матери их не любят, особенно когда они претендуют на любовь отца. Он слышал подобные признания от Вики, когда ей было тринадцать лет. И все же, надо признать, родители Эбони действительно были слишком поглощены своей жизнью.
   – Я уверен, что Джудит любила тебя, – успокаивающе сказал он. – Она была очень сердечная женщина.
   – Откуда ты знаешь, какой была мама? – с вызовом сказала Эбони. – По твоим собственным словам, ты редко встречался с моими родителями.
   – Редко с тех пор, как они поженились, но до этого я хорошо знал твою мать.
   – Откуда?
   – Джудит долго была секретаршей моего отца. Разве ты не знала этого?
   Эбони была явно поражена такой новостью. Алан тоже был удивлен.
   – Разве мать не рассказывала тебе, как встретилась с отцом? – недоверчиво спросил он.
   – Никогда. Она... вообще редко говорила со мной о чем-нибудь. Папа тоже не говорил об этом.
   Алан нахмурился. Отношения родителей Эбони к дочери трудно было объяснить простым эгоизмом. Скорее тут явное пренебрежение. Ему припомнилось, как его мать вскоре после того, как Эбони поселилась у них, говорила ему о ее «замкнутости». Тогда он подумал, что это следствие горестных событий. Теперь же ему стало понятно, что это было крайнее одиночество.
   Боже, каким слепым он был, когда не обращал внимания на то, как благодарна была Эбони за любые крохи внимания и заботы. Она вся светилась, когда он и мать пытались помочь ей в школьных занятиях или когда он забирал ее на каникулы. Черт возьми, девочка просто стосковалась по любви! Теперь он ясно видел это.
   Однако его очень удивило, что Джудит, оказывается, была основной виновницей того, что дочери уделялось недостаточно внимания. Как он уже сказал Эбони, ее мать всегда казалась чувствительной женщиной в противоположность Пьеру, который никогда не производил на Алана впечатления душевного человека. По общему признанию, он был человеком общительным и умным, а его великодушная помощь после смерти отца Алана была просто помощью с небес. Однако позднее обнаружилось, что Пьер – в высшей степени рисковый человек. Он вкладывал капитал в самые необычные проекты. Некоторые из них окупались. Другие нет. В конце концов большинство все-таки нет, так что он умер совершенно разоренным.
   – Как я тебе сказал, – продолжил Алан, когда заметил, что Эбони ждет продолжения, – Джудит была секретаршей моего отца. Тут она и встретилась с Пьером. Он приехал в Австралию, чтобы закупить шерсть для одной крупной французской компании, и посетил фабрику отца, желая посмотреть шерстяные изделия. Отец пару раз приглашал его домой на обед. В то время я был еще мальчиком, и он произвел на меня впечатление.
   – Да, папа мог произвести впечатление, – сухо сказала Эбони. – Когда это было ему нужно.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Я имею в виду – когда хотел увлечь женщину. Полагаю, твой отец брал с собой на эти обеды секретаршу, чтобы вести записи?
   – Помнится, на одном она была.
   – А потом папа проводил маму домой?
   – Точно не помню.
   От улыбки Эбони у Алана по коже пробежали мурашки.
   – Наверняка. И наверное, остался на ночь. Чего я никогда не могла понять, так это зачем он вообще женился на маме. Не из-за детей же. Они ему в общем-то никогда не нравились, хотя меня, как мне кажется, он почти любил.
   – Мне кажется, даже очень любил. Но, может быть, твоя мать не была так уступчива, как ты предполагаешь, Эбони. Может быть, она была совсем не такая.
   – А может быть, просто оказалась умнее других. Знаешь что, Алан? Я думаю, ты прав. Думаю, она отказалась спать с ним. Уверена, что это был единственный способ привести папу к алтарю.
   – Возможно другое, – предположил Алан, которому не понравился цинизм ее слов. – Пьер действительно мог влюбиться в Джудит.
   – Папа? – рассмеялась Эбони. – Не смеши меня, Алан. Он не знал, что такое любовь.
   – Но он не развелся с ней.
   – Но не потому, что любил ее. Хотя она его любила, если ее чувство к нему можно было назвать любовью. Я назвала бы это болезнью. Ради него она была готова на все что угодно, и, в частности, закрывала глаза на то, что он тащил в постель каждую подвернувшуюся женщину. Хотя, конечно, если это происходило в самом доме, она от них быстро избавлялась. Я потеряла счет няням, компаньонкам, гувернанткам и домоправительницам, перебывавшим у нас. И никак не могла понять, в чем дело, пока не застала папу в постели с одной из них.
   – Боже мой, Эбони, – ужаснулся Алан, – какая нездоровая атмосфера для девочки.
   – Если сказать честно, меня больше всего расстраивали не любовные дела вокруг меня. Я страдала от невозможности установить с кем-нибудь близкие отношения. Я боялась приглашать домой подруг и научилась не заводить их среди нанятых мамой женщин, потому что знала, что они долго не продержатся. Людям казалось, что я со странностями, но это не так. Просто я решила не сближаться с окружающими меня людьми, чтобы потом не жалеть ни о ком.
   Алану, когда он услышал, какой несчастной была жизнь Эбони, стало страшно и грустно.
   – Неужели не было никого, кому ты могла бы довериться, с кем могла бы сблизиться? Может быть, тетка или дядя?
   – Мы никогда не навещали родственников. Что касается друзей моих родителей... это были не те люди, которым можно довериться. Почему, ты думаешь, папа в завещании сделал тебя моим опекуном? Ты был его единственным знакомым с хорошей репутацией и какими-то нормами поведения.
   Алану стало стыдно. Да уж, кое-какие нормы поведения он продемонстрировал. Ну что ж, по крайней мере, несмотря на подобное прошлое, он готов жениться на этой девушке. Неудивительно, что в сексуальном отношении у нее не все в порядке. Она сама призналась в том, что в конце концов ее мало волновало распущенное поведение отца.
   Сами понятия добра и зла из-за постоянно стоящего перед глазами примера безнравственного поведения у нее должны были сместиться.
   – Не смотри так серьезно, Алан. Ты должен признать, что жизнь с мамой и папой позволила мне приобрести довольно широкие взгляды на жизнь в некоторых отношениях.
   – Джудит должна была по крайней мере отправить тебя в интернат, – пробормотал Алан. – Нельзя было, чтобы ты сталкивалась с подобными вещами или становилась их свидетелем. Поведение твоего отца служило очень плохим примером для подрастающей девочки.
   Эбони пожала плечами и, взяв бокал с вином, начала пить. Такая беспечность разозлила его.
   – Неужели тебе не ясно, что из-за этого ты и считаешь неразборчивость в знакомствах в порядке вещей? – наконец-то предъявил он обвинение.
   Ее черные глаза поверх края бокала вспыхнули, потом сузились, но она не ответила, пока не отпила глоток вина.
   – Ты всегда думал, что я неразборчива в знакомствах, правда? – сказала она с горечью. – Как ты думаешь, когда я впервые спала с мужчиной? В каком возрасте?
   Теперь была его очередь пожать плечами, но этот жест не получился безразличным.
   – В восемнадцать? – предположила она.
   Что такое было написано на его лице, почему она так на него посмотрела?
   – В шестнадцать, – попробовала она отгадать его мысли, не желая верить очевидному.
   Когда Алан опять не ответил, она посмотрела ему в глаза.
   – Бог мой, какой возраст должна я назвать, чтобы ты согласился? – гневно спросила она. – Четырнадцать, может быть? Даже двенадцать. Отвечай, черт тебя возьми!
   – Я хочу, чтобы ответила ты, – сказал он, пораженный этой лицемерной яростью. Почему она просто не признается, что начала рано? Он не собирается винить ее в этом. Теперь ясно стало, что она не могла стать другой. Пьер создал в доме определенную атмосферу, и она, сама того не осознавая, унаследовала его моральные принципы.
   – Если я правильно помню, я уже говорила тебе когда-то, Алан, – резко сказала она. – До тебя у меня был только один мужчина, и мне тогда было двадцать лет.
   Он недоверчиво и зло взглянул на нее. Неужели она действительно думает, что он ей поверит? Если даже каким-то чудом она и была права, это не меняло факта ее теперешней неразборчивости в связях. Почти весь прошлый вечер она провела с этим ублюдком фотографом, а потом как ни в чем не бывало поехала с ним на катере.
   Воспоминание о том, как Стивенсон поцеловал ее на прощание, как она потом смеялась, внезапно вызвало у Алана вспышку дикой ревности. Ему понадобилась вся его сила воли, чтобы удержаться и не высказать ей все, что он знал.
   – Да, ты говорила, – холодно ответил он. – И что, Стивенсон был хорошим любовником?
   – А Адриана? – возразила она более эмоционально.
   Взгляд синих глаз скрестился с горящим взглядом черных.
   – Тебе не кажется, что это разные вещи?
   – Да, кажется. Я не любила Гарри, что делает его гораздо менее опасным претендентом на мою привязанность, чем Адриана в качестве претендентки на твою. Ты любил ее, во всяком случае всегда говорил это. Какое место занимает она в твоей жизни, Алан? Не будет ли на нашей супружеской кровати лежать ее призрак, или я могу быть уверена, что вся твоя любовь отдана мне?
   Алан возмущенно смотрел на Эбони. Черт побери, но эта ведьма все переворачивает вверх ногами, искажает факты. Почему он должен стыдиться своих отношений с Адрианой? Может быть, они и не любили друг друга, но им было хорошо вместе. Не было ни сумасшедшей ревности, ни обид, и, когда они расстались, они расстались спокойно.
   – Любил ты ее или нет? – настойчиво спрашивала Эбони. – Мне кажется, я имею право это знать.
   – Зачем? Что даст тебе право знать что-либо о моей жизни до того, как я связался с тобой. Почему нельзя оставить прошлое прошлому?
   – Потому что нельзя. Прошлое влияет на будущее. Разве для тебя мое прошлое прошло? Если это так, то почему ты так интересовался им только что? Если даже я и спала с каждым встречным мужчиной до того, как познакомилась с тобой, какое это имеет значение, если после я не делала этого?
   – А ты не делала, точно? – не выдержав, выпалил он. – Ты всегда дразнила меня своими любовниками, помнишь?
   Она покраснела, но, не опустив головы, продолжала гордо и с вызовом смотреть ему в глаза.
   – Я лгала. Хотела, чтобы ты ревновал. А почему бы и нет? Ты не давал мне ничего, Алан, кроме своего тела в постели. Ни одного доброго слова, ни намека на любовь. Чтобы успокоить мою любовь, я цеплялась за надежду, что все-таки что-нибудь значу для тебя, и заставляла тебя ревновать. Он не ревновал бы, говорила я себе, если бы не любил меня, хоть бы чуть-чуть.
   Алан вскочил, весь трясясь от переполнявших его чувств.
   – И ты хочешь сказать, что пыталась заставить меня ревновать прошлым вечером, когда ты пришла в отель к Стивенсону, когда вы часами забавлялись там, когда ты позволила ему целовать себя на прощанье на виду у всех, включая меня?
   От неожиданного удара Эбони совершенно растерялась.
   – О Боже, – простонала она, закрыв лицо руками. – Боже...
   – Тебе нечего сказать в оправдание? – с издевкой спросил он. – Что ты совершенно невиновна или что я ошибся и принял за тебя другую женщину?
   Она покачала головой и пробормотала что-то неразборчивое.
   Ну что ж, все кончено – и хорошо. Ему все равно. Черт возьми, какой мужчина может быть столь благородным, чтобы забыть и простить подобное предательство! Он, без сомнения, не способен на это. И его безумная идея жениться на ней и спасти ее от самой себя именно таковой и была. Безумной! Забота об этой вероломной женщине когда-нибудь сгубила бы его.
   При одном взгляде на ее склоненную голову – свидетельство вины – его охватила дикая ярость, в висках у него стучало.
   – Посмотри на меня, ты, двуличная ведьма! – прошипел он.
   Она подняла голову и посмотрела на него глазами, полными слез.
   – О, не надо, – издевательски сказал он и хрипло рассмеялся. – Больше это не пройдет, дорогая. Я это уже видел не раз. Сейчас я хочу совершенно точно знать, что ты делала там с этим ублюдком. Я хочу, чтобы ты объяснила, как ты можешь вчера спать с ним, а сегодня клясться в любви мне. Я старался понять. Может быть, я и могу это понять, но смириться не могу. Сначала думал, что смогу. Думал даже, что, если у нас будет ребенок, то ты сможешь остепениться и перестанешь искать сексуальных развлечений. Но это бы тебя не остановило, правда? В твоей жизни так или иначе всегда будут Стивенсоны. Ты такая же, как и твой отец, правда? Правда? – крикнул он еще раз, стукнув кулаком по столу.
   Эбони встала, смахнула слезы, и Алан почувствовал, что к ней вернулась та непреклонная внутренняя сила, которую он, хотя и неохотно, уважал.
   – Нет, – горячо возразила она. – Я не такая, как отец. Совсем не такая. Я не надеюсь, что ты поверишь мне, но если хочешь, я расскажу тебе, что я делала прошлым вечером с Гарри. Я обедала с ним в его комнате, потому что он мой друг и потому что он уезжает. Мы не пошли в ресторан, так как я боялась, что кто-нибудь увидит нас вместе и, как это уже не раз бывало в последние годы, сделает неправильные выводы. Мы ели, разговаривали – кстати, о тебе, – добавила она, язвительно рассмеявшись. – Смешно, не правда ли?
   Эбони снова рассмеялась и упала обратно на сиденье, уронив голову, совершенно опустошенная и разбитая. Кто мог бы подумать, что Алан увидит ее и Гарри вместе? Какая ирония судьбы привела его в отель в такое позднее время и именно в нужный момент? Боже мой, как жестока может быть жизнь...
   – Продолжай же, – сухо сказал он. – Не останавливайся. Хочу посмотреть, настолько ли ты хороша во лжи, как в постели.
   Эбони устало посмотрела на него.
   – Я мало что могу добавить к этому. Некоторые люди просто не желают ничему верить, какие бы доказательства и объяснения им ни представляли. Ты один из таких людей, Алан. О, я признаю, что в том мнении, которое у тебя сложилось обо мне, есть доля и моей вины, но она очень мала. Ты всегда рад поверить в худшее. Если бы я даже положила перед тобой донесение частного детектива, доказывающее, что я невиновна перед тобой, ты не поверил бы ему. И все же это правда, Алан. После того как мы стали любовниками, ни один мужчина не прикасался ко мне в сексуальном смысле.
   – А как насчет того поцелуя в вестибюле? – последовал резкий вопрос. – Мне же это не почудилось.
   – В нем ничего такого не было, – устало ответила она. – Обыкновенный прощальный поцелуй. Этот человек был очень добр ко мне.
   – Но ты сама призналась, что когда-то он был твоим любовником, – возразил Алан. – К тому же совсем недавно он просил тебя выйти за него замуж. И ты какое-то время собиралась это сделать. Черт побери, Эбони, у меня есть все причины для подозрений и ревности. Не считай меня за дурака! – И он снова ударил кулаком по столу, но теперь это вызвало у нее ответную вспышку ярости.
   – А ты не считай меня развратницей! – яростно ответила она, отбросив за плечи волосы и глядя ему прямо в глаза. – Я не такая. Я была девственницей, когда легла в постель с Гарри. И дала соблазнить себя только потому, что была очень одинока и думала, что никогда не получу тебя. Как я потом плакала из-за того, что всегда хотела только тебя! Все остальное было ненастоящим. Я никогда не любила Гарри и не собиралась за него замуж, а согласилась только от безысходности, потому что не могла продолжать оставаться твоей любовницей. Это меня убивало, Алан. Действительно, убивало. – Из ее глаз опять потекли слезы, и на этот раз Алан не смог остаться невозмутимым.
   Бог мой, то, что она только что сказала, походило на правду. Эта мысль наполнила его сердце болью и сожалением. Что, если она не лгала? И он со вздохом опустился на сиденье.
   – Я не похожа на отца, – со слезами сказала Эбони. – Единственным моим желанием было, чтобы ты любил меня, а я тебя. О, я знаю, ты думаешь, что я не могла влюбиться в тебя в пятнадцать лет. Но это правда. Я знаю, что это правда. Ты был для меня всем, с того самого дня, как привел в свой дом. В тебе было все, чего не хватало моему отцу. Ты был трудолюбив, честен и добр. И в твоей семье также было все, чего не хватало моей, – забота друг о друге, теплота и великодушие.
   – Ты... ты, кажется, не считаешь меня великодушным, – пробормотал Алан угрюмо и, взяв бумажную салфетку, вложил ей в руку. – Вытри нос. Он весь мокрый.
   Она попыталась улыбнуться и сделала, как он велел.
   – Можно подумать, что я был для тебя почти отцом, – спокойно произнес он, хотя на самом деле ему хотелось обнять ее, поцеловать и нежно любить. Не нужно больше говорить о прошлом. Нужно забыть все эти недоразумения и просто двигаться дальше. Хотя, вероятно, объяснение было необходимо. Он сомневался в том, чтобы их отношения смогли выдержать еще какие-либо разоблачения.
   Она кивнула головой, соглашаясь с ним.
   – Возможно, так оно и было. Сначала. Но потом ты стал кем-то гораздо большим, Алан. Ты стал нужен мне не как отец, а как любовник.
   – Да, да, – торопливо сказала она, заметив, как он дернулся при этих словах. – Это правда, и я не стыжусь этого. К семнадцати годам я уже хотела лежать с тобой в постели. Долгими бессонными ночами я мечтала о том, что мы могли бы делать вместе. Может быть, в этом я и похожа на своего отца. Мне кажется, что в интимных отношениях самих по себе нет ничего постыдного, просто люди неправильно понимают и используют их. Секс – это сильнейший и естественнейший мотив поведения, и, хотя обычно полагают, что он постоянно на уме только у юношей, с девушками то же самое, уверяю тебя. Я отнюдь не исключение. Большинство моих подруг в школе этот вопрос также очень интересовал.
   – Может быть, и так, Эбони, но секс – это не любовь. Я могу понять, что, по всей видимости, был предмет твоих девичьих романтических грез. В конце концов с какими еще мужчинами ты общалась? Ни с какими. Но ты не была влюблена в меня. Тогда еще нет.
   Ее смех удивил его.
   – Дорогой Алан, для взрослого человека ты иногда бываешь поразительно наивен. Ты думаешь, что я не встречалась с мальчиками на улице, на пляже или на школьных дискотеках? Если бы я хотела, я могла иметь сколько угодно возможностей для экспериментов. А когда я оставила ваш дом и стала жить одна, за мной увивалось множество мужчин, готовых на все что угодно, только бы заполучить меня в свои постели. Но у них ничего не вышло, потому что я не любила их.
   – У Стивенсона вышло.
   Эбони закрыла глаза.
   – Да...
   – Чем же он отличался? – мрачно спросил Алан. – Ты говорила, что не любила его.
   Она вздохнула и открыла глаза. В них все еще стояли слезы, и у него вновь защемило сердце.
   – Он мне нравился. – Она пожала плечами. – Мы долгое время работали вместе. И он подловил меня в подходящий момент.
   – В каком смысле подходящий?
   – Я... за день до этого я пришла к вам навестить твою мать. Не знаю, помнишь ли ты, но ты... когда я вошла, посмотрел на меня – в это время ты обедал – и не сказал ни слова. Просто отложил салфетку в сторону, встал и ушел. Теперь я знаю почему, но тогда не знала, а это... это был день моего рождения, Алан, – выкрикнула она. – Мне исполнилось двадцать лет...
   В его голосе послышалась боль:
   – Да, в твои дни рождения я приносил тебе одни неприятности, не правда ли? Боже мой, Эбони, прости меня... прости за все. Я действительно наделал массу глупостей.
   – Не больше, чем я. Мы должны научиться прощать друг друга, Алан, и быть благодарными судьбе за то, что она свела нас вместе. Я знаю, ты до сих пор думаешь, что слишком стар для меня, но это не так. Как раз то, что нужно.
   Он криво усмехнулся.
   – У тебя есть склонность к мужчинам старше тебя?
   – Думаю, что да, – ответила она совершенно серьезно. – После того, как я была свидетельницей папиной погони за женщинами, мне был нужен сильный, надежный человек, в чью любовь я могла бы полностью поверить. Может ли человек моего возраста дать мне это? Сомневаюсь. И знаешь что? Мне кажется, что одна из причин, по которой ты полюбил меня, – именно мой возраст. Я думаю, моя юность нашла отклик в твоей душе, оживила то, что ты потерял силой обстоятельств, – твою юность со всеми ее желаниями и страстями. Со мной ты чувствуешь себя молодым, Алан, и никакая более взрослая женщина не смогла бы добиться этого.
   – Даже Адриана, – добавила она, и у нее кольнуло в сердце. Боже, неужели она никогда не избавится от ревности к этой женщине? Неужели никогда не пройдет боль от того, что он любил ее первую, любил по-другому? И не потому, что они спали вместе. Это она как раз могла пережить. Ей нужно было сердце Алана, к ней должна быть повернута его душа. Она желала знать, что он принадлежит ей целиком, а не только своим телом. Именно это она и имела в виду, когда говорила о призраке в постели.
   – Адриана, – повторил он, нахмурившись, и Эбони почувствовала внезапный приступ паники. О чем он подумал, что выглядит таким озабоченным... и таким виноватым.
   Эбони почувствовала, что не должна упускать момент. Она должна знать. Должна!
   – В чем дело, – резко спросила она. – Чего ты не досказал мне о ваших отношениях с Андрианой?
   Теперь он выглядел еще более озабоченным.
   – Мне надо кое в чем признаться тебе, и надеюсь, что ты поймешь меня правильно.
   – Что же? – с трудом проговорила она.
   – Прошлым вечером я... ну, по правде сказать...
   Он мог уже ничего не говорить. Вся картина с необычной ясностью предстала перед ее глазами. Бизнесмен, с которым якобы должен был ужинать Алан, вовсе не был мужчиной. Привидение обрело плоть и вошло в их жизнь.
   – Ты ужинал с Адрианой, – сказала она ничего не выражающим тоном. – Это был совсем не деловой ужин.
   Выражение его лица говорило о многом.
   – Эбони, ради Бога, не подумай чего-нибудь плохого.
   Чего-нибудь плохого? Чего плохого? Что он спал с ней?
   Трудно предположить, что он спал с ней в ресторане. Если только...
   Кусочки мозаики событий вчерашнего вечера начали складываться в общую картину, и глаза Эбони расширились от ужаса и понимания.
   – Она остановилась в отеле «Рамада», не так ли? – уверенно сказала она. – После ужина ты привез ее обратно в отель, да? Именно поэтому ты и очутился там и увидел нас с Гарри.
   – Эбони, не надо. Вспомни, как я напрасно подозревал вас с Гарри. Ты сделаешь такую же ошибку, если будешь думать, что прошлым вечером между мной и Адрианой что-то было. Она счастлива в браке и на шестом месяце беременности. Я не спал с ней и не сделал ничего плохого. Поцеловал ее на прощание в щеку, вот и все.
   От волнения Эбони вскочила на ноги и бросила на него яростный взгляд.