Старбол Гватемала много наврал, но немало и правды сказал. К моменту нашего бракосочетания я уже устала быть объектом постоянного вожделения. Дикостью веяло на меня, когда я ощущала, что всякий встречный мужик меня хочет. В детстве вместе с этой дикостью на меня какая-то музыка накатывала, я ничего не понимала, а просто как бы взлетала куда-то, ну а потом-то я уж это так поняла, как ни одна девочка в районе метро «Нарвские ворота», наверное, не понимала.
   Чего он от меня хочет, этот встречный любой мужик? Ох, матушки мои, да он не от меня чего-то хочет, а во мне что-то ищет постороннее, в случайно увиденной очаровательной девочке, в самом сокровенном моем месте что-то чужое хочет найти для себя. Любой мужик, и молодой и старый, и чистый и грязный, и интеллигент и хам.
   В глазах моих родителей был ужас, когда они перехватывали прилипающие ко мне взгляды мужичья. Да неужели же любой лох жаждет нашу киску свалить, ноги ей растащить и что-то там у нее внутри для себя своей палкой искать, казалось, вопили они.
   Славка Горелик, между прочим, был мой первый настоящий муж, хоть я с ним всего одну ночь провела. Только с ним я поняла разницу между ёбарем и мужчиной. Он во мне не для себя искал, а для чего-то другого, может быть, даже возвышенного. Как я счастлива тогда была, когда на следующий день неслась к нему на второе свидание в гребной клуб. А его там уже не было. Пропал с концами, как будто утонул. Никто о нем ничего не знал, хотя он там три месяца сторожем просидел. Потом один гребец с восьмерки отозвал меня в сторону. Ты что, не знаешь? Твоего парня большевики арестовали.
   Это уж я потом полностью отвязалась в разнузданном направлении так, что вполне заслужила все эти любезные от козлов наклеечки: телка, лоханка, подстилка. Ну, а уж в Америке-то Наташка-Какашка с Нарвских ворот совсем вразнос пошла.
   Впрочем, должна сказать, не все уж так однозначно было во время заокеанских приключений – ведь все-таки иногда что-то питерское, что-то гореликовское все ш таки проскальзывало и в Жеке все ш таки графе Воронцове, и в Коляне, князе Олада, недаром все ш таки они на мне вдвоем женились, а потом и погибли из-за меня. Да и старый бонвиван барон Фэймос был ведь поэтом любви все ш таки. А уж что говорить об этом сумасшедшем Абрашке Шумейкере, который ради меня стал звездой профессионального баскетбола в шестьдесят лет и которому я все ш таки столько гусят родила. Даже в этом циклопе с «пылающего континента» что-то было. При всей низости убеждений он воспарял в любви, а возраст только прибавлял ему взлетной тяги. Тягучее старичье, между нами, прям-таки создано для нас, девушек.
   Славка, не отходи от меня, все время трогай! Знаешь, я вообще-то не знаю, родилась ли я на свет Божий. Если ты опять свалишь, я не пойму тогда, зачем были все эти горести, ревности, стыды, ярости. Ведь только с тобой у меня «шестое» просыпается. Что шестое, не понимаешь? Гумилева забыл, балда?
   Крупными шагами в просцениум выходит Ильич Гватемала. Тащит за пуговицу Ст. Официанта.
   ГВАТЕМАЛА
   (громогласно). Экое свинство! Что за бардак! Это ресторан или бардак?
   Ст. ОФИЦИАНТ
   (защищает свою пуговицу как символ достоинства). Руки прочь, красный узурпатор!
   ГВАТЕМАЛА
   Не успеешь завязать беседу с единомышленниками, как у тебя уводят законную жену!
   Ст. ОФИЦИАНТ
   Руки прочь, или мои поварята возьмут тебя в ножи! (Вдруг перехватывает инициативу, и теперь уже он держит обидчика за брючный ремень.) Не знаю, откуда ты взялся, но уж явно не из сословия сеньоров! Говори, кто таков!
   ГВАТЕМАЛА
   Я писатель Ильич Гватемала, черт бы вас всех побрал! Руки прочь, прислужник реакции, или весь ваш бардак взлетит на воздух! Я автор двенадцати романов циклопического реализма! Я возглавлял революции и шесть раз был расстрелян! Никто не помешает мне вернуть мою законную супругу!
   ГОРЕЛИК
   (не выпуская девушку из объятий). Никто, кроме меня!
   КАКАША
   (весело). Ну вот, опять дуэль!
   ГОРЕЛИК
   Ну нет, руку на писателя, тем более усопшего, не подниму, даже если он красная сволочь. В мире есть и другие способы перехвата женщин. (Гватемале.) Можешь забирать этот мешок, циклоп, в обмен на жену!
   ГВАТЕМАЛА
   (берет мешок с долларами). Сколько там?
   ГОРЕЛИК
   Дюжина.
   ГВАТЕМАЛА
   Чего дюжина?
   ГОРЕЛИК
   Чего, чего – ясно, что не романов… Откроешь – увидишь, деревенщина! А нет – так пинка в жопу и к барьеру!
   ГВАТЕМАЛА
   (с горечью). Эх, Какаша, продаешься за деньги, да? (С гневом.) Эх, гады, как великий СССР продали, так и бабу покупают! (Уходит с мешком на плече.)
   Какаша и Горелик опускаются на пол. Вся сцена снова погружается в сумрак, сквозь пелену которого видны в глубине фигуры участников драмы. Влюбленные лежат в пятне яркого света. Каждое их движение вызывает усиленный киароскуро. Их диалог прерывается паузами, сорванным дыханием, эротическим подвизгиванием.
   КАКАША
   Ну, я больше уже не могу, Славка, ну, давай!
   ГОРЕЛИК
   Зрители тебя не смущают?
   КАКАША
   Пусть сами смущаются, раз в театр пришли. Дай-ка я тебя возьму! Вот так! И давай, давай, давай!
   ГОРЕЛИК
   Я и впрямь становлюсь плененной Пенелопой, а ты Одиссеем-освободителем. Впрочем, это уже не важно. В такой любви, как у нас, теряются различия пола. Мое становится твоим, твое – моим. Не об этом ли писал Ницше?
   КАКАША
   Именно об этом. Вздувается страсть к «переоценке ценностей». Переплетаясь, мы строим мост в идеал.
   ГОРЕЛИК
   Это кто говорит, я или ты?
   КАКАША
   Это говорит Заратустра. В идеале мы вдвоем сотворим надчеловека, это будет надчеловек любви, а не супермен убийства. Не нам ли выпало на долю выжать священный сок хаомы?
   ГОРЕЛИК
   Вал, вал, вал! Ико, ига, ига!
   КАКАША
   Вобюл, вобюл, вобюл! Оки, оки, оки!
   ОБА
   (в экстазе). Ч-и-и-и-и-и-и-и-и-ч!
   Испустив этот вопль, они лежат некоторое время неподвижно и молча. Потом закуривают.
   ГОРЕЛИК
   Где ты набралась таких премудростей?
   КАКАША
   В Северо-Западном университете.
   ГОРЕЛИК
   Если впасть в хронологию, родная, окажется, что ты прожила без меня безобразно долгий кусок жизни. Но мы в нее не впадем. Проживем и без хронологии. И тогда окажется, что мы просто продолжаем ту нашу единственную ночь на Елагином острове. Ты помнишь тот гребной клуб, где я тогда сторожем работал? Это была ночь фантастической гребли, как будто сами отцы-демиурги Хнум и Птах сидели рядом. Мы бросили матрас прямо на мостки и там валялись. Меж досок в воде отражались звезды… крутилась кассета «Аквариума»… три бутылки «Солнцедара» стояли у изголовья… и мы хлебали эту гадость, и гребли, гребли, как будто плыли в центр Вселенной…
   КАКАША
   Потому что покуривали кое-что.
   ГОРЕЛИК
   У меня была шмаль из Красноводска.
   КАКАША
   Ох, сладкая была эта красноводская шмаль. Ты меня тогда просто затрахал, Славка. А ведь я считалась чемпионкой в «системе»… Славка, а ты помнишь нашу тогдашнюю песенку? (Поет, Горелик ей подпевает.)
 
Ветер принес издалека
Прежней весны уголек,
Вторил там Сашеньке Блоку
Тысячелетний Блок.
 
 
Розы, кресты, эвкалипты
Вырастут тут на снегу.
Встретим же Апокалипсис
Стаей гусят на лугу!
 
 
Ровно, темно и глубоко
Дрогнули струны мои,
Ветер принес издалека
Дюжину старых «Аи»…
Ровно, темно и глубоко,
Можно сказать, глубоко…
Ветер принес издалека
Дюжину нежных «Клико»…
 
 
Ровно, темно и глубоко,
Милый наш брат Александр,
Ветер принес издалека
Ящик крепленых «Массандр»…
 
   ГОРЕЛИК
   Ты бы знала, сколько раз я эту ночь в памяти прокручивал!
   КАКАША
   Я знаю. Ровно столько же раз, сколько и я эту ночь в памяти прокручивала. Иногда осточертеет все на свете, заберешься куда-нибудь в темноту и вспоминаешь, как с тем Славкой Гореликом, простым советским заключенным, греблась в гребном клубе.
   ГОРЕЛИК
   У нас с тобой, наверное, это одновременно случалось. Учитывая разницу во времени между Россией и Америкой, если у меня, скажем, в полночь, то у тебя в четыре часа прошлого дня, а если у тебя в полночь, то у меня в восемь утра дня будущего. Это тебе понятно?
   КАКАША
   Да, теперь-то я понимаю, в чем было дело. Иногда в классе или с мужем каким-нибудь на дипприеме как подхватит, едва успеваю проскочить в туалетку. И вспоминаю, как тебя в первый раз увидела с двумя веслами на плече на фоне нашего меланхолического балтийского заката. Что за кадр, я подумала и тут же узнала: да ведь это же Славка Горелик из подполья! Все девки ахнули, но я так посмотрела, что они сразу поняли – мой кадр!
   ГОРЕЛИК
   Значит, дала бы и без шмали?
   КАКАША
   Ну, конечно, дала бы и без всего.
   ГОРЕЛИК
   А я, признаться, попался на курьезе, как сказал бы мой дед. Как это так – самая красивая девчонка откликается на Какашу? Откуда это взялось, неужели от дурацкой рифмы Наташа-Какаша?
   КАКАША
   Ну, не так-то просто. У меня в подростковом возрасте стало проявляться анальное беспокойство. Особенно во время траханья. При тебе этого, к счастью, не случилось, а вот некоторые кобельки несказанно удивлялись, когда из шикарной телки выскакивали пахучие кусочки. Потом, уже в Америке, один профессор излечил меня от этого дела психоанализом.
   ГОРЕЛИК
   Расскажи мне об этом, любимая.
   КАКАША
   Да там я одного такого Абрашку встретила Шумейкера. Он и сам-то был вполне сумасшедшим, но меня вылечил. Докопался до детского стресса, когда меня трехлетнюю с соседкой оставляли, а та мне в попку палец совала. Я так была этому Эйбу благодарна, что родила ему целый выводок гусят. Вот так Какаша стала Мамашей.
   ГОРЕЛИК
   А где же ты детей своих держишь, Наташа-Какаша-Мамаша моя любимая?
   КАКАША
   Да они все улетели, когда время пришло. Ты же сам это видел, Славка мой родной. Изволь, напомню. Я сидела на пригорке со всем своим выводком. Внизу было озеро, в нем скользила чета лебедей – Этель и Эланор. За озером из-за леса высовывались стеклянные башки билдингов: коридор высокой технологии этого графства. Над ними заходили на посадку джамбо-джеты. Всем подъем, сказала я своим птенцам. Пора вам учиться летать и плавать. Они побежали вниз к озеру. Иные еще на склоне отрывались от земли и поднимались. Другие плюхались в воду, плыли к середине и там взмывали в потоках брызг. Я плакала от счастья. За близкой рощей тут стала вышагивать вереница гигантских и многоликих холозагоров и олеожаров. Они сияли и смешно приседали на пики елок.
   Тут поблизости остановился автобус компании «Питер Пэн», и из него выпрыгнул ты, Славка Горелик. Я хотела перелететь к тебе, однако жировая прослойка, отложившаяся во время высиживания яиц, тянула к земле. Ты, кажется, тоже хотел перелететь ко мне, но тут приблизились холозагоры, ты смешался с ними, и вы все исчезли за горизонтом. Вот как было дело, и, если ты этого не помнишь, тебе надо полечиться.
   ГОРЕЛИК
   А своему психоаналитику ты этого не рассказывала?
   Какаша не успевает ему ответить. В просцениум проходит Ильич Гватемала с сильно похудевшим денежным мешком.
   ГВАТЕМАЛА
   (Горелику). Слушай, амиго, эта девчонка не стоит и половины твоих миллиардов. Я отсыпал себе сколько полагается, а остальное возвращаю.
   ГОРЕЛИК
   Значит, мы все сейчас можем дернуть шампанского. Сеньор Де Бритто, дюжину брюта!
   Появляется шампанское. Все в просцениуме, включая и официантов, поднимают бокалы.
   ГОРЕЛИК
   Первый тост – за любовь! Второй – за деньги! Третий – за шампанское!
   Все выпивают по три бокала без передышки. После третьего звучит сирена и грубый голос подрядчика со стройки объявляет: «Конец первой смены!»
Занавес

Антракт

   БРОДЯЧАЯ ТРУППА, РАЗЫГРАВШАЯ «АВРОРУ», ПРИГЛАСИЛА НА ПРЕМЬЕРУ НЕМАЛО ПОРТУГАЛЬЦЕВ, КОТОРЫЕ ТЕПЕРЬ В АНТРАКТЕ В ПОЛНОМ НЕДОУМЕНИИ СЛИЛИСЬ С МОСКВИЧАМИ. ФОНЕТИЧЕСКИ БЛИЗКИЕ ЯЗЫКИ ОБРАЗОВАЛИ ПОЧТИ НЕРАЗЛИЧИМЫЙ МУРМУР.
   В ЭТОЙ ТОЛПЕ ВЫДЕЛЯЛИСЬ ДВА СОГБЕННЫХ КИТАЙЦА. ОНИ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЛИ ИЛИ ДЕЛАЛИ ВИД, ЧТО НЕ ПОНИМАЮТ, ИЗ ТОГО, ЧТО ГОВОРИЛОСЬ ВОКРУГ. ВДРУГ НЕПОДАЛЕКУ ОТ НИХ ПРОРЕЗАЛСЯ РЕЗКИЙ ГОЛОС ЖИРНОГО МОЛОДОГО БРЮНЕТА. ЧОРСКИНД КОМУ-ТО ГОВОРИЛ:
   – ВАКСИНО СОВСЕМ ОТОРВАЛСЯ ОТ РЕАЛЬНОСТИ, НЕ ПРИШЕЛ ДАЖЕ НА СВОЮ ПРЕМЬЕРУ. ДОЖДЕТСЯ ОН ПОЛНОЙ ОБСТРУКЦИИ.
   КИТАЙЦЫ ПЕРЕГЛЯНУЛИСЬ И ВЫШЛИ НА БАЛКОН ПОКУРИТЬ. МОСКВА РАСПЛЫЛАСЬ В ДОЖДЕ. ОГЛЯДЕВШИСЬ И НИКОГО НЕ ЗАМЕТИВ ВОКРУГ, КИТАЙЦЫ РАСПРЯМИЛИСЬ И ОКАЗАЛИСЬ ДОВОЛЬНО ВЫСОКОГО, НУ ЕСЛИ НЕ БАСКЕТБОЛЬНОГО, ТО ЯВНО ВОЛЕЙБОЛЬНОГО РОСТА. У ОДНОГО, ПРАВДА, НЕМНОГО СКРИПЕЛ СУСТАВ, ЗАТО У ДРУГОГО ТИХОНЬКО ГУДЕЛИ ХОРОШО НАТЯНУТЫЕ МЫШЦЫ.
   – СТАС, ТЫ ПРАВДА ОТОРВАЛСЯ ОТ РЕАЛЬНОСТИ, – СКАЗАЛ ЭТОТ ПОСЛЕДНИЙ. – ОТКУДА ТЫ ВЗЯЛ ЭТУ ИСТОРИЮ?
   – РАЗВЕ НИЧЕГО ПОХОЖЕГО С ТОБОЙ НЕ БЫЛО? – СПРОСИЛ ПЕРВЫЙ.
   – НУ ЧТО-ТО БЫЛО ПОХОЖЕЕ, НО НЕ ТО. НУ СКАЖИ, ЧТО ТЕБЯ ТЯНЕТ В ЭТУ ТЕАТРАЛЬЩИНУ, В ЭТО ОТЖИВШЕЕ ЛИЦЕДЕЙСТВО?
   – ЕДИНСТВО ВРЕМЕНИ, МЕСТА И ДЕЙСТВИЯ, ВОТ ЧТО МЕНЯ ТЯНЕТ СЮДА.
   НА БАЛКОН ВЫШЕЛ ЕЩЕ ОДИН СОГБЕННЫЙ КИТАЕЦ. ЗАМЕТИВ, ЧТО, КРОМЕ ЕДИНОВЕРЦЕВ, ЗДЕСЬ БОЛЬШЕ НИКОГО НЕТ, ОН РАСПРЯМИЛСЯ И ПРЕДСТАЛ ИЗУМИТЕЛЬНОЙ КИТАЯНКОЙ.
   – СТАС АПОЛЛИНАРИЕВИЧ, Я ВСЯ ТРЯСУСЬ. ОТКУДА ВЫ ВЗЯЛИ ТАКОГО ВОЛШЕБНОГО ГРОТЕСКНОГО ПЕРСОНАЖА, ИЛЬИЧА ГВАТЕМАЛУ?
   – ДА ОН ЗДЕСЬ РАБОТАЕТ НА ВЕШАЛКЕ, МОЯ ДОРОГАЯ. ТАКОВ ТЕАТР.

Акт второй

   Перед началом действия мы видим всех участников драмы в тех же местах, где они были, когда упал занавес. Они неподвижны или очень-очень малоподвижны. В принципе сцена должна производить впечатление какой-то не существующей во времени паузы, в которой, словно мухи в паутине, застряли или повисли наши персонажи.
   Активно передвигаются только двое – исчезнувшие было в первом акте молодые люди в черных майках. То быстрыми шагами, то на четвереньках они меряют пространство. Иногда как-то неестественно высоко подпрыгивают на манер астронавтов, посетивших Луну (в определенных местах должны быть замаскированы два-три трамплина). Иногда повисают в воздухе (замаскированные кольца или трапеции), чтобы потом снова перейти к быстрым шажкам ищеек. У зрителей должно возникнуть впечатление, что эти двое изучают обстановку: мебель, посуду, еду, расположение фигур, одежду, выражение лиц, газету, упавшую на пол. По ходу дела они обмениваются односложными словами своего «студенческого жаргона»: фти-фти-фти… тиф-тиф-тиф… дыр-дыр-дыр… бул-бул-бул… щил-щил-щил… чииииич!
   Неожиданно оба останавливаются в просцениуме.
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Послушай, мы ведь в театре. Театр, кажется, был здесь первой попыткой объясняться на разноплановом уровне.
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Тут все так наивно.
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Наивно, значит, мудро, так нас, кажется, учили?
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Ну, может быть, тут слишком мудрено?
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Ты знаешь, по сравнению с другими уровнями мне почему-то всегда трудно переходить на здешний уровень.
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Тут царит какое-то странное, отчасти даже умилительное, чувство самодостаточности. Словно они – это центр, и каждый по отдельности – центр в центре.
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Ну хорошо, на данный момент…
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Вот это тоже. Данный. Момент. Перейти эту грань по-прежнему трудно.
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Раз уж мы здесь, значит, мы в Моменте, в Данном.
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   (смеется). У нас уже появилось чувство юмора.
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Тут надо еще знать, женщина ты или мужчина.
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Мы женщина, женатый на женщине, и мужчина, замужняя за мужчиной; так, кажется?
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Мы делаем успехи! (Оба хохочут.) Однако им пора начинать второй акт.
   Молодые люди в черных майках усаживаются за их прежний столик. Зажигается весь свет. Все приходит в движение. Звучит второй гудок сирены. В глубине открываются ворота строительной площадки. Из них выходит отработавшая смена в комбинезонах и пластмассовых касках. Взрыв приветствий, аплодисменты.
   КЛЕНСИ ФАУСТ
   Да здравствуют строительные рабочие! И ремонтники!
   ЛОРЕНЦО МГБЕКИ
   (вскочив на стул). Протуберанца! Гелиострата! (Размахивает стоцветным флагом радикальной партии.)
   ЛЕТИК
   Прошу всех к столу, товарищи!
   Рабочие, хохоча и базлая неприличности, валятся за столы – большая халява!
   Ст. ОФИЦИАНТ
   (благим матом). В прозодежде обслуживаются только в буфете!
   РОЗИ ЯГОДА
   Какая низость! Какая унизительная стратификация! Товарищи, не верьте, интеллигенция с вами! Рассаживайтесь, где вам удобно!
   Ильич Гватемала, Лоренцо Мгбеки и Кленси Фауст наступают на Ст. Официанта с двумя гранеными штыками и буденновской саблей.
   ГВАТЕМАЛА
   Рассаживай пролетариат, подлец, или тебе крышка!
   Ст. ОФИЦИАНТ
   (скрестив руки на груди). Сеньоров Лиссабона не напугаешь ржавым!
   РАБОЧИЕ
   А чо? Чо там, что ли, удобнее? Удобнее там, где наливают. Хули? Не капать же на чистое. Верно, ребята? Давай, наливай хмельного! (Гватемале.) Эй, дед, кончай соваться с острозаточенным!
   ГВАТЕМАЛА
   И это сейчас называется классовой борьбой?! (Сует шашку в штанину, дает сподвижникам сигнал к временному отступлению.)
   Оба сподвижника, как были со штыками, выходят в просцениум для произнесения монологов.
   МОНОЛОГ КЛЕНСИ ФАУСТА
   У молодого парня всегда должна быть альтернатива. Я, например, альтернативщик. В тюрьме я не засиживаюсь, всегда ищу альтернативу крытке, то есть простор. Если я белый, я все-таки имею право чувствовать себя как негр. Замкнуто? Вот вопрос социального неравенства, о котором нам уши прожужжали в ячейках. Какого черта? Равенство не дает альтернативы. Если я беден, имею право быть богатым. Если я богат, просираю все до нитки. Вопрос замкнут?
   Альтернатива, товарищи, движет революцию. Если я голоден, нажрусь обязательно! Ежедневное питание с горячими щами, с макаронами по-флотски, с крутыми битками, с компотом, как в лучшие дни ВМС, однако почему-то всегда тянет нажраться вредной водки. Прешь к хорошей бабе в самоволку, а жаждешь какую-то самку волка. Замкнуто? Все это, однако, не означает, что не выполняю приказов командования или призывов партии. Однако альтернатива всегда остается – где? – вот здесь, в задней части башки, то есть в ленинском затылке. Замкнуто? Размыкаю. Я на задании.
   МОНОЛОГ ЛОРЕНЦО МГБЕКИ
   (произносится с нарастающей злостью)
   Стартомоментош, эристинари бранто валиста крепиораш! Кросто фужара жалионари? Фронт накатония юриопрудеш! Стерриоваза хулихунари! Пронто потензия фило морфозош? Нулло! Брожженио фило мерккаро са! Феррокаттория птероиглица кусси? Просесто пленариуш виссиорутта! Аберто энсерадош хорарио фехада! Куанто музео абрэ а конвенто! Эмпуррар эмпрего, эмпрего эскова! О порко апре апортаге? Прима а кунта! А габардина! А хора де понта! Идаде о джого а жувентюдаш? Ассинатура о бенгальеро калькас паладо калькулядора а демораш! Ну во дирейтус эффишио эмбрула? Энгаррофоменто а факка хердада фаз фавор эмпрешшионанте! О, лаватория хойе фургао гратиш? Бластро эксклементио инферно жаражжо! Инферно! Инферно! Инферно и бластро! Аржанио сильвирорастиш пур раггиомаггиш?! О блура! Блура! Аффиксьяментош! Стирральтош! Корродиш! О брэйя! Треппеттуареш ум паррофьюзош! На фиг!
   Закончив свои монологи, оба профессионала задерживаются в просцениуме и внимательно, как будто впервые, смотрят друг на друга.
   КЛЕНСИ ФАУСТ
   Слушай, Мгбеки, а ведь у меня к тебе привет от товарища Кватунзо. (Вынимает из кармана что-то круглое, плоское, вроде коробки леденцов.)
   ЛОРЕНЦО МГБЕКИ
   Слушай, Фауст, а ведь у меня к тебе привет от товарища Кватунзо. (Вынимает из кармана что-то круглое, плоское, в виде коробки леденцов.)
   Обмениваются приветами и удаляются в глубь сцены. Над общим столом к этому времени воздвигается Мак-Честный, совсем уже бухой и слабый.
   МАК-ЧЕСТНЫЙ
   Товарищи ремонтники и строительные рабочие, фрезеровщики и молотобойцы, монтажники и кочегары, поднимем бокалы за музы, за гений, фу-ты, заговариваюсь. Поднимем бокалы за смычку теории и практики! (Выпивает, приободряется, поднимает в левой ладони крупное эскудо, безошибочно тычет в него правым указательным пальцем.) Вот так, товарищи, вот так! Практика, вооруженная теорией, непобедима! А теперь перед вами выступит гордость движения, знаменитый писатель циклопического реализма Ильич Сталин Гватемала!
   ГВАТЕМАЛА
   Товарищи, не верьте, что перед нами закат! Повернитесь к нему задницей и дождетесь восхода! Я привез вам приветы от наших больших друзей – от Куделя Фастро, Куамара Мудаффи, Минженженя, Кимсульсуна, Половинного-Пота, Молсона Куделло, аятоллы Мухтахара, Хусама Фусейна, Цитрона Лукаморченко, Рудая Шамиля и других борцов! Нас много, а будет еще больше! Да здравствует Больше! Да сдохнет Меньше!
   РАБОЧИЕ
   Ур-а-а-а-а! Да здравствует Больше! Маленькими не надо! Давай большими!
   Мгбеки и Фауст выволакивают в середину университетский лектерн. Профессор Летик раскладывает на нем свой пухлый текст, водружает на нос очки. За ней то на четвереньках, то на животике ползет Рози Ягода.
   РОЗИ ЯГОДА
   (хнычет). Марточка, любименькая, купи мне ленточки, купи лошадку-дадалку![18] (Пристраивается у ног Летик.)
   ЛЕТИК
   Дорогие товарищи, как хорошо у нас все получилось, импромпту в стиле баррикад! Вы, усталые и запыленные, выходите со стройплощадки, и мы, тоже усталые и запыленные от соседства с вами, видим ваши исторически просветленные лица! Вместе с вами за дружеским столом мы продолжим наши диалоги о грядущем! (Рози Ягоде, шепотом.) Перестань пресмыкаться, бессовестная! (Громогласно.) Но прежде мы поднимем тост за ГРЯДУЩЕЕ! (Делает паузу, смотрит вокруг в поисках Мак-Честного, стучит кулаком по лектерну.) За прекрасное и грозное ГРЯДУЩЕЕ! О, ГРЯДУЩЕЕ!
   Мак-Честный в своем углу едва ли не конвульсирует от слова «грядущее». Делает вид, что не может найти за пазухой детонатор. Срывается с места и бежит к столу Горелика, за которым тот по-прежнему милуется со своей зазнобой и потягивает шампанское.
   МАК-ЧЕСТНЫЙ
   Товарищи, у нас там смычка с рабочим классом. Почему бы вам не присоединиться к компании?
   ГОРЕЛИК
   Козлы тебе товарищи, товарищ! У меня к этому слову аллергия.
   КАКАША
   У нас совсем другая смычка на уме, молодой человек.
   МАК-ЧЕСТНЫЙ
   (в отчаянии). Да ведь вы же известный ученый, вас многие знают в лицо, вы полемизировали в Шантьере! Ну, что вы торчите здесь, в этом псевдоаристократическом секторе? Расселся тут словно… словно Раджив Ганди какой-то! Приклеили вас, что ли, к этому столику?
   ЛЕТИК
   Никому не уйти от ГРЯДУЩЕГО! Ни одному живому существу не уйти от ГРЯДУЩЕГО! Отвергая ГРЯДУЩЕЕ, отвергают жизнь!
   МАК-ЧЕСТНЫЙ
   (трясясь всеми членами, пытается оттащить Горелика и Какашу от их столика). Ну давайте хоть потанцуем, ребята! Ну давайте, так вашу, станцуем сиртаки вон там, подальше от вашего столика, где места больше. Музыканты, сиртаки! Давайте, руки друг другу на плечи, девушку в середину! Хоппа! Хоппа!
   Хохоча от этого психа, Горелик и Какаша танцуют сиртаки, да так заразительно, что вся веранда пускается в пляс. В толпе Лоренцо Мгбеки и Кленси Фауст по очереди подтанцовывают к пустому столику и закрепляют под скатертью свое круглое и плоское, полученное от товарища Кватунзо.
   КАКАША
   (Мак-Честному). Да ну вас, папаша, вы мне все ноги отдавили! (Возвращается к столику, Горелик за ней.)
   Мак-Честный падает, сучит ногами. Летик обескураженно покидает трибуну. Рози Ягода цепляется за нее.
   РОЗИ ЯГОДА
   (жарким шепотом). Он никогда этого не сделает! Марта, родная, отбери у него прибор!
   ЛЕТИК
   А ты откуда про это знаешь, прыщавка?
   РОЗИ ЯГОДА
   Марта, любимая, мы так с тобой сроднились, я угадываю твои мысли на расстоянии. Поверь, Урия уже сгнил, он никогда не сможет ничего взорвать даже ради нашего дела, ради социологии, ради тебя, моя Марта непревзойденная!
   ЛЕТИК
   Кто же это сделает ради социологии, ради моего фундаментального труда, ради ГРЯДУЩЕГО?
   РОЗИ ЯГОДА
   Я! (Выходит вперед и становится в позицию монолога.)
   МОНОЛОГ РОЗИ ЯГОДЫ
   Мон маман э ма папан думали, что я родилась в худшем случае балериной, но вообще-то парящей Сильфидой. Тренеры говорили, что я гений своего рода. Моя папа и мой мама, затаив дыхание, следили за моими выступлениями на льду. Им казалось, что я вот-вот взлечу под музыку Феликса Мендельсона.
   Все как-то иначе получилось. В пубертатном периоде у меня появилась склонность к быстрым скользящим движениям в положении лежа – иными словами, к экзерсисам ящерицы. Родители не смогли оценить этой своеобразной эстетики и полностью от меня отказались, черт с ними. Иное родное и сильное существо появилось в моей жизни – профессор Марта Арвидовна Летик. С нею я надеюсь проползти любое расстояние, и ни один заклинатель, клянусь, меня не зачарует! (Стремительно ускользает в глубь сцены.)
   На веранде между тем восстанавливается ресторанная рутина. Мл. Официант подходит к столику молодых людей в черном.
   Мл. ОФИЦИАНТ
   Чего изволите?
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Пивка тащи!
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Того, что там, возле забора пьют. Бочкового! Прессиона!
   Тем временем Ст. Официант заново накрывает стол Горелика, ставит ведерки с шампанским.
   Ст. ОФИЦИАНТ
   (не без торжества). Ну, видите, сеньор Гоурелли, я был прав: ребята-то эти в черном вернулись.
   ГОРЕЛИК
   Признаться, не ожидал. Может, они не студенты?
   Ст. ОФИЦИАНТ
   Прежде всего они джентльмены.
   Горелик, слегка покачиваясь, направляется к молодым людям.
   ГОРЕЛИК
   Фот-фот-фот, тоф-тоф-тоф! Чиииич? Чиииич?
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Нам тоже очень приятно.
   ГОРЕЛИК
   У меня сегодня большой праздник, я освободил из рабства свою любимую!
   2-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   Мы знаем.
   ГОРЕЛИК
   Откуда вы знаете? Может, я просто телку снял?
   1-й МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента