Страница:
Наиболее известной из таких общин, хотя и недолго просуществовавшей, была та, что организовал Генри Дэвид Торо[23] в хижине, состоявшей из одной комнаты, которую он построил на берегу пруда Уолден, около Бостона. «Простота, простота и еще раз простота, – писал Торо в книге „Уолден или жизнь в лесу“. – Большинство предметов роскоши и многие из так называемых жизненных удобств несомненно мешают развитию человечества».
В книге «Жизнь без принципов» Торо выступил с еще большим осуждением порожденных развитием промышленности стяжателей, уже ища вакцину против синдрома потреблятства. Подобно Марксу, Торо верил, что истинное богатство – это Достаточное количество свободного времени для самодеятельно выбранного творческого занятия, и утверждал что достаточно отдавать работе полдня, чтобы удовлетворять первейшие материальные потребности. «Если бы я вынужден был Продавать °обществу как первую, так и вторую половину своего дня, что, по-видимому, делает большинство людей, мне незачем стало жить, – писал Торо.
Давайте посмотрим, как мы проводим свою жизнь. Мир – власти бизнеса. Какая нескончаемая суета… Нет уже никакого Шабата. Было бы потрясающе хотя бы раз увидеть отдыхающего человека. Нет ничего, кроме работы, работы и еще раз работы.
Невозможно купить чистый блокнот, чтобы записывать туда мысли – все блокноты заранее расчерчены для вписывания туда долларов и центов… Я думаю, что нет уже ничего, включая преступление, что было бы противопоставлено поэзии, философа и самой жизни, кроме этого вечного бизнеса.
«Если человек ежедневно проводит полдня, гуляя по лесу просто потому, что ему это нравится, он подвергается опасности прослыть бездельником, но если он проводит целые дни, торгуя спиленным лесом и тем самым лишая землю лесного покрова его оценят как трудолюбивого и предприимчивого гражданина, писал Торо. Эти слова имеют все большее отношение к сегодняшнему дню, когда такие корпоративные дельцы, как Чарльз Хервиц из Тихоокеанской лесообрабатывающей компании, целиком вырубают старые леса, чтобы заплатить за бросовые облигации.
Для Маркса, Торо и других часто цитируемых, но еще б<м часто игнорируемых философов середины XIX века развитие промышленности оправдывалось только тем, что оно потенциально сокращало время, проводимое за монотонной работой тем самым давало людям свободное время для самостоятельно выбранного занятия.
Если бы этим философам предложили выбрать между увеличением количества свободного времени и увеличением количества денег, они выбрали бы первое. Ровно век спустя после того как Торо уединился в Уэльдене, необходимость сделать этот 1 бор, как будет показано в нашей следующей главе, втянет Америку в широкое и оживленное обсуждение. Потом, внезапно будет принято решение – в пользу денег. Но сам факт спора! будет забыт.
Глава 17. НЕВЫБРАННАЯ ДОРОГА
После ужасов Гражданской войны в Соединенных Штатах вспыхнул новый конфликт, столь же сильный, сколь и его последствия. Перед американцами открылись две дороги, как сказал об этом Роберт Фрост в своем чудесном стихотворении «Невыбранная дорога». После периода колебаний, который продлился около века, мы выбрали одну из них, «и этот выбор оказался решающим».
Американцы XIX века все еще предпочитали бережливость расточительности, и слово «потребление» значило тогда нечто другое. Как объясняет Джереми Рифкин, «если заглянуть в словарь английского языка, составленный Сэмюэлем Джонсоном, «потреблять» там значит истощать, грабить, опустошать, разрушать. На самом деле, даже в поколении наших бабушек и дедушек, когда у кого-то был туберкулез, это называлось словом «потребление». То есть вплоть до этого века быть потребителем не означало ничего хорошего, а напротив, значило нечто плохое».
Как бы то ни было, фабричная система позволила в огромной степени сократить время, требующееся для производства товаров. Здесь-то и кроются корни нового конфликта: чем заниматься в оставшееся время? Одни считали, что нужно производите больше вещей, другие были убеждены, что нужно меньше работать. Роскошь или простота. Деньги или время.
Лафарг считал лень «матерью искусств и добродетелей» и утверждал, что даже в те времена производительность фабрик бы достаточной, чтобы при трехчасовом рабочем дне удовлетвори все основные потребности. Подобно Марксу, он подчеркивал, что закон католической церкви дал рабочим много праздничных дней для почитания святых, когда работать было запрещено. И нет ничего удивительного, говорил он, в том, что промышленники предпочитают протестантизм (с его этикой работы), который «развенчивал святых на небесах, чтобы отменить праздники, учрежденные в их честь на земле».
В это же самое время в Англии Уильям Моррис, поэт, художник, эссеист, создатель кресла Морриса, заявил, что под давлением фабричной системы «огромные массы людей по безрассудно по прихоти и жадности работодателей вынуждены производить вредные или бесполезные вещи». «Огромное количество рабочей силы, – писал Моррис, – потрачено на то, чтобы заполнить витрины магазинов всем тем, что удивительно и чрезмерно».
«Я прошу вас», – призывал Моррис, подумать об огромной массе людей, занятых всей этой жалкой чепухой: от инженеров, которым пришлось делать машины для производства машин, до несчастных клерков, которые день за днем и год за годом сидят в жутких комнатенках, где заключен весь круг их обязанностей, или продавцов, которые, не решаясь признать свои души своими, продают их в розницу… праздной толпе, которой они не нужны, но которая все же покупает их, чтобы очень скоро до смерти ими пресытиться.
«В будущем хорошая жизнь ничем не будет напоминать жизнь сегодняшних богачей. Свободные люди, – утверждал он, – должны жить простой жизнью и наслаждаться простыми удовольствиями». Моррис определял порядочную, обеспеченную жизнь как жизнь, требующую наличия «здорового тела и активного ума, занятия, соответствующего здоровому телу и активному уму, и красивого мира вокруг, чтобы в нем жить».
«Самый пылкий энтузиазм по поводу простой жизни разгорелся в Америке в конце XIX века», – признает историк Дэвид Ши. «В то время Теодор Рузвельт был одним из главных поборников простого образа жизни американцев. Рузвельт был достаточно откровенным, когда говорил, что при всей поддержке, оказываемой им американскому капитализму, он опасается, что если позволить капитализму развиваться свободно, он, в конце концов, породит продажную цивилизацию». В своей замечательной книге «Простая жизнь» Ши приводит и другие примеры интереса к умеренности, вспыхнувшего тогда на границе двух веков. Даже самый популярный тогда в Америке журнал The Ladies Home Jornal в то время пропагандировал простоту.
«Значимость свободного времени как одной из человечески ценностей даже более высока, чем его экономическая значимость, – писал Уильям Грин, президент Американской федерации труда в 1926 году. Грин заявлял, что работа в его время стал «бессмысленной, повторяющейся, скучной», что она не предоставляет возможности «удовлетворения интеллектуальных потребностей». Более короткий рабочий день, по словам Грина, бы необходим «для более интенсивного развития духовных и интеллектуальных способностей». Его вице-президент Мэтью УолЗ упрекал современное производство в том, что оно игнорирует «более утонченные стороны жизни. К сожалению, над жизнь нашей промышленности довлеет материалистический дух производства [синдрома потреблятства?], и в этой жизни остается мало места для совершенствования человеческого тела, ума и развития духа».
Джулиет Стюарт Пойнц, директор по образованию в Международном союзе рабочих, изготавливающих женскую одежда заявила, что больше всего рабочие хотят иметь «время на то, что» бы быть людьми». «Рабочие, – сказала она, – заявили, что их жизни предназначены не для того, чтобы продавать их по любо! цене. – Никакая зарплата, даже самая высокая» не имела для них такого значения, как свободное время, в котором они нуждались.
В 1920-е годы монсиньор Джон Раэн, главный редактор «Журнала католических благотворительных организаций» напомнил об утверждении Святого Августина о том, что естественное право требует наличия как «максимального» стандарта жизни, так и низшего. «Истинная и разумная теория, – писал Раэн, – заключается в том, что коль скоро люди произвели то, что им необходимо, и обеспечили себе разумное количество комфорта, им следует провести оставшееся время за развитием своих интеллектуальных сил, стремясь к высшим формам жизни». «Им следует, – сказал он, – задаться вопросом, для чего они живут?» Еврейский ученый Феликс Коэн отмечал, что в библейской традиции работа является проклятием, наложенным на Адама за его грех в эдемском саду, и считал, что если отменить производство товаров, которые не являются необходимыми, а являются излишними, то вскоре можно будет сократить рабочую неделю до десяти часов!
– Нет никакой уверенности в том, что большее количество свободного времени будет постоянно способствовать стремлению приобретать вещи. Довольно вероятно, что свободное вре»| мя будет посвящаться развитию искусств и изящных сторон жизни, посещению музеев, библиотек и галерей, или прогулкам спортивным играм и недорогим развлечениям… это ослабит стремление к материальным благам. Если в результате люди станут больше заниматься садоводством, работой по дому, изготовлением и починкой мебели, покраской и ремонтом дома, а такж< другими полезными занятиями, это сократит спрос на товары тех отраслей промышленности, которые платят людям зарплату. '
Другими словами, это ослабит синдром потреблятства. У автора приведенных строк этот факт вызывал опасения. У нас нет.
Когда в 1913 году с конвейеров Генри Форда начали сходи первые автомобили «форд Модель-Т», предметы потребления посыпались на страну как из рога изобилия. Предпринимать искали путей продать их, а заодно с ними – экономическое евангелие потребления, способствуя развитию рекламной индустрии! которая обращалась – и до сих пор обращается – к психологии за помощью в продвижении товаров.
«Продавайте людям их мечты, – предложил специалист по рекламе бизнесменам из Филадельфии в 1923 году. Продайте и то, чего они жаждут, на что надеются, что уже отчаялись получить. Продавайте им шляпы от солнца, озаряя все вокруг солнечным светом. Продавайте им мечты – мечты о сельских клуба школьных балах и образы того, что может случиться, если только они сделают покупку. В конце концов, люди покупают вещи не для того, чтобы их иметь. Они покупают надежду, надежду и то, что может сделать для них продукция, которую вы продаете.! Продайте им эту надежду, и вам не придется заботиться о том, чтобы продать им сами товары».
Человеческие желания, как провозглашали люди, стоявшие у руля американской промышленности, ненасытны, а потому возможности бизнеса безграничны. В 1920-х годах в их евангелие благосостояния верило довольно много людей. Первое в мире общество массового потребления вступило в жизнь, танцуют чарльстон. Кассовые аппараты пощелкивали, а фондовая биржа воспаряла выше, выше и выше, как это повторилось потом, в 1990^ годах. Находились такие, кто думал, что экономический спад никогда не наступит.
Лидеры профсоюзов, такие, как Вильям Грин, по-прежнему требовали для рабочих «шестичасового рабочего дня и пятидневной рабочей недели». Вообразите себе их удовлетворение, когда 6 апреля 1933 года пришло известие из Вашингтона о том, что Сенат Соединенных Штатов только что принял законопроект, официально устанавливающий для Америки тридцатичасовую рабочую неделю. Все остальное будет считаться сверхурочной работой. Тридцать часов. Это было около семидесяти лет назад.
Но, в конце концов, законопроект все-таки провалился из-за нескольких голосов, поданных против. Президент Рузвельт возразил против него, потому что был убежден: федеральные программы по созданию рабочих мест – входящие в его систему «Новый курс» – являются более удачным способом сократить безработицу и не допустить ослабления промышленности.
Однако некоторые предприниматели уже успели ввести тридцатичасовую рабочую неделю и получили прекрасные результаты. Промышленный магнат в области производства продукции «з злаков А.К. Келлог принял бразды правления в 1930 году. Келлог был авторитарным капиталистом, который железной рукой Управлял своей компанией. Но у него было своего рода радикальное видение. Согласно взглядам Келлога, как утверждает Бенжамин Ханникат, свободное время, а не беспредельный экономический рост являет собой «истинный цветок, коронное достижение капитализма». Это видение пришло к Келлогу, потому что он помнил о своем тяжелом детстве и сетовал на собственную привычку к долгому рабочему дню». «Я никогда не умел играть», – с сожалением сказал он однажды своему внуку.
Келлог платил своим рабочим за тридцать пять часов работы, хотя рабочая неделя была тридцатичасовой. Кроме того, он разбивал парки, строил летние лагеря, зоны отдыха, создавал садовые участки, спортивные поля и другие места отдыха и развлечений для рабочих. В результате этой деятельности быстр) возникло 400 новых рабочих мест в Бэттл-Крик, шт. Мичиган (где выращивались злаки для компании Келлога. Производительность росла так быстро, что через два года Келлог уже мог платить своим рабочим за тридцать часов работы зарплату, которую он платил им раньше за сорок часов. Опрос рабочих Келлога, веденный в 30-х годах, показал, что при тридцатичасовой чей неделе они очень хорошо обеспечены; лишь несколько одиноких мужчин хотели бы работать дольше и зарабатывать больше.
Чак и Джой Блэнчард, супруги, оба работавшие в то время на заводе, вспоминают, что Чак взял на себя заботу о детях и посещал родительские собрания «задолго до того, как впервые заговорили об освобождении женщин от домашнего труда». Они вспомнили также, что после возвращения сорокачасового рабочего дня, в Бэттл-Крик стало меньше добровольцев, бескорыстно выполняющих работу, зато выросла преступность. Супруги Блэнчард говорят, что они были небогаты, но их жизнь, изобиловавшая досугом, была счастливее, чем жизнь тех современных молодых семей, которые имеют настолько больше вещей, но которым всегда не хватает времени.
Ни до, ни после в Америке не было случая, чтобы обычные рабочие так далеко заходили по этой дороге предпочтения свободного времени деньгам. В этом смысле рабочие Келлога были, как считает Ханникат, первооткрывателями чудесной страны, куда могли бы попасть все американцы, если бы не вмешалась Вторая мировая война, и, требуя от всей нации огромного напряженного труда, не перекрыла все шлюзы. Сегодня можно встретить людей, которые не поверят, что всего полвека назад в отдаленном уголке Соединенных Штатов рабочие с полной занятостью проводили на работе всего тридцать часов в неделю. Однако это было. И это может повториться, если нам удастся справиться синдромом потреблятства.
Глава 18. УГРОЖАЮЩАЯ ЭПИДЕМИЯ
Во время Второй мировой войны американцы смирились с нормированием и материальными лишениями. О расточительном потреблении не было и речи. Жители каждого города собирали металлолом, чтобы внести вклад в победу над врагом. Большинство людей самостоятельно выращивало себе пропитание в так называемых «садах победы». Пользование автомобилями было ограничено, чтобы экономить топливо. Несмотря на жертвы, о которых помнят многие американцы пожилого возраста, главное, что осталось от того времени – это чувство единения, причастности к общему благому делу, объединения ради разгрома общего врага.
Однако вскоре после того, как Вторая мировая война закончилась, сдерживаемые до поры экономические запросы в виде личных накоплений, вместе с государственными займами под низкий процент и высыпавшими, как грибы после дождя, частными кредитами привели к потребительскому буму, не имеющему примеров в истории. В результате закона о ветеранах началась массовая застройка окраин американских городов новыми домами, начало было положено строительством знаменитого Девиттауна на Лонг-Айленде. Площадь дома в Левиттауне составляла тогда в среднем 750 квадратных футов, но популярность этих домов вдохновила других предпринимателей застроить пригороды домами большего размера.
Новые дома наполнились новыми семьями, когда начался демографический взрыв. Каждая семья нуждалась в большом количестве всевозможных новых приспособлений и – поскольку пригороды были еще лишены общественного транспорта – в автомобиле, чтобы всюду ездить. Захватывающе смотрится множество фильмов того времени, снятых как частными, так и государственными компаниями. И те, и другие запечатляют и восхваляют только что народившееся общество массового потребления.
Другой фильм провозглашает, что «мы живем в век нарастающего изобилия» и убеждает американцев быть благодарными за «свободу покупать любую вещь по своему выбору» (эти слова сопровождались хоровым пением песни «Америка прекрасная» и кадрами со Статуей Свободы). Третий фильм напоминает нам, что «главная свобода американцев – это свобода личного выбора» (конечно, имеется в виду свобода выбирать, какой продукт купить).
Еще один фильм призывает женщин продолжить дело солдат Второй мировой войны, вступив в «вековую битву за красоту». Нам говорили, что «невозможно купить красоту в баночке, – рассказывает диктор, – но этот старый афоризм – просто чушь. У нас есть деньги, чтобы их тратить, и нам нужны все эти душистые лосьоны, шампуни и чудесная притягательная сила, которую мы приобретаем с их помощью». Радость в баночке. Показывая, как женщины выбирают косметические средства в дорогом универсаме, диктор продолжает: «Самый лучший способ доставить удовольствие своему эго – это удачно вложить деньги в по-настоящему роскошные вещи – такую трату можно назвать обдуманным расточительством». «Меньше занимайся расточительством и будешь меньше желать», – завещал Бенджамин Франклин. Однако новый лозунг должен был, наверное, звучать:
«Больше трать, и будешь больше хотеть». Почти мгновенно «хорошая жизнь» стало означать «жизнь, наполненная вещами».
В книге «Жизнь без принципов» Торо выступил с еще большим осуждением порожденных развитием промышленности стяжателей, уже ища вакцину против синдрома потреблятства. Подобно Марксу, Торо верил, что истинное богатство – это Достаточное количество свободного времени для самодеятельно выбранного творческого занятия, и утверждал что достаточно отдавать работе полдня, чтобы удовлетворять первейшие материальные потребности. «Если бы я вынужден был Продавать °обществу как первую, так и вторую половину своего дня, что, по-видимому, делает большинство людей, мне незачем стало жить, – писал Торо.
Давайте посмотрим, как мы проводим свою жизнь. Мир – власти бизнеса. Какая нескончаемая суета… Нет уже никакого Шабата. Было бы потрясающе хотя бы раз увидеть отдыхающего человека. Нет ничего, кроме работы, работы и еще раз работы.
Невозможно купить чистый блокнот, чтобы записывать туда мысли – все блокноты заранее расчерчены для вписывания туда долларов и центов… Я думаю, что нет уже ничего, включая преступление, что было бы противопоставлено поэзии, философа и самой жизни, кроме этого вечного бизнеса.
«Если человек ежедневно проводит полдня, гуляя по лесу просто потому, что ему это нравится, он подвергается опасности прослыть бездельником, но если он проводит целые дни, торгуя спиленным лесом и тем самым лишая землю лесного покрова его оценят как трудолюбивого и предприимчивого гражданина, писал Торо. Эти слова имеют все большее отношение к сегодняшнему дню, когда такие корпоративные дельцы, как Чарльз Хервиц из Тихоокеанской лесообрабатывающей компании, целиком вырубают старые леса, чтобы заплатить за бросовые облигации.
Для Маркса, Торо и других часто цитируемых, но еще б<м часто игнорируемых философов середины XIX века развитие промышленности оправдывалось только тем, что оно потенциально сокращало время, проводимое за монотонной работой тем самым давало людям свободное время для самостоятельно выбранного занятия.
Если бы этим философам предложили выбрать между увеличением количества свободного времени и увеличением количества денег, они выбрали бы первое. Ровно век спустя после того как Торо уединился в Уэльдене, необходимость сделать этот 1 бор, как будет показано в нашей следующей главе, втянет Америку в широкое и оживленное обсуждение. Потом, внезапно будет принято решение – в пользу денег. Но сам факт спора! будет забыт.
Глава 17. НЕВЫБРАННАЯ ДОРОГА
Нам нужен хлеб, но и розы тоже (и время, чтобы наслаждаться их запахом).
Женщины-рабочие с текстильной фабрики в Лорансе, шт. Массачусетс, 1912 г.
После ужасов Гражданской войны в Соединенных Штатах вспыхнул новый конфликт, столь же сильный, сколь и его последствия. Перед американцами открылись две дороги, как сказал об этом Роберт Фрост в своем чудесном стихотворении «Невыбранная дорога». После периода колебаний, который продлился около века, мы выбрали одну из них, «и этот выбор оказался решающим».
Американцы XIX века все еще предпочитали бережливость расточительности, и слово «потребление» значило тогда нечто другое. Как объясняет Джереми Рифкин, «если заглянуть в словарь английского языка, составленный Сэмюэлем Джонсоном, «потреблять» там значит истощать, грабить, опустошать, разрушать. На самом деле, даже в поколении наших бабушек и дедушек, когда у кого-то был туберкулез, это называлось словом «потребление». То есть вплоть до этого века быть потребителем не означало ничего хорошего, а напротив, значило нечто плохое».
Как бы то ни было, фабричная система позволила в огромной степени сократить время, требующееся для производства товаров. Здесь-то и кроются корни нового конфликта: чем заниматься в оставшееся время? Одни считали, что нужно производите больше вещей, другие были убеждены, что нужно меньше работать. Роскошь или простота. Деньги или время.
ПРАВО НА ЛЕНЬ
На противоположной стороне Атлантики кипел похожий спор. В 1883 году, находясь во французской тюрьме, Поль Лафарг, зять Карла Маркса, написал провокационное эссе под названием «Право надень», бросающее вызов этике, согласно которой необходимо увеличивать объем производства и потребления. Лафарг высмеивал промышленников, которые «проходят по территориям, населенным счастливыми народами, беззаботно греющимися на солнышке», и «прокладываю5 железные дороги, строят фабрики и вводят изнурительные формы труда».Лафарг считал лень «матерью искусств и добродетелей» и утверждал, что даже в те времена производительность фабрик бы достаточной, чтобы при трехчасовом рабочем дне удовлетвори все основные потребности. Подобно Марксу, он подчеркивал, что закон католической церкви дал рабочим много праздничных дней для почитания святых, когда работать было запрещено. И нет ничего удивительного, говорил он, в том, что промышленники предпочитают протестантизм (с его этикой работы), который «развенчивал святых на небесах, чтобы отменить праздники, учрежденные в их честь на земле».
В это же самое время в Англии Уильям Моррис, поэт, художник, эссеист, создатель кресла Морриса, заявил, что под давлением фабричной системы «огромные массы людей по безрассудно по прихоти и жадности работодателей вынуждены производить вредные или бесполезные вещи». «Огромное количество рабочей силы, – писал Моррис, – потрачено на то, чтобы заполнить витрины магазинов всем тем, что удивительно и чрезмерно».
«Я прошу вас», – призывал Моррис, подумать об огромной массе людей, занятых всей этой жалкой чепухой: от инженеров, которым пришлось делать машины для производства машин, до несчастных клерков, которые день за днем и год за годом сидят в жутких комнатенках, где заключен весь круг их обязанностей, или продавцов, которые, не решаясь признать свои души своими, продают их в розницу… праздной толпе, которой они не нужны, но которая все же покупает их, чтобы очень скоро до смерти ими пресытиться.
«В будущем хорошая жизнь ничем не будет напоминать жизнь сегодняшних богачей. Свободные люди, – утверждал он, – должны жить простой жизнью и наслаждаться простыми удовольствиями». Моррис определял порядочную, обеспеченную жизнь как жизнь, требующую наличия «здорового тела и активного ума, занятия, соответствующего здоровому телу и активному уму, и красивого мира вокруг, чтобы в нем жить».
ПРОСТАЯ ЖИЗНЬ
В это время открывающиеся в Соединенных Штатах новые заведения, например универмаги, способствовали проведению в жизнь интенсивного потребления. «Городские универмаги появились в 1880-х годах, – говорит историк Сьюзан Страссер, – в сущности, для того, чтобы создать место, куда люди смогут прийти и забыться, а попутно истратить свои деньги». К 1890-м годам состоятельные американцы с гордостью демонстрировали материальные свидетельства своего успеха.«Самый пылкий энтузиазм по поводу простой жизни разгорелся в Америке в конце XIX века», – признает историк Дэвид Ши. «В то время Теодор Рузвельт был одним из главных поборников простого образа жизни американцев. Рузвельт был достаточно откровенным, когда говорил, что при всей поддержке, оказываемой им американскому капитализму, он опасается, что если позволить капитализму развиваться свободно, он, в конце концов, породит продажную цивилизацию». В своей замечательной книге «Простая жизнь» Ши приводит и другие примеры интереса к умеренности, вспыхнувшего тогда на границе двух веков. Даже самый популярный тогда в Америке журнал The Ladies Home Jornal в то время пропагандировал простоту.
ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ-ЗА КОРОТКИЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ
В те времена профсоюзы рабочих тоже еще не начали рас сматривать хорошую жизнь как жизнь, изобилующую товара ми, где прогресс измеряется количеством произведенных вещей Действительно, в течение более полувека требование сокращения времени работы было главным вопросом на повестке дня профсоюзов. В 1886 году сотни тысяч рабочих наполнили американские города, требуя, чтобы восьмичасовой рабочий день бы признан в Америке законным стандартом. Этого не произошло вплоть до 1938 года, когда вагнеровский Закон о трудовых отношениях установил для всей страны восьмичасовой рабочий день, и сорокачасовую рабочую неделю. И с тех пор лидеры профсоюз зов стали бороться за шестичасовой рабочий день. Это необходимо, – утверждали они, – по причинам как духовного, так и экономического характера.«Значимость свободного времени как одной из человечески ценностей даже более высока, чем его экономическая значимость, – писал Уильям Грин, президент Американской федерации труда в 1926 году. Грин заявлял, что работа в его время стал «бессмысленной, повторяющейся, скучной», что она не предоставляет возможности «удовлетворения интеллектуальных потребностей». Более короткий рабочий день, по словам Грина, бы необходим «для более интенсивного развития духовных и интеллектуальных способностей». Его вице-президент Мэтью УолЗ упрекал современное производство в том, что оно игнорирует «более утонченные стороны жизни. К сожалению, над жизнь нашей промышленности довлеет материалистический дух производства [синдрома потреблятства?], и в этой жизни остается мало места для совершенствования человеческого тела, ума и развития духа».
Джулиет Стюарт Пойнц, директор по образованию в Международном союзе рабочих, изготавливающих женскую одежда заявила, что больше всего рабочие хотят иметь «время на то, что» бы быть людьми». «Рабочие, – сказала она, – заявили, что их жизни предназначены не для того, чтобы продавать их по любо! цене. – Никакая зарплата, даже самая высокая» не имела для них такого значения, как свободное время, в котором они нуждались.
ВРЕМЯ ДЛЯ ОБЩЕНИЯ С БОГОМ
За спиной у профсоюзов, как замечает Бенджамин Ханникат из университета штата Айова в своей книге «Работа без конца», сплачивались видные религиозные лидеры, которых беспокоило, что рабочим не хватает времени на размышления над духовными вопросами, что у них нет «времени для общения с Богом». Представители иудейской религии выступали против работы в субботу как посягательства на Шабат, и вели борьбу за пятидневную рабочую неделю. Лидеры католиков сподвигли Папу Льва XIII (в его энциклике Кегит Моуагит, 1891) на призыв к достижению уровня зарплаты или размера семейного бюджета, которые бы гарантировали работающим семьям доход, достаточный для обеспечения «скромного комфорта».В остальном они были убеждены, что рабочим важнее иметь больше времени, нежели больше денег.В 1920-е годы монсиньор Джон Раэн, главный редактор «Журнала католических благотворительных организаций» напомнил об утверждении Святого Августина о том, что естественное право требует наличия как «максимального» стандарта жизни, так и низшего. «Истинная и разумная теория, – писал Раэн, – заключается в том, что коль скоро люди произвели то, что им необходимо, и обеспечили себе разумное количество комфорта, им следует провести оставшееся время за развитием своих интеллектуальных сил, стремясь к высшим формам жизни». «Им следует, – сказал он, – задаться вопросом, для чего они живут?» Еврейский ученый Феликс Коэн отмечал, что в библейской традиции работа является проклятием, наложенным на Адама за его грех в эдемском саду, и считал, что если отменить производство товаров, которые не являются необходимыми, а являются излишними, то вскоре можно будет сократить рабочую неделю до десяти часов!
ЕВАНГЕЛИЕ ПОТРЕБЛЕНИЯ
Однако у ведущих промышленников в 1920-е годы была своя Религия, евангелие потребления. Они были убеждены, что уменьшение числа рабочих часов поставит на колени всю капиталистическую систему. Увеличение количества свободного времени предупреждал экономист Томас Никсон Карвер из Гарварда, плохо скажется на бизнесе:– Нет никакой уверенности в том, что большее количество свободного времени будет постоянно способствовать стремлению приобретать вещи. Довольно вероятно, что свободное вре»| мя будет посвящаться развитию искусств и изящных сторон жизни, посещению музеев, библиотек и галерей, или прогулкам спортивным играм и недорогим развлечениям… это ослабит стремление к материальным благам. Если в результате люди станут больше заниматься садоводством, работой по дому, изготовлением и починкой мебели, покраской и ремонтом дома, а такж< другими полезными занятиями, это сократит спрос на товары тех отраслей промышленности, которые платят людям зарплату. '
Другими словами, это ослабит синдром потреблятства. У автора приведенных строк этот факт вызывал опасения. У нас нет.
Когда в 1913 году с конвейеров Генри Форда начали сходи первые автомобили «форд Модель-Т», предметы потребления посыпались на страну как из рога изобилия. Предпринимать искали путей продать их, а заодно с ними – экономическое евангелие потребления, способствуя развитию рекламной индустрии! которая обращалась – и до сих пор обращается – к психологии за помощью в продвижении товаров.
«Продавайте людям их мечты, – предложил специалист по рекламе бизнесменам из Филадельфии в 1923 году. Продайте и то, чего они жаждут, на что надеются, что уже отчаялись получить. Продавайте им шляпы от солнца, озаряя все вокруг солнечным светом. Продавайте им мечты – мечты о сельских клуба школьных балах и образы того, что может случиться, если только они сделают покупку. В конце концов, люди покупают вещи не для того, чтобы их иметь. Они покупают надежду, надежду и то, что может сделать для них продукция, которую вы продаете.! Продайте им эту надежду, и вам не придется заботиться о том, чтобы продать им сами товары».
Человеческие желания, как провозглашали люди, стоявшие у руля американской промышленности, ненасытны, а потому возможности бизнеса безграничны. В 1920-х годах в их евангелие благосостояния верило довольно много людей. Первое в мире общество массового потребления вступило в жизнь, танцуют чарльстон. Кассовые аппараты пощелкивали, а фондовая биржа воспаряла выше, выше и выше, как это повторилось потом, в 1990^ годах. Находились такие, кто думал, что экономический спад никогда не наступит.
КОРОТКИЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ В ПЕРИОД ДЕПРЕССИИ
Но однажды, в «Черную пятницу» октября 1929 года все обрушилось. «Уолл-стрит терпит фиаско», – гласил заголовок в журнале Variety. Миллионеры внезапно превратились в нищих и начали выбрасываться из окон. Выстроились очереди за бесплатными обедами. Миллионы людей остались без работы, и никто не мог отложить на черный день и десяти центов. При таком количестве безработных идея о сокращении рабочего дня, «распределении работы», снова вошла в моду. Даже президент Герберт Гувер называл укороченный рабочий день самым быстрым способом создать больше рабочих мест.Лидеры профсоюзов, такие, как Вильям Грин, по-прежнему требовали для рабочих «шестичасового рабочего дня и пятидневной рабочей недели». Вообразите себе их удовлетворение, когда 6 апреля 1933 года пришло известие из Вашингтона о том, что Сенат Соединенных Штатов только что принял законопроект, официально устанавливающий для Америки тридцатичасовую рабочую неделю. Все остальное будет считаться сверхурочной работой. Тридцать часов. Это было около семидесяти лет назад.
Но, в конце концов, законопроект все-таки провалился из-за нескольких голосов, поданных против. Президент Рузвельт возразил против него, потому что был убежден: федеральные программы по созданию рабочих мест – входящие в его систему «Новый курс» – являются более удачным способом сократить безработицу и не допустить ослабления промышленности.
Однако некоторые предприниматели уже успели ввести тридцатичасовую рабочую неделю и получили прекрасные результаты. Промышленный магнат в области производства продукции «з злаков А.К. Келлог принял бразды правления в 1930 году. Келлог был авторитарным капиталистом, который железной рукой Управлял своей компанией. Но у него было своего рода радикальное видение. Согласно взглядам Келлога, как утверждает Бенжамин Ханникат, свободное время, а не беспредельный экономический рост являет собой «истинный цветок, коронное достижение капитализма». Это видение пришло к Келлогу, потому что он помнил о своем тяжелом детстве и сетовал на собственную привычку к долгому рабочему дню». «Я никогда не умел играть», – с сожалением сказал он однажды своему внуку.
Келлог платил своим рабочим за тридцать пять часов работы, хотя рабочая неделя была тридцатичасовой. Кроме того, он разбивал парки, строил летние лагеря, зоны отдыха, создавал садовые участки, спортивные поля и другие места отдыха и развлечений для рабочих. В результате этой деятельности быстр) возникло 400 новых рабочих мест в Бэттл-Крик, шт. Мичиган (где выращивались злаки для компании Келлога. Производительность росла так быстро, что через два года Келлог уже мог платить своим рабочим за тридцать часов работы зарплату, которую он платил им раньше за сорок часов. Опрос рабочих Келлога, веденный в 30-х годах, показал, что при тридцатичасовой чей неделе они очень хорошо обеспечены; лишь несколько одиноких мужчин хотели бы работать дольше и зарабатывать больше.
К НАМ ВЕРНУЛИСЬ СТАРЫЕ ДОБРЫЕ ВОСЕМЬ ЧАСОВ В ДЕНЬ
Но после смерти Келлога на его предприятиях была развенута кампания по возвращению сорокачасовой рабочей недели. Причина: пенсии. С тех пор как пенсионные выплаты сделали основной из составных частей заработной платы, более выгодным стало нанимать меньшее число рабочих при более длином рабочем дне. Однако тридцатичасовая рабочая неделя не была полностью упразднена на предприятиях Келлога до 1985 когда компания пригрозила уехать из Бэттл-Крик, если оставшиеся «тридцатичасовые» рабочие (около двадцати процентов работников компании, включая почти всех женщин) не согласятся на более длинный рабочий день. Женщины устроили тридцати часовой рабочей неделе похороны (с настоящим гробом) в местном баре «У Стэна», а одна из них по имени Айна Сайде написала панегирик:В процессе написания книги «Шестичасовой день Келлога» Бен Ханникат провел много времени, встречаясь с бывшими рабочими Келлога в Бэттл-Крик. Большинство вспоминает тридцатичасовую рабочую неделю с глубокой признательностью. Они вспоминают, что достойно использовали свое свободное время – занимались садом, осваивали ремесла, посвящали время своим увлечениям, спорту и живому общению со своими соседями. «Ты не чувствовал себя выжатым как лимон, когда приходил с работы, – сказал один человек. – У тебя оставались силы, чтобы заняться чем-то еще».
Прощайте, наши добрые шесть часов.
Как ни печально это признать,
Больше нам вас не видать.
Прими свои витамины и доктору позвони —
Ведь восемь часов к нам вернулись, как в старые добрые дни.
Чак и Джой Блэнчард, супруги, оба работавшие в то время на заводе, вспоминают, что Чак взял на себя заботу о детях и посещал родительские собрания «задолго до того, как впервые заговорили об освобождении женщин от домашнего труда». Они вспомнили также, что после возвращения сорокачасового рабочего дня, в Бэттл-Крик стало меньше добровольцев, бескорыстно выполняющих работу, зато выросла преступность. Супруги Блэнчард говорят, что они были небогаты, но их жизнь, изобиловавшая досугом, была счастливее, чем жизнь тех современных молодых семей, которые имеют настолько больше вещей, но которым всегда не хватает времени.
Ни до, ни после в Америке не было случая, чтобы обычные рабочие так далеко заходили по этой дороге предпочтения свободного времени деньгам. В этом смысле рабочие Келлога были, как считает Ханникат, первооткрывателями чудесной страны, куда могли бы попасть все американцы, если бы не вмешалась Вторая мировая война, и, требуя от всей нации огромного напряженного труда, не перекрыла все шлюзы. Сегодня можно встретить людей, которые не поверят, что всего полвека назад в отдаленном уголке Соединенных Штатов рабочие с полной занятостью проводили на работе всего тридцать часов в неделю. Однако это было. И это может повториться, если нам удастся справиться синдромом потреблятства.
Глава 18. УГРОЖАЮЩАЯ ЭПИДЕМИЯ
Сегодняшний человек заворожен возможностью покупать больше, покупать вещи лучшего качества, покупать новые вещи. Он испытывает потребительский голод. Купить самую модную безделушку, самую последнюю из всех имеющихся на рынке модель – вот мечта каждого, по сравнению с которой удовольствие от пользования покупкой является второстепенным. Если бы современный человек решился описать словами свои представления о том, как выглядит рай, он изобразил бы самый большой в мире универсам… По этому раю вещей и удобств он бродил бы с открытым ртом, только бы там всегда можно было купить все более новые вещи и все большее их количество, и желательно, чтобы его соседи обладали при этом несколько меньшими возможностями, чем он.
Психоаналитик Эрик Фромм
Во время Второй мировой войны американцы смирились с нормированием и материальными лишениями. О расточительном потреблении не было и речи. Жители каждого города собирали металлолом, чтобы внести вклад в победу над врагом. Большинство людей самостоятельно выращивало себе пропитание в так называемых «садах победы». Пользование автомобилями было ограничено, чтобы экономить топливо. Несмотря на жертвы, о которых помнят многие американцы пожилого возраста, главное, что осталось от того времени – это чувство единения, причастности к общему благому делу, объединения ради разгрома общего врага.
Однако вскоре после того, как Вторая мировая война закончилась, сдерживаемые до поры экономические запросы в виде личных накоплений, вместе с государственными займами под низкий процент и высыпавшими, как грибы после дождя, частными кредитами привели к потребительскому буму, не имеющему примеров в истории. В результате закона о ветеранах началась массовая застройка окраин американских городов новыми домами, начало было положено строительством знаменитого Девиттауна на Лонг-Айленде. Площадь дома в Левиттауне составляла тогда в среднем 750 квадратных футов, но популярность этих домов вдохновила других предпринимателей застроить пригороды домами большего размера.
Новые дома наполнились новыми семьями, когда начался демографический взрыв. Каждая семья нуждалась в большом количестве всевозможных новых приспособлений и – поскольку пригороды были еще лишены общественного транспорта – в автомобиле, чтобы всюду ездить. Захватывающе смотрится множество фильмов того времени, снятых как частными, так и государственными компаниями. И те, и другие запечатляют и восхваляют только что народившееся общество массового потребления.
ЖИЗНЬ ТОВАРОВ
«Поток новых автомобилей сходит с фабричных конвейеров, – радостно повествует диктор в одном из фильмов конца сороковых годов. – Свежие силы покупателей наводняют магазины всех городских кварталов. Это процветание, не имеющее аналогов в истории». В этом же фильме мы видим ряд кадров, на которых люди тратят деньги и слышим еще более оживленный голос диктора: «О, наслаждение от процесса покупки, о, удовольствие сорить деньгами! Радость от всех тех вещей, которые можно купить за деньги, делает счастливыми тысячи семей!» Утопия стада реальностью!Другой фильм провозглашает, что «мы живем в век нарастающего изобилия» и убеждает американцев быть благодарными за «свободу покупать любую вещь по своему выбору» (эти слова сопровождались хоровым пением песни «Америка прекрасная» и кадрами со Статуей Свободы). Третий фильм напоминает нам, что «главная свобода американцев – это свобода личного выбора» (конечно, имеется в виду свобода выбирать, какой продукт купить).
Еще один фильм призывает женщин продолжить дело солдат Второй мировой войны, вступив в «вековую битву за красоту». Нам говорили, что «невозможно купить красоту в баночке, – рассказывает диктор, – но этот старый афоризм – просто чушь. У нас есть деньги, чтобы их тратить, и нам нужны все эти душистые лосьоны, шампуни и чудесная притягательная сила, которую мы приобретаем с их помощью». Радость в баночке. Показывая, как женщины выбирают косметические средства в дорогом универсаме, диктор продолжает: «Самый лучший способ доставить удовольствие своему эго – это удачно вложить деньги в по-настоящему роскошные вещи – такую трату можно назвать обдуманным расточительством». «Меньше занимайся расточительством и будешь меньше желать», – завещал Бенджамин Франклин. Однако новый лозунг должен был, наверное, звучать:
«Больше трать, и будешь больше хотеть». Почти мгновенно «хорошая жизнь» стало означать «жизнь, наполненная вещами».