Великанов Василий. Разбойник и Мишка (рассказы)

   Но нам не пришлось выбивать фашистских вояк из пещеры. Они сами вылезли. Слышим, какая-то возня в пещере, крики и писк обезьяний, а потом смотрим - ползут из пещеры фашисты на карачках. Подняли белые платочки и разборчиво по-русски выговаривают: "Плен... плен..." У обоих лица поцарапаны. Оказывается, на них обезьяны напали.
   А слона офицер, наверно, ранил, когда стрелял в нас. Потому он и взъярился. На этого богатыря жалко было смотреть. Из ноги текла кровь. Он шумно пыхтел и пронзительно вскрикивал.
   Глядя на слона, я сказал своим товарищам: "В нашем народе считают, что кто сильный, тот и добродушный. Это правильно. Но горе тому, кто заденет этого добродушного..."
   После этого я несколько раз заходил в зоопарк и проведывал своего друга - Доброго Ганса. Он узнавал меня издали и приветствовал урчанием и нежным свистом.
   НОРКА
   В госпитале
   Познакомился я с ним в госпитале инвалидов Великой Отечественной войны.
   Дежурная медицинская сестра проводила меня в массажную комнату. Около кушетки стоял массажист в белом халате, с засученными по локоть рукавами. Это был мужчина лет тридцати пяти, с причёской на косой пробор, в тёмно-синих очках. Я поздоровался, массажист поклонился и, застенчиво улыбнувшись, тихо сказал:
   - Пожалуйста, разденьтесь до пояса и ложитесь на кушетку.
   Только тут я заметил: массажист слепой!
   Всё его бледное лицо было изрыто мелкими шрамиками, как будто подкрашенными зеленоватой краской.
   Я разделся до пояса и лёг на кушетку. Руки у массажиста были тонкие, мускулистые. Пальцы длинные, с аккуратно подстриженными ногтями. Он припудрил спину тальком и стал массировать. Начал он с лёгкого поглаживания, а потом с нажимом глубоко прощупывал тело, будто что-то искал в мышцах. А то вдруг так рассыпался по коже пальцами, словно перебирал клавиши рояля. Иногда мягко пристукивал кулаком и затем до теплоты растирал кожу ладонями.
   Сначала от массажа боль усилилась, но потом постепенно стала утихать. Кожа на спине приятно горела. Минут через пятнадцать, легонько скользнув ладонью по больному месту, массажист сказал с улыбкой:
   - Ну вот, на сегодня, пожалуй, довольно. Как вы себя чувствуете?
   Я встал с кушетки и быстро выпрямился, чего до массажа сделать сразу не мог бы.
   - Прекрасно! - бодро ответил я.
   Когда наш массажист, Николай Ильич Малинин, закончив работу, вышел из госпиталя, мы столпились у открытого окна. Было уже послеобеденное время. Шёл Николай Ильич неторопливо, спокойно, постукивая по тротуару тростью. Впереди него, чуть левее, шла на поводке крупная собака. Поводок от неё был пристёгнут к поясу слепого. Всем своим видом - серым окрасом, длинным туловищем с толстой шеей и стелющейся походкой - собака напоминала волка. При встрече с прохожими она не сворачивала - видно, привыкла к тому, что её хозяину уступали дорогу. Прямо на Николая Ильича шёл, о чём-то задумавшись, высокий мужчина в белой шляпе. Казалось, они вот-вот столкнутся. Собака остановилась и, оскалив зубы, зарычала. Рассеянный мужчина очнулся, торопливо снял шляпу и, низко поклонившись, что-то пробормотал.
   Мы рассмеялись, и кто-то из нас проговорил:
   - Наверно, с улицы Бассейной...
   На углу, где надо было перейти улицу, собака остановилась и села: шёл трамвай и две машины. Они прошли, и шум их стал затихать. Собака встала и, насторожив уши, как бы прислушиваясь, натянула поводок: путь свободен. Собака повела хозяина через улицу. Она не смотрела по сторонам и, наверно, только по слуху определяла, что путь безопасен.
   Перешли улицу и столкнулись с новым препятствием: там белили дом, и тротуар был перегорожен двумя балками. Собака остановилась перед балкой и потянула хозяина левее, в обход по мостовой.
   С деревянного помоста спрыгнул молодой штукатур в парусиновом переднике, закраплённом известковыми брызгами, и подошёл к Николаю Ильичу. Он что-то сказал слепому, наверно предложил провести. Но Малинин отрицательно качнул головой и, осторожно шагнув вперёд, прощупал препятствие палкой. Да, собака не ошиблась.
   Мы долго наблюдали из окна, как работает умная собака-поводырь, пока Малинин не скрылся за поворотом.
   Способный щенок
   Щенку было всего два месяца, когда Боря Цветков принёс его из клуба служебного собаководства. Длинный и костлявый, щенок казался неуклюжим и некрасивым. К тому же он часто беспричинно лаял, стаскивал со стола скатерть и не слушался окриков.
   - Вот дурашливый какой! - заметила Борина мать, Надежда Васильевна. Пока сделаешь из него толкового пса, намучаешься.
   У Бори был уже опыт по воспитанию щенков. Уезжая на фронт, отец оставил ему боксёра.
   - Смотри, Боря, - говорил отец, - если понадобится, отдай Гепарда в армию. Пригодится в караульной службе...
   В конце войны получили печальное известие о гибели отца. Тогда Борис отвёл сильного, злого пса в райвоенкомат и сказал.
   - Пусть он там задушит хоть одного фашиста!..
   А вместо Гепарда принёс из клуба на воспитание щенка, по кличке Норка.
   Пятнадцатилетняя сестра Таня подсмеивалась над братом:
   - И где ты только нашёл такого дохленького, дураковатого?
   - Ты маленькой тоже, наверно, была не очень умной, - сердито сказал Борис. - Ты ещё не знаешь, какая у него родословная: его мать первый приз получила на выставке. Подожди, вот он вырастет - покажет себя?
   - Свежо предание, да верится с трудом... - нараспев протянула Таня.
   Борис злился: Танька воображает себя уже взрослой, а его считает мальчишкой. Конечно, ему не пятнадцать, а только двенадцать лет, но что ж из этого? Она считает, что он должен её слушаться во всём. Как бы не так! Будет он слушаться девчонку! И волейбольный мяч присвоила, а ведь мама купила для двоих.
   И когда Таня уходила из дому, Борис отдавал щенку мяч. Норка катала его по комнатам, мяч убегал от неё, как живой, подпрыгивал, а иногда даже прятался под кровать, закатываясь в тёмный угол. Щенок заливался звонким лаем и однажды так сильно вонзил острые зубы в мяч, что тот вдруг устрашающе зашипел и обмяк. Щенок в испуге отпрыгнул от мяча, потом осторожно подошёл и чуть шевельнул его лапой, схватил зубами, потрепал и вскоре бросил, потеряв к нему всякий интерес.
   Вернувшись домой, Таня увидела своего брата, сидящего за починкой мяча.
   - Мама, до каких же это пор его паршивый кутёнок будет портить мои вещи? - возмутилась она. - Вчера разорвал платок, сегодня - мяч.
   - А ты разве не знаешь, что щенку надо играть? Его надо развивать, примиряюще сказал Борис.
   - Купи себе мяч и развивай своего собачонка, а чужой нечего хватать! У нас сегодня тренировка, а ты мне её сорвал!
   - Дети, не ссорьтесь, - успокаивала их мать. - Таня, Боря починит твой мяч, а для Норки я сошью новый.
   - Мама, ты вечно Борьке потакаешь во всём!
   Таня порывисто повернулась и ушла к себе в комнату.
   Надежда Васильевна сшила большой мяч из тряпок, и щенок катал его, рвал и кусал. А на дворе Борис воткнул в землю тонкую хворостинку и привязал к её концу мочало. Норка хватала зубами мочало, тянула, потом отпускала его. Гибкая хворостина пружинисто качалась, мочальный хвост, трепыхаясь, дразнил разгорячённого щенка. Ежедневно три раза Борис кормил своего воспитанника густым супом, давал ему молоко, протёртую морковь и даже купил в аптеке бутылочку жидких витаминов.
   - Ты ему и свой компот отдай, - усмехнулась Таня.
   - Ну и отдам, а тебе-то что? Он же маленький.
   Но крупная размолвка между братом и сестрой произошла потом, когда щенок подрос и окреп. Щенок был подвижным, задиристым, но не злобным. А Борису хотелось, чтобы он был злобным и страшным. Борис хорошо помнил, каким был их Гепард, и ему хотелось из Норки воспитать такого же грозного пса.
   Однажды к Тане пришла подруга Аня Колесова. Щенок незлобно залаял на неё, а Борис натравил:
   - Возьми, возьми, Норка!
   Норка громко залаяла и бросилась на девушку. Аня испуганно взвизгнула и, открыв дверь, выскочила в коридор. Из своей комнаты выбежала Таня, лицо её стало пунцовым:
   - Борис, ты дошёл прямо до наглости! Натравливаешь на моих подруг собаку! Так ко мне никто ходить не будет.
   - Ты ничего не понимаешь, - спокойно сказал Борис. - Это же воспитание. Норка должна недоверчиво относиться к чужим.
   - Ну и трави своих товарищей, а моих подруг не трогай! Я маме скажу...
   - Ну и говори! Мама меня лучше понимает, чем ты. А ещё в восьмом классе учишься...
   Таня вышла в коридор и увидела подругу, прижавшуюся к стене.
   - Аня, иди.
   - Нет, надо выждать немного.
   - Чего выждать?
   - Да чтобы Норка считала, что она "победила" меня. Мы ведь так с Борисом заранее договорились.
   - Спектакль, значит, устроили. И меня не предупредили... А чего же кричала как резаная?
   - Да ведь знаешь, как страшно-то мне показалось...
   Наступила весна, и пришлось Норку выселить на жительство во двор, в деревянный сарай. В сарае Борис смастерил ей будку, а на пол постелил старый детский матрасик, на котором когда-то спал сам. Он ежедневно чистил щенка щёткой, а как потеплело - стал его купать. Щенок охотно плескался, а плавать не хотел - боялся. Но ведь всякая служебная собака должна хорошо плавать. Борис брал потяжелевшего щенка на руки, заносил его поглубже и, бросив в воду, плыл сам впереди. Норка испуганно вытаращивала глаза и быстро плыла обратно к берегу. Потом она привыкла и охотно бросалась в воду сама за хозяином и даже переплывала с ним на другой берег.
   Ежедневно по вечерам Борис гулял с Норкой по городу. Сначала щенок боялся машин и шарахался от них под ноги хозяину. Тогда Борис подвёл Норку к машине знакомого шофёра и вместе с ней облазил всю машину, а потом они проехались на ней по городу, и щенок перестал бояться машин.
   Иногда Борис садился на велосипед, выезжал за город и так быстро нёсся по асфальтированному шоссе, что в ушах ветер свистел. Норка, высунув язык, еле успевала за ним.
   Один раз какой-то старик даже остановил Борю:
   - Эй, малый, чего ты кутёнка-то гоняешь? Запалить можешь.
   - Это я его развиваю, выносливости учу.
   - Оно, конечно, собака должна бегать, да ведь во всяком деле мера нужна...
   - А я всё делаю, как в книжке написано, и у инструктора в клубе бываю.
   - Ну, если по книжке, то правильно, - успокоился старик.
   Но вот Норке исполнилось десять месяцев, и костлявый озорной щенок превратился в рослую собаку, похожую на волка. Даже Таня как-то сказала:
   - Мама, а какая наша Норка красивая стала, правда?
   Мать улыбнулась:
   - Правда, дочка, правда. К чему приложишь руки с любовью, из того и толк выходит.
   Кончилось наконец для Норки домашнее воспитание, и надо было приниматься за настоящую учёбу. Повёл Борис Норку в клуб, и там ему выдали "родословную", в которой были указаны не только отец и мать Норки, но дедушка с бабушкой и даже прабабушка. Получив "паспорт", Норка стала вполне взрослой, и теперь её уже можно было по-настоящему дрессировать.
   Всю зиму три раза в неделю ходил с ней Борис в клуб и занимался на учебной площадке под руководством опытного инструктора Вадима Ивановича Третьякова.
   Норка оказалась очень способной и быстро усвоила общий курс.
   В первомайские праздники, когда к Надежде Васильевне пришли в гости её сослуживцы, Борис показал успехи своей воспитанницы. По его команде Норка садилась, ложилась, прыгала через палку, ползала, а когда он говорил "голос" - звонко, отрывисто лаяла.
   Борис торжествовал. И даже Таня не скрыла на этот раз своего восхищения.
   - Знаете, девочки, это её Борис сам воспитал, - сказала она подругам. - Борис у нас ужасно упрямый - он чего хотите добьётся. Зимой на лыжах она его возила буксиром так быстро, что от машины не отставали. Я говорю правду, девочки, спросите у Бориса...
   - Говори - не заикайся, ври - не завирайся! - отрезал Борис.
   - Бо-ря, - умоляюще протянула Таня, - ты же сам говорил, что от машины с ней не отставал...
   - Чудачка ты! Да мы с Норкой в кузове сидели.
   Все засмеялись, а Таня чуть не заплакала от стыда и досады.
   Однажды Борис пришёл из клуба радостно взволнованный:
   - Мама, к нам в клуб приехал инструктор из Москвы, из спецшколы, и подбирает собак на дрессировку в поводыри.
   - В какие поводыри? - не поняла мать.
   - Поводыри слепых.
   - Ты серьёзно?
   - Честное слово! Он подобрал у нас пять собак. И мою Норку тоже. Он, мама, проверил у неё и слух, и зрение, и память, и внимание и сказал, что она очень способная для этого дела.
   - Ну а как же ты? Тебе разве не жаль её отдавать?
   - Жалко, конечно, но надо же. Ведь слепые-то - инвалиды войны. Он сказал, что это новое дело... Вот бы интересно, мама, посмотреть, как дрессировать её будут?
   - Да, интересно, - согласилась мать.
   - И знаешь, мама, он ещё сказал, что, наверно, Норку после дрессировки обратно в наш город вернут. Она ведь знает все улицы и будет хорошо водить слепого. Понимаешь?
   - Понимаю, сынок, но не очень, - улыбнулась мать.
   В разговор вмешалась Таня:
   - Чудак ты, Борис! Он разыграл тебя, как мальчишку, а ты и поверил.
   - Ничего не разыграл, - насупился Борис. - Он правду говорил.
   - Совсем ты у меня собачником заделался, - улыбнулась мать.
   Она протянула руку и хотела погладить сына по голове, но Борис отклонился:
   - Вы всё ещё думаете, что я маленький...
   Надежда Васильевна обняла детей и, прижимая к себе, проговорила ласково и укоризненно:
   - Ну, будет вам колоться. Какие вы у меня ёжики - дотронуться нельзя...
   Трудная дрессировка
   Норку привезли в спецшколу, в дачное Подмосковье. Кругом были зелёные луга, рощи, светлые пруды. Деревянные дома окружены садами и огородами.
   Собаки, привезённые из многих городов на специальную дрессировку в школу, размещались каждая отдельно в просторной вольере, обнесённой высокими стальными решётками. В середине каждой вольеры - небольшая землянка-конура. Жить в ней собаке очень удобно: летом в ней прохладно, а зимой тепло.
   Первое время собаки, оторванные от родного дома, где они выросли, вели себя неспокойно: бегали по вольере от стенки к стенке и тревожно лаяли.
   Тосковала по своему дому и Норка. У неё был грустный вид. Она тяжело вздыхала, временами позёвывала, а иногда тихо скулила, будто жаловалась на свою горькую судьбу. А вечерами она поднимала узкую морду кверху и протяжно тянула однотонную, тоскливую песню: "А-у... у-у!"
   Новый хозяин - дрессировщик Васильев - успокаивал Норку:
   - Ну что ты, дурочка, завыла, а? Скоро работать начнём, и всю твою тоску как рукой снимет.
   Собака прислушивалась к спокойному голосу Васильева, пристально смотрела ему в глаза и постепенно затихала. Он выводил её на прогулку, но не спускал с длинного поводка, и она не могла резвиться так, как резвилась на воле с Борисом. Новый её хозяин был тоже хорошим, хотя и более строгим, чем Борис. Он кормил её пахучим мясным супом, чистил щёткой и купал в пруду. Ей было приятно, и она быстро привыкла к новому хозяину, а потом охотно стала выполнять всё то, чему её научили в клубе: "ко мне", "сидеть", "гуляй", "на место", "стоять"...
   Однажды Васильев привёл Норку в рощу, на большую поляну, где был оборудован какой-то странный городок: тут стояли одноэтажные домики, на стенах которых висели настоящие почтовые ящики, вдоль домиков дротянулись асфальтовые тротуары, кое-где были лестницы и столбы, рвы с деревянными мостиками, ямы, лужи, тумбы и даже узкоколейная железная дорога с переездом и шлагбаумом.
   Васильев надел на Норку кожаную шлейку, она плотно обхватывала шею и грудь собаки. На спине от шлейки вверх торчала тонкая стальная дуга. Дрессировщик уцепился за эту дугу левой рукой, как за поводок, а в правую взял трость. Затем он подал команду "Вперёд, тихо" и пошёл вслед за собакой, ощупывая тростью землю. Он уподоблялся слепому, не закрывая, однако, глаз, и учил собаку двигаться по свободному тротуару, на правой стороне улицы. Иногда он плотно закрывал глаза, чтобы яснее себе представить, как слепой чувствует себя. На миг Васильев погружался в тёмную бездну и тут же открывал глаза. Тяжело было без привычки. Будто в подземелье каком-то, и не знаешь, куда идти.
   Норка шла послушно - ведь это так нетрудно. Но её надо было научить понимать и обходить все "человеческие препятствия" - вернее, препятствия для слепого. Сначала она стремилась "срезать углы" при переходе через улицу, как это делают обыкновенно все собаки, а через небольшие препятствия пыталась прыгать и тащила за собой человека. Но Васильев не шёл за ней, он упирался и говорил строго: "Нельзя!" Норка оттопыривала одно ухо и отрывисто лаяла: "Ам!" Вероятно, она спрашивала: "В чём дело?" Она по-своему недоумевала: почему эти улицы надо переходить непременно на перекрёстках, да ещё под прямым углом? И почему сильный человек не может перепрыгнуть небольшой ровик или бревно? Васильев осторожно обходил бревно стороной, а через ровик переходил по мостику. Так должен поступать слепой.
   Когда Норка стремилась перепрыгнуть небольшие предметы, лежащие на её пути, Васильев спускал поводок до земли и задевал им за этот предмет. Собака рвалась вперёд, а поводок больно дёргал её назад. Да, лучше уж обойти стороной. Эти предметы Норка быстро научилась обходить, но препятствий выше её роста она не чувствовала. Но ведь там, где собака пробегала свободно, не глядя вверх и не замечая препятствия, человек может задеть головой. Васильев останавливал Норку перед высокой перекладиной и, постукивая по ней палкой, говорил: "Нельзя, обход" - и при этом тянул собаку за поводок в сторону. Нет, она всё-таки не чувствовала никакой опасности в этом препятствии и старалась прошмыгнуть под перекладину. Тогда Васильев сделал так, что перекладина упала на Норку в тот момент, когда она хотела пройти под ней, и больно стукнула по шее. После такой неприятности Норка стала посматривать вверх и обходить всякое высокое препятствие, расположенное на уровне человеческого роста и даже выше.
   - Ну как, Норка, теперь поняла? То-то, упрямая... - сказал Васильев и улыбнулся.
   После каждого исполненного приказания хозяин говорил ей: "Хорошо... хорошо..." - и поглаживал при этом по голове сильной, мягкой рукой. А то и давал кусочек вкусного варёного мяса. На ремешке, перекинутом через плечо, висела у Васильева парусиновая сумочка. Как только Васильев опускал в неё руку, собака нетерпеливо переступала с ноги на ногу и не сводила с него влажно блестевших тёмных глаз. Получив кусочек мяса, Норка виляла хвостом и беззвучно оскаливала большие белые зубы, будто смеялась от удовольствия.
   Васильев научил её уступать дорогу машинам, повозкам, верховым, но бесшумному велосипеду, к которому Норка привыкла у Бориса, она не хотела уступать. А ведь велосипед может сшибить слепого. Пришлось во время дрессировки нарочно наехать на неё. Норка обозлилась и стала бросаться на всех велосипедистов. Пришлось отучать её от этой дурной привычки.
   Через два месяца дрессировки в лесном городке Васильев направился с Норкой на окраину Москвы.
   Попав на бойкую городскую улицу, Норка сначала испугалась и попыталась увести "слепого" в боковые, более тихие улицы. Но Васильев её не пускал.
   - Нельзя, прямо вперёд! - строго приказал он.
   Попробовал Васильев обратить внимание Норки на световые сигналы уличного движения, но она не поняла их. Она от природы страдала, как и все её сородичи, дальтонизмом: не различала цветов. Но зато, приученная понимать жесты, ока замечала изменения в положении милиционера-регулировщика. Когда милиционер своей полосатой палочкой приостанавливал движение машин, Норка смело устремлялась вперёд, ведя за собой хозяина.
   Наконец Васильев повёл её туда, где было особенно много людей: на вокзал, базар и скверы. Норка шла точно прикованная к своему хозяину и не проявляла к людям никакого интереса, кроме одного: как бы не столкнуться с ними и свободно провести своего "беспомощного" хозяина. А хозяин иногда так притворялся слепым, что даже надолго закрывал глаза и шёл за обученной собакой свободно, смело, не чувствуя уже никакого страха перед чёрной бездной. Он шёл за своим поводырём и думал: "Хорошо... хорошо... Мой неизвестный друг - слепой - получит надёжную опору в ходьбе".
   Через три месяца такой специальной подготовки был устроен выпускной экзамен собакам - поводырям слепых. Каждый дрессировщик подготовил несколько собак, и теперь учителя волновались за своих "учеников". Не сорвутся ли? Ведь столько в них вложено терпеливого, настойчивого труда...
   Васильеву завязали глаза, и Норка безукоризненно точно провела его через все препятствия.
   Председателем экзаменационной комиссии был профессор Киселев из института физиологии. С бородкой клином, в пенсне, он чем-то напоминал Чехова. Профессор пожимал Васильеву руку и говорил, заглядывая ему в глаза:
   - Спасибо, товарищ Васильев, очень хорошо вы поработали. Ваши поводыри будут надёжными друзьями инвалидов. Но нам надо теперь проверить собак в работе не только по заученным маршрутам. Смогут ли они самостоятельно ориентироваться в городе?.. Вы понимаете меня, товарищ Васильев?
   - Да, понимаю, Михаил Иванович.
   - Ну так вот вы и проверьте это, когда передадите Норку по назначению. Собственно, поэтому мы и посылаем собак в их родные места, которые они хорошо знают.
   Мастер тонкой кисти
   Перед войной Николай Ильич Малинин работал художником по тканям на текстильной фабрике. Он пытливо изучал мастерство старых умельцев тонкой кисти, ходил на луга, в сады и в лес, зарисовывал цветы с натуры.
   Создал Малинин два своеобразных текстильных рисунка: один был на шёлковое полотно, с небесно-голубой и золотисто-солнечной полосками, а другой - на майю для детей, и назвал его Николай Ильич "Лесной полянкой". По белому полю причудливо рассыпаны лепестки цветов, листочки, ветви, ягоды земляники, грибки с красной шляпкой. А среди этих алых фигурок мелькало маленькое солнышко с красным ободком. Приглядишься и заметишь солнышко улыбается...
   Но творческая работа художника Малинина вскоре была прервана войной.
   Уходя на фронт, он сказал жене:
   - Маша, побереги мои эскизы... Я вернусь и закончу их...
   На фронте он был командиром орудия. Однажды на их огневую позицию противник обрушил огонь миномётов, и Малинина, с изуродованным лицом, в тяжёлом состоянии, эвакуировали в госпиталь.
   В тыловом госпитале, на Урале, он пролежал целый год, а затем приехал в родной город.
   Светлый мир солнца и красок, который так любил Николай Ильич, исчез для него навсегда и сменился вечной темнотой. Он уже не чувствовал боли от своих фронтовых ран, а ранение другое, душевное, не давало ему покоя.
   Находясь дома без всякого дела, он страдал. Подолгу на ощупь перебирал свои довоенные эскизы и мысленно вспоминал цветистые рисунки. Однажды Мария, наблюдая за мужем, сказала ему:
   - Коля, я заходила в госпиталь инвалидов войны. У них нет массажиста, а нужда в нём большая... Как ты думаешь, а?
   Ещё в госпитале, в группе выздоравливающих, он научился массировать. Как-то при обходе раненых начальник госпиталя сказал Николаю Ильичу:
   - Я вижу, вы скучаете без дела, товарищ Малинин. Займитесь массажем. Полезное дело. Пригодится...
   Послушался Николай Ильич доброго совета и охотно принялся за дело.
   Вернувшись в свой город, он сначала как-то и не думал о том, чем будет заниматься. Но без дела скучно стало жить, просто невозможно. И как кстати теперь заговорила Мария о работе! Он обнял жену за плечи и ласково проговорил:
   - Машенька, умница ты моя дорогая... Спасибо.
   Работая, он убедился в том, что массаж делает чудеса. Кажется, навсегда после тяжёлого ранения окостенеет сустав, но усиленный ежедневный массаж и упражнение ноги постепенно возвращает суставу его нормальную подвижность, и, глядишь, инвалид начинает ходить всё лучше, свободнее, веселее.
   И как приятно сознавать, что это дело твоих рук, твоего труда!
   Больные любили его сильные, горячие руки, и Николай Ильич почувствовал, что он нужен людям, полезен им.
   А тут ещё родился сын. Мальчик был крепкий, черноволосый и кареглазый. Знакомые часто говорили:
   - Смотрите, весь в отца... А глаза-то, глаза как угольки.
   И тогда пришла, вернулась к Николаю Ильичу прежняя радость жизни. Лишь одно его всегда волновало. Потеряв в битве с фашизмом зрение, войну он представлял себе сплошной чёрной ночью и поэтому жгуче ненавидел тех, кто готовил для человечества эту ночь.
   Николай Ильич хорошо знал свой город, где он родился и вырос, и ходил на работу без поводыря. Да и некому было водить его. Мария, став директором школы, целый день находилась на работе, а Леночка училась.
   Движение в городе после войны сильно выросло, и стало небезопасно переходить улицы, где шумы нередко так переплетались между собой, что трудно было уловить из них тот, который нёс слепому опасность.
   Однажды вызвали Марию Павловну в городской Совет и сказали:
   - Мы послали в Москву заявку на собаку-поводыря для вашего мужа. Да, собаку! Не удивляйтесь, Мария Павловна. Дело это, правда, новое, но, говорят, надёжное. Собаку привезёт специальный инструктор.
   Мария сообщила мужу эту новость, не скрыв своего сомнения. Николай Ильич растрогался, но четвероногого поводыря он никак себе не представлял. А Леночка, услышав разговор родителей и опасаясь, что они откажутся от собаки, радостно всплеснула ладошками:
   - Пусть привозят! Я с ней играть буду...
   Возвращение
   Когда Васильев вёл Норку по городу, она смело и свободно шла по улицам: вероятно, узнавала родные места.
   Семья Николая Ильича жила в новом четырёхэтажном доме, недалеко от фабрики. Возле дома был обширный двор, по краям которого росли молодые акации. В углу двора в большой куче золотисто-жёлтого песка копались маленькие дети. Девочки-школьницы перебрасывали из рук в руки мяч. Среди малышей вдруг возникла драка.