Страница:
– Ты когда-нибудь слышал о братском воинстве? – спросил Адамберг, бережно переставляя корзину с голубем на буфет.
– Чего? – отозвался Кромс, раскладывая столовые приборы – вилку справа, нож слева, по примеру отца.
– Ладно, забудь. Потом спросим об этом у Данглара. Вот одна из тех важных вещей, которые я объяснил твоему брату, когда ему было семь месяцев. И тебе бы объяснил, если бы знал тебя в этом возрасте. Есть три правила, Кромс, запомнишь их – и они всегда тебя выручат: если не можешь довести что-то до конца, обратись к Вейренку. Если не удается что-то сделать, обратись к Ретанкур. А если чего-то не знаешь, обратись к Данглару. Усвой хорошенько эту триаду. Правда, сегодня вечером Данглар будет в особенно мрачном настроении, и я не знаю, сможем ли мы от него чего-нибудь добиться. Вейренк возвращается в Контору, это ему не понравится. Данглар – изысканный цветок, и, как любая диковинка, он болезненно реагирует на дискомфорт.
Адамберг позвонил самому старшему из своих подчиненных, а Кромс между тем подал ужин. Тунец, приготовленный на пару с цуккини и помидорами, рис и фрукты. Кромс попросил у вновь обретенного отца разрешения какое-то время пожить в его доме, и они договорились, что сын за это возьмет на себя приготовление ужина. Условие необременительное, поскольку Адамбергу было, в общем-то, все равно, чем питаться, он мог до бесконечности есть одно и то же блюдо из макарон, так же как в любую погоду носил одну и ту же одежду – пиджак и черные хлопчатобумажные брюки.
– Данглар действительно знает все? – спросил молодой человек, нахмурив брови, кустистые, как у отца: брови Адамберга напоминали козырек, нависший над его затуманенным взглядом.
– Нет, есть очень много такого, чего он не знает. Он не знает, как найти себе жену, но два месяца назад у него появилась подружка, это грандиозное событие. Он не знает, где найти воду, зато моментально обнаруживает белое вино; не знает, как обуздать свои страхи и забыть о вопросах, на которые нельзя ответить сразу: таких вопросов у него целая куча и он без конца носится по этой куче взад-вперед, точно суслик по своей норе. Он не умеет бегать, не умеет смотреть, как идет дождь, как течет река, не умеет махнуть рукой на житейские заботы, более того: создает их себе заранее, чтобы они не застигли его врасплох. Но он знает все то, что на первый взгляд кажется бесполезным. В голове Данглара собраны библиотеки всего мира, и там еще осталось много свободного места. Это что-то колоссальное, небывалое, нечто такое, чего я не в состоянии тебе описать.
– Но если все это на первый взгляд никому не нужно?
– Значит, на второй или на пятый оно обязательно окажется нужным.
– Понятно, – сказал Кромс, похоже удовлетворенный ответом. – А я вот не знаю, что я знаю. Как ты думаешь, что я знаю?
– То же, что и я.
– А именно?
– Не знаю, Кромс.
Адамберг поднял руку, давая понять, что Данглар наконец ответил на звонок.
– Данглар? У вас дома все спят? Можете заскочить ко мне?
– Если вы насчет голубя, то об этом не может быть и речи. На нем полно блох, а у меня с блохами связаны скверные воспоминания. И мне не нравится, как выглядит блошиная голова под микроскопом.
Кромс взглянул на часы отца. Ровно девять. Виолетта велела кормить и поить голубя раз в час. Он размочил кусочки сухаря, набрал воды в пипетку, добавив каплю тонизирующего, и принялся за дело. Голубь сидел с закрытыми глазами, но принимал пищу и воду, которые Кромс вводил ему в клюв. При этом молодой человек осторожно приподнимал голубя, как его учила Виолетта. Эта женщина вызвала у него потрясение. Он даже не представлял себе, что на свете может быть такое существо. Он все еще видел ее большие руки, ловко управлявшиеся с птицей, короткие белокурые волосы, свесившиеся над столом, и завитки на мощном затылке, покрытом светлым пушком.
– За голубем ухаживает Кромс. И блох больше нет. Ретанкур решила эту проблему.
– Так в чем дело?
– Меня кое-что беспокоит, Данглар. Вы обратили внимание на маленькую женщину в цветастой блузке, которая приходила к нам незадолго до конца рабочего дня?
– Ну, предположим. Она почти невесомая, прямо-таки воздушная. Кажется, дунь на нее – и она улетит, как семянка одуванчика.
– Семянка?
– Плод одуванчика, у которого такой крохотный пушистый парашют. Вы в детстве никогда не дули на одуванчик?
– Разумеется. Все когда-то это делали. Только я не знал, что плод одуванчика называется семянка.
– Так он называется.
– Но эта женщина с пушистым парашютом буквально оцепенела от страха.
– Что-то я не заметил.
– Нет, правда, Данглар. Это смертельный ужас в чистом виде, исходящий из потайных глубин души.
– Она сказала вам, что ее пугает?
– Похоже, ей запрещено об этом говорить. Предположительно под страхом смерти. Но кое-что она мне прошептала. Ее дочь видела, как в лесу появилось братское воинство. Вы знаете, что она имела в виду?
– Нет.
Адамберг испытал жестокое разочарование, почти стыд, как если бы провел в присутствии сына неудачный эксперимент и не выполнил своего обещания. Перехватив тревожный взгляд Кромса, он знаком дал ему понять, что опыт еще не закончен.
– А Вейренк как будто знает, что это за история, – продолжал Адамберг, – он посоветовал обратиться к вам.
– Правда? – оживился Данглар: имя Вейренка подействовало на него так, что в кухню, казалось, влетел шмель. – А что вы ему дословно сказали?
– Что дочь этой женщины видела, как ночью появилось братское воинство, и в этой компании Лина – так ее зовут – увидела знакомого охотника и еще троих. Охотник пропал больше недели назад, и маленькая женщина считает, что он умер.
– Где? Где она его видела?
– На дороге, недалеко от своего дома. Это возле Ордебека.
– Ага, – сказал Данглар. Он пришел в возбуждение, как всякий раз, когда кому-то нужны были его познания, как всякий раз, когда у него появлялась возможность нырнуть в сокровищницу своего разума и всласть порезвиться там. – Так это Адское Воинство. Адское, а не братское.
– Прошу прощения.
– Она имела в виду именно это? Свиту Эллекена?
– Да, она произнесла что-то в этом роде.
– Дикую Охоту?
– Да, – сказал Адамберг и с торжествующим видом подмигнул Кромсу, словно рыбак, который подсек огромную рыбу-меч.
– И эта самая Лина видела с ними охотника?
– Совершенно верно. Кажется, он кричал. И трое других тоже. Очевидно, это небезобидная публика – женщина с пушистым парашютом склонна думать, что те четверо в опасности.
– Небезобидная? – Данглар коротко рассмеялся. – Не то слово, комиссар.
– Вот и Вейренк так сказал. Что из-за этих ребят нам грозят большие потрясения.
И снова Адамберг произнес имя Вейренка, произнес умышленно, не для того, чтобы обидеть Данглара, а чтобы помочь ему заново привыкнуть к присутствию лейтенанта с рыжими прядями, притупить у него чувствительность, впрыскивая это имя раз за разом малыми дозами.
– Только душевные потрясения, – понизив голос, сказал Данглар. – Это не катастрофа.
– Вейренк не смог объяснить подробнее. Заходите к нам, выпьем по стаканчику. Кромс тут для вас кое-что приготовил.
Данглар не любил сразу откликаться на просьбы Адамберга просто потому, что он каждый раз соглашался их выполнить и стыдился собственного безволия. Несколько минут ушло на уговоры, майор отказывался, Адамберг же, по опыту знавший, что он сопротивляется только для виду, настаивал.
– Беги, сын, – сказал Адамберг, закончив разговор. – Купи белого вина в угловом магазине. Только не робей, спроси самое лучшее, Данглара нельзя поить скверным вином.
– А я смогу выпить с вами этого вина?
Адамберг смотрел на сына долгим взглядом, не зная, что ответить. Кромс едва знал его, Кромсу было двадцать восемь лет, и он ни у кого не должен был спрашивать разрешения, а уж тем более у него.
– Конечно, – машинально ответил Адамберг. – Если не будешь напиваться, как Данглар, – добавил он, с удивлением осознавая, что этот совет прозвучал совсем по-отцовски. – Деньги возьми на буфете.
И тут оба взглянули на корзину. Большую корзину для клубники, которую Кромс вычистил и превратил в мягкую постель для голубя.
– Как ты его находишь? – спросил Адамберг.
– Он весь дрожит, но дышит, – осторожно ответил сын.
Перед тем как выйти, молодой человек украдкой погладил голубя – легко, едва касаясь, провел пальцем по его перьям. «По крайней мере один талант у него есть, – подумал Адамберг, глядя вслед сыну, – он умеет гладить птиц, даже таких обыкновенных, грязных и уродливых, как эта».
V
– С этим мы быстро управимся, – сказал Данглар, и Адамберг не понял, что он имел в виду, Адское Воинство или вино: его сын принес всего одну бутылку.
Адамберг взял сигарету из пачки Кромса, и, как всегда, этот жест напомнил ему их первую встречу, смертельную угрозу, оказавшуюся блефом[3]. С того дня он опять начал курить, и чаще всего сигареты Кромса. Данглар приступил к первому стакану.
– Полагаю, женщина-одуванчик не захотела говорить об этом с капитаном ордебекских жандармов?
– Она отказывается иметь с ним дело.
– Вполне логично, потому что он бы ее не понял. Вы тоже, комиссар, можете впоследствии выкинуть все это из головы. Что известно о пропавшем охотнике?
– Что это безжалостный убийца, чтобы не сказать хуже, который истребляет самок и детенышей. Его исключили из местного союза охотников, никто не желает ходить с ним на охоту.
– Значит, это мерзкий тип? Жестокий? Кровожадный? – спросил Данглар, отпив вина.
– По-видимому, да.
– Тогда все сходится. Эта Лина живет в самом Ордебеке, так?
– Вроде так.
– Вам никогда не приходилось слышать о городке Ордебек? Там некоторое время жил один великий композитор.
– Речь сейчас не об этом, майор.
– Но это позитивный момент. Остальное куда менее приятно. Значит, Воинство показалось на Бонвальской дороге?
– Женщина упоминала это название, – удивленно ответил Адамберг. – Вы слышали наш разговор?
– Нет, просто это один из наиболее известных гримвельдов, он проходит через Аланский лес. Можете быть уверены, об этом знает каждый житель Ордебека, и они часто обсуждают эту историю, притом что предпочли бы о ней забыть.
– Я не знаю, что такое гримвельд, Данглар. Объясните.
– Так называют дорогу, на которой показывается Свита Эллекена, или Адское Воинство, если этот вариант вам больше по душе, или же Дикая Охота. Лишь немногим мужчинам и женщинам доводится ее видеть. Один такой мужчина очень знаменит, и он тоже видел ее на Бонвальской дороге, как эта Лина. Зовут его Гошлен, и он священник.
Данглар сделал подряд два больших глотка и улыбнулся. Адамберг стряхнул пепел в нетопленый камин и стал ждать. Ехидная улыбка, собравшая складками дряблые щеки майора, не предвещала ничего хорошего, разве что давала понять: Данглар наконец-то очутился в своей стихии.
– Это случилось в начале января, в тысяча девяносто первом году. Ты удачно выбрал вино, Армель. Но нам его не хватит.
– В тысяча каком? – спросил Кромс, который придвинул табурет к камину и со стаканом в руках внимательно слушал майора.
– В конце одиннадцатого века. За пять лет до начала Первого крестового похода.
– Черт, – вполголоса произнес Адамберг, у которого вдруг возникло ощущение, что женщина из Ордебека, этот невесомый одуванчик, одурачила его как малолетку.
– Да, – кивнул Данглар. – Столько усилий – и все впустую, комиссар. Но вы все еще хотите понять, почему эта женщина так напугана? Хотите или нет?
– Может, и хочу.
– Тогда надо выслушать историю Гошлена. И нам понадобится еще одна бутылка, повторил он. – Нас ведь трое.
Кромс вскочил.
– Иду, – сказал он.
Адамберг заметил, что перед тем, как выйти, он опять осторожно провел пальцем по перьям голубя. Машинально комиссар, как и положено отцу, повторил: деньги на буфете.
Семь минут спустя Данглар, обрадованный появлением второй бутылки, вновь наполнил стакан и начал рассказывать историю Гошлена, но вдруг замолчал и уставился на низкий потолок кухни.
– Хотя, пожалуй, хроника Элинана де Фруамона, написанная в начале тринадцатого века, дает об этом более внятное представление. Подождите секунду, мне надо порыться в памяти, не каждый день я обращаюсь к этому тексту.
– Ладно, – растерянно произнес Адамберг.
Когда комиссар понял, что сейчас они погрузятся в пучину Средних веков и бросят Мишеля Эрбье на произвол судьбы, история маленькой женщины и ее непреодолимого страха предстала перед ним в совершенно ином свете, и теперь он не знал, как с этим быть.
Он встал, плеснул вина и заглянул в корзину с голубем. Адское Воинство больше его не интересовало, а поведение невесомой мадам Вандермот он истолковал неверно. Она не нуждалась в нем. Это была просто безобидная сумасшедшая с навязчивой идеей, что на нее вот-вот обрушатся полки с книгами, в том числе и с хрониками XI столетия.
– Собственно, о происшествии рассказывает его дядя Эльбо, – уточнил Данглар, который теперь обращался к молодому человеку.
– Дядя Элинана де Фруамона? – спросил Кромс: он был весь внимание.
– Да, его дядя по отцу. Он рассказывает вот что: «Незадолго до полудня мы с моим слугой приближались к лесу. Он поскакал вперед, чтобы позаботиться о пристанище для меня, и вдруг услыхал в лесу громкий шум, как бы ржание множества коней, звон оружия и крики бесчисленных воинов, бросающихся в атаку. Слуга в испуге повернул коня. Когда я спросил, почему он вернулся, он ответил: ни хлыстом, ни шпорами не мог я принудить лошадь скакать дальше, да и сам я так напуган, что не в состоянии продолжать путь. Воистину я услышал и увидел нечто ужасающее».
Данглар протянул руку к молодому человеку.
– Армель! – (Данглар категорически отказывался называть молодого человека Кромсом и очень осуждал комиссара за то, что он в разговоре с сыном употребляет эту кличку.) – Наполни мой стакан – и ты узнаешь, что увидела эта молодая женщина, Лина, узнаешь, чего она боится по ночам.
Кромс выполнил его просьбу с поспешностью ребенка, который хочет дослушать сказку, и снова уселся с ним рядом. Он рос без отца, и никто не рассказывал ему сказок. Его мать работала в ночную смену уборщицей на рыбозаводе.
– Спасибо, Армель. Далее слуга продолжал: «Весь лес был наводнен душами усопших и демонами. Я слышал, как они кричали: „Аркский прево уже у нас, а вскоре мы схватим и архиепископа Реймского!“ Тогда я сказал: „Начертаем на лбу крест и поедем дальше, с нами ничего не случится“».
– Это уже дядя Эльбо говорит?
– Верно. Затем он продолжает: «Когда мы въехали в лес, тени уже расплывались, но я слышал невнятные голоса, бряцание оружия и ржание коней, однако не мог разглядеть тени и расслышать голоса. Вернувшись домой, мы застали архиепископа при смерти, и он не прожил и двух недель со дня, когда мы услышали голоса. Из чего мы заключили, что он был унесен теми демонами. Ибо мы слышали, как они кричали, что схватят его».
– Это не совпадает с тем, что рассказала мать Лины, – негромко заметил Адамберг. – Она не говорила, что ее дочь слышала голоса или ржание или что она видела тени. Она видела только Мишеля Эрбье и еще троих вместе с людьми из этого Воинства.
– Просто мать не решилась рассказать все. И кроме того, в Ордебеке не нужно излагать подробности. Когда там кто-то говорит: «Я видел, как пронеслось Адское Воинство», все прекрасно понимают, о чем речь. Сейчас я обстоятельнее опишу вам Воинство, которое видела Лина, и вы поймете, как несладко ей приходится по ночам. Одно могу сказать точно, комиссар: в Ордебеке ей живется очень тяжко. Ее, разумеется, все избегают, шарахаются, как от зачумленной. Думаю, мать пришла к нам главным образом для того, чтобы защитить ее.
– А что она видит? – спросил Кромс, не выпуская изо рта сигареты.
– Понимаешь, Армель, Воинство, которое там шумит по ночам, порядком потрепанное. У лошадей и всадников на костях не осталось мяса, у некоторых нет руки или ноги. Это мертвое, полуистлевшее, истошно вопящее, беспощадное Воинство, для которого закрыты небеса. Представь, как оно выглядит.
– Угу, – согласился Кромс, снова наполняя стакан Данглара. – Майор, вы можете сделать перерыв на минутку? Сейчас десять, мне пора заняться голубем. Так мне велели.
– Кто велел?
– Виолетта Ретанкур.
– Выполняй.
Кромс старательно проделал необходимые манипуляции с размоченным сухарем, пузырьком с тонизирующим средством и пипеткой. Он уже научился лучше управляться со всем этим. Закончив кормление, он вернулся встревоженный.
– Ему не стало лучше, – грустно сказал он отцу. – Вот гад этот мальчишка!.
– Увидишь, я его найду, – мягко ответил Адамберг.
– Вы действительно хотите завести дело на парня, который искалечил голубя? – с некоторым удивлением спросил Данглар.
– Естественно, Данглар. Почему бы и нет?
Данглар, дождавшись, когда Кромс приготовится слушать, продолжил рассказ о темном Воинстве. Майора все больше поражало сходство отца с сыном: отсутствующий, без блеска и без цели взгляд, глаза с неразличимым, неуловимым зрачком. Правда, в глазах Адамберга иногда вдруг вспыхивал огонек, словно солнечный блик в бурых водорослях во время отлива.
– Адское Воинство всегда таскает с собой нескольких живых, мужчин или женщин, которые истошно вопят и жалуются, что их терзают демоны и жжет пламя преисподней. И свидетель обычно узнает этих людей. Так, например, Лина узнала охотника и трех его спутников. Пленники умоляют, чтобы какая-нибудь добрая душа исправила совершенное ими зло и тем самым избавила их от адских мук. Так говорит Гошлен.
– Нет, Данглар, – перебил Адамберг, – не надо про Гошлена. Хватит, у нас уже сложилось четкое и целостное представление.
– Но вы же сами просили, чтобы я приехал сюда и рассказал вам про Адское Воинство, – обиделся Данглар.
Адамберг пожал плечами. От этих историй его клонило в сон, и он предпочел бы, чтобы Данглар пересказал их вкратце. Но он знал, что майор просто купается во всем этом, словно в бассейне, наполненном лучшим в мире белым вином. Особенно когда на него смотрит Кромс, смотрит с изумлением и восхищением. И хорошо уже то, что Данглар хотя бы на время забыл о своей затяжной хандре, сейчас он, казалось, был более или менее доволен жизнью.
– У Гошлена сказано следующее, – улыбаясь, продолжал Данглар, вполне сознававший, что Адамбергу надоело его слушать. – «Перед нами показалось огромное скопище людей. Они шли мимо, неся на плечах и на спине домашний скот, одежду, всевозможную утварь и прочее добро, которое обычно тащат с собой разбойники». Прекрасно написано, да? – с лучезарной улыбкой обратился он к Адамбергу.
– Замечательно, – рассеянно согласился Адамберг.
– Идеальное сочетание лаконизма и изящества. Не то что стихи Вейренка, тяжелые, как гири.
– Это не его вина, его бабушка обожала Расина. Когда он был маленький, она каждый день читала ему только Расина, и ничего другого. Потому что спасла эти томики из огня во время пожара в пансионе, где она воспитывалась.
– Лучше бы она спасла учебник хороших манер и натаскала внука по этому предмету.
Адамберг, не отвечая, смотрел на Данглара. Привыкание будет долгим. А в ближайшее время в Конторе предстоит поединок между коллегами, вернее – и в этом была одна из причин их вражды, – между двумя интеллектуалами-тяжеловесами.
– Ну да ладно, – продолжал Данглар. – У Гошлена сказано: «Все они горестно вопили и понуждали друг друга идти быстрее. Священник узнал в этой веренице многих своих соседей, умерших недавно, и услышал, как они жалуются, что терпят страшные мучения за свои дурные дела. А еще он увидел, – и тут мы подходим совсем близко к вашей Лине, – а еще он увидел Ландри. Разбирая тяжбы, Ландри руководствовался лишь собственной прихотью и выносил решение в пользу тех, от кого получал наиболее щедрые дары. Призванный быть слугой справедливости, он служил алчности и обману». И за это Ландри, виконт Ордебекский, был схвачен Адским Воинством. В те времена неправосудный приговор считался таким же тяжким преступлением, как убийство. А сейчас на это никто не обращает внимания.
– Верно, – кивнул Кромс: похоже, он готов был согласиться со всем, что говорил майор.
– Однако, – продолжал Данглар, – несмотря на все меры, которые принял свидетель, вернувшись домой после этого ужасного видения, несмотря на бесчисленные мессы, которые он отслужил, живые люди, увиденные им тогда в плену у всадников, умерли неделю спустя. Или самое позднее – три недели. Обратите внимание, комиссар, это очень важно, если мы хотим разобраться в истории женщины-одуванчика: все, кого «схватило» Воинство, – негодяи, черные души, безжалостные эксплуататоры, судьи-взяточники либо убийцы. И в большинстве случаев их злодеяние не было раскрыто современниками. То есть осталось безнаказанным. Вот почему ими занимается Воинство. Вы не помните точно, когда Лина его видела?
– Больше трех недель назад.
– Ну, тогда сомнений быть не может, – спокойно произнес Данглар, глядя на свой стакан. – Тогда этот человек, конечно же, умер. Ушел со Свитой Эллекена.
– Со свитой? – не понял Кромс.
– С подручными, если тебе так больше нравится. Эллекен – это их хозяин.
Адамберг, заинтересовавшись, снова подошел к камину и оперся спиной о кирпичный столбик. Так, значит, Воинство обличает ненаказанных убийц. До него вдруг дошло, что люди из Ордебека, чьи имена назвала Лина, должно быть, здорово струсили. Что остальные жители городка, должно быть, начали наблюдать за ними, размышлять, прикидывать, взвешивать, в общем, задаваться вопросом, какое преступление они могли совершить. Сколько ни тверди: не верю, не верю, все равно ведь веришь. Мерзкая мысль находит себе лазейку. Она бесшумно продвигается по таинственным закоулкам разума, принюхивается, осматривается. Ее гонят прочь, она затихает, потом возвращается.
– Как умирают те, кого схватили? – спросил он.
– По-разному. От горячки или от руки убийцы. Если их не уносит скоротечная болезнь или несчастный случай, то исполнителем неотвратимого приговора Воинства становится существо из плоти и крови. То есть происходит убийство, но убийство, совершенное по воле Владыки Эллекена. Понимаете?
После двух стаканов вина, выпитых Адамбергом – а это случалось с ним редко, – от его недовольства не осталось и следа. Напротив, ему стало казаться, что пообщаться с женщиной, способной увидеть грозное Воинство, очень занятно, что такая возможность представляется не каждый день. И что реальные последствия такого видения могут быть ужасающими. Он налил себе еще полстакана и стащил сигарету из пачки сына.
– Это местная ордебекская легенда? – спросил он.
Данглар покачал головой:
– Нет. Свита Эллекена бродит по всей Северной Европе. По скандинавским странам, по Фландрии, по северным областям Франции, по Англии. Но всегда по одним и тем же дорогам. По Бонвальской дороге она носится уже тысячу лет.
Адамберг подтащил стул и уселся рядом, вытянув ноги; теперь все трое сидели кружком перед камином.
– При всем при том… – начал он, но вдруг запнулся: он часто обрывал фразу, не умея четко сформулировать мысль, которая позволила бы ее закончить.
Данглар никак не мог привыкнуть к туману, заволакивавшему мозги комиссара, к недостатку последовательности и систематичности в его рассуждениях.
– При всем при том, – подхватил майор, – нельзя исключать, что речь идет всего лишь о несчастной молодой женщине, неуравновешенной и подверженной галлюцинациям. И о ее запуганной матери, поверившей в их реальность настолько, чтобы обратиться за помощью к полиции.
– При всем при том эта женщина предупреждает о скорой смерти нескольких человек. А что, если Мишель Эрбье никуда не уезжал, что, если мы обнаружим его тело?
– Тогда ваша Лина окажется в очень скверной ситуации. Кто поручится, что это не она убила Эрбье? А потом сочинила целую историю, чтобы отвести от себя подозрения?
– То есть как это «отвести подозрения»? – улыбнулся Адамберг. – Неужели вы всерьез полагаете, что полиция будет рассматривать всадников Адского Воинства в качестве подозреваемых? По-вашему, это было бы очень умно с ее стороны – свалить вину на парня, который тысячу лет катается верхом в тех краях? И кого мы будем арестовывать? Командира Эннекена?
– Эллекена. Он – владетельный князь. И быть может, ведет свой род от самого Одина.
Данглар твердой рукой наполнил стакан.
– Забудьте, комиссар. Забудьте о безногих всадниках, а заодно и об этой Лине.
Адамберг тряхнул головой в знак согласия, и Данглар осушил стакан. Когда он ушел, Адамберг прошелся по комнате, глядя в никуда.
– Помнишь, – сказал он Кромсу, – когда ты пришел в первый раз, тут не горела лампочка?
– Она и сейчас не горит.
– А если вкрутить новую?
– Ты же говорил, тебе не важно, горят лампочки или нет.
– Да, говорил. Но рано или поздно наступает момент, когда надо сделать шаг. Рано или поздно наступает момент, когда говоришь себе: я вкручу лампочку; когда говоришь себе: завтра я позвоню капитану жандармов в Ордебеке. И тогда надо просто сделать это.
– Но ведь майор Данглар правду сказал. Она же чокнутая, это ясно. Что ты собираешься делать с ее Адским Воинством?
Адамберг взял сигарету из пачки Кромса, и, как всегда, этот жест напомнил ему их первую встречу, смертельную угрозу, оказавшуюся блефом[3]. С того дня он опять начал курить, и чаще всего сигареты Кромса. Данглар приступил к первому стакану.
– Полагаю, женщина-одуванчик не захотела говорить об этом с капитаном ордебекских жандармов?
– Она отказывается иметь с ним дело.
– Вполне логично, потому что он бы ее не понял. Вы тоже, комиссар, можете впоследствии выкинуть все это из головы. Что известно о пропавшем охотнике?
– Что это безжалостный убийца, чтобы не сказать хуже, который истребляет самок и детенышей. Его исключили из местного союза охотников, никто не желает ходить с ним на охоту.
– Значит, это мерзкий тип? Жестокий? Кровожадный? – спросил Данглар, отпив вина.
– По-видимому, да.
– Тогда все сходится. Эта Лина живет в самом Ордебеке, так?
– Вроде так.
– Вам никогда не приходилось слышать о городке Ордебек? Там некоторое время жил один великий композитор.
– Речь сейчас не об этом, майор.
– Но это позитивный момент. Остальное куда менее приятно. Значит, Воинство показалось на Бонвальской дороге?
– Женщина упоминала это название, – удивленно ответил Адамберг. – Вы слышали наш разговор?
– Нет, просто это один из наиболее известных гримвельдов, он проходит через Аланский лес. Можете быть уверены, об этом знает каждый житель Ордебека, и они часто обсуждают эту историю, притом что предпочли бы о ней забыть.
– Я не знаю, что такое гримвельд, Данглар. Объясните.
– Так называют дорогу, на которой показывается Свита Эллекена, или Адское Воинство, если этот вариант вам больше по душе, или же Дикая Охота. Лишь немногим мужчинам и женщинам доводится ее видеть. Один такой мужчина очень знаменит, и он тоже видел ее на Бонвальской дороге, как эта Лина. Зовут его Гошлен, и он священник.
Данглар сделал подряд два больших глотка и улыбнулся. Адамберг стряхнул пепел в нетопленый камин и стал ждать. Ехидная улыбка, собравшая складками дряблые щеки майора, не предвещала ничего хорошего, разве что давала понять: Данглар наконец-то очутился в своей стихии.
– Это случилось в начале января, в тысяча девяносто первом году. Ты удачно выбрал вино, Армель. Но нам его не хватит.
– В тысяча каком? – спросил Кромс, который придвинул табурет к камину и со стаканом в руках внимательно слушал майора.
– В конце одиннадцатого века. За пять лет до начала Первого крестового похода.
– Черт, – вполголоса произнес Адамберг, у которого вдруг возникло ощущение, что женщина из Ордебека, этот невесомый одуванчик, одурачила его как малолетку.
– Да, – кивнул Данглар. – Столько усилий – и все впустую, комиссар. Но вы все еще хотите понять, почему эта женщина так напугана? Хотите или нет?
– Может, и хочу.
– Тогда надо выслушать историю Гошлена. И нам понадобится еще одна бутылка, повторил он. – Нас ведь трое.
Кромс вскочил.
– Иду, – сказал он.
Адамберг заметил, что перед тем, как выйти, он опять осторожно провел пальцем по перьям голубя. Машинально комиссар, как и положено отцу, повторил: деньги на буфете.
Семь минут спустя Данглар, обрадованный появлением второй бутылки, вновь наполнил стакан и начал рассказывать историю Гошлена, но вдруг замолчал и уставился на низкий потолок кухни.
– Хотя, пожалуй, хроника Элинана де Фруамона, написанная в начале тринадцатого века, дает об этом более внятное представление. Подождите секунду, мне надо порыться в памяти, не каждый день я обращаюсь к этому тексту.
– Ладно, – растерянно произнес Адамберг.
Когда комиссар понял, что сейчас они погрузятся в пучину Средних веков и бросят Мишеля Эрбье на произвол судьбы, история маленькой женщины и ее непреодолимого страха предстала перед ним в совершенно ином свете, и теперь он не знал, как с этим быть.
Он встал, плеснул вина и заглянул в корзину с голубем. Адское Воинство больше его не интересовало, а поведение невесомой мадам Вандермот он истолковал неверно. Она не нуждалась в нем. Это была просто безобидная сумасшедшая с навязчивой идеей, что на нее вот-вот обрушатся полки с книгами, в том числе и с хрониками XI столетия.
– Собственно, о происшествии рассказывает его дядя Эльбо, – уточнил Данглар, который теперь обращался к молодому человеку.
– Дядя Элинана де Фруамона? – спросил Кромс: он был весь внимание.
– Да, его дядя по отцу. Он рассказывает вот что: «Незадолго до полудня мы с моим слугой приближались к лесу. Он поскакал вперед, чтобы позаботиться о пристанище для меня, и вдруг услыхал в лесу громкий шум, как бы ржание множества коней, звон оружия и крики бесчисленных воинов, бросающихся в атаку. Слуга в испуге повернул коня. Когда я спросил, почему он вернулся, он ответил: ни хлыстом, ни шпорами не мог я принудить лошадь скакать дальше, да и сам я так напуган, что не в состоянии продолжать путь. Воистину я услышал и увидел нечто ужасающее».
Данглар протянул руку к молодому человеку.
– Армель! – (Данглар категорически отказывался называть молодого человека Кромсом и очень осуждал комиссара за то, что он в разговоре с сыном употребляет эту кличку.) – Наполни мой стакан – и ты узнаешь, что увидела эта молодая женщина, Лина, узнаешь, чего она боится по ночам.
Кромс выполнил его просьбу с поспешностью ребенка, который хочет дослушать сказку, и снова уселся с ним рядом. Он рос без отца, и никто не рассказывал ему сказок. Его мать работала в ночную смену уборщицей на рыбозаводе.
– Спасибо, Армель. Далее слуга продолжал: «Весь лес был наводнен душами усопших и демонами. Я слышал, как они кричали: „Аркский прево уже у нас, а вскоре мы схватим и архиепископа Реймского!“ Тогда я сказал: „Начертаем на лбу крест и поедем дальше, с нами ничего не случится“».
– Это уже дядя Эльбо говорит?
– Верно. Затем он продолжает: «Когда мы въехали в лес, тени уже расплывались, но я слышал невнятные голоса, бряцание оружия и ржание коней, однако не мог разглядеть тени и расслышать голоса. Вернувшись домой, мы застали архиепископа при смерти, и он не прожил и двух недель со дня, когда мы услышали голоса. Из чего мы заключили, что он был унесен теми демонами. Ибо мы слышали, как они кричали, что схватят его».
– Это не совпадает с тем, что рассказала мать Лины, – негромко заметил Адамберг. – Она не говорила, что ее дочь слышала голоса или ржание или что она видела тени. Она видела только Мишеля Эрбье и еще троих вместе с людьми из этого Воинства.
– Просто мать не решилась рассказать все. И кроме того, в Ордебеке не нужно излагать подробности. Когда там кто-то говорит: «Я видел, как пронеслось Адское Воинство», все прекрасно понимают, о чем речь. Сейчас я обстоятельнее опишу вам Воинство, которое видела Лина, и вы поймете, как несладко ей приходится по ночам. Одно могу сказать точно, комиссар: в Ордебеке ей живется очень тяжко. Ее, разумеется, все избегают, шарахаются, как от зачумленной. Думаю, мать пришла к нам главным образом для того, чтобы защитить ее.
– А что она видит? – спросил Кромс, не выпуская изо рта сигареты.
– Понимаешь, Армель, Воинство, которое там шумит по ночам, порядком потрепанное. У лошадей и всадников на костях не осталось мяса, у некоторых нет руки или ноги. Это мертвое, полуистлевшее, истошно вопящее, беспощадное Воинство, для которого закрыты небеса. Представь, как оно выглядит.
– Угу, – согласился Кромс, снова наполняя стакан Данглара. – Майор, вы можете сделать перерыв на минутку? Сейчас десять, мне пора заняться голубем. Так мне велели.
– Кто велел?
– Виолетта Ретанкур.
– Выполняй.
Кромс старательно проделал необходимые манипуляции с размоченным сухарем, пузырьком с тонизирующим средством и пипеткой. Он уже научился лучше управляться со всем этим. Закончив кормление, он вернулся встревоженный.
– Ему не стало лучше, – грустно сказал он отцу. – Вот гад этот мальчишка!.
– Увидишь, я его найду, – мягко ответил Адамберг.
– Вы действительно хотите завести дело на парня, который искалечил голубя? – с некоторым удивлением спросил Данглар.
– Естественно, Данглар. Почему бы и нет?
Данглар, дождавшись, когда Кромс приготовится слушать, продолжил рассказ о темном Воинстве. Майора все больше поражало сходство отца с сыном: отсутствующий, без блеска и без цели взгляд, глаза с неразличимым, неуловимым зрачком. Правда, в глазах Адамберга иногда вдруг вспыхивал огонек, словно солнечный блик в бурых водорослях во время отлива.
– Адское Воинство всегда таскает с собой нескольких живых, мужчин или женщин, которые истошно вопят и жалуются, что их терзают демоны и жжет пламя преисподней. И свидетель обычно узнает этих людей. Так, например, Лина узнала охотника и трех его спутников. Пленники умоляют, чтобы какая-нибудь добрая душа исправила совершенное ими зло и тем самым избавила их от адских мук. Так говорит Гошлен.
– Нет, Данглар, – перебил Адамберг, – не надо про Гошлена. Хватит, у нас уже сложилось четкое и целостное представление.
– Но вы же сами просили, чтобы я приехал сюда и рассказал вам про Адское Воинство, – обиделся Данглар.
Адамберг пожал плечами. От этих историй его клонило в сон, и он предпочел бы, чтобы Данглар пересказал их вкратце. Но он знал, что майор просто купается во всем этом, словно в бассейне, наполненном лучшим в мире белым вином. Особенно когда на него смотрит Кромс, смотрит с изумлением и восхищением. И хорошо уже то, что Данглар хотя бы на время забыл о своей затяжной хандре, сейчас он, казалось, был более или менее доволен жизнью.
– У Гошлена сказано следующее, – улыбаясь, продолжал Данглар, вполне сознававший, что Адамбергу надоело его слушать. – «Перед нами показалось огромное скопище людей. Они шли мимо, неся на плечах и на спине домашний скот, одежду, всевозможную утварь и прочее добро, которое обычно тащат с собой разбойники». Прекрасно написано, да? – с лучезарной улыбкой обратился он к Адамбергу.
– Замечательно, – рассеянно согласился Адамберг.
– Идеальное сочетание лаконизма и изящества. Не то что стихи Вейренка, тяжелые, как гири.
– Это не его вина, его бабушка обожала Расина. Когда он был маленький, она каждый день читала ему только Расина, и ничего другого. Потому что спасла эти томики из огня во время пожара в пансионе, где она воспитывалась.
– Лучше бы она спасла учебник хороших манер и натаскала внука по этому предмету.
Адамберг, не отвечая, смотрел на Данглара. Привыкание будет долгим. А в ближайшее время в Конторе предстоит поединок между коллегами, вернее – и в этом была одна из причин их вражды, – между двумя интеллектуалами-тяжеловесами.
– Ну да ладно, – продолжал Данглар. – У Гошлена сказано: «Все они горестно вопили и понуждали друг друга идти быстрее. Священник узнал в этой веренице многих своих соседей, умерших недавно, и услышал, как они жалуются, что терпят страшные мучения за свои дурные дела. А еще он увидел, – и тут мы подходим совсем близко к вашей Лине, – а еще он увидел Ландри. Разбирая тяжбы, Ландри руководствовался лишь собственной прихотью и выносил решение в пользу тех, от кого получал наиболее щедрые дары. Призванный быть слугой справедливости, он служил алчности и обману». И за это Ландри, виконт Ордебекский, был схвачен Адским Воинством. В те времена неправосудный приговор считался таким же тяжким преступлением, как убийство. А сейчас на это никто не обращает внимания.
– Верно, – кивнул Кромс: похоже, он готов был согласиться со всем, что говорил майор.
– Однако, – продолжал Данглар, – несмотря на все меры, которые принял свидетель, вернувшись домой после этого ужасного видения, несмотря на бесчисленные мессы, которые он отслужил, живые люди, увиденные им тогда в плену у всадников, умерли неделю спустя. Или самое позднее – три недели. Обратите внимание, комиссар, это очень важно, если мы хотим разобраться в истории женщины-одуванчика: все, кого «схватило» Воинство, – негодяи, черные души, безжалостные эксплуататоры, судьи-взяточники либо убийцы. И в большинстве случаев их злодеяние не было раскрыто современниками. То есть осталось безнаказанным. Вот почему ими занимается Воинство. Вы не помните точно, когда Лина его видела?
– Больше трех недель назад.
– Ну, тогда сомнений быть не может, – спокойно произнес Данглар, глядя на свой стакан. – Тогда этот человек, конечно же, умер. Ушел со Свитой Эллекена.
– Со свитой? – не понял Кромс.
– С подручными, если тебе так больше нравится. Эллекен – это их хозяин.
Адамберг, заинтересовавшись, снова подошел к камину и оперся спиной о кирпичный столбик. Так, значит, Воинство обличает ненаказанных убийц. До него вдруг дошло, что люди из Ордебека, чьи имена назвала Лина, должно быть, здорово струсили. Что остальные жители городка, должно быть, начали наблюдать за ними, размышлять, прикидывать, взвешивать, в общем, задаваться вопросом, какое преступление они могли совершить. Сколько ни тверди: не верю, не верю, все равно ведь веришь. Мерзкая мысль находит себе лазейку. Она бесшумно продвигается по таинственным закоулкам разума, принюхивается, осматривается. Ее гонят прочь, она затихает, потом возвращается.
– Как умирают те, кого схватили? – спросил он.
– По-разному. От горячки или от руки убийцы. Если их не уносит скоротечная болезнь или несчастный случай, то исполнителем неотвратимого приговора Воинства становится существо из плоти и крови. То есть происходит убийство, но убийство, совершенное по воле Владыки Эллекена. Понимаете?
После двух стаканов вина, выпитых Адамбергом – а это случалось с ним редко, – от его недовольства не осталось и следа. Напротив, ему стало казаться, что пообщаться с женщиной, способной увидеть грозное Воинство, очень занятно, что такая возможность представляется не каждый день. И что реальные последствия такого видения могут быть ужасающими. Он налил себе еще полстакана и стащил сигарету из пачки сына.
– Это местная ордебекская легенда? – спросил он.
Данглар покачал головой:
– Нет. Свита Эллекена бродит по всей Северной Европе. По скандинавским странам, по Фландрии, по северным областям Франции, по Англии. Но всегда по одним и тем же дорогам. По Бонвальской дороге она носится уже тысячу лет.
Адамберг подтащил стул и уселся рядом, вытянув ноги; теперь все трое сидели кружком перед камином.
– При всем при том… – начал он, но вдруг запнулся: он часто обрывал фразу, не умея четко сформулировать мысль, которая позволила бы ее закончить.
Данглар никак не мог привыкнуть к туману, заволакивавшему мозги комиссара, к недостатку последовательности и систематичности в его рассуждениях.
– При всем при том, – подхватил майор, – нельзя исключать, что речь идет всего лишь о несчастной молодой женщине, неуравновешенной и подверженной галлюцинациям. И о ее запуганной матери, поверившей в их реальность настолько, чтобы обратиться за помощью к полиции.
– При всем при том эта женщина предупреждает о скорой смерти нескольких человек. А что, если Мишель Эрбье никуда не уезжал, что, если мы обнаружим его тело?
– Тогда ваша Лина окажется в очень скверной ситуации. Кто поручится, что это не она убила Эрбье? А потом сочинила целую историю, чтобы отвести от себя подозрения?
– То есть как это «отвести подозрения»? – улыбнулся Адамберг. – Неужели вы всерьез полагаете, что полиция будет рассматривать всадников Адского Воинства в качестве подозреваемых? По-вашему, это было бы очень умно с ее стороны – свалить вину на парня, который тысячу лет катается верхом в тех краях? И кого мы будем арестовывать? Командира Эннекена?
– Эллекена. Он – владетельный князь. И быть может, ведет свой род от самого Одина.
Данглар твердой рукой наполнил стакан.
– Забудьте, комиссар. Забудьте о безногих всадниках, а заодно и об этой Лине.
Адамберг тряхнул головой в знак согласия, и Данглар осушил стакан. Когда он ушел, Адамберг прошелся по комнате, глядя в никуда.
– Помнишь, – сказал он Кромсу, – когда ты пришел в первый раз, тут не горела лампочка?
– Она и сейчас не горит.
– А если вкрутить новую?
– Ты же говорил, тебе не важно, горят лампочки или нет.
– Да, говорил. Но рано или поздно наступает момент, когда надо сделать шаг. Рано или поздно наступает момент, когда говоришь себе: я вкручу лампочку; когда говоришь себе: завтра я позвоню капитану жандармов в Ордебеке. И тогда надо просто сделать это.
– Но ведь майор Данглар правду сказал. Она же чокнутая, это ясно. Что ты собираешься делать с ее Адским Воинством?