Вайнер Георгий Александрович. След черной рыбы

   Анна Мурадова сидела одна за боковым столиком. Саматов подошел к ней:
   — Разрешите? Мой секретарь — Гезель — заочно меня уже познакомила с вами…
   — Вы всегда знакомитесь заочно?
   Тура пожал плечами.
   — Это как придется.
   — Садитесь, — милостиво разрешила она. — Должна признаться, что я тоже заочно знакома с вами. Вы ведь Тура Саматов, новый начальник водной милиции…
   Тура сел.
   — Мы действительно сможем здесь поужинать? Я с утра ничего не ел.
   Она пожала плечами:
   — Если честно сказать, я всегда боюсь этих душегубов с поварешками. Однако приходится рисковать.
   На эстраде появились оркестранты. Зазвучала залихватская песня — из тех, что были когда-то популярны в Одессе. С откровенными двусмыслицами.
   — Оц-тоц-перевертоц бабушка здорова…
   У столика тотчас возник опухший толстый официант. Он спросил:
   — Что будете есть?
   — А вы нам дайте меню, — попросил Саматов.
   — А зачем вам меню? У нас все равно есть только шашлык «Дружба».
   — Тогда чего же вы спрашиваете?
   — Так полагается. Шашлык «Дружба» будете?
   — Будем, — обреченно согласился Тура. — Дайте нам четыре шашлыка «Дружба». Кстати, а почему «Дружба»?
   Официант развел короткопалые ручки и показал на пальцах:
   — Два кусочка свинины, два кусочка баранины, два кусочка говядины — дружба.
   Анна засмеялась.
   — Коньяка и минеральной воды! — крикнул Саматов ему вслед.
   — О-о, — заметила Анна. — Вы начинаете весьма круто…
   — Да нет! Месяц назад я еще не мог и подумать о том, что смогу сидеть в ресторане и вот так просто заказать коньяка и минеральной воды.
   — Не забудьте про шашлык «Дружба»!
   — И шашлык «Дружба» тоже!
   Официант принес в графинчике коньяк, рюмки.
   — Минеральной нет…
   Тура разлил коньяк:
   — За знакомство!
   Тура выпил. Анна пригубила рюмку. Тура достал сигарету, с наслаждением глубоко затянулся.
   Музыканты на эстраде лихо исполняли свою непристойную песню. Несколько девиц приплясывали на авансцене.
   Внутренним взором Тура вдруг увидел прогулочный дворик на крыше тюрьмы, небо в решетку и себя вместе с другими зеками.
   Анна прервала его воспоминания.
   — Как вам наши места?
   — Трудно сказать… — Тура вернулся к действительности. — Давайте поговорим о вас. Вас зовут…
   — Анна, — ответила она, коротко взглянув на него. У нее оказались ярко-синие глаза.
   — «Благодать»…
   — Что? — удивилась она.
   — Я слышал, на каком-то языке «Анна» — значит «благодать». «Благословение»…
   Она усмехнулась.
   — По-арамейски. — Она сделала паузу. — Это я для матери была «благодать». А для отца я была «святой день — пятница». На его языке «Анна» значит «пятница»…
   — Это уже близко. Будем считать, что вы — благословение, данное в пятницу. Кстати, сегодня пятница. Вы учились в Москве?
   — Не угадали. Я окончила Медицинский институт почти рядом с вами. В Ташкенте.
   — Чего так далеко уехали и вернулись?
   Она улыбнулась одними глазами:
   — Да были разные события и обстоятельства… А кроме того у нас везде люди живут одинаково!
   — Вы, как я понимаю, местная?
   Анна кивнула:
   — Да. Могу смело писать в анкете: родилась и умерла здесь… — Она махнула рукой. — Как сейчас принято говорить, я женщина с неустроенной личной жизнью…
   Тура засмеялся:
   — Ой-ой-ой! Что это вы так трагически?
   — А-а! Женщина, которая до двадцати семи лет не успела это сделать, не живет, а зарабатывает себе пенсию…
   — Вы здесь с родителями живете?
   — Нет, — покачала Анна головой. — Я — одна. Мама умерла, отец уехал в Мары работать и не вернулся. Меня воспитал дядя. Он живет здесь недалеко.
   В это время в подвыпившей компании неподалеку вспыхнул какой-то спор. Двое вскочили в намерении тут же немедленно вцепиться друг другу в глотку. Закричали пьяные женщины.
   Тура хотел вмешаться, Анна остановила его:
   — Не надо. Это — милиционеры. Сынки уважаемых родителей. Это их любимый способ обратить внимание на себя…
   Официант принес тарелки с шашлыком, слабо украшенным соленым огурцом.
   — Нет никаких овощей? — спросил Тура.
   — Откуда они здесь возьмутся? — Он положил вилки и хотел удалиться, но Тура, сноровисто осмотревший вилки, тут же вернул его. — Мы просили свободные вилки. Этими же кто-то ел! Верни ему!
   Официант унес вилки. По дороге он пожаловался все той же пьяной компании:
   — Вилки, видишь ли, ему не нравятся…
   Мириш Баларгимов подмигнул сидевшему рядом эстраднику, а официанту сказал многозначительно:
   — Поменяй! Надо его уважить…
   Официант сменил вилки.
   — Шашлык жесткий, переперченный, острый, похожий скорее на любовь, на неразделенную любовь, — заметил Саматов.
   Они выпили.
   Тем временем оркестр грянул что-то уже совсем неприличное. «Золотая молодежь» из милиции хотела развлечься.
   Друг Мириша Баларгимова — эстрадник, — не первой молодости, ничем не примечательный мужичок, заметно поддатый, принялся исполнять сольный танец.
   Саматов и Анна не сразу заметили, как он приблизился к их столику. Теперь он танцевал почти рядом с ними. Жесты и па его были явно непристойны. Танцор искал скандала. Компания Мириша одобрительно следила за ним. В конце «танца» эстрадник как бы случайно сбросил со стола посуду. За что и был тут же наказан.
   Опыт, приобретенный Турой в результате долгого пребывания в тюрьме, пригодился.
   Секунда — и Саматов уже держал танцора крепкими, привыкшими к схватке руками.
   Музыка смолкла.
   Еще момент — и Тура мог свернуть обидчику шею. Но законопослушный гражданин уже брал в нем верх, Саматов тряхнул его с силой.
   Этого оказалось достаточно. Эстрадник протрезвел. Подняв руки и бормоча извинения, двинулся прочь.
   Ужин был испорчен. Тура и Анна поднялись.
   — У меня предложение, — сказала Мурадова, — перенести наш ужин на другую дату и в другое место.
   — Может быть…
   Саматов оставил на столе деньги и вслед за Анной направился к выходу.
   Все молчали, глядя, как они покидают ресторан.
   У стола, где сидела компания Мириша, Саматов неожиданно остановился и на блатной манер отбил колено чечетки.
   Анна обернулась, удивленно следила за ним.
   Закончив па, Тура, так же ни на кого не глядя, спокойно, вместе с Анной, вышел из зала.
   Предвечерние сумерки над морем разрезала сигнальная ракета, это шеф браконьерского Берега Баларгимов подал сигнал лодкам причаливать. Ракета ненадолго осветила пустынную прибрежную полосу, метеостанцию и рассыпавшиеся по песку сараи-»козлятники».
   И снова прибытию лодок предшествовал далекий приближающийся рев моторов, словно в море разгонялся реактивный авиалайнер.
   Браконьерское предприятие работало круглосуточно.
   Залаяли собаки. Двое рыбаков потащили весы к месту взвешивания рыбы, поодаль, как и раньше, смирно жались оптовики-покупатели, перекупщики.
   Прибывавшие лодки были загружены рыбой. Браконьеры глушили моторы, подходили к берегу.
   Однако, оказалось, на этот раз за браконьерами следили.
   Инспектор Рыбоохраны Сергей Пухов — рыжеволосый, в брезентовой робе, наблюдал в бинокль за происходящим. Потом он притянул ближе висевший у него на груди фотоаппарат с телеобъективом.
   Теперь каждый щелчок затвора фиксировал на пленке происходящее. Стоп-кадры следовали друг за другом. Щелчок — и номер автомашины… Открытый для погрузки багажник… Человек с осетровыми рыбами рядом с машиной… Лодки… Лицо браконьера… Еще… Еще…
   Он фотографировал, когда совсем рядом внезапно раздался чей-то голос:
   — Вот он! А тебя предупреждали, Пухов!..
   Пухов обернулся, но тяжелый сухой щелчок выстрела опередил его.
   Инспектор упал сразу и уже не видел, как чьи-то руки подобрали бинокль, фотоаппарат…
   Было еще рано.
   Но Тура не спал. Он лежал без сна и снова переживал события многолетней давности: как наяву видел перед собой жену, слышал их последний ночной разговор.
   — Может, все-таки уедем, Тура? — попросила жена. Утром она и сын должны уехать.. — Если не хочешь жить с моими стариками, можем идти работать по лимиту. Там сразу комнату дают. Я никакой работы не боюсь. Мы с тобой еще молодые, представляешь, как здорово — нам судьба еще одну жизнь предлагает… Я боюсь, Тура! Ты знаешь, я никогда не боялась, но сейчас мне страшно!
   — Нет, Наденька! Ну, кто я там? «Бабай», «чурка»… Я умру от тоски…
   — Без тебя мы не поедем! Или вместе, или никто!..
   — Нет, ты поедешь! — крикнул он.
   Неожиданно раздался стук. Стучали в дверь. Громко и требовательно.
   Тура поднялся. Не сразу сообразив, где он, накинул халат, подошел к дверям.
   — Товарищ подполковник! У нас ЧП, товарищ подполковник!
   Тура открыл дверь.
   Это был дежурный по милиции — долговязый веснушчатый лейтенант Веденеев.
   — Инспектора Рыбнадзора убили! Пухова!
 
   Труп Пухова лежал на песке. С него уже была снята одежда. Сильный, с белыми большими ногами человек. Чуть поодаль стоял брошенный мотоцикл с коляской.
   Кроме Туры на месте происшествия были его оперативные сотрудники — и подвижный Хаджинур Орезов, и медлительный, тяжелый, с брюшком Бураков. Они помогали Анне Мурадовой. Легкая, в желтой импортной курточке, Мурадова проводила осмотр трупа.
   Она прощупывала голову убитого, диктовала следователю:
   — В задней части головы имеются два отверстия, предположительно, оставленные выстрелами из огнестрельного оружия… — Жесткие черные прядки падали ей на глаза, Мурадова то и дело откидывала их.
   Следователь прокуратуры писал протокол, то и дело оглядываясь на труп, сверяясь с мнением Мурадовой.
   Подошел Орезов, поманил Туру на берег. В песке валялась гильза. Тура присмотрелся и нашел еще одну, и рядом — старый металлический рыболовный крючок.
   Рассвет был пасмурный, тяжелый. К тому же пошел дождь. Труп Пухова накрыли брезентом. Следственно-оперативная группа потянулась к видневшейся вдали метеостанции — грузным, осевшим по пояс в песок, домам, иссеченным зимними дождями, искромсанным ветром, оплавленным нещадным солнцем каменным баракам.
   На фронтоне одного из них виднелись выложенные кирпичами слова «БАНК» и остатки выведенного густой масляной краской призыва:
   «Все на выборы в Верховный Совет СССР!»
   С визгом раскачивалась на ржавых петлях дверь.
   — Давайте сюда, товарищ подполковник! — позвал Орезов.
   Тура подождал. К нему приблизился громадный лысый казах — Адыл, проговорил заплетающимся языком:
   — Зачем ты приходил сюда… Ты — кто? Ты — чужой! Ничего не узнаешь! Ничего!..
   Его тянула сзади за телогрейку женщина, наглухо замотанная платком — только быстрые глаза были видны сквозь щель, повторяя настойчиво-вкрадчиво:
   — Спать, спать, спать тебе надо…
   Еще цеплялся маленький старик-карлик Бокасса с черными усами.
   — Молчи, молчи…
   С ними был еще мальчишка. На шее у него висел маленький магнитофончик-»вокмен».
   — Подойдите, — сказал Тура женщине.
   Она отпустила Адыла, неуверенно шагнула вперед. Казах угрожающе накренился.
   — Вы здесь работаете? — спросил Саматов.
   — Да, уборщица я, — донеслось из-за тряпичного забрала.
   — А это ваш муж? — он разглядел, в сущности, еще молодое, симпатичное лицо.
   — Нет. Моего мужа нет дома…
   — А этот? — Тура показал на казаха.
   — А это? Он так… сосед… Вы не думайте, он человек хороший… — она слегка улыбнулась.
   — А что же он пьяный с утра?
   — Жалко ему очень… его… того… Рыжего… — и ее черные влажные глаза исчезли из амбразуры темного платка.
   — Как же! Конечно, жалко! Браконьеры, сволочи! Вам всегда жалко мертвого рыбинспектора!.. — Это подошел Кадыров. — Это я, как начальник Рыбоинспекции, которого вы чуть не сожгли, могу лично подтвердить!
   В это время пьяный напрягся и медленно проговорил:
   — Не говори менту… ничего ты ему не говори…
   — Вы за Пухова все здесь кровью харкать будете! — крикнул Кадыров. Он показал на женщину. — Это жена Мазута! «Мазут» значит «Икра»! Первый браконьер здешних мест. Мазута надо брать обязательно… Где он? Иди отсюда! Браконьерское семя!.. — крикнул он на мальчика с «вокменом».
   — Мой отец никогда вам не попадался! — возразил мальчик.
   — Ты молчи, браконьерский помет… Пухов, царствие ему небесное, жалел твоего отца, вот он и не попадался… Отплатили вы ему — полной мерой…
   Неожиданно из проема глухого платка раздался женский неуверенный голос:
   — Сережу все уважали… Ни у кого рука бы не поднялась…
   — Ну да! Эт-то точно! — сердито рубанул рукой воздух подошедший Бураков. — У вас здесь рука не поднялась. Из Палестины террористы прилетели!..
   Тура остановил его, обратился к женщине:
   — Вы когда мужа последний раз видели?
   — Дня три назад, — прошелестело почти неслышно из-под платка.
   Тура спросил мальчишку:
   — Где твой отец?
   — Не знаю… Нет его…
   — И он не знает, — кивнул Кадыров. — И Алия не видела… И никто не в курсе. Чисто — Сицилия!.. Ну-ка, открой нам его «козлятник»!
   Женщина подняла руку.
   — Да разве он оставит ключ! Вы же знаете… Ну! Никогда он ключа не оставит!
   Показалась доктор Мурадова — ее желтая импортная куртка выделялась на унылом желто-сером фоне окружающего мира. Даже издали было видно, какая она еще молодая и гибкая.
   — Два выстрела и оба смертельные, — сказала она. — С повреждением жизненно важных органов… Остальное покажет вскрытие…
   Тура кивнул. Взгляд его остановился на подписи, сделанной на фронтоне здания.
   — А почему — «Банк»?
   — Так здесь и был банк. — Мурадова улыбнулась. — Настоящий банк.
   — Банк — в пустыне?
   — Здесь был город. Вот это все был город… — она широко обвела рукой вокруг себя.
   Внезапно Тура поймал себя на том, что смотрит не на разрушенный город, а на нее, на Анну. Она тоже заметила это, отвела взгляд.
   — …Лет двадцать или тридцать назад… А когда стали перекрывать залив, кто-то придумал сэкономить средства… Ну, чтобы бут и камень не возить издалека — снесли город и вывезли на перемычку…
   Из «банка» показалась жена Мазута:
   — Подождите немного, скоро картошка сварится. Есть хлеб, плавленные сырки… — Извиняющимся тоном добавила. — У нас тут со снабжением неважно…
   — Ага, — Кадыров снова вспылил. — Если бы ты нового начальника милиции не боялась, сейчас бы нашлась из заначки осетрина да икра малосольная…
   — Откуда? Если бы что было, от всей души бы и предложила…
   — А я бы плюнул на такое угощение! На этой осетрине, может быть, кровь Пухова! А я рыбу с кровцой терпеть не могу… — Кадыров отвернулся.
   — Зачем же так? Может, кто и ходит на запрещенный лов… Но чтоб человека убить!..