Варяжские конунги
«События, о которых повествует наше сказание о призвании князей, – говорит Ключевский, – не заключали в себе ничего особенного, небывалого, что случилось только в нашей стране. Они принадлежали к порядку явлений, довольно обычных в тогдашней Западной Европе. Девятый век был временем усиленного опустошительного разгула морских пиратов из Скандинавии. Достаточно прочитать хроники IX в. монастырей Вертинского и Ваастского, чтобы видеть, что на Востоке с некоторыми местными изменениями повторялось то же, что происходило тогда на Западе. С 830-х годов до конца века там не проходило почти ни одного года без норманнского нашествия. На сотнях судов реками, впадающими в Немецкое море и Атлантический океан, Эльбой, Рейном, Сеной, Луарой, Гаронной, даны проникали в глубь той или другой страны, опустошая все вокруг, жгли Кельн, Трир, Бордо, самый Париж, проникали в Бургундию и Овернь, иногда на много лет водворялись и хозяйничали в стране из укрепленных стоянок где-нибудь на острове в устье реки и отсюда выходили собирать дань с покоренных обывателей или, взяв откуп, сколько хотели, в одном месте, шли за тем же в другую страну. В 847 г. после многолетних вторжений в Шотландию они заставили страну платить им дань, усевшись на ближних островах; но через год скотты не дали им дани и прогнали их, как поступили с их земляками новгородцы около того же времени. Бессильные Каролинги заключали с ними договоры, некоторыми условиями живо напоминающие договоры киевских князей X в. с греками, откупались от них тысячами фунтов серебра или уступали их вождям в лен целые пограничные области с обязательством защищать страну от своих же соплеменников: так возникали и на Западе своего рода варяжские княжества. Бывали случаи, когда партия данов, хозяйничавшая по одной реке Франции, обязывалась франкскому королю за известную плату прогнать или перебить соотчичей, грабивших по другой реке, нападала на них, брала и с них откуп, потом враги соединялись и партиями расходились по стране на добычу, как Аскольд и Дир, слуги мирно призванного Рюрика, отпросившись у него в Царьград, по пути засев в Киеве, набрали варягов и начали владеть полянами независимо от Рюрика. Во второй половине IX в. много шумел по Эльбе и Рейну современник и тезка нашего Рюрика, может быть, даже земляк его, датский бродяга-викинг Рорих, как называет его Вертинская хроника. Он набирал ватаги норманнов для побережных грабежей, заставил императора Лотаря уступить ему в лен несколько графств во Фрисландии, не раз присягал ему верно служить и изменял присяге, был изгоняем фризами, добивался королевской власти на родине и наконец где-то сложил свою обремененную приключениями голову. И достойно замечания, что, подобно дружинам первых киевских князей, эти ватаги пиратов состояли из крещеных и язычников; первые при договорах переходили на службу к франкским королям, владения которых только что опустошали. Этими западными делами проясняются события на Волхове и Днепре. Около половины IX в. дружина балтийских варягов проникла Финским заливом и Волховом к Ильменю и стала брать дань с северных славянских и финских племен. Туземцы, собравшись с силами, прогнали пришельцев и для обороны от их дальнейших нападений наняли партию других варягов, которых звали русью. Укрепившись в обороняемой стране, нарубив себе „городов“, укрепленных стоянок, наемные сторожа повели себя завоевателями. Вот все, что случилось. Факт состоял из двух моментов: из наемного договора с иноземцами о внешней обороне и из насильственного захвата власти над туземцами. Наше сказание о призвании князей поставило в тени второй момент и изъяснительно изложило первый как акт добровольной передачи власти иноземцам туземцами. Идея власти перенесена из второго момента, с почвы силы, в первый, на основу права, и вышла очень недурно комбинированная юридическая постройка начала Русского государства… Сказание о призвании князей, как оно изложено в Повести, совсем не народное предание, не носит на себе его обычных признаков: это – схематическая притча о происхождении государства, приспособленная к пониманию детей школьного возраста».
Вот так. Недурно комбинированная юридическая постройка и схематическая притча о происхождении нашего государства – русского государства, то есть государства, где главным управляющим классом были новые завовеватели – руотси, или русы. Из сочетания княжеских варяжских владений и контролируемых варяжской наемной военной силой торговых славянских городов и возникла третья политическая форма древности – Киевское княжество. Почему Киевское, а не Новгородское, если Рюрик считался новгородским князем? Да потому, что, хотя Новгород и был торговым городом, он не мог поспорить богатством с более южной Куявой. Кто владел Киевом, говорит Ключевский, тот держал в своих руках ключ от главных ворот русской торговли. Так что не северный Новгород, а южный Киев привлекал варяжских хозяев. И они его получили. Как помните, Олег взял Киев обманом, уничтожил Аскольда и Дира, взошел на власть как правитель при малолетнем Игоре. Киев к тому времени уже давно управлялся русами, он совершал военные операции на Черном море и отправлял войска в Царьград, как тогда именовался на Руси Константинополь. Очевидно, взаимоотношения с Константинополем были уже достаточно давними, поскольку между Киевом и Царьградом существовали договора. При патриархе Фотии русы воспользовались отлучкой императора для войны с сарацинами и совершили набег, как раз и связанный с тем, что греческий народ нарушил договор. Ходили русы на Царьград и при Олеге, и тоже заключили договор о мире. Имена «русских» в этом замечательном договоре, приведенном Повестью временных лет, сплошь варяжские – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид, так что не стоит обольщаться, кем по национальности были наши русы. Речка Рось тут ни при чем. Точно так же, как и почившие роксоланы. Варяги кучно заселили главный торговый город Киев, во всяком случае их там видели западные современники и прекрасно опознали по языку. Киев считался сборным пунктом всех варягов для походов на Константинополь. Они сюда стекались со всех славянских земель, где сидели по городам. Но среди множества других городов Киев был единственным и неповторимым. Так уж сложилось еще при хазарах, так продолжалось и при варягах. «Отсюда, – объясняет Ключевский, – соперничество между конунгами за этот город. Бродячие искатели торговых барышей, хороших кормов за военные услуги или военной добычи, они перебивали друг у друга ратных людей, доходные города, выгодные торговые пути. Понятия и привычки, питавшие бесконечную усобицу русских князей XI и XII вв. за города, за волости, родились еще в IX в. Киев по своему значению для русской промышленности более других городов вызывал это соперничество. Олег новгородский за него погубил Аскольда и Дира киевских; потом другой новгородский конунг Владимир, истребив конунга полоцкого Рогволода с сыновьями, погубил другого конунга киевского Ярополка, собственного брата. Из этого соперничества вышла первая русская династия: сперва восторжествовал род Рюрика, истребив или подчинив себе своих соперников, других таких же конунгов; потом в роде Рюрика восторжествовало племя младшего его правнука Владимира. Эта династия, утвердившись в Киеве и пользуясь экономическим его значением, постепенно стянула в свои руки разрозненные дотоле части Русской земли».
Вот так. Недурно комбинированная юридическая постройка и схематическая притча о происхождении нашего государства – русского государства, то есть государства, где главным управляющим классом были новые завовеватели – руотси, или русы. Из сочетания княжеских варяжских владений и контролируемых варяжской наемной военной силой торговых славянских городов и возникла третья политическая форма древности – Киевское княжество. Почему Киевское, а не Новгородское, если Рюрик считался новгородским князем? Да потому, что, хотя Новгород и был торговым городом, он не мог поспорить богатством с более южной Куявой. Кто владел Киевом, говорит Ключевский, тот держал в своих руках ключ от главных ворот русской торговли. Так что не северный Новгород, а южный Киев привлекал варяжских хозяев. И они его получили. Как помните, Олег взял Киев обманом, уничтожил Аскольда и Дира, взошел на власть как правитель при малолетнем Игоре. Киев к тому времени уже давно управлялся русами, он совершал военные операции на Черном море и отправлял войска в Царьград, как тогда именовался на Руси Константинополь. Очевидно, взаимоотношения с Константинополем были уже достаточно давними, поскольку между Киевом и Царьградом существовали договора. При патриархе Фотии русы воспользовались отлучкой императора для войны с сарацинами и совершили набег, как раз и связанный с тем, что греческий народ нарушил договор. Ходили русы на Царьград и при Олеге, и тоже заключили договор о мире. Имена «русских» в этом замечательном договоре, приведенном Повестью временных лет, сплошь варяжские – Карлы, Инегелд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руалд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид, так что не стоит обольщаться, кем по национальности были наши русы. Речка Рось тут ни при чем. Точно так же, как и почившие роксоланы. Варяги кучно заселили главный торговый город Киев, во всяком случае их там видели западные современники и прекрасно опознали по языку. Киев считался сборным пунктом всех варягов для походов на Константинополь. Они сюда стекались со всех славянских земель, где сидели по городам. Но среди множества других городов Киев был единственным и неповторимым. Так уж сложилось еще при хазарах, так продолжалось и при варягах. «Отсюда, – объясняет Ключевский, – соперничество между конунгами за этот город. Бродячие искатели торговых барышей, хороших кормов за военные услуги или военной добычи, они перебивали друг у друга ратных людей, доходные города, выгодные торговые пути. Понятия и привычки, питавшие бесконечную усобицу русских князей XI и XII вв. за города, за волости, родились еще в IX в. Киев по своему значению для русской промышленности более других городов вызывал это соперничество. Олег новгородский за него погубил Аскольда и Дира киевских; потом другой новгородский конунг Владимир, истребив конунга полоцкого Рогволода с сыновьями, погубил другого конунга киевского Ярополка, собственного брата. Из этого соперничества вышла первая русская династия: сперва восторжествовал род Рюрика, истребив или подчинив себе своих соперников, других таких же конунгов; потом в роде Рюрика восторжествовало племя младшего его правнука Владимира. Эта династия, утвердившись в Киеве и пользуясь экономическим его значением, постепенно стянула в свои руки разрозненные дотоле части Русской земли».
Туземцы и захватчики в (IX–XI века)
А что же славяне? А славяне, исключая многонациональную и до этого времени торговую верхушку, оказались населением туземным, которое пришлые завоеватели иначе чем рабами и не считали.
«Общество, объединенное властью киевских князей, довольно механически составлено было из очень пестрых этнографических и экономических элементов, – пишет ученый в „Истории сословий“, – единственный общий интерес, действовавший далеко не в одинаковой мере во всех этих элементах, был материальный, состоявший в охране торговых путей и оборотов. Единственной силой, поддерживавшей союз даже там, где слабо чувствовался этот общий интерес, был вооруженный класс, который образовался под рукой князя киевского из разнородного бродячего военно-торгового люда, скопившегося в торговых городах Руси. Этот люд был частью туземный, частью пришлый, варяжский. В свою очередь туземное население, городское и сельское, распадалось на несколько племен славянского и финского происхождения. Но с конца X века, когда почти все племена западной полосы стали уже данниками киевского князя, племенной антагонизм заметно стихает. Варяжские толпы, не переставая приливать на Русь из-за моря, мирно уживались с туземцами. Славянские племена, разорванные между городовыми областями, по-видимому, начинали забывать свое племенное происхождение. Племенные различия и интересы уступали место провинциальным, областным. Столь же неопределенны и экономические очертания общества. Торговый капитал продолжал господствовать исключительно, не встречая до XI века соперника со стороны землевладения. „Руссы“ – так называет арабский писатель первой половины X века Ибн-Даст верхние слои русско-славянского общества. Эти руссы, по его словам, не имели недвижимого имущества – ни деревень, ни пашен. Единственный их промысел состоял в торговле мехами. Военный класс, с киевским князем во главе, руководил торговым движением страны и принимал в нем живейшее участие, ежегодно посылая лодки с товарами в Царьград и на другие черноморские и каспийские рынки. Зато и торговые города сохраняли военное устройство, какое усвоили они с начала IX века. Они образовали тысячи, или городовые полки, и участвовали в княжеских походах под командой выборных из городового купечества военно-новгородских старшин – тысяцких и сотских. Но среди этого беспорядочного этнографического и экономического брожения в X и XI веках все заметнее начинает выступать наружу политическое разделение общества. Завоевательные походы из Киева на непокорные туземные племена и оборонительная борьба со степными врагами все более размножала вооруженный класс, руководившийся киевским князем, а служба по управлению завоеванными племенами все более обособляла его от управляемого общества, как властителя от данников. Класс этот все резче выделялся из вооруженного купечества торговых городов, с которым он смешивался до тех пор. Еще при князе Владимире Святом старцы градские, выборные военные управители торговых городов, заседали в Думе киевского князя рядом с его дружинниками-боярами. При Ярославе они уже не появляются в боярском совете, даже исчезают и из городской администрации: их выборные военно-административные должности замещались княжьими боярами по княжьему назначению. Так витязь, морской наездник, все более отчуждался от гостя, вооруженного купца, с которым он прежде шел об руку.
Политическое отчуждение начинало отражаться и на хозяйственном быту этих обоих родственных по происхождению классов. При завоевании непокорных племен целые массы пленников становились рабами и делились между завоевателями. Ибн-Даст в немногих словах живо описывает это явление. Руссы, говорит он, производят набеги на славян (т. е. на славян восточных); подъезжая к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен и продают. Это наблюдение, очевидно, схвачено с завоевательных походов первых киевских князей на славянские племена Днепровья – древлян, северян, радимичей и др. Слова Ибн-Даста подтверждает и наша Начальная летопись в рассказе о захвате Искоростеня Ольгой в 906 году. Ольга велела одних пленных горожан перебить, других „работе предасть, мужам своим“, т. е. раздала в рабство своей дружине, а остальных оставила на месте платить дань. Таким образом, хозяйство военно-правительственного класса все более становилось рабовладельческим. Наполнив холопами свои городские дворы и сбывая излишек на заморских рынках, служилые люди с конца X или начала XI века нашли новое хозяйственное приложение холопскому труду: они начали селить своих холопов на приобретаемых земельных участках, эксплуатируя последние холопьими руками. Так возникло русское частное землевладение, первые неясные следы которого в памятниках являются в самом начале XI века. Землевладение еще резче обособило служилый класс от высшего городского купечества. Все это питало в военно-правительственном классе чувство политического превосходства над остальным обществом. Этим чувством и ассимилировались разноплеменные элементы, из которых складывался этот военно-правительственный класс. По мере усиления внешней борьбы, которую должны были вести киевские князья, в состав этого класса вытягивались боевые силы из разных племен, им подвластных. Владимир, после принятия христианства, начав окружать Киев цепью укрепленных городков со стороны степи, вербовал в их гарнизоны лучших людей из новгородцев, кривичей, чуди, вятичей и других. Сплоченный этим чувством политического превосходства, военно-правительственный класс усвоил себе сословное название Руси. Русь в X веке – термин не этнографический и не географический, а социальный, обозначавший господствующее сословие».
Интересно, не так ли? Если вы привыкли, что русское общество рабовладения не знало, то придется вам только стыдливо умолкнуть – знало, хотя называлось это рабство другими словами. И обращали славян в рабство как раз русы – морские воины пришлых конунгов. Правда, в отличие от рабовладельческого Рима, заставившего покоренные народы говорить на латыни и ее вариациях, варяги в силу не такой многочисленности и – увы! – образованности, довольно быстро утратили родной язык. Через несколько поколений они уже и не знали иного языка, чем тот, на котором изъяснялись туземцы. Может, тут виной то, что сами они были неоднородны по национальности, и то, что население, которое они завоевали, тоже было неоднородным, но довлеющим наречием стало, очевидно, киевское, то есть язык полян. Впрочем, нам трудно сказать, каков был язык полян в IX веке, потому что к XI–XII столетиям этот язык претерпел многочисленные перемены после принятия христианства. Днепровская Русь заговорила на диалекте болгарского, то есть церковнославянского языка. Его-то у нас и принято именовать древнерусским, хотя к самим русам, подарившем ему название, он ровно никакого отношения не имеет.
«Общество, объединенное властью киевских князей, довольно механически составлено было из очень пестрых этнографических и экономических элементов, – пишет ученый в „Истории сословий“, – единственный общий интерес, действовавший далеко не в одинаковой мере во всех этих элементах, был материальный, состоявший в охране торговых путей и оборотов. Единственной силой, поддерживавшей союз даже там, где слабо чувствовался этот общий интерес, был вооруженный класс, который образовался под рукой князя киевского из разнородного бродячего военно-торгового люда, скопившегося в торговых городах Руси. Этот люд был частью туземный, частью пришлый, варяжский. В свою очередь туземное население, городское и сельское, распадалось на несколько племен славянского и финского происхождения. Но с конца X века, когда почти все племена западной полосы стали уже данниками киевского князя, племенной антагонизм заметно стихает. Варяжские толпы, не переставая приливать на Русь из-за моря, мирно уживались с туземцами. Славянские племена, разорванные между городовыми областями, по-видимому, начинали забывать свое племенное происхождение. Племенные различия и интересы уступали место провинциальным, областным. Столь же неопределенны и экономические очертания общества. Торговый капитал продолжал господствовать исключительно, не встречая до XI века соперника со стороны землевладения. „Руссы“ – так называет арабский писатель первой половины X века Ибн-Даст верхние слои русско-славянского общества. Эти руссы, по его словам, не имели недвижимого имущества – ни деревень, ни пашен. Единственный их промысел состоял в торговле мехами. Военный класс, с киевским князем во главе, руководил торговым движением страны и принимал в нем живейшее участие, ежегодно посылая лодки с товарами в Царьград и на другие черноморские и каспийские рынки. Зато и торговые города сохраняли военное устройство, какое усвоили они с начала IX века. Они образовали тысячи, или городовые полки, и участвовали в княжеских походах под командой выборных из городового купечества военно-новгородских старшин – тысяцких и сотских. Но среди этого беспорядочного этнографического и экономического брожения в X и XI веках все заметнее начинает выступать наружу политическое разделение общества. Завоевательные походы из Киева на непокорные туземные племена и оборонительная борьба со степными врагами все более размножала вооруженный класс, руководившийся киевским князем, а служба по управлению завоеванными племенами все более обособляла его от управляемого общества, как властителя от данников. Класс этот все резче выделялся из вооруженного купечества торговых городов, с которым он смешивался до тех пор. Еще при князе Владимире Святом старцы градские, выборные военные управители торговых городов, заседали в Думе киевского князя рядом с его дружинниками-боярами. При Ярославе они уже не появляются в боярском совете, даже исчезают и из городской администрации: их выборные военно-административные должности замещались княжьими боярами по княжьему назначению. Так витязь, морской наездник, все более отчуждался от гостя, вооруженного купца, с которым он прежде шел об руку.
Политическое отчуждение начинало отражаться и на хозяйственном быту этих обоих родственных по происхождению классов. При завоевании непокорных племен целые массы пленников становились рабами и делились между завоевателями. Ибн-Даст в немногих словах живо описывает это явление. Руссы, говорит он, производят набеги на славян (т. е. на славян восточных); подъезжая к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен и продают. Это наблюдение, очевидно, схвачено с завоевательных походов первых киевских князей на славянские племена Днепровья – древлян, северян, радимичей и др. Слова Ибн-Даста подтверждает и наша Начальная летопись в рассказе о захвате Искоростеня Ольгой в 906 году. Ольга велела одних пленных горожан перебить, других „работе предасть, мужам своим“, т. е. раздала в рабство своей дружине, а остальных оставила на месте платить дань. Таким образом, хозяйство военно-правительственного класса все более становилось рабовладельческим. Наполнив холопами свои городские дворы и сбывая излишек на заморских рынках, служилые люди с конца X или начала XI века нашли новое хозяйственное приложение холопскому труду: они начали селить своих холопов на приобретаемых земельных участках, эксплуатируя последние холопьими руками. Так возникло русское частное землевладение, первые неясные следы которого в памятниках являются в самом начале XI века. Землевладение еще резче обособило служилый класс от высшего городского купечества. Все это питало в военно-правительственном классе чувство политического превосходства над остальным обществом. Этим чувством и ассимилировались разноплеменные элементы, из которых складывался этот военно-правительственный класс. По мере усиления внешней борьбы, которую должны были вести киевские князья, в состав этого класса вытягивались боевые силы из разных племен, им подвластных. Владимир, после принятия христианства, начав окружать Киев цепью укрепленных городков со стороны степи, вербовал в их гарнизоны лучших людей из новгородцев, кривичей, чуди, вятичей и других. Сплоченный этим чувством политического превосходства, военно-правительственный класс усвоил себе сословное название Руси. Русь в X веке – термин не этнографический и не географический, а социальный, обозначавший господствующее сословие».
Интересно, не так ли? Если вы привыкли, что русское общество рабовладения не знало, то придется вам только стыдливо умолкнуть – знало, хотя называлось это рабство другими словами. И обращали славян в рабство как раз русы – морские воины пришлых конунгов. Правда, в отличие от рабовладельческого Рима, заставившего покоренные народы говорить на латыни и ее вариациях, варяги в силу не такой многочисленности и – увы! – образованности, довольно быстро утратили родной язык. Через несколько поколений они уже и не знали иного языка, чем тот, на котором изъяснялись туземцы. Может, тут виной то, что сами они были неоднородны по национальности, и то, что население, которое они завоевали, тоже было неоднородным, но довлеющим наречием стало, очевидно, киевское, то есть язык полян. Впрочем, нам трудно сказать, каков был язык полян в IX веке, потому что к XI–XII столетиям этот язык претерпел многочисленные перемены после принятия христианства. Днепровская Русь заговорила на диалекте болгарского, то есть церковнославянского языка. Его-то у нас и принято именовать древнерусским, хотя к самим русам, подарившем ему название, он ровно никакого отношения не имеет.
Первые князья
Олег варяжский (879–912 годы)
Итак, со второй половины IX века на землях восточных славян складывается Киевское княжество, во главе которого стоит сам князь и его военная сила, представленные не туземным населением, а пришлым варяжским элементом. То есть это государство с двумя градациями насельников – управляющим классом завоевателей и подвластным народом. Даже по самоназванию эти два элемента государства отличаются: правящий класс – русы, подвластный – славяне. И хотя русы довольно быстро теряют собственный язык, они не теряют главного – особого положения в государстве, они только наращивают власть над местными народами. Если славянское государство при хазарах по сути торговое, то при русах – военно-торговое. Для IX века и для земель славян образование подобного государства было даже благом, поскольку другим способом Днепровская Русь не смогла бы выстоять против восточных соседей. Хорошо организованные и отважные воины русов стали той силой, что остановила набеги восточных хищников. Славянам, по сути, выбирать было не из чего: либо под кочевников, либо под викингов. И викинги были все же получше печенегов. Но за эту «братскую» помощь с севера восточные славяне заплатили потерей политической самостоятельности, точнее, они были отстранены от управления в новорожденном государстве, этим занялись князья. Точнее, ведущую роль в управлении играл только один князь – киевский. Ключевский пишет, что непонятно, каким образом передавалась власть от князя к князю, но вероятнее всего не по праву наследования от отца к сыну, а по праву старшинства. Иначе сложно объяснить, почему легендарному Рюрику наследует не его сын Игорь, а ближайший сподвижник, и по одной из версий, племянник – Олег.
«Иногда всею землею правил, по-видимому, один князь, – размышляет над этим управительным казусом Ключевский, – но можно заметить, что это бывало тогда, когда не оставалось налицо русских взрослых князей. Следовательно, единовластие до половины
XI в. было политическою случайностью, а не политическим порядком. Как скоро у князя подрастало несколько сыновей, каждый из них, несмотря на возраст, обыкновенно еще при жизни отца получал известную область в управление. Святослав, оставшийся после отца малолетним, однако, еще при его жизни княжил в Новгороде. Тот же Святослав потом, собираясь во второй поход на Дунай против болгар, роздал волости на Руси трем своим сыновьям; точно так же поступил со своими сыновьями и Владимир. При отце сыновья правили областями в качестве его посадников (наместников) и платили, как посадники, дань со своих областей великому князю-отцу. Так, о Ярославе летопись замечает, что он, правя при отце Новгородом, давал Владимиру ежегодную урочную дань по 2 тысячи гривен: „…так, – прибавляет летописец, – и все посадники новгородские платили“. Но когда умирал отец, тогда, по-видимому, разрывались все политические связи между его сыновьями: политической зависимости младших областных князей от старшего их брата, садившегося после отца в Киеве, незаметно. Между отцом и детьми действовало семейное право; но между братьями не существовало, по-видимому, никакого установленного, признанного права, чем и можно объяснить усобицы между сыновьями Святослава и Владимира. Впрочем, мелькает неясная мысль о праве старшинства. Мысль эту высказал один из сыновей Владимира, князь Борис. Когда ему по смерти отца дружина советовала занять киевский стол помимо старшего брата Святополка, Борис отвечал: „Не буди мне възняти рукы на брата своего старейшего; аще и отець ми умре, то сь ми буди в отца место“».
«Иногда всею землею правил, по-видимому, один князь, – размышляет над этим управительным казусом Ключевский, – но можно заметить, что это бывало тогда, когда не оставалось налицо русских взрослых князей. Следовательно, единовластие до половины
XI в. было политическою случайностью, а не политическим порядком. Как скоро у князя подрастало несколько сыновей, каждый из них, несмотря на возраст, обыкновенно еще при жизни отца получал известную область в управление. Святослав, оставшийся после отца малолетним, однако, еще при его жизни княжил в Новгороде. Тот же Святослав потом, собираясь во второй поход на Дунай против болгар, роздал волости на Руси трем своим сыновьям; точно так же поступил со своими сыновьями и Владимир. При отце сыновья правили областями в качестве его посадников (наместников) и платили, как посадники, дань со своих областей великому князю-отцу. Так, о Ярославе летопись замечает, что он, правя при отце Новгородом, давал Владимиру ежегодную урочную дань по 2 тысячи гривен: „…так, – прибавляет летописец, – и все посадники новгородские платили“. Но когда умирал отец, тогда, по-видимому, разрывались все политические связи между его сыновьями: политической зависимости младших областных князей от старшего их брата, садившегося после отца в Киеве, незаметно. Между отцом и детьми действовало семейное право; но между братьями не существовало, по-видимому, никакого установленного, признанного права, чем и можно объяснить усобицы между сыновьями Святослава и Владимира. Впрочем, мелькает неясная мысль о праве старшинства. Мысль эту высказал один из сыновей Владимира, князь Борис. Когда ему по смерти отца дружина советовала занять киевский стол помимо старшего брата Святополка, Борис отвечал: „Не буди мне възняти рукы на брата своего старейшего; аще и отець ми умре, то сь ми буди в отца место“».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента