Страница:
Так и получилось. Она ушла из бухты Тяньцзиня со всеми своими перехватчиками вертикального взлета, самонаводящимися ракетами и без единого китайца на борту. С того дня ее никто больше не видел. Иногда мне кажется, что я ловлю в ночи ее нежные сигналы. Уверен, что мы еще встретимся. Пока что получилась весьма удачная коммерческая сделка: я обогатился и обогатил свое государство, выплатив все налоги.
Не исключаю, господа, что вы принимаете мой монолог за очередную русскую хлестаковщину, но, во-первых, он уже подходит к концу, а во-вторых, должен же я был объяснить, как мне удалось создать основательный финансовый багаж. (Снова оглядывается на свой рюкзак, тот на месте.) К счастью, все удалось унести с собой. (Выходит поближе к залу как бы для того, чтобы посекретничать.) Надеюсь, для людей сцены это останется тайной, но людям зала я могу открыться: мешок набит крупномасштабными долларовыми купюрами. Десять биллионов, как у них говорят, а по-нашему «бильярдов». Перед тем как меня приговорила московская «комса», я успел все обратить в нал и сквозанул налегке. Уверен, что два самых опытных киллера рыщут сейчас по всему миру, чтобы привести комсомольский приговор в исполнение, но даже они не знают, что я сейчас в Лиссабоне. Значит, можно спокойно поужинать и поболтать. В тайну моего нынешнего местопребывания посвящено, возможно, только одно существо на сцене – авианесущий крейсер «Аврора Горелика». Так что дела моей родины в смысле чистоты ее воздуха не так уж безнадежны. Ведь моя главная задача – с помощью «Авроры» очистить воздух моей пробздетой в прямом и переносном смыслах родины. Кто тут последний в очереди на экспертизу?
В этот момент два молодых человека в черном, которые только что мирно ужинали, не обращая никакого внимания на высказывания Горелика, вскакивают и поворачиваются в его сторону.
Общее освещение на сцене гаснет. Начинают мелькать световые пятна. В них попадают лица и затылки большого импровизированного застолья, нагромождение пивных кружек. Мы видим, как профессор Летик трясет за шиворот Урию Мак-Честного: проснись! В какой-то момент в луч прожектора попадает стильная парочка – классик Гватемала и красавица Какаша; она в томлении. Почти в тот же момент в кругу света, идущего вдоль строительного забора, оказываются два киллера, одетых и подстриженных в стиле московской братвы. В просцениуме под прожектором стоит наш монологист Слава Горелик. Слышатся выстрелы – один, другой, третий. Слава качается и падает. Распростерт. Киллеры медленно приближаются.
ПЕРВЫЙ КИЛЛЕР
Контрольный в голову.
ВТОРОЙ КИЛЛЕР
Жалко парня. (Стреляет.)
ПЕРВЫЙ КИЛЛЕР
Шмотки его возьми.
ВТОРОЙ КИЛЛЕР
Мешки таскать не нанимался.
Проходят по просцениуму, на секунду притормаживают возле молодых людей в черном; дескать, вопросы есть? Вопросов нет. Чао-какао. Уходят.
Зажигается общее освещение. Богема в глубине террасы функционирует в прежнем режиме. Слышится тонкий голос Какаши.
КАКАША
Мне сейчас показалось, что кто-то погиб в мою честь. Будто лежит он сейчас на поле брани, ну, какой-то такой, вроде Славки моего Горелика, и на щите его написано по-португальски Par Minha Dama! – то есть «За Наташу Светлякову!».
ГВАТЕМАЛА
За революцию надо гибнуть, а не за баб!
Наташа-Какаша расплакалась.
Ст. Официант и Мл. Официант подходят к распростертому Горелику.
Ст. ОФИЦИАНТ
Что случилось с этим клиентом?
Мл. ОФИЦИАНТ
Он тут напачкал. Темная лужа вокруг башки.
Ст. ОФИЦИАНТ
Это «Бордо».
Мл. ОФИЦИАНТ
Не похоже.
Ст. ОФИЦИАНТ
Попробуй на палец.
Мл. ОФИЦИАНТ
(пробует). «Бордо».
Ст. ОФИЦИАНТ
Надо позвонить в вытрезвитель. (Уходит.)
Мл. ОФИЦИАНТ
Этих русских надо сразу сдавать в вытрезвитель. Мешки свои расставили! (Уносит рюкзак Горелика.)
Молодые люди в черном приближаются к распростертому телу.
1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Спри. Спри. Спро. Спро. Спроси его.
2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
(Горелику). Тыж. Тыж. Тыж. Ты жив? Илим. Илим. Или мертв?
ГОРЕЛИК
Не знаю. Все пули попали в цель. Серый Карасевич целил в коронарную артерию и попал. Валька Гром целил в трахею и пробил. Контрольный прошил башку от одной височной кости до другой. Проклятые пули, если бы пролетели мимо, я был бы жив.
1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Вот они, все твои пули. (Потряхивает в ладони.) Ты лежишь в луже «Бордо». Теперь вставай.
Горелик встает, вытирается салфеткой, садится к своему столу, закусывает остатками «Ум-Жажаноша».
2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Какие у тебя вообще-то цели? Зачем ты появился в этой, так сказать, драме?
ГОРЕЛИК
Если я скажу, нарушатся все законы. В первом акте все выкладывать? Губить пьесу?
1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Нам не говоришь, скажи им. (Показывает на зал.)
ГОРЕЛИК
(в зал, с нарастающей страстью). Я вырвался из убийственной ловушки с двумя целями. Первая: найти и освободить свою прекрасную даму. Разведка донесла, что она может появиться где-нибудь здесь, в Лисбоа. Вторая цель: соединиться с «Авророй», подойти к берегам моей родины и продиктовать свою волю по части очистки воздуха. И я клянусь мирозданием и моими покровителями – египетскими демиургами Хнумом и Птахом, – что сделаю все для достижения этих целей, если только гадские пули не растерзают мое тело!
Зал взрывается аплодисментами. Молодые люди в черном тоже аплодируют – сначала неумело, потом все дружнее и дружнее, в унисон с залом. Потом они садятся к своему столу и начинают обмениваться своими междометиями.
ОБА
Ра! Ра! Ра! Опу! Опу! Опу! Лем! Лем! Лем! (С глубоким удовлетворением.) Чиииииииииич!
ГОРЕЛИК
(весело). А это что же у вас, парни, такой вроде университетский жаргон, да?
ОБА
(весело кивают, как бы удивляясь гореликовской смекалке). Вот именно! Университетский жаргон! Лучше и не скажешь!
ГОРЕЛИК
Знаете, ребята, у меня что-то настроение стремительно улучшается, как будто я снова на третьем курсе, когда у меня было перманентно хорошее настроение. Как будто сей, прямо сей час со мной произойдет что-то стремительно счастливое. Как будто даже выходящее за рамки драмы!
В глубине сцены сквозь общий гул прорезается грохот отброшенного стула. Там воздвигается во весь свой недюжинный рост классик циклопического реализма Ильич Гватемала. Фигура его закрывает от взоров зала страдающую в своей красоте Какашу.
ГВАТЕМАЛА
(звонким старческим голосом). Никогда, ни за что, даже ради лучшей промежности в мире, я не отступлюсь от своих идеалов! (Продвигается в просцениум, где принимает позу монолога.)
МОНОЛОГ ИЛЬИЧА ГВАТЕМАЛЫ
Давайте договоримся: мое настоящее имя останется тайной, прежде всего потому, что я его давно забыл. Боевая подпольная кликуха стала моей кожей и моей пращой. Иные из вас, особенно тронутые буржуазным тленом, скажут, что я сплошная фикция. Спросите тех, кто полег под моими ударами, придерживаются ли они такого же мнения, – спросите!
В революцию меня толкнула литература. В какой-то момент мне надоели книжные салоны, где тебе все время суют в нос Шекспира, Камоэша, ну, этого Борхеса, все такое как бы невонючее, нетленное. Никто там не знал, что такое тлен, что такое вонь, потому что никто по-настоящему не был в революции. Тут пустили слух, что у нас там на опушке леса набирают бригаду, я туда и уехал на своем велосипеде, который уже много лет стоит в Музее Революции и одновременно в Музее литературы; где копия, где оригинал, я и сам запутался.
Дело в том, что в литературу я вернулся задним ходом из революции. Из всех лозунгов тех дней один был мне милее всего как песня незамутненного народного потока: «Грабь награбленное!» И тут я заметил, что и это, самое святое, стало покрываться коростой. Лозунг масс стал превращаться в лозунг аппарата. «Грабь награбленное награбленное!» – так он фактически стал звучать в устах аппарата джунглей.
Все чаще в структурах партии стали появляться умудренные классикой писатели. Прикрываясь бесчисленными терминами, они заключали миллионные договора с американскими издательствами, получали всемирные премии, а потом наведывались в джунгли, к тем, кто день и ночь ползал там с автоматами, с ножами в зубах, к тем, кто не прочел и единой брошюры. Поднабравшись ума и от тех и от других, я сбежал из бригады, прихватив всю кассу взаимопомощи, и погрузился в двойное подполье – и от партии, и от литературы.
Именно там, в подполье, в обществе крыс, игуан и сколопендр я начал создавать свой цикл циклопического реализма. Я мог бы давным-давно выйти на поверхность и стать звездой, но мне нужна была муза. Она появилась наконец в лице неотразимой русской шлюхи то ли в Ленинграде, то ли в Петербурге – уже не помню, во всяком случае, она была со мной во время моего последнего боя с федеральными агентами на окраине Чикаго. Гринго убили меня, но я продолжал жить в целом сундуке неопубликованных романов. Распотрошив сундук, девка пустила эти романы в ход, и они начали свое триумфальное шествие по книжным магазинам того мира, который нам так хотелось уничтожить. Она пустила по ветру все мои миллионные гонорары, но я на нее не сержусь, ведь это у нее в памяти я еще жив, и это со мной она явилась в эту пьесу, в лиссабонские жаркие сумерки накануне восстания, о котором я мечтал и в джунглях, и на бумаге! Пусть там, где все вы пока что пребываете, дорогие товарищи, я остался только в виде памятника на месте своей последней битвы, здесь-то, на сцене, я еще ой-б-ёй как жив! (Уходит в глубину сцены.)
ГОРЕЛИК
(отмахивается от монолога). А, все те же, все о том же! Столько лет все о том же, как будто у человечества нет проблем с тем тонким слоем животворного и тлетворного, без которого мы превратимся в камни, без которого не сможем даже сгнить! (Поворачивается к своим собеседникам и видит, что их нет на сцене.) Что это? Студентов-то как ветром сдуло! Помнится, и мы так делали, когда проходили курс наук в Электротехническом. Завалимся в «Чвановский», напьем, нажрем, а потом кто-нибудь выбьет пробку из щитка, и все в темноте смываются.
Входит мрачный Ст. Официант.
ГОРЕЛИК
Ты видишь, друг, студенты-то смылись.
Ст. ОФИЦИАНТ
Что ж из того? Еще вернутся. Дело молодое.
ГОРЕЛИК
Так они и вернутся! Смылись, и ужина не доев…
Ст. ОФИЦИАНТ
Не все ж такие обжоры, чтоб за раз целого «Ум-Жажаноша» скушать.
ГОРЕЛИК
Да и вина не допили!
Ст. ОФИЦИАНТ
Не все же такие пьянчуги, чтоб обязательно допить до донышка.
ГОРЕЛИК
Все-таки я не понимаю, как это так – р-раз и растворились в сумерках?..
Ст. ОФИЦИАНТ
Вернутся. Это же Лиссабон, что вы от нас хотите?
Появляется Мл. Официант с гореликовским рюкзаком. Он весь дрожит.
Мл. ОФИЦИАНТ
(Ст. Официанту). Экселенс, посмотрите, что там внутри! Меня всего колотит! Я рехнусь, если я сейчас не убегу со всем этим!
Ст. ОФИЦИАНТ
Дай сюда! (Вырывает у Мл. Официанта рюкзак, швыряет его к гореликовскому столику.) И больше к этому хозяйству не притрагивайся! (Причесывается, застегивается на все пуговицы, выходит к зрителям, прокашливается, начинает.)
МОНОЛОГ Ст. ОФИЦИАНТА
Джентльмены Лиссабона никогда не унизятся до подбора мешков сомнительного свойства, что бы в них ни содержалось! Сеньоры Лиссабона воспитаны в рыцарских традициях! Вы, туристы, бизнесмены, авантюристы и другие гости столицы, знайте, что во многих гражданах этого города, невзирая на их социальное положение, течет кровь великолепных сеньоров Лиссабона!
(Доверительно.) Всякий знает на бульваре Либертада историческую парикмахерскую «Брито-а-Брито», что по-русски означает «Заходи побриться». В юности я работал там у своего дяди Бритоша Гомеша Брито. Вот кто всегда узнавал джентльмена в своем кресле! Вот кто был настоящим кабальеро для кабальеро! Даже я, юнец, что выметал там остриженные дядей волосы, научился различать клиентов. Я научился наслаждаться теми моментами, когда в воздух из-под моей метлы взмывали волосики сеньоров! И они взмывали, парили и улетали в открытые двери!
Они растворялись в небе Португалии точно так же, как они растворялись пятьсот лет назад, когда командор Васко да Гама входил туда и тихо просил: пожалуйста, сеньор Бритош, не сбривайте всего, и пусть кудри вьются, как у всех порядочных людей. Так тихо он просил, как будто это не он завоевал Индию.
Да и две тысячи лет назад отцы-основатели и отцы-завоеватели из Седьмого легиона Жемина заходили к Брито и сдержанно, как кабальеро, просили побрить им шеи на римский лад. И предки мои сдержанно выполняли эти заказы, сами чувствуя на своих шеях холодок их взглядов.
Ты должен знать, Пинтоквиш, говорил мне дядя, джентльменство определяется не богатством и не высоким чином. Наша страна невелика, но дух ее могуч, как наши пробковые дубы, которыми славятся наши пейзажи. Многие наши клиенты в ходе исторических пертурбаций не стали генералами, иные из них продают на углах лотерейные билеты, есть среди них даже и чистильщики обуви, но и в них нередко с первыми же взмахами ножниц можно увидеть сеньора.
Этой школы, уважаемая аудитория, мне не забыть. Фортуна привела меня к моей нынешней должности старшего помощника метрдотеля в великолепном кафе, но даже и здесь, среди сегодняшней неразберихи, в пыли бесконечного городского строительства, среди левой швали, что стекается сюда из Европы и Африки в расчете на близкие бунты, я не разучился узнавать поступь настоящего сеньора, который умеет заказать рыбу «ум-жажанош» и съесть ее с достоинством, не валясь на пол в винные лужи. И если кто-нибудь еще сомневается в моем предназначении, я должен буду тому сказать: сеньоры Лиссабона не ударят лицом в грязь ради мешка с долларами!
ГОРЕЛИК
Здорово сказано, сеньор Бритош!
Ст. Официант уходит. Мл. Официант выдвигается на позицию монолога.
МОНОЛОГ Мл. ОФИЦИАНТА
Пока этого гада, моего дяди, нет, спешу высказаться как представитель униженной молодежи. У каждого человека моего небольшого возраста есть своя большая мечта. Многие ребята у нас на дворе постоянно думают, что будут делать в случае городского восстания. Один, по прозвищу Висячая Сила, клянется взять школу, где его не баловали отметками. Гортензия Суареш решила громить подряд все магазины «Кодак», в одном из которых она сейчас работает. Девку можно понять: ненавижу, говорит, всю эту сволочь, что решила увековечиться, всю фотографию, говорит, надо смыть хотя бы ради будущего.
Бывают у ребят и странные фантазии. Один, например, мечтает вскарабкаться на конный памятник и оттуда, с крупа, навалить солидную кучу. Что касается меня, то я прост. Анархизма во мне маловато. Давали бы чаевые. Конечно, и я мечтаю, не без этого. Никому не признавался, даже самому себе, что мечтаю о мешке с долларами. Ведь это же такое чудо – вдруг натыкаешься на мешок с деньгами, ведь это же сродни… сродни… прилету какого-нибудь протуберанца! Мне стыдно было мечтать о несбыточном, но все-таки, при отсутствии чего-либо другого, почему бы нет? Почему не мечтать?! И вот он в моих руках, и вот я его отдаю назад негодяю, варвару! Да что же это такое, уважаемые посетители, ведь это же двойное, если не тройное убийство мечты! Эх, был бы у меня характер, не поздоровилось бы сегодня этому месту! (Уходит, весь дрожа.)
ГОЛОС ДЕВУШКИ КАКАШИ
(издалека). Славка, когда же ты освободишь меня из рабства?!
ГОРЕЛИК
(маячит). Почудилось? Пригрезилось? Какаша, неужели это ты? Где ты, на сцене или в зале?
Из глубины сцены в просцениум выходят профессор Летик и Урия Мак-Честный. Садятся к свободному столику и освещаются тонким лучом света.
ЛЕТИК
Ты слишком много пьешь, Мак-Честный.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Марта!
ЛЕТИК
Ты выдул уже девять «грандо», Урия Мак-Честный! Да, я считаю! Всякий раз, как я показываю Пинтоквишу «принесите покито», ты бросаешься и меняешь «покито» на «грандо». Ты же знаешь, что я не могу на это закрывать глаза!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Но ты же видишь, я в форме!
ЛЕТИК
Я вижу, что у тебя отвисли брылы, пот течет по носогубным складкам, руки дрожат, а самое главное, я вижу, что у тебя разбушевалось подсознание!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Марта, побойся… (С безнадегой.) Да нет, не Всевышнего. Ты же знаешь, кого должны опасаться люди с классовым сознанием. Внеклассового подсознания.
ЛЕТИК
(кладет на стол небольшую монету). Ну-ка, одним движением придави пальцем этот эскудо!
Мак-Честный тычет указательным пальцем.
ЛЕТИК
(уничтожающе хохочет). Мимо на пять сантиметров! Ну, еще раз! (Хохочет зловеще.) Off the mark again![17] Черт тебя дери, Урия Мак-Честный, Ph. D., ты уже ни на что не годишься! (Берет его руку и медленно опускает палец на монету, заглядывает в глаза.) Вот теперь попал.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
(в полном отчаянии). Нужно потренироваться, Марта. Марта, слушай, попробуй меня через десять минут, и ты увидишь, я буду попадать сразу.
ЛЕТИК
Есть мнение отстранить тебя от сегодняшнего задания.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
(падает перед ней на одно колено). Ты не сделаешь этого! Ты же знаешь, что это значит! Ведь товарищ Квутанзо меня растерзает! Меня, твоего любимого аспиранта!
ЛЕТИК
Как ты не похож на того юношу, который еще недавно писал «Зародыши гражданских позиций»! Какой огонь в тебе тогда пылал! Все вздымалось в тебе, словно обелиски грядущего!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Марта, поверь, времена «Зародышей» еще вернутся!
ЛЕТИК
(сухо). Прости меня, но я уже переросла твои «зародыши», уже отринула твои «обелиски». (Молчит и смотрит на трепещущего Мак-Честного.) Ну хорошо, на этот раз ты еще останешься и замкнешь. Когда они все выйдут и возникнет ситуация общего подъема, ты по моему сигналу – это будет тост за ГРЯДУЩЕЕ – нажмешь кнопку детонатора. Где находится заряд?
МАК-ЧЕСТНЫЙ
(суетливо). В левой передней ножке вон того стола. (Показывает на стол, за которым продолжает пиршествовать Горелик.) Там, правда, этот симпатичный молодой господин расположился. Кто-нибудь его отзовет?
ЛЕТИК
Наплевать на эту буржуазную сволочь! Я его узнала. Однажды он сорвал конференцию в Шантьере. Беспрерывно провоцировал, острил, видите ли. В конце концов, неплохо, если будет хоть одна жертва. Небольшие брызги не помешают. Скажем, что погиб философ, идейный лидер движения. Сотворим культ из этого проходимца. Возникнет вихрь, а это то, чего нам не хватает и для практики, и для теории, и для моего фундаментального труда «Грядущее сознание», – вихря!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Ты была права, сказав, что у меня подсознание скрипит. Но я слажу, слажу! Может быть, во всем виновато мое имя, мое проклятое происхождение. Я знаю, что взрыв необходим, но что-то скрипит во мне, что-то корежится. Но я слажу, слажу!
ЛЕТИК
Знаешь, что однажды сказал Фрейд? «С той материей, с которой мы работаем, никогда нельзя будет избежать маленьких лабораторных взрывов». Конечно, это было сказано о психоанализе, но и к нашей теории это имеет прямое отношение.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Я восхищаюсь тобой, Марта!
ЛЕТИК
Потренируйся на эскудо! (Выходит вперед для произнесения монолога.)
МОНОЛОГ ПРОФЕССОРА ЛЕТИК
Должна признаться, я просто женщина. Как всякая женщина, мечтаю о простом: взять любимое существо, отдать ему себя, мять его, подминаться под ним, раскрывать его, раскрываться самой, ну а потом погружаться в быт – все эти пуфики, коврики, песики, котики, детки, конфетки, супу наварить на три дня, денег заработать на три года, починить телефизор или, как его там, телевьюзор, и так изо дня в день.
Увы, как теоретику движения мне приходится еще прочитывать каждый день три титула соответствующей литературы в рамках междисциплинарной программы – к счастью, у меня зеркальная память: пятнадцать секунд смотрю на страницу, и она уже вот в этом маленьком хорошеньком компьютере – ну и постоянно приходится думать о сочетании теории с практикой, подбирать литературу, которую смогут прочесть на местах, контролировать текучку кадров, пестовать взрывчатку для лабораторных взрывов. Ну, если уж признаваться, то во всем. Эстетически это мне не очень-то по душе. Только лишь первый момент прекрасен – явление огня, акустическая феерия, а дальше, ах, сплошная размазня. Ведь где-то в сугубо личностном плане, несмотря на все напечатанные труды, я осталась все той же крестьянской девчонкой, пастушкой козлят и козлищ, майне дамен унд херрен. Увы, если ты выбираешь путь в теории, грани личности смещаются, ибо нужно искать подтверждения своим гипотезам на практике. Не так ли? (С изяществом удаляется.)
Оставшийся в одиночестве Мак-Честный сам встает в позицию монолога.
МОНОЛОГ УРИИ МАК-ЧЕСТНОГО
«Почитай сон и входи в него с робостью, это превыше всего. Избегай тех, кто плохо спит или проводит ночи без сна. Даже вор бывает застенчив перед тем, как заснуть. По ночам он ворует молча. Бесстыж, однако, ночной сторож, с бесстыдством он поднимает свой горн.
Ради сна ты должен бодрствовать весь день. Десять раз в день ты должен одолевать себя. Это сделает тебя добрым и усталым, и это будет опиумом для твоей души. Десять раз в день ты должен примирять себя с самим собой: непримирившийся спит плохо. Десять истин в день ты должен найти, иначе ты будешь искать истину в ночи и твоя душа останется голодной. Десять раз в день ты должен рассмеяться, иначе тебя будет беспокоить желудок, отец тоски».
Так говорил мудрец на горном склоне. И я внимал ему на зеленом пастбище среди молодежи. Кто бы сейчас поверил, что я был когда-то апостолом чистого сна? Будто стоик Рахметов, я десять раз в день одолевал себя, то есть всякий раз, когда мне хотелось выпить и закурить. Десять истин в день я находил в университетской библиотеке в десятке книг. Десять раз в день я смеялся над этими истинами. И все это ради сна, ради мудрости того горного склона. О, эти сладкие сны предреволюционного транса! Я спал, как большой хитрый ребенок. Каждую минуту сна я притворялся невинным. Десять больших выпивок бултыхались во мне. Истины превращались в эротические кошмары, а я все спал, как бы на зеленом пастбище, как бы ягненок. Вдруг однажды мне приснилось, что я никогда не проснусь, – это прямо мне в ухо свистнул Заратустра: «Блаженны спящие, ибо они скоро выпадут в полный осадок». И тогда мне осталось поверить только в то, что желудок действительно – это отец тоски.
Завершив монолог, Урия возвращается к столику, тычет пальцем в монету, промахивается и роняет голову на руки. Свет в этом месте гаснет.
Освещается столик, за которым Слава Горелик заканчивает свой ужин.
ГОЛОС КАКАШИ
(издалека). Славка, если ты еще жив, освободи меня из этого рабства! Ради юности! Ради всего знакомого до слез!
Горелик, отшвырнув стул, бросается в самую гущу ресторанного сборища. После довольно бестолковой свалки вытаскивает в просцениум почти голую в ее бесценном вечернем платье Какашу.
ГОРЕЛИК
Боже, это она! Какаша моей тоски!
КАКАША
Боже, это он! Горелик души моей!
ГОРЕЛИК
Теперь я понимаю, почему меня так тянуло в это Боа-из-Лис!
КАКАША
(счастливая). Какое еще Боа-из-Лис, сумасброд?
ГОРЕЛИК
Ну, Лиссабон, Лисбоа, то есть Боа-из-Лис!
КАКАША
Ты все такой же, Славка! И обнимаешь так же, так же… безвозвратно!
ГОРЕЛИК
А ты еще краше стала, моя Какаша, любовь моя иммортельная!
КАКАША
Вот это новости – я его любовь иммортельная!
ГОРЕЛИК
Я тебя ждал все эти годы. Тебя носило по заморским странам, как Одиссея, а я тебя ждал, как Пенелопа!
КАКАША
Славка, ты какого-то андрогина сочинил своим отвязанным языком.
ГОРЕЛИК
Андрогина? Да откуда ты такой премудрости набралась, Какашка моя?
КАКАША
Да я университет окончила по славистике.
Стоят, обнявшись, смеются и целуются.
ГОРЕЛИК
Впрочем, мужская Пенелопа, не дождавшись женского Одиссея, сама пустилась в странствия. Я давно шел по твоим следам. Почти перехватил тебя в нью-гемпширской «белоруссии», где наследники империи окопались уже в четвертом поколении. Меня там чуть не убили из-за тебя.
КАКАША
Так это действительно ты устроил скандал в благородном семействе? Слухи о негодяе гуляли по всей Америке. Ты, кажется, убил там кого-то?
ГОРЕЛИК
Я убил там двоих на дуэли. Двух отличных ребят, аристократов. В полном соответствии с их кодексом чести. Целые сутки там заседал совет дворян – решали вопрос, можно ли драться на дуэли с евреем. Прогрессивные силы взяли верх. Никто на меня не в обиде. Дамы даже заинтересовались.
КАКАША
Кого ты там убил, не помнишь?
ГОРЕЛИК
Электрика Жеку, графа Воронцова, и водопроводчика Коляна, князя Оладу.
КАКАША
(потупив глаза). Чутье тебя не обмануло. (С потушенными глазами она выходит вперед и становится в позицию монолога.)
МОНОЛОГ ДЕВУШКИ КАКАШИ
Не исключаю, господа, что вы принимаете мой монолог за очередную русскую хлестаковщину, но, во-первых, он уже подходит к концу, а во-вторых, должен же я был объяснить, как мне удалось создать основательный финансовый багаж. (Снова оглядывается на свой рюкзак, тот на месте.) К счастью, все удалось унести с собой. (Выходит поближе к залу как бы для того, чтобы посекретничать.) Надеюсь, для людей сцены это останется тайной, но людям зала я могу открыться: мешок набит крупномасштабными долларовыми купюрами. Десять биллионов, как у них говорят, а по-нашему «бильярдов». Перед тем как меня приговорила московская «комса», я успел все обратить в нал и сквозанул налегке. Уверен, что два самых опытных киллера рыщут сейчас по всему миру, чтобы привести комсомольский приговор в исполнение, но даже они не знают, что я сейчас в Лиссабоне. Значит, можно спокойно поужинать и поболтать. В тайну моего нынешнего местопребывания посвящено, возможно, только одно существо на сцене – авианесущий крейсер «Аврора Горелика». Так что дела моей родины в смысле чистоты ее воздуха не так уж безнадежны. Ведь моя главная задача – с помощью «Авроры» очистить воздух моей пробздетой в прямом и переносном смыслах родины. Кто тут последний в очереди на экспертизу?
В этот момент два молодых человека в черном, которые только что мирно ужинали, не обращая никакого внимания на высказывания Горелика, вскакивают и поворачиваются в его сторону.
Общее освещение на сцене гаснет. Начинают мелькать световые пятна. В них попадают лица и затылки большого импровизированного застолья, нагромождение пивных кружек. Мы видим, как профессор Летик трясет за шиворот Урию Мак-Честного: проснись! В какой-то момент в луч прожектора попадает стильная парочка – классик Гватемала и красавица Какаша; она в томлении. Почти в тот же момент в кругу света, идущего вдоль строительного забора, оказываются два киллера, одетых и подстриженных в стиле московской братвы. В просцениуме под прожектором стоит наш монологист Слава Горелик. Слышатся выстрелы – один, другой, третий. Слава качается и падает. Распростерт. Киллеры медленно приближаются.
ПЕРВЫЙ КИЛЛЕР
Контрольный в голову.
ВТОРОЙ КИЛЛЕР
Жалко парня. (Стреляет.)
ПЕРВЫЙ КИЛЛЕР
Шмотки его возьми.
ВТОРОЙ КИЛЛЕР
Мешки таскать не нанимался.
Проходят по просцениуму, на секунду притормаживают возле молодых людей в черном; дескать, вопросы есть? Вопросов нет. Чао-какао. Уходят.
Зажигается общее освещение. Богема в глубине террасы функционирует в прежнем режиме. Слышится тонкий голос Какаши.
КАКАША
Мне сейчас показалось, что кто-то погиб в мою честь. Будто лежит он сейчас на поле брани, ну, какой-то такой, вроде Славки моего Горелика, и на щите его написано по-португальски Par Minha Dama! – то есть «За Наташу Светлякову!».
ГВАТЕМАЛА
За революцию надо гибнуть, а не за баб!
Наташа-Какаша расплакалась.
Ст. Официант и Мл. Официант подходят к распростертому Горелику.
Ст. ОФИЦИАНТ
Что случилось с этим клиентом?
Мл. ОФИЦИАНТ
Он тут напачкал. Темная лужа вокруг башки.
Ст. ОФИЦИАНТ
Это «Бордо».
Мл. ОФИЦИАНТ
Не похоже.
Ст. ОФИЦИАНТ
Попробуй на палец.
Мл. ОФИЦИАНТ
(пробует). «Бордо».
Ст. ОФИЦИАНТ
Надо позвонить в вытрезвитель. (Уходит.)
Мл. ОФИЦИАНТ
Этих русских надо сразу сдавать в вытрезвитель. Мешки свои расставили! (Уносит рюкзак Горелика.)
Молодые люди в черном приближаются к распростертому телу.
1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Спри. Спри. Спро. Спро. Спроси его.
2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
(Горелику). Тыж. Тыж. Тыж. Ты жив? Илим. Илим. Или мертв?
ГОРЕЛИК
Не знаю. Все пули попали в цель. Серый Карасевич целил в коронарную артерию и попал. Валька Гром целил в трахею и пробил. Контрольный прошил башку от одной височной кости до другой. Проклятые пули, если бы пролетели мимо, я был бы жив.
1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Вот они, все твои пули. (Потряхивает в ладони.) Ты лежишь в луже «Бордо». Теперь вставай.
Горелик встает, вытирается салфеткой, садится к своему столу, закусывает остатками «Ум-Жажаноша».
2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Какие у тебя вообще-то цели? Зачем ты появился в этой, так сказать, драме?
ГОРЕЛИК
Если я скажу, нарушатся все законы. В первом акте все выкладывать? Губить пьесу?
1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
Нам не говоришь, скажи им. (Показывает на зал.)
ГОРЕЛИК
(в зал, с нарастающей страстью). Я вырвался из убийственной ловушки с двумя целями. Первая: найти и освободить свою прекрасную даму. Разведка донесла, что она может появиться где-нибудь здесь, в Лисбоа. Вторая цель: соединиться с «Авророй», подойти к берегам моей родины и продиктовать свою волю по части очистки воздуха. И я клянусь мирозданием и моими покровителями – египетскими демиургами Хнумом и Птахом, – что сделаю все для достижения этих целей, если только гадские пули не растерзают мое тело!
Зал взрывается аплодисментами. Молодые люди в черном тоже аплодируют – сначала неумело, потом все дружнее и дружнее, в унисон с залом. Потом они садятся к своему столу и начинают обмениваться своими междометиями.
ОБА
Ра! Ра! Ра! Опу! Опу! Опу! Лем! Лем! Лем! (С глубоким удовлетворением.) Чиииииииииич!
ГОРЕЛИК
(весело). А это что же у вас, парни, такой вроде университетский жаргон, да?
ОБА
(весело кивают, как бы удивляясь гореликовской смекалке). Вот именно! Университетский жаргон! Лучше и не скажешь!
ГОРЕЛИК
Знаете, ребята, у меня что-то настроение стремительно улучшается, как будто я снова на третьем курсе, когда у меня было перманентно хорошее настроение. Как будто сей, прямо сей час со мной произойдет что-то стремительно счастливое. Как будто даже выходящее за рамки драмы!
В глубине сцены сквозь общий гул прорезается грохот отброшенного стула. Там воздвигается во весь свой недюжинный рост классик циклопического реализма Ильич Гватемала. Фигура его закрывает от взоров зала страдающую в своей красоте Какашу.
ГВАТЕМАЛА
(звонким старческим голосом). Никогда, ни за что, даже ради лучшей промежности в мире, я не отступлюсь от своих идеалов! (Продвигается в просцениум, где принимает позу монолога.)
МОНОЛОГ ИЛЬИЧА ГВАТЕМАЛЫ
Давайте договоримся: мое настоящее имя останется тайной, прежде всего потому, что я его давно забыл. Боевая подпольная кликуха стала моей кожей и моей пращой. Иные из вас, особенно тронутые буржуазным тленом, скажут, что я сплошная фикция. Спросите тех, кто полег под моими ударами, придерживаются ли они такого же мнения, – спросите!
В революцию меня толкнула литература. В какой-то момент мне надоели книжные салоны, где тебе все время суют в нос Шекспира, Камоэша, ну, этого Борхеса, все такое как бы невонючее, нетленное. Никто там не знал, что такое тлен, что такое вонь, потому что никто по-настоящему не был в революции. Тут пустили слух, что у нас там на опушке леса набирают бригаду, я туда и уехал на своем велосипеде, который уже много лет стоит в Музее Революции и одновременно в Музее литературы; где копия, где оригинал, я и сам запутался.
Дело в том, что в литературу я вернулся задним ходом из революции. Из всех лозунгов тех дней один был мне милее всего как песня незамутненного народного потока: «Грабь награбленное!» И тут я заметил, что и это, самое святое, стало покрываться коростой. Лозунг масс стал превращаться в лозунг аппарата. «Грабь награбленное награбленное!» – так он фактически стал звучать в устах аппарата джунглей.
Все чаще в структурах партии стали появляться умудренные классикой писатели. Прикрываясь бесчисленными терминами, они заключали миллионные договора с американскими издательствами, получали всемирные премии, а потом наведывались в джунгли, к тем, кто день и ночь ползал там с автоматами, с ножами в зубах, к тем, кто не прочел и единой брошюры. Поднабравшись ума и от тех и от других, я сбежал из бригады, прихватив всю кассу взаимопомощи, и погрузился в двойное подполье – и от партии, и от литературы.
Именно там, в подполье, в обществе крыс, игуан и сколопендр я начал создавать свой цикл циклопического реализма. Я мог бы давным-давно выйти на поверхность и стать звездой, но мне нужна была муза. Она появилась наконец в лице неотразимой русской шлюхи то ли в Ленинграде, то ли в Петербурге – уже не помню, во всяком случае, она была со мной во время моего последнего боя с федеральными агентами на окраине Чикаго. Гринго убили меня, но я продолжал жить в целом сундуке неопубликованных романов. Распотрошив сундук, девка пустила эти романы в ход, и они начали свое триумфальное шествие по книжным магазинам того мира, который нам так хотелось уничтожить. Она пустила по ветру все мои миллионные гонорары, но я на нее не сержусь, ведь это у нее в памяти я еще жив, и это со мной она явилась в эту пьесу, в лиссабонские жаркие сумерки накануне восстания, о котором я мечтал и в джунглях, и на бумаге! Пусть там, где все вы пока что пребываете, дорогие товарищи, я остался только в виде памятника на месте своей последней битвы, здесь-то, на сцене, я еще ой-б-ёй как жив! (Уходит в глубину сцены.)
ГОРЕЛИК
(отмахивается от монолога). А, все те же, все о том же! Столько лет все о том же, как будто у человечества нет проблем с тем тонким слоем животворного и тлетворного, без которого мы превратимся в камни, без которого не сможем даже сгнить! (Поворачивается к своим собеседникам и видит, что их нет на сцене.) Что это? Студентов-то как ветром сдуло! Помнится, и мы так делали, когда проходили курс наук в Электротехническом. Завалимся в «Чвановский», напьем, нажрем, а потом кто-нибудь выбьет пробку из щитка, и все в темноте смываются.
Входит мрачный Ст. Официант.
ГОРЕЛИК
Ты видишь, друг, студенты-то смылись.
Ст. ОФИЦИАНТ
Что ж из того? Еще вернутся. Дело молодое.
ГОРЕЛИК
Так они и вернутся! Смылись, и ужина не доев…
Ст. ОФИЦИАНТ
Не все ж такие обжоры, чтоб за раз целого «Ум-Жажаноша» скушать.
ГОРЕЛИК
Да и вина не допили!
Ст. ОФИЦИАНТ
Не все же такие пьянчуги, чтоб обязательно допить до донышка.
ГОРЕЛИК
Все-таки я не понимаю, как это так – р-раз и растворились в сумерках?..
Ст. ОФИЦИАНТ
Вернутся. Это же Лиссабон, что вы от нас хотите?
Появляется Мл. Официант с гореликовским рюкзаком. Он весь дрожит.
Мл. ОФИЦИАНТ
(Ст. Официанту). Экселенс, посмотрите, что там внутри! Меня всего колотит! Я рехнусь, если я сейчас не убегу со всем этим!
Ст. ОФИЦИАНТ
Дай сюда! (Вырывает у Мл. Официанта рюкзак, швыряет его к гореликовскому столику.) И больше к этому хозяйству не притрагивайся! (Причесывается, застегивается на все пуговицы, выходит к зрителям, прокашливается, начинает.)
МОНОЛОГ Ст. ОФИЦИАНТА
Джентльмены Лиссабона никогда не унизятся до подбора мешков сомнительного свойства, что бы в них ни содержалось! Сеньоры Лиссабона воспитаны в рыцарских традициях! Вы, туристы, бизнесмены, авантюристы и другие гости столицы, знайте, что во многих гражданах этого города, невзирая на их социальное положение, течет кровь великолепных сеньоров Лиссабона!
(Доверительно.) Всякий знает на бульваре Либертада историческую парикмахерскую «Брито-а-Брито», что по-русски означает «Заходи побриться». В юности я работал там у своего дяди Бритоша Гомеша Брито. Вот кто всегда узнавал джентльмена в своем кресле! Вот кто был настоящим кабальеро для кабальеро! Даже я, юнец, что выметал там остриженные дядей волосы, научился различать клиентов. Я научился наслаждаться теми моментами, когда в воздух из-под моей метлы взмывали волосики сеньоров! И они взмывали, парили и улетали в открытые двери!
Они растворялись в небе Португалии точно так же, как они растворялись пятьсот лет назад, когда командор Васко да Гама входил туда и тихо просил: пожалуйста, сеньор Бритош, не сбривайте всего, и пусть кудри вьются, как у всех порядочных людей. Так тихо он просил, как будто это не он завоевал Индию.
Да и две тысячи лет назад отцы-основатели и отцы-завоеватели из Седьмого легиона Жемина заходили к Брито и сдержанно, как кабальеро, просили побрить им шеи на римский лад. И предки мои сдержанно выполняли эти заказы, сами чувствуя на своих шеях холодок их взглядов.
Ты должен знать, Пинтоквиш, говорил мне дядя, джентльменство определяется не богатством и не высоким чином. Наша страна невелика, но дух ее могуч, как наши пробковые дубы, которыми славятся наши пейзажи. Многие наши клиенты в ходе исторических пертурбаций не стали генералами, иные из них продают на углах лотерейные билеты, есть среди них даже и чистильщики обуви, но и в них нередко с первыми же взмахами ножниц можно увидеть сеньора.
Этой школы, уважаемая аудитория, мне не забыть. Фортуна привела меня к моей нынешней должности старшего помощника метрдотеля в великолепном кафе, но даже и здесь, среди сегодняшней неразберихи, в пыли бесконечного городского строительства, среди левой швали, что стекается сюда из Европы и Африки в расчете на близкие бунты, я не разучился узнавать поступь настоящего сеньора, который умеет заказать рыбу «ум-жажанош» и съесть ее с достоинством, не валясь на пол в винные лужи. И если кто-нибудь еще сомневается в моем предназначении, я должен буду тому сказать: сеньоры Лиссабона не ударят лицом в грязь ради мешка с долларами!
ГОРЕЛИК
Здорово сказано, сеньор Бритош!
Ст. Официант уходит. Мл. Официант выдвигается на позицию монолога.
МОНОЛОГ Мл. ОФИЦИАНТА
Пока этого гада, моего дяди, нет, спешу высказаться как представитель униженной молодежи. У каждого человека моего небольшого возраста есть своя большая мечта. Многие ребята у нас на дворе постоянно думают, что будут делать в случае городского восстания. Один, по прозвищу Висячая Сила, клянется взять школу, где его не баловали отметками. Гортензия Суареш решила громить подряд все магазины «Кодак», в одном из которых она сейчас работает. Девку можно понять: ненавижу, говорит, всю эту сволочь, что решила увековечиться, всю фотографию, говорит, надо смыть хотя бы ради будущего.
Бывают у ребят и странные фантазии. Один, например, мечтает вскарабкаться на конный памятник и оттуда, с крупа, навалить солидную кучу. Что касается меня, то я прост. Анархизма во мне маловато. Давали бы чаевые. Конечно, и я мечтаю, не без этого. Никому не признавался, даже самому себе, что мечтаю о мешке с долларами. Ведь это же такое чудо – вдруг натыкаешься на мешок с деньгами, ведь это же сродни… сродни… прилету какого-нибудь протуберанца! Мне стыдно было мечтать о несбыточном, но все-таки, при отсутствии чего-либо другого, почему бы нет? Почему не мечтать?! И вот он в моих руках, и вот я его отдаю назад негодяю, варвару! Да что же это такое, уважаемые посетители, ведь это же двойное, если не тройное убийство мечты! Эх, был бы у меня характер, не поздоровилось бы сегодня этому месту! (Уходит, весь дрожа.)
ГОЛОС ДЕВУШКИ КАКАШИ
(издалека). Славка, когда же ты освободишь меня из рабства?!
ГОРЕЛИК
(маячит). Почудилось? Пригрезилось? Какаша, неужели это ты? Где ты, на сцене или в зале?
Из глубины сцены в просцениум выходят профессор Летик и Урия Мак-Честный. Садятся к свободному столику и освещаются тонким лучом света.
ЛЕТИК
Ты слишком много пьешь, Мак-Честный.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Марта!
ЛЕТИК
Ты выдул уже девять «грандо», Урия Мак-Честный! Да, я считаю! Всякий раз, как я показываю Пинтоквишу «принесите покито», ты бросаешься и меняешь «покито» на «грандо». Ты же знаешь, что я не могу на это закрывать глаза!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Но ты же видишь, я в форме!
ЛЕТИК
Я вижу, что у тебя отвисли брылы, пот течет по носогубным складкам, руки дрожат, а самое главное, я вижу, что у тебя разбушевалось подсознание!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Марта, побойся… (С безнадегой.) Да нет, не Всевышнего. Ты же знаешь, кого должны опасаться люди с классовым сознанием. Внеклассового подсознания.
ЛЕТИК
(кладет на стол небольшую монету). Ну-ка, одним движением придави пальцем этот эскудо!
Мак-Честный тычет указательным пальцем.
ЛЕТИК
(уничтожающе хохочет). Мимо на пять сантиметров! Ну, еще раз! (Хохочет зловеще.) Off the mark again![17] Черт тебя дери, Урия Мак-Честный, Ph. D., ты уже ни на что не годишься! (Берет его руку и медленно опускает палец на монету, заглядывает в глаза.) Вот теперь попал.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
(в полном отчаянии). Нужно потренироваться, Марта. Марта, слушай, попробуй меня через десять минут, и ты увидишь, я буду попадать сразу.
ЛЕТИК
Есть мнение отстранить тебя от сегодняшнего задания.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
(падает перед ней на одно колено). Ты не сделаешь этого! Ты же знаешь, что это значит! Ведь товарищ Квутанзо меня растерзает! Меня, твоего любимого аспиранта!
ЛЕТИК
Как ты не похож на того юношу, который еще недавно писал «Зародыши гражданских позиций»! Какой огонь в тебе тогда пылал! Все вздымалось в тебе, словно обелиски грядущего!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Марта, поверь, времена «Зародышей» еще вернутся!
ЛЕТИК
(сухо). Прости меня, но я уже переросла твои «зародыши», уже отринула твои «обелиски». (Молчит и смотрит на трепещущего Мак-Честного.) Ну хорошо, на этот раз ты еще останешься и замкнешь. Когда они все выйдут и возникнет ситуация общего подъема, ты по моему сигналу – это будет тост за ГРЯДУЩЕЕ – нажмешь кнопку детонатора. Где находится заряд?
МАК-ЧЕСТНЫЙ
(суетливо). В левой передней ножке вон того стола. (Показывает на стол, за которым продолжает пиршествовать Горелик.) Там, правда, этот симпатичный молодой господин расположился. Кто-нибудь его отзовет?
ЛЕТИК
Наплевать на эту буржуазную сволочь! Я его узнала. Однажды он сорвал конференцию в Шантьере. Беспрерывно провоцировал, острил, видите ли. В конце концов, неплохо, если будет хоть одна жертва. Небольшие брызги не помешают. Скажем, что погиб философ, идейный лидер движения. Сотворим культ из этого проходимца. Возникнет вихрь, а это то, чего нам не хватает и для практики, и для теории, и для моего фундаментального труда «Грядущее сознание», – вихря!
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Ты была права, сказав, что у меня подсознание скрипит. Но я слажу, слажу! Может быть, во всем виновато мое имя, мое проклятое происхождение. Я знаю, что взрыв необходим, но что-то скрипит во мне, что-то корежится. Но я слажу, слажу!
ЛЕТИК
Знаешь, что однажды сказал Фрейд? «С той материей, с которой мы работаем, никогда нельзя будет избежать маленьких лабораторных взрывов». Конечно, это было сказано о психоанализе, но и к нашей теории это имеет прямое отношение.
МАК-ЧЕСТНЫЙ
Я восхищаюсь тобой, Марта!
ЛЕТИК
Потренируйся на эскудо! (Выходит вперед для произнесения монолога.)
МОНОЛОГ ПРОФЕССОРА ЛЕТИК
Должна признаться, я просто женщина. Как всякая женщина, мечтаю о простом: взять любимое существо, отдать ему себя, мять его, подминаться под ним, раскрывать его, раскрываться самой, ну а потом погружаться в быт – все эти пуфики, коврики, песики, котики, детки, конфетки, супу наварить на три дня, денег заработать на три года, починить телефизор или, как его там, телевьюзор, и так изо дня в день.
Увы, как теоретику движения мне приходится еще прочитывать каждый день три титула соответствующей литературы в рамках междисциплинарной программы – к счастью, у меня зеркальная память: пятнадцать секунд смотрю на страницу, и она уже вот в этом маленьком хорошеньком компьютере – ну и постоянно приходится думать о сочетании теории с практикой, подбирать литературу, которую смогут прочесть на местах, контролировать текучку кадров, пестовать взрывчатку для лабораторных взрывов. Ну, если уж признаваться, то во всем. Эстетически это мне не очень-то по душе. Только лишь первый момент прекрасен – явление огня, акустическая феерия, а дальше, ах, сплошная размазня. Ведь где-то в сугубо личностном плане, несмотря на все напечатанные труды, я осталась все той же крестьянской девчонкой, пастушкой козлят и козлищ, майне дамен унд херрен. Увы, если ты выбираешь путь в теории, грани личности смещаются, ибо нужно искать подтверждения своим гипотезам на практике. Не так ли? (С изяществом удаляется.)
Оставшийся в одиночестве Мак-Честный сам встает в позицию монолога.
МОНОЛОГ УРИИ МАК-ЧЕСТНОГО
«Почитай сон и входи в него с робостью, это превыше всего. Избегай тех, кто плохо спит или проводит ночи без сна. Даже вор бывает застенчив перед тем, как заснуть. По ночам он ворует молча. Бесстыж, однако, ночной сторож, с бесстыдством он поднимает свой горн.
Ради сна ты должен бодрствовать весь день. Десять раз в день ты должен одолевать себя. Это сделает тебя добрым и усталым, и это будет опиумом для твоей души. Десять раз в день ты должен примирять себя с самим собой: непримирившийся спит плохо. Десять истин в день ты должен найти, иначе ты будешь искать истину в ночи и твоя душа останется голодной. Десять раз в день ты должен рассмеяться, иначе тебя будет беспокоить желудок, отец тоски».
Так говорил мудрец на горном склоне. И я внимал ему на зеленом пастбище среди молодежи. Кто бы сейчас поверил, что я был когда-то апостолом чистого сна? Будто стоик Рахметов, я десять раз в день одолевал себя, то есть всякий раз, когда мне хотелось выпить и закурить. Десять истин в день я находил в университетской библиотеке в десятке книг. Десять раз в день я смеялся над этими истинами. И все это ради сна, ради мудрости того горного склона. О, эти сладкие сны предреволюционного транса! Я спал, как большой хитрый ребенок. Каждую минуту сна я притворялся невинным. Десять больших выпивок бултыхались во мне. Истины превращались в эротические кошмары, а я все спал, как бы на зеленом пастбище, как бы ягненок. Вдруг однажды мне приснилось, что я никогда не проснусь, – это прямо мне в ухо свистнул Заратустра: «Блаженны спящие, ибо они скоро выпадут в полный осадок». И тогда мне осталось поверить только в то, что желудок действительно – это отец тоски.
Завершив монолог, Урия возвращается к столику, тычет пальцем в монету, промахивается и роняет голову на руки. Свет в этом месте гаснет.
Освещается столик, за которым Слава Горелик заканчивает свой ужин.
ГОЛОС КАКАШИ
(издалека). Славка, если ты еще жив, освободи меня из этого рабства! Ради юности! Ради всего знакомого до слез!
Горелик, отшвырнув стул, бросается в самую гущу ресторанного сборища. После довольно бестолковой свалки вытаскивает в просцениум почти голую в ее бесценном вечернем платье Какашу.
ГОРЕЛИК
Боже, это она! Какаша моей тоски!
КАКАША
Боже, это он! Горелик души моей!
ГОРЕЛИК
Теперь я понимаю, почему меня так тянуло в это Боа-из-Лис!
КАКАША
(счастливая). Какое еще Боа-из-Лис, сумасброд?
ГОРЕЛИК
Ну, Лиссабон, Лисбоа, то есть Боа-из-Лис!
КАКАША
Ты все такой же, Славка! И обнимаешь так же, так же… безвозвратно!
ГОРЕЛИК
А ты еще краше стала, моя Какаша, любовь моя иммортельная!
КАКАША
Вот это новости – я его любовь иммортельная!
ГОРЕЛИК
Я тебя ждал все эти годы. Тебя носило по заморским странам, как Одиссея, а я тебя ждал, как Пенелопа!
КАКАША
Славка, ты какого-то андрогина сочинил своим отвязанным языком.
ГОРЕЛИК
Андрогина? Да откуда ты такой премудрости набралась, Какашка моя?
КАКАША
Да я университет окончила по славистике.
Стоят, обнявшись, смеются и целуются.
ГОРЕЛИК
Впрочем, мужская Пенелопа, не дождавшись женского Одиссея, сама пустилась в странствия. Я давно шел по твоим следам. Почти перехватил тебя в нью-гемпширской «белоруссии», где наследники империи окопались уже в четвертом поколении. Меня там чуть не убили из-за тебя.
КАКАША
Так это действительно ты устроил скандал в благородном семействе? Слухи о негодяе гуляли по всей Америке. Ты, кажется, убил там кого-то?
ГОРЕЛИК
Я убил там двоих на дуэли. Двух отличных ребят, аристократов. В полном соответствии с их кодексом чести. Целые сутки там заседал совет дворян – решали вопрос, можно ли драться на дуэли с евреем. Прогрессивные силы взяли верх. Никто на меня не в обиде. Дамы даже заинтересовались.
КАКАША
Кого ты там убил, не помнишь?
ГОРЕЛИК
Электрика Жеку, графа Воронцова, и водопроводчика Коляна, князя Оладу.
КАКАША
(потупив глаза). Чутье тебя не обмануло. (С потушенными глазами она выходит вперед и становится в позицию монолога.)
МОНОЛОГ ДЕВУШКИ КАКАШИ