Варгас Фред. Дело трех императоров

   - Ее реакция?
   - Твердость и некоторый испуг. Тело напряжено, равновесие временами нарушается, дрожащие пальцы и губы, хриплый голос, две сигареты. Ни в коем случае не вызов, просто усилие, чтобы не потерять выдержку. Она была очень красива.
   - Разве это важно? - сухо спросил Валанс.
   - На мой взгляд, это чрезвычайно важно, - резко ответил Руджери.
   - Правда?
   Валанс откинул простыню. Смотреть на лицо убитого было нелегко.
   - Некоторые мужики наверняка рехнулись из-за нее, - сказал Руджери.
   - И что?
   - А то, что они способны убить.
   Валанс пожал плечами. Руджери молча наблюдал за ним.
   - В чем дело, Руджери? Хотите посмотреть, не проберет ли и меня дрожь от этого жуткого зрелища? Что вы надеетесь таким образом узнать? Если вам интересно - вот она, моя рука. Глазейте на нее, сколько хотите…
   - Прошу вас, не надо, месье Валанс. Не будем играть друг с другом в такие игры. В вашей стойкости никто не сомневается.
   - Это ошибка, Руджери. Я равнодушен, и только. А что касается Лауры Валюбер, то для нас не имеет значения, дрожали у нее пальцы или нет: если да, это лишь показывает, что она не осталась равнодушна к увиденному. Но не надо путать эмоциональность с уязвимостью, а уязвимость - с невиновностью. Вы понимаете, Руджери? Бывает, и волки дрожат.
   - Зачем вы все это говорите?
   - Для порядка, а еще потому, что за несколько минут, которые вы провели рядом, не сказав друг другу ни слова, она вас уже одурманила. Я хочу предостеречь вас от вас самого, вот и все. Речь идет об убийстве. Вечная женственность тут ни при чем.
   - Она была во Франции, - сказал Руджери, и голос его стал жестким.
   Не хватало еще, чтобы этот тип, только сегодня утром сошедший с поезда, учил его бдительности и правилам поведения полицейских с воплощениями вечной женственности.
   - Знаю, знаю, - улыбнулся Валанс. - Успокойтесь, я рассуждал чисто теоретически. А заодно проверил на практике, насколько самолюбивыми бывают полицейские инспекторы.
   - Может быть, закончим на сегодня?
   - Еще два слова. У меня есть основания подозревать, что некоторые неизвестные эскизы попали к римскому издателю, не буду называть его фамилию, постоянному посетителю Ватиканской библиотеки. Сегодня я заходил к нему. Это очень полный мужчина, довольно-таки демонической наружности. Но я совершенно не представляю, чтобы он лично решился на такое рискованное дело, как кража из Ватиканки. Рисунок, который меня интересовал, был приобретен легально у владельца одного частного собрания. Он представил мне доказательство. На всякий случай эту историю надо запомнить, но у меня ощущение, что это ложный след. Такое дело, как кража манускрипта, не под силу очень полному мужчине.
   - Как вы можете говорить такие вещи? Это же бессмыслица.
   - И тем не менее.
   - Вы все еще придерживаетесь версии, что это вор убил Валюбера, опасаясь разоблачения?
   - Пока да. А вы?
   - А я пойду спать.
   Ришар Валанс вернулся в отель пешком: он вдруг почувствовал себя так скверно, что не решился взять такси. Руджери предлагал подвезти, но он отказался. Руджери ему надоел. Этим вечером Рим выглядел невыразимо печальным, и он не понимал почему. В голове у него мелькали какие-то неясные образы, они мучили его, он не мог найти им название и не знал, как от них избавиться. До отеля он дошел очень быстро, почти бегом. Он запыхался, и это как будто пошло ему на пользу. Ложась спать, он уже чувствовал себя лучше. А к утру все прошло.
 

XV

 
   Монсиньор Лоренцо Вителли приехал в Ватикан рано утром. Ночью какая-то мысль не давала ему покоя. В библиотеке еще никого не было, если не считать Марии, которая уже начала расставлять каталожные карточки. Похоже, Мария сегодня была не в форме. Епископ осмотрел стеллажи, затем надолго углубился в записи о выдаче за последние месяцы.
   Вернувшись к себе в кабинет, он позвонил Ришару Валансу. В отеле ему ответили, что синьор Валанс еще не спускался; может быть, надо его разбудить?
   - Нет, - сказал Вителли.
   И тут же пожалел об этом. На часах уже десять: ясное дело, надо было его разбудить. Надо было, но не хотелось. Наверно, это было глупо, но Вителли положил трубку. От Ришара Валанса веяло какой-то опасностью. Правда, Вителли нисколько не боялся этого человека, но и не одобрял его чрезмерной, ничем не оправданной резкости. Однако, несмотря на некоторую неловкость, которую епископ испытывал в присутствии Валанса, тот ему нравился, и даже очень нравился. Особенно его радовало то, что благодаря Валансу он сможет избежать контакта с официальным следствием. Вителли просто не мог себе представить, как он каждый день является в полицию с ежедневным доносом. Другое дело Валанс: с ним это было не так противно. Вчера, на встрече с коллегами, конечно же зашла речь о предполагаемых кражах, и референт Прицци сказал, что в этом деле надо отбросить какие бы то ни было предубеждения, что дать им чрезмерную власть над собой означало бы скатиться к постыдному и гнусному пособничеству, а от этого уже недалеко до притязаний мистического свойства. Слушать референта Прицци всегда было крайне утомительно.
   Вителли удалось связаться с Валансом около одиннадцати. Сможет ли Валанс как можно скорее приехать к нему в Ватикан?
   В тот момент, когда епископ повесил трубку, в кабинет вошел Тиберий.
   - Тиберий, ты все же мог бы постучать, прежде чем входить, - сказал епископ. - Садись. Как там Клавдий?
   На лице Тиберия появилась и застыла выразительная гримаса.
   - Понимаю, - сказал Вителли.
   - Утром я видел его лишь мельком. Думаю, беседа с Лаурой вчера вечером должна была пойти ему на пользу. Вам так не кажется?
   - Иногда плакать вдвоем тяжелее, чем плакать одному. Она остановилась в отеле «Гарибальди», в том же номере, в котором останавливается обычно?
   - По-моему, да.
   - Как ты считаешь, она захочет со мной увидеться, или ей надо какое-то время побыть одной? Честно говоря, я не знаю, что делать.
   - Я иду к ней прямо сейчас. Наверно, она уже покончила с формальностями. Позвоню вам и скажу, какая она сегодня, сдержанная или ласковая. С ней ведь никогда не знаешь заранее.
   - Что это у тебя в руке, Тиберий? - вдруг спросил Вителли и встал с кресла.
   - Ах да. Одна книжечка пятнадцатого века. Чуть не забыл о ней, а ведь ради нее и пришел. Тут есть одно латинское изречение, которое я не понимаю. Вы говорили, что смогли бы…
   - Черт возьми, да ты спятил, Тиберий! Ты совершенно спятил! Гуляешь с инкунабулой под мышкой! Где ты, по-твоему, находишься? Кто тебе позволил вынести это из библиотеки?
   - Мария и референт Прицци, монсиньор. Я им сказал, что зайду к вам, поскольку референт не смог помочь мне с этим латинским изречением. Надо сказать, его непросто перевести.
   - Но это безумие! Ты отдаешь себе отчет, что здесь полным ходом идет полицейское расследование? Да или нет?
   - Как-то не очень верится, - пробурчал Тиберий.
   - Лучше бы тебе в это поверить, чем носиться с каким-то латинским изречением! Я с минуты на минуту жду Ришара Валанса: если он увидит, как ты небрежно размахиваешь инкунабулой, словно это план города, что, по-твоему, он должен подумать? А?
   - Книжка не такая уж редкая, вы это знаете не хуже меня. К тому же я не буду размахивать ею на глазах у всех. Я не идиот.
   - Ошибаешься! Придется мне поговорить с Прицци и Марией Верди. А ты, Тиберий, имей в виду: если ты чувствуешь себя здесь как дома, это одно дело. Но если ты относишься к Ватиканке как к своей личной библиотеке, это уже выходит за рамки дозволенного. Живо верни книгу на место и пришли ко мне Прицци.
   - Я вчера следил за ним весь день, - сказал Тиберий. - Он подозревает Пьетро Бальди, нашего почтенного издателя. Он заходил к нему.
   - О ком ты говоришь, черт возьми?
   - Вы горячитесь, монсиньор.
   - Это ты меня довел! О ком ты говоришь?
   - О Ришаре Валансе. Вчера я следил за ним, а Нерон следил за полицейскими, которых послал Руджери.
   - Что это на вас нашло?
   - Они же нами занимаются, так почему бы нам не заняться ими?
   - Это Нерону пришла в голову такая дурацкая идея?
   - Нет, монсиньор, идея моя.
   - Ты меня просто поражаешь, Тиберий. Сегодня мне некогда с тобой возиться, но мы еще вернемся к этому разговору, можешь мне поверить. Живо верни книгу на место, черт возьми! А с латинским изречением разберемся позже.
   Лоренцо Вителли смотрел, как Тиберий сбегает по ступеням широкой каменной лестницы. Похоже, Тиберий вовсю забавлялся. Но что тут было смешного?
   - У вас проблемы с вашими подопечными, монсиньор?
   Обернувшись, епископ улыбнулся Валансу.
   - Это ведь Тиберий, да? Вы знаете, что вчера он весь день сопровождал меня?
   - Да, - устало проговорил Вителли. - Он мне только что об этом сообщил, и такое впечатление, что он очень собой доволен. Я не понимаю… Право же, это отвратительно.
   - Не расстраивайтесь, монсиньор. Я не возлагаю на вас ответственность за поступки этого юнца. Вы хотели мне что-то сказать?
   - Да, верно. Я сегодня плохо спал. В голове постоянно вертелась одна мысль. Утром я проверял архивы. И заметил, что на полках в глубине, слева, на некоторых папках пыли меньше, чем на остальных. А в книге выдачи нет никаких записей, относящихся к этим папкам. Читатели их никогда не заказывают. Сегодня я их открыл: там материалы разного содержания, все они, или почти все, занесены в опись и представляют собой довольно-таки пеструю картину. Среди этих бумаг можно обнаружить что угодно. У меня такое впечатление, что недавно в них кто-то рылся. Видите ли, месье Валанс, я думаю, что Анри был прав. Похоже, в Ватиканке воруют.
   Валанс размышлял, сложив руки на столе и подперев подбородок кончиками пальцев.
   - У вас есть план библиотеки?
   - Загляните в мой письменный стол. План в этом ящике, перед вами.
   Лоренцо Вителли внимательно смотрел на Ришара Валанса. Епископ не позволил бы себе расспрашивать этого человека, но он явственно видел на его лице печать страдания, пережитого совсем недавно. Еще вчера этого не было. Казалось, Валанс все такой же: бесстрастный, непроницаемый, внушительный. Немигающие глаза все так же излучают свет, вызывая некоторое смущение. Но Вителли не сомневался: он действительно видел на этом лице след мгновенно промелькнувшей догадки. Епископ умел распознавать эту ударную волну в миниатюре, это была его работа, но он не ожидал увидеть подобное у человека вроде Ришара Валанса, на вид такого мощного и неустрашимого, будто созданного для того, чтобы выдерживать удары.
   - В помещении нет двери, кроме той, которую охраняют Мария и три референта?
   - Верно.
   - Но Мария не всегда сидит там?
   - Иногда ее заменяет Мартерелли. Этот человек не от мира сего, он с трудом понимает, что такое деньги. В голове у него только одно - история папства, страсть его жизни. Подозревать его было бы нелепо. Референтов Прицци, Карлиотти и Кордини также можно сбросить со счетов. Я не представляю, что они могли бы выгадать от такой аферы. Они толком не знают, как потратить то, что они зарабатывают. А Мария, как я вам уже сказал, сидит здесь тридцать лет, она прикипела к этому месту, вросла в стены Ватиканки.
   - Туалеты большого читального зала сообщаются с архивным фондом?
   - Нет, не сообщаются. Там нет двери.
   - Но есть небольшое окно?
   Епископ задумался.
   - Да, есть. Оно маленькое, но влезть через него, пожалуй, можно. Но оно находится на высоте четырех метров над землей. Если не взять с собой лестницу, то я не представляю, как…
   - А почему не веревку?
   - Да хоть бы и веревку, это ничего не меняет. Туалеты открыты для всех. Каждую минуту может кто-то войти. Нет, через туалеты нельзя. Разве что забраться туда и ждать, пока тебя запрут на ночь…
   - Это возможно?
   - Нет. Разумеется, нет.
   - И все-таки есть один шанс из тысячи, что это получится. Причем получиться это может у каждого, кто занимается в большом читальном зале, а значит, у нас несколько сотен подозреваемых, и наибольшее подозрение вызывают, конечно же, завсегдатаи отдела архивов.
   - Непонятно, что это нам дает.
   - Сколько читателей регулярно занимаются в архивах?
   - Человек пятьдесят. Если хотите, я составлю полный список, попробую понаблюдать за ними с близкого расстояния, завязать разговор на эту тему с читателями, которых я близко знаю. Правда, у меня мало свободного времени.
   - Необязательно торопиться, можно и выждать. Я хотел бы встретиться с Марией Верди.
   - Я провожу вас к ней.
 
   Ришар Валанс ненавидел библиотеки, потому что там ничего нельзя делать: нельзя шаркать подошвами по полу, нельзя громко разговаривать, нельзя курить, ерзать на стуле, вздыхать, в общем, производить шум, который производит всякий живой человек. Иные утверждали, что такие ограничения физической активности стимулируют работу мысли. А вот у него работа мысли в этих условиях мгновенно замирала.
   Стоя на пороге, он смотрел на Марию Верди, которая совершенно беззвучно перебирала карточки, которая тридцать лет жила среди этого осторожного шепота, жила этой заторможенной жизнью. Он знаком дал ей понять, что хочет поговорить с ней, и она повела его в архивный фонд, открыв дверь, находившуюся за ее конторкой.
   - Архивный фонд, - произнесла она с хозяйской гордостью.
   - Что вы думаете об этих кражах, мадам Верди?
   - Монсиньор Вителли говорил мне об этом. Как ни ужасно, мне нечего сказать по этому поводу, я ничем не могу ему помочь. Вы понимаете, что я хорошо знаю всех постоянных посетителей архивов. И я не вижу среди них никого, кто мог бы совершить подобное. Однажды, очень давно, у нас был читатель, который в большом зале вырезал бритвой гравюры. На первый взгляд он не был похож на вора, хотя, надо признать, вид у него был странноватый. Но люди выглядят по-разному, разве важно, какой у кого вид?
   - Вероятно, вора следует искать среди знакомых Анри Валюбера. Начнем с Пьетро Бальди.
   - Он бывает здесь часто. Но его невозможно заподозрить. Чтобы совершить такое, требуется большая смелость, а у него, как мне кажется, совсем другой темперамент.
   - А Клавдий Валюбер и два его друга?
   - Вы их видели?
   - Нет еще.
   - Полиция их подозревает? В таком случае она зря теряет время. Они не настолько поглощены мыслями об архивах, чтобы додуматься до кражи. Очень славные мальчики, правда, Нерон часто ведет себя несдержанно и шумно.
   - То есть?
   - Неуважительно. Он ведет себя неуважительно. Когда он возвращает мне манускрипт, то поднимает его на полметра над столом и резко отпускает - думаю, нарочно, чтобы позлить меня. Он знает, что я не выношу этого. Но он так делает постоянно и еще громко произносит: «Вот папирус, дорогая Мария!», или «Возвращаю тебе эту ветошь, Мария Святая Совесть Священных Архивов!», или просто «Святая Совесть» - когда как, у него есть масса вариантов, и он все время выдумывает новые. Я знаю, что между собой они меня так и называют: «Святая Совесть Архивов». Если он будет продолжать эти свои шутки, мне придется закрыть ему доступ в архивы. Я его уже предупредила, но он не унимается, такое впечатление, что ему все равно. А если я это сделаю, двое остальных будут в ярости.
   Она коротко рассмеялась.
   - Только никому не рассказывайте об этих ребяческих выходках. Сама не знаю, зачем я вам об этом рассказываю. В общем, вот такие они, эти молодые люди.
   - Вы должны быть бдительнее, мадам Верди. Ни на что не отвлекаться, чтобы не облегчать вору его задачу. Бывает так, что вход в архивный фонд остается без присмотра?
   - Месье, там, где хранят архивы, «отвлекаться» запрещено. За тридцать лет от меня не ускользнуло ничего из происходящего в этом зале. Отсюда, из-за конторки, я вижу всех читателей, даже когда работаю. Если происходит что-то подозрительное, я моментально это замечаю. Есть, например, такие документы, которые можно перелистывать только с помощью пинцета, чтобы не оставлять пятен от пальцев. Так вот, если кто-то коснется их ногтем, это не останется незамеченным.
   Валанс покачал головой. Мария была как дрессированное животное. В течение тридцати лет все ее пять чувств сосредоточивались на одном виде деятельности - охране библиотеки. Наверно, на улице она так же беспомощна, как вылезший из-под земли крот, но здесь и вправду трудно было себе представить, чтобы кто-то мог обмануть ее неусыпную бдительность.
   - Я вам верю, - сказал Валанс. - И все же, если случится что-то необычное…
   - Но здесь не случается ничего необычного.
   Валанс улыбнулся и вышел. Мария не могла допустить мысли, что в Ватиканке кто-то ворует. Вполне естественно. Это как если бы кто-то попытался обесчестить ее самое. А поскольку никто вроде бы не собирался обесчестить Марию, значит, никто не воровал в Ватиканке. Логично.
   На улице становилось очень жарко. Валанс был в темном драповом костюме. Некоторые римляне сняли пиджак и шли, перекинув его через руку, однако Валанс предпочитал петлять, выискивая тень, но не снимать пиджак. Он даже не расстегнул его, об этом не могло быть и речи.
   А вот Руджери сидел у себя в кабинете без пиджака, с закатанными по локоть рукавами. Руки у итальянца были тощие и некрасивые, однако он не стеснялся их показывать. Валансу стесняться было нечего, у него руки были крепкие и мускулистые, но он не стал бы их показывать: у него возникло бы ощущение, что он проявляет слабость, предлагает собеседникам перейти на уровень животного взаимопонимания, а этого он боялся больше всего. Пока вы не показали, что у вас есть локти, никто не может быть уверен, что они и в самом деле у вас есть, а это лучший способ держать людей на расстоянии.
 
   Руджери как будто не сердился на него за вчерашний разговор в морге. Он поспешно предложил сесть.
   - Мы попали в цель, месье Валанс! - сказал он, потягиваясь. - Утром удалось найти нечто необыкновенное!
   - Что случилось?
   - Вчера вечером вы были правы. Мадам Валюбер меня в некоторой степени одурманила. Все-таки жаль, что вы не видели, как она вошла в морг. Я в жизни не видел, чтобы в такое место кто-нибудь вот так входил. Какое лицо, какая осанка, черт побери! Представьте себе, я с трудом подбирал слова, хотя вы, наверно, заметили, что я от природы не застенчивый. Я не посмел бы подойти к ней ближе чем на три метра, разве только чтобы накинуть ей на плечи манто. Или, разумеется, если она сама попросит меня подойти! И даже в этом случае, месье Валанс, даже в этом случае, уверен, я чувствовал бы смущение. Просто невероятно, правда?
   Руджери громко рассмеялся, глядя на Валанса, но у того на лице не дрогнул ни один мускул.
   - Ну и что? Она попросила? - спросил Валанс.
   - О чем?
   - Чтобы вы к ней подошли.
   - Да нет же!
   - Тогда зачем мы об этом говорим?
   - Ну, не знаю, говорим просто так.
   - А вам хотелось бы, чтобы она попросила?
   - Нет. Во время следствия так не полагается. Но я вот думаю: когда следствие будет окончено, не захочет ли она попросить меня об этом…
   - Нет.
   - Что «нет»?
   - Нет, она вас об этом не попросит.
   - Ах, вот как.
   Почему этот тип не желает быть как все? Руджери занервничал и, уклонившись от устремленного на него взгляда, позвонил, чтобы ему принесли завтрак. Потом вытащил из ящика стола фотографию. И с шумом задвинул ящик. Взгляду можно противопоставить шум, иногда это помогает.
   - Держите. Это фотография мадам Валюбер, сделанная во время опознания… Неплохой снимок получился, верно?
   Валанс ладонью оттолкнул фотографию. Он тоже занервничал. И встал, собираясь уйти.
   - Не хотите узнать, что мы обнаружили сегодня утром? - спросил Руджери.
   - Это что, очень важно? Или опять пойдет речь о ваших восторгах?
   - Это исключительно важно. Из любопытства я собрал сведения о круге друзей, к которым три императора ходят в гости. Среди них есть девушка, с ней они видятся постоянно, а зовут ее Габриэлла.
   - Ну и что?
   - А зовут ее Габриэлла Делорм. Она - внебрачная дочь Лауры Валюбер, в девичестве Лауры Делорм.
   Это не сразу бросалось в глаза, но Валанс был поражен. Руджери видел, как у него заходил кадык.
   - Что вы об этом скажете? - улыбнулся Руджери. - Хотите сигарету?
   - Да. Продолжайте.
   - Итак, Габриэлла не кто иная, как дочь Лауры Валюбер, она родилась от неизвестного отца за шесть лет до замужества матери. Я проверил все это по актам гражданского состояния. Лаура зарегистрировала дочь под своей фамилией и отдавала ее на воспитание сначала в семьи, потом в пансионы - надо сказать, весьма недешевые. Перед отъездом в Париж Лаура передала девочку под неофициальную опеку одному из своих друзей-священников, который вызвался ей помочь.
   - И который впоследствии, как я полагаю, стал монсиньором Лоренцо Вителли?
   - Точно. Мы с ним встречаемся в Ватикане в пять часов.
   Смущенный упрямым бесстрастием Валанса, Руджери большими шагами расхаживал по кабинету.
   - Короче говоря, - продолжал он, - Лаура Валюбер, будучи совсем юной, родила внебрачного ребенка. Шесть лет ей удавалось это скрывать, а когда она неожиданно вышла замуж за Андре Валюбера, то доверила дочь своему преданному другу. Ясное дело, Валюбер развелся бы с ней, если бы узнал про девочку, это вполне нормально.
   - Нормально? Почему?
   - Потому что девушку, которая в девятнадцать лет рожает от неизвестного отца, нельзя считать образцом высокой морали, вам так не кажется? В любом случае это не предвещает безоблачного будущего. Естественно, задаешь себе вопрос: стоит ли на ней жениться, особенно если у тебя такое положение в обществе, как у Валюбера?
   Валанс медленно постукивал пальцами по краю письменного стола.
   - С другой стороны, - продолжал Руджери, - это заставляет задуматься над тем, что монсиньор Лоренцо Вителли понимает под совестью христианина. Покровительствовать этой девушке и ее дочери, помогать ей долгие годы скрывать правду от мужа, называя себя ее другом, - все это несколько странно для священника, верно?
   - Лоренцо Вителли не производит впечатления обычного священника.
   - Этого я и боюсь.
   - А мне это нравится.
   - Неужели?
   Валанс не отвечал, и Руджери снова сел за стол, чтобы попытаться смотреть ему прямо в лицо.
   - Вы хотите сказать, что на месте епископа поступили бы так же?
   - Руджери, вы теперь будете проверять еще и мое моральное здоровье или все же будете расследовать дело?
   Нет, выдерживать этот чертов взгляд было решительно невозможно. Губы Валанса были плотно сжаты, лицо застыло. Когда он вдруг поднимал глаза и упирался в тебя своим незамутненным взором, не оставалось ничего другого, кроме как смыться. Ну его ко всем чертям, этого типа. Чтобы иметь возможность рассказывать дальше, Руджери отвел глаза и вновь принялся кружить по кабинету.
   - Теперь все данные следствия предстают в совершенно ином свете. История с украденным наброском Микеланджело, возможно, лишь предлог, за которым кроется гораздо более сложная, запутанная интрига. Вам с вашим министром будет очень трудно замять это дело, уж поверьте мне. Ибо если предположить, что Клавдию Валюберу был известен секрет мачехи, - а я думаю, что это так, - он мог расправиться с отцом, чтобы защитить Лауру, которую он обожает. Впрочем, его обожание нетрудно понять. Габриэлла тоже могла сделать это.
   - А мотив?
   - После смерти мужа Лаура Валюбер, до сих пор не имевшая собственных средств, наследует значительное состояние. От этого, несомненно, выиграет ее пасынок, а также ее дочь, которая сможет наконец выйти из тени, выбраться из своего потайного убежища в Трастевере, не боясь преследований со стороны отчима. Поймите же, ведь Анри Валюбер был несчастьем ее жизни. Предположим, Анри Валюбер недавно узнал о существовании Габриэллы, затем об этом его открытии стало известно остальным членам семьи, и они всполошились. Если, узнав тайну жены, он решил развестись, то у Лауры и Габриэллы не оставалось никаких надежд на обеспеченное будущее. Они бы мигом вернулись в беспросветную нищету римской окраины. Но нам еще предстоит доказать, что Анри Валюбер раскрыл эту тайну.
   - Я этим займусь, - сказал Валанс.
   Руджери даже не успел подать ему руку. Дверь кабинета с силой захлопнулась. Вздохнув, инспектор снял трубку и попросил соединить его с начальством.
   - С этим французом что-то не так, - произнес он.
 

XVI

 
   Валанс спешно вернулся к себе в отель и заказал обед в номер. Он так долго и сильно стискивал зубы, что заныли челюсти. Он попытался разжать их, расслабив подбородок, но они сами собой сжались опять. В противоположность общепринятому мнению, челюсти могут иногда жить самостоятельной жизнью, совершенно не считаясь с вами, и это их неподчинение, мягко говоря, не доставляет удовольствия. Каким образом Анри Валюбер мог внезапно узнать о существовании Габриэллы? Не так уж трудно было подыскать ответ на этот вопрос.
   Сев на край кровати, он стащил телефон на пол, подтянул его к ногам и без особого труда дозвонился до личного секретаря Анри Валюбера. Это была сообразительная девушка, она сразу поняла, что нужно Валансу. И пообещала позвонить, как только получит информацию. Он оттолкнул телефон ногой. Через час, самое большее два, он получит ответ. И если его предположение подтвердится, это будет неприятно для всех. Он запустил пальцы в волосы и обхватил голову ладонями. Браться за это задание было ошибкой, потому что сейчас ему уже не хотелось развалить дело, совсем наоборот. Его охватило желание все узнать, такое сильное, что он чуть не корчился от нетерпения. Не хотелось быстро и незаметно передать истину - он уже догадывался, какой она будет, - в руки Эдуара Валюбера. Наоборот, хотелось повсюду и во весь голос рассказывать о том, что он знает, хотелось ускорить ход расследования, чтобы весь позор выплыл наружу, и пусть будут вопли и стоны, пусть будут горючие слезы и вырванные кишки. Да, вот так. Что на него нашло? Он был зол на весь мир, и это его беспокоило. Обычно подобная жажда драматической развязки была ему чужда, а сейчас неуместное волнение, с которым он не мог совладать, выматывало его силы. А ведь он мог попытаться что-нибудь съесть и немного поспать перед встречей с Руджери в Ватикане. Руджери он бы с удовольствием разорвал на куски.