Дэвид ВЕБЕР
ПУТЬ ЭСКАЛИБУРА
Бобби и Шарон, двум моим любимым дамам
ГЛАВА 1
Дьявольский ветер встречал блеклый рассвет бешеным завыванием. Солнца не было видно, оно взошло где-то там, в неразличимой дали, за дико клубящимися черными тучами. Адская тьма была насыщена всполохами молний, режущими струями ливня, раскатистыми ударами грома, ревом ветра и стонами канатов, которым вторили оглушительные хлопки изорванных парусов.
Сэр Джордж Винкастер — третий барон Уикворт, — вцепившись в штаг [1], всем телом ощущал его чудовищную вибрацию, из последних сил заставляя себя держаться на ногах. Он промок до костей, губы потрескались от соли, а грудь ломило после удара спасательного линя. Барон получил этот удар вчера утром, когда на судно обрушился первый штормовой шквал. Ощущение было такое, словно по нему пару раз пробежался тяжеловоз. Рубец от линя вспух, посинел, но еще хуже было то, что после этого страшного удара в сердце сэра Джорджа закралось отчаяние. Напрасно он пренебрег предупреждениями капитана. Он был солдатом, а не моряком, но теперь, когда ему пришлось ощутить последствия своего легкомыслия на собственной шкуре, это служило слабым утешением. Между тем потрепанный бурей когг [2] продолжал стонать и скрипеть всеми своими шпангоутами, всей обшивкой, раз за разом зарываясь носом в воду и ныряя в провалы между свинцово-серыми волнами в фонтанах пены и брызг. Ядовито-зеленая, холодная как смерть вода перекатывалась через когг, пытаясь оторвать его руки от штага, выбить из-под ног доски и смыть с палубы. Очередная сокрушительная волна ударила сэра Джорджа в грудь, выбив из легких воздух и заставив всхлипнуть от боли. Переждав, пока боль утихнет, он вскинул голову, хватая воздух ртом и отплевываясь от воды, заполнившей рот и нос, залившей глаза.
Содрогаясь всем корпусом, когг вновь выкарабкался из бездны. Вода скатывалась с палубы, стекала с леерного ограждения. Порванные паруса хлопали на ветру, как чудовищные крылья, лопнувшие канаты хлестали палубу, словно смертоносные кнуты, обшивка заходилась в предсмертных стонах. Сэр Джордж не был моряком, но сейчас даже он ощутил, что судно пошло тяжелее, и понял: люди, отчаянно работающие у насосов, вычерпывающие воду ведрами, кружками, голыми руками, не успевают удалять ее из залитого трюма.
Судно было обречено. Все корабли их экспедиции были обречены… и он ничего не мог с этим поделать. Внезапная летняя буря застигла их в самый неподходящий момент, когда они огибали острова Силли по пути из Ланкастера в Нормандию. Это случилось так неожиданно, что они не успели найти укрытие. Оставалось надеяться, что им удастся справиться со штормом в открытом море, но теперь и эта надежда рухнула.
Сэр Джордж собственными глазами видел гибель одного из кораблей. Ему показалось, что это флагман графа Кэтуолла, и он очень хотел верить, что ошибся. Вряд ли кто-нибудь сумел спастись с тонущего судна, а ведь лорд Кэтуолл был больше чем просто командиром экспедиции. Он был тестем сэра Джорджа, и они были очень дружны. Да-да, сэр Джордж вполне мог ошибиться. Гибнущий корабль был близко, и они слышали вопли его команды даже сквозь бешеный рев шторма, но тьма, озаряемая лишь вспышками ветвистых молний, не позволила как следует разглядеть тонущий корабль.
Несмотря на то что сэр Джордж видел гибель только одного корабля, в душе его возникла мрачная уверенность, что остальные тоже не уцелели. Их когг был последним из судов экспедиции, вступивших в эту безнадежную схватку. Он скрипнул зубами, когда еще одна тяжелая волна обрушилась на палубу. Удар сотряс корабль до основания, и из трюма донеслись приглушенные крики, молитвы мужчин, женщин и детей. При мысли о том, что там, в темноте, в забитом людьми грохочущем аду, среди блевотины и плававших в воде пожиток остались Матильда и Эдуард, ужас с новой силой сдавил горло сэра Джорджа. Он попытался вспомнить слова молитвы и начал умолять Господа спасти его жену и сына. За себя он не просил. Это было не в его правилах, к тому же именно он был виноват в том, что они здесь оказались. Если Господь согласится взять его жизнь в обмен на жизни самых дорогих ему людей, он отдаст ее без единого вздоха.
Но, даже молясь, он понимал, что сделка не состоится. Он, Матильда и Эдуард встретят смерть вместе, став жертвами разбушевавшегося моря и ветра, и душа его горестно возопила, упрекая Бога за уготованную им бесславную гибель.
Когг содрогнулся, издал преисполненный смертельной муки стон, и сэр Джордж вскинул голову, услышав вслед за тем крик помощника капитана. Он не мог разобрать слов, но понял, что тот о чем-то спрашивает, и встряхнулся, как мокрый пес, силясь привести свои мысли в порядок. Пусть он не моряк, но сейчас он остался старшим на корабле, поскольку капитана убило сломанной мачтой. Помощник капитана снова крикнул, и теперь сэр Джордж сообразил, что тот его о чем-то спрашивает. По-видимому, у помощника капитана возникла какая-то мысль, какой-то рискованный план, который, быть может, позволит им продержаться на плаву еще сколько-то времени. И теперь ему нужна была поддержка, нужно было, чтобы кто-то другой одобрил его и взял на себя страшную ответственность. Ну что ж, сэр Джордж не возражал против этого. Он готов был взять на себя ответственность и полностью довериться тому, кто понимал в морском деле несравнимо больше, чем он сам. Сэр Джордж решительно махнул рукой, словно одобрял так и не расслышанное им предложение помощника капитана.
Правильно поняв его жест, помощник капитана кивнул и выкрикнул какой-то приказ горстке измотанных матросов. Сэру Джорджу показалось, что вой ветра и рев моря превратили фразу в бессмысленные обрывки слов, но двое или трое матросов поняли приказ и с трудом поползли по палубе, чтобы выполнить его. А сэр Джордж снова устремил взгляд на бешеную круговерть, в которой мешались небо и море. Что бы ни задумал помощник капитана, это вряд ли изменит их участь. В худшем случае его ошибка будет стоить им нескольких часов жизни, столь тягостных и мучительных, что ими не стоит дорожить. В лучшем случае его маневр отсрочит их кончину на час-два, но разве это может что-либо изменить?
А сколько у него было надежд, сколько планов! Человек твердой воли, сэр Джордж Винкастер обладал решительным характером. Пэр королевства, мужчина в расцвете сил, снискавший благосклонность государя еще при Дублине и осаде Бервика, когда ему было всего двадцать два года, и посвященный в рыцари самим Эдуардом III через год, на поле боя при Хэлидон-Хилл. Он отважно сражался в битве у Слюйса спустя восемь лет — «хотя, — подумал сэр Джордж с некоторой иронией, не оставившей его даже в этот момент, — если бы я тогда чуть больше узнал о кораблях, то ныне мне достало бы ума остаться дома!» — и пережил горькое разочарование французской кампании 1340 года. Еще пять лет спустя он, впрочем, вернулся из похода Генри Денби в Гасконь с немалым состоянием.
«На что мне оно теперь?» — горько подумал сэр Джордж, вспоминая о своих блистательных планах. Сейчас, в тридцать пять лет, он находился на вершине своей трудной карьеры профессионального солдата и командира. Он был рыцарем, хотя дед его родился простолюдином, сумевшим ратным трудом завоевать себе рыцарское достоинство и баронство. Сэр Джордж тоже знал войну не понаслышке, не по романтическим песням менестрелей и балладам о рыцарских подвигах. Он был человеком, сражавшимся ради победы… и понимавшим, какую громадную перемену внесут Англия и ее смертоносные луки в то понятие о войне, которое имелось у континентальных владык.
Он знал, что сделать состояние и добыть себе земли может, лишь служа своему королю и сражаясь против Филиппа Французского. Несмотря на неудачи 1340 года, впоследствии Эдуард III доказал, что является восприемником своего великого деда, а не отца — слабого государя и сибарита.
«Длинноногий проявил себя королем, — думал сэр Джордж. — Он начал медленно, но Денби показал ему путь, и теперь он сумеет как следует пощипать Филиппа. Английский лев заставит Францию завыть!»
Да-да, так оно и будет. Претензии Эдуарда на трон Франции, несомненно, более обоснованны, чем Филиппа IV, но сэр Джордж Винкастер не заслужит новой славы, власти и богатства, которые надеялся передать сыну. Его самого и плывущих с ним людей ждет иной удел, и никто не узнает, где и при каких обстоятельствах они погибли…
Он слишком устал, чтобы даже удивиться… и, понимая, что должен быть признателен судьбе за ниспосланную отсрочку, благодарности все же не испытывал. Близилась еще одна ночь: ужаса, усталости, отчаянной борьбы — и, в то время как одна часть его существа готовилась встретить ее, другая позорно жаждала конца и покоя.
Очень скоро все они отдохнут, и перед ними откроются врата вечности. Сэр Джордж сознавал, что ему очень повезет, если он не попадет в ад. Он надеялся избежать геенны, но, будучи реалистом, отдавал себе отчет в том, что даже лучшие из солдат должны претерпеть пребывание в чистилище. А худшие…
Отбросив эту мысль, сожалея, что они с отцом Тимоти не смогут поспорить об этом еще разок, он заставил себя оглядеться по сторонам. Второй корабль шел неподалеку от их когга, все еще ясно видимый в быстро сгущавшейся темноте. Изрядно потрепанный, он мужественно торил себе путь через волнующуюся серую пустыню. За ним шло третье судно, и очень хотелось верить, что за пределами его зрения море бороздят еще и другие уцелевшие корабли, однако…
Сэр Джордж пошатнулся, усталые мысли замерли, пальцы вкогтились в леерное ограждение. Хриплый голос прокричал что-то неразборчивое из-за воя ветра и рева моря. Слов было не разобрать, но голос был преисполнен такого ужаса, что сэр Джордж стиснул зубы. И все же едва не заорал сам, когда на мрачном фоне сочащихся дождем туч внезапно появилось… ЭТО.
Поначалу он испытал только ужас, не находя сравнений, чтобы хоть мысленно описать ЭТО. Оно было слишком огромным, слишком чуждым… слишком невероятным. ЭТО просто не могло существовать в мире смертных, но тем не менее оно нависало над ними, неподвижное вопреки бешенству бури, словно та была для него легчайшим из ветерков. Оно сверкало, как полированная бронза, отражая вспышки молний. Длиной в милю или больше, с изящными закругленными очертаниями, подсвеченное по борту огнями, сверкавшими как драгоценные камни: красными, белыми и янтарными.
Он уставился на ЭТО, слишком пораженный, чтобы попытаться придумать объяснение увиденному. Ужас перед штормом, даже страх за жену и сына — все поблекло и померкло от потрясения, испытанного им при виде исполинского чуда, неподвижно висящего среди гонимых ветром туч.
И тут оно начало двигаться. Не быстро, но с высокомерной легкостью, как будто смеясь над бесплодной яростью бури. Оно проплыло над дальними коггами и неожиданно расцвело новыми огнями, когда часть его обшивки неожиданным образом изменилась.
«Оно открывается, — безучастно подумал сэр Джордж. — А свет льется изнутри этой громадины. Это окна или двери. Двери, ведущие в чертоги, полные света, и…»
Мысли его смешались при виде еще нескольких возникших в небе диковин — они были куда меньшего размера, чем ЭТО, но столь же неестественно неподвластны ярости шторма. Некоторые из них имели крестообразную форму и скользили среди туч с грацией парящего альбатроса, остальные напоминали приземистые конусы и даже сферы. Все эти порожденные гигантом летуны сверкали бронзовым покрытием и двигались хаотично лишь на первый взгляд. На самом деле они окружали полузатопленные когги, и тут…
— Иисусе сладчайший!
Сэр Джордж обернулся, слишком потрясенный зрелищем, чтобы заметить, как к нему подошел отец Тимоти. Седовласый доминиканец был крупным мужчиной, с могучими плечами лучника, каковым он и являлся, пока много десятков лет назад не услышал призыв Господа. Сэр Джордж отступил от леерного ограждения и вцепился в руку своего исповедника.
— Во имя Господа, отец Тимоти! Что это такое?
— Не знаю, — честно ответил священник. — Но…
Голос его внезапно прервался, и он, в свою очередь, отпустил леер, чтобы истово перекреститься. Сэр Джордж хорошо понимал его состояние.
— Пресвятая Мария, Матерь Божия, — прошептал барон, вслед за Тимоти торжественно осеняя себя крестом в тот самый момент, когда неземной свет вырвался из странных летунов, окруживших соседний когг. Свет коснулся изувеченного штормом корабля, окутал его…
И поднял из кипящего моря.
Кто-то возле сэра Джорджа сбивчиво бормотал молитвы, глотая слова, перемежая их проклятиями и покаянными рыданиями, но барон стоял молча, не в силах отвести глаз от дивного зрелища. Он видел, как из взмывшего в небеса когга выливалась заполнившая трюм вода, которую, не дав ей упасть в море, подхватывал и уносил прочь бешеный ветер. Странные летуны, окутавшие когг своим чудным сиянием, без усилий подняли его к породившему их гиганту, и сэр Джордж зажмурил глаза, увидев, как кто-то, обезумев от ужаса, бросился с борта парящего над морем корабля в клокочущую пучину. За ним другой, третий…
— Дурни! — взревел отец Тимоти. — Болваны! Уроды! Сам Господь протянул им руку помощи, а они!..
Священник осекся, ударив по лееру огромным тяжелым кулаком.
Первое тело вошло в воду и исчезло без следа, но второй и третий безумцы избежали этой участи. Вылетевшие из летунов стрелы света поймали несчастных и остановили их смертоносное падение. Свет снова поднял их и вместе с коггом понес к сияющему зеву гиганта, и сэр Джордж судорожно сглотнул. Ему казалось, что висящий над ними исполин не превышает мили в длину, но он ошибся. ЭТО было длиннее. Намного длиннее, потому что, когда он смог сравнить его с коггом, тот выглядел прямо-таки игрушечным корабликом на фоне сверкающей громады, подобно горному пику парящей среди чернобрюхих грозовых туч.
— Так ли они глупы? — спросил себя сэр Джордж и сам не услышал собственного голоса. И уж точно не расслышал его вопроса сквозь грохот бури и визг ветра отец Тимоти. Тем не менее священник повернулся к нему и поднял бровь. Выражение его лица живо напомнило сэру Джорджу те дни, когда отец Тимоти был его наставником, как сейчас он являлся наставником Эдуарда. Однако теперь было не до воспоминаний, и сэр Джордж повторил, перекрикивая рев ветра: — Так ли они глупы? Вы полагаете, этот гигант, — он поднял руку и удивился, что она не дрожит, — послан Богом, а не дьяволом?
— Мне плевать, кто сотворил это чудо! Пусть только оно сохранит нам жизнь, ведь пока мы живы, всегда есть надежда на милость Господню!
— Жизнь? — повторил сэр Джордж, и отец Тимоти покачал головой, как будто упрекая своего господина и бывшего ученика в скудоумии.
— Какую бы цель ни преследовал этот колосс, сейчас он намерен спасти один из наших кораблей, а возможно, и всех тех, кто остался жив.
— Но… зачем?
— Этого я не знаю, — признался отец Тимоти. — Я верю в милосердие Господа и надеюсь на его помощь. В отличие от людей он всегда готов поддержать гибнущего, а кто послан им для нашего спасения, мы скоро узнаем. Немного терпения, милорд…
У барона оказалось достаточно времени, чтобы взять себя в руки и, вернув себе обычное самообладание, навести на корабле некое подобие порядка, когда когг окружили светоносные летуны. Он стоял на борту в доспехах, которые не надевал, пока единственным его врагом было море, и смотрел на чудесного исполина. Рядом с ним стояли его жена и сын. Менее твердый духом мужчина припал бы к жене, а не пытался сделать вид, будто обнимает ее закованной в латы рукой ради ободрения и утешения, но оба прекрасно понимали, что происходит на самом деле. Как всегда в трудную минуту, Матильда поддерживала мужа, с гордостью припав щекой к его плечу, хотя ее прямо-таки трясло от ужаса. Ее била крупная дрожь, и все же сэр Джордж чувствовал, что она верит в него, и это придавало ему свежие силы. Он повернулся и поцеловал ее мокрые, спутанные ветром волосы. Четырнадцать лет она делила с ним все тяготы и радости, выпавшие на их долю, помогая своей верой и любовью, без которых бог весть как сложилась бы его жизнь.
Он еще раз поцеловал ее волосы, затем снова поднял взгляд к нависавшей над ними громаде. Его люди понимали: он знает о том, что им предстоит, не больше их самих, но укоренившаяся с годами привычка повиноваться ему, черпать силы в его уверенности и мужестве помогала им следовать примеру своего отважного командира. Они брали с него пример во всем, и он явственно ощутил на себе их взгляды, когда хлынувший сверху свет внезапно заглушил и визг ветра, и рев моря. Он не почувствовал движения поднимавшегося в небеса когга, ибо не сводил глаз с нависшего над ним исполина, не желая глядеть вниз, за борт, туда, где в неестественной тишине продолжали неистовствовать удалявшиеся с каждым мгновением волны. Нет-нет, он не станет смотреть вниз, чтобы не утратить мужества в тот самый момент, когда его люди будут больше всего в нем нуждаться.
Их волшебный полет был стремительным, но ни единое дуновение ветра не коснулось палубы. Казалось, воздух вокруг когга застыл в тишине и покое, каких просто не бывает в дольнем мире. Дождь лил по-прежнему, но струи воды разбивались о невидимую скорлупу светового кокона, рассыпались на тысячи мельчайших сияющих брызг…
Несмотря на стремительность подъема, путешествие показалось им вечностью. Сэр Джордж слышал торопливое бормотание отца Тимоти — тот молился на латыни, — когда они воспарили над круговертью волн. А потом наконец настал их черед пройти сквозь сияющие врата, и барон вздохнул с облегчением, увидев другие, похожие на игрушечные кораблики когги в необъятном чреве бронзового исполина.
Здесь было девять кораблей, включая его собственный. Больше, чем он смел надеяться, но едва ли половина тех, что отплыли из Франции, и он стиснул зубы. Видел он или нет гибель корабля графа Кэтуолла, но, так или иначе, его тут не было.
Когг опустился на пол, и сэр Джордж крепче ухватился за леер, ожидая, что корабль ляжет набок, когда свет отпустит его. Судно, однако, стояло прямо, вода по-прежнему вытекала из затопленного трюма, и барон заставил себя отпустить леер.
— Спустите трап, — велел он помощнику капитана.
— Я не… — начал было тот и осекся. — Конечно, милорд. Придется кое-что приспособить, но…
Что-то пискнуло в его горле, и он умолк, не закончив фразы. Сэру Джорджу пришлось сделать чудовищное усилие, чтобы тоже не взвизгнуть, когда незримая рука подняла его над палубой. Он крепче обнял Матильду и услышал испуганный вздох Эдуарда, но мальчик не посрамил его криком, и сердце барона согрела гордость за сына.
Незримая рука была могучей и осторожной, и все же он с трудом перевел дух, снова ощутив твердь под ногами. За ним и его близкими последовали все прочие находившиеся на корабле люди — они перелетали по воздуху, как неуклюжие птицы, судорожно дергая руками и ногами, пока не оказались рядом с коггом, сбитые с толку и перепуганные. Стараясь не выдать обуревавших их чувств, они во все глаза смотрели на сэра Джорджа, ища в нем поддержки и опоры.
— Идите за зелеными светоуказателями, — громко произнес незнакомый голос, и барон вздрогнул от неожиданности.
— Колдовство! — ахнул кто-то.
Сэр Джордж еле удержался, чтобы не перекреститься, — неведомый голос прозвучал прямо у него в ухе, словно кто-то стоял совсем рядом. И еще кое-что странное померещилось сэру Джорджу в этом голосе. Никогда прежде он не слышал такого тембра и… похоже, голос звучал в ушах не только у него одного, но и у всех окружавших его людей.
— Колдовство или ангельская сила, у нас нет выбора. Мы должны повиноваться, — сэр Джордж заставил себя говорить как можно спокойнее. Он предложил Матильде руку, посмотрел на сына, затем обвел взглядом остальных. — Помните, что мы христиане и англичане. Сдается мне, пришел час показать, что это значит и чего мы стоим.
— Славно сказано, милорд! — пробасил отец Тимоти и яростно ухмыльнулся своим спутникам, как пристало скорее лучнику, чем смиренному служителю Божьему. — Если это колдовство, то Господь и Пречистая Дева защитят нас. Если же мы столкнулись с силами дольними, то чего в этом мире не смогут преодолеть англичане?
Послышалось одобрительное бормотание — несомненно, слова Тимоти придали людям уверенности, и сэр Джордж повел их к зеленым огням, мигавшим впереди.
Охватившее его волнение немного уменьшилось, сердце перестало биться, как птица в клетке, страх уже не стискивал грудь железным обручем. Вероятно, это было следствием его неисправимого любопытства, которому он дал волю, позволив себе озираться по сторонам, дивясь и восхищаясь тем, что представало их взорам.
Блестящий пол был сделан из некоего странного сплава, хотя вряд ли хоть один кузнец даже во сне мог мечтать о таком количестве металла. Безусловно, это был металл, нежно звенящий под ногами и блестевший так, как может блестеть только полированный металл. В то же время это была не бронза, хотя цвет сплава наводил на такую мысль. Нет, не бронза, решил сэр Джордж и внутренне ахнул, прикинув, во что могло обойтись создание подобной громадины, ведь он очень хорошо знал, сколько стоит кираса, наручи, самый простой доспех. И все же это гигантское сооружение было сделано из металла…
Заливавший чрево исполина свет тоже был странным. Огни горели неестественно ярко и ровно. Что бы ни питало огонь чудных светильников, это было не масло и не жир. Самого пламени он, впрочем, не видел, словно те, кто соорудил это место, каким-то образом умудрились поймать в ловушку солнечный свет, чтобы потом выпускать его по мере надобности.
Сэр Джордж с удивлением поймал себя на мысли, что всерьез размышляет о создателях этого диковинного сооружения. Проще всего было бы считать это чудо творением колдунов или самого Господа — обычным смертным создать такое было не по плечу. Однако, несмотря на охватившие сэра Джорджа растерянность и страх, в душе его крепла уверенность, что это не Божьих и уж конечно не дьявольских рук дело.
Уверенность эта подверглась серьезному испытанию, когда они, следуя за зелеными огнями, влились в толпу людей, снятых с других спасенных коггов.
Подобно сэру Джорджу, все рыцари и большинство латников, перед тем как покинуть корабли, взяли оружие. Многие лучники держали луки, но тетивы не были натянуты. Что и не удивительно, если учесть, в каком состоянии должны были после шторма оказаться тетивы. Но даже без луков в толпе мужчин, которых было не в пример больше, чем женщин и детей, оружия хватало. Казалось бы, это должно было успокоить сэра Джорджа, но почему-то не успокоило. Напротив, почувствовав странное оцепенение толпы, он ощутил укол тревоги и, стиснув рукоять меча, начал проталкиваться сквозь ряды земляков и соратников.
— О боже! — тихо прошептал он, когда глазам его открылось зрелище, сковавшее страхом сердца англичан.
«Вот тебе и руки смертных!» — подумал он с каким-то странным спокойствием, заставляя себя выпустить рукоять меча и расправить плечи.
Эти… существа стояли строем перед стеной, и существа эти не были людьми. Самые мелкие из них были выше сэра Джорджа не менее чем на фут, а ведь он, будучи пяти футов и десяти дюймов [3] ростом, считался одним из самых высоких мужчин в экспедиции. Но это было самым малым, самым незначительным различием между стоящими перед толпой англичан существами и любым человеком, когда-либо виденным на своем веку сэром Джорджем.
Все они были двуногими и двурукими, однако на этом сходство чужаков с людьми и кончалось. Да и друг с другом тоже. Впрочем, нет, тут он, похоже, ошибся. Просто существа эти были настолько чуждыми людям, что он не сразу уяснил, что они принадлежат к двум разным видам.
Одни были вооружены огромными двухсторонними секирами и одеты в искусно соединенные стальные доспехи, которые с виду казались сплошными, а не комбинированными из лат и кольчужного плетения, к каким привык сэр Джордж. Несмотря на свой рост, они были почти квадратными, поднятые забрала их шлемов позволяли разглядеть огромные выпученные глаза и узкую щель носа. По обе стороны щель была окаймлена волосообразными отростками, которые гнусно шевелились и изгибались от их дыхания. Широкий лягушачий рот, расположенный под носовой щелью, равно как и выпученные глаза, казался чуть ли не очаровательным по сравнению с мерзкой оранжевой бородавчатой кожей.
Другие существа были облачены в одежду без швов, ярко-красного цвета, с голубыми рукавами и штанинами. Одеяния эти обтягивали их от горла до пальцев ног, но не могли скрыть того, что владельцы их обладали чрезмерным количеством суставов. Казалось, Бог — или дьявол! — понаделал им лишних локтей и колен, при этом кисти рук и стопы их были непропорционально велики. Но еще хуже было то, что остававшиеся открытыми лица обтягивала серовато-зеленая кожа, поблескивавшая мелкими чешуйками, глаза, с вертикальным змеиным зрачком, сверкали как ртуть, а гребни венчали головы с истинно драконьими рылами. Невзирая на столь явное уродство, в драконоподобных не ощущалось ни злобы, ни угрозы, которые источали их бородавчатые соратники.
Сэр Джордж Винкастер — третий барон Уикворт, — вцепившись в штаг [1], всем телом ощущал его чудовищную вибрацию, из последних сил заставляя себя держаться на ногах. Он промок до костей, губы потрескались от соли, а грудь ломило после удара спасательного линя. Барон получил этот удар вчера утром, когда на судно обрушился первый штормовой шквал. Ощущение было такое, словно по нему пару раз пробежался тяжеловоз. Рубец от линя вспух, посинел, но еще хуже было то, что после этого страшного удара в сердце сэра Джорджа закралось отчаяние. Напрасно он пренебрег предупреждениями капитана. Он был солдатом, а не моряком, но теперь, когда ему пришлось ощутить последствия своего легкомыслия на собственной шкуре, это служило слабым утешением. Между тем потрепанный бурей когг [2] продолжал стонать и скрипеть всеми своими шпангоутами, всей обшивкой, раз за разом зарываясь носом в воду и ныряя в провалы между свинцово-серыми волнами в фонтанах пены и брызг. Ядовито-зеленая, холодная как смерть вода перекатывалась через когг, пытаясь оторвать его руки от штага, выбить из-под ног доски и смыть с палубы. Очередная сокрушительная волна ударила сэра Джорджа в грудь, выбив из легких воздух и заставив всхлипнуть от боли. Переждав, пока боль утихнет, он вскинул голову, хватая воздух ртом и отплевываясь от воды, заполнившей рот и нос, залившей глаза.
Содрогаясь всем корпусом, когг вновь выкарабкался из бездны. Вода скатывалась с палубы, стекала с леерного ограждения. Порванные паруса хлопали на ветру, как чудовищные крылья, лопнувшие канаты хлестали палубу, словно смертоносные кнуты, обшивка заходилась в предсмертных стонах. Сэр Джордж не был моряком, но сейчас даже он ощутил, что судно пошло тяжелее, и понял: люди, отчаянно работающие у насосов, вычерпывающие воду ведрами, кружками, голыми руками, не успевают удалять ее из залитого трюма.
Судно было обречено. Все корабли их экспедиции были обречены… и он ничего не мог с этим поделать. Внезапная летняя буря застигла их в самый неподходящий момент, когда они огибали острова Силли по пути из Ланкастера в Нормандию. Это случилось так неожиданно, что они не успели найти укрытие. Оставалось надеяться, что им удастся справиться со штормом в открытом море, но теперь и эта надежда рухнула.
Сэр Джордж собственными глазами видел гибель одного из кораблей. Ему показалось, что это флагман графа Кэтуолла, и он очень хотел верить, что ошибся. Вряд ли кто-нибудь сумел спастись с тонущего судна, а ведь лорд Кэтуолл был больше чем просто командиром экспедиции. Он был тестем сэра Джорджа, и они были очень дружны. Да-да, сэр Джордж вполне мог ошибиться. Гибнущий корабль был близко, и они слышали вопли его команды даже сквозь бешеный рев шторма, но тьма, озаряемая лишь вспышками ветвистых молний, не позволила как следует разглядеть тонущий корабль.
Несмотря на то что сэр Джордж видел гибель только одного корабля, в душе его возникла мрачная уверенность, что остальные тоже не уцелели. Их когг был последним из судов экспедиции, вступивших в эту безнадежную схватку. Он скрипнул зубами, когда еще одна тяжелая волна обрушилась на палубу. Удар сотряс корабль до основания, и из трюма донеслись приглушенные крики, молитвы мужчин, женщин и детей. При мысли о том, что там, в темноте, в забитом людьми грохочущем аду, среди блевотины и плававших в воде пожиток остались Матильда и Эдуард, ужас с новой силой сдавил горло сэра Джорджа. Он попытался вспомнить слова молитвы и начал умолять Господа спасти его жену и сына. За себя он не просил. Это было не в его правилах, к тому же именно он был виноват в том, что они здесь оказались. Если Господь согласится взять его жизнь в обмен на жизни самых дорогих ему людей, он отдаст ее без единого вздоха.
Но, даже молясь, он понимал, что сделка не состоится. Он, Матильда и Эдуард встретят смерть вместе, став жертвами разбушевавшегося моря и ветра, и душа его горестно возопила, упрекая Бога за уготованную им бесславную гибель.
Когг содрогнулся, издал преисполненный смертельной муки стон, и сэр Джордж вскинул голову, услышав вслед за тем крик помощника капитана. Он не мог разобрать слов, но понял, что тот о чем-то спрашивает, и встряхнулся, как мокрый пес, силясь привести свои мысли в порядок. Пусть он не моряк, но сейчас он остался старшим на корабле, поскольку капитана убило сломанной мачтой. Помощник капитана снова крикнул, и теперь сэр Джордж сообразил, что тот его о чем-то спрашивает. По-видимому, у помощника капитана возникла какая-то мысль, какой-то рискованный план, который, быть может, позволит им продержаться на плаву еще сколько-то времени. И теперь ему нужна была поддержка, нужно было, чтобы кто-то другой одобрил его и взял на себя страшную ответственность. Ну что ж, сэр Джордж не возражал против этого. Он готов был взять на себя ответственность и полностью довериться тому, кто понимал в морском деле несравнимо больше, чем он сам. Сэр Джордж решительно махнул рукой, словно одобрял так и не расслышанное им предложение помощника капитана.
Правильно поняв его жест, помощник капитана кивнул и выкрикнул какой-то приказ горстке измотанных матросов. Сэру Джорджу показалось, что вой ветра и рев моря превратили фразу в бессмысленные обрывки слов, но двое или трое матросов поняли приказ и с трудом поползли по палубе, чтобы выполнить его. А сэр Джордж снова устремил взгляд на бешеную круговерть, в которой мешались небо и море. Что бы ни задумал помощник капитана, это вряд ли изменит их участь. В худшем случае его ошибка будет стоить им нескольких часов жизни, столь тягостных и мучительных, что ими не стоит дорожить. В лучшем случае его маневр отсрочит их кончину на час-два, но разве это может что-либо изменить?
А сколько у него было надежд, сколько планов! Человек твердой воли, сэр Джордж Винкастер обладал решительным характером. Пэр королевства, мужчина в расцвете сил, снискавший благосклонность государя еще при Дублине и осаде Бервика, когда ему было всего двадцать два года, и посвященный в рыцари самим Эдуардом III через год, на поле боя при Хэлидон-Хилл. Он отважно сражался в битве у Слюйса спустя восемь лет — «хотя, — подумал сэр Джордж с некоторой иронией, не оставившей его даже в этот момент, — если бы я тогда чуть больше узнал о кораблях, то ныне мне достало бы ума остаться дома!» — и пережил горькое разочарование французской кампании 1340 года. Еще пять лет спустя он, впрочем, вернулся из похода Генри Денби в Гасконь с немалым состоянием.
«На что мне оно теперь?» — горько подумал сэр Джордж, вспоминая о своих блистательных планах. Сейчас, в тридцать пять лет, он находился на вершине своей трудной карьеры профессионального солдата и командира. Он был рыцарем, хотя дед его родился простолюдином, сумевшим ратным трудом завоевать себе рыцарское достоинство и баронство. Сэр Джордж тоже знал войну не понаслышке, не по романтическим песням менестрелей и балладам о рыцарских подвигах. Он был человеком, сражавшимся ради победы… и понимавшим, какую громадную перемену внесут Англия и ее смертоносные луки в то понятие о войне, которое имелось у континентальных владык.
Он знал, что сделать состояние и добыть себе земли может, лишь служа своему королю и сражаясь против Филиппа Французского. Несмотря на неудачи 1340 года, впоследствии Эдуард III доказал, что является восприемником своего великого деда, а не отца — слабого государя и сибарита.
«Длинноногий проявил себя королем, — думал сэр Джордж. — Он начал медленно, но Денби показал ему путь, и теперь он сумеет как следует пощипать Филиппа. Английский лев заставит Францию завыть!»
Да-да, так оно и будет. Претензии Эдуарда на трон Франции, несомненно, более обоснованны, чем Филиппа IV, но сэр Джордж Винкастер не заслужит новой славы, власти и богатства, которые надеялся передать сыну. Его самого и плывущих с ним людей ждет иной удел, и никто не узнает, где и при каких обстоятельствах они погибли…
* * *
Мертвенный, едва различимый свет истерзанного бурей дня начал угасать, и сэр Джордж с изумлением осознал, что они каким-то образом дожили до ночи.Он слишком устал, чтобы даже удивиться… и, понимая, что должен быть признателен судьбе за ниспосланную отсрочку, благодарности все же не испытывал. Близилась еще одна ночь: ужаса, усталости, отчаянной борьбы — и, в то время как одна часть его существа готовилась встретить ее, другая позорно жаждала конца и покоя.
Очень скоро все они отдохнут, и перед ними откроются врата вечности. Сэр Джордж сознавал, что ему очень повезет, если он не попадет в ад. Он надеялся избежать геенны, но, будучи реалистом, отдавал себе отчет в том, что даже лучшие из солдат должны претерпеть пребывание в чистилище. А худшие…
Отбросив эту мысль, сожалея, что они с отцом Тимоти не смогут поспорить об этом еще разок, он заставил себя оглядеться по сторонам. Второй корабль шел неподалеку от их когга, все еще ясно видимый в быстро сгущавшейся темноте. Изрядно потрепанный, он мужественно торил себе путь через волнующуюся серую пустыню. За ним шло третье судно, и очень хотелось верить, что за пределами его зрения море бороздят еще и другие уцелевшие корабли, однако…
Сэр Джордж пошатнулся, усталые мысли замерли, пальцы вкогтились в леерное ограждение. Хриплый голос прокричал что-то неразборчивое из-за воя ветра и рева моря. Слов было не разобрать, но голос был преисполнен такого ужаса, что сэр Джордж стиснул зубы. И все же едва не заорал сам, когда на мрачном фоне сочащихся дождем туч внезапно появилось… ЭТО.
Поначалу он испытал только ужас, не находя сравнений, чтобы хоть мысленно описать ЭТО. Оно было слишком огромным, слишком чуждым… слишком невероятным. ЭТО просто не могло существовать в мире смертных, но тем не менее оно нависало над ними, неподвижное вопреки бешенству бури, словно та была для него легчайшим из ветерков. Оно сверкало, как полированная бронза, отражая вспышки молний. Длиной в милю или больше, с изящными закругленными очертаниями, подсвеченное по борту огнями, сверкавшими как драгоценные камни: красными, белыми и янтарными.
Он уставился на ЭТО, слишком пораженный, чтобы попытаться придумать объяснение увиденному. Ужас перед штормом, даже страх за жену и сына — все поблекло и померкло от потрясения, испытанного им при виде исполинского чуда, неподвижно висящего среди гонимых ветром туч.
И тут оно начало двигаться. Не быстро, но с высокомерной легкостью, как будто смеясь над бесплодной яростью бури. Оно проплыло над дальними коггами и неожиданно расцвело новыми огнями, когда часть его обшивки неожиданным образом изменилась.
«Оно открывается, — безучастно подумал сэр Джордж. — А свет льется изнутри этой громадины. Это окна или двери. Двери, ведущие в чертоги, полные света, и…»
Мысли его смешались при виде еще нескольких возникших в небе диковин — они были куда меньшего размера, чем ЭТО, но столь же неестественно неподвластны ярости шторма. Некоторые из них имели крестообразную форму и скользили среди туч с грацией парящего альбатроса, остальные напоминали приземистые конусы и даже сферы. Все эти порожденные гигантом летуны сверкали бронзовым покрытием и двигались хаотично лишь на первый взгляд. На самом деле они окружали полузатопленные когги, и тут…
— Иисусе сладчайший!
Сэр Джордж обернулся, слишком потрясенный зрелищем, чтобы заметить, как к нему подошел отец Тимоти. Седовласый доминиканец был крупным мужчиной, с могучими плечами лучника, каковым он и являлся, пока много десятков лет назад не услышал призыв Господа. Сэр Джордж отступил от леерного ограждения и вцепился в руку своего исповедника.
— Во имя Господа, отец Тимоти! Что это такое?
— Не знаю, — честно ответил священник. — Но…
Голос его внезапно прервался, и он, в свою очередь, отпустил леер, чтобы истово перекреститься. Сэр Джордж хорошо понимал его состояние.
— Пресвятая Мария, Матерь Божия, — прошептал барон, вслед за Тимоти торжественно осеняя себя крестом в тот самый момент, когда неземной свет вырвался из странных летунов, окруживших соседний когг. Свет коснулся изувеченного штормом корабля, окутал его…
И поднял из кипящего моря.
Кто-то возле сэра Джорджа сбивчиво бормотал молитвы, глотая слова, перемежая их проклятиями и покаянными рыданиями, но барон стоял молча, не в силах отвести глаз от дивного зрелища. Он видел, как из взмывшего в небеса когга выливалась заполнившая трюм вода, которую, не дав ей упасть в море, подхватывал и уносил прочь бешеный ветер. Странные летуны, окутавшие когг своим чудным сиянием, без усилий подняли его к породившему их гиганту, и сэр Джордж зажмурил глаза, увидев, как кто-то, обезумев от ужаса, бросился с борта парящего над морем корабля в клокочущую пучину. За ним другой, третий…
— Дурни! — взревел отец Тимоти. — Болваны! Уроды! Сам Господь протянул им руку помощи, а они!..
Священник осекся, ударив по лееру огромным тяжелым кулаком.
Первое тело вошло в воду и исчезло без следа, но второй и третий безумцы избежали этой участи. Вылетевшие из летунов стрелы света поймали несчастных и остановили их смертоносное падение. Свет снова поднял их и вместе с коггом понес к сияющему зеву гиганта, и сэр Джордж судорожно сглотнул. Ему казалось, что висящий над ними исполин не превышает мили в длину, но он ошибся. ЭТО было длиннее. Намного длиннее, потому что, когда он смог сравнить его с коггом, тот выглядел прямо-таки игрушечным корабликом на фоне сверкающей громады, подобно горному пику парящей среди чернобрюхих грозовых туч.
— Так ли они глупы? — спросил себя сэр Джордж и сам не услышал собственного голоса. И уж точно не расслышал его вопроса сквозь грохот бури и визг ветра отец Тимоти. Тем не менее священник повернулся к нему и поднял бровь. Выражение его лица живо напомнило сэру Джорджу те дни, когда отец Тимоти был его наставником, как сейчас он являлся наставником Эдуарда. Однако теперь было не до воспоминаний, и сэр Джордж повторил, перекрикивая рев ветра: — Так ли они глупы? Вы полагаете, этот гигант, — он поднял руку и удивился, что она не дрожит, — послан Богом, а не дьяволом?
— Мне плевать, кто сотворил это чудо! Пусть только оно сохранит нам жизнь, ведь пока мы живы, всегда есть надежда на милость Господню!
— Жизнь? — повторил сэр Джордж, и отец Тимоти покачал головой, как будто упрекая своего господина и бывшего ученика в скудоумии.
— Какую бы цель ни преследовал этот колосс, сейчас он намерен спасти один из наших кораблей, а возможно, и всех тех, кто остался жив.
— Но… зачем?
— Этого я не знаю, — признался отец Тимоти. — Я верю в милосердие Господа и надеюсь на его помощь. В отличие от людей он всегда готов поддержать гибнущего, а кто послан им для нашего спасения, мы скоро узнаем. Немного терпения, милорд…
* * *
Когг сэра Джорджа был поднят в небеса последним.У барона оказалось достаточно времени, чтобы взять себя в руки и, вернув себе обычное самообладание, навести на корабле некое подобие порядка, когда когг окружили светоносные летуны. Он стоял на борту в доспехах, которые не надевал, пока единственным его врагом было море, и смотрел на чудесного исполина. Рядом с ним стояли его жена и сын. Менее твердый духом мужчина припал бы к жене, а не пытался сделать вид, будто обнимает ее закованной в латы рукой ради ободрения и утешения, но оба прекрасно понимали, что происходит на самом деле. Как всегда в трудную минуту, Матильда поддерживала мужа, с гордостью припав щекой к его плечу, хотя ее прямо-таки трясло от ужаса. Ее била крупная дрожь, и все же сэр Джордж чувствовал, что она верит в него, и это придавало ему свежие силы. Он повернулся и поцеловал ее мокрые, спутанные ветром волосы. Четырнадцать лет она делила с ним все тяготы и радости, выпавшие на их долю, помогая своей верой и любовью, без которых бог весть как сложилась бы его жизнь.
Он еще раз поцеловал ее волосы, затем снова поднял взгляд к нависавшей над ними громаде. Его люди понимали: он знает о том, что им предстоит, не больше их самих, но укоренившаяся с годами привычка повиноваться ему, черпать силы в его уверенности и мужестве помогала им следовать примеру своего отважного командира. Они брали с него пример во всем, и он явственно ощутил на себе их взгляды, когда хлынувший сверху свет внезапно заглушил и визг ветра, и рев моря. Он не почувствовал движения поднимавшегося в небеса когга, ибо не сводил глаз с нависшего над ним исполина, не желая глядеть вниз, за борт, туда, где в неестественной тишине продолжали неистовствовать удалявшиеся с каждым мгновением волны. Нет-нет, он не станет смотреть вниз, чтобы не утратить мужества в тот самый момент, когда его люди будут больше всего в нем нуждаться.
Их волшебный полет был стремительным, но ни единое дуновение ветра не коснулось палубы. Казалось, воздух вокруг когга застыл в тишине и покое, каких просто не бывает в дольнем мире. Дождь лил по-прежнему, но струи воды разбивались о невидимую скорлупу светового кокона, рассыпались на тысячи мельчайших сияющих брызг…
Несмотря на стремительность подъема, путешествие показалось им вечностью. Сэр Джордж слышал торопливое бормотание отца Тимоти — тот молился на латыни, — когда они воспарили над круговертью волн. А потом наконец настал их черед пройти сквозь сияющие врата, и барон вздохнул с облегчением, увидев другие, похожие на игрушечные кораблики когги в необъятном чреве бронзового исполина.
Здесь было девять кораблей, включая его собственный. Больше, чем он смел надеяться, но едва ли половина тех, что отплыли из Франции, и он стиснул зубы. Видел он или нет гибель корабля графа Кэтуолла, но, так или иначе, его тут не было.
Когг опустился на пол, и сэр Джордж крепче ухватился за леер, ожидая, что корабль ляжет набок, когда свет отпустит его. Судно, однако, стояло прямо, вода по-прежнему вытекала из затопленного трюма, и барон заставил себя отпустить леер.
— Спустите трап, — велел он помощнику капитана.
— Я не… — начал было тот и осекся. — Конечно, милорд. Придется кое-что приспособить, но…
Что-то пискнуло в его горле, и он умолк, не закончив фразы. Сэру Джорджу пришлось сделать чудовищное усилие, чтобы тоже не взвизгнуть, когда незримая рука подняла его над палубой. Он крепче обнял Матильду и услышал испуганный вздох Эдуарда, но мальчик не посрамил его криком, и сердце барона согрела гордость за сына.
Незримая рука была могучей и осторожной, и все же он с трудом перевел дух, снова ощутив твердь под ногами. За ним и его близкими последовали все прочие находившиеся на корабле люди — они перелетали по воздуху, как неуклюжие птицы, судорожно дергая руками и ногами, пока не оказались рядом с коггом, сбитые с толку и перепуганные. Стараясь не выдать обуревавших их чувств, они во все глаза смотрели на сэра Джорджа, ища в нем поддержки и опоры.
— Идите за зелеными светоуказателями, — громко произнес незнакомый голос, и барон вздрогнул от неожиданности.
— Колдовство! — ахнул кто-то.
Сэр Джордж еле удержался, чтобы не перекреститься, — неведомый голос прозвучал прямо у него в ухе, словно кто-то стоял совсем рядом. И еще кое-что странное померещилось сэру Джорджу в этом голосе. Никогда прежде он не слышал такого тембра и… похоже, голос звучал в ушах не только у него одного, но и у всех окружавших его людей.
— Колдовство или ангельская сила, у нас нет выбора. Мы должны повиноваться, — сэр Джордж заставил себя говорить как можно спокойнее. Он предложил Матильде руку, посмотрел на сына, затем обвел взглядом остальных. — Помните, что мы христиане и англичане. Сдается мне, пришел час показать, что это значит и чего мы стоим.
— Славно сказано, милорд! — пробасил отец Тимоти и яростно ухмыльнулся своим спутникам, как пристало скорее лучнику, чем смиренному служителю Божьему. — Если это колдовство, то Господь и Пречистая Дева защитят нас. Если же мы столкнулись с силами дольними, то чего в этом мире не смогут преодолеть англичане?
Послышалось одобрительное бормотание — несомненно, слова Тимоти придали людям уверенности, и сэр Джордж повел их к зеленым огням, мигавшим впереди.
Охватившее его волнение немного уменьшилось, сердце перестало биться, как птица в клетке, страх уже не стискивал грудь железным обручем. Вероятно, это было следствием его неисправимого любопытства, которому он дал волю, позволив себе озираться по сторонам, дивясь и восхищаясь тем, что представало их взорам.
Блестящий пол был сделан из некоего странного сплава, хотя вряд ли хоть один кузнец даже во сне мог мечтать о таком количестве металла. Безусловно, это был металл, нежно звенящий под ногами и блестевший так, как может блестеть только полированный металл. В то же время это была не бронза, хотя цвет сплава наводил на такую мысль. Нет, не бронза, решил сэр Джордж и внутренне ахнул, прикинув, во что могло обойтись создание подобной громадины, ведь он очень хорошо знал, сколько стоит кираса, наручи, самый простой доспех. И все же это гигантское сооружение было сделано из металла…
Заливавший чрево исполина свет тоже был странным. Огни горели неестественно ярко и ровно. Что бы ни питало огонь чудных светильников, это было не масло и не жир. Самого пламени он, впрочем, не видел, словно те, кто соорудил это место, каким-то образом умудрились поймать в ловушку солнечный свет, чтобы потом выпускать его по мере надобности.
Сэр Джордж с удивлением поймал себя на мысли, что всерьез размышляет о создателях этого диковинного сооружения. Проще всего было бы считать это чудо творением колдунов или самого Господа — обычным смертным создать такое было не по плечу. Однако, несмотря на охватившие сэра Джорджа растерянность и страх, в душе его крепла уверенность, что это не Божьих и уж конечно не дьявольских рук дело.
Уверенность эта подверглась серьезному испытанию, когда они, следуя за зелеными огнями, влились в толпу людей, снятых с других спасенных коггов.
Подобно сэру Джорджу, все рыцари и большинство латников, перед тем как покинуть корабли, взяли оружие. Многие лучники держали луки, но тетивы не были натянуты. Что и не удивительно, если учесть, в каком состоянии должны были после шторма оказаться тетивы. Но даже без луков в толпе мужчин, которых было не в пример больше, чем женщин и детей, оружия хватало. Казалось бы, это должно было успокоить сэра Джорджа, но почему-то не успокоило. Напротив, почувствовав странное оцепенение толпы, он ощутил укол тревоги и, стиснув рукоять меча, начал проталкиваться сквозь ряды земляков и соратников.
— О боже! — тихо прошептал он, когда глазам его открылось зрелище, сковавшее страхом сердца англичан.
«Вот тебе и руки смертных!» — подумал он с каким-то странным спокойствием, заставляя себя выпустить рукоять меча и расправить плечи.
Эти… существа стояли строем перед стеной, и существа эти не были людьми. Самые мелкие из них были выше сэра Джорджа не менее чем на фут, а ведь он, будучи пяти футов и десяти дюймов [3] ростом, считался одним из самых высоких мужчин в экспедиции. Но это было самым малым, самым незначительным различием между стоящими перед толпой англичан существами и любым человеком, когда-либо виденным на своем веку сэром Джорджем.
Все они были двуногими и двурукими, однако на этом сходство чужаков с людьми и кончалось. Да и друг с другом тоже. Впрочем, нет, тут он, похоже, ошибся. Просто существа эти были настолько чуждыми людям, что он не сразу уяснил, что они принадлежат к двум разным видам.
Одни были вооружены огромными двухсторонними секирами и одеты в искусно соединенные стальные доспехи, которые с виду казались сплошными, а не комбинированными из лат и кольчужного плетения, к каким привык сэр Джордж. Несмотря на свой рост, они были почти квадратными, поднятые забрала их шлемов позволяли разглядеть огромные выпученные глаза и узкую щель носа. По обе стороны щель была окаймлена волосообразными отростками, которые гнусно шевелились и изгибались от их дыхания. Широкий лягушачий рот, расположенный под носовой щелью, равно как и выпученные глаза, казался чуть ли не очаровательным по сравнению с мерзкой оранжевой бородавчатой кожей.
Другие существа были облачены в одежду без швов, ярко-красного цвета, с голубыми рукавами и штанинами. Одеяния эти обтягивали их от горла до пальцев ног, но не могли скрыть того, что владельцы их обладали чрезмерным количеством суставов. Казалось, Бог — или дьявол! — понаделал им лишних локтей и колен, при этом кисти рук и стопы их были непропорционально велики. Но еще хуже было то, что остававшиеся открытыми лица обтягивала серовато-зеленая кожа, поблескивавшая мелкими чешуйками, глаза, с вертикальным змеиным зрачком, сверкали как ртуть, а гребни венчали головы с истинно драконьими рылами. Невзирая на столь явное уродство, в драконоподобных не ощущалось ни злобы, ни угрозы, которые источали их бородавчатые соратники.