Долго никого не было. Наконец подошли двое. Один был мужчиной лет сорока, с окладистой бородой, кирпично-красным лицом и тяжелыми, натруженными руками, второй смазливый подросток; одеты они были в кожаные куртки и высокие с отворотами сапоги, на головах – кожаные шляпы. От них несло запахом рыбы, поэтому несложно было догадаться, что на рынок явились рыбаки.
– Сколько? – кивнув на Гостомысла, простуженным голосом спросил мужчина.
– Двадцать унций, – поколебавшись, ответил продавец.
У рыбака слегка шевельнулась левая бровь. Спросил:
– Что так дорого?
– Сын новгородского князя. Через несколько месяцев получишь хороший выкуп.
Мужчина усталыми глазами внимательно посмотрел на Гостомысла, проговорил холодно и беспристрастно:
– Может, он такой же княжич, как я конунг. Тебе выгодно обмануть. Да и денег таких у меня нет. Могу дать пять унций. Хочешь – отдавай, нет – мы пойдем своей дорогой.
Владелец задумчиво посмотрел в сторону поселка. Оттуда раздавались громкие разудалые голоса, музыка, залихватское пение – жители отмечали очередной удачный набег на чужие земли и пропивали награбленное добро. Ему ужасно хотелось влиться в это разгульное веселье, он задержался с этим единственным рабом, за которого, как видно, так и не удастся взять хорошую цену.
Он махнул рукой, проговорил:
– Ладно. Бери за пять унций.
Рассчитавшись, рыбак и подросток молча направились к стоявшей недалеко телеге. Гостомысл побрел за ними. Подросток взял в руки вожжи, мужчина сел сбоку телеги. Гостомысл пошел пешком сзади.
Дорога была каменистой, неровной, телегу сильно трясло, стучали колеса. Местность вокруг простиралась скалистая, с редкими участками плодородной земли и небольшими перелесками. А вдали, в синеватой дымке виднелись высокие горы, на вершинах некоторых белели вечные снега. Бедный, унылый край. То ли дома, на Новгородчине: бескрайние леса, просторные луга и пашни. Душе приволье!
До рыбацкого поселка добирались более двух часов. Приютился он на берегу залива, недалеко от моря. На косогорье приткнулись до десятка домов, возле них были развешаны рыболовные сети, валялись перевернутые лодки, некоторые были привязаны к кольям.
Телега остановилась возле самого близкого к заливу дома. Рыбак пошел в дом. Подросток довольно шустро распряг лошадь, завел ее в сарай, а потом махнул рукой Гостомыслу: дескать, заходи в дом. Удивительно неразговорчивый народ, за всю дорогу не сказали друг другу ни слова.
Внутри дом представлял собой продолговатое помещение без всяких перегородок; крыша поддерживалась двумя рядами столбов. По обеим сторонам проходила низкая широкая земляная насыпь, обшитая досками, на ней, как потом узнал Гостомысл, сидели и спали; на Новгородчине для таких целей ставились широкие лавки. Печей не было. Посредине помещения находилась яма, обложенная кирпичом, в ней и готовили пищу; рядом стоял стол со скамейками, возле него хлопотала пожилая женщина, по-видимому жена рыбака. В нос Гостомыслу ударил вкусный запах какой-то еды, приготовленной из рыбы. Женщина кинула взгляд на Гостомысла, рукой указала в угол, где валялось барахло, бросила хмуро:
– Там твое место.
Откуда-то высыпало четверо малышей, облепили стол, приступили к еде. Гостомысл покорно сидел в углу, терпеливо ждал. У него от голода ломило желудок. Хозяйка налила большую чашку варева, прихватила кусок хлеба, ложку и подала ему. В чашке было столько рыбы, что хвосты и головы торчали из бульона.
Женщина спросила:
– Разумеешь по-нашему?
Гостомысл кивнул головой:
– Немного.
– Как звать-то?
Гостомысл сказал.
– А меня Гудни, дочь Сигарда. А хозяина Веланд, сын Готфрида. Ешь и ложись спать, завтра рано вставать.
Он с жадностью накинулся на еду и быстро опорожнил чашку. И сразу навалился сон. Он ткнулся в тряпье и тотчас уснул.
Сколько спал, не знал. Разбудил его пинок в спину и бесцеремонный звонкий голос, раздавшийся над головой:
– Эй, раб, вставай!
В полусне сел на постели. В узкое отверстие, служившее окошечком, пробивался слабый свет. Видно, еще и солнце не взошло. Перед ним стоял сын рыбака, который с любопытством и в то же время насмешливо глядел на него. Несносный малый, поднимает ни свет ни заря. Надо же родиться такому жестокому. Сам не спит и другим не дает.
Впрочем, о чем он? Это дома у отца с матерью можно было так рассуждать. А тут ему уготована рабская доля. Как прикажут, так и поступай. Это тебе не на свободе.
Свобода... Вырвется ли он на волю? Нечего думать, чтобы сбежать из этой полудикой страны. Если даже каким-то чудом удастся захватить судно, он не знает, куда плыть, не говоря о том, что не справится с оснасткой корабля... Нет, об этом нечего и мечтать. Вся надежда на купца Влесослава, что он сообщит о нем новгородскому князю... Скорее бы! Он бы на крыльях улетел к себе на родину!
Гостомысл думал, что семья сядет завтракать и ему принесут еду, но вместо этого услышал громкий крик хозяйки:
– Раннви! Принеси рабу одежду!
«Ага, их сына звать Раннви, – мимоходом отметил про себя он. – Цепкий малый, как видно, хороший помощник родителям. Только злюка еще хлеще». И он поежился, потому что место, куда пнул его подросток, продолжало побаливать.
Раннви принес рыбацкую одежду и, мельком взглянув на него узкими серенькими глазками, бросил к ногам, а потом молча повернулся и исчез за дверью. «Поиздевается он надо мной», – с тоской подумал Гостомысл и стал одеваться.
Он натянул на себя кожаные брюки, на ноги носки и высокие с отворотом сапоги, затем куртку и кожаный плащ, на голову – широкополую шляпу с завязками, как видно, для того, чтобы не сорвал ветер. Одежда была ношеная, но еще добротная, и Гостомысл подивился про себя, что его, раба, так хорошо одевают, но потом понял, что по-другому в море выходить нельзя. Находясь постоянно среди волн, водяной пыли, на холодном ветру, можно очень быстро заболеть, это он знал по недельному пребыванию в плавании, а хозяевам терять работника было невыгодно.
Он вышел из дома. Всходило солнце, красноватая полоса от него протянулась через весь фиорд, далекие горы были затянуты дымкой тумана, море было тихим и спокойным, над ним с громким криком летали чайки; когда некоторые из них касались лапками поверхности воды, по ней расходились ровные круги. На берегу виднелись следы от костров с подвешенными ведрами, в которых растапливали смолу; густо пахло смолой и рыбой.
Из домов медленно выходили хмурые рыбаки, тащили рыболовецкие снасти, кидали в лодки, отплывали в море. Хозяйская лодка стояла на песке.
– Чего рот раззявил? – прикрикнул на него Раннви. – Бери весла и тащи в лодку.
Весла стояли прислоненными к дому. Гостомысл перекинул их через плечо и направился к лодке, остановился в растерянности: он не знал, как поступить, то ли вставить весла в уключины, то ли просто бросить на дно.
– Чего стоишь? – накинулся на него Раннви. – Не можешь сообразить? Кинь в лодку и побыстрее за сетями!
Гостомысл начал медленно ненавидеть это вредное, надоедливое существо. «Неужели спокойно нельзя сказать? – возмущался он про себя. – Обязательно надо наорать. Ну и что же такого, что я раб? Все равно человек». О том, что он – княжич, старался не вспоминать, иначе, чувствовал, может натворить много глупостей.
Втроем столкнули лодку в воду. Веланд с рулевым веслом занял место на корме, а Раннви и Гостомысл сели за весла, стали грести. Гостомысл взглянул на тонкие руки подростка и мстительно подумал: сейчас он покажет, как надо работать! И он налег на весло. Лодка заметно стала уклоняться в сторону, некоторое время Веланд пытался выправить ее движение, а потом строго прикрикнул:
– Раб, полегче греби!
Пусть будет так, он послушается окрика хозяина, но он уже доказал, что умеет не только грести, но и гораздо с большей силой, чем этот привязчивый недоросток.
С суши подул свежий утренний ветерок. Веланд поставил парус, и лодка ходко побежала по зеленоватой воде. Берег удалялся, домики становились все меньше и меньше, но слышимость была такой, будто они были рядом; вот пропел петух, потом залаяла собака, заржала лошадь.
Веланд выбрал место, спустил парус. Затем приказал Гостомыслу медленно грести, Раннви стал разбирать и подавать сети отцу, а тот спускал их в море. Гостомысл видел, как поплавки запрыгали по небольшим волнам, плавной дугой отмечая расположение сети. Когда все сети были выброшены, Веланд установил буй – большой, ярко раскрашенный поплавок, по которому определялось местонахождение рыболовецких снастей.
Затем поплыли к берегу. Гудни уже приготовила завтрак, они плотно перекусили. На этот раз к рыбе был добавлен кусок сыра. Кормежка была хорошая, но, наверно, иначе в море не поработаешь. Гостомысл думал, что, пока стоят сети, рыбаки будут отдыхать, и рассчитывал некоторое время поспать. Но Веланд позвал его с собой и вручил лопату. Они вдвоем пошли в огород и стали копать землю, а Раннви остался вместе с матерью заниматься по хозяйству. В сарае у них водились пара свиней, с десяток овец и корова, за ними требовался уход, видно, одна мать не справлялась, он и ей помогал.
Участок был небольшой, располагался среди скальных пород. Почва подзолистая, малоплодородная, никудышная, с множеством мелких камушков, которые, наверно, выбирало не одно поколение земледельцев, и все равно их было множество, они мешали копать, тенькали о лопату, вызывали раздражение. «Какой урожай можно собрать с этого крохотного клочка? – размышлял Гостомысл. – Вот у нас приволье! Сколько осилишь, столько и паши. А земля разве такая? Ни одного камешка не отыщешь! Ровная, чистая, плодородная...»
Копая, он оглядывался вокруг. Поблизости были разбросаны еще десятки таких участков, на них росли в основном пшеница, овес и ячмень; ячменя было больше всего; кое-где виднелись грядки с морковью, свеклой, капустой.
После обеда пришлось вновь взяться за работу. На сей раз Веланд вручил Гостомыслу косу, и они отправились на луг, который находился недалеко. Когда остановились среди высокой травы, Гостомысл сказал, что никогда не косил и не знает, как это делается.
– Учись у меня, – коротко бросил рыбак и замахал косой; после него оставался ряд скошенной травы. Работал он размашисто и красиво, и Гостомысл невольно залюбовался им.
Он тоже широко размахнулся и провел косой по траве. На первый раз у него сравнительно неплохо получилось, но потом кончик лезвия воткнулся в землю. Веланд заметил это, но ругать не стал. Подошел, показал, как надо держать:
– Нажимай на пятку косы, понимаешь? Вот на это место, а кончик слегка приподнимай.
Действительно, дела пошли лучше, трава укладывалась ровным рядком, равномерные и однообразные движения настраивали на спокойное течение мысли. Пожалуй, ему повезло, он попал к хорошему хозяину. Не унижает, не бьет, относится терпеливо, хотя многое Гостомысл делать не умеет. Вот только этот надоедливый подросток не дает покоя, но он его как-нибудь переживет.
Веланд показал, как точить косу, которая быстро тупилась: сначала лезвие обтереть травой, а потом с той и другой стороны быстро проводить по нему бруском из камня. Сложного было немного, и Гостомысл быстро освоил.
Однако радоваться было рано. От напряжения у него заболела спина, потом руки, а затем и ноги стали как деревянные. Непривычный к длительному труду, он скоро выдохся и встал, вконец обессиленный. Веланд заметил это, но ничего не сказал и продолжал работать, и Гостомысл был благодарен ему за это.
И тут случилась небольшая неприятность. Веланд, точа косу, нечаянно порезал большой палец. Рана была неглубокой. Он чертыхнулся, помахал рукой, потом оторвал от своей рубашки ленточку материи и замотал рану. Гостомысл надеялся, что они уйдут домой, но хозяин продолжал косить, как будто ничего не случилось.
Когда солнце начало склоняться к закату, пошли домой. Гостомысл еле переставлял ноги, все его тело было разбито усталостью. «Приду и грохнусь в постель, – думал он. – Ничего не надо – ни еды, ни питья. Только отдых. Заснуть мертвецким сном и спать, спать, блаженно растянувшись...»
Однако, поставив в сарай косы, Веланд позвал Раннви, и они пошли к лодке. «Сети проклятые, сети! – вспомнил Гостомысл. – Надо их выбирать из моря, а у меня нет сил!»
На этот раз он греб, не только не стараясь перещеголять Раннви, но лишь бы не отстать. К удивлению, едва отплыли на некоторое расстояние от берега, почувствовал, что к нему возвращаются силы. «Второе дыхание! – вспомнил он. – Сколько раз с мальчишками заигрывались до того, что с ног падали, а потом откуда-то силы брались. Говорили тогда: «Второе дыхание появилось!» Вот и на этот раз у меня точно такое же повторяется».
Это воодушевляло и радовало. Пусть он и раб, но все равно не хотелось казаться слабым и беспомощным.
По разноцветному буйку Веланд быстро нашел свои сети. Посидел, немного подумал, уронил скупые слова:
– Рана пустяшная, но в соленую воду нельзя. Я сажусь за весла, а вы выбираете сети.
Гостомысл и Раннви перешли на корму и встали рядом друг с другом. Гостомысл мельком взглянул на сына хозяина и заметил, что у него покрытый веснушками маленький вздернутый носик и пухлые щечки, и подумал, что внешностью он пошел не в отца, а в мать, а вот скверным характером неизвестно в кого, видно, сам в себя.
Раннви склонился над водой и потянул светлую, изъеденную морской водой бечевку, на которой держалась сеть. Он тянул изо всей силы, но снасть не поддавалась. «Мало каши ел», – проговорил про себя Гостомысл, обеими руками уцепился, напрягся, и сеть пошла. Они выбирали из ячеек рыбу, а Веланд укладывал особым образом сеть. Ловилась одна сельдь, видно, угодили в центр косяка. Скоро дно лодки было завалено рыбой. Ее серебристые бока краснели в лучах заходящего солнца, груда рыбы била хвостами, разевала широкие рты, немигающими глазами глядела в высокое небо. Отец и сын переглядывались между собой, на их лицах играли довольные улыбки.
– Сколько? – кивнув на Гостомысла, простуженным голосом спросил мужчина.
– Двадцать унций, – поколебавшись, ответил продавец.
У рыбака слегка шевельнулась левая бровь. Спросил:
– Что так дорого?
– Сын новгородского князя. Через несколько месяцев получишь хороший выкуп.
Мужчина усталыми глазами внимательно посмотрел на Гостомысла, проговорил холодно и беспристрастно:
– Может, он такой же княжич, как я конунг. Тебе выгодно обмануть. Да и денег таких у меня нет. Могу дать пять унций. Хочешь – отдавай, нет – мы пойдем своей дорогой.
Владелец задумчиво посмотрел в сторону поселка. Оттуда раздавались громкие разудалые голоса, музыка, залихватское пение – жители отмечали очередной удачный набег на чужие земли и пропивали награбленное добро. Ему ужасно хотелось влиться в это разгульное веселье, он задержался с этим единственным рабом, за которого, как видно, так и не удастся взять хорошую цену.
Он махнул рукой, проговорил:
– Ладно. Бери за пять унций.
Рассчитавшись, рыбак и подросток молча направились к стоявшей недалеко телеге. Гостомысл побрел за ними. Подросток взял в руки вожжи, мужчина сел сбоку телеги. Гостомысл пошел пешком сзади.
Дорога была каменистой, неровной, телегу сильно трясло, стучали колеса. Местность вокруг простиралась скалистая, с редкими участками плодородной земли и небольшими перелесками. А вдали, в синеватой дымке виднелись высокие горы, на вершинах некоторых белели вечные снега. Бедный, унылый край. То ли дома, на Новгородчине: бескрайние леса, просторные луга и пашни. Душе приволье!
До рыбацкого поселка добирались более двух часов. Приютился он на берегу залива, недалеко от моря. На косогорье приткнулись до десятка домов, возле них были развешаны рыболовные сети, валялись перевернутые лодки, некоторые были привязаны к кольям.
Телега остановилась возле самого близкого к заливу дома. Рыбак пошел в дом. Подросток довольно шустро распряг лошадь, завел ее в сарай, а потом махнул рукой Гостомыслу: дескать, заходи в дом. Удивительно неразговорчивый народ, за всю дорогу не сказали друг другу ни слова.
Внутри дом представлял собой продолговатое помещение без всяких перегородок; крыша поддерживалась двумя рядами столбов. По обеим сторонам проходила низкая широкая земляная насыпь, обшитая досками, на ней, как потом узнал Гостомысл, сидели и спали; на Новгородчине для таких целей ставились широкие лавки. Печей не было. Посредине помещения находилась яма, обложенная кирпичом, в ней и готовили пищу; рядом стоял стол со скамейками, возле него хлопотала пожилая женщина, по-видимому жена рыбака. В нос Гостомыслу ударил вкусный запах какой-то еды, приготовленной из рыбы. Женщина кинула взгляд на Гостомысла, рукой указала в угол, где валялось барахло, бросила хмуро:
– Там твое место.
Откуда-то высыпало четверо малышей, облепили стол, приступили к еде. Гостомысл покорно сидел в углу, терпеливо ждал. У него от голода ломило желудок. Хозяйка налила большую чашку варева, прихватила кусок хлеба, ложку и подала ему. В чашке было столько рыбы, что хвосты и головы торчали из бульона.
Женщина спросила:
– Разумеешь по-нашему?
Гостомысл кивнул головой:
– Немного.
– Как звать-то?
Гостомысл сказал.
– А меня Гудни, дочь Сигарда. А хозяина Веланд, сын Готфрида. Ешь и ложись спать, завтра рано вставать.
Он с жадностью накинулся на еду и быстро опорожнил чашку. И сразу навалился сон. Он ткнулся в тряпье и тотчас уснул.
Сколько спал, не знал. Разбудил его пинок в спину и бесцеремонный звонкий голос, раздавшийся над головой:
– Эй, раб, вставай!
В полусне сел на постели. В узкое отверстие, служившее окошечком, пробивался слабый свет. Видно, еще и солнце не взошло. Перед ним стоял сын рыбака, который с любопытством и в то же время насмешливо глядел на него. Несносный малый, поднимает ни свет ни заря. Надо же родиться такому жестокому. Сам не спит и другим не дает.
Впрочем, о чем он? Это дома у отца с матерью можно было так рассуждать. А тут ему уготована рабская доля. Как прикажут, так и поступай. Это тебе не на свободе.
Свобода... Вырвется ли он на волю? Нечего думать, чтобы сбежать из этой полудикой страны. Если даже каким-то чудом удастся захватить судно, он не знает, куда плыть, не говоря о том, что не справится с оснасткой корабля... Нет, об этом нечего и мечтать. Вся надежда на купца Влесослава, что он сообщит о нем новгородскому князю... Скорее бы! Он бы на крыльях улетел к себе на родину!
Гостомысл думал, что семья сядет завтракать и ему принесут еду, но вместо этого услышал громкий крик хозяйки:
– Раннви! Принеси рабу одежду!
«Ага, их сына звать Раннви, – мимоходом отметил про себя он. – Цепкий малый, как видно, хороший помощник родителям. Только злюка еще хлеще». И он поежился, потому что место, куда пнул его подросток, продолжало побаливать.
Раннви принес рыбацкую одежду и, мельком взглянув на него узкими серенькими глазками, бросил к ногам, а потом молча повернулся и исчез за дверью. «Поиздевается он надо мной», – с тоской подумал Гостомысл и стал одеваться.
Он натянул на себя кожаные брюки, на ноги носки и высокие с отворотом сапоги, затем куртку и кожаный плащ, на голову – широкополую шляпу с завязками, как видно, для того, чтобы не сорвал ветер. Одежда была ношеная, но еще добротная, и Гостомысл подивился про себя, что его, раба, так хорошо одевают, но потом понял, что по-другому в море выходить нельзя. Находясь постоянно среди волн, водяной пыли, на холодном ветру, можно очень быстро заболеть, это он знал по недельному пребыванию в плавании, а хозяевам терять работника было невыгодно.
Он вышел из дома. Всходило солнце, красноватая полоса от него протянулась через весь фиорд, далекие горы были затянуты дымкой тумана, море было тихим и спокойным, над ним с громким криком летали чайки; когда некоторые из них касались лапками поверхности воды, по ней расходились ровные круги. На берегу виднелись следы от костров с подвешенными ведрами, в которых растапливали смолу; густо пахло смолой и рыбой.
Из домов медленно выходили хмурые рыбаки, тащили рыболовецкие снасти, кидали в лодки, отплывали в море. Хозяйская лодка стояла на песке.
– Чего рот раззявил? – прикрикнул на него Раннви. – Бери весла и тащи в лодку.
Весла стояли прислоненными к дому. Гостомысл перекинул их через плечо и направился к лодке, остановился в растерянности: он не знал, как поступить, то ли вставить весла в уключины, то ли просто бросить на дно.
– Чего стоишь? – накинулся на него Раннви. – Не можешь сообразить? Кинь в лодку и побыстрее за сетями!
Гостомысл начал медленно ненавидеть это вредное, надоедливое существо. «Неужели спокойно нельзя сказать? – возмущался он про себя. – Обязательно надо наорать. Ну и что же такого, что я раб? Все равно человек». О том, что он – княжич, старался не вспоминать, иначе, чувствовал, может натворить много глупостей.
Втроем столкнули лодку в воду. Веланд с рулевым веслом занял место на корме, а Раннви и Гостомысл сели за весла, стали грести. Гостомысл взглянул на тонкие руки подростка и мстительно подумал: сейчас он покажет, как надо работать! И он налег на весло. Лодка заметно стала уклоняться в сторону, некоторое время Веланд пытался выправить ее движение, а потом строго прикрикнул:
– Раб, полегче греби!
Пусть будет так, он послушается окрика хозяина, но он уже доказал, что умеет не только грести, но и гораздо с большей силой, чем этот привязчивый недоросток.
С суши подул свежий утренний ветерок. Веланд поставил парус, и лодка ходко побежала по зеленоватой воде. Берег удалялся, домики становились все меньше и меньше, но слышимость была такой, будто они были рядом; вот пропел петух, потом залаяла собака, заржала лошадь.
Веланд выбрал место, спустил парус. Затем приказал Гостомыслу медленно грести, Раннви стал разбирать и подавать сети отцу, а тот спускал их в море. Гостомысл видел, как поплавки запрыгали по небольшим волнам, плавной дугой отмечая расположение сети. Когда все сети были выброшены, Веланд установил буй – большой, ярко раскрашенный поплавок, по которому определялось местонахождение рыболовецких снастей.
Затем поплыли к берегу. Гудни уже приготовила завтрак, они плотно перекусили. На этот раз к рыбе был добавлен кусок сыра. Кормежка была хорошая, но, наверно, иначе в море не поработаешь. Гостомысл думал, что, пока стоят сети, рыбаки будут отдыхать, и рассчитывал некоторое время поспать. Но Веланд позвал его с собой и вручил лопату. Они вдвоем пошли в огород и стали копать землю, а Раннви остался вместе с матерью заниматься по хозяйству. В сарае у них водились пара свиней, с десяток овец и корова, за ними требовался уход, видно, одна мать не справлялась, он и ей помогал.
Участок был небольшой, располагался среди скальных пород. Почва подзолистая, малоплодородная, никудышная, с множеством мелких камушков, которые, наверно, выбирало не одно поколение земледельцев, и все равно их было множество, они мешали копать, тенькали о лопату, вызывали раздражение. «Какой урожай можно собрать с этого крохотного клочка? – размышлял Гостомысл. – Вот у нас приволье! Сколько осилишь, столько и паши. А земля разве такая? Ни одного камешка не отыщешь! Ровная, чистая, плодородная...»
Копая, он оглядывался вокруг. Поблизости были разбросаны еще десятки таких участков, на них росли в основном пшеница, овес и ячмень; ячменя было больше всего; кое-где виднелись грядки с морковью, свеклой, капустой.
После обеда пришлось вновь взяться за работу. На сей раз Веланд вручил Гостомыслу косу, и они отправились на луг, который находился недалеко. Когда остановились среди высокой травы, Гостомысл сказал, что никогда не косил и не знает, как это делается.
– Учись у меня, – коротко бросил рыбак и замахал косой; после него оставался ряд скошенной травы. Работал он размашисто и красиво, и Гостомысл невольно залюбовался им.
Он тоже широко размахнулся и провел косой по траве. На первый раз у него сравнительно неплохо получилось, но потом кончик лезвия воткнулся в землю. Веланд заметил это, но ругать не стал. Подошел, показал, как надо держать:
– Нажимай на пятку косы, понимаешь? Вот на это место, а кончик слегка приподнимай.
Действительно, дела пошли лучше, трава укладывалась ровным рядком, равномерные и однообразные движения настраивали на спокойное течение мысли. Пожалуй, ему повезло, он попал к хорошему хозяину. Не унижает, не бьет, относится терпеливо, хотя многое Гостомысл делать не умеет. Вот только этот надоедливый подросток не дает покоя, но он его как-нибудь переживет.
Веланд показал, как точить косу, которая быстро тупилась: сначала лезвие обтереть травой, а потом с той и другой стороны быстро проводить по нему бруском из камня. Сложного было немного, и Гостомысл быстро освоил.
Однако радоваться было рано. От напряжения у него заболела спина, потом руки, а затем и ноги стали как деревянные. Непривычный к длительному труду, он скоро выдохся и встал, вконец обессиленный. Веланд заметил это, но ничего не сказал и продолжал работать, и Гостомысл был благодарен ему за это.
И тут случилась небольшая неприятность. Веланд, точа косу, нечаянно порезал большой палец. Рана была неглубокой. Он чертыхнулся, помахал рукой, потом оторвал от своей рубашки ленточку материи и замотал рану. Гостомысл надеялся, что они уйдут домой, но хозяин продолжал косить, как будто ничего не случилось.
Когда солнце начало склоняться к закату, пошли домой. Гостомысл еле переставлял ноги, все его тело было разбито усталостью. «Приду и грохнусь в постель, – думал он. – Ничего не надо – ни еды, ни питья. Только отдых. Заснуть мертвецким сном и спать, спать, блаженно растянувшись...»
Однако, поставив в сарай косы, Веланд позвал Раннви, и они пошли к лодке. «Сети проклятые, сети! – вспомнил Гостомысл. – Надо их выбирать из моря, а у меня нет сил!»
На этот раз он греб, не только не стараясь перещеголять Раннви, но лишь бы не отстать. К удивлению, едва отплыли на некоторое расстояние от берега, почувствовал, что к нему возвращаются силы. «Второе дыхание! – вспомнил он. – Сколько раз с мальчишками заигрывались до того, что с ног падали, а потом откуда-то силы брались. Говорили тогда: «Второе дыхание появилось!» Вот и на этот раз у меня точно такое же повторяется».
Это воодушевляло и радовало. Пусть он и раб, но все равно не хотелось казаться слабым и беспомощным.
По разноцветному буйку Веланд быстро нашел свои сети. Посидел, немного подумал, уронил скупые слова:
– Рана пустяшная, но в соленую воду нельзя. Я сажусь за весла, а вы выбираете сети.
Гостомысл и Раннви перешли на корму и встали рядом друг с другом. Гостомысл мельком взглянул на сына хозяина и заметил, что у него покрытый веснушками маленький вздернутый носик и пухлые щечки, и подумал, что внешностью он пошел не в отца, а в мать, а вот скверным характером неизвестно в кого, видно, сам в себя.
Раннви склонился над водой и потянул светлую, изъеденную морской водой бечевку, на которой держалась сеть. Он тянул изо всей силы, но снасть не поддавалась. «Мало каши ел», – проговорил про себя Гостомысл, обеими руками уцепился, напрягся, и сеть пошла. Они выбирали из ячеек рыбу, а Веланд укладывал особым образом сеть. Ловилась одна сельдь, видно, угодили в центр косяка. Скоро дно лодки было завалено рыбой. Ее серебристые бока краснели в лучах заходящего солнца, груда рыбы била хвостами, разевала широкие рты, немигающими глазами глядела в высокое небо. Отец и сын переглядывались между собой, на их лицах играли довольные улыбки.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента