Вайнер Георгий Александрович. След черной рыбы

Георгий Вайнер, Леонид Словин
След черной рыбы

 

   И в этот день тоже, как всегда, тюрьма жила многоголосой, гулкой, тревожной жизнью. Раздавались негромкие звонки на вахте, с грохотом открывались металлические двери. Щелкали замки. Контролеры выводили людей на прогулку:
   — На выход!
   — Руки за спину…
   Контролеры вели их вверх по металлическим ступеням к прогулочным дворикам на крыше тюремного корпуса.
   Выше, над прогулочными двориками, разделенными высокой кирпичной кладкой, дежурил еще контролер — в валенках, в овчинном полушубке; сверху ему хорошо был виден каждый дворик внизу и люди в нем.
   — Выходи!
   — Руки за спину!
   Еще команда обитателей тюремной камеры заняла свое место в кирпичном отсеке на крыше. Заклубился дымок сигарет.
   На верхнем блоке тюрьмы в крохотном, на одного человека, каменном мешке щелкнул замок:
   — Саматов! Выходи!
   Тура Саматов, крепкий, корпусной азиат, привычно сложив руки за спиной, сделал шаг вперед. Остановился.
   За годы, проведенные за решеткой, Тура сильно изменился; мало кто узнал бы в жестком, криминального вида, в телогрейке и кирзачах зеке — бывшего главу уголовного розыска Мубека — привилегированнейшей из областей Узбекской Республики.
   — На прогулку!
   Сложив руки за спиной, Тура Саматов двинулся впереди конвоира по направлению к лестнице и дальше вверх по металлическим ступеням.
   Контролер открыл дверь в прогулочный дворик, и Тура, еще входя, всей грудью почувствовал ударивший в лицо ему свежий опьяняющий воздух свободного пространства.
   Потрескивал морозец. Падал небольшой снег.
   Впереди, вдоль кирпичной кладки, прохаживалось несколько арестованных. Увидев вошедшего, они замедлили шаги, рассматривая будущего своего сокамерника.
   Так продолжалось недолго.
   Внезапно один из зеков, вглядевшись в стоящего у закрывшейся за ним дверью Туру, вдруг крикнул, показав на Саматова:
   — Это мент! Он меня допрашивал в Урчашме…
   Несколько человек бросились на Туру. Началась свалка.
   Снег все еще шел.
   Контролер, наблюдавший сверху за прогулочными двориками, прохаживался по крыше. Он не сразу заметил, что произошло.
   Крики, донесшиеся из одного из двориков, заставили его броситься назад, к клетке, над которой он недавно проходил. Нагнувшись к решетке, он увидел драку внизу.
   Все били одного.
   Контролер нажал на тумблер микрофона у груди:
   — Быстрее! В пятом дерутся!..
   Несколько контролеров с короткими черными дубинками тотчас кинулись к лестнице наверх. Еще через несколько минут они ворвались во дворик.
   — Прекратите! Немедленно!
   Замелькали дубинки, опускаясь на головы, спины.
   Двое контролеров растащили Туру и его обидчика.
   Зек, напавший на Туру, никак не хотел успокоиться. Державший его контролер крикнул напарнику, показав на Туру:
   — Давай его назад, в бокс…
   Второй контролер вывел Туру из прогулочного дворика. Лицо Саматова было окровавлено.
   — Платок есть? — спросил контролер.
   Они остановились. Тура достал платок, отер лицо. Контролер сказал негромко:
   — Осторожнее, подполковник! Этот запросто убить может…
   Тура не знал, сколько времени он пробыл в боксе. Бессмысленно смотрел в стены, испещренные почерком людей, сидевших здесь до него.
   Тура прочитал:
   «Ты — не первый и не последний… Аллах! Спаси и сохрани наши души!»
   Внезапно металлический щелчок нарушил тишину, дверь бокса открылась:
   — Выходи!
   Они шли долго. Тюрьма была наполнена звуком металла, гулкими шагами арестованных и конвоя.
   Наконец контролер провел Туру к узкой лестнице, поднял на другой этаж.
   — Сюда…
   Они остановились перед одной из камер. Контролер открыл очко, взглянул внутрь. Потом открыл дверь.
   Тура оказался в камере, похожей на гостиничный номер, только окно за занавеской было забрано решеткой. В камере, кроме кровати и стола, стояло еще кресло.
   Человек, сидевший в нем, — голый по пояс, с огромным выкатившимся наперед животом, в модных кроссовках и джинсах, с дряблым в мелких морщинах лицом — внезапно поднялся, сделал несколько шагов навстречу Туре. За это время лицо его мгновенно преобразилось. Теперь оно было красиво, как лицо каждого человека, наделенного недюжинным умом, юмором и хитростью.
   Он широко расставил руки для традиционного объятия:
   — О, Аллах! Кто это к нам пожаловал? Не подполковник ли милиции Саматов, самый уважаемый мною человек в советской милиции? Ну заходи, заходи, мент! Надеюсь, уж теперь ты точно прибыл без санкции на обыск! А? — Он расхохотался.
   — Узбекский Апь-Капоне! Хамидулла! Руководитель мубекской мафии!.. — В голосе Саматова было больше горечи, чем удивления. — не верю своим глазам!
   Они традиционно хлопнули друг друга по плечам. Тура с трудом заставил себя казаться беззаботным.
   — Хамидулла! — смеялся он. — Я смотрю, ты тут шикарно устроился!
   Тура обвел глазами камеру: параша была закрыта ширмой, над которой виден был рожок обычного душа. Сбоку от кровати, на тумбочке, стоял импортный цветной телевизор. Тут же стоял телефон с вертикально стоявшей трубкой, украшенной радиоантенной.
   Туру ждали.
   На столе, застеленном пестрой восточной скатертью, виднелось огромное блюдо с виноградом, гранатами, персиками. Из-под такой же пестрой салфетки выглядывал заварной чайник с пиалами.
   — Сегодня пятница… — как когда-то, во время их последней встречи в его доме, в Мубеке, заметил Хамидулла. — И сегодня уж тебе никак не отказаться от моего пятничного плова…
   — Стоит всю жизнь положить на то, чтобы это увидеть…
   — Ты что-то сказал, Тура-джан? — спросил Хамидулла.
   — Я так… Ты-то как попал сюда? За что?
   — Я сам решил здесь временно обосноваться, — признался мафиози. — Я решил, что мне неплохо будет уйти в сторону на время, пока начальство будет играть свои шальные игры…
   — И за что тебя оформили?
   — Я сам себя оформил, — успокоил Хамидулла. — И как только все успокоится, я сам… Вот этой ногой! Изнутри… Открою свою камеру! А пока…
   Хамидулла показал Туре на душ в углу:
   — Не желаешь? К сожалению, я не могу предложить тебе мой бассейн, как в Мубеке…
   Оживший, принявший душ Тура, не скрывая аппетита, смотрел на разложенные яства. Кроме фруктов, здесь были еще казы, овечий сыр, лепешки, зелень, вареная баранина.
   Хамидулла вел себя как радушный хозяин:
   — Я знаю про твои беды, про жену и сына… Неисповедимы пути Аллаха! О-омин!
   Хамидулла сделал традиционный жест — словно омыл обеими руками лицо.
   — И мне не вернуть моего сына, моего Талгата… На все воля Аллаха! Поблагодарим же его за все, что он нам посылает… Ешь! А потом… — Хамидулла кивнул на телефон. — Ты мог бы позвонить кому-то из своих прежних сослуживцев. Хотя я бы на твоем месте не стал бы этого делать. Ты меня понимаешь…
   Дверь камеры отворилась.
   Хамидулла кивнул, немолодой контролер внес в камеру каган с пловом, поставил в центр стола. Потом он вынул из кармана бутылку марочного коньяка, поместил рядом.
   — Приятного аппетита… — Он вышел.
   Хамидулла откупорил бутылку, плеснул коньяк в пиалы.
   — За твое здоровье, мент! — Они, не чокаясь, выпили. Тура ел с жадностью.
   После второй рюмки Хамидулла заметил:
   — Мне передали: сегодня на прогулке один козел напал на тебя. Я сказал, чтобы его сунули головой в парашу. Больше тебя тут никто не тронет, Тура…
   — Ты не боишься, что нас сейчас слышат? — Саматов показал на стены.
   — Нет, мой человек об этом позаботился…
   — Не пойму, — Тура перестал есть, — почему ты делаешь все это для меня? Ведь я — мент! Я мешал тебе жить! И снова мешал бы — выйди мы оба сегодня на свободу… Я никогда не войду в милицейско-мафиозный синдикат…
   — Аллах создал нас одинаково голыми под нашими одеждами, — заметил Хамидулла. — Ты убрал с моей дороги сына Иноят-Ходжи, который поклялся убить меня, чтобы я ему не мешал. Я только воздал добром тебе за добро. — Хамидулла встал, подошел к телевизору, включил его.
   На экране появилась танцующая пара — передавали фигурное катание.
   — Я хочу оказать тебе еще одну услугу, Тура. Здесь чистая бумага, — Хамидулла показал на тумбочку. — Когда мы встанем из-за стола, ты напишешь жалобу в Москву своему министру. Я сделаю так, чтобы она попала на самый верх, прямо в руки… Твое дело прекратят, тебя восстановят в милиции. Я об этом побеспокоюсь. Ты вернешься к тому, что ты делал всю жизнь…
   — Так и вернусь? С нар…
   — Вот именно!
   Оба засмеялись, понимая всю зыбкость такого предположения.
 
   Восточнокаспийск — небольшой городок на берегу моря — уже спал. Тусклоосвещенный, провинциальный. Обращенный к акватории.
   Замкнувшая город цепь не особо высоких гор вдали выглядела землистой, в щербинках, как скорлупа грецкого ореха.
   Улицы были безлюдны и тихи. Как и дворы.
   Двор Рыбоинспекции не был исключением — с воротами, с деревянным одноэтажным домиком в глубине под деревьями, с вывеской у входа:
   «ВОСТОЧНОКАСПИЙСКАЯ МОРСКАЯ ИНСПЕКЦИЯ РЫБООХРАНЫ».
   На площадке перед инспекцией лежало несколько конфискованных огромных браконьерских лодок. Сбоку темнел припаркованный «Жигуль».
   Все замерло тут в ожидании утра. Только в одном из помещений горел свет.
   Сквозь убранное решеткой окно внутри виден был кабинет с настольной лампой и телефоном, с бумагами на тумбочке, и дежурный инспектор Рыбнадзора. Инспектор спал на узкой железной кровати у стены.
   Иногда свет лампы мешал спящему и он, не просыпаясь, подтягивал ближе к себе одеяло, закрывая лицо. Книга, которую дежурный читал с вечера, лежала на полу, рядом с кроватью.
   Город тоже спал, и только светофоры-мигалки на перекрестках размеренно хлопали желтыми пустыми глазами.
   Шум внезапно появившейся машины разрушил тишину. Это была «Волга», притормозившая у самых ворот Рыбоинспекции.
   Водитель убрал свет, но мотор не выключил.
   В темноте стукнула дверца машины. Через минуту водитель появился в калитке, в руке у него была канистра с бензином.
   Дальнейшие события разворачивались молниеносно, как в плохом детективе. Неизвестный с канистрой быстро пересек двор, подбежал к окну.
   Рыбоинспектор спал, по-прежнему завернув голову одеялом.
   Неизвестный подскочил к двери, осторожно потянул на себя. Дверь была не заперта — тихо скрипнула, открываясь. Человек с канистрой проник в здание. Еще через несколько секунд он показался в окне, рядом со спящим.
   Он открыл канистру и несколько раз обильно плеснул на пол, а потом и сбоку на кровать, где лежал инспектор.
   Вскоре неизвестный появился снова — теперь уже на крыльце.
   Действия его были продуманы. Он еще плеснул из канистры, на этот раз на дверь и крыльцо.
   Сбоку, на стене, висел противопожарный щит с инструментами. Неизвестный сорвал со щита багор и снаружи подпер им дверь.
   Дорожка расплескиваемого бензина протянулась за ним через двор. Здесь неизвестный вылил из канистры остатки бензина и побежал назад, к машине.
   Мотор «Волги» все еще продолжал работать.
   У калитки неизвестный обернулся, вытащил из кармана ракетницу и выстрелил в глубь двора.
   Высокий столб огня прорезал темноту.
   Одновременно раздался шум отъезжающей машины.
   «Волга» развернулась и, не включая фар, быстро исчезла в лабиринте улиц.
   Сухое здание Рыбоинспекции вспыхнуло разом, как факел.
   Пожарные выезжали по тревоге. Машины неслись сквозь ночь.
   Несмотря на ночь, люди с окрестных улиц сбегались смотреть на пожар.
   Мощные струи из нескольких стволов били по огню, но пламя не сдавалось. Оно словно даже набирало силу. Огненные искры разлетались в разные стороны, стреляя, превращаясь в языки пламени. Уже горело соседнее строение.
   Пожарные и добровольцы откатили дальше от горящего здания припаркованный во дворе «Жигуль».
   Все вокруг трещало от огня.
   Внезапно раздался глухой удар — в небо взметнулись тысячи искр — крыша здания рухнула…
   На рассвете пожарные растаскивали по двору обгорелые бревна. Фундамент еще дымился.
   Толпа любопытствующих поодаль следила за происходящим.
   За дело принялись люди в милицейской — серой и зеленой — формах. Они осматривали пожарище, искали улики.
   Тут же находился и полковник Агаев — начальник областного управления внутренних дел — высокий, немногословный, уверенный в себе.
   К нему то и дело обращались сотрудники, докладывали.
   — Они мою машину увидели, товарищ полковник! — приблизившийся крепыш с побитым оспой лицом кивнул на «Жигуль», ночевавший во дворе Рыбнадзора.
   — Вот и подумали, что начальник Рыбоинспекции Кадыров спит у себя в кабинете… Ну… и можно его замочить…
   Агаев серьезно взглянул на Кадырова, ничего не сказал. В ту же секунду один из милицейских, осматривавших пожарище, его окликнул:
   — Товарищ начальник! Замминистра приехал! Генерал Амиров!
   Амиров — тоже высокий, породистый, в очках с тонкой металлической оправой, в костюме «с иголочки», — уже выходил из припарковавшейся у пепелища белой новенькой «Волги».
   — Поджог? — спросил генерал, здороваясь.
   Агаев кивнул, что-то крикнул кому-то из подчиненных. Тот сноровисто подскочил.
   — Вот, товарищ генерал!
   В руке у него лежала пробка от канистры.
   — За преступником уже поехали, товарищ генерал.
   Генерал Амиров осторожно подержал пробку в руке. Вернул сотруднику — тот сразу отскочил.
   — Как тебе удалось так быстро его установить? — спросил Амаров.
   — Умар Кулиев — личность на Берегу достаточно известная… — Агаев был обстоятелен. — Хотя и молод. Нигде не работал, занимался браконьерством. Сейчас вы его увидите…
   — Подонок. Человеческую жизнь погубил. А кто тот? — он кивнул на пепелище.
   — Молодой парень. Афганец… Воин-интернационалист… Недавно с курсов…
   На носилках под закрытой простыней пронесли в закрытую машину останки погибшего. Офицеры сняли фуражки.
   Внезапно толпа зашевелилась. Из подъехавшей патрульной машины показалось несколько людей в форме. Они со всех сторон окружали парня в наручниках, который шел в середине.
   Старший группы вместе с арестованным и конвоем прошел к тому месту, где стоял генерал и начальник милиции.
   — Вот он, — просто сказал Агаев, показывая на парня. — Умар Кулиев.
   Конвой расступился, давая Амирову рассмотреть арестованного.
   — Твоя работа? — спросил генерал. Тот молча кивнул.
   Это был крепкий черноволосый парень лет двадцати пяти.
   — А задумал давно?
   — Месяца два назад…
   — Готовился? — Кулиев пожал плечами. Милиционеры переглядывались.
   — Почему вчера решился? — допытывался Амиров.
   — Пьяный был.
   — На машине приехал?
   — Да.
   — А машина?
   — Моя.
   — Где она?
   — Дома стоит.
   Генерал посмотрел на Агаева, тот тут же шепнул что-то одному из помощников. Сотрудник бегом побежал к патрульной машине.
   — Сколько канистр бензина вылил? — спросил Амаров.
   — Одну.
   — Потом?
   — Потом от ворот поджег… — Кулиев показал на начало выгоревшей дорожки.
   С улицы послышался неистовый женский плач, это приехали мать и отец, сестры погибшего. Толпа пришла в движение. Кулиев поежился, дернул головой. Толпа надвигалась.
   — Увозите… — приказал Агаев старшему конвоя. Закрывая Кулиева от обозленных людей, конвой начал отступать к машине. Возмущенная толпа наседала. Пару раз конвоирам пришлось применить дубинки, чтобы отогнать наиболее настырных.
   — Отходи! Назад! Суд разберется…
   Генерал заканчивал разговор с Агаевым в машине, полковник провожал его, стоя у незакрытой дверцы.
   — Так и живем… — развел руками Агаев. — Начальника водной милиции второй год нет…
   — Кого предлагаешь? — спросил замминистра.
   — Туру Саматова из Мубека. Я его знаю. Вместе учились в Москве, в «вышке»^[1]. Классный специалист…
   — Его — что? Освободили?
   — Не сегодня-завтра вопрос решится. Мне звонили… Генеральный прокурор внес протест. Решен вопрос о его восстановлении в органах…
   — Что же он так сразу и приедет?
   — Нет, конечно. Но мы год ждали. Еще пару месяцев подождем.
   Откуда-то из глубины тюрьмы кого-то вели. Гулкие шаги арестованного и его конвоира, мерно шагавших сквозь лабиринт коридоров, оформляли звонкую тишину современного узилища.
   Арестованным, покидавшим тюрьму в то утро, был Тура Саматов.
   В канцелярии Туру вписали в какие-то книги. Дали расписаться. Незапоминающаяся личность — работник тюремного отдела глухо зачитал постановление. В нем разбирались две строчки:
   — …»За отсутствием состава преступления… Из-под стражи освободить…»
   Непохожим на себя — коротко остриженным, в телогрейке и немыслимых ботинках — шагнул он в ворота под традиционным девизом отечественной тюрьмы:
   «На свободу — с чистой совестью!»
   За воротами Туру ждали. Офицер милиции поднялся со стоявшего у стены разбитого ящика.
   — «…Я вышел зол и непреклонен, свободен, словно вор в законе, который вышел из тюрьмы!»^[2]
   Это был Силов.
   На мгновение они коснулись друг друга лбом, щеками и тут же бегом бросились прочь от страшного этого здания.
   За тюрьмой по широкой магистрали сверху от площади катил на светофор неудержимый вал машин, Силов и Тура в его немыслимом для столицы обличьи подбежали к краю тротуара. Силач успел крикнуть на бегу:
   — МВД отвело нам номер в своих апартаментах… Тут недалеко… Я перевез туда кое-какие твои вещи…
   — А нельзя сразу домой?
   — Нет! Завтра тебя ждут в министерстве… Форма должна быть соблюдена! Тебе вернут статус сотрудника МВД и звание…
   Первый же притормозивший частник, с которым Силову удалось пошептаться, согласился их отвезти.
   — Ну вот! Товарищ мечтает подвезти тебя, Тура, — торжественно провозгласил Силин, открывая перед Саматовым дверцу. — Ты окажешь честь, если прямо с казенных нар пересядешь в поролоновый рай моего нового друга…
   В гостинице МВД было тоже много людей, как и в обычной гостинице. Ее отличало разве только то, что больший процент постояльцев был в форменных одеяниях МВД и милиции. Обгоняя офицеров, Силов и Саматов побежали вверх по лестнице к окошку администрации. На бегу Силов кивнул Туре на офицера в форме, тащившего свернутый в рулон ковер, и его жену, в каждой руке которой было по автомобильной покрышке:
   — Ай да майор! Едет в отпуск при погонах… Смотришь, в магазинах что-нибудь и выпросит… И жену приспособил!
   Силов здесь тоже был уже своим, знаемым, любимым: администраторша о чем-то предупредила его. Ключ не дала, показала наверх.
   Тура начал с душа, потом перешел к бритью. На двери ванны висел его форменный мундир. Человек военный, Тура переходил из одного состояния в другое, подчиняясь приказу.
   Тура брился, смотрел в зеркало. С каждым взмахом бритвы лицо его становилось все более узнаваемым, прежним, жестким. Лицо мента… Вот он провел по щекам кремом, растер его. Застегнул милицейскую сорочку. Поправил галстук-регату. Теперь это снова был подполковник милиции Саматов, он ничем не напоминал человека, который несколько часов назад освободился из тюрьмы.
   Силов возился с бутылками, с закуской. Номер был двухкомнатный, на тумбочке у кровати Туры стояла привезенная Силовым большая фотография.
   Погибшие жена и сын, и с ними он, Тура, взявшись за руки, бегут по тропинке между деревьями…
   Тура поднес фотографию к губам.
   — Все готово! — выглянул Силов из другой комнаты. — Прошу…
   Тура поставил фотографию на место, вышел к столу.
   — Помянем! — Силов показал головой в сторону тумбочки с фотографией. — Пусть земля будет им пухом!
   Они выпили, не чокаясь.
   Силов рассказывал:
   — …В прокуратуре полная неразбериха. Прикомандированные следователи наломали дров. Потом разъехались… Свердловчане, ульяновские. С Украины… Лучших следователей никто не даст… Так что можешь представить. Местных обычаев никто не знал. Короче: нам крупно повезло.
   — Да. Нам очень крупно повезло… — грустно заметил Тура.
   Силов поправился:
   — Прости. Я не точно выразился. Я хотел напомнить, что ты на свободе…
   — Понимаю.
   — Мы ходили к Генеральному, но Рекунков нас не принял. У него есть дела поважнеt, чем вытаскивать посаженных в тюрьму честных ментов…
   — Тогда как же я здесь?
   — Расположение звезд… Вот так же у одного бродяги по пьянке в поезде сняли туфли… А он возьми и напиши Щелокову… Тысячи людей пишут жалобы и ни одна не доходит. А здесь — для смеху, что ли! — дали министру… Тот резолюцию: «Разыскать! Доложить!» Милиция с ног сбилась… Туфли ищут! Наконец, какой-то умник догадался. Притащил рваные штиблеты… «Пожалуйста!» Ему, конечно, благодарность! Премия. А дальше — полный отпад! Некому вручить. Бродяга уже сидит, а от штиблет амбре такое — хоть беги…
   — Это ты так считаешь, — Тура мудро улыбнулся.
   — А ты — нет?
   Тура покачал головой.
   — Это Хамидулла. Наш местный Аль-Капоне. Я виделся с ним в тюрьме и он мне обещал… Да ладно! — Он прервал себя. — Ты-то как?
   — А что я? — Силов улыбнулся. — Зажило, как на собаке. Три перелома и вывих. Правда, при ходьбе хрустит что-то в колене. Как в протезе. Да Бог с ним!
   Силов наполнил рюмки, подумал. Заткнул бутылку, убрал в холодильник.
   — Пожалуй, больше ни грамма. Остальное — у себя!
   — Во сколько нас ждут в министерстве? — Тура.
   — С утра. В четырнадцать у нас самолет. Вечером мы уже дома. В Мубеке…
   Тура незаметно опьянел. Он сидел на террасе, за столом, уставленным бутылками, жалкий, состарившийся, в будничном синем халате-чапане. Взгляд Туры сквозь раскрытые двери блуждал по жилищу, где он столько лет прожил с женой и сыном.
   Он видел дорогие его сердцу приметы той, прежней жизни — зонтик жены, сандалии сына, мячик, книжку, торчащую из-под дивана.
   — Шесть лет вычеркнуто из жизни, Валек… — Язык его заплетался. — За что? За что погибли Надя и Улугбек? Даже если бы Аллах хотел меня наказать, он не выбрал бы такой жестокой казни! За что, Валек?
   Силов в комнате включил телевизор.
   Был час комментаторов за круглым столом. На экране появились знакомые лица «специалистов»-международников: Сейфуль-Мулюков, Зорин, Боровик.
   — …Своим мнением с телезрителями поделятся также Олег Беляев, Алексей Медведко…
   — Я не могу видеть их лиц… — стукнул кулаком по столу.
   Бутылки перед ним задребезжали. Силов поискал по каналам — передавали съездовскую программу.
   — Выключи ты эту херню! Я не могу ее больше слушать… — Тура по блатному долго скрипнул зубами.
   Силов выключил телевизор, вернулся на террасу, смотрел на Туру: таким своего друга он никогда не видел. Тура продолжал безнадежно:
   — …Я ничего больше не понимаю. Не знаю, как дальше жить. Ясно, что в Мубеке мне нельзя находиться. Кончится тем, что я не выдержу — отправлю кого-то на тот свет… И тогда снова сяду, но уже за дело. Может, уволиться?
   — А что ты умеешь еще хорошо делать, кроме как ловить преступников? — Силов мягко попытался его успокоить. — Может, я чего-то не знаю?
   Тура замолчал.
   — То-то…
   Силов наполнил рюмки.
   — Я думаю, ты должен принять предложение Агаева и поехать на Каспий. В водную милицию. Агаев — твой друг. А после того, как ты спас его девочку на канале в Санзаре, он и его жена в тебе вообще души не чают… Поедешь, отдохнешь… А там, смотришь, и я подъеду… Чего мне тут одному?
   От слов, а больше под влиянием голоса единственного оставшегося ему близкого человека, Тура постепенно оттаивал. Выражение лица его смягчилось.
   — Представляешь оперативную обстановку на Берегу… — Силов, как мог, поднимал настроение. — Шесть преступлений… За год! Тишина вокруг… Зеленое море. Красная рыба. Черная икра… А там, смотришь, я подъеду… — Силов поднял рюмку. — За это!..
   На море стоял полный штиль. Изумрудно-зеленая вода была полна водорослей, вырванных ночным штормом. Далеко у горизонта виднелся белоснежный морской паром — высокий, с обрезанной напрочь кормой с круглыми дырочками иллюминаторов по бокам, похожий на гигантский старый утюг, заправленный древесным углем.
   С берега за ним наблюдали.
   — «Советская Нахичевань…» — сказал кто-то. Несколько человек поглядывали на море и на машины, стоявшие поодаль. Среди легкового автотранспорта, «Волг» и «Жигулей», выделялся могучий КРАЗ, с кузовом, закрытым брезентом.
   Человеком, от которого зависели все эти собравшиеся на берегу люди, был Садык Баларгимов, руководитель браконьерской мафии.
   Невысокий, поджарый, лет сорока, он держался жестко-независимо, в руке у него была двустволка.
   По пятам за Баларгимовым повсюду следовал крохотный, переваливающийся на коротких ножках, уродливый, с толстыми усами карлик — Бокасса, то ли шут, то ли — советчик.
   — Вахидов — хорош… — заметил мафиози. — Теперь уже КРАЗом рыбу возит! Белым днем…
   — Ты тоже хорош, Садык… — На правах шута грубо польстил Бокасса. — Раньше на двух лодках начинал! А теперь — целая флотилия! Весь Берег кормишь! Все у тебя в кулаке!
   Место для выгрузки рыбы было выбрано пустынное — забытый согражданами и властями кусок земли. Шоссе, петляющее между барханами. Одинокое здание метеостанции и отнесенные на почтительное расстояние друг от друга сараи-»козлятники».