Вэнс Джек Холбрук. Монстры на орбите

   Надо бы вытереть отпечатки пальцев…
   Раздался грохот в наружную дверь. Хриплый голос позвал: «Гем!… Гем!..» Джин побежала к двери. Пора уходить. Кто-то, наверное, видел, как Гем входил сюда.
   Она соскользнула вниз по лестнице, вылезла меж деревяшек жалюзи на крышу сарайчика, поставила их на место, соскользнула на землю и поднырнула под покосившуюся ограду, выходившую в тупик Алоха. Через десять минут Джин оказалась в своей комнате в «Сунхаузе». Сбросив одежду, она стала под душ.
   Лоснящийся ленивый клерк в здании суда заворчал, когда Джин скромно обратилась к нему со своей просьбой.
   — О, прошу вас, — сказала Джин, улыбаясь чуть в сторону: эта старая уловка придавала ей вид мечтательного очарования, магической дерзости и немыслимой, невообразимой красоты.
   Клерк облизнул багровые отвислые губы:
   — Ладно, ладно… Такая маленькая девушка, как вы, должна сидеть со своей мамочкой. Ну?
   Джин не считала умным сообщать ему, что именно мать-то она и искала.
   Они стали вместе просматривать записи, пропуская ленту за лентой на экране.
   — В тот год мы трудились как пчелы, — пожаловался клерк. — Но мы должны найти это имя, если… ну, вот Молли. Молли Саломон. Это она? Арестована за бродяжничество и употребление наркотиков двенадцатого января, пребывала в Доме Реабилитации до первого февраля. Залог внес Джо Парле, человек, который владел салуном на Райской Аллее.
   — Это она, — сказала взволнованно Джин. — Когда ее освободили?
   — У нас таких сведений нет. Наверное, когда подавили ее пристрастие к наркотикам, через год или два.
   Джин принялась вычислять, пожевывая губу маленькими острыми зубками и хмурясь. Молли должна была вернуться к активной жизни где-то очень незадолго до ее рождения. Клерк смотрел на нее как старый серый кот, но молчал. Джин неуверенно спросила:
   — Я думаю, что эта… Молли Саломон живет сейчас где-нибудь рядом?
   Клерк, вертя пальцами декоративную эмблему на лацкане, обнаружил признаки смущения.
   — Ну, молодая леди, в том месте вам едва ли стоит показываться.
   — Где она живет?
   Клерк поднял голову и встретился с ней взглядом. Он тихо сказал:
   — Это за городом, на дороге Меридианов, за Эль Панатело. Трактир «Десятая Миля».
   Дорога Меридианов вела в верхние земли, она кружила вокруг трех вулканических конусов, которые формировали профиль окрестностей Ангел Сити, затем ныряла как колибри в каждую из старых шахт и оканчивалась в конце в долине Плагханк. Десять миль по дороге — это шесть миль по воздуху, и через несколько минут после «Сунхауза» кэб посадил Джин рядом с ветхим домом.
   Когда люди работали в суровой враждебной глуши, производили продукцию, делали деньги, появились дома Десятой Мили. Когда были построены города, когда явилась цивилизация со своим комфортом и умеренностью, дома Десятой Мили стали тихой заводью, утопавшей в янтарном полумраке. Раньше здесь могли заметить только человека, который оставался молчаливым, теперь же комнаты покрылись пылью и даже шаги казались громом.
   Джин бодро взбежала по ступенькам из каменной пены. Салун был пуст. Вдоль черной стены с зеркалом располагалась стойка бара, на полках разместились сотни сувениров прошлых лет: отборные кристаллы «звук-свет», окаменевшие останки Троттеров и других вымерших обитателей Кодирона, буры, композиция из шести шахтерских касок с надписанными на них именами.
   Чей-то голос, полный подозрительности, проскрежетал:
   — Что вы хотите, девушка?
   Джин обернулась и увидела старого человека с орлиным носом, сидящего в углу. Глаза у него были голубые и пронзительные, гребень седых волос придавал ему сходство со старым белым попугаем, которого внезапно разбудили.
   — Я ищу Молли, — сказала Джин. — Молли Саломон.
   — Здесь нет никого, кого бы так звали. Что вы от нее хотите?
   — Я хочу поговорить с ней.
   Челюсть старика сначала пошла вверх, затем вниз, словно он жевал что-то очень горячее.
   — О чем?
   — Если она захочет, чтобы вы узнали, она скажет вам сама.
   Подбородок старика сморщился.
   — Девушка, а вы прекрасная нахалка, не так ли?
   Сзади прозвучали мягкие шаги. В комнату вошла женщина в неряшливом вечернем платье и встала, глядя на Джин с очевидным выражением голода и зависти.
   Старик рявкнул:
   — Где Молли?
   Женщина указала на Джин.
   — Она пришла работать? Я этого не вынесу. Я устрою скандал. В ту же минуту, когда такая молодая шлюха как эта разместится здесь.
   — Я всего лишь хочу поговорить с Молли.
   — Она наверху… чистит ковер, — женщина повернулась к старику. — Пейсли сделал это снова. Если вы выгоните раз и навсегда отсюда этого старого пьянчугу, я искренне буду вам благодарна.
   — Деньги есть деньги, — сказал старик.

7

   Джин осторожно начала взбираться по лестнице, но проход загородила массивная женская фигура. Женщина несла ведро и щетку. Когда она появилась на светлом месте, Джин узнала в ней женщину с фотографии Джо Парле. Правда, облик ее несколько изменили двадцать лет плохого здоровья, отвратительный характер и сотня фунтов прокисшей плоти.
   — Молли? — Отважилась спросить Джин. — Вы Молли Саломон?
   — Я. Ну и что?
   — Я хотела бы поговорить с вами. Наедине.
   Молли резко взглянула на нее и бросила злой взгляд в сторону салуна, где старик и женщина прислушивались к ним с нескрываемым интересом.
   — Ладно, пошли отсюда.
   Она толкнула расшатанную дверь и заковыляла наружу, на боковую веранду в унылом крошечном садике из черных гремучих кустов, странствующей лозы, ржавых грибов. Она плюхнулась в плетеное кресло, которое чуть не развалилось под ее весом.
   — В чем дело?
   Воображение Джин никогда не рисовало ей именно такую картину встречи. Что говорить? Глядя в пухлое белое лицо, ощущая кислую женскую вонь, Джин почувствовала, как слова застревают у нее в горле… В ней внезапно возгорелась злость.
   — Семнадцать лет назад вы оставили ребенка у Джо Парле в Ангел Сити. Я хочу знать, кто был отец той девочки.
   Лицо Молли Саломон совершенно не изменилось. Она сказала низким грубым голосом:
   — Я часто гадала, кем стал этот ребенок…
   Джин спросила со внезапной надеждой:
   — Это был не ваш ребенок?
   Молли горько рассмеялась:
   — Не убегайте от себя. Это мое отродье, я в этом не сомневаюсь, ну как можно в этом сомневаться… Откуда вы узнали?
   — Джо вел что-то вроде дневника… Кто был отец? Джо?
   Женщина нелепо-величественно выпрямилась:
   — Джо Парле? Гм… должна сказать, нет.
   — Тогда кто?
   Молли изучающе оглядела Джин лукавыми глазами.
   — Похоже, у вас в жизни все идет хорошо.
   Джин кивнула.
   — Я знала, что к этому подойдет. Сколько?
   Цена Молли оказалась удивительно скромной — возможно, это определялось тем, какое значение она придавала разговору.
   — Ну, десять… двадцать долларов. Чтобы оплатить мое время, и только.
   Джин дала бы ей сотню, тысячу.
   — Вот.
   — Благодарю вас, — сказала Молли Саломон с чопорной претензией на элегантность. — Теперь я расскажу вам что знаю о деле, которое, как я думаю, одно из самых странных, о которых я слышала.
   Джин сказала нетерпеливо:
   — Не берите в голову. Кто мой отец?
   Молли ответила:
   — Никто.
   — Никто?
   — Никто.
   Джин помолчала с минуту, затем проговорила:
   — Должен же быть кто-то.
   Молли произнесла величественно:
   — Никто не может это знать лучше меня, я заявляю вам это с полной уверенностью.
   — Может быть, вы тогда выпили? — предположила с надеждой Джин.
   Молли критически на нее посмотрела:
   — Очень умно для такой маленькой мозглячки… А, ладно, смутно все… Я была тогда ненамного старше вас, и была более чем привлекательной… Поглядите на меня сейчас, вы никогда не подумаете этого обо мне, о той, которая двадцать лет в трактире «Десятая Миля» выносит помои…
   — Кто мой отец?
   — Никто.
   — Это невозможно!
   Молли покачала головой:
   — Тем не менее, это так. А почему я знаю? Потому что я была там, за решеткой, в Доме Реабилитации, и была за решеткой два года. Затем, когда я поглядела на себя, я сказала: «Молли, ты толстеешь». Потом я сказала: «Наверное, газы». А на следующий день я сказала: «Молли, если бы эта чертова тюрьма не была как аквариум для золотых рыбок, где каждую минуту на тебе чьи-нибудь глаза, и знаешь притом, что фактически ты не видела ни одного мужчину за исключением старика Колвелла и директора…»
   — Колвелл!
   — Старый доктор Колвелл был медиком там, холодный как рыба… Бог видит, холоднющая рыба… В любом случае, я сказала себе…
   — А не могло быть так, что Колвелл?..
   Молли фыркнула:
   — Старик Колвелл? Более вероятно повесить это на Архангела Гавриила. Этот старый… — она разразилась непристойным бормотанием. — До сих пор мне хочется поймать этого слюнтяя, неженку, типа этого, который не дал мне выйти, когда истек мой срок! Он объявил, что я больна, что нужно подождать! И сам ничего не делал, чтобы лечить. Я сама вышла оттуда. Я уехала на грузовике, который оказался там внутри, и он ничего не мог поделать, потому что вышел мой срок, и задерживал он меня незаконно. И затем я пошла к врачу, старому доктору Уэлшу, и он сказал: «Молли, единственное беспокойство с вами это то, что вы чертовски беременны». А дальше вы уже знаете. Есть ребенок, а я без средств к существованию и без хахаля, нуждаюсь в свободе, так что пришлось отнести ее к моему хорошему другу Джо. А то, что он изредка поднимал шум…
   — А как насчет директора?
   — Что насчет директора?
   — Мог он?..
   Молли скептически фыркнула:
   — Только не старый суетливый Ричард. Он никогда даже не показывался. Кроме того, его дурила молодая мозглячка в офисе.
   Раздался гудящий звук мотора. Джин выскочила в сад и вытянула шею в сторону удаляющейся воздушной лодки. «Какого черта… я сказала ему ждать. Как я вернусь в Ангел Сити?»
   — Ну-ну, — раздался в трактире пронзительный голос. — Ну-ну, это в самом деле оригинальный реликт прошлых дней.
   Молли Саломон тяжело встала на ноги.
   — Этот голос! — лицо ее налилось нездоровой краснотой. — Этот голос, я никогда не избавлюсь от него. Это старый Колвелл.
   Джин последовала за ней в салун.
   — Эй, вы, уродец с маринованным лицом, что вас сюда привело? Вы знаете, я поклялась давным-давно, что если я поймаю вас за пределами вашего отвратительного дома, я вылью на вас помои, и вы знаете, что сейчас я сделаю именно это… только подождите, пока я возьму ведро, — Молли повернулась и, тяжело дыша, удалилась по коридору.
   Джин сказала:
   — Это вы отослали мой кэб, мистер Колвелл?
   Колвелл поклонился:
   — Да, мисс Парле. Я хочу показать вам свое цыплячье ранчо и думаю, именно сегодня вы можете принять мое предложение.
   — Предположим, я не захочу. Как я тогда вернусь в Ангел Сити?
   Колвелл сделал элегантный жест.
   — Естественно, я доставлю вас туда, куда вы захотите.
   — Предположим, я не захочу с вами лететь?
   Колвелл покраснел:
   — В этом случае я, конечно, виновен в том, что навязываю вам себя и могу предложить только свои извинения.
   В комнату, пыхтя и рыдая от ярости, вбежала Молли Саломон с ведром. Колвелл со значительной живостью, ничуть не пожертвовав своим величием, попятился на веранду. Молли выскочила вслед за ним. Колвелл отступил дальше во двор. Молли сделала еще несколько шагов и выплеснула содержимое ведра в его направлении. Колвелл избежал помоев, потому что успел отскочить на целые двадцать футов. Молли взмахнула кулаками.
   — И больше не появляйтесь на Десятой Миле, а то вам плохо будет, очень плохо, вы, отвратительная маленькая свинья, — и она добавила несколько непристойностей.
   Квадратная, с лицом как тесто, женщина, которая гоняется за утонченным Колвеллом с ведром, полным помоев — этого оказалось слишком много для Джин. Она разразилась искренним смехом. Но из глаз полились слезы. Ее отец и ее мать. Несмотря на бурные протесты Молли, Джин помнила, что у Колвелла была дочь, похожая на нее: Марта, Санни, Джейд, как бы ее ни звали.
   Не взглянув на Джин, Молли триумфально удалилась в салун. Подошел Колвелл, сердито вытирая лоб.
   — Я не пожалею двух центов, я подам на нее в суд, и ее приговорят…
   — Вы мой отец? — спросила Джин.
   Колвелл бросил на нее яркий изучающий взгляд.
   — Почему вы это спрашиваете? Это очень любопытный вопрос.
   — Молли моя мать. Она говорит, что забеременела, когда поблизости был только один мужчина.
   Колвелл решительно покачал головой:
   — Нет, миссис Парле. Если даже отбросить вопросы морали, я могу уверить вас, что я человек утонченных вкусов и умею разбираться в людях.
   Джин призналась себе, что сочетание в любовных делах Молли и Колвелла труднопостижимо. «Но кто тогда мой отец?»
   Колвелл поднял брови, словно осознавая обязанность, выполняя которую он может причинить боль, но которую должен тем не менее исполнить.
   — Кажется что… извините меня, я буду груб. Я чувствую, что вы, хотя и молоды, но реалистка. Отношения вашей матери с мужчинами были таковы, что ответственность за отцовство ни на кого конкретно возложить нельзя.
   — Но она была в Доме Реабилитации. Она говорит, что не видела ни одного мужчины, кроме вас.
   Колвелл покачал головой с сомнением:
   — Наверное, вам лучше всего посетить старый дом. Он примыкает к моему…
   Джин отрезала:
   — Раз и навсегда. Я не интересуюсь вашими цыплятами. Я хочу вернуться в Ангел Сити.
   Колвелл склонил голову в знак поражения:
   — Ну, пускай Ангел Сити. Я приношу извинения за свою самонадеянность.
   Джин спросила резко:
   — Где ваша лодка?
   — Здесь, обойдите эту берлогу, — он провел ее вокруг ржаво-белой массы грибов.
   Воздушная лодка была старой и величавой. Слова «Кодиронский Дом Реабилитации» были закрашены, но контуры букв вполне читались. Колвелл откинул дверцу. Джин заколебалась и посмотрела задумчиво на трактир «Десятая Миля».
   — Что нибудь забыли? — вежливо спросил Колвелл.
   — Нет… думаю, нет.
   Колвелл терпеливо ждал. Джин сердито сказала:
   — Да, еще одно, мистер Колвелл. Может быть, я молода и много чего не знаю, но…
   — Да?
   — Я страшно вспыльчива. Так что давайте стартуем в Ангел Сити.
   — В Ангел Сити… — сказал Колвелл задумчиво.
   Джин прыгнула в лодку. Колвелл захлопнул дверцу, обошел кругом. Затем, словно его что-то ударило, откинул панель моторного отсека.
   Джин настороженно наблюдала. Похоже было, он что-то подсоединял, не особо обязательное.
   Внутри кэба был плохой воздух, лак и озон. Джин услышала, как включилась вентиляционная система, наверное, именно с ней возился Колвелл. Воздух стал холодным и свежим. Очень свежим. Запахло сосновыми иголками и сеном. Джин глубоко вздохнула. В носу защипало… Она нахмурилась. Странно. Она решила… Но Колвелл кончил и снова обошел вокруг лодки. Он приблизился к дверце и заглянул. Джин видела его лицо только краешком глаза и не могла заметить, какое на нем выражение. Ей показалось, что он кивнул ей и улыбнулся.
   Колвелл не стал влезать в лодку. Стоя рядом, он смотрел вдаль, в долину, на три вулканических конуса, три черных пня на фоне тусклого неба. Аромат сосновых иголок и сена проник в легкие Джин, пронизал, казалось, все ее тело. Она почувствовала легкое раздражение… Наконец Колвелл открыл дверцу и подержал ее широко распахнутой. Ветер долины Плагханк устремился в лодку, неся с собой привычный запах выветренных скал и пыли.
   Колвелл осторожно понюхал воздух и в конце концов влез в лодку и закрыл дверцу. Лодка задрожала. Трактир «Десятая Миля» превратился внизу в миниатюрный макет. Они летели на север. Ангел Сити был на юге.
   Джин протестовала своим тяжелым дыханием. Колвелл самодовольно улыбнулся:
   — В былые дни мы перевозили иногда буйных пациентов. Очень хлопотно было, пока мы не установили бак с умиротворяющим средством и не связали его с вентиляцией.
   Джин тяжело дышала. Колвелл произнес снисходительно:
   — Через два часа вы будете как новенькая, — он начал жужжать под нос какую-то песенку, сентиментальную старую балладу.
   Лодка перевалила через гребень и закачалась в мощных воздушных потоках, затем спустилась в долину. Впереди вырос огромный черный эскарп. Яркий синеватый свет солнца, отражаясь от контрфорсов утеса, бил в лицо.
   Лодка летела высоко над землей. Утес возвышался над ними. Лодка дрожала и вибрировала. Вскоре показалась кучка розовых зданий, гнездо под скалой.
   — Видите, куда мы летим? — спросил заботливо Колвелл. — В течение некоторого времени это место будет вашим домом, но не позволяйте мне вас пугать, будут и компенсации, — он напевал еще чуть-чуть. — И ваши деньги будут вложены в хорошее дело, — он стрельнул в нее взглядом. — Вы проявляете скептицизм? Вам не нравится идея? Но я продолжаю настаивать на этом — будут компенсации, потому что вы станете одним из моих маленьких цыпленочков, — идея восхитила его, — одним из моего маленького выводка… Но я буду вежливым, я не хочу волновать вас…
   Лодка направилась к сверкающему на солнце пучку розовых зданий.
   — Это одно из поселений Троттеров, — сказал Колвелл благоговейным тоном. — Настолько древнее, что человек не может себе даже вообразить это. Здесь прямо-таки концентрируется солнце. Видите, я говорю вам одну только правду. Должен сознаться, что мое предприятие в запустении, в прискорбном запустении в эти дни. О выводке забочусь только я и мой маленький штат… Теперь, когда мы станем богатыми, мы, возможно, произведем кое-какие изменения, — он пробежал взглядом группу зданий, и ноздри его раздулись. — Отвратительно! Худшее из наследства столетий — Рококо Ренессанса. Розовая штукатурка по добротной здоровой каменной стене… Но там, где терпят неудачу желания и надежды, помогут деньги, — он прищелкнул языком. — Возможно, мы переедем на какую-нибудь более теплую планету: земля Кодирона слишком унылая и суровая, а кости мои начинает морозить лихорадка, — он засмеялся. — Я несу вздор… Если вам наскучило, прервите меня… А вот мы и сели. Мы дома.
   Поле зрения Джин ограничивали ярко-розовые стены. Она почувствовала толчок. Дверца открылась. Краешком глаза она заметила усмехающееся желтое лицо худощавой крепкой женщины. Чьи-то руки помогли ей спуститься на землю, другие руки обыскали ее. У нее забрали брусочек с дротиками и скрученный в кольцо пластмассовый нож. Она услышала, как удовлетворенно закудахтал Колвелл. Какие-то руки потянули ее в полумрак здания. Они прошли через пустой гулкий зал, освещаемый через ряд высоко расположенных узких окон. Колвелл остановился у тяжелой двери, повернулся — и лицо его оказалось в поле зрения Джин.
   — Когда мой маленький выводок становится слишком уж беспокойным, его приходится запирать… Но доверие рождает доверие, и… — его голос затерялся в грохоте дверных петель.
   Джин вошла внутрь. Лицо за лицом оказывались в поле ее зрения. Взволнованное лицо за взволнованным лицом. Словно она смотрела на последовательность зеркал. Снова и снова на нее глядело ее собственное лицо.
   Она почувствовала под собой что-то мягкое и теперь у нее перед глазами оказался потолок. Она услышала голос Колвелла.
   — Это ваша давно потерянная сестра, она наконец к нам вернулась. Я думаю, скоро вы все услышите хорошие новости.
   Что-то горячее, причиняющее сильнейшую боль, тронуло ее запястье. Она лежала, глядела в потолок и тяжело дышала. Боль слегка стихла. Ее веки захлопнулись.
   …Джин скрытно, из-под век изучала девушек. Их было шесть. Стройные темноволосые девушки с беспокойными умными лицами. Волосы у них были длиннее, чем у нее. Наверное, они сами были мягче и до некоторой степени красивее. Но самое главное, что они были не такие, как она.
   У них была одинаковая одежда, как униформа — белые, по колено бриджи, свободные желтые блузки, черные сандалии. По лицам было видно, что они скучали здесь и были угрюмы, если не злы.
   Джин села на свою койку, зевнула, словно до сих пор не назевалась в жизни. Чувства ее обострились, к ней возвратилась память. Девушки сидели полувраждебным кругом. Надо их понять, — сказала себе Джин, — попробовать поставить себя на их место.
   — Ну, — сказала Джин, — ну что вы просто так сидите?
   Девушки слегка зашевелились, каждая чуть изменила позу, словно повинуясь общему импульсу.
   — Меня зовут Джин, — она встала, потянулась, пригладила волосы и оглядела комнату. Спальное помещение в старом Доме Реабилитации. — Чертова крысиная нора. Я думаю, слышит ли нас сейчас старый Колвелл?
   — Слышит?
   — Оборудовал ли он это место разными там проволочками для подслушивания? Может… — она заметила отсутствие понимания. — Подождите, я погляжу. Иногда микрофоны обнаружить легко, иногда нет.
   Подслушивающая аппаратура должна располагаться у двери или у окна, чтобы легче было провести провода. Беспроволочная система выглядела бы в этой голой комнате роскошью. Джин обнаружила шишечку именно там, где и рассчитывала найти ее, над дверью. Экранированные провода вели сквозь дыру. Она оторвала ее и показала остальным.
   — Вот. Старый Колвелл мог слышать каждое ваше слово.
   Одна из девушек боязливо взяла приборчик.
   — Значит вот как он всегда узнает, что происходит… Как вы определили, что он там?
   Джин пожала плечами:
   — Они достаточно обычны… Почему нас всех здесь заперли? Мы в тюрьме?
   — Не знаю, как вы. А мы наказаны. Когда Колвелл улетел на Землю, некоторые из нас на грузовой лодке отправились в Ангел Сити… У нас редко бывает шанс. Колвелл рассвирепел. Он сказал, что мы все можем испортить.
   — Что все?
   Девушка сделала неопределенный жест.
   — Через некоторое время, очень скоро, мы все будем богатыми. Так говорит Колвелл. Мы будем жить в хороших домах. Мы будем делать все, что захотим. Но прежде он должен найти деньги. Я больше ничего не могу припомнить.
   — Черри отправилась за деньгами, — сказала другая девушка.
   Джин заморгала.
   — Есть еще одна?
   — Нас было семеро. Вы восьмая. Черри полетела сегодня утром в Ангел Сити. Она предполагает сегодня достать деньги. Я думаю, что следующим пакетботом она отправится на Землю.
   — О… — только и сказала Джин. Это было вполне возможно… Это вполне могло произойти… Ей показалось, что она почувствовала размах замысла Колвелла. Она сказала:
   — Дайте мне посмотреть ваши руки.
   Девушка безразлично протянула руку. Джин сравнила ее со своей, затем прищурилась.
   — Глядите, одинаковая.
   — Конечно, одинаковая.
   — Почему «конечно?»
   Девушка посмотрела на Джин с изумлением, с полупрезрительным выражением.
   — Вы не знаете?
   Джин покачала головой.
   — Я ничего не знаю. Ну, слышала я всякую болтовню в Ангел Сити, но пока вас не увидела, считала, что я только одна, одна-единственная. И вдруг здесь еще шесть.
   — Еще семь.
   — Еще семь. Я и на самом деле очень удивлена. Словно громом стукнуло. Но до конца не поняла, что к чему.
   — Колвелл говорит, что мы должны быть ему благодарны. Но никто из нас его не любит. Он не позволяет нам ничего делать.
   Джин вгляделась в шесть лиц. Они лишены были некоторых качеств, которые у нее были. Жизненной силы? Своенравности? Джин попыталась постичь разницу между собой и остальными. Они казались столь же великолепными, столь же своенравными, какой была она сама. Но они не привыкли думать за себя. Слишком много их было. Они реагировали на одни и те же стимулы, имели одинаковые мысли. Среди них не могло быть борьбы за лидерство. Джин спросила:
   — Разве вам не любопытно, откуда я взялась? Вы, кажется, совершенно не интересуетесь, ни так, ни этак.
   — Ох, — девушка пожала плечами. — Все любопытство кончилось.
   — Да, — сказала Джин. — Похоже, что так… Мне здесь не нравится.
   — Нам тоже.
   — Почему же вы не уйдете? Не сбежите?
   Все девушки рассмеялись:
   — Куда бежать? Через двести миль голых скал? И что потом? Чтобы улететь с Кодирона, у нас нет денег.
   Джин презрительно фыркнула:
   — Девушки, которые хорошо выглядят, всегда могут найти деньги.
   Они искренне заинтересовались:
   — Как?
   — О, есть способы. Я догадываюсь, вы никогда не путешествовали.
   — Нет, мы видели несколько фильмов, смотрели телевизор и читали книги.
   — Книги вам подбирал Колвелл?
   — Да.
   — Старый лицемер Свенгали…
   — Кто, кто?
   — Некто, похожий на Колвелла, только примерно — нет, точно одна восьмая его честолюбия… С чего это все началось?
   Девушка, сидевшая рядом, пожала плечами. Там, где рукав блузки потянулся вверх и обнажил запястье, была татуировка. Джин наклонилась вперед и прочла: «Фелисия». Взбудораженная внезапным воспоминанием, она взглянула на собственное запястье. Татуировка на ее матовой коже гласила: «Джин».
   Теперь она на самом деле разозлилась:
   — Клеймить нас как скот!
   Никто из других не разделил ее возмущения.
   — Он говорит, что должен как-то различать нас.
   — Чертов старый негодяй… В некотором смысле, однако, он… — Ее голос замер. — А как вышло, что все мы одинаковы?
   Фелисия смотрела на нее яркими расчетливыми глазками.
   — Вам надо спросить Колвелла. Нам он не объяснял.