Василенко Иван. Золотые туфельки

   За смехом никто не услышал лошадиного топота и опомнились только тогда, когда у самых столов выросли два чубатых казака на взмыленных дончаках.
   - Атставить! - скомандовал один из них. Смех и аплодисменты смолкли.
   - Кто тут главный начальник? Клиснее недоуменно поднялся:
   - Я эст главний начальник. Что вам угодно? Казаки взяли под козырек:
   - Господин начальник, его высокопревосходительство главнокомандующий вооруженными силами Юга России генерал-лейтенант Деникин выехали из Оружейного завода и изволят сейчас прибыть сюда.
   Стало так тихо, что у самых дальних столов услышали, как грызут лошади удила.
   Затем все заговорили, а около Клиснее началась суета.
   - Надо блюдо, блюдо!.. - истерически выкрикивала длинноносая лаборантка завода, прицепившая на голову шляпу с яркими цветами. - Хозяин должен высокого гостя с блюдом встречать.
   Кто-то услужливо подвинул к Клиснее огромное блюдо с фаршированной рыбиной аршина в полтора, и хозяин уже было взялся за него двумя руками, как толстенькая жена главного бухгалтера в ужасе воскликнула;
   - Что вы делаете, мусье Клиснее! Вы не знаете русского обычая: надо каравай, а не сома! Каравай и серебряную солонку с солью!
   - Соли давай! - заорал повару бородатый заведующий хозяйством, вечно перехватывающий от излишнего усердия. - Давай соли, балда!
   Меж тем во двор въехало еще несколько всадников. Они расположились так, что наглухо отделили двор от столов с людьми. Рабочие, став на скамьи, с любопытством следили за всеми этими приготовлениями.
   С улицы донеслись автомобильные гудки, и во двор одна за другой въехали три открытые машины. Из них стали выходить военные с красными лампасами и генеральскими погонами, усатые, бритые, бородатые. Деникина сразу все узнали по портрету: плотный, в меру упитанный, с седой бородкой на полном лице, обтянутом сухой, как пергамент, кожей, он равнодушно, будто даже сонно, смотрел на неторопливо подходившего к нему ровным шагом Клиснее с блюдом в руках. Видимо, главнокомандующему блюда эти давно уже надоели, он знал, что не торжественные речи официальных лиц решат вопрос об исходе борьбы, и если все-таки выслушивал обращенные к нему приветствия и принимал хлеб-соль, то потому, что этого избежать было невозможно.
   Из последней машины вышли тоже военные, но в формах необычных: на одном, длинном и худом, был коричневый френч, лакированные краги темно-вишневого цвета и фуражка с карикатурно огромным верхом. Другой, маленький и толстенький, был в берете. Над головой третьего дрожал на пружинке большой розовый помпон, а на четвертом развевалась коротенькая юбка.
   Все это были представители военных миссий разных стран, следовавших всюду за Деникиным и его штабом.
   Боясь сбиться в русской речи, Клиснее произнес свое короткое приветствие по-французски. Говорил он почтительно, но без тени подобострастия, и, когда Деникин выразил желание осмотреть завод, пошел не позади главнокомандующего, а рядом, как хозяин или по крайней мере компаньон. С тем же почтительным и в то же время независимым видом он и объяснения давал в цехах.
   - Вот вы либеральничаете с рабочими, всякие празднества им устраиваете, а интендантство мне докладывает, что на фронт все чаще поступает недоброкачественная обувь, - с оттенком неудовольствия сказал Деникин. - Ваши сапоги плохо стреляют, господин председатель.
   Клиснее ответил в тоне милой шутки:
   - Насколько мне известно, господин генерал, на фронте и снаряды далеко не все разрываются, хотя уважаемый директор Оружейного завода господин Попов устраивает своим рабочим празднества совсем в ином духе: он их сдает военному коменданту, а комендант сечет шомполами. Я держусь того мнения, что мой метод обращения с рабочими является более рентабельным.
   И то, что бельгиец отвечал по-французски хотя главнокомандующий говорил с ним по-русски, и то, что он позволяет себе возражать, не понравилось Деникину. До каких пор эти иностранцы будут смотреть на него, как на свое доверенное лицо! Он хотел ответить резко, даже прикрикнуть, но сдержался и только сказал:
   - Вот я секвеструю1 ваш завод, тогда на практике проверим, чей метод лучше. Бельгиец невозмутимо ответил:
   - Не думаю, господин генерал, чтоб мое правительство отнеслось к этому благосклонно. К тому же, генерал, я не вмешиваюсь, когда ваша контрразведка выхватывает у меня подозрительных ей людей.
   Этой фразой как бы опять была найдена основа для примирения, и два человека, из которых каждый претендовал на роль фактического хозяина, перешли в следующий цех.
   Как ни прочно отделили конники рабочих от Деникина и его штаба, как ни чуждо для русского уха звучали в цехе завода французские слова Клиснее, но не прошло и четверти часа со времени отбытия высокопоставленных гостей, а за столом уже все знали о короткой дискуссии, возникшей между представителем иностранного капитала и главой русской белогвардейщины.
   ... Когда Кубышка выходил в толпе рабочих со двора завода, его дружески похлопывали по плечу, угощали папиросами, совали в карман бумажные деньги. Один подвыпивший парень, которого даже праздничный костюм не освободил от запаха сырой кожи, крепко обнял артиста за шею и громко сказал:
   - Правильный старик! Хрен редьки не слаще! Всех бы их... под Петрушкину палку!
   А Лясе уступали дорогу и смотрели ей вслед ласково, благодарно и немного удивленно: трудно было понять, что заставляет эту девушку, хрупкую и такую красивую, ходить с тяжелой гармошкой в самую гущу простого народа.
   ЗАПИСКА
   Утром, когда Кубышка опорожнил карманы пиджака, он в ворохе денег заметил белую бумажку. Развернув вчетверо сложенный листок, видимо вырванный из записной книжки, он прочитал:
   "Вам и вашей дочери грозит опасность Будьте осторожны. Лучше всего бегите из города. Записку порвите".
   У старика сжалось сердце. Кто мог это написать? Во всяком случае, не Герасим: на кожевенном заводе Герасима не было. Да и незачем ему в толпе всовывать в карман записку, если он может все необходимое передать через одноногого.
   Кубышка опять прочитал записку. Безусловно, писал хорошо грамотный человек: ни одной ошибки, почерк устоявшийся. Кто может знать об опасности и что это за опасность, от которой надо бежать?
   Кубышка крепко задумался. Да, конечно, вчерашнее представление было очень рискованным: сказка не только намекала на то, что делается на заводе, но и заключала в себе "рецепт" порчи кожи. Только дурак не догадался бы, кто такие белые и серые мыши и кого под одобрительный хохот рабочих бил палкой Петрушка. Но тогда почему не арестовали дерзких кукольников там же, на заводе? Не хотели делать этого на виду у всех рабочих? Если так, то арестуют этой ночью.
   - Папка, о чем ты думаешь? - сдвинув брови, спросила Ляся.
   - Вот... - смутился Кубышка. - Вот все думаю, какую бы разыграть новую сказку. Знаешь, такую, чтобы...
   - Неправда, - глядя в упор, прервала Ляся. - Я отлично вижу по твоему лицу: что-то случилось. Говори. Кубышка помялся и протянул записку.
   - Да, - сказала Ляся, прочитав три лаконические строчки, - это не может быть шуткой. На нас надвигается беда. Но уходить не стоит, пока Василек не вернется от калеки "Там" всё должны знать.
   - Ляся, пойми, я старый... - с покрасневшими глазами начал было Кубышка, но девушка опять прервала его:
   - Знаю: "Я старый, мне умирать не страшно, а у тебя вся жизнь впереди". Зачем ты это, папка, говоришь? Будем жить вместе, а придется - и умрем вместе.
   Василек вбежал запыхавшийся, но радостный, с влажным сиянием в своих чуть раскосых глазах.
   - Вот! - Он вытащил из-за пазухи тетрадь. - Одноногий сказал: "Ты малый что надо. Дай срок - я тебе пару сизоплечих подарю". И еще сказал: "В случае чего, листок проглоти, а обложку выбрось".
   В листке сообщалось, что представление получилось на славу, но можно было бы дать немного запутаннее, а то очень уж рискованно. И опять рекомендовалось налегать на поговорки.
   - Значит, "там" не знают, - опечаленно сказала Ляся. - Что же нам делать?
   - Вот теперь и я скажу: давай пробираться в Москву, - решительно заявил Кубышка. - Бросим тут и кукол и ширму - налегке двинемся.
   - В Москву?.. - В памяти вспыхнул всеми своими огнями огромный, весь в золоте и красном бархате, зал. Даже в груди защекотало - так захотелось всё бросить и сейчас же, сию минуту пуститься в путь. - Вот какой ты у меня, папка, умный! Конечно, в Москву! Сегодня же, папка, да? Сейчас же, да?
   - Да, чем скорей, тем лучше. Собирайся, доченька. Возьмем самое необходимое... Ох, к зиме дело идет, а у тебя даже пальтишка нет!.. Ну, денег у нас теперь достаточно, купим по дороге. Только бы из города выбраться...
   Лицо девушки вдруг затуманилось.
   - Подожди, папка, - сказала она, сдвигая, как всегда, когда ей приходила в голову новая мысль, свои милые бровки, - только как же оно получается? Мы, значит, убегаем и от "тех" и от "этих"?
   - От "этих"? Что ты, доченька, не-ет!.. Да если б "эти" знали, они бы сами нам приказали бежать. Мы пошлем им записку с Васильком... Василек, снесешь, а?
   - Снесу-у-у!.. - вдруг заревел мальчик; из глаз его светлыми горошинками покатились слезы.
   - Василек, милый мой Василек! - бросилась обнимать его Ляся. - Не плачь! Ты же такой сильный, ты же такой храбрый! Ты ж, малый, что надо!.. Разве мужчины плачут?
   - Да-а, вас там поубива-ают!..
   - Я сам всех поубиваю! - подмигнул Васильку Кубышка. - У меня за пазухой бомба.
   Но мальчик во всемогущество деда уже не верил: раз бежит, какая уж там бомба!
   Записка была написана, самое необходимое в рюкзаки уложено, и, когда, прежде чем двинуться в путь, по старому обычаю присели. Ляся, о чем-то все время размышлявшая, сказала:
   - Знаешь, папка, мы, кажется, глупость делаем. Если нас в обычных местах сегодня не увидят, то сразу догадаются и бросятся догонять. Давай сначала покажемся с куклами на базаре.
   Кубышка, который и сам об этом с тревогой думал, тотчас ответил:
   - Доченька, на свете была еще только одна женщина, равная тебе по уму, твоя мать! Бери скорей гармошку!..
   Ляся не все договаривала. Она думала: если тот, кто написал записку, действительно что-то знает и хочет им добра, он попытается проверить, остались они или уехали. Он будет искать их по городу, и, может быть, ей удастся узнать, кто он и что им угрожает.
   Пока шли к рынку, она еще и еще раз говорила:
   - Только смотри, Василек, внимательней, у тебя такие зоркие глаза! Как узнаешь кого-нибудь, кто вчера на заводе был, толкни меня.
   И Ляся почувствовала толчок, едва они начали на рынке представление.
   - Вон, - показал Василек глазами, - рыжий. Он и вчера все время на нас смотрел.
   - Да, я тоже заметила, - тихо сказала Ляся. - Василек, подойди к нему и шепни, чтоб он в три часа пришел в "Дубки".
   Мальчик отошел, пошнырял в толпе и с безразличным видом остановился около худощавого юноши в потертой студенческой тужурке.
   - Ну что? - спросила Ляся, когда Василек вернулся к ней.
   - Сказал: "Приду".
   - Ах, Василек, - шепнула Ляся, обдавая мальчика ласковым сиянием глаз, ты ж действительно парень что надо. Я только одного такого знала - Артемку...
   Артемка! Сколько раз слышал Василек от Ляси это имя! Оказывается, здесь, в этом самом городе, жил удивительный мальчишка. Он лучше всех сапожников умел пристрочить к сапогу латку, глубже всех нырял в море, а уж бычков ловил таких, каких теперь никто не ловит, - сладких, как мед! Главное ж, он был великим артистом. Он мог изобразить и базарную торговку рыбой Дондышку, и сына американского миллионера Джона. Сам черный великан Чемберс Пепс, знаменитый чемпион мира по борьбе, дружил с ним. И вот этот мальчишка сгинул. Сгинул, так и не сшив Лясе обещанных туфель, в каких и царевы дочки не ходят. Чего б только ни сделал Василек, чтоб хоть краешком глаза посмотреть на этого Артемку!
   После двух представлений Кубышка направился с ширмой и сундучком в чайную "горло попарить", Ляся пошла к крестьянским возам, а Василек с другими ребятами полез по узенькой лестничке наверх, на дощатый пол, крутить карусель: самый опытный шпион не сразу бы сообразил, за кем увязаться.
   Час спустя Ляся и Василек уже были за городом, в дубовой роще. В степной полосе южной России это было редкое место, где росли дубы столетнего возраста. Здесь, в стороне от городской пыли и копоти заводов, промышленники строили свои дачи, сюда, под густую листву деревьев-великанов, приходили справлять маевки рабочие. Но теперь, в осеннюю пору, в роще было безлюдно и так тихо, что слух улавливал даже слабый шорох, с каким ложились на землю пожелтевшие листья
   Девушка шла, опустив глаза к носочкам туфель, будто они только и интересовали ее. Зато Василек оглядывал каждый куст.
   В стороне из-за могучего, в три обхвата, ствола высунулась студенческая, с голубым околышем, фуражка.
   - Пришел! - шепнул Василек.
   Ляся украдкой глянула по сторонам и направилась к каменной беседке, еще не совсем сбросившей с себя багряную листву дикого винограда. В беседке пусто; каменные диваны запушились уже тонким слоем мха; на цементном полу беспокойно движутся тени шелестящей листвы.
   Василек остался снаружи, притаился меж кустов акации. В случае чего он каркнет вороной - недаром его обучал птичьему языку Кубышка, который умел перекликаться со всеми пернатыми. Но это не всё: за пазухой у Василька кухонный остро наточенный нож - и горе тому, кто хоть пальцем тронет Лясю! Пусть нет с ней Артемки, зато на страже стоит недремлющий Василек.
   Пока Ляся в ожидании стояла посредине беседки, сердце ее билось часто и беспокойно. Но вот студент переступил порог, снял полинявшую на солнце фуражку, негромко сказал: "Здравствуйте!" - и девушка сразу успокоилась: таким он показался ей простым и домашним.
   - Здравствуйте, - ответила она. Потом протянула руку и сердечно сказала: Спасибо. Вы, наверно, очень хороший человек.
   От этих слов студент так смутился, что его светлые глаза даже блеснули влагой.
   - Что вы! Не-ет! Таких злодеев земля еще не рождала... - Он оглянулся и, понизив голос, спросил: - Как вы узнали, что записку написал я?
   - Вы так пристально смотрели, будто хотели что-то сказать... И лицо у вас совсем... не злодейское. Так что же нам грозит? Какая опасность?
   Студент помялся, но потом махнул рукой и сказал:
   - Знаете что? Я вам все расскажу. Я уверен, что вы не предадите.
   - Как странно, - озадаченно подняла на него глаза девушка, - вы уже второй, кто так говорит, совершенно не зная нас.
   - Второй? А первый кто? - настороженно спросил студент.
   - Этого я сказать не вправе, - ответила Ляся.
   - Ах, извините, я не подумал! Но это только подтверждает, что вам должно всё доверять... Так вот, стою я как-то в толпе, смотрю вашего презанимательного "Петрушку", вдруг кто-то берет меня за локоть: "Алеша, ты?" Поворачиваюсь - Петька. Был у меня такой товарищ... То есть не товарищ, а так, в одном классе учились. Противный парень! Ябеда, трус, наглец... Его никто в гимназии не любил. Он даже гимназию не кончил, а из седьмого класса в юнкерское училище подался.
   - Он толстый? - прервала рассказ Ляся.
   - Толстый. А вы откуда знаете?
   - Это он был с вами на кожзаводе?
   - Он. Так вы его знаете?
   - Нет, но я догадливая. В цирке я одно время даже выступала в сеансе отгадывания мыслей. Хотите, я расскажу, что было дальше?
   - Интересно. Ну-ка, попробуйте.
   - Он, наверно, подпоручик или даже поручик.
   - Поручик.
   - Во время войны служил в тылу.
   - Да, в Самаре. Фронта он и не нюхал.
   - Когда Юг захватили белые, поступил в контрразведку.
   - Немыслимо! - поднял студент свои рыжие брови. - Послушайте, вы ясновидящая?
   - Но это ж так понятно! Куда еще может поступить ябеда, трус и наглец? К тому же, наверно, и сын богача?
   - Да, отец его рыбопромышленник.
   - Вот видите! А дальше так: он заметил, что наше представление не совсем обыкновенное, что Петрушка белых высмеивает, и стал следить за нами. Он переоделся в штатское и пришел на завод. Там он посмотрел нашу сказку и решил, что нас надо немедленно убрать.
   - Вот в этом я не совсем уверен. То есть не уверен, что немедленно. Видите, когда шла ваша сказка, он все время делал карандашом на манжете какие-то пометки. И вдруг радостно засмеялся. Слышите, радостно? Я спросил: "Чего ты?" А он мне: "Даю голову на отсечение, что кукольники подкуплены большевиками!" И опять засмеялся.
   Ляся задумалась. Студент не спускал глаз с ее лица: брови ее то сходились, то опять расходились.
   - Да, - сказала она наконец, - нас могут арестовать и сегодняшней ночью, но могут еще и долго не трогать. Правильно?
   - Правильно, - кивнул студент. - Они будут следить за вами, чтобы обнаружить других. Но я боюсь за вас, Ляся, еще и по другой причине...
   - Откуда вы знаете мое имя? - вскинула девушка голову.
   И лицо студента залила краска.
   - Я... мне... - замялся он. - Ну, считайте, что мне очень нравится ваше искусство... Я ведь сам играл на сцене. Поэтому я так часто ротозейничал в толпе. И, конечно, не раз слышал, как вас старик называл по имени... Вот... Он вытер лоб платком. - Фу, даже взмок весь!
   - Так по какой же другой причине? - спросила Ляся помолчав.
   - Видите, я должен буквально повторить то, что он сказал вчера, хоть это и резанет ваш слух.
   Он спросил:
   "Как тебе нравится эта девочка?" Я ответил, что вы напоминаете мне Психею Кановы. "Ах, вот как! - засмеялся он. - То-то я вижу, что ты ходишь за ними, как привязанный. Но будь уверен, что первым буду я".
   - Мерзавец! - вырвалось у девушки.
   - Вот тогда-то я и написал вам записку. Ляся опять задумалась.
   - Как же нам быть? Если мы опять... - Она не договорила: издали донеслось карканье вороны. Ляся вскочила со скамьи: - Уходите! Не надо, чтобы вас со мной видели.
   - Ляся... - у студента дрогнули губы, - повидайтесь со мной еще раз, если задержитесь в городе!
   - Хорошо, - просто ответила девушка. - Мы увидимся здесь завтра в это же время.
   В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ
   Ночь кукольники провели тревожно: шаги на улице, топот лошадей, чей-то далекий свист, шорох во дворе - все заставляло их поднимать голову и прислушиваться. Только за полночь, когда наступила длительная тишина, им удалось забыться.
   Лясе снилось: яркий солнечный день, по обе стороны немощеной улицы шумят тополя. Ляся, почему-то босая, идет, погружая ноги в бархатную теплую пыль. Ах, как светло, какой золотистый воздух кругом, какое чистое небо! Но почему же так тоскливо у нее на душе? Будто плачет в груди скрипка, тоненько и однотонно. Зачем она плачет, зачем, когда вокруг так светло и зелено?
   Вдруг кто-то сзади хватает Лясю за руку. Она оглядывается - Василек. Он приподнимается на носки, чтоб достать губами до Лясиного уха, и что-то шепчет. Но Ляся не может понять ни одного слова, и от этого ей делается еще тоскливей, еще безысходней. "Боже мой, я ничего не понимаю! Василек, скажи ясно!" И вдруг Василек шепчет так отчетливо, что Ляся слышит каждое слово в отдельности; "Я нашел Артемкину будку. Иди за мной, только закрой лицо шарфом". - "Нашел?! вскрикивает Ляся. - Нашел?! Василек, милый, веди, скорей веди меня!"
   И вот они уже где-то за городом, на железнодорожных путях. Кругом бурьян, заржавленные вагонные колеса, какие-то грязные тряпки, кучи бурого угля... "Вот она, вот!" - показывает рукой Василек, и Ляся действительно видит сапожную будку, ту самую, в которой жил когда-то Артемка, залатанную, покосившуюся, со ржавой жестяной трубой. Кто же ее перенес сюда, в этот пыльный бурьян, какой злой волшебник?.. Да, да, это сделал колдун, он усыпил Артемку и в будке принес его сюда.
   Ляся хватается за дверную ручку, но дверь не открывается. Василек стучит тихонько в окошко, но в будке тихо, как в гробу. "Артемка, Артемка, - жарко шепчет Ляся в щелочку, - проснись! Это я, Ляся!.. Проснись, Артемка, проснись!.."
   - Ляся, проснись, проснись, Ляся! - слышит она шепот и открывает глаза. Кто-то стучит, Ляся. Стучит кто-то, - шепчет в темноте над нею Кубышка. Ляся приподнимает голову и прислушивается. Тишина такая, что в ушах звенит. Слышно только, как прерывисто дышит старик. И вдруг: тук-тук-тук... Стучат в дверь со двора, стучат тихо, осторожно... Да, пришли, пришли все-таки ..
   Ляся ощупью находит платье, надевает и, босая, неслышно подходит к двери.
   - Кто здесь? - спрашивает она ломким голосом.
   - Это я, не бойтесь... Откройте, только не зажигайте света, - тихо говорит за дверью знакомый голос.
   - Герасим! - со вздохом облегчения шепнула Ляся Кубышке и быстро сдернула с двери крючок. Кубышка потянул гостя за рукав:
   - Признаться, струхнули... Идите за мной, тут топчан. Как же вы сами не побоялись?
   - Не так страшно: тут везде рабочие живут - в случае чего, в любой хате спрячут... Так что же у вас случилось? Получил вашу записку, а понять не. могу. Очень уж уж крепко вы ее зашифровали... - Зашифруешь тут! - вздохнул Кубышка и принялся в темноте рассказывать, какая надвинулась беда на его и Лясину головы.
   - Да, дело серьезное... - озабоченно протянул Герасим, когда Ляся в свою очередь рассказала о разговоре со студентом. - Знаю я этого Петра Крупникова на всякую подлость способен. Значит, так: мальчугана больше к "калеке" не посылайте, наладим другую связь. Это раз. Второе: из представлений все "такое" повыбрасывайте, оставьте только старого, прадедовского "Петрушку>. И, в-третьих, будьте готовы в любую минуту тронуться: вам тут климат больше не подходит. Скоро отсюда отправляется в Бердянск баркас, мы и вас туда посадим. Документы выправим такие, что ни один черт не придерется. Только о наружности своей побеспокойтесь: вы, папаша, за мастера поедете, а вы, Ляся, за браковщицу.
   - Бердянск еще в их руках? - осторожно осведомился Кубышка.
   - Покуда в их, но скоро и Бердянск освободят. Слыхали, как генерал Шкуро хвастался на банкете в городском театре, что через месяц в Москве будет? А его, да заодно и генерала Мамонтова, товарищ Буденный так чесанул под Касторной, что костей не собрать. Верьте слову, и месяца не пройдет, как они и тут смотают удочки.
   - Кому ж кукол оставить? Васильку, что ли? С самим Петром Ивановичем я не расстанусь: он мне как брат родной... В карман засуну! - с грустной усмешкой сказал Кубышка.
   - Оставьте Лунину, студенту этому рыженькому, - посоветовал Герасим. Хороший парень, только...
   - Что "только"? - спросила Ляся. Герасим усмехнулся:
   - Умная голова, да дураку досталась... Ну, да это дело поправимое... Так я пойду. - И, уже стоя на пороге, мягко сказал: - А на меня не обижайтесь, что втянул вас в нашу работу.
   Когда ночной гость ушел, Кубышка и Ляся попытались уснуть, но сон не приходил.
   - Папка, я Артемку сегодня во сне видела, - уныло сказала Ляся. - Как он мне нехорошо снится! Каждый раз после этого у меня камень на душе.
   - Дался тебе этот Артемка! - проворчал старик. - Слышишь, дождь накрапывает? А под дождь всегда что-нибудь такое снится.
   - Не потому... Он мне всю жизнь будет сниться... - Девушка порывисто приподнялась в постели и со слезами в голосе сказала: - Зачем мы тогда не взяли его с собой?!
   На улице действительно шел мелкий осенний дождь. Тем не менее Кубышка и Ляся опять отправились побродить с куклами по городу. На улицах военных будто стало еще больше. На каждом перекрестке - проверка документов. Крикливые плакаты "На Москву!", содранные ночью с тумб чьими-то бесстрашными руками, валялись мокрыми клочьями по всем тротуарам, а новые что-то не появлялись... Лязгая цепями, сотрясая землю, проехал огромный танк, на котором стояло несколько офицеров с английским, в крагах, инструктором в центре.
   - По лицам видно, что дела на фронте плёвые, - злорадно шепнул Кубышка.
   Дав одно представление, кукольники вернулись домой. А в назначенный час Ляся с верным Васильком опять шла по мокрым аллеям рощи.
   Студент уже ждал в беседке. Когда Ляся вошла, он с болезненной гримасой сказал:
   - Я здесь с утра... Который час, не знаю. Решил, что вы уже не придете...
   - Почему? Думали, что нас забрали? - с улыбкой спросила девушка.
   - Могло и это случиться... А могли и просто так не прийти... Мокро... "Унылая пора, очей очарованье!.." Но какое же очарованье, когда... Ну да ладно! - прервал он себя. - Спасибо, что пришли. А то сижу - только шорох дождя в листве. Теперь и это приятно. "Приятна мне твоя прощальная краса..."
   - Прочтите всё, - попросила Ляся и, когда студент взглянул на нее удивленно, объяснила: - Я тоже знаю эти стихи наизусть, но мне интересно, как читаете вы.
   - Хорошо, - сказал он послушно и прочитал все стихотворение до конца, где оно так неожиданно обрывается:
   Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,
   Но, чу! - матросы вдруг кидаются, ползут
   Вверх, вниз - и паруса надулись, ветра полны;
   Громада двинулась и рассекает волны.
   Плывет. Куда ж нам плыть?..
   Читал он хорошо: просто, без ненужного пафоса. Но последнюю строчку произнес с такой горестной ноткой, что Ляся взглянула на него с немым вопросом.
   - Да, да, - смутился он слегка, - я тут, кажется, перехватил... Как всегда, вложил в чужие слова свой смысл. Но ведь никто не знает, о чем спрашивал этими словами Пушкин. Может, и он о том же? Конечно, применительно к своему времени.
   - А вы о чем? - спросила Ляся, чувствуя за словами студента какую-то драму.
   - О чем?.. - студент задумался. - Если вы не поскучаете, я расскажу... тем более, что мне здесь не с кем поделиться, нет друзей. Я много читал, еще до революции, и Маркса, и Каутского, а главное - Плеханова. Какой это мыслитель! Маркс и он открыли мне целый мир. А когда началась революция и Плеханов в своей газете "Единство" стал писать против взятия власти пролетариатом, я растерялся. Сердцем я был с теми, кто штурмовал Зимний дворец, а умом - с меньшевиками. Тут в город пожаловал сам Деникин. И встречает его не кто-нибудь другой, а сам городской голова, меньшевистский лидер Николаев. Встречает с хлебом-солью и с такой вот речью (я ее запомнил назубок): "Ваше высокопревосходительство, мне выпала большая честь приветствовать вас от имени городского самоуправления. Городское самоуправление всегда стояло на страже закона и порядка и верит, ваше высокопревосходительство, в вашу высокую и благородную миссию". А в это время Добровольческая армия уже заливала землю народной кровью, порола крестьян, вешала рабочих