Трактирщик осторожно усмехнулся. Робин, однако, нахмурился и стал загибать пальцы, что-то подсчитывая и беззвучно шевеля губами. Потом коротко кивнул.
– Можно попробовать. Йэн, я тут по дороге кузню видел, она же вроде как и оружейная – загляни да сообрази насчет всякого разного. Ты себе хотел эту, как его… бриганду заказать, ну так вперед. Я пока вернусь к нашим архаровцам, предупрежу кого следует.
– Уже, – послышался сиплый голос из открытой двери. – Марион все сделает. Мы с ней только что из собора.
– И что там, Тромм?
– Как и говорили. Рассадник нечисти. Поймать бы строителя этого гнезда да повыдергивать ему все что не след… – Монах плюхнулся на скамью, перебросив Йэну посох. – Держи свой дрын; как будешь в оружейне – прихвати для меня булаву понадежнее, и щит какой-нибудь. С дубиной там не очень повоюешь.
Малыш Йэн фыркнул, встал и выразительно качнул тяжелым дубовым посохом, окованным на конце железом.
– Это вот получше и палицы, и щита. Но как хошь. Еще что?
– Посмотри, не сыщется ли болтов, – сказал Робин. – Стрелы-то у нас есть, а вот Алану с его новым арбалетом…
– Огден, а там кто живет? – кивнул Робин в сторону хижины.
– Ведьма. Да не, ты не думай, она не из тех, за кем эти Ловчие из «Молота» охотятся. Так, травами целебными промышляла всегда да заговорами. У нашего-то лекаря, Пепина, любые раны да болезни в момент заживали, а вот сглаз снять, оберег сварганить для удачной охоты или чего еще такого, – тут Адрея мастерица. Коли вы впрямь решились ТУДА… поговори с ней, авось да поможет чем. – Трактирщик потеребил бороду. – Правду сказать, наши-то ее всегда побаивались, хотя видит небо, от нее они только добро и видели.
– Схожу, – согласился Робин. – Тромм, ты как?
– Негоже смиренному служителю Господа нашего вступать в сделки с приспешниками Врага, каковые под личиной ворожеев да колдунов имеют обыкновение скрываться, – изрек монах, важно поднимаясь. – Не я с тобой иду, сын мой, а ты сопровождаешь меня.
Добрый Робин, предводитель разбойничьего отряда, за чью голову среди франков обещали от ста до двухсот крон, а в Бауэре – равный вес золота, усмехнулся и преувеличенно низко поклонился своему «духовному наставнику», после чего оба покинули таверну.
Мостков через речку перекинуть никто не удосужился – видимо, вода в Мозеле не поднималась особенно высоко даже по весне, сейчас же через брод без труда мог пройти и пятилетний ребенок. Как минимум один такой ребенок, кстати говоря, уже прошел: светлоголовая девчушка, что-то напевая себе под нос, сидела по самые уши в высокой траве и увлеченно играла с куклами, изображая, похоже, ни много ни мало как цельный королевский двор в лицах, со всеми интригами, балами, турнирами и сплетнями. Она не заметила незнакомцев, проходивших в двух шагах от ее укрытия, а ни Тромм, ни Робин не собирались зря мешать ее важным делам.
На пороге хижины сидела, плетя кошачью колыбельку, черноволосая женщина средних лет, с необычно белой для крестьянки кожей. Простое темное платье из обычного домотканого холста, но на плечи накинута богатая шаль – синий персидский шелк с золотом; крепкие чулки и башмаки, как у любой из деревенских хозяек среднего достатка, а на груди – брошка и пара булавок с сапфирами, за которые купеческий обоз со всем товаром купить можно.
– Посмотрели и будет, – не поднимая взгляда, проговорила женщина. – Коли есть что сказать, вперед, а нет – не держу, дорога открыта.
– Правду ли говорят… – начал было Тромм.
Тут Робин, у которого предчувствия работала значительно лучше языка, прервал монаха:
– Ты – Адрея, которую здесь называют ведьмой? Нам сказали, что ты можешь помочь тем, кто собирается ВНИЗ.
– Так меня действительно зовут, – молвила Адрея, – и помочь таким я тоже могу. Если у них есть чем думать. Дуракам-то помогать без толку… – Угольной молнией сверкнул взгляд из-под занавеса распущенных волос, и ведьма тут же вновь опустила голову, хотя навряд ли от смущения. – Добрый Робин, значит, да Тромм-Забияка. Вам бы я охотно помогла; только ведь вы уже решили идти туда, а значит, не отговорить…
– О чем ты? – Тромм отнюдь не стыдился своего прозвища, но чтобы первый встречный-поперечный узнавал его с одного взгляда – такого он не любил. – Ты что, знаешь об этом соборе что-то?
– А чего ж не знать. Найти бы того, кто его возводил, да оторвать все лишнее, начиная с головы – а еще лучше, этой самой головой заканчивая…
Услышав из уст Адреи свое же недавнее пожелание, монах не то чтобы вовсе отбросил подозрительность, но спросил уже без напускного презрения:
– Расскажи – если можешь, конечно. Мудрость небесная порой нуждается в поддержке мудрости земной.
Ведьма вновь сверкнула очами, которые оказались уже не черными, а темно-синими, чуть заметно улыбнулась и пожала плечами.
– Могу и рассказать, ничего трудного тут нет. Но показать, оно и мне проще будет, и вам полезнее. Коли не боитесь.
Тромм возмущенно перекрестился массивными дубовыми четками, которые использовал главным образом в драке, вместо кастета, и выпятил грудь колесом (увы, объемистое брюхо слегка подпортило бравый вид монаха). Робин хмыкнул и наклонил голову.
– Давай. Если это поможет.
Когда Адрея выпрямилась во весь рост, она оказалась на пол-ладони выше их обоих, что, впрочем, удивления не вызвало – ни Робин, ни Тромм не числились среди великанов, не то что Йэн и Хельми. Ведьма удалилась в хижину и через несколько минут снова появилась снаружи, в руках ее покачивался начищенный до блеска медный котелок, воды в котором было чуть больше половины. В прозрачную жидкость ведьма бросила щепотку-другую сушеных трав и порошков, и добавила несколько невнятных слов. Монах – так, на всякий случай – перекрестил Адрею и ее котелок, прошептав часть молитвы об изгнании злых сил, сколько сумел припомнить. Когда в Вестмюнстере читали лекции об экзорцизме, причетник Тромм зачастую мирно спал, так что теперь он больше полагался не на свою память, а на милосердие Господа, Он безусловно видит и ведает нужду смиренного грешника и не откажет снизойти, если это действительно нужно… а слова – они всего лишь слова, они для людей, а Тот, Кто наверху, и так поймет.
Ни одна злая сила не объявилась, и Тромм несколько успокоился. Быть может, эта дщерь Евы не столь глубоко погрязла в грехах и ее незачем причислять к ворожеям, каковых надлежит не оставлять в живых…
– Одна из многих ошибок переводчиков Завета, – заметила на это Адрея, продолжая помешивать воду в котелке. – В оригинале-то, на языке Нефилим, написано – «M'khashespah lo-tichayyah», на латыни этому следовало бы звучать как «Venefici non retinebintur in vita». «Отравители не должны оставаться живыми», то есть… А многомудрый Иероним, когда переводил святые писания на язык Империи, поставил в этом месте «Maleficos non patieris vivere», «Колдунам не позволяй существовать». Что вы наверняка и слышали, когда священники говорили о Слове Божьем…
– Ты богохульствуешь!
– Думай как хочешь. Правду словами не укрыть. Слова – они всего лишь слова и для людей…
– Оставь, Тромм, – вступился Лох-Лей, – не время для этого. Да и не место…
Монах с запозданием осознал, что обсуждать тонкости Святого Писания с ведьмой (которая наверняка к тому же еретичка), в ее собственном доме, да еще в тот самый момент, когда она ворожит для них и в помощь им, – не самая умная вещь на свете, ведь имеется зло куда зловреднее каких-то там ересей… Адрея усмехнулась и также не стала продолжать спор.
– Смотрите внимательно, – сказала она, – и лучше не двигайтесь.
Вода подернулась серебристым налетом. Затем почернела.
…Волосатые существа, больше похожие на обезьян, чем на людей. Две тяжеленные дубины в их руках сталкиваются с оглушительным треском. Еще удар, и еще… Наконец сучковатая дубина глубоко раздирает одному левое плечо, раненый припадает на колено; его противник, со светлой уверенностью чувствуя себя победителем, заносит оружие для последнего удара – и с воплем падает, повергнутый наземь взмахом лапы молодого пещерного льва, который возжелал присоединиться к чужой забаве…
…Сутулое и кривоногое создание очень отдаленно напоминает человека. Грубо обколотый камень со сквозной дырой насажен на палку и примотан к ней полосками кожи. Каменный топор с хрустом пробивает череп. Победитель с горделивым рыком наступает на труп врага – и белокрылая дева-ангел вручает ему знак власти, массивный нефритовый жезл, в который вставлены львиные клыки…
…Медный молот высекает из белого утеса снопы разноцветных искр; кружа подобно хороводу, они поднимаются все выше и выше, к угольно-черному небосводу, который доселе не ведал и не желал ведать иных оттенков. От ударов утес крошится, из его глубин начинают проступать очертания человеческой фигуры. Вот человек виден почти целиком, лишь кисти и ступни его по-прежнему заключены в каменное узилище. Человек открывает глаза и пытается произнести что-то, но молот с размаху бьет его в грудь и застревает там. Из раны толчками струится кровь – сперва темно-багряная и густая как патока, затем красная, чуть пожиже, алая, словно вино, розовая, как окрашенная рассветом вода – и наконец, ослепительно-золотая, которая уже не течет, а кипит, испаряясь сама собою. Безликий молотобоец выдирает свое орудие из раны и брезгливо швыряет его в небеса. Окровавленный молот прошибает дыру в хрустальном своде, теряя при этом рукоять, и становится дарующим свет и тепло солнцем…
…Черный от старости, но покуда острый и прочный бронзовый клинок вонзается меж лопаток высокой фигуры, протыкая мантию, желтую и серую. Возглас изумления? предсмертный хрип? Из раны веером брызжет пламя. Убийце недостает ловкости и проворства, руки его обращаются в бесполезные куски плохо прожаренной плоти; которыми, однако, ему еще предстоит возвести храм, точнее, гробницу, куда только и можно поместить убитого, потому что земля не сможет носить его после смерти, как носила при жизни…
…Железная дверь отходит от серого скального косяка с истерическим визгом ржавых петель. Трехрогий череп, насаженный на хрустальный шпиль, весело улыбается тем, кто посмел потревожить Нижний Мир – наивные, они так надеялись на защиту символа, золотом вышитого на их белых одеждах. Крестовидного символа, похожего на искаженный знак солнца…
– Бригантина, значит, – протянул Хризвальд. – Муторная это штуковина, а на тебя так вообще… попробуй лучше вот это.
Йэн не без сомнений посмотрел на кузнеца, однако отказываться не стал и попробовал влезть в предложенный жилет. Удивительно, в плечах обновка оказалась как раз, и даже чуть длиннее, чем нужно. Прочная кожа, усыпанная мелкими железными пластинками, и от палицы укроет, и от меча, и даже от топора. Не хуже кольчуги или альмейнской «дощатой» брони. Не чета полным доспехам, понятно, ну так нельзя ведь все сразу иметь, тем паче доспехов таких тоже – не у каждого десятого рыцаря водится.
– Это кто ж такого росту-то сыскался? – спросил Малыш Йэн.
– А сам не докумекаешь? Леорикс, кому еще. Это была его запасная… я подлатал чуток, полдюжины бляшек заменил да скрепы в поясе. На, возьми еще шлем.
Нахлобучив войлочный колпак, Йэн надел сверху и вторую обновку. Железная шапка немного сжимала виски, но была определенно удобнее того котелка, который он обычно одалживал у Тромма.
Кстати, о Тромме…
– Грызь, а щита какого и палицы у тебя не найдется?
– Ща глянем… булава точно была, – волосатые руки кузнеца извлекли из сундука маленькую, метательную палицу, затем добрались и до оружия посолиднее. – Держи. Щит есть, но он не очень… Каркас там уже старый, если что – долго в бою не продержится.
– Все лучше, чем ничего, – Йэн сунул булаву и небольшой круглый щит в мешок. – Ну, спасибо. Выручил. Жаль, болтов нет.
– Сделать-то я мог бы, да ведь тебе сейчас…
– Не мне. Ну, неважно. Если чего нужно – свистни, всегда помогу.
Еще раз они обменялись рукопожатием, способным сплющить подкову, и распрощались.
Малыш Йэн неспешно зашагал на окраину Тристрама, к опушке леса; место встречи было назначено именно там. Хризвальд-Грызь задумчиво запустил пальцы в заросли шерсти на груди, почесался, хмыкнул и скрылся в кузне.
Бывший атаман хмуро взглянул на менестреля единственным здоровым глазом (мелочь, на днях с Йэном выясняли, кто на дубинках лучший). Увидел он, как и ожидал, весьма ехидную ухмылочку. Никаких сомнений, его опять нагло перехитрили.
Впрочем, Вильхельм не возражал. Приключения – вот главное, ради чего он вообще вел «неправедную» разбойную жизнь. Не из-за денег, их-то за чертову дюжину лет Ротт скопил достаточно, чтобы выкупить у какого-нибудь тана-голодранца из Вестфалии или Фризии небольшой замок. Придет день, так он и поступит. Лет где-нибудь через двадцать. А пока что – следовало идти навстречу всякому событию, какое только могло приключиться, пусть даже это почти наверняка окажется очередная неприятность.
«Приключиться», по мнению Вильхельма, весьма далекого от тонкостей италийской лженауки «линхвистики», значило совершенно не то же самое, что «произойти», и относилось только к вещам, которые попадались далеко не на каждом шагу. Ни повеление Святоши Яна и епископа Хюммеля, ни ситуация в Тристраме к таким не относились – даже если Марион, по своему обыкновению, все чуть-чуть приукрашивает (дабы не оскорблять ее словами «нагло врет» – это чревато). Само поручение, тщательно скрываемое от остальной шайки, саксу не нравилось чрезвычайно, но уж коли за него пришлось взяться – получить от этого надо все что только возможно и невозможно.
– Добро, – бросил Ротт. – Тогда ватага пока побудет на тебе. В крупные дела не ввязывайтесь, а по мелочи – сам смекнешь, не маленький вроде как. Мари, ты остаешься?
– Еще чего! – раздалось из шалаша. – Попробуй только меня туда не пустить – прирежу, клянусь всеми святыми! – Выскочив наружу, Марион обвела картинно-сердитым прищуром толпу разбойников, держа кинжал наготове. Кое-кто ухмылялся, кое-кто откровенно гоготал, но перечить ей не стал ни один; себе дороже.
Девушка успела переодеться, на ней теперь поблескивала кольчужка, с рукавами до локтя и усиленным плетением на груди и плечах. Несколько месяцев назад шайка Робина «раздела» византийский обоз, и Марион в счет своей доли добычи позаимствовала у раненого оруженосца его броню; юнец, понятно, не соглашался, однако нож у горла быстро растолковал будущему византийскому «паладину», что жизнь, она будет немного ценнее кошелька и доспехов. Подходящие для женщин кольчуги встречались нечасто, посему приобретением своим Марион весьма дорожила и надевала отнюдь не в каждую «экспедицию». Как раз теперешняя затея, впрочем, была не «каждой»…
– Ну, вырядилась, – фыркнул Алан, который брони не признавал и считал поэтому всех закованных в доспехи жалкими трусами (в первую очередь сие касалось рыцарского сословия). – Прямо-таки картинку рисовать можно.
– Хочешь – рисуй, – отрезала девушка, – не возражаю. Как-нибудь потом займемся, как время будет – напомнишь.
Менестрель покачал головой.
– Черви.
– Не знаю, да и тебе не советую доискиваться. И в глубине этих коридоров что-то упрятано. А может быть, КТО-ТО. Мне ведомо многое, но не это. Прими совет: когда почувствуешь, что впереди ждет разгадка – беги со всех ног!
– Трусостью не одержать побед, Адрея, – заметил Тромм.
Ведьма скрестила руки на груди.
– Только идиот лезет на рожон.
– Или герой, – усмехнулся Робин.
– А это одно и то же. Герой – это идиот, которому посчастливилось вернуться живым и выдумать сказку о своем подвиге. Я, знаешь ли, не могу ожидать, что мне каждый раз повезет настолько. Конечно, если ты всякий раз на трех игральных костях выкидываешь девятнадцать, тебе мои советы не нужны.
– Все-все, сдаюсь! – поднял руки вверх Робин. – Чем ты еще можешь нам помочь? Историей этих подземелий пусть летописцы занимаются, нам она едва ли пригодится.
– Полезным может оказаться все, ну да речь не о том… Достаточно ли крепка в тебе вера, Тромм?
Монах, поджав губы, покосился на ведьму, но решил ответить честно.
– Не знаю. Своих обетов я не нарушаю, а уж о заслугах моих судить только Господу.
– Я тебе не мать-исповедница. – Адрея вздохнула, покопалась в поясном кошеле и извлекла самую обычную на вид костяную иголку. – Скажи лучше, удержишь ли ты в себе… средство, который может оказаться спасительным, если применять его с умом и расчетом, но может и принести немало вреда, если попадет не в те руки?
– Я никогда не предавал чужих тайн!
– Повторяю, я тебе не исповедница. Ты обладаешь даром, способным пригодиться ТАМ, внизу. Это твой дар, не мой – но двери его замкнуты, и сам ты долго бы еще подбирал к ним ключики, а я знаю, как открывать такие запоры. Дар этот сможет сохранить жизнь и тебе, и кому-то из твоих друзей, а может статься, и нечто большее, чем жизнь. Но нужна твердость и вера, или дар обернется проклятьем.
Тромм почувствовал, что во рту у него начался пожар, как утром после большой попойки; в голове застучало, но голос монаха звучал по-прежнему спокойно.
– Можешь показать?
Вместо ответа ведьма выбросила вооруженную иголкой руку вперед и больно кольнула Тромма в грудь, против сердца.
– In nomine Uni mori sanctum est!
«Умереть во имя Единого – свято.» – эхом отозвалось в ушах монаха.
– Что за… – он было отскочил, но сразу же понял, ЧТО. Знание теперь было с ним… да оно, по правде говоря, всегда было с ним. Даже до того, как община в Вестмюнстере приняла в свои ряды молодого послушника.
– Только против тех, кого уже нельзя вернуть обратно, – с нажимом проговорила Адрея. – Иначе станешь таким же.
В пустом котелке тоже можно многое увидеть. Хотя бы о тех, кого потянуло обратиться к ней за помощью.
Вот – «Добрый Робин», последний сын старого рода Лох-Лей, – рыжий лис с двумя белыми полосками вдоль пушистого хвоста; вертит им туда-сюда, следы заметает. Пока от гончих да охотников уходить надо, все в порядке, но стоит в ловушку угодить – и прости-прощай шкурка родная, пойдет на воротник чьей-нибудь жене… А капкан уже снаряжен, зубьями железными в кустах скалится – и ты, дурень-лис, ведь прямиком к нему бежишь, думая, что сам выбираешь свой путь!..
Вот – Забияка Тромм, большой и осторожный еж, блуждает в предрассветном тумане и ждет непонятно чего. Направо пойдет – обрыв, налево – тоже, а вперед боязно. Иголки встопорщил, попробуй только тронь! – а не понимает, что никому и трогать-то его не нужно, в ручей спихнул ногой, и вся недолга. Если помешает, если слишком задержится на тропинке, где многие ходят босиком и опасаются наколоться…
Или при жизни они были охотниками и следопытами, или смерть и то, что случилось потом, подарила им схожие способности, – но передвигались они, словно скользя над землей, даже пыль не скрипела, а уж ее здесь имелось вдосталь. У людей, впрочем, хватало более насущных забот, кроме как выяснять, почему ходячие мертвецы-"беспокойники" именно такие, какие они есть; и первой заботой было – выжить.
Марион приходилось труднее всего: девушка умела драться, и сабля ее не раз уже доказывала это всем, кто засомневается. Увы, никто не мог заранее знать, что против беспокойников не только стрелы бесполезны, а и острый византийский клинок, даже в умелых руках. Резать на голых костях было попросту нечего, а дробить их – не столько проворство требовалось, сколько грубая сила. Хорошо хоть, кольчуга спасла, и пока Марион кое-как отмахивалась от двух скелетов, Вильхельм и Йэн разобрались со своими противниками и пришли ей на помощь. Топор Ротта – тяжелый, односторонний, на длинной рукояти, – оказался не менее хорош в такой драке, чем посох Йэна или булава Тромма. Монах и Робин, двигаясь бок о бок, пробивали дорогу, остальные прикрывали им спину; испанский меч Робина беспокойников пронимал не действеннее сабли Марион, зато короткий посох со свинцом, залитым в оба конца, крушил голые кости с одного удара. Надежный аргумент и для живых, и для мертвых.
«Бывают аргументы весомые, а бывают – увесистые,» – шутил иногда Алан, когда слышал подобные утверждения. А слышал он их часто, ибо чуть ли не на каждом привале веселая компания архаровцев обсуждала, шумно и «в лицах», насколько действенно то или иное оружие в том или ином случае… «Архаровцами» шайку окрестил мельник Мик, уверяя, что на языке Загорья это значит «горные орлы».
Покончив с отрядом скелетов, они остановились передохнуть.
– Мне это кажется, или тут становится темнее? – заметил Ротт.
– Пес его знает, – ответил Йэн. – Ну, если темнота – самое худшее, что нас ждет…
– Не худшее, – проворчал Тромм, снова поднимая булаву.
Откуда-то вывалилась фигура, очень похожая на предыдущих скелетов, но у этого беспокойника кости прикрывал панцирь из кожи и металлических блях, а в руках были круглый щит и секира. В глазницах мертвеца мерцали багровые искры.
Секира поднялась и указала на Вильхельма.
– Вызов на поединок? – хмыкнул Робин.
– Пусть, – буркнул Красный Хельми, отпихивая Йэна, чтобы освободить место для замаха топором. – Он хочет драки – он ее получит.
Секира беспокойника рванулась вперед, целя в основание шеи; Ротт отклонился, ударил сбоку, но наткнулся на вовремя подставленный щит. Мертвец ловко развернулся, уводя оружие противника в сторону, выпустил секиру, скользнул рукой к поясу и всадил между ребер разбойника нож. Сакс покачнулся, отмахиваясь топором, однако мертвец отскочил и подхватил свое оружие еще до того, как у Вильхельма окончательно подкосились ноги.
– А, раздроби кости твоей плешивой мамаши святой Дунстан! – выкрикнул монах, швырнув булаву в мертвого бойца. Тот легко уклонился, но тут с ладони Тромма сорвался сгусток голубовато-белого света и разнес мертвеца даже не на части – в пыль. Зазубренная секира и помятый панцирь одно краткое мгновение висели в воздухе, потом с лязгом упали на каменные плиты. Туда же повалился и щит, блеснув остатками белой эмали на черном – остатки креста, какой носили воины храма.
Марион первой подоспела к упавшему. Ротт оказался жив, даже сознания не потерял; рана смертельной не была, хотя наверняка болела зверски. Вот только сил у могучего разбойника оставалось меньше, чем у котенка, и с каждым мгновением сил этих убывало…
– Выбираемся наверх, живее, – приказал Робин. – Мари, указывай дорогу. Йэн – неси его, мы прикроем тыл.
Игрок покосился на кучку мелкой речной гальки и хихикнул. Здесь на любое войско хватит, да только нет войску хода в Тристрам. Не заметит его, мимо по дороге пройдет. На пергаментах – все как полагается, вот он, городок Тристрам из Страсбургской епархии, вот chartea всего района, вот список обо всех податях, Тристрам везде там отмечен как полагается; обоз купеческий будет проходить, путник какой, один или с компанией – все честь по чести, городок как городок. Маленький, бедный, почти что деревня, ну так и место ни для перекрестка торговых путей не годится, ни для постройки цитадели, чтобы там сидел какой барон с гарнизоном и оборонял край… А будет мимо войско идти – не увидит ничего. Речка течет, развалюха какая-то на островке стоит – и все.
Удачное место.
Не зря сюда Тристрам из Лионесс сквозь саксонские армады пробивался. Пробился. И не ушел.
Удачное место…
Подброшенный медный грош завертелся в воздухе и упал на середину схемы. Изображение почти стерлось, но еще можно было разобрать голову римского орла и выбитую дату – DXXIV Anno Domini.
– Можно попробовать. Йэн, я тут по дороге кузню видел, она же вроде как и оружейная – загляни да сообрази насчет всякого разного. Ты себе хотел эту, как его… бриганду заказать, ну так вперед. Я пока вернусь к нашим архаровцам, предупрежу кого следует.
– Уже, – послышался сиплый голос из открытой двери. – Марион все сделает. Мы с ней только что из собора.
– И что там, Тромм?
– Как и говорили. Рассадник нечисти. Поймать бы строителя этого гнезда да повыдергивать ему все что не след… – Монах плюхнулся на скамью, перебросив Йэну посох. – Держи свой дрын; как будешь в оружейне – прихвати для меня булаву понадежнее, и щит какой-нибудь. С дубиной там не очень повоюешь.
Малыш Йэн фыркнул, встал и выразительно качнул тяжелым дубовым посохом, окованным на конце железом.
– Это вот получше и палицы, и щита. Но как хошь. Еще что?
– Посмотри, не сыщется ли болтов, – сказал Робин. – Стрелы-то у нас есть, а вот Алану с его новым арбалетом…
* * *
Городок и в лучшие-то времена можно было за полчаса обойти кругом. Теперь жилых домов в нем оставалось едва полдюжины. Да еще на острове посреди речки почему-то высилась одинокая развалюха, над которой курилась струйка дыма.– Огден, а там кто живет? – кивнул Робин в сторону хижины.
– Ведьма. Да не, ты не думай, она не из тех, за кем эти Ловчие из «Молота» охотятся. Так, травами целебными промышляла всегда да заговорами. У нашего-то лекаря, Пепина, любые раны да болезни в момент заживали, а вот сглаз снять, оберег сварганить для удачной охоты или чего еще такого, – тут Адрея мастерица. Коли вы впрямь решились ТУДА… поговори с ней, авось да поможет чем. – Трактирщик потеребил бороду. – Правду сказать, наши-то ее всегда побаивались, хотя видит небо, от нее они только добро и видели.
– Схожу, – согласился Робин. – Тромм, ты как?
– Негоже смиренному служителю Господа нашего вступать в сделки с приспешниками Врага, каковые под личиной ворожеев да колдунов имеют обыкновение скрываться, – изрек монах, важно поднимаясь. – Не я с тобой иду, сын мой, а ты сопровождаешь меня.
Добрый Робин, предводитель разбойничьего отряда, за чью голову среди франков обещали от ста до двухсот крон, а в Бауэре – равный вес золота, усмехнулся и преувеличенно низко поклонился своему «духовному наставнику», после чего оба покинули таверну.
Мостков через речку перекинуть никто не удосужился – видимо, вода в Мозеле не поднималась особенно высоко даже по весне, сейчас же через брод без труда мог пройти и пятилетний ребенок. Как минимум один такой ребенок, кстати говоря, уже прошел: светлоголовая девчушка, что-то напевая себе под нос, сидела по самые уши в высокой траве и увлеченно играла с куклами, изображая, похоже, ни много ни мало как цельный королевский двор в лицах, со всеми интригами, балами, турнирами и сплетнями. Она не заметила незнакомцев, проходивших в двух шагах от ее укрытия, а ни Тромм, ни Робин не собирались зря мешать ее важным делам.
На пороге хижины сидела, плетя кошачью колыбельку, черноволосая женщина средних лет, с необычно белой для крестьянки кожей. Простое темное платье из обычного домотканого холста, но на плечи накинута богатая шаль – синий персидский шелк с золотом; крепкие чулки и башмаки, как у любой из деревенских хозяек среднего достатка, а на груди – брошка и пара булавок с сапфирами, за которые купеческий обоз со всем товаром купить можно.
– Посмотрели и будет, – не поднимая взгляда, проговорила женщина. – Коли есть что сказать, вперед, а нет – не держу, дорога открыта.
– Правду ли говорят… – начал было Тромм.
Тут Робин, у которого предчувствия работала значительно лучше языка, прервал монаха:
– Ты – Адрея, которую здесь называют ведьмой? Нам сказали, что ты можешь помочь тем, кто собирается ВНИЗ.
– Так меня действительно зовут, – молвила Адрея, – и помочь таким я тоже могу. Если у них есть чем думать. Дуракам-то помогать без толку… – Угольной молнией сверкнул взгляд из-под занавеса распущенных волос, и ведьма тут же вновь опустила голову, хотя навряд ли от смущения. – Добрый Робин, значит, да Тромм-Забияка. Вам бы я охотно помогла; только ведь вы уже решили идти туда, а значит, не отговорить…
– О чем ты? – Тромм отнюдь не стыдился своего прозвища, но чтобы первый встречный-поперечный узнавал его с одного взгляда – такого он не любил. – Ты что, знаешь об этом соборе что-то?
– А чего ж не знать. Найти бы того, кто его возводил, да оторвать все лишнее, начиная с головы – а еще лучше, этой самой головой заканчивая…
Услышав из уст Адреи свое же недавнее пожелание, монах не то чтобы вовсе отбросил подозрительность, но спросил уже без напускного презрения:
– Расскажи – если можешь, конечно. Мудрость небесная порой нуждается в поддержке мудрости земной.
Ведьма вновь сверкнула очами, которые оказались уже не черными, а темно-синими, чуть заметно улыбнулась и пожала плечами.
– Могу и рассказать, ничего трудного тут нет. Но показать, оно и мне проще будет, и вам полезнее. Коли не боитесь.
Тромм возмущенно перекрестился массивными дубовыми четками, которые использовал главным образом в драке, вместо кастета, и выпятил грудь колесом (увы, объемистое брюхо слегка подпортило бравый вид монаха). Робин хмыкнул и наклонил голову.
– Давай. Если это поможет.
Когда Адрея выпрямилась во весь рост, она оказалась на пол-ладони выше их обоих, что, впрочем, удивления не вызвало – ни Робин, ни Тромм не числились среди великанов, не то что Йэн и Хельми. Ведьма удалилась в хижину и через несколько минут снова появилась снаружи, в руках ее покачивался начищенный до блеска медный котелок, воды в котором было чуть больше половины. В прозрачную жидкость ведьма бросила щепотку-другую сушеных трав и порошков, и добавила несколько невнятных слов. Монах – так, на всякий случай – перекрестил Адрею и ее котелок, прошептав часть молитвы об изгнании злых сил, сколько сумел припомнить. Когда в Вестмюнстере читали лекции об экзорцизме, причетник Тромм зачастую мирно спал, так что теперь он больше полагался не на свою память, а на милосердие Господа, Он безусловно видит и ведает нужду смиренного грешника и не откажет снизойти, если это действительно нужно… а слова – они всего лишь слова, они для людей, а Тот, Кто наверху, и так поймет.
Ни одна злая сила не объявилась, и Тромм несколько успокоился. Быть может, эта дщерь Евы не столь глубоко погрязла в грехах и ее незачем причислять к ворожеям, каковых надлежит не оставлять в живых…
– Одна из многих ошибок переводчиков Завета, – заметила на это Адрея, продолжая помешивать воду в котелке. – В оригинале-то, на языке Нефилим, написано – «M'khashespah lo-tichayyah», на латыни этому следовало бы звучать как «Venefici non retinebintur in vita». «Отравители не должны оставаться живыми», то есть… А многомудрый Иероним, когда переводил святые писания на язык Империи, поставил в этом месте «Maleficos non patieris vivere», «Колдунам не позволяй существовать». Что вы наверняка и слышали, когда священники говорили о Слове Божьем…
– Ты богохульствуешь!
– Думай как хочешь. Правду словами не укрыть. Слова – они всего лишь слова и для людей…
– Оставь, Тромм, – вступился Лох-Лей, – не время для этого. Да и не место…
Монах с запозданием осознал, что обсуждать тонкости Святого Писания с ведьмой (которая наверняка к тому же еретичка), в ее собственном доме, да еще в тот самый момент, когда она ворожит для них и в помощь им, – не самая умная вещь на свете, ведь имеется зло куда зловреднее каких-то там ересей… Адрея усмехнулась и также не стала продолжать спор.
– Смотрите внимательно, – сказала она, – и лучше не двигайтесь.
Вода подернулась серебристым налетом. Затем почернела.
…Волосатые существа, больше похожие на обезьян, чем на людей. Две тяжеленные дубины в их руках сталкиваются с оглушительным треском. Еще удар, и еще… Наконец сучковатая дубина глубоко раздирает одному левое плечо, раненый припадает на колено; его противник, со светлой уверенностью чувствуя себя победителем, заносит оружие для последнего удара – и с воплем падает, повергнутый наземь взмахом лапы молодого пещерного льва, который возжелал присоединиться к чужой забаве…
…Сутулое и кривоногое создание очень отдаленно напоминает человека. Грубо обколотый камень со сквозной дырой насажен на палку и примотан к ней полосками кожи. Каменный топор с хрустом пробивает череп. Победитель с горделивым рыком наступает на труп врага – и белокрылая дева-ангел вручает ему знак власти, массивный нефритовый жезл, в который вставлены львиные клыки…
…Медный молот высекает из белого утеса снопы разноцветных искр; кружа подобно хороводу, они поднимаются все выше и выше, к угольно-черному небосводу, который доселе не ведал и не желал ведать иных оттенков. От ударов утес крошится, из его глубин начинают проступать очертания человеческой фигуры. Вот человек виден почти целиком, лишь кисти и ступни его по-прежнему заключены в каменное узилище. Человек открывает глаза и пытается произнести что-то, но молот с размаху бьет его в грудь и застревает там. Из раны толчками струится кровь – сперва темно-багряная и густая как патока, затем красная, чуть пожиже, алая, словно вино, розовая, как окрашенная рассветом вода – и наконец, ослепительно-золотая, которая уже не течет, а кипит, испаряясь сама собою. Безликий молотобоец выдирает свое орудие из раны и брезгливо швыряет его в небеса. Окровавленный молот прошибает дыру в хрустальном своде, теряя при этом рукоять, и становится дарующим свет и тепло солнцем…
…Черный от старости, но покуда острый и прочный бронзовый клинок вонзается меж лопаток высокой фигуры, протыкая мантию, желтую и серую. Возглас изумления? предсмертный хрип? Из раны веером брызжет пламя. Убийце недостает ловкости и проворства, руки его обращаются в бесполезные куски плохо прожаренной плоти; которыми, однако, ему еще предстоит возвести храм, точнее, гробницу, куда только и можно поместить убитого, потому что земля не сможет носить его после смерти, как носила при жизни…
…Железная дверь отходит от серого скального косяка с истерическим визгом ржавых петель. Трехрогий череп, насаженный на хрустальный шпиль, весело улыбается тем, кто посмел потревожить Нижний Мир – наивные, они так надеялись на защиту символа, золотом вышитого на их белых одеждах. Крестовидного символа, похожего на искаженный знак солнца…
* * *
Хризвальд, чаще прозываемый в округе просто Грызем, росту был скорее среднего, но сложением громиле-Йэну не уступал. Усы и бороду кузнец не носил, предпочитая бриться, голова его много лет как облысела, зато ниже шеи он почти весь зарос темной шерстью. Местами на торсе и руках светились подпалины – и то, с огнем да железом работая, трудно от таких уберечься. А кузнец еще и разгуливал голым по пояс – жарко, видать, ему было. Особенно у наковальни.– Бригантина, значит, – протянул Хризвальд. – Муторная это штуковина, а на тебя так вообще… попробуй лучше вот это.
Йэн не без сомнений посмотрел на кузнеца, однако отказываться не стал и попробовал влезть в предложенный жилет. Удивительно, в плечах обновка оказалась как раз, и даже чуть длиннее, чем нужно. Прочная кожа, усыпанная мелкими железными пластинками, и от палицы укроет, и от меча, и даже от топора. Не хуже кольчуги или альмейнской «дощатой» брони. Не чета полным доспехам, понятно, ну так нельзя ведь все сразу иметь, тем паче доспехов таких тоже – не у каждого десятого рыцаря водится.
– Это кто ж такого росту-то сыскался? – спросил Малыш Йэн.
– А сам не докумекаешь? Леорикс, кому еще. Это была его запасная… я подлатал чуток, полдюжины бляшек заменил да скрепы в поясе. На, возьми еще шлем.
Нахлобучив войлочный колпак, Йэн надел сверху и вторую обновку. Железная шапка немного сжимала виски, но была определенно удобнее того котелка, который он обычно одалживал у Тромма.
Кстати, о Тромме…
– Грызь, а щита какого и палицы у тебя не найдется?
– Ща глянем… булава точно была, – волосатые руки кузнеца извлекли из сундука маленькую, метательную палицу, затем добрались и до оружия посолиднее. – Держи. Щит есть, но он не очень… Каркас там уже старый, если что – долго в бою не продержится.
– Все лучше, чем ничего, – Йэн сунул булаву и небольшой круглый щит в мешок. – Ну, спасибо. Выручил. Жаль, болтов нет.
– Сделать-то я мог бы, да ведь тебе сейчас…
– Не мне. Ну, неважно. Если чего нужно – свистни, всегда помогу.
Еще раз они обменялись рукопожатием, способным сплющить подкову, и распрощались.
Малыш Йэн неспешно зашагал на окраину Тристрама, к опушке леса; место встречи было назначено именно там. Хризвальд-Грызь задумчиво запустил пальцы в заросли шерсти на груди, почесался, хмыкнул и скрылся в кузне.
* * *
– Не, я туда не пойду, – отказался Алан. – Мы с Миком тут приглядим за порядком, пусть Ротт развлекается. А, Хельми? Ты все жаловался, что я самые интересные дела перехватываю, ну так вот тебе работенка.Бывший атаман хмуро взглянул на менестреля единственным здоровым глазом (мелочь, на днях с Йэном выясняли, кто на дубинках лучший). Увидел он, как и ожидал, весьма ехидную ухмылочку. Никаких сомнений, его опять нагло перехитрили.
Впрочем, Вильхельм не возражал. Приключения – вот главное, ради чего он вообще вел «неправедную» разбойную жизнь. Не из-за денег, их-то за чертову дюжину лет Ротт скопил достаточно, чтобы выкупить у какого-нибудь тана-голодранца из Вестфалии или Фризии небольшой замок. Придет день, так он и поступит. Лет где-нибудь через двадцать. А пока что – следовало идти навстречу всякому событию, какое только могло приключиться, пусть даже это почти наверняка окажется очередная неприятность.
«Приключиться», по мнению Вильхельма, весьма далекого от тонкостей италийской лженауки «линхвистики», значило совершенно не то же самое, что «произойти», и относилось только к вещам, которые попадались далеко не на каждом шагу. Ни повеление Святоши Яна и епископа Хюммеля, ни ситуация в Тристраме к таким не относились – даже если Марион, по своему обыкновению, все чуть-чуть приукрашивает (дабы не оскорблять ее словами «нагло врет» – это чревато). Само поручение, тщательно скрываемое от остальной шайки, саксу не нравилось чрезвычайно, но уж коли за него пришлось взяться – получить от этого надо все что только возможно и невозможно.
– Добро, – бросил Ротт. – Тогда ватага пока побудет на тебе. В крупные дела не ввязывайтесь, а по мелочи – сам смекнешь, не маленький вроде как. Мари, ты остаешься?
– Еще чего! – раздалось из шалаша. – Попробуй только меня туда не пустить – прирежу, клянусь всеми святыми! – Выскочив наружу, Марион обвела картинно-сердитым прищуром толпу разбойников, держа кинжал наготове. Кое-кто ухмылялся, кое-кто откровенно гоготал, но перечить ей не стал ни один; себе дороже.
Девушка успела переодеться, на ней теперь поблескивала кольчужка, с рукавами до локтя и усиленным плетением на груди и плечах. Несколько месяцев назад шайка Робина «раздела» византийский обоз, и Марион в счет своей доли добычи позаимствовала у раненого оруженосца его броню; юнец, понятно, не соглашался, однако нож у горла быстро растолковал будущему византийскому «паладину», что жизнь, она будет немного ценнее кошелька и доспехов. Подходящие для женщин кольчуги встречались нечасто, посему приобретением своим Марион весьма дорожила и надевала отнюдь не в каждую «экспедицию». Как раз теперешняя затея, впрочем, была не «каждой»…
– Ну, вырядилась, – фыркнул Алан, который брони не признавал и считал поэтому всех закованных в доспехи жалкими трусами (в первую очередь сие касалось рыцарского сословия). – Прямо-таки картинку рисовать можно.
– Хочешь – рисуй, – отрезала девушка, – не возражаю. Как-нибудь потом займемся, как время будет – напомнишь.
Менестрель покачал головой.
Стишки Алана, может, и не были образцами изящного искусства, но народу нравились. Сама Марион не выдержала и рассмеялась, разбойники же просто легли от хохота.
Раз у тана брабантского, Роя,
Умыкнули жену два героя.
Утром воры к ногам
Его бросились – тан,
Мы не вынесем этого воя!
* * *
– Это старое место. СТАРОЕ, Робин. Под собором – подземные коридоры, проложенные теми, кто старше человека…– Черви.
– Не знаю, да и тебе не советую доискиваться. И в глубине этих коридоров что-то упрятано. А может быть, КТО-ТО. Мне ведомо многое, но не это. Прими совет: когда почувствуешь, что впереди ждет разгадка – беги со всех ног!
– Трусостью не одержать побед, Адрея, – заметил Тромм.
Ведьма скрестила руки на груди.
– Только идиот лезет на рожон.
– Или герой, – усмехнулся Робин.
– А это одно и то же. Герой – это идиот, которому посчастливилось вернуться живым и выдумать сказку о своем подвиге. Я, знаешь ли, не могу ожидать, что мне каждый раз повезет настолько. Конечно, если ты всякий раз на трех игральных костях выкидываешь девятнадцать, тебе мои советы не нужны.
– Все-все, сдаюсь! – поднял руки вверх Робин. – Чем ты еще можешь нам помочь? Историей этих подземелий пусть летописцы занимаются, нам она едва ли пригодится.
– Полезным может оказаться все, ну да речь не о том… Достаточно ли крепка в тебе вера, Тромм?
Монах, поджав губы, покосился на ведьму, но решил ответить честно.
– Не знаю. Своих обетов я не нарушаю, а уж о заслугах моих судить только Господу.
– Я тебе не мать-исповедница. – Адрея вздохнула, покопалась в поясном кошеле и извлекла самую обычную на вид костяную иголку. – Скажи лучше, удержишь ли ты в себе… средство, который может оказаться спасительным, если применять его с умом и расчетом, но может и принести немало вреда, если попадет не в те руки?
– Я никогда не предавал чужих тайн!
– Повторяю, я тебе не исповедница. Ты обладаешь даром, способным пригодиться ТАМ, внизу. Это твой дар, не мой – но двери его замкнуты, и сам ты долго бы еще подбирал к ним ключики, а я знаю, как открывать такие запоры. Дар этот сможет сохранить жизнь и тебе, и кому-то из твоих друзей, а может статься, и нечто большее, чем жизнь. Но нужна твердость и вера, или дар обернется проклятьем.
Тромм почувствовал, что во рту у него начался пожар, как утром после большой попойки; в голове застучало, но голос монаха звучал по-прежнему спокойно.
– Можешь показать?
Вместо ответа ведьма выбросила вооруженную иголкой руку вперед и больно кольнула Тромма в грудь, против сердца.
– In nomine Uni mori sanctum est!
«Умереть во имя Единого – свято.» – эхом отозвалось в ушах монаха.
– Что за… – он было отскочил, но сразу же понял, ЧТО. Знание теперь было с ним… да оно, по правде говоря, всегда было с ним. Даже до того, как община в Вестмюнстере приняла в свои ряды молодого послушника.
– Только против тех, кого уже нельзя вернуть обратно, – с нажимом проговорила Адрея. – Иначе станешь таким же.
* * *
Когда гости ушли достаточно далеко, ведьма небрежно выплеснула «варево» в речку – ничего опаснее лютиков, подорожника, ржавчины, песка и мела она в котелок не подсыпала. Сейчас – нужды не было. И так все видно. Лучше бы не видеть, конечно, да только это ничем не поможет, а так – кто знает?В пустом котелке тоже можно многое увидеть. Хотя бы о тех, кого потянуло обратиться к ней за помощью.
Вот – «Добрый Робин», последний сын старого рода Лох-Лей, – рыжий лис с двумя белыми полосками вдоль пушистого хвоста; вертит им туда-сюда, следы заметает. Пока от гончих да охотников уходить надо, все в порядке, но стоит в ловушку угодить – и прости-прощай шкурка родная, пойдет на воротник чьей-нибудь жене… А капкан уже снаряжен, зубьями железными в кустах скалится – и ты, дурень-лис, ведь прямиком к нему бежишь, думая, что сам выбираешь свой путь!..
Вот – Забияка Тромм, большой и осторожный еж, блуждает в предрассветном тумане и ждет непонятно чего. Направо пойдет – обрыв, налево – тоже, а вперед боязно. Иголки встопорщил, попробуй только тронь! – а не понимает, что никому и трогать-то его не нужно, в ручей спихнул ногой, и вся недолга. Если помешает, если слишком задержится на тропинке, где многие ходят босиком и опасаются наколоться…
* * *
Скелеты подобрались бесшумно.Или при жизни они были охотниками и следопытами, или смерть и то, что случилось потом, подарила им схожие способности, – но передвигались они, словно скользя над землей, даже пыль не скрипела, а уж ее здесь имелось вдосталь. У людей, впрочем, хватало более насущных забот, кроме как выяснять, почему ходячие мертвецы-"беспокойники" именно такие, какие они есть; и первой заботой было – выжить.
Марион приходилось труднее всего: девушка умела драться, и сабля ее не раз уже доказывала это всем, кто засомневается. Увы, никто не мог заранее знать, что против беспокойников не только стрелы бесполезны, а и острый византийский клинок, даже в умелых руках. Резать на голых костях было попросту нечего, а дробить их – не столько проворство требовалось, сколько грубая сила. Хорошо хоть, кольчуга спасла, и пока Марион кое-как отмахивалась от двух скелетов, Вильхельм и Йэн разобрались со своими противниками и пришли ей на помощь. Топор Ротта – тяжелый, односторонний, на длинной рукояти, – оказался не менее хорош в такой драке, чем посох Йэна или булава Тромма. Монах и Робин, двигаясь бок о бок, пробивали дорогу, остальные прикрывали им спину; испанский меч Робина беспокойников пронимал не действеннее сабли Марион, зато короткий посох со свинцом, залитым в оба конца, крушил голые кости с одного удара. Надежный аргумент и для живых, и для мертвых.
«Бывают аргументы весомые, а бывают – увесистые,» – шутил иногда Алан, когда слышал подобные утверждения. А слышал он их часто, ибо чуть ли не на каждом привале веселая компания архаровцев обсуждала, шумно и «в лицах», насколько действенно то или иное оружие в том или ином случае… «Архаровцами» шайку окрестил мельник Мик, уверяя, что на языке Загорья это значит «горные орлы».
Покончив с отрядом скелетов, они остановились передохнуть.
– Мне это кажется, или тут становится темнее? – заметил Ротт.
– Пес его знает, – ответил Йэн. – Ну, если темнота – самое худшее, что нас ждет…
– Не худшее, – проворчал Тромм, снова поднимая булаву.
Откуда-то вывалилась фигура, очень похожая на предыдущих скелетов, но у этого беспокойника кости прикрывал панцирь из кожи и металлических блях, а в руках были круглый щит и секира. В глазницах мертвеца мерцали багровые искры.
Секира поднялась и указала на Вильхельма.
– Вызов на поединок? – хмыкнул Робин.
– Пусть, – буркнул Красный Хельми, отпихивая Йэна, чтобы освободить место для замаха топором. – Он хочет драки – он ее получит.
Секира беспокойника рванулась вперед, целя в основание шеи; Ротт отклонился, ударил сбоку, но наткнулся на вовремя подставленный щит. Мертвец ловко развернулся, уводя оружие противника в сторону, выпустил секиру, скользнул рукой к поясу и всадил между ребер разбойника нож. Сакс покачнулся, отмахиваясь топором, однако мертвец отскочил и подхватил свое оружие еще до того, как у Вильхельма окончательно подкосились ноги.
– А, раздроби кости твоей плешивой мамаши святой Дунстан! – выкрикнул монах, швырнув булаву в мертвого бойца. Тот легко уклонился, но тут с ладони Тромма сорвался сгусток голубовато-белого света и разнес мертвеца даже не на части – в пыль. Зазубренная секира и помятый панцирь одно краткое мгновение висели в воздухе, потом с лязгом упали на каменные плиты. Туда же повалился и щит, блеснув остатками белой эмали на черном – остатки креста, какой носили воины храма.
Марион первой подоспела к упавшему. Ротт оказался жив, даже сознания не потерял; рана смертельной не была, хотя наверняка болела зверски. Вот только сил у могучего разбойника оставалось меньше, чем у котенка, и с каждым мгновением сил этих убывало…
– Выбираемся наверх, живее, – приказал Робин. – Мари, указывай дорогу. Йэн – неси его, мы прикроем тыл.
* * *
Над вычерченной в песке схемой зависли тощие руки с обломанными ногтями. Несколько камешков-фишек пришлось выбросить, но в резерве оставалось еще достаточно. Более чем достаточно.Игрок покосился на кучку мелкой речной гальки и хихикнул. Здесь на любое войско хватит, да только нет войску хода в Тристрам. Не заметит его, мимо по дороге пройдет. На пергаментах – все как полагается, вот он, городок Тристрам из Страсбургской епархии, вот chartea всего района, вот список обо всех податях, Тристрам везде там отмечен как полагается; обоз купеческий будет проходить, путник какой, один или с компанией – все честь по чести, городок как городок. Маленький, бедный, почти что деревня, ну так и место ни для перекрестка торговых путей не годится, ни для постройки цитадели, чтобы там сидел какой барон с гарнизоном и оборонял край… А будет мимо войско идти – не увидит ничего. Речка течет, развалюха какая-то на островке стоит – и все.
Удачное место.
Не зря сюда Тристрам из Лионесс сквозь саксонские армады пробивался. Пробился. И не ушел.
Удачное место…
Подброшенный медный грош завертелся в воздухе и упал на середину схемы. Изображение почти стерлось, но еще можно было разобрать голову римского орла и выбитую дату – DXXIV Anno Domini.