И мне не хотелось думать ни о чем другом. Хотя это для профессионала непростительно. Но как только я прочитал слово "Таллинн", я вспомнил, что это -- большой порт. В портах моряков обслуживают бассейновые поликлиники. И эти "бассейновые" здорово ложились в полустертую печать...
Фототелеграмма.
Отделу милиции Таллиннского горисполкома.
Чрезвычайно срочно! СЛЕДСТВЕННАЯ!
Прошу проверить, не принадлежит ли Таллиннскому промкомбинату клеймо, изображенное слева с увеличением в двадцать раз [Т. П. К.]. В положительном случае - выпускает ли промкомбинат мужские расчески с таким клеймом.
Сообщите также, есть ли в Таллинне Бассейновая поликлиника, кого она обслуживает и где она находится.
СЛЕДОВАТЕЛЬ.
..Климов проводил меня до машины. Я возвращался домой.
Климов смущенно протянул мне старую авоську с яблоками:
-- Вот... значит... яблочков... У них там, у литовцев... таких не покушаешь...
-- У эстонцев, -- улыбнулся я. Климов, помолчав, вдруг сказал;
-- Вот мы и расстаемся...
Я взглянул на него и понял, что он огорчен этим. И мне вдруг стало стыдно. Мы были знакомы всего три дня. Целых три дня. И я даже не спросил его имени. Он добросовестно выполнял мои поручения, переживал вместе со мной, мы советовались, шутили, огорчались, и, если бы он не сказал -- "вот мы и расстаемся",-- я уехал бы, не узнав его имени. Какая глупость! Как бессовестно мы обкрадываем самих себя. И я подумал, что Наташа за три дня узнала бы не только имя человека, который был все иремя рядом. Она знала бы о нем все. Как она знает обо мне. Видно, настоящей доброте ваучиться нельзя. И учиться опасно -- есть риск стать лицемером. Все-таки я спросил нерешительно;
-- Послушайте, Климов, а... как вас зовут? Климов кашлянул, прикрыв рот ладонью, и сказал с достоинством:
-- Андреем Степанычем кличут.
Я отворил дверцу, козырнул ему и сказал:
-- Мы еще увидимся... Климов пожал плечами:
-- Кто его знает... Мне ведь на пенсию скоро.-- Он неожиданно улыбнулся и подтолкнул меня.-- Ну, садись, садись давай. А то опоздаешь...
Мы пожали друг другу руки, "Волга" плавно тронулась. И тогда я не выдержал, высунулся из окошка и заорал:
-- Мы еще увидимся... увидимся, Андрей Степаныч!.. Он, улыбаясь, стоял на дороге и махал мне вслед своей линялой, выгоревшей фуражкой. Дождь крупными блестящими каплями застревал в его коротко подстриженных, с густой проседью волосах...
ЛИСТ ДЕЛА 26
...Девушка в голубой шинельке и платочке, повязанном поверх кокетливой пилотки, остановила меня у выхода на взлетное поле.
-- Это бессмысленно. Уже откатили трап...
Я еще спорил с ней, хотя тоже понимал, что это бессмысленно. И почему-то вспомнил, что двери в самолетах запираются герметически. Дождь ударил сильнее, и холодные струйки противно потекли за воротник. Да, в век технического прогресса дождь самолетам не помеха. И вовсе не помощник он двум бестолковым людям, которые любят друг друга и не могут никак договориться. На самолете и в дождь работают всякие там радары, автопилоты и разные другие диковины. Эх, если бы кто-то сконструировал автопилот в любви. А чем... Ну его к черту!..
Я стоял под дождем, бездумно приглаживая мокрые волосы, и смотрел, как винты ИЛа скручивают из водяных капель сверкающие дрожащие диски. Потом как-то безразлично подумал: "Интересно, Наташа меня видит?" Вспыхнули факелы у выхлопных труб, моторы оглушительно завыли, и самолет поехал в другой конец поля, уменьшаясь и тая в дождевой пелене. Потом, уже еле видный, он остановился, развернулся, заревел еще громче и очень быстро побежал мне навстречу, и я был уверен, что около меня он затормозит. Но на середине полосы он легко подпрыгнул и, прошив низкую ветошь серых облаков, исчез из глаз. И я испугался, что больше никогда не увижу Наташку...
В зале Внуковского аэропорта было людно, суетились носильщики, в очереди у буфета ругались -- не было бутербродов. Я прижимал к себе свой необыкновенной красоты букет и тоскливо думал, что надо возвращаться в Крым и снова допрашивать, посылать запросы, читать ответы. Расследовать.
Динамик загрохотал прямо над ухом: "Самолет ТУ-104, следующий рейсом 718 из Свердловска, прибывает через десять минут..."
Молодой человек, слушавший сообщение с напряженным бессмысленным лицом, сорвался с места и побежал на перрон. Когда он пробегал мимо, я поймал его за руку:
-- Простите, вы встречаете девушку?
-- Нет, маму. А что?
-- Подарите эти цветы вашей маме. Ей будет приятно.
-- Спасибо,-- сказал он растерянно.-- Но откуда вы узнали...
-- Я даже этого не узнал, -- сказал я и вышел на улицу...
Я посидел в кресле, бездумно глазея в окно, потом пошел на кухню и стал варить пельмени. На столе, придавленная стаканом, лежала записка: "Еда -- в холодильнике. Белье и рубашки -- на второй полке в шкафу". И точка.
Последний раз я был дома утром того дня, когда все заварилось. Сейчас уеду и, видимо, не скоро попаду сюда снова. Наташа как-то сказала: "Стоило мне так добиваться отдельной квартиры... Ведь твой идеал домашнего очага -это четырехместный номер в гостинице".
Она очень хотела быть счастливой со мной. Да вот не получилось. Или я допоздна на работе, или не прихожу совсем, а прихожу -- сил хватает только добраться до постели.
И вдруг понял, что последний скандал действительно был последним. Наталья больше жить со мной не будет. Ну и пускай! Мне это тоже надоело. Обидно только, что все так глупо получается. Да еще и стыдно, когда жена уходит. Всегда как-то неловко, если жена бросает мужа. "Идея женского равноправия еще не до конца проникла в наше сознание",-- сказал я и погрозил половником своему отражению в зеркале. Потом стал вываливать пельмени в тарелку и обжег руку. На черта оно нужно в семье, это равноправие! И пельменей готовых с ним толком не поешь...
Зазвонил телефон. Какой-нибудь знакомый? Я снял трубку и сказал противным гнусавым голосом:
-- Алье!
Но это не был знакомый. Звонил дежурный -- из Таллинна пришла телефонограмма.
В СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ
Ваш No 0472с
No 38/сл
ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
Сообщаю, что Таллиннский промкомбинат имеет товарное клеймо, переданное Вами по фототелеграфу. Фабрика подтверждает факт изготовления расчесок, подобных обнаруженной Вами.
Сообщаю также, что в Таллинне имеется бассейновая поликлиника, обслуживающая работников морского пароходства. Адрес: улица Пикк, дом 3.
Зам. нач. отдела внутренних дел Таллиннского горисполкома
подполковник милиции Т. Энге
...Я достал из-под кровати чемоданчик и стал бросать в него рубашки, майки, носки...
Таллинн
ЛИСТ ДЕЛА 27
Не люблю я на самолетах летать. Стыдно признаться -- побаиваюсь. Конечно, знаю, что жертв в авиакатастрофах меньше, чем на железных дорогах, и в поезде тебе не принесет лимонада с конфетами стройненькая стюардесса. И все-таки в тот момент, когда самолет, напряженно содрогаясь, отрывается от надежной бетонной земли, у меня всегда холодными капельками сочится мыслишка: а вдруг сейчас клюнет носом? Чушь, конечно. Паровоз тоже может свалиться с рельсов. Но вот в поезде -- спокойно. А здесь -- нет. Единственное, что меня утешает,-- это неестественно веселые, возбужденные или нарочито сосредоточенные лица соседей. Они наверняка думают о том же, но, конечно, стараются не подавать виду. И мне легче хотя бы оттого, что не один я такой трусишка.
И когда я спустился по трапу на поле Таллиннского аэродрома, мне как-то стало веселей. Хотя впереди была тьма беспросветная -- начиная от гостиницы и кончая делами, которые привели меня в этот город.
Было три часа дня, шел дождь, и дул сильный, пахнущий рыбой ветер с моря. Я поехал в гостиницу "Тооме". Мне нравится этот старый дом с полутемными лестницами и крошечными холлами, с деревянными панелями и резными филенками дверей. Здесь всегда -- как в коммунальном многоквартирном доме. По части вкуса -- я ретроград. Не по душе мне весь этот домашний модерн, смешные геометрические комнаты, по сантиметрам заставленные микроскопической мебелью. Мне всегда хочется в квартирах чего-нибудь старого, нелепого -- часы с боем, рассохшийся буфет. А лучше всего -- фикус.
Магда -- администратор в "Тооме" -- моя старая знакомая. Она радостно заулыбалась мне, светясь всеми своими белыми длинными зубами.
-- Оставьте чемодан, приходите к вечеру -- номер будет,-- шепнула Магда.
Мне стало совестно перед терпеливой очередью, покорно взиравшей на типографски отпечатанный трафарет "Мест нет".
Но Магда -- одна из немногих женщин, которым я нравлюсь. Было бы просто преступно не воспользоваться ее симпатиями и утвердиться в своем мужском самосознании.
-- Так давайте чемодан...
-- Нет уж,-- сказал я. Мысль оставить чемодан с уголовным делом в вестибюле гостиницы меня рассмешила.-- Чемоданчик пускай будет при мне.
Магда удивленно посмотрела на меня. Я пояснил:
-- У меня здесь любовная переписка.
-- А... Ну, пожалуйста,-- разрешила Магда.-- У вас, как всегда, много дел?
-- Не слишком. Часиков до двенадцати ночи. Магда ласково посмотрела на меня:
-- Я вас устрою на втором этаже.
-- Спасибо.-- Я вспомнил про климовскую авоську и протянул ее Магде.-Вот, погрызите пока. У вас таких нету...
-- Ой, откуда такие красивые?-- обрадовалась Магда.
-- Это вам Климов передал.
-- Климов? Какой Климов?!
-- Есть такой человек,-- сказал я и пошел к выходу. Один из командированных, кивнув в мою сторону, сварливо сказал соседу:
-- Небось этому гусю койка найдется...
-- А тут по делу приедешь -- и сиди...-- охотно отозвался сосед.
Я вышел на улицу и пешком отправился в бассейновую поликлинику. Ветер складывал лужи в изящные гофре, дождь накрывал серой вуалью кирпичные стены и башни, и здесь уже по-настоящему жила осень.
В порту было холодно, водяная пыль садилась на лицо. Круизный белый теплоход отваливал от стенки, и люди на борту, отсюда, с причала, казались крошечными, и эти крошечные люди все время махали провожающим платками, будто передавали на разные лады один! и тот же семафор: "Все наши дела в порядке, мы отправились немного отдохнуть, а вы уж тут постарайтесь получше, так что -- большой привет"... И хоть среди отъезжающих никого знакомых у меня не было, да и быть не могло, я им тоже на всякий случай помахал.
По серой вспененной воде гавани медленно двигался, постепенно сбрасывая с себя паруса, шведский барк. И я остро пожалел, что совсем не умею рисовать. А ведь как здорово было бы нарисовать этот серый задымленный порт, и свинцовую, в радужных нефтяных разводах воду, и четырехмачтовый краснобрюхий парусник. И повесить у себя дома на стене -- это же ведь ужасно здорово, знать, что на свете еще -- ты это точно знаешь, ты это сам видел, сам рисовал -- бегают по морям парусники, а коли существуют парусники, значит, и мечтать еще можно, и любить, и надеяться.
Сердитые влажные порывы ветра раскачивали на стропах огромные контейнеры, их несли по воздуху плавно горбатые желтые краны, протяжно гудели, требуя дороги, маневровые мотовозы, и сухо щелкали колесами на стрелках железнодорожные вагоны, от рыбного причала мчались серебристые коробки авторефрижераторов.
Я бы охотно проболтался весь день на причалах -- смотрел бы на тяжелые сухогрузы под разноцветными флагами, охотно помог бы такелажникам подтягивать крючьями к кузовам ящики с пугающей надписью "не кантовать", а потом напросился бы в гости на парусник. Но в кармане у меня лежали снимки убитого молодого парня и обрывок рецепта. Надо идти в поликлинику. Там сразу исчезнет запах соли, водорослей и рыбы, весь утот добрый гул и суета, там будет чистота, тишина, запах йода, коллодия и хлороформа, запах беды и боли.
В регистратуре поликлиники я показал фотоснимок подписи на рецепте, и мне сразу сказали:
-- Это хирург Аар...
Хирург Тийт Аар, старый, элегантный, невыразимо чистый, с опущенной на подбородок маской, курил, держа сигарету никелированным пинцетом. Я показал ему свое удостоверение. Аар иронически глянул на меня светлыми умными глазами из-под золотых дужек очков, сказал:
-- К вашим услугам...
Я попросил его осмотреть рецепт и попытаться определить: кому он был выдан. Аар сказал что-то медсестре, и та, раскрыв застекленный шкафчик, достала толстый канцелярский журнал. Быстро полистала страницы и положила журнал перед хирургом. Я заглянул в журнал через его плечо. Аар, вежливо отодвинувшись от меня, стал перечислять:
-- Двадцатого августа такой рецепт получили...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Тийта Аара
...Осмотрев предъявленный мне обрывок рецепта, заявляю: он написан и выдан мною, подпись на нем -- моя. Поскольку рецепт выписан на лекарство, являющееся сильнодействующим средством, он должен быть зарегистрирован в специальном журнале. Из записей в этом журнале за 20 августа видно, что рецепты с аналогичной прописью были выданы мною трем больным: Пяртсу А. А., Корецкому Е. К. и Пименову А. Б...
-- А как мне разыскать этих больных?
Аар поправил указательным пальцем дужку очков пожал плечами:
-- Их адреса можно получить в регистратуре.-- подумал и нерешительно спросил: --А почему вас заинтересовал этот рецепт?
Я достал из кармана несколько фотографий убитого, панорамный обзорный снимок места происшествии и протянул врачу.
-- Мы обнаружили ваш рецепт здесь.
Нервным движением Аар пригладил серебристые белые волосы, скрипуче проговорил:
-- Господи, несправедливость какая! Сколько иногда мы затрачиваем сил и нервов, чтобы вытянуть больного. А потом появляется какой-то мерзавец -раз-раз -- и нет человека...
Я негромко сказал:
-- По отношению к убитому это еще большая несправедливость.
Аар непонимающе посмотрел на меня своими яркими голубыми глазами и досадливо сказал:
-- Да я разве о себе говорю. Родить человека, питать его, научить, вылечить -- это же все такой громадный труд, сколько лет! А убить -- одно мгновение. И в этом есть какая-то ужасная несправедливость, человек -- такая хрупкая тонкая штука. Обидно!
-- Да,-- согласился я.-- Но природа не могла предвидеть, что со временем люди придумают для себя пистолеты и будут из них стрелять в затылок венцу творения.
-- Разве в пистолетах дело?-- как-то устало спросил Аар.-- Злая рука и камнем может сделать то же самое.
Я придвинул к нему фото и попросил:
-- ...Доктор, посмотрите, пожалуйста, еще раз. Не был ли этот молодой человек среди ваших больных?
Хирург взял фото, внимательно всмотрелся, покачал головой:
-- Не помню. Быть может.-- И, будто оправдываясь, добавил:-- У меня ведь на приеме до двадцати человек бывает. Ежедневно...
ЛИСТ ДЕЛА 28
Я не верю в случайные совпадения. И не зря. Обычно они играют против меня. Так было и сейчас. Из истории болезни я узнал, что Пименову -двадцать семь лет, Корецкому -- двадцать девять, Пяртсу -- тридцать два. И если убитый на шоссе парень -- один из этих двоих, то по возрасту они подходят все. Ну, что стоило бы случайности свести в тот день пациентов так, чтобы Пименову было девятнадцать лет, а Корецкому -- пятьдесят шесть? Искать пришлось бы только Пяртса.
Но случай всегда играет в другой команде. Поэтому мне надо было объехать всех их по очереди, потом -- побывать в аптеках.
Пименов жил в центре, в переулке рядом с улицей Пикк. Я поднялся по железной гремящей лестнице на третий этаж и долго звонил в дребезжащий медный звонок на тяжелой крепостной двери. Наконец мне отворили, и толстая старуха объяснила, что ее сына нет дома -- он на работе. Говорить старухе, кто я такой, не имело смысла -- она бы попросту испугалась за сына, и ничего толкового я бы у нее не узнал. Вечером пришлось бы приходить снова. Поэтому я сказал, что проверяю работу аптек и хочу узнать, помогло ли Пименову лекарство, которое ему выписали в прошлом месяце. В этом вопросе старуха проявила полную осведомленность, пожаловалась на массу собственных болезней и неэффективность современных лекарств. Уходил я, держа в руке аптечную сигнатуру с той же прописью, которая сохранилась на моем рецепте.
Пяртса я застал дома, и он мне сразу же предъявил лекарство и аптечную сигнатуру, объяснив, что сам рецепт оставил в аптеке. На обеих сигнатурах было написано: "Аптека No 1". Я решил зайти в эту аптеку, благо она была рядом, неподалеку от церкви Пюхаваиму, проверить сигнатуры, а уж потом искать Корецкого.
В аптеке было малолюдно, тихо. Желтые бронзовые лампы отодвигали к стенам сумрак. Провизор, белокурая красивая девушка, искала в толстой пачке нужные мне рецепты и весело болтала со мной.
-- У нас, наверное, самая старая аптека в мире, -- говорила она.
-- И лекарства, наверное, самые лучшие?
-- Не знаю, были ли они самыми лучшими, но самыми необычными -наверняка.
-- Излечивали, например, от рака?
-- Тогда еще не было таких грустных болезней, -- улыбалась девушка.-- А лекарства от трусости были -- настойка из желчи дикого козла и крови черной кошки.
-- Б-р-р -- помотал я головой.-- А от неразделенной любви?
-- Пожалуйста -- экстракт лунного света и цветов черемухи.
-- А что-нибудь для укрепления сообразительности и развития мудрости?
-- И это можно -- толченые кости жабы.
-- Дайте, пожалуйста, двенадцать порций.
-- Боюсь, что от старости эти лекарства утратил свое действие. А вот и ваши рецепты...
Итак, рецепт получил Корецкий. Но сейчас его, как я узнал в пароходстве, и в городе-то не было...
СПРАВКА
Больной, получивший интересующий следствие рецепт, -- Корецкий Е. К. -по данным регистратуре проживает не в Таллинне, а в Ленинграде и служит Таллиннском морском пароходстве.
Зам. начальника пароходства Линнамяги Ф. К. в разговоре по телефону No 47-45 сообщил, что Корецкий является штурманом рыболовецкого сейнера РС-4. Вчера, т. е. 11 сентября, в 19 час. 10 мин. сейнер РС-4 с полным составом команды вышел в море после ремонта двигателя.
12 сентября.
г. Таллинн.
Следователь
Л ИСТ ДЕЛА 29
Перед вечером в клочьях сизых дымных облаков мелькнуло багровое воспаленное солнце, но дождь не угомонился, и весь Таллинн погрузился в фиолетовый мягкий сумрак. Я шел по Ратушной площади, слушая, как цокают на тяжелых, влажно мерцающих булыжниках подковки, заглядывал в теплые желтые окна, заштрихованные дождем, как на старых гравюрах, и напряженно думал.
Зашел в небольшое кафе. Всего несколько человек сидели за дубовыми столами на широких деревянных скамьях. Яростно гудел камин. Я сел поближе к огню, взял густого ароматного кофе и стал прикидывать варианты.
Надо было сосредоточиться, собраться с мыслями, как говорят акробаты -сгруппироваться. Я вдруг почувствовал себя муравьем, суматошно бегающим по столу. У детей есть такое злое развлечение: муравей уже почти добежал до края стола, сейчас нырнет вниз -- и свободен! Но упрямая рука ставит перед ним спичечный коробок, который превращается в непреодолимую стену. И муравей покорно бежит в другую сторону. Но там снова препятствие, и так -- без конца. В книжках эта роль всегда отводится преступнику, обложенному со всех сторон сыщиками. Но убийца, которого искал я, мог покуда не волноваться. Пока я сам бегал, как муравей, пытаясь установить хотя бы имя убитого...
Похоже, я снова зашел в тупик. Пименов и Пяртс преспокойно отдыхали дома. Корецкий вчера ушел в плавание. Рецепты, выданные Пименову и Пяртсу, лежали передо мной на столе, Оставалась последняя крошечная лазейка: Корецкий мог помнить, кому и зачем он отдал свой рецепт.
Я положил на стол блестящий новенький полтинник и вышел. Из первого же автомата позвонил в пароходство и продиктовал радиограмму...
ТАЛЛИННСКОЕ МОРСКОЕ ПАРОХОДСТВО
РАДИОГРАММА
Таллинна 7112-9.19.15.
Сейнер РС-4. Первому штурману
КОРЕЦКОМУ
Связи уголовным делом срочно сообщите в адрес Таллиннского горотдела милиции кому зпт при каких обстоятельствах вы передали рецепт зпт полученный вами двадцатого августа бассейновой поликлинике хирурга Аар тчк
Следователь.
ЛИСТ ДЕЛА 30
Я проснулся рано и удивился, что из горотдела милиции еще не звонили. Радиограмма с сейнера должна была прийти давным-давно. Я набрал номер дежурного.
-- Нет-нет, ничего не передавали. У меня записан ваш телефон -- как только что-нибудь будет, сразу извещу.
Тогда я позвонил заместителю начальника пароходства. Он был очень вежлив, но мне показалось, будто, он чего-то недоговаривает и старается поскорее от меня отделаться. А может быть, показалось. Связь, мол, ночью была плохая. Тогда я сказал железобетонным голосом:
-- Попрошу вас ускорить это дело. Оно не терпит отлагательства. А если с сейнером плохая связь, можно запросить через базовое судно...
На улице по-прежнему шел холодный дождь. Делать мне было нечего. Я завалился на диван, взял забытую кем-то в номере книжку о Фламмарионе и стал читать.
"Искать звезды работа поприятней, чем искать убийц. Поспокойнее. А главное -- почище",-- завистливо подумал я. И заснул. А в четверть двенадцатого меня разбудил звонок:
-- Говорит дежурный горотдела милиции капитан Антсон. На ваше имя поступила телефонограмма,
-- Читайте,-- сказал я, и мне казалось, что сон все еще продолжается...
ТЕЛЕФОНОГРАММА
13.9 11.00 Исх. No 76-з
Сообщаю, что первоначальные сведения о выходе сейнера РС-4 в рейс с полным составом команды оказались ошибочными по вине капитана судна.
Сегодня капитан РС-4 сообщил, что первый штурман Корецкий Е. К. находился в отпуске до восьмого сентября и по неизвестной причине из отпуска не возвратился, в связи с чем судно вышло в море без него. Местонахождение Корецкого в настоящее время неизвестно.
Подписал: Зам. нач. пароходства Линнамяги
Передала: Секретарь А. Гаварс
Принял: Дежурный Антсон
ЛИСТ ДЕЛА 31
-- Включите сирену!-- сказал я шоферу, и хриплый визг располосовал дождливую туманную тишину. Машины впереди удивленно, неуклюже отворачивали в сторону, пропуская нас.
-- Если можно, то еще быстрее,-- сказал я. Шофер кивнул, Энге покосился на меня.
-- Не правда ли, Томас, в этом городе неуместны подобные звуки? -сказал я ему.
Он еще раз глянул на меня из-под своих белесых ресниц, потом серьезно сказал:
-- Это звуки беды. А беда везде неуместна.
-- Значит, и мы, Томас, везде неуместны?-- усмехнулся я.
-- Не-ет,-- Энге снял фуражку и пригладил соломенные волосы.-- Ведь мы не беда. Просто мы ее встречаем первыми.
-- Вторыми,-- сказал я.-- Первыми ее встречают те, к кому мы не поспели...
Машина со скрежетом затормозила около пароходства. Я взбежал на второй этаж, в приемную заместителя начальника.
Секретарша -- вся любопытство -- сказала:
-- Заходите, вас ждут...
СПРАВКА
гор. Таллинн.
Заместитель начальника Таллиннского морского пароходства Линнамяги, а также вызванные им сотрудники пароходства Баранов, Талсепп, Гурвич и Колокольникова, осмотрев предъявленную им фотографию мужчины, погибшего четвертого сентября на 38-м километре Ялтинского шоссе, категорически и безусловно опознали в убитом штурмана рыболовецкого сейнера РС-4 Корецкого Е. К.
Следователь
ЛИСТ ДЕЛА 32
-- Как мне допросить капитана сейнера? Линнамяги понимал, что они попали в неприятную
историю. Он растерянно развел руками:
-- Мы можем вызвать сейнер в Таллинн. Но сейчас? самая путина -- план не выполнят. Да и люди ничего не заработают -- и так месяц на ремонте простояли. Вот если бы...
-- Что -- если бы?
-- Вас не затруднит добраться до плавбазы на вертолете? А капитан Астафьев прибудет туда катером.
-- Не затруднит. Линнамяги обрадовался:
-- Тогда мы это мигом организуем. А капитану я; дам!..
-- Подождите давать. Надо выяснить сначала, в чем там дело...
...Энге сочувственно похлопал меня по спине:
-- Ничего, ничего, дружок. Облачность низкая -- качать будет не слишком.
Энге не выговаривал шипящих, и слова у него получались совсем смешные: ницего, облацность, кацать будет не слишком. Я хотел сказать, что как раз самая сильная болтанка при низких облаках, но раздумал и пошел к вертолету. Какая разница? Энге же не подымет облака выше.
Вертолетчики были молодые, смешливые ребята. Старший из них подмигнул:
-- Ну, поболтает в крайнем случае маленько. Землю потом больше ценить станете.
Я усмехнулся:
-- А я что? Я ничего, я ведь не то чтобы сильно по воздуху стосковался...
-- Тогда полетели?
-- Полетели.
Энге пожал мне руку и на прощанье сказал:
-- Когда прилетите, ты с трапа не прыгай на палубу, пока не застопорят машину.
Я уже отошел на несколько шагов, но обернулся:
-- А тебе доводилось?
-- Всякое бывало,-- сверкнул своей ласковой улыбкой Энге.-- Ну, счастливо...
Где-то над головой густо заревел мотор, и по все усиливающейся вибрации я понял, что огромный винт вертолета набирает скорость. В круглое окошечко я видел Энге, который стоял, оперевшись локтем на капот "Волги". Струи ветра от винта били ему в лицо, и он придерживал фуражку. Потом я почувствовал легкий толчок -- вертолет пошел на подъем, но не покидало ощущение, будто мы замерли неподвижно, а это машущий фуражкой Энге и неожиданно вытянувшийся корпус автомобиля проваливаются куда-то вниз, в тартарары. Через несколько минут их уже нельзя было различить, а весь зубчато-острый силуэт Таллинна мне видно было из окошка, и город подо мной лежал удивительно красивый, фиолетово-синий, с дымно-серым отливом. Пилот развернул вертолет, и город исчез из моля зрения. Впереди было только мутное вспененное море.
Фототелеграмма.
Отделу милиции Таллиннского горисполкома.
Чрезвычайно срочно! СЛЕДСТВЕННАЯ!
Прошу проверить, не принадлежит ли Таллиннскому промкомбинату клеймо, изображенное слева с увеличением в двадцать раз [Т. П. К.]. В положительном случае - выпускает ли промкомбинат мужские расчески с таким клеймом.
Сообщите также, есть ли в Таллинне Бассейновая поликлиника, кого она обслуживает и где она находится.
СЛЕДОВАТЕЛЬ.
..Климов проводил меня до машины. Я возвращался домой.
Климов смущенно протянул мне старую авоську с яблоками:
-- Вот... значит... яблочков... У них там, у литовцев... таких не покушаешь...
-- У эстонцев, -- улыбнулся я. Климов, помолчав, вдруг сказал;
-- Вот мы и расстаемся...
Я взглянул на него и понял, что он огорчен этим. И мне вдруг стало стыдно. Мы были знакомы всего три дня. Целых три дня. И я даже не спросил его имени. Он добросовестно выполнял мои поручения, переживал вместе со мной, мы советовались, шутили, огорчались, и, если бы он не сказал -- "вот мы и расстаемся",-- я уехал бы, не узнав его имени. Какая глупость! Как бессовестно мы обкрадываем самих себя. И я подумал, что Наташа за три дня узнала бы не только имя человека, который был все иремя рядом. Она знала бы о нем все. Как она знает обо мне. Видно, настоящей доброте ваучиться нельзя. И учиться опасно -- есть риск стать лицемером. Все-таки я спросил нерешительно;
-- Послушайте, Климов, а... как вас зовут? Климов кашлянул, прикрыв рот ладонью, и сказал с достоинством:
-- Андреем Степанычем кличут.
Я отворил дверцу, козырнул ему и сказал:
-- Мы еще увидимся... Климов пожал плечами:
-- Кто его знает... Мне ведь на пенсию скоро.-- Он неожиданно улыбнулся и подтолкнул меня.-- Ну, садись, садись давай. А то опоздаешь...
Мы пожали друг другу руки, "Волга" плавно тронулась. И тогда я не выдержал, высунулся из окошка и заорал:
-- Мы еще увидимся... увидимся, Андрей Степаныч!.. Он, улыбаясь, стоял на дороге и махал мне вслед своей линялой, выгоревшей фуражкой. Дождь крупными блестящими каплями застревал в его коротко подстриженных, с густой проседью волосах...
ЛИСТ ДЕЛА 26
...Девушка в голубой шинельке и платочке, повязанном поверх кокетливой пилотки, остановила меня у выхода на взлетное поле.
-- Это бессмысленно. Уже откатили трап...
Я еще спорил с ней, хотя тоже понимал, что это бессмысленно. И почему-то вспомнил, что двери в самолетах запираются герметически. Дождь ударил сильнее, и холодные струйки противно потекли за воротник. Да, в век технического прогресса дождь самолетам не помеха. И вовсе не помощник он двум бестолковым людям, которые любят друг друга и не могут никак договориться. На самолете и в дождь работают всякие там радары, автопилоты и разные другие диковины. Эх, если бы кто-то сконструировал автопилот в любви. А чем... Ну его к черту!..
Я стоял под дождем, бездумно приглаживая мокрые волосы, и смотрел, как винты ИЛа скручивают из водяных капель сверкающие дрожащие диски. Потом как-то безразлично подумал: "Интересно, Наташа меня видит?" Вспыхнули факелы у выхлопных труб, моторы оглушительно завыли, и самолет поехал в другой конец поля, уменьшаясь и тая в дождевой пелене. Потом, уже еле видный, он остановился, развернулся, заревел еще громче и очень быстро побежал мне навстречу, и я был уверен, что около меня он затормозит. Но на середине полосы он легко подпрыгнул и, прошив низкую ветошь серых облаков, исчез из глаз. И я испугался, что больше никогда не увижу Наташку...
В зале Внуковского аэропорта было людно, суетились носильщики, в очереди у буфета ругались -- не было бутербродов. Я прижимал к себе свой необыкновенной красоты букет и тоскливо думал, что надо возвращаться в Крым и снова допрашивать, посылать запросы, читать ответы. Расследовать.
Динамик загрохотал прямо над ухом: "Самолет ТУ-104, следующий рейсом 718 из Свердловска, прибывает через десять минут..."
Молодой человек, слушавший сообщение с напряженным бессмысленным лицом, сорвался с места и побежал на перрон. Когда он пробегал мимо, я поймал его за руку:
-- Простите, вы встречаете девушку?
-- Нет, маму. А что?
-- Подарите эти цветы вашей маме. Ей будет приятно.
-- Спасибо,-- сказал он растерянно.-- Но откуда вы узнали...
-- Я даже этого не узнал, -- сказал я и вышел на улицу...
Я посидел в кресле, бездумно глазея в окно, потом пошел на кухню и стал варить пельмени. На столе, придавленная стаканом, лежала записка: "Еда -- в холодильнике. Белье и рубашки -- на второй полке в шкафу". И точка.
Последний раз я был дома утром того дня, когда все заварилось. Сейчас уеду и, видимо, не скоро попаду сюда снова. Наташа как-то сказала: "Стоило мне так добиваться отдельной квартиры... Ведь твой идеал домашнего очага -это четырехместный номер в гостинице".
Она очень хотела быть счастливой со мной. Да вот не получилось. Или я допоздна на работе, или не прихожу совсем, а прихожу -- сил хватает только добраться до постели.
И вдруг понял, что последний скандал действительно был последним. Наталья больше жить со мной не будет. Ну и пускай! Мне это тоже надоело. Обидно только, что все так глупо получается. Да еще и стыдно, когда жена уходит. Всегда как-то неловко, если жена бросает мужа. "Идея женского равноправия еще не до конца проникла в наше сознание",-- сказал я и погрозил половником своему отражению в зеркале. Потом стал вываливать пельмени в тарелку и обжег руку. На черта оно нужно в семье, это равноправие! И пельменей готовых с ним толком не поешь...
Зазвонил телефон. Какой-нибудь знакомый? Я снял трубку и сказал противным гнусавым голосом:
-- Алье!
Но это не был знакомый. Звонил дежурный -- из Таллинна пришла телефонограмма.
В СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ
Ваш No 0472с
No 38/сл
ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
Сообщаю, что Таллиннский промкомбинат имеет товарное клеймо, переданное Вами по фототелеграфу. Фабрика подтверждает факт изготовления расчесок, подобных обнаруженной Вами.
Сообщаю также, что в Таллинне имеется бассейновая поликлиника, обслуживающая работников морского пароходства. Адрес: улица Пикк, дом 3.
Зам. нач. отдела внутренних дел Таллиннского горисполкома
подполковник милиции Т. Энге
...Я достал из-под кровати чемоданчик и стал бросать в него рубашки, майки, носки...
Таллинн
ЛИСТ ДЕЛА 27
Не люблю я на самолетах летать. Стыдно признаться -- побаиваюсь. Конечно, знаю, что жертв в авиакатастрофах меньше, чем на железных дорогах, и в поезде тебе не принесет лимонада с конфетами стройненькая стюардесса. И все-таки в тот момент, когда самолет, напряженно содрогаясь, отрывается от надежной бетонной земли, у меня всегда холодными капельками сочится мыслишка: а вдруг сейчас клюнет носом? Чушь, конечно. Паровоз тоже может свалиться с рельсов. Но вот в поезде -- спокойно. А здесь -- нет. Единственное, что меня утешает,-- это неестественно веселые, возбужденные или нарочито сосредоточенные лица соседей. Они наверняка думают о том же, но, конечно, стараются не подавать виду. И мне легче хотя бы оттого, что не один я такой трусишка.
И когда я спустился по трапу на поле Таллиннского аэродрома, мне как-то стало веселей. Хотя впереди была тьма беспросветная -- начиная от гостиницы и кончая делами, которые привели меня в этот город.
Было три часа дня, шел дождь, и дул сильный, пахнущий рыбой ветер с моря. Я поехал в гостиницу "Тооме". Мне нравится этот старый дом с полутемными лестницами и крошечными холлами, с деревянными панелями и резными филенками дверей. Здесь всегда -- как в коммунальном многоквартирном доме. По части вкуса -- я ретроград. Не по душе мне весь этот домашний модерн, смешные геометрические комнаты, по сантиметрам заставленные микроскопической мебелью. Мне всегда хочется в квартирах чего-нибудь старого, нелепого -- часы с боем, рассохшийся буфет. А лучше всего -- фикус.
Магда -- администратор в "Тооме" -- моя старая знакомая. Она радостно заулыбалась мне, светясь всеми своими белыми длинными зубами.
-- Оставьте чемодан, приходите к вечеру -- номер будет,-- шепнула Магда.
Мне стало совестно перед терпеливой очередью, покорно взиравшей на типографски отпечатанный трафарет "Мест нет".
Но Магда -- одна из немногих женщин, которым я нравлюсь. Было бы просто преступно не воспользоваться ее симпатиями и утвердиться в своем мужском самосознании.
-- Так давайте чемодан...
-- Нет уж,-- сказал я. Мысль оставить чемодан с уголовным делом в вестибюле гостиницы меня рассмешила.-- Чемоданчик пускай будет при мне.
Магда удивленно посмотрела на меня. Я пояснил:
-- У меня здесь любовная переписка.
-- А... Ну, пожалуйста,-- разрешила Магда.-- У вас, как всегда, много дел?
-- Не слишком. Часиков до двенадцати ночи. Магда ласково посмотрела на меня:
-- Я вас устрою на втором этаже.
-- Спасибо.-- Я вспомнил про климовскую авоську и протянул ее Магде.-Вот, погрызите пока. У вас таких нету...
-- Ой, откуда такие красивые?-- обрадовалась Магда.
-- Это вам Климов передал.
-- Климов? Какой Климов?!
-- Есть такой человек,-- сказал я и пошел к выходу. Один из командированных, кивнув в мою сторону, сварливо сказал соседу:
-- Небось этому гусю койка найдется...
-- А тут по делу приедешь -- и сиди...-- охотно отозвался сосед.
Я вышел на улицу и пешком отправился в бассейновую поликлинику. Ветер складывал лужи в изящные гофре, дождь накрывал серой вуалью кирпичные стены и башни, и здесь уже по-настоящему жила осень.
В порту было холодно, водяная пыль садилась на лицо. Круизный белый теплоход отваливал от стенки, и люди на борту, отсюда, с причала, казались крошечными, и эти крошечные люди все время махали провожающим платками, будто передавали на разные лады один! и тот же семафор: "Все наши дела в порядке, мы отправились немного отдохнуть, а вы уж тут постарайтесь получше, так что -- большой привет"... И хоть среди отъезжающих никого знакомых у меня не было, да и быть не могло, я им тоже на всякий случай помахал.
По серой вспененной воде гавани медленно двигался, постепенно сбрасывая с себя паруса, шведский барк. И я остро пожалел, что совсем не умею рисовать. А ведь как здорово было бы нарисовать этот серый задымленный порт, и свинцовую, в радужных нефтяных разводах воду, и четырехмачтовый краснобрюхий парусник. И повесить у себя дома на стене -- это же ведь ужасно здорово, знать, что на свете еще -- ты это точно знаешь, ты это сам видел, сам рисовал -- бегают по морям парусники, а коли существуют парусники, значит, и мечтать еще можно, и любить, и надеяться.
Сердитые влажные порывы ветра раскачивали на стропах огромные контейнеры, их несли по воздуху плавно горбатые желтые краны, протяжно гудели, требуя дороги, маневровые мотовозы, и сухо щелкали колесами на стрелках железнодорожные вагоны, от рыбного причала мчались серебристые коробки авторефрижераторов.
Я бы охотно проболтался весь день на причалах -- смотрел бы на тяжелые сухогрузы под разноцветными флагами, охотно помог бы такелажникам подтягивать крючьями к кузовам ящики с пугающей надписью "не кантовать", а потом напросился бы в гости на парусник. Но в кармане у меня лежали снимки убитого молодого парня и обрывок рецепта. Надо идти в поликлинику. Там сразу исчезнет запах соли, водорослей и рыбы, весь утот добрый гул и суета, там будет чистота, тишина, запах йода, коллодия и хлороформа, запах беды и боли.
В регистратуре поликлиники я показал фотоснимок подписи на рецепте, и мне сразу сказали:
-- Это хирург Аар...
Хирург Тийт Аар, старый, элегантный, невыразимо чистый, с опущенной на подбородок маской, курил, держа сигарету никелированным пинцетом. Я показал ему свое удостоверение. Аар иронически глянул на меня светлыми умными глазами из-под золотых дужек очков, сказал:
-- К вашим услугам...
Я попросил его осмотреть рецепт и попытаться определить: кому он был выдан. Аар сказал что-то медсестре, и та, раскрыв застекленный шкафчик, достала толстый канцелярский журнал. Быстро полистала страницы и положила журнал перед хирургом. Я заглянул в журнал через его плечо. Аар, вежливо отодвинувшись от меня, стал перечислять:
-- Двадцатого августа такой рецепт получили...
ПРОТОКОЛ ДОПРОСА
Тийта Аара
...Осмотрев предъявленный мне обрывок рецепта, заявляю: он написан и выдан мною, подпись на нем -- моя. Поскольку рецепт выписан на лекарство, являющееся сильнодействующим средством, он должен быть зарегистрирован в специальном журнале. Из записей в этом журнале за 20 августа видно, что рецепты с аналогичной прописью были выданы мною трем больным: Пяртсу А. А., Корецкому Е. К. и Пименову А. Б...
-- А как мне разыскать этих больных?
Аар поправил указательным пальцем дужку очков пожал плечами:
-- Их адреса можно получить в регистратуре.-- подумал и нерешительно спросил: --А почему вас заинтересовал этот рецепт?
Я достал из кармана несколько фотографий убитого, панорамный обзорный снимок места происшествии и протянул врачу.
-- Мы обнаружили ваш рецепт здесь.
Нервным движением Аар пригладил серебристые белые волосы, скрипуче проговорил:
-- Господи, несправедливость какая! Сколько иногда мы затрачиваем сил и нервов, чтобы вытянуть больного. А потом появляется какой-то мерзавец -раз-раз -- и нет человека...
Я негромко сказал:
-- По отношению к убитому это еще большая несправедливость.
Аар непонимающе посмотрел на меня своими яркими голубыми глазами и досадливо сказал:
-- Да я разве о себе говорю. Родить человека, питать его, научить, вылечить -- это же все такой громадный труд, сколько лет! А убить -- одно мгновение. И в этом есть какая-то ужасная несправедливость, человек -- такая хрупкая тонкая штука. Обидно!
-- Да,-- согласился я.-- Но природа не могла предвидеть, что со временем люди придумают для себя пистолеты и будут из них стрелять в затылок венцу творения.
-- Разве в пистолетах дело?-- как-то устало спросил Аар.-- Злая рука и камнем может сделать то же самое.
Я придвинул к нему фото и попросил:
-- ...Доктор, посмотрите, пожалуйста, еще раз. Не был ли этот молодой человек среди ваших больных?
Хирург взял фото, внимательно всмотрелся, покачал головой:
-- Не помню. Быть может.-- И, будто оправдываясь, добавил:-- У меня ведь на приеме до двадцати человек бывает. Ежедневно...
ЛИСТ ДЕЛА 28
Я не верю в случайные совпадения. И не зря. Обычно они играют против меня. Так было и сейчас. Из истории болезни я узнал, что Пименову -двадцать семь лет, Корецкому -- двадцать девять, Пяртсу -- тридцать два. И если убитый на шоссе парень -- один из этих двоих, то по возрасту они подходят все. Ну, что стоило бы случайности свести в тот день пациентов так, чтобы Пименову было девятнадцать лет, а Корецкому -- пятьдесят шесть? Искать пришлось бы только Пяртса.
Но случай всегда играет в другой команде. Поэтому мне надо было объехать всех их по очереди, потом -- побывать в аптеках.
Пименов жил в центре, в переулке рядом с улицей Пикк. Я поднялся по железной гремящей лестнице на третий этаж и долго звонил в дребезжащий медный звонок на тяжелой крепостной двери. Наконец мне отворили, и толстая старуха объяснила, что ее сына нет дома -- он на работе. Говорить старухе, кто я такой, не имело смысла -- она бы попросту испугалась за сына, и ничего толкового я бы у нее не узнал. Вечером пришлось бы приходить снова. Поэтому я сказал, что проверяю работу аптек и хочу узнать, помогло ли Пименову лекарство, которое ему выписали в прошлом месяце. В этом вопросе старуха проявила полную осведомленность, пожаловалась на массу собственных болезней и неэффективность современных лекарств. Уходил я, держа в руке аптечную сигнатуру с той же прописью, которая сохранилась на моем рецепте.
Пяртса я застал дома, и он мне сразу же предъявил лекарство и аптечную сигнатуру, объяснив, что сам рецепт оставил в аптеке. На обеих сигнатурах было написано: "Аптека No 1". Я решил зайти в эту аптеку, благо она была рядом, неподалеку от церкви Пюхаваиму, проверить сигнатуры, а уж потом искать Корецкого.
В аптеке было малолюдно, тихо. Желтые бронзовые лампы отодвигали к стенам сумрак. Провизор, белокурая красивая девушка, искала в толстой пачке нужные мне рецепты и весело болтала со мной.
-- У нас, наверное, самая старая аптека в мире, -- говорила она.
-- И лекарства, наверное, самые лучшие?
-- Не знаю, были ли они самыми лучшими, но самыми необычными -наверняка.
-- Излечивали, например, от рака?
-- Тогда еще не было таких грустных болезней, -- улыбалась девушка.-- А лекарства от трусости были -- настойка из желчи дикого козла и крови черной кошки.
-- Б-р-р -- помотал я головой.-- А от неразделенной любви?
-- Пожалуйста -- экстракт лунного света и цветов черемухи.
-- А что-нибудь для укрепления сообразительности и развития мудрости?
-- И это можно -- толченые кости жабы.
-- Дайте, пожалуйста, двенадцать порций.
-- Боюсь, что от старости эти лекарства утратил свое действие. А вот и ваши рецепты...
Итак, рецепт получил Корецкий. Но сейчас его, как я узнал в пароходстве, и в городе-то не было...
СПРАВКА
Больной, получивший интересующий следствие рецепт, -- Корецкий Е. К. -по данным регистратуре проживает не в Таллинне, а в Ленинграде и служит Таллиннском морском пароходстве.
Зам. начальника пароходства Линнамяги Ф. К. в разговоре по телефону No 47-45 сообщил, что Корецкий является штурманом рыболовецкого сейнера РС-4. Вчера, т. е. 11 сентября, в 19 час. 10 мин. сейнер РС-4 с полным составом команды вышел в море после ремонта двигателя.
12 сентября.
г. Таллинн.
Следователь
Л ИСТ ДЕЛА 29
Перед вечером в клочьях сизых дымных облаков мелькнуло багровое воспаленное солнце, но дождь не угомонился, и весь Таллинн погрузился в фиолетовый мягкий сумрак. Я шел по Ратушной площади, слушая, как цокают на тяжелых, влажно мерцающих булыжниках подковки, заглядывал в теплые желтые окна, заштрихованные дождем, как на старых гравюрах, и напряженно думал.
Зашел в небольшое кафе. Всего несколько человек сидели за дубовыми столами на широких деревянных скамьях. Яростно гудел камин. Я сел поближе к огню, взял густого ароматного кофе и стал прикидывать варианты.
Надо было сосредоточиться, собраться с мыслями, как говорят акробаты -сгруппироваться. Я вдруг почувствовал себя муравьем, суматошно бегающим по столу. У детей есть такое злое развлечение: муравей уже почти добежал до края стола, сейчас нырнет вниз -- и свободен! Но упрямая рука ставит перед ним спичечный коробок, который превращается в непреодолимую стену. И муравей покорно бежит в другую сторону. Но там снова препятствие, и так -- без конца. В книжках эта роль всегда отводится преступнику, обложенному со всех сторон сыщиками. Но убийца, которого искал я, мог покуда не волноваться. Пока я сам бегал, как муравей, пытаясь установить хотя бы имя убитого...
Похоже, я снова зашел в тупик. Пименов и Пяртс преспокойно отдыхали дома. Корецкий вчера ушел в плавание. Рецепты, выданные Пименову и Пяртсу, лежали передо мной на столе, Оставалась последняя крошечная лазейка: Корецкий мог помнить, кому и зачем он отдал свой рецепт.
Я положил на стол блестящий новенький полтинник и вышел. Из первого же автомата позвонил в пароходство и продиктовал радиограмму...
ТАЛЛИННСКОЕ МОРСКОЕ ПАРОХОДСТВО
РАДИОГРАММА
Таллинна 7112-9.19.15.
Сейнер РС-4. Первому штурману
КОРЕЦКОМУ
Связи уголовным делом срочно сообщите в адрес Таллиннского горотдела милиции кому зпт при каких обстоятельствах вы передали рецепт зпт полученный вами двадцатого августа бассейновой поликлинике хирурга Аар тчк
Следователь.
ЛИСТ ДЕЛА 30
Я проснулся рано и удивился, что из горотдела милиции еще не звонили. Радиограмма с сейнера должна была прийти давным-давно. Я набрал номер дежурного.
-- Нет-нет, ничего не передавали. У меня записан ваш телефон -- как только что-нибудь будет, сразу извещу.
Тогда я позвонил заместителю начальника пароходства. Он был очень вежлив, но мне показалось, будто, он чего-то недоговаривает и старается поскорее от меня отделаться. А может быть, показалось. Связь, мол, ночью была плохая. Тогда я сказал железобетонным голосом:
-- Попрошу вас ускорить это дело. Оно не терпит отлагательства. А если с сейнером плохая связь, можно запросить через базовое судно...
На улице по-прежнему шел холодный дождь. Делать мне было нечего. Я завалился на диван, взял забытую кем-то в номере книжку о Фламмарионе и стал читать.
"Искать звезды работа поприятней, чем искать убийц. Поспокойнее. А главное -- почище",-- завистливо подумал я. И заснул. А в четверть двенадцатого меня разбудил звонок:
-- Говорит дежурный горотдела милиции капитан Антсон. На ваше имя поступила телефонограмма,
-- Читайте,-- сказал я, и мне казалось, что сон все еще продолжается...
ТЕЛЕФОНОГРАММА
13.9 11.00 Исх. No 76-з
Сообщаю, что первоначальные сведения о выходе сейнера РС-4 в рейс с полным составом команды оказались ошибочными по вине капитана судна.
Сегодня капитан РС-4 сообщил, что первый штурман Корецкий Е. К. находился в отпуске до восьмого сентября и по неизвестной причине из отпуска не возвратился, в связи с чем судно вышло в море без него. Местонахождение Корецкого в настоящее время неизвестно.
Подписал: Зам. нач. пароходства Линнамяги
Передала: Секретарь А. Гаварс
Принял: Дежурный Антсон
ЛИСТ ДЕЛА 31
-- Включите сирену!-- сказал я шоферу, и хриплый визг располосовал дождливую туманную тишину. Машины впереди удивленно, неуклюже отворачивали в сторону, пропуская нас.
-- Если можно, то еще быстрее,-- сказал я. Шофер кивнул, Энге покосился на меня.
-- Не правда ли, Томас, в этом городе неуместны подобные звуки? -сказал я ему.
Он еще раз глянул на меня из-под своих белесых ресниц, потом серьезно сказал:
-- Это звуки беды. А беда везде неуместна.
-- Значит, и мы, Томас, везде неуместны?-- усмехнулся я.
-- Не-ет,-- Энге снял фуражку и пригладил соломенные волосы.-- Ведь мы не беда. Просто мы ее встречаем первыми.
-- Вторыми,-- сказал я.-- Первыми ее встречают те, к кому мы не поспели...
Машина со скрежетом затормозила около пароходства. Я взбежал на второй этаж, в приемную заместителя начальника.
Секретарша -- вся любопытство -- сказала:
-- Заходите, вас ждут...
СПРАВКА
гор. Таллинн.
Заместитель начальника Таллиннского морского пароходства Линнамяги, а также вызванные им сотрудники пароходства Баранов, Талсепп, Гурвич и Колокольникова, осмотрев предъявленную им фотографию мужчины, погибшего четвертого сентября на 38-м километре Ялтинского шоссе, категорически и безусловно опознали в убитом штурмана рыболовецкого сейнера РС-4 Корецкого Е. К.
Следователь
ЛИСТ ДЕЛА 32
-- Как мне допросить капитана сейнера? Линнамяги понимал, что они попали в неприятную
историю. Он растерянно развел руками:
-- Мы можем вызвать сейнер в Таллинн. Но сейчас? самая путина -- план не выполнят. Да и люди ничего не заработают -- и так месяц на ремонте простояли. Вот если бы...
-- Что -- если бы?
-- Вас не затруднит добраться до плавбазы на вертолете? А капитан Астафьев прибудет туда катером.
-- Не затруднит. Линнамяги обрадовался:
-- Тогда мы это мигом организуем. А капитану я; дам!..
-- Подождите давать. Надо выяснить сначала, в чем там дело...
...Энге сочувственно похлопал меня по спине:
-- Ничего, ничего, дружок. Облачность низкая -- качать будет не слишком.
Энге не выговаривал шипящих, и слова у него получались совсем смешные: ницего, облацность, кацать будет не слишком. Я хотел сказать, что как раз самая сильная болтанка при низких облаках, но раздумал и пошел к вертолету. Какая разница? Энге же не подымет облака выше.
Вертолетчики были молодые, смешливые ребята. Старший из них подмигнул:
-- Ну, поболтает в крайнем случае маленько. Землю потом больше ценить станете.
Я усмехнулся:
-- А я что? Я ничего, я ведь не то чтобы сильно по воздуху стосковался...
-- Тогда полетели?
-- Полетели.
Энге пожал мне руку и на прощанье сказал:
-- Когда прилетите, ты с трапа не прыгай на палубу, пока не застопорят машину.
Я уже отошел на несколько шагов, но обернулся:
-- А тебе доводилось?
-- Всякое бывало,-- сверкнул своей ласковой улыбкой Энге.-- Ну, счастливо...
Где-то над головой густо заревел мотор, и по все усиливающейся вибрации я понял, что огромный винт вертолета набирает скорость. В круглое окошечко я видел Энге, который стоял, оперевшись локтем на капот "Волги". Струи ветра от винта били ему в лицо, и он придерживал фуражку. Потом я почувствовал легкий толчок -- вертолет пошел на подъем, но не покидало ощущение, будто мы замерли неподвижно, а это машущий фуражкой Энге и неожиданно вытянувшийся корпус автомобиля проваливаются куда-то вниз, в тартарары. Через несколько минут их уже нельзя было различить, а весь зубчато-острый силуэт Таллинна мне видно было из окошка, и город подо мной лежал удивительно красивый, фиолетово-синий, с дымно-серым отливом. Пилот развернул вертолет, и город исчез из моля зрения. Впереди было только мутное вспененное море.