Страница:
Василенко Иван
Золотые туфельки
Иван Василенко
Золотые туфельки
В КУБАНСКОЙ СТОЛИЦЕ
Никогда еще цирковая арена в Екатеринодаре не видела в ложах и партере столько зрителей в военной форме, как в эти дни. Куда ни глянешь, всюду золото и серебро офицерских погон, высокие, серого каракуля генеральские папахи, круглые, с голубым атласным верхом и поперечным серебряным крестом на нем шапки-кубанки, щегольские башлыки, отороченные золотой парчой, нарядные адъютантские аксельбанты, красные темляки на эфесах сабель. Можно было бы подумать, что люди эти собрались на какое-то военное совещание, если б с офицерами не сидели дамы в мехах и шляпах с вуалетками Откуда они, эти офицеры всех возрастов и чинов? Почему здесь, в кубанской столице, где раньше военные были одеты главным образом в черкески и кубанки, теперь скопились люди в формах всех российских полков? И они все прибывают и прибывают, и скоро от них негде будет жителям повернуться
Девушка лет шестнадцати, с большими синими глазами, с тонким носом и черными кудрями, стояла у портье ры, отделявшей внутренние помещения цирка от зрителей, и ждала условного знака, чтобы выбежать на залитую ярким светом арену.
Пока рабочие, одетые в пеструю униформу, натягивали на высокие подставки стальной трос, клоун Кубышка путался у них под ногами и смешил публику ужимками и острыми шуточками. Каждый раз, когда раздавались аплодисменты, он кокетливо опускал глаза и жеманно говорил: "Я не красивый, но очень симпатичный", чем вызывал еще более громкий смех.
Но вот униформисты парадно выстроились у портьеры. Ушел с арены и клоун. Пробегая мимо девушки, он бросил свое обычное: "Счастливого, доченька!" Так же обычно ответила ему девушка: "Спасибо, папка!" Оркестр заиграл "Осенний сон". От этих грустных звуков по телу девушки пробежала теплая волна, и юная артистка сразу же прониклась тем чувством внутреннего ритма, которое зорче глаза предостерегает от малейшего неверного движения.
- Мадемуазель, ваш выход! - сказал сзади с ласковой ноткой в голосе ведущий.
Портьера распахнулась. Девушка пробежала навстречу шумным рукоплесканиям к середине арены и там стала, нарядная, как пурпурная бабочка, переливчато сверкающая тысячами радужных блесток.
- Браво, Мари!.. Браво, Мари!.. - неслись со всех сторон приветствия.
По шелковой лесенке девушка поднялась на туго натянутый трос, проскользила до его середины и остановилась с грустно склоненной головой. Музыка умолкла, наступила небольшая пауза, и, пока она длилась, девушка все так же стояла неподвижно, в немой печали. Вдруг, в контраст с умолкнувшим минорным вальсом, зазвенели хрустальные звуки "Вальса цветов" из балета "Щелкунчик". Девушка подняла голову: с высоты, от самого купола, падала пунцовая роза. Девушка поймала ее и прижала к груди. А розы все падали и падали, и вот их уже целый ворох в руках у неё - красных, нежно-розовых, бледно-золотистых. Неожиданно, сделав поворот на одной ноге, она взвилась вверх, ударила в воздухе туфелькой о туфельку и заскользила, закружилась на проволоке, со щедростью весны разбрасывая розы по гудящим от восторга ложам и партеру.
Это был живой, радостный и грациозный номер, сочетавший в себе великолепное цирковое мастерство канатоходца с антраша-катр и пируэтами балета
Когда юная танцовщица спрыгнула на арену и под туш помчалась к портьере, ее сопровождали такие бурные аплодисменты, такие неистовые крики "браво" и "бис", что ей пришлось еще много раз выбегать, чтобы послать неистовствующей публике традиционный воздушный поцелуй двумя руками.
- Лясенька, Ляся, - бормотал обмякший от радости старый Кубышка, ведя по коридору девушку, как маленькую, за руку в ее артистическую уборную, - вот она, победа!.. Я знал!.. Я был уверен!.. Фокусы, жонглеры, акробаты - и это весь цирк? Нет, цирк - это и драма, и комедия, и балет, и симфония! Да, да, и симфония!.. О, я дождусь, я дождусь, когда в цирке поэты начнут выступать!.. Этот твой новый номер теперь будет гвоздем программы. Жалко, публика не та. Эта публика больше в ресторациях толк понимает. Но и до нее дошло. Дошло-о!.. Ишь, как орали, лошади!
- Папка, сейчас твой выход, не опоздай, - сказала девушка, все еще порывисто дыша после трудного номера.
- Знаю, знаю! Сейчас я тоже с новым номером выступлю. Пока, доченька!..
К девушке подходили артисты и цирковые рабочие, поздравляли с успехом и называли ее при этом не "Мари", как значилась она на афишах, а ласково и просто: "Ляся", как с детства звал ее отец.
Пока Ляся переодевалась, Кубышка ходил с барабаном по арене и распевал частушки. Он пел весь куплет, останавливаясь лишь перед последним словом. Его должна была спеть сама публика Если публика это слово угадывала верно, Кубышка победно ударял в барабан. Веселье усиливалось Особенно публика хохотала, когда попадала впросак. Повязавшись пестрой косынкой и выпучив бессмысленно глаза, Кубышка пел:
Матрос весь тянется из кожи,
Чтоб потрепать широкий клеш.
Сидит гранд-дама в правой ложе,
А на груди у дамы...
- ...вошь!.. - гаркнула галерка. Бум! - раздался вслед затем удар в барабан. Но тут же Кубышка спохватился и укоризненно сказал:
- Фи дон! Какой конфуз!.. Брошь!.. Салют беру обратно.
И с размаху ударил в барабан.
Частушки следовали одна за другой, и в их ловушки попадали то наехавшие в Екатеринодар добровольцы, то кубанцы, то партер с ложами, то галерка. Нарастало веселье, нарастала и настороженность: вот пожал плечом с переливчатым погоном тучный старик генерал; вот закусил свой ус полковник с багровым обветренным лицом; вот вскинул вверх брови щеголеватый адъютант с аксельбантами. Нет-нет, да вдруг в этих частушках и прозвучит нечто такое, что не совсем укладывается в понятие "святой миссии спасительницы гибнущей России - Добровольческой армии". Впрочем, может, это только кажется? Вот, например, как приятно для слуха звучит бойкая частушка:
Пароход плывет прямо к пристани.
Будут рыбу кормить...
- ...коммунистами!.. - веселым хором подсказали в ложах и партере.
Конечно же, это показалось. Нет, славный старик этот клоун Кубышка. Прямо хоть бери его на фронт против большевиков. Вот и еще он поет что-то забавное:
Пароход плывет, волны кольцами.
Будут рыбу кормить...
...добровольцами!.. - гаркнули кубанцы и растерянно умолкли, запоздало уразумев, что получился изрядный конфуз.
- Неужели? - "наивно" удивился клоун, вскидывая наклеенные мохнатые брови вверх, и запел следующую частушку.
Бум!.. Бум.. Бум!.. - отсалютовал он под конец и, бросив барабан, убежал с арены.
- Ну как, папка? - встретила его в артистической уборной Ляся, успевшая к этому времени переодеться в свое домашнее серенькое платье. - Удачно? Даже сюда хохот докатывался.
- Ага, и здесь было слышно? То-то вот! - с гордостью сказал Кубышка. - Три раза попадались в частушки-ловушки. Понимаешь, доченька, эти частушки я слышал, когда их пели...
Он не договорил: легкая дверь с треском рванулась, и через порог ступил рослый рыжеусый офицер. Из-за его плеча выглядывали еще двое, тоже в фуражках с офицерскими кокардами.
- Ты здесь? - сказал рыжеусый, глядя на Кубышку красными от злобы глазами.
Он вытянул из кармана шинели нагайку, взмахнул ею и ударил старика по лицу.
- Па-апа!.. - бросилась к отцу девушка.
- Это ваш отец? - удивился офицер. - Сожалею, мадемуазель Мари... То есть сожалею, что у вас такой отец... Слушай, ты, старая обезьяна, - он дотронулся ручкой нагайки до груди старика, на помертвевшем лице которого даже сквозь грим проступила багровая полоса, - благодари бога, что у тебя дочь такая прелесть. Только ради нее я оставляю тебе жизнь. Но чтоб с рассветом тебя в городе не было. Адье, мадемуазель!..
Прикоснувшись нагайкой к козырьку фуражки, будто отдавая честь, он повернулся и, сопя от бушевавшей в нем злобы, вышел.
СГИНУЛ
Лето 1919 года на юге России выдалось на редкость дождливое. Опасались, что хлеба полягут. И они действительно ложились после каждого дождя. Но пригревало солнце, и упрямые стебли вновь выпрямлялись.
По узкой дорожке, утопая в густой, высокой пшенице, шли Кубышка и Ляся с рюкзаками за плечами. В этих небольших холщовых мешках теперь заключалось все их имущество. С тех пор как им пришлось так внезапно покинуть Екатеринодар, они в поисках работы побывали не в одном городе. Но одни цирки были превращены в склады фуража, другие - в военные конюшни, а те немногие, в которых еще шли представления, опасались принять Кубышку: слух о его скандальной истории облетел всех цирковых антрепренеров. Так и пришлось прожить почти все, что несколько лет припасали странствующие артисты про черный день, да вдобавок еще и все свои цирковые костюмы. И то, что несли они теперь в рюкзаках, было последним средством зацепиться за жизнь.
Жара нарастала, по к полудню неожиданно повеяло прохладой, и вскоре перед глазами истомленных путников развернулась блекло-голубая пелена моря. Вдали, будто всплывший с морского дна, возвышался над зеркальной гладью мыс. На нем в прозрачной дымке золотились купола собора; сквозь зелень садов проступала белизна домов с колоннами, а на остром, как стрела, конце мыса вонзалась в выцветшее от зноя небо башня маяка.
Кубышка остановился, вытер рукавом порыжевшей рубашки пот со лба и, прищурившись, долго смотрел на город.
- Издали - как в сказке. Того и гляди, сам царь Гвидон выйдет нас встречать, чтоб отвести в мраморные палаты. А приблизимся - и навстречу выедет казак с нагайкой, - с кривой усмешкой сказал он.
- Найдутся и другие люди, не только с нагайками. Ты, папка, смотришь вдаль, а что там, вдали, не различаешь! - ласково пожурила девушка.
- А что же вдали, Лясенька?
- Вдали счастье.
- Это как же понимать? Подойдем мы к шлагбауму, а там уже ждет нас на белой лошади прекрасный принц в золоченом шлеме? Сойдет он с лошади и положит к твоим ногам... что положит, Лясенька? Чего бы ты хотела?
- Туфли, в каких и царевы дочки не ходят, - засмеялась девушка.
- Я думал, золотые ключи от города. Но и туфли не плохо. К тому же, доченька, твои сандалии совсем износились. - Лицо старика вдруг оживилось. Подожди, - сказал он, - да ведь это тот самый город, в котором у нас есть знакомое влиятельное лицо: помнишь мальчишку-сапожника? Как его, бишь, звали? Андрюшка, что ли?
- Артемка, - слабо улыбнулась Ляся.
- Да, да, Артемка!.. Вот явимся к нему в будку - он тут же тебе подметки новые прибьет, а мне семнадцать латок поставит. По старому знакомству, значит.
- Едва ли, - с сомнением покачала головой девушка. - Я ему пять писем послала: каждый год по письму. И ни на одно не ответил
- Загордился, стало быть, - сказал Кубышка. - Сколько ему теперь? Лет шестнадцать? Может, его там городским головой сделали или полицмейстером, вот он теперь и дерет нос
- Ты все шутишь, папка, а мальчишку жалко. Он один на свете... - Ляся помолчала и твердо сказала: - Пойдем, папка! Что ж мы стали? Пойдем за счастьем. Все равно впереди счастье, сколько б ни размахивали нагайками эти рыжеусые!
Солнце еще не село, когда путники вошли в город. Длинная тихая улица окраины. Одноэтажные белые домики с палисадничками, зеленые ставни, герань на подоконниках. На стук в окошко из калитки выходит хозяйка и на вопрос Кубышки, нельзя ли снять комнату, отвечает: "У нас казаки стоят. Самим тесно". Так обошли уже несколько кварталов. Неужели в степи ночевать?
Но вот из домика с двумя окошками выходят женщина и мальчишка с чуть раскосыми озорными глазами. Женщина не спешит отказывать, внимательно оглядывает путников и с сомнением говорит:
- Вот уж не знаю... Муж на работе, а без него... Да вы кто ж будете?
- Мы артисты, - объясняет Кубышка. - Мы по циркам играем.
- По циркам! - радостно восклицает мальчик. - Пусти, мамка! Пусти!.. И женщина пускает.
- У нас на постое был военный. Сегодня увели. Занимайте, пока другого не поставили. А то приведут - и опять мучайся с ним!
Во всем домике только две комнаты: "зал" и кухня. В летнюю пору хозяева муж, жена и мальчик - живут во дворе, в деревянном сарае, а комнаты сдают приезжим.
- Иначе не прожить, - объяснила хозяйка. - Время теперь тяжелое.
Путникам отвели залик Устав с дороги, они тотчас легли спать на деревянные скрипучие топчаны и только утром осмотрелись как следует. Низкий потолок с висящей под ним керосиновой лампой, фотографические карточки на стенах, икона с лампадой в углу, некрашеный. стол да два топчана - вот и все. Но Кубышка с Лясей и этому рады.
В дверную щелочку заглянул чей-то любопытный глаз.
- Заходи! - сказал" Кубышка. - Мы билета не потребуем.
Дверь немедленно открылась, и в комнату, выставив вперед плечо, вошел хозяйский мальчик.
- Ох, и долго ж вы спите! - сказал он. - Я уж заглядывал, заглядывал...
- А у тебя что, экстренное дело?
- Не... Когда б эксперное, я б разбудил... Вы, дяденька, кирпич глотать умеете?
- Пфе! Кирпич!.. Я огонь глотаю и стеклом закусываю.
У мальчика округлились глаза. Он бросился к двери,
- Куда ты? - остановил его Кубышка.
- Побегу, мамке расскажу...
- Подожди, успеешь Тебе сколько лет?
- Два месяца и девять лет.
- Здорово. Грамотный?
- А то нет?
- Как зовут?
- Когда кошку ч а хвост тяну, то Васькой, когда мамке пол мыть помогаю, то Васенькой, а когда так просто сижу, ничего не делаю, то Васей. А вы в чертовом колесе крутиться умеете?
- А как же! Я в чертовом колесе кручусь в обнимку с самим сатаной.
- Ну-у?.. А он вас не проглотит?
- Я сам могу его проглотить. Я уже двух ведьм проглотил.
Судорожно хватив ртом воздух, Вася исчез. Он пришел опять, когда квартиранты начали выкладывать на стол содержимое своих рюкзаков. И стоял как завороженный, не в силах оторвать глаз от этого богатства. Здесь были разноцветные лоскутки, золотая бумага, тюбики с красками, серебряные бубенчики, локоны волос разного цвета, куски картона и много-много других таких же интересных вещей. В комнате будто даже посветлело и запахло так, как пахнет в игрушечных магазинах.
- А что, Вася-Васька-Васенька, нет ли тут поблизости хорошей глины? спросил Кубышка.
- Глотать будете? - обрадовался мальчик. - Сейчас принесу!
И притащил полную кастрюльку желтой липкой глины с воткнутой в нее деревянной ложкой.
Но есть глину Кубышка не стал, а принялся лепить из нее чью-то голову. Вот на круглом глиняном куске величиной с кулак высунулся длинный кривой нос, вот появились уши, впадины глаз.
- Дедушка, да вы куклу делаете? - догадался Вася.
- Куклу. Будем делать вместе, идет? Я - главный мастер, Ляся - главная портниха, а ты - наш подмастерье.
- Идет, дедушка!.. Говорите, чего делать, я все сделаю
И маленькая комната в домике на городской окраине превратилась на несколько дней в игрушечную мастерскую.
Когда глиняная голова была готова и хорошо высушена, Кубышка принялся обклеивать ее бумагой. Сначала обклеил кусочками голубой бумаги, потом, поверх голубой, обклеил белой, потом опять голубой, потом опять белой - и так несколько раз.
Сопя от чрезмерного внимания, Вася не спускал с рук старика глаз.
Обклеенную голову Кубышка поставил на подоконник сушиться, а сам развел в блюдечке с молоком зубной порошок и добавил туда немножко красной краски. Когда голова просохла, он наточил нож и, к изумлению Васи, разрезал ее пополам, от уха до уха. Но Вася напрасно встревожился: выбрав из головы всю глину, старик сложил обе половинки и заклеил прорезы марлей. Голова лежала на подоконнике, будто ей искусный хирург проделал сложную операцию. Кубышка опять обклеил голову бумагой, а потом принялся мазать раствором зубного порошка. В ход пошли и другие краски. Заалели щеки, обозначились красные губы. Но вот с глазами что-то не ладилось. Кубышка их то нарисует, то опять замажет.
- Васька, ты драться умеешь? - спросил он.
- Ого!.. Я одному как дал...
- Представляю, какие у тебя тогда глаза были. Мне бы твои глаза - на эту куклу: хитрые, озорные...
- Что вы, дедушка! - попятился мальчик. - А я как же без глаз буду?
- Да, без глаз тебе драться несподручно. Придется их не трогать. Но что ж сюда?
- Пуговицы, - сказала Ляся.
- Попробуем. - Кубышка взял со стола две выпуклые черные пуговицы и приставил к глазным впадинам головы. Кукла сразу ожила, на лице появилось драчливое выражение.
- Эврика! - воскликнул Кубышка. - Теперь - только палку в руки.
Пока Кубышка возился с головой, Ляся шила колпачок с бубенцами и широкую красную рубаху
Куклу одели. Кубышка сунул в рубаху руку: указательный палец прошел внутрь головы, большой и средний - в рукава. Кукла вскинула голову, протянула вперед руки, точно натягивала ими вожжи, и Вася замер от восторга, когда она озорно запела:
Вдоль по Питерской По дороженьке Едет Петенька С колокольчиком...
- Ну-ка, Васька, очнись, протри глаза да присмотрись: видал, какой я перец, па все руки умелец? А ты думал, что я кукла-игрушка? Не-ет, я самый настоящий Петрушка!
Вася очнулся и бросился со всех ног звать отца с матерью.
Пришли хозяева - Иван Евлампиевич, широкоплечий кузнец с орудийного завода, и его кареглазая жена Марья Гавриловна. Слушая Петрушку, Марья Гавриловна тихонько смеялась, а кузнец так хохотал, будто кулаком по кровельному железу бил.
Ободренные успехом Петрушки, главного персонажа кукольного театра, Кубышка и Ляся принялись за остальных кукол - цыгана, капрала, попа и собаки. Помогая квартирантам, Вася забыл и бабки, в которые целыми днями играл с мальчишками, и бумажного змея с трещоткой, и все на свете.
На другой день, взяв с собой мальчика, Ляся отправилась в город.
И здесь, как в Екатеринодаре, полно военных. Но казаки одеты не в черкески, а в синие чекмени, на шароварах - красные лампасы, на, чубатых головах - фуражки набекрень. Офицеры останавливают прохожих и проверяют документы: дезертиров ловят, как объяснил Вася. И всюду - на тумбах, на заборах, на стенах деревянных лавок - плакаты: зубчатые стены Кремля, купола соборов, по площади к Спасской башне мчатся казаки с длинными пиками.
Вот и гостиница с рестораном "Бристоль". Ее девушка сразу узнала: здесь они - Кубышка, Пепс, Артемка и она, Ляся, - обедали. Это было как раз перед пантомимой "Дик - похититель детей", во время которой разыгрался скандал. А вот и площадь с цирком. В нем Ляся ходила по канату. Каким этот цирк казался ей тогда огромным! А теперь он будто врос в землю. Да и все в городе стало меньшим, чем тогда казалось. Только серебристые тополи всё такие же высокие, выше самых больших домов.
- Василек, веди меня на базар, - сказала Ляся. - Туда, где сапожные будки, знаешь?
- А то нет! - с готовностью отозвался мальчик. Я всё в городе знаю.
А вот рынок кажется еще большим, чем был, и все такой же здесь гомон, крик горластых торговок, мычание коров, жалобное пение слепых под волынку, гогот гусей, ржание лошадей, скрип телег. На толкучке шныряют верткие люди с бегающими глазами и предлагают английские сигары, французские духи, греческий коньяк и бумажные деньги чуть не всех стран мира. Калека с толстой деревяшкой на подвернутой ноге протягивает дрожащую руку и с чувством говорит:
- Благородные джентльмены и прекрасные леди, пейзаны и пейзанки, завтра, с вашего разрешения, уезжаю в Ростов, ложусь на операцию. Может, операция пройдет благополучно. Пожертвуйте на первое обзаведение после операции.
Ляся вспоминает: вот здесь, под навесом, была харчевня, в которой Артемка угощал ее и Пепса холодным хлебным квасом, вот там - деревянная парикмахерская, - она и сейчас стоит, - а напротив парикмахерской была ветхая Артемкина будка. Где же она? Ее нет. На этом месте пусто.
- Сапожники там! - показывает Вася. - Вон там, за рыбным рядом.
Действительно, за лотками со свежей рыбой торчат деревянные будочки, такие же заплатанные, покривившиеся и закоптелые, как и та, в которой жил Артемка. Но в какую будку Ляся ни заглянет, там сидят с шилом в руке совсем другие люди и об Артемке, мальчишке-сапожнике, ничего не знают. В одной, самой дальней, Ляся увидела такого древнего старика с трясущимися руками и бородой, что было удивительно, как он еще живет на свете. А ведь работает!
- Дедушка, вы не знаете, где теперь сапожник Артемка? - спросила Ляся. Тут вот, близко, у него своя будка была. Мальчишка такой, сирота. Старик поднял на девушку слезящиеся глаза:
- Артемка? Как же, знал я его, знал. Никиты Загоруйки сын. Тоже хороший мастер был, Никита. А это, значит, его сын. Сгинул он.
- Как - сгинул?... Умер?.. - вырвалось у девушки, и Вася с удивлением увидел, что лицо у нее побелело.
- Кто его знает, может, и умер. Как в воду канул. Так будка и стояла до самой зимы распертая. Да это давно было, почитай, перед войной еще... А вы, барышня, кто ж будете?
Не ответив, Ляся вышла. И до самой квартиры шла молча.
Притих и Вася и только сбоку поглядывал на девушку пытливыми, умными глазами.
ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Жаркий воскресный день. Базар бурлит. В тени Деревянной парикмахерской сидят слепые - мужчина и две женщины - с белыми глазами и изрытыми оспой лицами. Мужчина играет на волынке, и под ее однотонные, тягучие звуки слепые поют:
Мимо царства прохожу,
Горько плачу и тужу:
Ой, горе, горе мне
Превеликое!..
Слепых окружила толпа: слушают, вздыхают. Вдруг в это стенание врывается развеселый голос - кто-то невидимый задорно поет:
" Вдоль по Питерской
По дороженьке
Едет Петенька
С колокольчиком...
Пение приближается. К толпе идет пожилой мужчина в сильно поношенной рубашке. В одной руке он несет маленький сундучок, в другой складную ширму пестрый ситец, прибитый мелкими гвоздиками к деревянным планкам. Лицо у мужчины серьезное. Он еле заметно шевелит губами. И кажется, будто песенку поет не он, а кто-то другой, сидящий то ли у него в кармане, то ли в ярко разрисованном сундучке.
Набожно-постные лица людей, окруживших слепцов, оживились, в глазах засветилось любопытство.
За мужчиной шла девушка с гармонью на ремне, перекинутом через плечо. И, хотя платье на девушке было из обыкновенного ситца, а курчавая голова повязана простым платочком, она со своими синими глазами, золотистым оттенком миловидного лица и стройной фигуркой казалась нарядной, праздничной, будто не на рынок пришла, а на свадьбу к подружке.
Кубышка установил ширму и спрятался за ней. Песенка не умолкала. Людей все больше разбирало любопытство: кто же ее поет?
Ляся стала близ ширмы и заиграла "Барыню". Тотчас же на ширме появилась длинноносая фигурка с колючими глазами, в колпачке, в красной широкой рубахе.
- Петрушка!.. - радостно узнала толпа своего любимца, народного героя кукольного театра.
- Ха-ха-ха!.. Мое почтение, господа! - приветствовал толпу Петрушка. - Вот и я приехал сюда, не в тарантасе-рыдване, а прямо в аэроплане!
- Здорово, Петр Иванович! - откликнулись в толпе. - Милости просим!
И представление началось, то кукольное уличное представление, которое так любили во всех городах и селах необъятной России и сто, и двести, и триста лет назад. Петрушка, этот забияка, плут и драчун, смеялся, пел, плясал. Он безбожно торговался с цыганом, бранился с капралом, объегоривал доктора, бил всех палкой и до тех пор сыпал шуточки да прибауточки, пока его самого не утащила за длинный нос собака Шавка.
Но, кроме этих действующих лиц "Петрушки", давно всем известных, появилось и новое лицо: господин с аккуратным брюшком, гладко выбритый, на носу - пенсне в золотой оправе, на голове - шляпа котелком. Он ходит уверенно, говорит строго и назидательно.
- Ты что здесь шумишь? - спрашивает он Петрушку. - Зачем нарушаешь порядок?
- А что это за штука такая - порядок, ваша милость? С чем его едят? прикидывается наивным Петрушка.
- Порядок - это чтобы каждый был на своем месте. Всяк сверчок знай свой шесток.
- А, это такой, от которого хоть волком вой? - догадывается Петрушка. - Не его едят, а он ест?
Когда господин уходит, Петрушка спрашивает:
- Музыкантша, что это за тип?
- Это юрисконсульт, - отвечала Ляся. - Разве, Петр Иванович, ты его на знаешь? Его фамилия Благоразумный.
- А если я его палкой по голове умной, ты сыграешь похоронный марш?
- Что закажешь, Петр Иванович, то и сыграю: хоть марш, хоть плясовую.
По мере того как шло представление, толпа густела. "Ну и Петрушка, хай ему бис! - раздавались одобрительные возгласы. - Вот дает, шельмец!" Даже слепцы на время прервали свое заунывное пение и слушали, улыбаясь в пространство. А когда со стороны донесся голос одноногого: "Джентльмены и леди, завтра уезжаю в Ростов, ложусь на операцию..." - из толпы даже крикнули: "Ладно, успеешь уехать к тому году, помолчи маленько, не мешай!"
Представление кончилось. Кубышка спрятал своих кукол в сундучок, раздвинул ширму и обнажил голову. Картуз стал быстро наполняться смятыми бумажками разных цветов и рисунков: сыпались деньги всех правительств - от свергнутого царского с портретами императоров до вновь испеченного "Всевеликого войска Донского" с оленем, пронзенным стрелой.
Толпа растаяла. Опять загудела волынка, опять донесся сиплый голос одноногого: "Леди и джентльмены, завтра уезжаю в Ростов..."
Кубышка сложил ширму, подмигнул Лясе, как бы говоря: "Видала, какой успех!" - и начал пробираться сквозь людской поток на улицу.
За артистами с гиканьем и свистом потянулась мальчишечья орава.
Артисты вошли во двор большого дома.
Но не только мальчишки хотели еще раз посмотреть Представление. Вместе с ребятами вошел во двор и какой-то мужчина, сухощавый, жилистый, в синей блузе, в кепке. На базаре он стоял в толпе и серыми внимательными глазами всматривался в то, что делалось на ширме. Если в толпе смеялись, он прищуривался и так же внимательно всматривался в лица людей.
Золотые туфельки
В КУБАНСКОЙ СТОЛИЦЕ
Никогда еще цирковая арена в Екатеринодаре не видела в ложах и партере столько зрителей в военной форме, как в эти дни. Куда ни глянешь, всюду золото и серебро офицерских погон, высокие, серого каракуля генеральские папахи, круглые, с голубым атласным верхом и поперечным серебряным крестом на нем шапки-кубанки, щегольские башлыки, отороченные золотой парчой, нарядные адъютантские аксельбанты, красные темляки на эфесах сабель. Можно было бы подумать, что люди эти собрались на какое-то военное совещание, если б с офицерами не сидели дамы в мехах и шляпах с вуалетками Откуда они, эти офицеры всех возрастов и чинов? Почему здесь, в кубанской столице, где раньше военные были одеты главным образом в черкески и кубанки, теперь скопились люди в формах всех российских полков? И они все прибывают и прибывают, и скоро от них негде будет жителям повернуться
Девушка лет шестнадцати, с большими синими глазами, с тонким носом и черными кудрями, стояла у портье ры, отделявшей внутренние помещения цирка от зрителей, и ждала условного знака, чтобы выбежать на залитую ярким светом арену.
Пока рабочие, одетые в пеструю униформу, натягивали на высокие подставки стальной трос, клоун Кубышка путался у них под ногами и смешил публику ужимками и острыми шуточками. Каждый раз, когда раздавались аплодисменты, он кокетливо опускал глаза и жеманно говорил: "Я не красивый, но очень симпатичный", чем вызывал еще более громкий смех.
Но вот униформисты парадно выстроились у портьеры. Ушел с арены и клоун. Пробегая мимо девушки, он бросил свое обычное: "Счастливого, доченька!" Так же обычно ответила ему девушка: "Спасибо, папка!" Оркестр заиграл "Осенний сон". От этих грустных звуков по телу девушки пробежала теплая волна, и юная артистка сразу же прониклась тем чувством внутреннего ритма, которое зорче глаза предостерегает от малейшего неверного движения.
- Мадемуазель, ваш выход! - сказал сзади с ласковой ноткой в голосе ведущий.
Портьера распахнулась. Девушка пробежала навстречу шумным рукоплесканиям к середине арены и там стала, нарядная, как пурпурная бабочка, переливчато сверкающая тысячами радужных блесток.
- Браво, Мари!.. Браво, Мари!.. - неслись со всех сторон приветствия.
По шелковой лесенке девушка поднялась на туго натянутый трос, проскользила до его середины и остановилась с грустно склоненной головой. Музыка умолкла, наступила небольшая пауза, и, пока она длилась, девушка все так же стояла неподвижно, в немой печали. Вдруг, в контраст с умолкнувшим минорным вальсом, зазвенели хрустальные звуки "Вальса цветов" из балета "Щелкунчик". Девушка подняла голову: с высоты, от самого купола, падала пунцовая роза. Девушка поймала ее и прижала к груди. А розы все падали и падали, и вот их уже целый ворох в руках у неё - красных, нежно-розовых, бледно-золотистых. Неожиданно, сделав поворот на одной ноге, она взвилась вверх, ударила в воздухе туфелькой о туфельку и заскользила, закружилась на проволоке, со щедростью весны разбрасывая розы по гудящим от восторга ложам и партеру.
Это был живой, радостный и грациозный номер, сочетавший в себе великолепное цирковое мастерство канатоходца с антраша-катр и пируэтами балета
Когда юная танцовщица спрыгнула на арену и под туш помчалась к портьере, ее сопровождали такие бурные аплодисменты, такие неистовые крики "браво" и "бис", что ей пришлось еще много раз выбегать, чтобы послать неистовствующей публике традиционный воздушный поцелуй двумя руками.
- Лясенька, Ляся, - бормотал обмякший от радости старый Кубышка, ведя по коридору девушку, как маленькую, за руку в ее артистическую уборную, - вот она, победа!.. Я знал!.. Я был уверен!.. Фокусы, жонглеры, акробаты - и это весь цирк? Нет, цирк - это и драма, и комедия, и балет, и симфония! Да, да, и симфония!.. О, я дождусь, я дождусь, когда в цирке поэты начнут выступать!.. Этот твой новый номер теперь будет гвоздем программы. Жалко, публика не та. Эта публика больше в ресторациях толк понимает. Но и до нее дошло. Дошло-о!.. Ишь, как орали, лошади!
- Папка, сейчас твой выход, не опоздай, - сказала девушка, все еще порывисто дыша после трудного номера.
- Знаю, знаю! Сейчас я тоже с новым номером выступлю. Пока, доченька!..
К девушке подходили артисты и цирковые рабочие, поздравляли с успехом и называли ее при этом не "Мари", как значилась она на афишах, а ласково и просто: "Ляся", как с детства звал ее отец.
Пока Ляся переодевалась, Кубышка ходил с барабаном по арене и распевал частушки. Он пел весь куплет, останавливаясь лишь перед последним словом. Его должна была спеть сама публика Если публика это слово угадывала верно, Кубышка победно ударял в барабан. Веселье усиливалось Особенно публика хохотала, когда попадала впросак. Повязавшись пестрой косынкой и выпучив бессмысленно глаза, Кубышка пел:
Матрос весь тянется из кожи,
Чтоб потрепать широкий клеш.
Сидит гранд-дама в правой ложе,
А на груди у дамы...
- ...вошь!.. - гаркнула галерка. Бум! - раздался вслед затем удар в барабан. Но тут же Кубышка спохватился и укоризненно сказал:
- Фи дон! Какой конфуз!.. Брошь!.. Салют беру обратно.
И с размаху ударил в барабан.
Частушки следовали одна за другой, и в их ловушки попадали то наехавшие в Екатеринодар добровольцы, то кубанцы, то партер с ложами, то галерка. Нарастало веселье, нарастала и настороженность: вот пожал плечом с переливчатым погоном тучный старик генерал; вот закусил свой ус полковник с багровым обветренным лицом; вот вскинул вверх брови щеголеватый адъютант с аксельбантами. Нет-нет, да вдруг в этих частушках и прозвучит нечто такое, что не совсем укладывается в понятие "святой миссии спасительницы гибнущей России - Добровольческой армии". Впрочем, может, это только кажется? Вот, например, как приятно для слуха звучит бойкая частушка:
Пароход плывет прямо к пристани.
Будут рыбу кормить...
- ...коммунистами!.. - веселым хором подсказали в ложах и партере.
Конечно же, это показалось. Нет, славный старик этот клоун Кубышка. Прямо хоть бери его на фронт против большевиков. Вот и еще он поет что-то забавное:
Пароход плывет, волны кольцами.
Будут рыбу кормить...
...добровольцами!.. - гаркнули кубанцы и растерянно умолкли, запоздало уразумев, что получился изрядный конфуз.
- Неужели? - "наивно" удивился клоун, вскидывая наклеенные мохнатые брови вверх, и запел следующую частушку.
Бум!.. Бум.. Бум!.. - отсалютовал он под конец и, бросив барабан, убежал с арены.
- Ну как, папка? - встретила его в артистической уборной Ляся, успевшая к этому времени переодеться в свое домашнее серенькое платье. - Удачно? Даже сюда хохот докатывался.
- Ага, и здесь было слышно? То-то вот! - с гордостью сказал Кубышка. - Три раза попадались в частушки-ловушки. Понимаешь, доченька, эти частушки я слышал, когда их пели...
Он не договорил: легкая дверь с треском рванулась, и через порог ступил рослый рыжеусый офицер. Из-за его плеча выглядывали еще двое, тоже в фуражках с офицерскими кокардами.
- Ты здесь? - сказал рыжеусый, глядя на Кубышку красными от злобы глазами.
Он вытянул из кармана шинели нагайку, взмахнул ею и ударил старика по лицу.
- Па-апа!.. - бросилась к отцу девушка.
- Это ваш отец? - удивился офицер. - Сожалею, мадемуазель Мари... То есть сожалею, что у вас такой отец... Слушай, ты, старая обезьяна, - он дотронулся ручкой нагайки до груди старика, на помертвевшем лице которого даже сквозь грим проступила багровая полоса, - благодари бога, что у тебя дочь такая прелесть. Только ради нее я оставляю тебе жизнь. Но чтоб с рассветом тебя в городе не было. Адье, мадемуазель!..
Прикоснувшись нагайкой к козырьку фуражки, будто отдавая честь, он повернулся и, сопя от бушевавшей в нем злобы, вышел.
СГИНУЛ
Лето 1919 года на юге России выдалось на редкость дождливое. Опасались, что хлеба полягут. И они действительно ложились после каждого дождя. Но пригревало солнце, и упрямые стебли вновь выпрямлялись.
По узкой дорожке, утопая в густой, высокой пшенице, шли Кубышка и Ляся с рюкзаками за плечами. В этих небольших холщовых мешках теперь заключалось все их имущество. С тех пор как им пришлось так внезапно покинуть Екатеринодар, они в поисках работы побывали не в одном городе. Но одни цирки были превращены в склады фуража, другие - в военные конюшни, а те немногие, в которых еще шли представления, опасались принять Кубышку: слух о его скандальной истории облетел всех цирковых антрепренеров. Так и пришлось прожить почти все, что несколько лет припасали странствующие артисты про черный день, да вдобавок еще и все свои цирковые костюмы. И то, что несли они теперь в рюкзаках, было последним средством зацепиться за жизнь.
Жара нарастала, по к полудню неожиданно повеяло прохладой, и вскоре перед глазами истомленных путников развернулась блекло-голубая пелена моря. Вдали, будто всплывший с морского дна, возвышался над зеркальной гладью мыс. На нем в прозрачной дымке золотились купола собора; сквозь зелень садов проступала белизна домов с колоннами, а на остром, как стрела, конце мыса вонзалась в выцветшее от зноя небо башня маяка.
Кубышка остановился, вытер рукавом порыжевшей рубашки пот со лба и, прищурившись, долго смотрел на город.
- Издали - как в сказке. Того и гляди, сам царь Гвидон выйдет нас встречать, чтоб отвести в мраморные палаты. А приблизимся - и навстречу выедет казак с нагайкой, - с кривой усмешкой сказал он.
- Найдутся и другие люди, не только с нагайками. Ты, папка, смотришь вдаль, а что там, вдали, не различаешь! - ласково пожурила девушка.
- А что же вдали, Лясенька?
- Вдали счастье.
- Это как же понимать? Подойдем мы к шлагбауму, а там уже ждет нас на белой лошади прекрасный принц в золоченом шлеме? Сойдет он с лошади и положит к твоим ногам... что положит, Лясенька? Чего бы ты хотела?
- Туфли, в каких и царевы дочки не ходят, - засмеялась девушка.
- Я думал, золотые ключи от города. Но и туфли не плохо. К тому же, доченька, твои сандалии совсем износились. - Лицо старика вдруг оживилось. Подожди, - сказал он, - да ведь это тот самый город, в котором у нас есть знакомое влиятельное лицо: помнишь мальчишку-сапожника? Как его, бишь, звали? Андрюшка, что ли?
- Артемка, - слабо улыбнулась Ляся.
- Да, да, Артемка!.. Вот явимся к нему в будку - он тут же тебе подметки новые прибьет, а мне семнадцать латок поставит. По старому знакомству, значит.
- Едва ли, - с сомнением покачала головой девушка. - Я ему пять писем послала: каждый год по письму. И ни на одно не ответил
- Загордился, стало быть, - сказал Кубышка. - Сколько ему теперь? Лет шестнадцать? Может, его там городским головой сделали или полицмейстером, вот он теперь и дерет нос
- Ты все шутишь, папка, а мальчишку жалко. Он один на свете... - Ляся помолчала и твердо сказала: - Пойдем, папка! Что ж мы стали? Пойдем за счастьем. Все равно впереди счастье, сколько б ни размахивали нагайками эти рыжеусые!
Солнце еще не село, когда путники вошли в город. Длинная тихая улица окраины. Одноэтажные белые домики с палисадничками, зеленые ставни, герань на подоконниках. На стук в окошко из калитки выходит хозяйка и на вопрос Кубышки, нельзя ли снять комнату, отвечает: "У нас казаки стоят. Самим тесно". Так обошли уже несколько кварталов. Неужели в степи ночевать?
Но вот из домика с двумя окошками выходят женщина и мальчишка с чуть раскосыми озорными глазами. Женщина не спешит отказывать, внимательно оглядывает путников и с сомнением говорит:
- Вот уж не знаю... Муж на работе, а без него... Да вы кто ж будете?
- Мы артисты, - объясняет Кубышка. - Мы по циркам играем.
- По циркам! - радостно восклицает мальчик. - Пусти, мамка! Пусти!.. И женщина пускает.
- У нас на постое был военный. Сегодня увели. Занимайте, пока другого не поставили. А то приведут - и опять мучайся с ним!
Во всем домике только две комнаты: "зал" и кухня. В летнюю пору хозяева муж, жена и мальчик - живут во дворе, в деревянном сарае, а комнаты сдают приезжим.
- Иначе не прожить, - объяснила хозяйка. - Время теперь тяжелое.
Путникам отвели залик Устав с дороги, они тотчас легли спать на деревянные скрипучие топчаны и только утром осмотрелись как следует. Низкий потолок с висящей под ним керосиновой лампой, фотографические карточки на стенах, икона с лампадой в углу, некрашеный. стол да два топчана - вот и все. Но Кубышка с Лясей и этому рады.
В дверную щелочку заглянул чей-то любопытный глаз.
- Заходи! - сказал" Кубышка. - Мы билета не потребуем.
Дверь немедленно открылась, и в комнату, выставив вперед плечо, вошел хозяйский мальчик.
- Ох, и долго ж вы спите! - сказал он. - Я уж заглядывал, заглядывал...
- А у тебя что, экстренное дело?
- Не... Когда б эксперное, я б разбудил... Вы, дяденька, кирпич глотать умеете?
- Пфе! Кирпич!.. Я огонь глотаю и стеклом закусываю.
У мальчика округлились глаза. Он бросился к двери,
- Куда ты? - остановил его Кубышка.
- Побегу, мамке расскажу...
- Подожди, успеешь Тебе сколько лет?
- Два месяца и девять лет.
- Здорово. Грамотный?
- А то нет?
- Как зовут?
- Когда кошку ч а хвост тяну, то Васькой, когда мамке пол мыть помогаю, то Васенькой, а когда так просто сижу, ничего не делаю, то Васей. А вы в чертовом колесе крутиться умеете?
- А как же! Я в чертовом колесе кручусь в обнимку с самим сатаной.
- Ну-у?.. А он вас не проглотит?
- Я сам могу его проглотить. Я уже двух ведьм проглотил.
Судорожно хватив ртом воздух, Вася исчез. Он пришел опять, когда квартиранты начали выкладывать на стол содержимое своих рюкзаков. И стоял как завороженный, не в силах оторвать глаз от этого богатства. Здесь были разноцветные лоскутки, золотая бумага, тюбики с красками, серебряные бубенчики, локоны волос разного цвета, куски картона и много-много других таких же интересных вещей. В комнате будто даже посветлело и запахло так, как пахнет в игрушечных магазинах.
- А что, Вася-Васька-Васенька, нет ли тут поблизости хорошей глины? спросил Кубышка.
- Глотать будете? - обрадовался мальчик. - Сейчас принесу!
И притащил полную кастрюльку желтой липкой глины с воткнутой в нее деревянной ложкой.
Но есть глину Кубышка не стал, а принялся лепить из нее чью-то голову. Вот на круглом глиняном куске величиной с кулак высунулся длинный кривой нос, вот появились уши, впадины глаз.
- Дедушка, да вы куклу делаете? - догадался Вася.
- Куклу. Будем делать вместе, идет? Я - главный мастер, Ляся - главная портниха, а ты - наш подмастерье.
- Идет, дедушка!.. Говорите, чего делать, я все сделаю
И маленькая комната в домике на городской окраине превратилась на несколько дней в игрушечную мастерскую.
Когда глиняная голова была готова и хорошо высушена, Кубышка принялся обклеивать ее бумагой. Сначала обклеил кусочками голубой бумаги, потом, поверх голубой, обклеил белой, потом опять голубой, потом опять белой - и так несколько раз.
Сопя от чрезмерного внимания, Вася не спускал с рук старика глаз.
Обклеенную голову Кубышка поставил на подоконник сушиться, а сам развел в блюдечке с молоком зубной порошок и добавил туда немножко красной краски. Когда голова просохла, он наточил нож и, к изумлению Васи, разрезал ее пополам, от уха до уха. Но Вася напрасно встревожился: выбрав из головы всю глину, старик сложил обе половинки и заклеил прорезы марлей. Голова лежала на подоконнике, будто ей искусный хирург проделал сложную операцию. Кубышка опять обклеил голову бумагой, а потом принялся мазать раствором зубного порошка. В ход пошли и другие краски. Заалели щеки, обозначились красные губы. Но вот с глазами что-то не ладилось. Кубышка их то нарисует, то опять замажет.
- Васька, ты драться умеешь? - спросил он.
- Ого!.. Я одному как дал...
- Представляю, какие у тебя тогда глаза были. Мне бы твои глаза - на эту куклу: хитрые, озорные...
- Что вы, дедушка! - попятился мальчик. - А я как же без глаз буду?
- Да, без глаз тебе драться несподручно. Придется их не трогать. Но что ж сюда?
- Пуговицы, - сказала Ляся.
- Попробуем. - Кубышка взял со стола две выпуклые черные пуговицы и приставил к глазным впадинам головы. Кукла сразу ожила, на лице появилось драчливое выражение.
- Эврика! - воскликнул Кубышка. - Теперь - только палку в руки.
Пока Кубышка возился с головой, Ляся шила колпачок с бубенцами и широкую красную рубаху
Куклу одели. Кубышка сунул в рубаху руку: указательный палец прошел внутрь головы, большой и средний - в рукава. Кукла вскинула голову, протянула вперед руки, точно натягивала ими вожжи, и Вася замер от восторга, когда она озорно запела:
Вдоль по Питерской По дороженьке Едет Петенька С колокольчиком...
- Ну-ка, Васька, очнись, протри глаза да присмотрись: видал, какой я перец, па все руки умелец? А ты думал, что я кукла-игрушка? Не-ет, я самый настоящий Петрушка!
Вася очнулся и бросился со всех ног звать отца с матерью.
Пришли хозяева - Иван Евлампиевич, широкоплечий кузнец с орудийного завода, и его кареглазая жена Марья Гавриловна. Слушая Петрушку, Марья Гавриловна тихонько смеялась, а кузнец так хохотал, будто кулаком по кровельному железу бил.
Ободренные успехом Петрушки, главного персонажа кукольного театра, Кубышка и Ляся принялись за остальных кукол - цыгана, капрала, попа и собаки. Помогая квартирантам, Вася забыл и бабки, в которые целыми днями играл с мальчишками, и бумажного змея с трещоткой, и все на свете.
На другой день, взяв с собой мальчика, Ляся отправилась в город.
И здесь, как в Екатеринодаре, полно военных. Но казаки одеты не в черкески, а в синие чекмени, на шароварах - красные лампасы, на, чубатых головах - фуражки набекрень. Офицеры останавливают прохожих и проверяют документы: дезертиров ловят, как объяснил Вася. И всюду - на тумбах, на заборах, на стенах деревянных лавок - плакаты: зубчатые стены Кремля, купола соборов, по площади к Спасской башне мчатся казаки с длинными пиками.
Вот и гостиница с рестораном "Бристоль". Ее девушка сразу узнала: здесь они - Кубышка, Пепс, Артемка и она, Ляся, - обедали. Это было как раз перед пантомимой "Дик - похититель детей", во время которой разыгрался скандал. А вот и площадь с цирком. В нем Ляся ходила по канату. Каким этот цирк казался ей тогда огромным! А теперь он будто врос в землю. Да и все в городе стало меньшим, чем тогда казалось. Только серебристые тополи всё такие же высокие, выше самых больших домов.
- Василек, веди меня на базар, - сказала Ляся. - Туда, где сапожные будки, знаешь?
- А то нет! - с готовностью отозвался мальчик. Я всё в городе знаю.
А вот рынок кажется еще большим, чем был, и все такой же здесь гомон, крик горластых торговок, мычание коров, жалобное пение слепых под волынку, гогот гусей, ржание лошадей, скрип телег. На толкучке шныряют верткие люди с бегающими глазами и предлагают английские сигары, французские духи, греческий коньяк и бумажные деньги чуть не всех стран мира. Калека с толстой деревяшкой на подвернутой ноге протягивает дрожащую руку и с чувством говорит:
- Благородные джентльмены и прекрасные леди, пейзаны и пейзанки, завтра, с вашего разрешения, уезжаю в Ростов, ложусь на операцию. Может, операция пройдет благополучно. Пожертвуйте на первое обзаведение после операции.
Ляся вспоминает: вот здесь, под навесом, была харчевня, в которой Артемка угощал ее и Пепса холодным хлебным квасом, вот там - деревянная парикмахерская, - она и сейчас стоит, - а напротив парикмахерской была ветхая Артемкина будка. Где же она? Ее нет. На этом месте пусто.
- Сапожники там! - показывает Вася. - Вон там, за рыбным рядом.
Действительно, за лотками со свежей рыбой торчат деревянные будочки, такие же заплатанные, покривившиеся и закоптелые, как и та, в которой жил Артемка. Но в какую будку Ляся ни заглянет, там сидят с шилом в руке совсем другие люди и об Артемке, мальчишке-сапожнике, ничего не знают. В одной, самой дальней, Ляся увидела такого древнего старика с трясущимися руками и бородой, что было удивительно, как он еще живет на свете. А ведь работает!
- Дедушка, вы не знаете, где теперь сапожник Артемка? - спросила Ляся. Тут вот, близко, у него своя будка была. Мальчишка такой, сирота. Старик поднял на девушку слезящиеся глаза:
- Артемка? Как же, знал я его, знал. Никиты Загоруйки сын. Тоже хороший мастер был, Никита. А это, значит, его сын. Сгинул он.
- Как - сгинул?... Умер?.. - вырвалось у девушки, и Вася с удивлением увидел, что лицо у нее побелело.
- Кто его знает, может, и умер. Как в воду канул. Так будка и стояла до самой зимы распертая. Да это давно было, почитай, перед войной еще... А вы, барышня, кто ж будете?
Не ответив, Ляся вышла. И до самой квартиры шла молча.
Притих и Вася и только сбоку поглядывал на девушку пытливыми, умными глазами.
ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Жаркий воскресный день. Базар бурлит. В тени Деревянной парикмахерской сидят слепые - мужчина и две женщины - с белыми глазами и изрытыми оспой лицами. Мужчина играет на волынке, и под ее однотонные, тягучие звуки слепые поют:
Мимо царства прохожу,
Горько плачу и тужу:
Ой, горе, горе мне
Превеликое!..
Слепых окружила толпа: слушают, вздыхают. Вдруг в это стенание врывается развеселый голос - кто-то невидимый задорно поет:
" Вдоль по Питерской
По дороженьке
Едет Петенька
С колокольчиком...
Пение приближается. К толпе идет пожилой мужчина в сильно поношенной рубашке. В одной руке он несет маленький сундучок, в другой складную ширму пестрый ситец, прибитый мелкими гвоздиками к деревянным планкам. Лицо у мужчины серьезное. Он еле заметно шевелит губами. И кажется, будто песенку поет не он, а кто-то другой, сидящий то ли у него в кармане, то ли в ярко разрисованном сундучке.
Набожно-постные лица людей, окруживших слепцов, оживились, в глазах засветилось любопытство.
За мужчиной шла девушка с гармонью на ремне, перекинутом через плечо. И, хотя платье на девушке было из обыкновенного ситца, а курчавая голова повязана простым платочком, она со своими синими глазами, золотистым оттенком миловидного лица и стройной фигуркой казалась нарядной, праздничной, будто не на рынок пришла, а на свадьбу к подружке.
Кубышка установил ширму и спрятался за ней. Песенка не умолкала. Людей все больше разбирало любопытство: кто же ее поет?
Ляся стала близ ширмы и заиграла "Барыню". Тотчас же на ширме появилась длинноносая фигурка с колючими глазами, в колпачке, в красной широкой рубахе.
- Петрушка!.. - радостно узнала толпа своего любимца, народного героя кукольного театра.
- Ха-ха-ха!.. Мое почтение, господа! - приветствовал толпу Петрушка. - Вот и я приехал сюда, не в тарантасе-рыдване, а прямо в аэроплане!
- Здорово, Петр Иванович! - откликнулись в толпе. - Милости просим!
И представление началось, то кукольное уличное представление, которое так любили во всех городах и селах необъятной России и сто, и двести, и триста лет назад. Петрушка, этот забияка, плут и драчун, смеялся, пел, плясал. Он безбожно торговался с цыганом, бранился с капралом, объегоривал доктора, бил всех палкой и до тех пор сыпал шуточки да прибауточки, пока его самого не утащила за длинный нос собака Шавка.
Но, кроме этих действующих лиц "Петрушки", давно всем известных, появилось и новое лицо: господин с аккуратным брюшком, гладко выбритый, на носу - пенсне в золотой оправе, на голове - шляпа котелком. Он ходит уверенно, говорит строго и назидательно.
- Ты что здесь шумишь? - спрашивает он Петрушку. - Зачем нарушаешь порядок?
- А что это за штука такая - порядок, ваша милость? С чем его едят? прикидывается наивным Петрушка.
- Порядок - это чтобы каждый был на своем месте. Всяк сверчок знай свой шесток.
- А, это такой, от которого хоть волком вой? - догадывается Петрушка. - Не его едят, а он ест?
Когда господин уходит, Петрушка спрашивает:
- Музыкантша, что это за тип?
- Это юрисконсульт, - отвечала Ляся. - Разве, Петр Иванович, ты его на знаешь? Его фамилия Благоразумный.
- А если я его палкой по голове умной, ты сыграешь похоронный марш?
- Что закажешь, Петр Иванович, то и сыграю: хоть марш, хоть плясовую.
По мере того как шло представление, толпа густела. "Ну и Петрушка, хай ему бис! - раздавались одобрительные возгласы. - Вот дает, шельмец!" Даже слепцы на время прервали свое заунывное пение и слушали, улыбаясь в пространство. А когда со стороны донесся голос одноногого: "Джентльмены и леди, завтра уезжаю в Ростов, ложусь на операцию..." - из толпы даже крикнули: "Ладно, успеешь уехать к тому году, помолчи маленько, не мешай!"
Представление кончилось. Кубышка спрятал своих кукол в сундучок, раздвинул ширму и обнажил голову. Картуз стал быстро наполняться смятыми бумажками разных цветов и рисунков: сыпались деньги всех правительств - от свергнутого царского с портретами императоров до вновь испеченного "Всевеликого войска Донского" с оленем, пронзенным стрелой.
Толпа растаяла. Опять загудела волынка, опять донесся сиплый голос одноногого: "Леди и джентльмены, завтра уезжаю в Ростов..."
Кубышка сложил ширму, подмигнул Лясе, как бы говоря: "Видала, какой успех!" - и начал пробираться сквозь людской поток на улицу.
За артистами с гиканьем и свистом потянулась мальчишечья орава.
Артисты вошли во двор большого дома.
Но не только мальчишки хотели еще раз посмотреть Представление. Вместе с ребятами вошел во двор и какой-то мужчина, сухощавый, жилистый, в синей блузе, в кепке. На базаре он стоял в толпе и серыми внимательными глазами всматривался в то, что делалось на ширме. Если в толпе смеялись, он прищуривался и так же внимательно всматривался в лица людей.