Вербинина Валерия. Самый лучший вечер (сборник)

   – Тамбовский волк ему товарищ, – желчно отозвался Николай.
   – Ты, Леночка, зря беспокоишься, – медовым голосом ввернул Сергей. – Уверяю тебя, сюда он не приедет. На него уже три покушения было, последний раз он спасся буквально чудом. Так что не станет рисковать ради того, чтобы встретиться с какими-то одноклассниками.
   – Ты так думаешь? – Елена слегка побледнела несмотря на макияж, и Ведерников с Рубинштейном озадаченно переглянулись.
   – Я просто уверен, – кивнул журналист.
   Тема, казалось, была исчерпана, и все гурьбой повалили в столовую, где уже были накрыты столы. Место Маши оказалось между Сергеем и Левой. Напротив нее стоял пустой стул.
   – А Ленка-то, кажется волнуется. Переживает. И сильно, – заметил Соколов своей соседке. – Интересно, с чего бы это?
   Елена все пыталась кому-то дозвониться по сотовому, но никто не отвечал. На лице хозяйки дома застыло выражение крайней досады.
   – А шампанское не бог весть какое, – объявила одна из Наташ, глядя на бутылку. – Могли бы французское купить, между прочим.
   – Попрошу минуточку внимания! – крикнул Алексей. – Моя жена хочет произнести тост.
   Не слушая его, Сергей вновь обратился к Маше.
   – Проводить тебя после вечера? – спросил он, заглядывая ей в глаза.
   – Спасибо, не стоит, – отозвалась та с улыбкой.
   – Ты потрясающе выглядишь, – не удержался от комплимента журналист.
   – Вот с этого и надо было начинать, – вставил Лев.
   – Нет, я серьезно, – настаивал Сергей. – Все мы – старые, уставшие и общипанные жизнью. До крови общипанные. А ты, Маша, – как персик. Удивительно даже.
   На другом конце стола, поколебавшись, Елена поднялась с места и взяла бокал.
   – Друзья мои! Мы собрались в этот день для того, чтобы вспомнить лучшие годы нашей жизни…
   – Мясо недожаренное. Так я и знала, – пробурчала Лариса, отщипнув кусочек от одного из блюд, и победно откинулась на спинку стула.
   – Ты бы не хотела попробовать силы в журналистике? – настойчиво спросил Сергей у Маши. – Помню, в школе у тебя было легкое перо.
   – Я… – начала Маша.
   Но Лев опередил ее.
   – Она не хочет, – сообщил он и исподтишка показал подлизе-журналисту загорелый кулак. Сергей ответил тем, что покрутил пальцем у виска.
   – И я предлагаю тост за… – продолжала Елена.
   В это мгновение дверь распахнулась, и в просторной столовой, наполненной людьми, наступила тишина.
   На пороге стоял Антон Пономарев. Он оглядел столы и сидящих за ними людей, задержался взглядом на Маше и широко улыбнулся. За спиной вновь прибывшего виднелись тусклые физиономии четырех телохранителей.
   Все зашумели, кто-то ойкнул, кто-то уронил вилку. Первой, однако, опомнилась Елена.
   – Антон! Ты все-таки пришел! – Голос ее был уже не слащавым – он лился прямо-таки медовой патокой. – А мы тебя так ждали!
   – Ну, опоздал немного, – степенно проговорил Пономарев, проходя в комнату. – Вы же знаете, дела, передохнуть не дают… Привет, Леха! А, это ты, Наташка! Надо же, я тебя сначала не узнал, богатой будешь. О-о, Димон! – Антон фамильярно похлопал по плечу представительного бизнесмена. – Сколько лет, сколько зим!
   – Садись рядом со мной, Антон… – Елена уже суетилась, отодвигая стул. – Это Алексей, мой муж, я тебе о нем говорила. Куда ты?
   Но Пономарев, не обращая на нее внимания, уже подошел к свободному месту напротив Маши Григорьевой и плюхнулся на него.
   – О, надо же, и местечко для меня нашлось… Ба, какие люди! Здорово, Колян! Привет, Маша, рад тебя видеть.
   – Ну и церберы у тебя, – проворчал Лева, которому появление Антона пришлось явно не по вкусу. – Кого хочешь испугают.
   – Что поделаешь – такой бизнес. – Антон отвечал Леве, а глядел на молодую женщину рядом с ним. И не просто глядел, а любовался. Удивление и восхищение смешались в его лице.
   – Антон! – Глаза Елены метали молнии. – Иди сюда! Тут тебе уже все приготовили…
   – Спасибо, Лена, мне и здесь хорошо. – Он кивнул телохранителям, и те отступили к дверям. – Как дела, Лев Толстой?
   Рубинштейн насупился. Он со школы терпеть не мог это прозвище.
   – А что дела, Антон? Стареем понемногу…
   – Слышал, ты в Бразилию подался?
   – А ты в авторитеты.
   Лев вскинул голову и посмотрел бывшему однокласснику прямо в глаза. Антон усмехнулся.
   – Ясненько. Слух обо мне прошел по всей Руси великой… ну и так далее. – Он вздохнул. – Ты не понимаешь, Лева, кто-то все равно должен хороводить. Так уж получилось, что этим человеком стал я. – И, сочтя, очевидно, что уделил Льву достаточно внимания, Пономарев переключился на журналиста. – Ты вроде в «Новом вестнике» пашешь?
   – Я не пашу, а пишу, – отозвался Сергей, настороженно поглядывая на Антона.
   – Один хрен, – беспечно отозвался тот. – Что вы обо мне все время гадости всякие печатаете? Будто бы я стою за убийством Стенина, заказал банкира Фролова… Бред!
   Соколов дернул щекой и процедил сквозь зубы:
   – Ага, ты невинная овечка, а мы завистливые клеветники, нагоняем тиражи на пустом месте.
   Сергею казалось, что он выглядит солидно и убедительно, но Антон оскалился и небрежно уронил:
   – Рад, что ты это признаешь.
   – А мы были уверены, что ты не придешь, – заметил сидевший неподалеку Ведерников.
   – Почему? – резко спросил Антон. – Чего мне стыдиться?
   Николай встретил предостерегающий взгляд Льва и предпочел воздержаться от ответа. Пономарев, который вертел головой, разглядывая гостей, весело ухмыльнулся.
   – Слушайте, а кто та телка с бокалом, что слева от Димки Осипенко? – спросил он.
   – Это Марина, – с укором проговорила Маша. С момента появления Антона она еще не проронила ни слова.
   – Да ну? – поразился бывший одноклассник. – Такая была красотка в школе, а теперь – колобок отдыхает.
   Лева покрылся пятнами. А Пономарев, весело блестя глазами, перегнулся через стол.
   – Не то что Маша. Как жизнь молодая, а?
   – Нормально, – отозвалась та, явно не желая вдаваться в подробности.
   – Понятно, – хмыкнул Антон. – Непыльная работа, заботливый муж и двое детишек. Так? Или не так?
   Он прямо-таки ел ее глазами, и Маша была вынуждена ответить:
   – Все верно. Кроме мужа и детей.
   – Значит, все еще впереди, – заметил Лев.
   Вечеринка покатилась своим чередом. Лариса, явно к тому времени перебравшая, громко и визгливо хохотала, Наташа – то ли первая, то ли вторая – протыкала вилкой воздушные шарики, гирлянды которых украшали столовую. К Антону подошел элегантный Дима Осипенко, и они вполголоса о чем-то заговорили. В конце концов Антон усмехнулся, тряхнул головой и заявил, что подумает. Впрочем, стоило Диме отойти, вполголоса довольно грязно выругался в его адрес.
   – А теперь – музыка! – объявила Елена.
   Лев, насупившись, глядел, как Марина неловко топчется на ковре с обнимку со своим омерзительным мужем. К Антону подошла хозяйка дома.
   – Потанцуем? – спросила она.
   – Спасибо, но я уже обещал Маше, – спокойно ответил Пономарев. И, прежде чем та успела возразить, увлек ее танцевать.
   – Забавно, да? – спросил Антон, когда они двинулись по залу под медленную музыку времен своей юности.
   – Что именно? – осведомилась Маша.
   – Да так. – Антон беспечно улыбнулся. – Ленка раньше меня за человека не считала, а теперь травой стелется. Осипенко тоже все время рожу от меня воротил в школе. Как же, у него дед генерал КГБ, а у меня одна мать и та всего-навсего продавщица в занюханном магазине. Зато теперь он – сама вежливость. Бизнес свой, видите ли, расширять хочет, не войду ли я в долю…
   – Антон, – мягко сказала молодая женщина, – мне все это неинтересно. Извини.
   – Конечно, неинтересно. – Он крепче прижал ее к себе. – Ты ведь всегда была… такой.
   – Какой? – с вызовом спросила Маша.
   – Нездешней. Не от мира сего. В школе меня это дико раздражало.
   – Я понимаю, – Маша усмехнулась. – Можешь не продолжать, я помню, как ты мой портфель однажды с третьего этажа выбросил.
   – Глупый был, – коротко ответил Антон.
   Мелодия кончилась, и Пономарев отпустил Машу. Какую-то долю мгновения они стояли друг против друга, глядя друг другу в глаза. Но тут вновь полилась музыка, вихрем налетела Елена и, закричав: «Белый танец, белый танец!» – увлекла Антона за собой.
   Маше отчего-то стало жарко. Она взяла бокал с вином и повернулась, но оказалось, что позади нее стоит Лева. Вид у него был обескураженный.
   – Смотри, Маша, – выдохнул Рубинштейн горячим, прерывистым шепотом. – Ой, смотри!
   – Ты о чем, Левушка? – довольно равнодушно спросила молодая женщина.
   – Он с тебя глаз не сводит. Будь осторожна, Маша, умоляю тебя.
   – Кто не сводит?
   – Да наш авторитет.
   – Лева, – Маша положила свободную руку на его рукав и примирительно улыбнулась, – честное слово, ты слишком много выпил.
   Но Рубинштейн упрямо покачал головой.
   – Маша, ты же знаешь меня. Я реалист и никогда, даже в подпитии, не называл черное белым. Говорю тебе: этот человек опасен. Ты-то, может, видишь в нем Антона Пономарева, с которым училась в одном классе, но запомни: теперь он уже совершенно другой человек. Кто знает, что взбредет ему в голову!
   Маше надоело слушать его нотации. Она резко повернулась и, оставив обескураженного Льва наедине с его фантазиями, удалилась в другую комнату. А музыка все лилась и лилась ей вслед… последняя музыка, которую в своей жизни услышит Антон Пономарев. Но тогда еще никто не подозревал об этом.

16

   В большом аквариуме лениво трепыхались пестрые рыбки. Одна из них плавала над самым дном – брала в рот камешек, выплевывала его, брала следующий камень и, сделав несколько кругов, вновь его выплевывала. «Рыбка сошла с ума», – вяло подумала Маша. Она подошла к окну и выглянула наружу. Вид отсюда был не самый впечатляющий – какой-то старый дом, который до сих пор не снесли разве что по недоразумению. Маша отпила глоток из бокала и в то же мгновение услышала, как за спиной скрипнула дверь. Обернулась – на пороге стоял Антон.
   – Маша…
   – Уйди, Антон, – спокойно попросила она.
   Однако Пономарев закрыл дверь перед носом у охранников и шагнул к ней.
   – Что-то случилось? – спросил он, ища ее взгляд.
   Маша повела плечом. Сказала нехотя:
   – Да нет, ничего. Просто я немного устала.
   Бывший одноклассник слегка поколебался.
   – Мне Лена рассказала про тебя. – Теперь он стоял совсем близко, и его дыхание касалось ее щеки. – Правда, что у тебя родители погибли в автокатастрофе?
   – Правда. – Маша поморщилась.
   – Мне очень жаль, – искренне произнес Антон.
   – Мне еще больше, – коротко ответила Маша, глядя в сторону. Ей не нравилось, какой оборот принимал разговор. И вообще она не была расположена сейчас откровенничать с кем бы то ни было, а с Пономаревым – и подавно.
   Однако тот, похоже, вовсе не желал этого понять.
   – Потому ты и бросила учебу в универе, да? – допытывался Антон.
   Маша отвернулась.
   – Пришлось. Не было денег… И вообще… – Она закусила губу. – Впрочем, неважно.
   Как издалека, до нее донесся голос Антона:
   – И что же, никто тебе не помог?
   – С какой стати кто-то должен был мне помогать? – зло возразила Маша.
   – Ну ты же могла к кому-нибудь обратиться, – неуверенно предположил Пономарев. – К той же Лене.
   – Зачем? – Маша все-таки повернулась и посмотрела ему в лицо прямым, открытым взглядом. – Чтобы она с большим удовольствием сказала мне, что ничего не может для меня сделать? Брось, Антон. Это даже не смешно.
   – Ну… ты могла ко мне обратиться, в конце концов. Все-таки мы десять лет учились вместе.
   Ага, понятно, усмехнулась про себя Маша. Теперь мы задним числом строим из себя благодетеля. Ах, Антон, Антон… Глупо, просто глупо.
   – Ну и что из того? – пожала плечами Маша. – Ты же терпеть меня не мог.
   – Это не так, – поспешно возразил он.
   – Именно так, – упрямо произнесла молодая женщина. – Кто меня больше всех дразнил, а? Думаешь, я забыла? А снежками кто в меня кидался постоянно, зимой и весной? Я приходила домой вся мокрая. И что, по-твоему, после этого я пришла бы к тебе просить о помощи? – с каждым словом Маша распалялась все больше и больше, щеки ее горели. – Да пошел ты к черту, в самом деле!
   «Все-таки он сумел задеть меня за живое, – со злостью подумала молодая женщина. – А ведь я дала, дала себе слово, что больше никто в мире не сумеет причинить мне боль». А теперь этот человек, чужой, даже больше – чуждый каждым мгновением своего существования, пытается ей доказать, что все могло быть как-то иначе… Ей, которая пережила крушение своего мира и сумела, несмотря ни на что, выбраться из-под его обломков. «Да, Елена, я не разучилась читать. Но к чему книжки в жизни, где все определяется совсем другими вещами? Ведь нескольких сантиметров льда на дороге хватило для того, чтобы переменилось все, абсолютно все. Унизительные, нищенские похороны родителей, похороны, на которые пришлось занимать деньги…» Да, в те дни Маша хорошо узнала людей. И узнала, чего стоят они сами и все их слова.
   Маша услышала голос Антона – и не узнала его, таким умоляющим он был. Пономарев, человек, которого в глаза называли авторитетом, лепетал:
   – Извини… Извини… Маша, ты не права. Я никогда не относился к тебе плохо. Что бы ты там ни думала… Просто я не знал, как обратить на себя твое внимание… Вот!
   Но ее злость уже прошла. Плечи Маши поникли.
   – Это было сто лет назад. Какая разница, в конце концов? – устало проговорила она.
   – Большая. – Антон хотел взять ее за руку, но не осмелился. Его ладонь скользнула по воздуху и упала сама собой. – Нет, ты послушай. Скажу уж все до конца, чтобы между нами не было никаких недомолвок. Я был дураком, понимаешь? Просто дураком. Ты мне очень нравилась, Маша. Всегда. Но ты меня знать не хотела, вот в чем дело. Кто я для тебя был? Двоечник, списывавший домашние задания. А ты… ну… ты была отличницей. И твой отец был не пьяница, попавший под автобус, как у меня, а уважаемый физик-ядерщик. И дома у вас все полки были забиты книгами. Я помню, видел, приходил раз к тебе, когда ты заболела. Поэтому я и чувствовал себя таким ничтожеством. Я… Я тебя очень любил. Но ты меня в упор не видела. Даже когда мы за одной партой сидели. А я тебя все равно любил! – Пономарев в отчаянии провел ладонью по лбу. – Господи, я в жизни никому не говорил таких слов. Знаешь, почему я приехал сегодня на этот дурацкий вечер? Только чтобы увидеть тебя. Тебя, Маша. До всех остальных мне не было никакого дела. Ты меня слышишь, Маша?
   Она ответила не сразу. Выражение его лица ставило ее в тупик. Чувствовалось, что Антон совершенно искренен, и поэтому ей делалось особенно не по себе.
   – Да, слышу, – наконец ответила она хриплым, чужим голосом.
   Пономарев жалко улыбнулся.
   – Ты такая красивая. Тебе очень идет это платье, – беспомощно сказал он. – Я так боялся, что ты сильно изменишься, что я тебя не узнаю. Боялся, что ты станешь, как… как Марина… А ты такая же, как и прежде, даже лучше. Это просто чудо какое-то.
   Маша посмотрела на бокал, бросила взгляд в окно. Ей надо было собраться с мыслями. Неожиданный взрыв откровенности бывшего одноклассника застиг ее врасплох.
   – Странный ты, Антон… – наконец выдавила она из себя. – Что ж ты ждал столько времени, чтобы объясниться?
   – Я и сам задаю себе тот же вопрос, – откровенно признался Пономарев. – А все наша жизнь, будь она неладна. Сначала я делал деньги, потом сидел, потом… Много было разного, словом. Но тебя я никогда не забывал. Даже когда мы в засаду попали, и я валялся, раненный, и знал, что через несколько минут нас всех перебьют. Это ты меня спасла тогда. Без тебя я бы ни за что не выкарабкался.
   И в самом деле, что он мог предложить в те годы девушке, которая любила стихи и книжки? Свои отсидки? Громкие – и не очень – убийства, которые ему приписывали молва и журналисты вроде их одноклассника Сергея Соколова?
   – Знаешь, Антон… Все это так неожиданно… – Маша говорила и избегала его взгляда. – Я очень тронута, но… Чего ты от меня хочешь, скажи?
   Все-таки она заставила себя посмотреть ему в лицо. Оно сияло, и это сияние испугало ее.
   Все было не так, как должно быть, совсем не так…
   – Ты бы вышла за меня? – внезапно спросил Антон.
   – Замуж? – глупо уточнила зачем-то Маша.
   – Да, – выдохнул Пономарев.
   Нет, она была не готова к такому. Но обожание, написанное на его лице… Маша почувствовала, что теряет голову.
   – Не знаю… – пробормотала она. – Просто ты и я…
   – Да, я понимаю, – поспешно сказал Антон. – Моя работа, мое окружение… словом, все. Но, Маша, ты даже не представляешь… – Пономарев на мгновение умолк. – Если я брошу все и уйду, – решительно спросил он, – ты… ты останешься со мной?
   Молодая женщина недоверчиво посмотрела на собеседника:
   – Что, так просто возьмешь и бросишь?
   – Да, – коротко ответил тот.
   Стоявший за дверью охранник услышал его слова и отлепился от косяка. В руке у него был зажат самый обычный сотовый телефон, по которому он тихо, очень тихо беседовал последние несколько минут. Так, словно боялся, что его услышат. В паре шагов от него переминался с ноги на ногу еще один охранник, то и дело поглядывая на часы.
   – Нет, погоди, – выразительно прошипел первый в телефон, – еще не время… Жди, тебе говорят!
   Он выслушал какие-то возражения и повторил свой приказ. Второй охранник сделал вид, что ничего не заметил.
   А в комнате Маша и Антон, не подозревая о том, что творится всего в нескольких метрах от них, продолжали свой разговор.
   – Но почему? – спросила молодая женщина, удивленно глядя на собеседника. – Почему ты хочешь все бросить?
   И тот ответил:
   – Потому что не хочу, чтобы ты стыдилась меня. Я люблю тебя, Маша. И хочу быть с тобой. Всю жизнь, сколько еще мне остается.
   Он не шутит, внезапно поняла женщина. Он вовсе не шутит… Ей неожиданно стало жарко. Так жарко, словно в этой роскошной квартире сегодняшней теплой летней ночью не работали кондиционеры. Маша сделала шаг от окна и пробормотала, едва понимая, что говорит:
   – Антон, это все слишком серьезно…
   – Скажи мне только «да» или «нет», – настаивал мужчина. – И я клянусь тебе, что все будет хорошо.
   Словно ища поддержки извне, Маша бросила взгляд на окно, за которым виднелся невыносимый дом напротив.