Килл—файлы были настроены таким образом, что статьи без слова Xenu немедленно отфильтровывались, и статус—кво было отчасти восстановлено. Впрочем, на слово Xenu у сайентологов был трэйдмарк, так что упоминание его в статье, технически говоря, нелегально; за сим последовала новая волна судебных исков, жалоб на работу и тому подобного выкручивания рук честной публики.
Не говоря уже о том, что (за потоком спамных сообщений от сайентологов) ни один новичок не мог разобраться в чем дело. Настройка килл—файлов вообще занятие достаточно нетривиальное и требует технической грамотности, знакомства с языком регулярных выражений и прочих компьютерных премудростей.
В 1996 году, шведский сетевик Зенон Паноуссис придумал невероятно остроумный способ борьбы с сайентологической цензурой. Когда он выложил какие—то анти—сайентологические материалы у себя на странице, Церковь Сайентологии (как обычно) нажаловалась его провайдеру на нарушение копирайта, защиту торговых марок и потребовала немедленного закрытия сайта, что и воспоследовало. Паноуссис распечатал все документы и отнес получившийся пакет в шведский парламент, вместе с обращением о свободе слова. По шведским законам, эти документы поступили в публичный доступ и (за символическую плату) парламентские службы высылали их копию всем желающим. Сайентологи долго пытались эти документы из парламента изъять законным путем, но не смогли и в конце концов украли.
«Интернет видит цензуру как повреждение, и устраивает роутинг вокруг нее», сказал заслуженный хакер (и большой любитель SMTP—хостов с открытым релэем) Джон Гилмор. Интернет—поклонника Сайентологии, напротив, состоит из одной только цензуры.
Или Сеть поймет, что копирайт это и есть цензура — или Сеть превратится в одну сплошную сайентологию.
Глобализм и копирайт
Вне Америки, ситуация с копирайтами, пожалуй, еще хуже. Казалось бы, DMCA служит только экспортеру интеллектуальной собственности, а стране, которая ее по преимуществу импортируeт, гораздо выгоднее более либеральные версии копирайтного уложения (или просто никаких копирайтов — полный fair use по образцу Free Software Foundation). В Америке, напомню, в XIX веке копирайты на иностранные работы не действовали вообще — Конгресс решил, что выплачивать деньги иностранцам Америке не выгодно, и все.
Так—то оно конечно так, но копирайты необходимы и национальным корпорациям, отвечающим за перепродажу интеллектуальной собственности в стране, занимающейся ее этой интеллектуальной собственности импортом (в России например). Если вопрос о копирайте не урегулирован, установить монополию не удастся и оптовые цены на продукт упадут до цен на болванки и пустые кассеты (плюс, возможно, 50—100 процентов). Оптовая цена на пиратский компакт—диск в России сейчас в районе доллара; если печатать компакты большим тиражом, они обходится центов в 40 штучка, плюс 20 центов упаковка и еще 5—10 центов обложка; другими словами, в России производитель пиратской продукции имеет с нее 20—30% дохода. Из рынка с таким уровнем цен гораздо труднее извлечь существенную прибыль, чем в ситуации, когда монопольный правообладатель продает тот же самый компакт легально оптом по 3—4 доллара, даже если половину прибыли ему приходится отдавать Биллу Гэйтсу. В России, например, далеко не все лоббирование анти—пиратских мер ведется на деньги, выплаченные американцами; достаточно много национальных корпораций занимаются тем же самым в собственных интересах.
Введение ограничений на fair use, особенно на использование художниками тех или иных культурных реалий, ведет к полной культурной монополии и доминации «богатого Запада» над бедным Югом. В человеческой культуре, голос стран третьего мира и так достаточно незаметен; бедным хватает чем заниматься и помимо культуры. Третий мир лишен голоса, он пользуется культурным продуктом Запада, ничего — или почти ничего — не производя. В результате реформы копирайта по образцу DMCA, эта ситуация будет закреплена на легальном уровне. Художественная практика в странах третьего мира окажется вне закона.
Реалии, из которых составлено бытие любого человека (на Западе или нет) — реалии глобальные: «Макдональдс», «Кока—Кола», Бритни Спирс, покемоны. На любом перекрестке в самой дикой стране висит реклама «Мальборо», за углом стоит «Макдональдс», по соседству продают телевизоры, из телевизоров вещает Бритни Спирс, рядом детишки играют с покемонами — культурные и географические различия нивелированы почти целиком. Если художественная практика не будет отражать реальности (которая составлена из «Мальборо» и «Кока—Колы»), это будет не художественная практика, а дерьмо собачье. Копирайт и торговые марки защищают культурные реалии от цитирования, если не платить отступных. В странах третьего мира нет своей собственной контент—индустрии, так что платить отступные некому; а денег эти отступные будут стоить столько, что даже если и было можно кому—то заплатить, никогда все равно столько денег не наберешь. Культура становится в прямую связь от финансового ресурса, выраженного в долларах. И поскольку чем дальше, тем большая часть ресурсов и долларов уходит на поддержание этой самой контент—индустрии, страны третьего мира беднеют и беднеют, а страны и без того богатые богатеют и богатеют, и с каждым лишним долларом присваивают себе прерогативу говорить от лица всего человечества и всей человеческой культуры — поставив культуру других стран и других рас вне закона.
Вот например, наши дорогие детишки интересуются покемонами; покемоны давно стали частью подростковой реальности. Ситуация достаточно типичная; со времен рыцарских романов и сказочных историй об Александре Македонском, национальная культура трансформировала и ассимилировала иностранные влияния, превращая их в часть своего собственного багажа; становясь сильнее. Культура, которая не в состоянии дать адекватный ответ на подобный вызов — должна умереть и умрет. Ответом на увлечение покемонами может быть лишь ассимиляция покемонов в национальный культурный контекст; или наша культура умрет, или мы покемонов ассимилируем, вслед за героической поэзией, романами, теософией и марксизмом.
России нужна русификация покемонов (всего вообще, но в частности покемонов). Наша культура может быть спасена, если самоотверженный и гениальный писатель и не менее гениальный художник—покемоновед покусится на нехитрые бабки, которые такой проект должен принести; и нарисует наших национальных покемонов, снабдив их соответствующими подписями.
Корпорация, которая разведение покемонов в России контролирует, обладая соответствующими копирайтами и трэйдмарками ничем таким озаботиться не в состоянии и не будет; корпорации и гений вещи, как известно, несовместные. Сохранение русской культуры однако совершенно не в ее интересах — если русские будут частью одной и той же однородной интернациональной массы, им гораздо легче будет скармливать очередных покемонов, телепузиков или Бритни Спирс. Зато можно предугадать реакцию этой корпорации, буде кто—то самоотверженный и гениальный займется национальными покемонами. Весьма легко предугадать: этому самоотверженному и гениальному некту настанет пиздец.
История сия далеко не умозрительная. Примерно год назад популярный сетевой писатель А.Н. Житинский решил порадовать свою дочку Настю и заодно заработать немного бабок; для каковой цели скачал с сети картинки с покемонами и (не будучи в состоянии прочесть что на них написано) сочинил интересные подписи; не менее культовый автор и художник Дмитрий Горчев этих покемонов красочно (и гораздо лучше, чем в оригинале) нарисовал, заодно уже изобретя несколько собственных.
Первая книжка «Энциклопедии Покемонов» была таки—напечатана, с умопомрачительной красоты полноцветными иллюстрациями. Враги России пригрозили Житинскому судом, и книга была немедленно изъята из печати, на чем заинтересованные лица потеряли десятки тысяч условных единиц — гораздо больше, чем собирались заработать.
Причем и Житинский и Горчев — не какие—то случайные хрены с горы; книжка их, только лишь быв написана этими без преувеличения классиками в своем жанре, обещала стать вехой развития русской литературы, культуры, социальной и духовной жизни. Житинский — молодежный писатель со стажем лет в 30; его удивительным романом «Потерянный дом, или разговор с милордом» зачитывались в конце 1980—х все сколько—нибудь осмысленные подростки старшего школьного возраста. Лично я уверен, что не изучив этого романа внимательно и несколько раз, невозможнo понять ничего вообще. Это как не читать «Муми—Тролля», Стругацких и «Серебряный Герб» Чуковского.
Дмитрий Горчев, будучи лет 30—ти, не имеет присущих автору советской формации писательских причиндалов, и вообще живет в основном в Интернете; но по результатом всевозможных опросов является сетевой публикой наилюбимейшим. Что и неудивительно — писательский дневник Горчева чтение столь же беспредельно фантастическое, сколь занимательное; наполовину «Дьяволиада, повесть о том, как близнецы погубили делопроизводителя», наполовину дневники то ли Розанова, то ли второстепенного персонажа «Москвы—Петушков». Иллюстраторское мастерство Горчева (непревзойденное, на мой взгляд) говорит само за себя — посмотрите вот «Энциклопедию Покемонов». [см. сноску]
Не первый наверное случай, когда книга, грозившая стать прижизненной классикой, была зарублена цензурой; но случай тем более вопиющий, что книга — русская, а цензура — совершенно нерусская. Оккупационное правительство, говорите? Не иначе как.
А случилась эта национальная, с позволения сказать, трагедия осенью 2001 года.
Вот таким образом иностранные державы осуществляют в России культурный империализм.
Даже в странах, где мультимиллионной индустрии перепродажи контента нет, действуют иностранные лоббистские организации (BSA и его аналоги), тратящие сотни тысяч условных единиц на подкуп («лоббирование») законодателей; поскольку в этих странах на такие деньги можно купить весь парламент с кабинетом министров впридачу, драконовские анти—пиратские законы принимаются и здесь (конечно, если взятки по дороге из Америки к парламентерам не разворует кто—то третий). Так, в Белоруссии приняли пакет документов, аналогичный DMCA; я сильно сомневаюсь, что кто—то из голосовавших за данный пакет вообще смотрел, за что он голосует. Конечно, эти законы исполнять никто не собирается; но глупо надеяться, что бедные страны вроде Белоруссии станут убежищем хакера, пирата и информационного террориста. Законная база к пресечению медиа—активизма есть и там, а что эти законы никто не применяет — а вы видели медиа—активизм на Береге Слоновой Кости? Я не видел.
Лоббирование мер, аналогичных DMCA, по сути ничем не отличается от подкупа бандитов, милиции и законодателей с целью вывоза за бесценок природных ресурсов и захвата внутренних рынков. В XIX веке европейские державы вели в Китае войны за беспошлинную продажу опиума китайцам, который у англичан выращивался в Индии и был в избытке. Оказалось, что подкуп трех ветвей власти (бандитов, ментов и законодателей) гораздо эффективнее, чем военная интервенция, и приводит к тому же результату быстрее и проще. Это и называется оккупационное правительство.
Между прочим, экономическая оккупация не является прерогативой стран третьего мира — тот же самый механизм работает повсеместно. Когда американцы называют Вашингтон «сионистским оккупационным правительством» (ZOG), израильтяне обвиняют американцев, арабов и нефтяных бонз в оккупации и саботаже Эрец Израэль, а саудовские арабы занимаются террором против американских оккупантов, устроивших в Аравии военные базы, и те и другие и третьи говорят об одном и том же. В настоящий момент оккупированной территорией является — весь мир.
Европейская Директива По Копирайту (EUCD) и Гаагская Конвенция
Копирайт против компьютера
Контент—корпорации — а это те, кто заказывает музыку в антипиратском рэкете — никогда не любили компутеров. И корпорациям и хакерам и даже Биллу Гэйтсу компутеры виделись как сила, способная сделать человека из толпы самостоятельным; позволить ему говорить о себе с себе подобными, а не сидеть тупо у ящика, наблюдая, как какие—то шишки из Голливуда и корпораций масс—медиа бессмысленно обсуждают то, что интересно им, а не ему.
Компутеры как сила, которая сделает масс—медиа, Голливуд, музыкальный корпоративный бизнес таким же анахронизмом, как типография с наборщиками и линотипом во времена desktop publishing. И хакерам и даже отчасти Биллу Гэйтсу эта перспектива казалась отрадной; а Голливуду она была — как нож острый.
Если люди будут общаться в чате, кто тогда станет смотреть мыльные оперы? Когда сотни безумцев и красивых девочек со страстью к эксгибиционизму поставят у себя дома круглосуточные веб—камеры на радость публике — куда денется шоу «Большой Брат», оно же «За стеклом»? Иррациональный страх контент—корпораций перед Интернетом не связан с пиратством; он связан с тем, что Интернет вытеснит их из их ниши — ниши исключительно посреднической.
Корпорации не нужен компьютер, корпорация боится компьютера. Корпорация готова вкладывать миллионы в неокупающиеся игровые приставки и домашние кинотеатры — которые еще крепче привяжут клиента к контенту. Интернет сделает этот самый контент и сами корпорации совершенно ненужным. Если все музыканты заведут себе по сайту и будут с этих сайтов продавать свою музыку (да хоть и бесплатно раздавать) — артисты ничуть не обнищают, а корпорации станут не нужны.
Кампания против Напстера, DeCSS, Гнутеллы — это не кампания против Напстера, DeCSS и прочего — ну не могут ровным счетом никак навредить корпорации Напстер, DeCSS и Гнутелла; все эти вещи, скорее всего, корпорации просто—таки полезны. Скажем, если бы под Линуксом не работали бы DVD—проигрыватели — стали бы их покупать линуксоиды? Конечно, не стали бы. Насчет полезности Напстера для всех присутствующих (даже и корпораций) достаточно подробно излагает Кортни Лав, вдова Курта Кобэйна. И правда полезен — а корпорации не полезны никому, кроме самих себя.
Корпорации воюют с Интернетом по той же самой причине, по которой хакеры в него влюблены. Интернет освобождает тебя, меня, каждого. От кого? От контент—корпораций, рекламщиков, масс—медиа — тех, кто является «князем мира сего»: автором и держателем копирайта на язык, реальность и современный мир.
Бум доткома был на самом деле хитрым заговором, призванным, путем вбивания сотен миллионов долларов в наидебильнейшие проекты, превратить Интернет в контролируемый, аддиктивный и абсолютно бессодержательный медиум для оглупления публики — нечестивую помесь ток—шоу, мыльных опер и магазина на диване. Этот заговор не удался, и Интернет (а заодно уж и персональные компьютеры) решено ликвидировать; в полном соответствии с кошмарной антиутопией Ричарда Столлмана.
Начало этому положено DMCA. Производители компутерного железа зачастую не сообщают его спецификации никому, кроме монополистов из Майкрософт и их партнеров. В сообществе GNU и Линукса производителей подобных устройств принято (в меру сил и возможностей) бойкотировать, но в принципе эта проблема решается способом хотя и трудоемким, но в принципе достаточно элементарным — программист дизассемблирует код проприетарного драйвера под Windows, узнает, как он работает, и пишет свою программу, которая делает то же самое. DMCA и EUCD объявили дизассемблирование преступлением. Этот запрет, бессмысленный и ни на чем ни основанный, лежит в том же русле, что «война с наркотиками» и безумное европейское цензурное законодательство против свастик и исторического ревизионизма. Другими словами, этот запрет лежит в магистральном русле западной политической культуры; но производителям свободных программ от этого не легче — их деятельность в одночасье стала противозаконной.
Борьба с копированием грозит превратиться в продолжение «войны с наркотиками», столь же абсурдное и безнадежное. Единственное решение этой проблемы — модифицировать компьютеры таким образом, чтобы нарушение копирайтов (дизассемблированое, вскрытие паролей, обмен peer—to—peer) стало физически невозможно; сделав из компьютера игровую приставку под Майкрософт Оффис с Виндовсом. И к этому все идет.
Та же самая масс—медийная кампания, которая отождествляет компьютерное пиратство и международный терроризм, отождествляет Линукс с вирусом, раком, пиратством и коммунизмом. После того, как тождество Линукса и рака официально установлено, интересы линуксоидов учитываются не больше, чем интересы компутерных пиратов, террористов и разносчиков заболевания рака.
Первый шаг в сторону установления аппаратной защиты копирайта был сделан в декабре 2000 года; эта инициатива называлась CPRM — Content Protection for Removable Media. Крупные железячные компании — Интел, IBM, Мацушита и Тошиба — разработали механизм, который (при условии его повсеместного распространения) запретит считывание защищенной копирайтом информации с хард—диска и других носителей. Технология эта была изобретена по следам (и по аналогии) с CSS — аппаратной защитой содержания DVD—дисков, разработанной теми же компаниями.
Предполагалось, что все содержание диска будет отныне защищено непробиваемым криптографическим алгоритмом, а доступ к этому алгоритму будет только у лицензированных программ. Дизассемблирование лицензированных программ легко предотвратить, поселив их на том же самом зашифрованном диске. В результате, содержимое диска будет недоступно его владельцу, или доступно только при выполнении определенных условий (скажем, можно потребовать оплаты каждого обращения к диску — эта схема, отчасти реализованная в новейших продуктах Microsoft, называется pay—per—view). О Линуксе и вообще программах с открытым исходным кодом говорить здесь не приходится — наличие таких программ сделает всю систему абсолютно бессмысленной.
Разумеется, никто в здравом уме ставить у себя такую штуку не будет. Идея состояла в том, что будут приняты законы, которые запретят (или по крайней мере серьезно затруднят) производство носителей, которые не поддерживают CPRM; тем самым выведя нормальные хард—диски из обихода. Подобным образом в середине 1980—х были де—факто запрещены DAT—магнитофоны, как устройства, которые могут быть использованы в целях нарушения копирайта (на эти самые магнитофоны был положен налог в несколько сотен долларов, которые выплачивались в пользу крупнейших издательских корпораций).
Инициатива эта с треском провалилась. На трупе CPRM вырос гораздо более успешный проект — SSSCA, Security Systems Standards and Certification Act; сейчас считается, что CPRM был чем—то вроде прощупывания почвы, заведомо проигрышного гамбита с целью выяснить реакцию населения на подобные меры.
Реакция была выяснена и найдена приемлемой. В августе 2001 года, сенаторы Холлинз и Стевенс (оба щедро проплачиваемые Голливудом и контент—корпорациями) предложили проект нового закона, Security Systems Standards and Certification Act. Закон этот гласит: «Незаконно производить, импортировать, предлагать публике и любым образом распространять любое интерактивное числовое устройство, которое не использует встроенные сертифицированные DRM (Digital Rights Management) защитные технологии.»
DRM будет делать то же самое, что и CPRM: предотвращать несертифицированный доступ к диску, CD—R приводу, монитору и любой другой компьютерной периферии. CPRM (поддерживаемый последними версиями Windows) будет, видимо, лишь одной из всего спектра мер, обеспечиваемых DRM.
Незаконным (и физически, без взламывания защиты, невозможным) окажется не только выкладывание чего бы то ни было в Интернет, но и копирование любого защищенного копирайтом материала для своего употребления или для архивных целей. Здравствуй, Адоб Ебук, с Алисой в Стране Чудес, которую запрещено копировать и читать вслух. Исключение (хи—хи) составят записи радио— и телепередач, осуществленные с целью посмотреть их в более удобное время. Разумеется, SSSCA поставит вне закона Линукс, FreeBSD, и вообще любую систему с открытым кодом.
Чтение SSSCA в Сенате было назначено на 25 сентября 2001 года, но из—за событий 11 сентября его отложили. Эксперты предсказывали, что законопроект пройдет Сенат на «ура» и застрянет в Конгрессе. С другой стороны, SSSCA имеет за плечами мощную поддержку крупнейших лоббистов, среди них Диснея, которому покамест удавалось провести через законодателей все желательные для него законы. Спонсор закона сенатор Фриц Холлинз возглавляет комитет по коммерции, один из наиболее влиятельных сенатских комитетов; по негласной сенатской иерархии, он находится где—то на самом верху пирамиды.
Решающей здесь является позиция гигантов софтвера; в первую очередь, монополиста Майкрософт, так наглядно продемонстрировавшего абсолютный контроль над законодателями и президентской администрацией. В настоящий момент, Майкрософт не поддерживает предложение сенатора Холлинза. С другой стороны, весной этого (2002) года, Майкрософт реализовал (пока официально не утвержденный) Digital Rights Management и оформил патент на Secure PC — еще одну реализацию целиком закрытой компьютерной архитектуры. Не исключено, что недостаток энтузиазма в реакции Майкрософт на SSSCA — просто попытка оттянуть время, чтобы оказаться на этом рынке не с пустыми руками.
Доказательством любого тезиса является частое его повторение. Метафорическое отождествление пиратства и международного терроризма стало настолько общим местом, что и сам Майкрософт, наверное, верит, что основной источник финансирования Бен—Ладена — Интернет—порнографы и компутерные пираты. И на фоне продолжающейся истерики, принять SSSCA, объявив его законом по борьбе с компьютерным пиратством и Интернет—терроризмом будет проще простого. Все в руце Уилльяма Гейтса III—го, Князя мира сего, самого богатого человека на Земле.
Аппаратная «защита», вшитая в компьютер по SSSCA, выразится, видимо, в очередной версии системы Microsoft Windows, снабженной «защитой» и безальтернативно встроенной в компьютер на уровне каких—то железок. Как водится, она сделает компьютер гораздо медленнее и дороже. Немедленно найдутся умельцы, способные (путем вынимания половины частей и замены их на детали от пылесоса) превращать компьютер в знакомый нам всем PC—compatible; эта деятельность будет объявлена федеральным преступлением, по аналогии с переделкой полуавтоматического оружия в автоматическое. В Китае будут производиться старорежимные Пентиумы с Линуксом и всеми причиндалами; все остальные страны, под давлением WTO, примут законодательство, аналогичное американскому, хотя в половине стран третьего мира таки будут продаваться китайские импортные пентиумы, наряду с пиратскими дисками, детской порнографией и «Поваренной Книгой Анархиста».
Вопрос копирайта — это вопрос свободы и вопрос власти. Властны ли мы оперировать как нам хочется реальностью современного мира, транслируемой для нас по каналам электронных медиа? Или, может быть, реальность является частной собственностью, защищена торговой маркой, и мы не сможем называть вещи своими именами даже в частных разговорах? Имеет ли нищий учитель—энтузиаст право скопировать у своего соседа нужную ему для обучения детишек программу — или, скопировав программу, он немедленно окажется преступник? Если какой—то книги нет в продаже, потому что хозяин копирайта не озаботился ее переизданием — могу ли я выложить эту книгу себе на сайт?
Принятое в Америке и Европе законодательство о копирайте, в рамках доминантной в России этической системы, абсолютно аморально. Давид Торо сказал «В государстве, которое заключает в тюрьму невиновного, место честного человека — в тюрьме». Когда в стране приходит к власти силы, этика которых несовместима с принятой в обществе — общество, по мере своих возможностей, сопротивляется; именно это и называется «гражданское неповиновение».
У русских имеется испытанный десятилетиями способ борьбы с копирайтом, культурной оккупацией и тупым свинством разжиревших бюрократов. Как только то или иное произведение изымается из обращения на основе нарушения «копирайтов», вступает в действие самиздат — запрещенный текст копируется из рук в руки, пока он не станет доступен каждому, в ком жив патриотизм и свобода. Сторонники интеллектуальной собственности, копирайтов, гамбургера и кока—колы могут победить Россию, но для этого им нужно убивать по миллиону жителей не в год, а ежедневно.
А пока Россия жива, о копирайте, на территории, населенной русскими, говорить некому — и не с кем.
Копирайта у нас нет.
Не говоря уже о том, что (за потоком спамных сообщений от сайентологов) ни один новичок не мог разобраться в чем дело. Настройка килл—файлов вообще занятие достаточно нетривиальное и требует технической грамотности, знакомства с языком регулярных выражений и прочих компьютерных премудростей.
В 1996 году, шведский сетевик Зенон Паноуссис придумал невероятно остроумный способ борьбы с сайентологической цензурой. Когда он выложил какие—то анти—сайентологические материалы у себя на странице, Церковь Сайентологии (как обычно) нажаловалась его провайдеру на нарушение копирайта, защиту торговых марок и потребовала немедленного закрытия сайта, что и воспоследовало. Паноуссис распечатал все документы и отнес получившийся пакет в шведский парламент, вместе с обращением о свободе слова. По шведским законам, эти документы поступили в публичный доступ и (за символическую плату) парламентские службы высылали их копию всем желающим. Сайентологи долго пытались эти документы из парламента изъять законным путем, но не смогли и в конце концов украли.
«Интернет видит цензуру как повреждение, и устраивает роутинг вокруг нее», сказал заслуженный хакер (и большой любитель SMTP—хостов с открытым релэем) Джон Гилмор. Интернет—поклонника Сайентологии, напротив, состоит из одной только цензуры.
Или Сеть поймет, что копирайт это и есть цензура — или Сеть превратится в одну сплошную сайентологию.
Глобализм и копирайт
Покемоны, EUCD и Гаагская Конвенция
Я считаю, что есть природные права, природные в том смысле, что люди наделены ими независимо от мнения государства. Свобода слова — хороший пример; я думаю, что люди наделены свободой слова, а цензура это плохо. ...Я также считаю, что свобода делиться программами и другой опубликованной информацией — это природное право.
Существуют также искусственные права, права, источником которых государство. Я согласен с американской судебной системой в том отношении, что копирайт — искусственное право, а не природное. Можно принять какую—то ограниченную форму копирайта на определенные работы, но это соглашение делается в интересах публики, а не в качестве неотъемлемого права авторов и компаний менеджмента авторских прав.
Сегодня в интересах публики — чтобы компьютеры использовались для обмена копиями.
(Ричард Столлман, интервью сайту Слэшдот).
Вне Америки, ситуация с копирайтами, пожалуй, еще хуже. Казалось бы, DMCA служит только экспортеру интеллектуальной собственности, а стране, которая ее по преимуществу импортируeт, гораздо выгоднее более либеральные версии копирайтного уложения (или просто никаких копирайтов — полный fair use по образцу Free Software Foundation). В Америке, напомню, в XIX веке копирайты на иностранные работы не действовали вообще — Конгресс решил, что выплачивать деньги иностранцам Америке не выгодно, и все.
Так—то оно конечно так, но копирайты необходимы и национальным корпорациям, отвечающим за перепродажу интеллектуальной собственности в стране, занимающейся ее этой интеллектуальной собственности импортом (в России например). Если вопрос о копирайте не урегулирован, установить монополию не удастся и оптовые цены на продукт упадут до цен на болванки и пустые кассеты (плюс, возможно, 50—100 процентов). Оптовая цена на пиратский компакт—диск в России сейчас в районе доллара; если печатать компакты большим тиражом, они обходится центов в 40 штучка, плюс 20 центов упаковка и еще 5—10 центов обложка; другими словами, в России производитель пиратской продукции имеет с нее 20—30% дохода. Из рынка с таким уровнем цен гораздо труднее извлечь существенную прибыль, чем в ситуации, когда монопольный правообладатель продает тот же самый компакт легально оптом по 3—4 доллара, даже если половину прибыли ему приходится отдавать Биллу Гэйтсу. В России, например, далеко не все лоббирование анти—пиратских мер ведется на деньги, выплаченные американцами; достаточно много национальных корпораций занимаются тем же самым в собственных интересах.
Введение ограничений на fair use, особенно на использование художниками тех или иных культурных реалий, ведет к полной культурной монополии и доминации «богатого Запада» над бедным Югом. В человеческой культуре, голос стран третьего мира и так достаточно незаметен; бедным хватает чем заниматься и помимо культуры. Третий мир лишен голоса, он пользуется культурным продуктом Запада, ничего — или почти ничего — не производя. В результате реформы копирайта по образцу DMCA, эта ситуация будет закреплена на легальном уровне. Художественная практика в странах третьего мира окажется вне закона.
Реалии, из которых составлено бытие любого человека (на Западе или нет) — реалии глобальные: «Макдональдс», «Кока—Кола», Бритни Спирс, покемоны. На любом перекрестке в самой дикой стране висит реклама «Мальборо», за углом стоит «Макдональдс», по соседству продают телевизоры, из телевизоров вещает Бритни Спирс, рядом детишки играют с покемонами — культурные и географические различия нивелированы почти целиком. Если художественная практика не будет отражать реальности (которая составлена из «Мальборо» и «Кока—Колы»), это будет не художественная практика, а дерьмо собачье. Копирайт и торговые марки защищают культурные реалии от цитирования, если не платить отступных. В странах третьего мира нет своей собственной контент—индустрии, так что платить отступные некому; а денег эти отступные будут стоить столько, что даже если и было можно кому—то заплатить, никогда все равно столько денег не наберешь. Культура становится в прямую связь от финансового ресурса, выраженного в долларах. И поскольку чем дальше, тем большая часть ресурсов и долларов уходит на поддержание этой самой контент—индустрии, страны третьего мира беднеют и беднеют, а страны и без того богатые богатеют и богатеют, и с каждым лишним долларом присваивают себе прерогативу говорить от лица всего человечества и всей человеческой культуры — поставив культуру других стран и других рас вне закона.
Вот например, наши дорогие детишки интересуются покемонами; покемоны давно стали частью подростковой реальности. Ситуация достаточно типичная; со времен рыцарских романов и сказочных историй об Александре Македонском, национальная культура трансформировала и ассимилировала иностранные влияния, превращая их в часть своего собственного багажа; становясь сильнее. Культура, которая не в состоянии дать адекватный ответ на подобный вызов — должна умереть и умрет. Ответом на увлечение покемонами может быть лишь ассимиляция покемонов в национальный культурный контекст; или наша культура умрет, или мы покемонов ассимилируем, вслед за героической поэзией, романами, теософией и марксизмом.
России нужна русификация покемонов (всего вообще, но в частности покемонов). Наша культура может быть спасена, если самоотверженный и гениальный писатель и не менее гениальный художник—покемоновед покусится на нехитрые бабки, которые такой проект должен принести; и нарисует наших национальных покемонов, снабдив их соответствующими подписями.
Корпорация, которая разведение покемонов в России контролирует, обладая соответствующими копирайтами и трэйдмарками ничем таким озаботиться не в состоянии и не будет; корпорации и гений вещи, как известно, несовместные. Сохранение русской культуры однако совершенно не в ее интересах — если русские будут частью одной и той же однородной интернациональной массы, им гораздо легче будет скармливать очередных покемонов, телепузиков или Бритни Спирс. Зато можно предугадать реакцию этой корпорации, буде кто—то самоотверженный и гениальный займется национальными покемонами. Весьма легко предугадать: этому самоотверженному и гениальному некту настанет пиздец.
История сия далеко не умозрительная. Примерно год назад популярный сетевой писатель А.Н. Житинский решил порадовать свою дочку Настю и заодно заработать немного бабок; для каковой цели скачал с сети картинки с покемонами и (не будучи в состоянии прочесть что на них написано) сочинил интересные подписи; не менее культовый автор и художник Дмитрий Горчев этих покемонов красочно (и гораздо лучше, чем в оригинале) нарисовал, заодно уже изобретя несколько собственных.
Первая книжка «Энциклопедии Покемонов» была таки—напечатана, с умопомрачительной красоты полноцветными иллюстрациями. Враги России пригрозили Житинскому судом, и книга была немедленно изъята из печати, на чем заинтересованные лица потеряли десятки тысяч условных единиц — гораздо больше, чем собирались заработать.
Причем и Житинский и Горчев — не какие—то случайные хрены с горы; книжка их, только лишь быв написана этими без преувеличения классиками в своем жанре, обещала стать вехой развития русской литературы, культуры, социальной и духовной жизни. Житинский — молодежный писатель со стажем лет в 30; его удивительным романом «Потерянный дом, или разговор с милордом» зачитывались в конце 1980—х все сколько—нибудь осмысленные подростки старшего школьного возраста. Лично я уверен, что не изучив этого романа внимательно и несколько раз, невозможнo понять ничего вообще. Это как не читать «Муми—Тролля», Стругацких и «Серебряный Герб» Чуковского.
Дмитрий Горчев, будучи лет 30—ти, не имеет присущих автору советской формации писательских причиндалов, и вообще живет в основном в Интернете; но по результатом всевозможных опросов является сетевой публикой наилюбимейшим. Что и неудивительно — писательский дневник Горчева чтение столь же беспредельно фантастическое, сколь занимательное; наполовину «Дьяволиада, повесть о том, как близнецы погубили делопроизводителя», наполовину дневники то ли Розанова, то ли второстепенного персонажа «Москвы—Петушков». Иллюстраторское мастерство Горчева (непревзойденное, на мой взгляд) говорит само за себя — посмотрите вот «Энциклопедию Покемонов». [см. сноску]
Не первый наверное случай, когда книга, грозившая стать прижизненной классикой, была зарублена цензурой; но случай тем более вопиющий, что книга — русская, а цензура — совершенно нерусская. Оккупационное правительство, говорите? Не иначе как.
А случилась эта национальная, с позволения сказать, трагедия осенью 2001 года.
Вот таким образом иностранные державы осуществляют в России культурный империализм.
Даже в странах, где мультимиллионной индустрии перепродажи контента нет, действуют иностранные лоббистские организации (BSA и его аналоги), тратящие сотни тысяч условных единиц на подкуп («лоббирование») законодателей; поскольку в этих странах на такие деньги можно купить весь парламент с кабинетом министров впридачу, драконовские анти—пиратские законы принимаются и здесь (конечно, если взятки по дороге из Америки к парламентерам не разворует кто—то третий). Так, в Белоруссии приняли пакет документов, аналогичный DMCA; я сильно сомневаюсь, что кто—то из голосовавших за данный пакет вообще смотрел, за что он голосует. Конечно, эти законы исполнять никто не собирается; но глупо надеяться, что бедные страны вроде Белоруссии станут убежищем хакера, пирата и информационного террориста. Законная база к пресечению медиа—активизма есть и там, а что эти законы никто не применяет — а вы видели медиа—активизм на Береге Слоновой Кости? Я не видел.
Лоббирование мер, аналогичных DMCA, по сути ничем не отличается от подкупа бандитов, милиции и законодателей с целью вывоза за бесценок природных ресурсов и захвата внутренних рынков. В XIX веке европейские державы вели в Китае войны за беспошлинную продажу опиума китайцам, который у англичан выращивался в Индии и был в избытке. Оказалось, что подкуп трех ветвей власти (бандитов, ментов и законодателей) гораздо эффективнее, чем военная интервенция, и приводит к тому же результату быстрее и проще. Это и называется оккупационное правительство.
Между прочим, экономическая оккупация не является прерогативой стран третьего мира — тот же самый механизм работает повсеместно. Когда американцы называют Вашингтон «сионистским оккупационным правительством» (ZOG), израильтяне обвиняют американцев, арабов и нефтяных бонз в оккупации и саботаже Эрец Израэль, а саудовские арабы занимаются террором против американских оккупантов, устроивших в Аравии военные базы, и те и другие и третьи говорят об одном и том же. В настоящий момент оккупированной территорией является — весь мир.
Европейская Директива По Копирайту (EUCD) и Гаагская Конвенция
Во многих европейских странах принят аналог DMCA, или даже более жесткие версии его. Но это еще не предел — под давлением WIPO (World Intellectual Property Organization) 14 февраля 2001 года была одобрена директива EUCD (European Copyright Directive). В странах—участницах ЕС этот закон будет задействован к середине 2003 года. EUCD, который аналогичен DMCA, будет действовать по всему Европейскому Сообществу; но написан он (в отличие от сляпанного на коленке и противоречивого, рассчитанного на прецедентную легальную систему DMCA) гораздо более рационально; римское право все—таки. Впервые в легальной практике вводится понятие «rights—management information (RMI)»; отныне хозяин копирайта может полностью контролировать, каким образом используется лицензионный продукт. Принятие подобного (беспрецедентного в юридической практике) закона значит конец концепции fair use не только на практике, но и в теории.
Разумеется, если какой—то продукт может быть использован, чтобы нарушать условия «rights—management information», этот продукт также оказывается нелегальным (такая статья есть и в DMCA и в любом из законов, продавливаемых WIPO начиная с середины 1990—х). Сообщение информации о подобных средствах нелегально тоже. В принципе, это дает юридическую базу к запрещению практически любого устройства: от Линукса до программ, зачитывающих файлы для слепых и до обыкновенных очков.
Где—то с год назад нашли способ делать музыкальные компакт—диски, которые не считываются компьютерными CD—ROM драйвами. Разумеется, такие компакт—диски делаются в обход опубликованного стандарта, и не читаются также и на многих сиди—плэйерах. Нужно это для того, чтобы люди не могли эти компакты копировать или выкладывать в Интернет. BMG выпустипа в этом формате последний альбом Натальи Имбруглии, но народ был до такой степени недоволен, что его довольно быстро отозвали и заменили нормальными. Впрочем, корпорации которые поменьше используют эту технологию для разных малотиражных продуктов и ничего.
В соответствии с EUCD, написание программ, позволяющих на компьютере читать такие сломанные компакт—диски, окажется нелегальным; также запретят всевозможные peer—to—peer программы, от Гнутеллы и до Напстера.
Еще более мрачной инициативой является Hague Convention, Гаагская Конвенция по частному интернациональному закону. В настоящий момент, Гаагская Конвенция — это система достаточно безобидных и даже полезных соглашений, позволяющих согласовать незначительные юридические вопросы на территории разных стран; скажем, использовать в России свидетельство о рождении ребенка в Англии или Америке. Но готовится новый закон, который позволит согласовать не только свидетельства о рождении, но также законодательства об оскорблении и об интеллектуальной собственности. На практике, это будет значить, что любой закон об интеллектуальной собственности либо оскорблениях, принятый одним из государств, будет иметь силу на территории других государств. А поскольку юрисдикция суда одной страны будет распространяться на все остальные, из всех законов будет действовать наиболее людоедский.
А нужно это прежде всего Франции и Германии, для борьбы с сайтами неонацистов.
К Гаагской Конвенции принадлежит 51 держава; европейские государства, США, Россия, Китай, и всякие экзотические страны, типа Северной Кореи, Эстонии, Морокко, Турции и Уругвая.
Разумеется, если какой—то продукт может быть использован, чтобы нарушать условия «rights—management information», этот продукт также оказывается нелегальным (такая статья есть и в DMCA и в любом из законов, продавливаемых WIPO начиная с середины 1990—х). Сообщение информации о подобных средствах нелегально тоже. В принципе, это дает юридическую базу к запрещению практически любого устройства: от Линукса до программ, зачитывающих файлы для слепых и до обыкновенных очков.
Где—то с год назад нашли способ делать музыкальные компакт—диски, которые не считываются компьютерными CD—ROM драйвами. Разумеется, такие компакт—диски делаются в обход опубликованного стандарта, и не читаются также и на многих сиди—плэйерах. Нужно это для того, чтобы люди не могли эти компакты копировать или выкладывать в Интернет. BMG выпустипа в этом формате последний альбом Натальи Имбруглии, но народ был до такой степени недоволен, что его довольно быстро отозвали и заменили нормальными. Впрочем, корпорации которые поменьше используют эту технологию для разных малотиражных продуктов и ничего.
В соответствии с EUCD, написание программ, позволяющих на компьютере читать такие сломанные компакт—диски, окажется нелегальным; также запретят всевозможные peer—to—peer программы, от Гнутеллы и до Напстера.
Еще более мрачной инициативой является Hague Convention, Гаагская Конвенция по частному интернациональному закону. В настоящий момент, Гаагская Конвенция — это система достаточно безобидных и даже полезных соглашений, позволяющих согласовать незначительные юридические вопросы на территории разных стран; скажем, использовать в России свидетельство о рождении ребенка в Англии или Америке. Но готовится новый закон, который позволит согласовать не только свидетельства о рождении, но также законодательства об оскорблении и об интеллектуальной собственности. На практике, это будет значить, что любой закон об интеллектуальной собственности либо оскорблениях, принятый одним из государств, будет иметь силу на территории других государств. А поскольку юрисдикция суда одной страны будет распространяться на все остальные, из всех законов будет действовать наиболее людоедский.
А нужно это прежде всего Франции и Германии, для борьбы с сайтами неонацистов.
К Гаагской Конвенции принадлежит 51 держава; европейские государства, США, Россия, Китай, и всякие экзотические страны, типа Северной Кореи, Эстонии, Морокко, Турции и Уругвая.
Копирайт против компьютера
Линукс это раковая опухоль, прилепляющаяся, в смысле интеллектуальной собственности, ко всему, к чему она прикасается.
Стив Балмер, исполнительный директор Майкрософт.
Контент—корпорации — а это те, кто заказывает музыку в антипиратском рэкете — никогда не любили компутеров. И корпорациям и хакерам и даже Биллу Гэйтсу компутеры виделись как сила, способная сделать человека из толпы самостоятельным; позволить ему говорить о себе с себе подобными, а не сидеть тупо у ящика, наблюдая, как какие—то шишки из Голливуда и корпораций масс—медиа бессмысленно обсуждают то, что интересно им, а не ему.
Компутеры как сила, которая сделает масс—медиа, Голливуд, музыкальный корпоративный бизнес таким же анахронизмом, как типография с наборщиками и линотипом во времена desktop publishing. И хакерам и даже отчасти Биллу Гэйтсу эта перспектива казалась отрадной; а Голливуду она была — как нож острый.
Если люди будут общаться в чате, кто тогда станет смотреть мыльные оперы? Когда сотни безумцев и красивых девочек со страстью к эксгибиционизму поставят у себя дома круглосуточные веб—камеры на радость публике — куда денется шоу «Большой Брат», оно же «За стеклом»? Иррациональный страх контент—корпораций перед Интернетом не связан с пиратством; он связан с тем, что Интернет вытеснит их из их ниши — ниши исключительно посреднической.
Корпорации не нужен компьютер, корпорация боится компьютера. Корпорация готова вкладывать миллионы в неокупающиеся игровые приставки и домашние кинотеатры — которые еще крепче привяжут клиента к контенту. Интернет сделает этот самый контент и сами корпорации совершенно ненужным. Если все музыканты заведут себе по сайту и будут с этих сайтов продавать свою музыку (да хоть и бесплатно раздавать) — артисты ничуть не обнищают, а корпорации станут не нужны.
Кампания против Напстера, DeCSS, Гнутеллы — это не кампания против Напстера, DeCSS и прочего — ну не могут ровным счетом никак навредить корпорации Напстер, DeCSS и Гнутелла; все эти вещи, скорее всего, корпорации просто—таки полезны. Скажем, если бы под Линуксом не работали бы DVD—проигрыватели — стали бы их покупать линуксоиды? Конечно, не стали бы. Насчет полезности Напстера для всех присутствующих (даже и корпораций) достаточно подробно излагает Кортни Лав, вдова Курта Кобэйна. И правда полезен — а корпорации не полезны никому, кроме самих себя.
Корпорации воюют с Интернетом по той же самой причине, по которой хакеры в него влюблены. Интернет освобождает тебя, меня, каждого. От кого? От контент—корпораций, рекламщиков, масс—медиа — тех, кто является «князем мира сего»: автором и держателем копирайта на язык, реальность и современный мир.
Бум доткома был на самом деле хитрым заговором, призванным, путем вбивания сотен миллионов долларов в наидебильнейшие проекты, превратить Интернет в контролируемый, аддиктивный и абсолютно бессодержательный медиум для оглупления публики — нечестивую помесь ток—шоу, мыльных опер и магазина на диване. Этот заговор не удался, и Интернет (а заодно уж и персональные компьютеры) решено ликвидировать; в полном соответствии с кошмарной антиутопией Ричарда Столлмана.
Начало этому положено DMCA. Производители компутерного железа зачастую не сообщают его спецификации никому, кроме монополистов из Майкрософт и их партнеров. В сообществе GNU и Линукса производителей подобных устройств принято (в меру сил и возможностей) бойкотировать, но в принципе эта проблема решается способом хотя и трудоемким, но в принципе достаточно элементарным — программист дизассемблирует код проприетарного драйвера под Windows, узнает, как он работает, и пишет свою программу, которая делает то же самое. DMCA и EUCD объявили дизассемблирование преступлением. Этот запрет, бессмысленный и ни на чем ни основанный, лежит в том же русле, что «война с наркотиками» и безумное европейское цензурное законодательство против свастик и исторического ревизионизма. Другими словами, этот запрет лежит в магистральном русле западной политической культуры; но производителям свободных программ от этого не легче — их деятельность в одночасье стала противозаконной.
Борьба с копированием грозит превратиться в продолжение «войны с наркотиками», столь же абсурдное и безнадежное. Единственное решение этой проблемы — модифицировать компьютеры таким образом, чтобы нарушение копирайтов (дизассемблированое, вскрытие паролей, обмен peer—to—peer) стало физически невозможно; сделав из компьютера игровую приставку под Майкрософт Оффис с Виндовсом. И к этому все идет.
Та же самая масс—медийная кампания, которая отождествляет компьютерное пиратство и международный терроризм, отождествляет Линукс с вирусом, раком, пиратством и коммунизмом. После того, как тождество Линукса и рака официально установлено, интересы линуксоидов учитываются не больше, чем интересы компутерных пиратов, террористов и разносчиков заболевания рака.
Первый шаг в сторону установления аппаратной защиты копирайта был сделан в декабре 2000 года; эта инициатива называлась CPRM — Content Protection for Removable Media. Крупные железячные компании — Интел, IBM, Мацушита и Тошиба — разработали механизм, который (при условии его повсеместного распространения) запретит считывание защищенной копирайтом информации с хард—диска и других носителей. Технология эта была изобретена по следам (и по аналогии) с CSS — аппаратной защитой содержания DVD—дисков, разработанной теми же компаниями.
Предполагалось, что все содержание диска будет отныне защищено непробиваемым криптографическим алгоритмом, а доступ к этому алгоритму будет только у лицензированных программ. Дизассемблирование лицензированных программ легко предотвратить, поселив их на том же самом зашифрованном диске. В результате, содержимое диска будет недоступно его владельцу, или доступно только при выполнении определенных условий (скажем, можно потребовать оплаты каждого обращения к диску — эта схема, отчасти реализованная в новейших продуктах Microsoft, называется pay—per—view). О Линуксе и вообще программах с открытым исходным кодом говорить здесь не приходится — наличие таких программ сделает всю систему абсолютно бессмысленной.
Разумеется, никто в здравом уме ставить у себя такую штуку не будет. Идея состояла в том, что будут приняты законы, которые запретят (или по крайней мере серьезно затруднят) производство носителей, которые не поддерживают CPRM; тем самым выведя нормальные хард—диски из обихода. Подобным образом в середине 1980—х были де—факто запрещены DAT—магнитофоны, как устройства, которые могут быть использованы в целях нарушения копирайта (на эти самые магнитофоны был положен налог в несколько сотен долларов, которые выплачивались в пользу крупнейших издательских корпораций).
Инициатива эта с треском провалилась. На трупе CPRM вырос гораздо более успешный проект — SSSCA, Security Systems Standards and Certification Act; сейчас считается, что CPRM был чем—то вроде прощупывания почвы, заведомо проигрышного гамбита с целью выяснить реакцию населения на подобные меры.
Реакция была выяснена и найдена приемлемой. В августе 2001 года, сенаторы Холлинз и Стевенс (оба щедро проплачиваемые Голливудом и контент—корпорациями) предложили проект нового закона, Security Systems Standards and Certification Act. Закон этот гласит: «Незаконно производить, импортировать, предлагать публике и любым образом распространять любое интерактивное числовое устройство, которое не использует встроенные сертифицированные DRM (Digital Rights Management) защитные технологии.»
DRM будет делать то же самое, что и CPRM: предотвращать несертифицированный доступ к диску, CD—R приводу, монитору и любой другой компьютерной периферии. CPRM (поддерживаемый последними версиями Windows) будет, видимо, лишь одной из всего спектра мер, обеспечиваемых DRM.
Незаконным (и физически, без взламывания защиты, невозможным) окажется не только выкладывание чего бы то ни было в Интернет, но и копирование любого защищенного копирайтом материала для своего употребления или для архивных целей. Здравствуй, Адоб Ебук, с Алисой в Стране Чудес, которую запрещено копировать и читать вслух. Исключение (хи—хи) составят записи радио— и телепередач, осуществленные с целью посмотреть их в более удобное время. Разумеется, SSSCA поставит вне закона Линукс, FreeBSD, и вообще любую систему с открытым кодом.
Чтение SSSCA в Сенате было назначено на 25 сентября 2001 года, но из—за событий 11 сентября его отложили. Эксперты предсказывали, что законопроект пройдет Сенат на «ура» и застрянет в Конгрессе. С другой стороны, SSSCA имеет за плечами мощную поддержку крупнейших лоббистов, среди них Диснея, которому покамест удавалось провести через законодателей все желательные для него законы. Спонсор закона сенатор Фриц Холлинз возглавляет комитет по коммерции, один из наиболее влиятельных сенатских комитетов; по негласной сенатской иерархии, он находится где—то на самом верху пирамиды.
Решающей здесь является позиция гигантов софтвера; в первую очередь, монополиста Майкрософт, так наглядно продемонстрировавшего абсолютный контроль над законодателями и президентской администрацией. В настоящий момент, Майкрософт не поддерживает предложение сенатора Холлинза. С другой стороны, весной этого (2002) года, Майкрософт реализовал (пока официально не утвержденный) Digital Rights Management и оформил патент на Secure PC — еще одну реализацию целиком закрытой компьютерной архитектуры. Не исключено, что недостаток энтузиазма в реакции Майкрософт на SSSCA — просто попытка оттянуть время, чтобы оказаться на этом рынке не с пустыми руками.
Доказательством любого тезиса является частое его повторение. Метафорическое отождествление пиратства и международного терроризма стало настолько общим местом, что и сам Майкрософт, наверное, верит, что основной источник финансирования Бен—Ладена — Интернет—порнографы и компутерные пираты. И на фоне продолжающейся истерики, принять SSSCA, объявив его законом по борьбе с компьютерным пиратством и Интернет—терроризмом будет проще простого. Все в руце Уилльяма Гейтса III—го, Князя мира сего, самого богатого человека на Земле.
Аппаратная «защита», вшитая в компьютер по SSSCA, выразится, видимо, в очередной версии системы Microsoft Windows, снабженной «защитой» и безальтернативно встроенной в компьютер на уровне каких—то железок. Как водится, она сделает компьютер гораздо медленнее и дороже. Немедленно найдутся умельцы, способные (путем вынимания половины частей и замены их на детали от пылесоса) превращать компьютер в знакомый нам всем PC—compatible; эта деятельность будет объявлена федеральным преступлением, по аналогии с переделкой полуавтоматического оружия в автоматическое. В Китае будут производиться старорежимные Пентиумы с Линуксом и всеми причиндалами; все остальные страны, под давлением WTO, примут законодательство, аналогичное американскому, хотя в половине стран третьего мира таки будут продаваться китайские импортные пентиумы, наряду с пиратскими дисками, детской порнографией и «Поваренной Книгой Анархиста».
Вопрос копирайта — это вопрос свободы и вопрос власти. Властны ли мы оперировать как нам хочется реальностью современного мира, транслируемой для нас по каналам электронных медиа? Или, может быть, реальность является частной собственностью, защищена торговой маркой, и мы не сможем называть вещи своими именами даже в частных разговорах? Имеет ли нищий учитель—энтузиаст право скопировать у своего соседа нужную ему для обучения детишек программу — или, скопировав программу, он немедленно окажется преступник? Если какой—то книги нет в продаже, потому что хозяин копирайта не озаботился ее переизданием — могу ли я выложить эту книгу себе на сайт?
Принятое в Америке и Европе законодательство о копирайте, в рамках доминантной в России этической системы, абсолютно аморально. Давид Торо сказал «В государстве, которое заключает в тюрьму невиновного, место честного человека — в тюрьме». Когда в стране приходит к власти силы, этика которых несовместима с принятой в обществе — общество, по мере своих возможностей, сопротивляется; именно это и называется «гражданское неповиновение».
У русских имеется испытанный десятилетиями способ борьбы с копирайтом, культурной оккупацией и тупым свинством разжиревших бюрократов. Как только то или иное произведение изымается из обращения на основе нарушения «копирайтов», вступает в действие самиздат — запрещенный текст копируется из рук в руки, пока он не станет доступен каждому, в ком жив патриотизм и свобода. Сторонники интеллектуальной собственности, копирайтов, гамбургера и кока—колы могут победить Россию, но для этого им нужно убивать по миллиону жителей не в год, а ежедневно.
А пока Россия жива, о копирайте, на территории, населенной русскими, говорить некому — и не с кем.
Копирайта у нас нет.