Перед зелеными высоченными воротами шофер пару раз мигнул фарами дальнего света, и вот машина уже въехала на территорию дачки…
   Ничего себе дачка, присвистнул много повидавший в своей жизни Леонид. Вышедший откуда-то сбоку начальник охраны попросил было у Леонида документы, но с высокого крыльца красивой веранды уже махал рукой сам хозяин.
   — Это мой дорогой гость Леонид! Добро пожаловать в Рублево!
   Леонида слегка озадачил предложенный Барковским тон общения. Они почти по-братски, как старинные друзья, обнялись… Впрочем, подумал Леонид, теперь все бандиты в Москве так здороваются.
   Вышла на крыльцо и дочка Вадима от первого брака, с которой Леня тоже познакомился в Калифорнии.
   Запросто так в свои пятнадцать лет подает руку и говорит: “Привет, Леонид, как поживаешь?”
   Втроем они обошли часть территории, поговорили ни о чем, о погоде, о природе, вспомнили какой-то смешной случай из калифорнийского своего вояжа, Анна, дочка Барковского, рассказала заумный молодежно-тусовочный анекдот про наркомана…
   Леонид не понял, но из вежливости хохотнул.
   Потом сели ужинать. Стол был накрыт на веранде. На троих. Прислуживали два официанта.
   На закуску подавали норвежскую семгу, икру и овощные салаты. На горячее были стерляжья уха и судак под сложным соусом с грибами. Вина не подавали. Тонкий аналитический Ленечкин ум подсказал ему, что это из воспитательных соображений. “Неужто в пятнадцать лет у нее уже проблемы?” — внутренне изумился Леонид, скашивая глаз на Аню Барковскую.
   Потом был десерт — садовая земляника и кофе.
   А потом Барковский предложил прогуляться по бережку Москва-реки — растрясти съеденное, чтобы жирок не завязался.
   Шли по высокому берегу, почти вертикально, на все десять с гаком метров, обрывавшемуся вниз. Противоположный дальний берег выглядел издалека таким же крутым, весь из красного плотного песчаника, продырявленный черными отверстиями гнезд ласточек-береговушек.
   На том крутом берегу виднелась красивая беленькая с зелеными куполами церквушка.
   — А я и не думал, что Москва-река здесь такая широкая, — сказал Леонид.
   — Это потому, что здесь река запружена, с начала тридцатых годов Рублевского водохранилища питьевая вода поступала в Москву, — пояснил Барковский, — здесь и купаться раньше не разрешалось.
   — А теперь? А теперь можно купаться? — спросил Леонид.
   — Можно, но далеко не всем, — ответил Барковский, — впрочем, Анна с подругами предпочитают бассейн, это как-то более по-европейски, что ли?
   Леонид почувствовал, что пора переходить к сути,
   — Знаешь, Вадим, а я к тебе вот по какому делу приехал, — начал он не без внутреннего трепета.
   Рассказал почти все. Напирал про Колина Фитцсиммонса, про патриотичный фильм, получивший “Оскара”. Напирал на то, что с нашими идиотскими законами гибко вести бизнес невозможно. Говорил опять и про патриотизм, и про идеологическую пользу для Российского государства, что принесли два “Оскара” кинофильму про советских моря ков. Поставил акцент и на том, что “Оскара” за спецэффекты дали благодаря экспорту крейсера “Адмирал Захаров”.
   Вадим молча слушал. Кивал, как бы подтверждая, что все понимает и все внимательно отслеживает в своей голове.
   Леонид еще раз напомнил, что и сам он бывший военный моряк и что пострадавшие Гай с Забродиным — моряки, которые старались ради того, чтобы фильм про российский флот вышел хорошим, развеял на Западе сложившиеся негативные стереотипы.
   — Ладно, ладно, старина, оставь идеологические примочки нашим адвокатам, — Барковский снова дружески обнял Леонида за плечи, — мы люди деловые, задача понятна, надо твоих парней из Бутырки вытащить…
   Вадим достал из заднего кармана джинсов маленький телефончик и, нажав один раз на невидимую кнопочку, произнес в трубку несколько слов.
   — Я завтра займусь этим вопросом и думаю, послезавтра твои парни будут дома, — сказал он Леониду, убирая телефон обратно в задний карман.
   Лене вдруг невообразимо сильно захотелось искупаться.
   Не в бассейне с теплой стерильной водой без бактерий, а здесь, в Москва-реке.
   — Я окунусь? — спросил он Вадима.
   — Окунись, коли охота, — ответил Барковский, не без любопытства рассматривая Ленькино тело, покуда тот скидывал рубашку и брюки. По крутой тропинке Леня спустился к воде. Босые, непривычные к сырой земле ноги приятно кололо сосновыми иголочками. Прыгнул с разбегу. И погреб, погреб, как на соревнованиях на первенство факультета…
   А черная вода обжигала. Бодрила. Пульс мгновенно с шестидесяти пяти до ста подпрыгнул. Хорошо! Ах, как хорошо!
   Перевернулся на спину. Полежал в воде прямо на середине реки, ощущая ее слабое течение. Поглядел в небеса. Над куполами церквушки проплывали белые облака.
   “А ведь Левитан тоже евреем был”, — почему-то подумалось Лене.
   Наверное, потому… потому что было это Подмосковье ему гораздо милее, чем предместья Иерусалима…
   На предложение Вадима заночевать на даче и утром вместе с ним на его машине вернуться в Москву — вежливо отказался.
   Вадим крепко пожал Лене руку. И Анечка Барковская не преминула кокетливо сделать с веранды ручкой: “Си ю! Ба-а-ай!”
   “Что попросит взамен? Какую услугу потребует?” — думал Леонид, глядя в окно несущегося по Рублевского-Успенскому шоссе “Гелентвагена” с правительственными номерами. А в том, что Барковский непременно потребует взаимной услуги, Леня ни капли не сомневался.
   Завтра будет день. Завтра Гая с Забродиным выпустят, дело, судя по всему — вообще закроют… Надо будет подумать, как ребятам моральный ущерб компенсировать… Завтра. Все завтра.

Нюта

   Цюрих — Базель — Женева
   1997
 
   И на старуху случается проруха. А она — Нюта — она разве старуха? Но и на молодуху, наверное, проруха тоже случается.
   Причем чаще чем на старуху… — С горькой усмешкой подумалось Анюте.
   When in disgrace with fortune and mens eyes
   I all alone beweep my outcast state…
   Нюта стала припоминать любимые шекспировские строчки:
   When in disgrace with fortune and mens eyes
   I all alone beweep my outcast state
   And trouble deaf heaven with my bootless cries
   And look upon myself and curce my fate
   Wishing me like to one more rich hope,
   Feachured like him, like him with friends possessed
   Desiring this mens art and that mans scope
   With what I most enjoy contented least,
   Yet in this thoughts myself almost despising,
   Haply I think on thee, and my state,
   Like to the lark at break of day arising
   From sullen earth, sing hymns at heavens gate,
   For thy sweet love remembered such wealth brings
   That then I scorn to change my state with kings.
   <Всем, у кого в доме живут растения, полезно знать, как выглядят вредители и какие растения они предпочитают, уметь диагностировать зараженность растения и разбираться в способах борьбы с вредителями> .
   Когда в раздорэ с Нэбам и Судьбой,
   Я вэсь сафсэм одын…
   Я на сэбя сафсэм прэзрэнно взгляну…
   Глухие нэбэса сваэй мальбой
   Трэвожна духом жрэбий свой я кляну!
   Двадцать дэвятый санэт в пэрэводэ Аслана Русланова…
   Боже, какая образованная девочка погибает! Где же справедливость? Нюта снова едва не расхныкалась.
   “А какая Богу разница, — Нюта тут же сама себе принялась возражать, — а какая Богу разница, образованная девочка гибнет или игнорантная совсем? Ну, кабы не зубрила я в своей особо хорошей школе Шекспировых сонетов, то была бы менее для Бога ценной?”
   И Нюта горько усмехнулась пришедшему вдруг открытию, что Судьба любит замешивать человеческие драмы на контрастах. Уж куда как сексуальнее, если черные дикари насилуют не просто какую-то белую женщину, но самый смак, если эта женщина еще будет и высокообразованной, тонко воспитанной и непременно с порфирогенетной родословной!
   Ну, Нюта, конечно, не порфирогенетка, как Софья Палеолог, но все равно себя жалко… Связалась с какими-то мерзкими асланами-русланами! Они и по-французски умудряются здесь с кавказским акцентом говорить, как в старых русских фильмах про добрых, щедрых душой кавказских тамадов… Тамад? Тамадовичей?
   Нюта усмехнулась.
   Ну, коли внутренне юмор еще не изменяет ей, значит — не все еще потеряно.
   Ее везли на стрелку с Асуровым. Теперь она должна будет подыграть Аслану, чтобы Асурова подставить по всем статьям. Подставить, как простой вульгарный “мешок”.
   Асурова Нюте было ни капельки не жалко! На роль “мешка” он годился больше всего. Но ведь его убьют! Не эти… Его потом убьют люди Мамедова.
   И как же она — Нюточка? Возьмет ли на себя грех мокрухи? И если не прямой грех, то косвенный — соучастный?
   Она сидела на заднем сиденье “седьмой” бээмвухи и безучастно глядела, как глупые бельгийские пейзажи, что еще вчера она наблюдала из машины Жильберта, теперь катятся в обратную сторону.
   “Вояж-вояж, дан л эспас — у жамэ ревьяндрэ” — неслось из колонок, понатыканных во всех дверцах и углах Асланового авто.
   “Как раз про меня поют”, — подумала Нюта и снова усмехнулась. Путешествие туда, откуда нет возврата…
   — Аслан, а ты знаешь, где речка Стикс протекает? — спросила Нюта, перекрикивая певичку со странным сценическим именем Дезаерлесс…
   — Чего? Стикс? Какой Стикс? Посмотри в карту!
   Аслан, не оборачиваясь, вынул из бокового кармашка водительской двери сложенную гармошкой схему дорог Бельгии и бросил ее Нюте.
   — Эта речка не в Европе, Аслан, — сказала она устало.
   — А где?
   — Она в загробном мире, в аду! Ад, он точно не в Европе…
   — Ад, он везде, — подумав, сказал вдруг Аслан, — ад и у нас в Чечне, а может быть, и где угодно, если взрывчатки побольше в одном месте собрать…
   “Он не такой уж и дурак… И образованность здесь ни при чем”, — подумала Нюта про себя. От умного трудней соскочить.
   От глупого Асурова соскочила, а от умного Аслана… Как бы не случилось так, что ей — как знаменитому Колобку — придется еще выполнить смертельные па на носу у этой чеченской лисицы?
   Нет, не лисицы, а волка! Они же на зеленом знамени своем — волка нарисовали! А волк и лиса — одного отряда собачьих… Волк и лиса — одна сатана!
   Нюта про себя хихикнула.
   А кто тогда Асуров? Он и не волк и не лиса. И на медведя мало похож. Скорее на скунса. Или шакала. Но скунса и шакала не было в сказке. Сказка-то была русская.
   Грядет теперь битва дракона с тигром… Нюта выдумывала названия своим неизбежно надвигающимся приключениям.
   Кто дракон? Аслан? А Мамедов-папа — тигр? Тогда скунсу и хорьку здесь ловить нечего! Скунса и шакала тигр с драконом схарчат в одну секунду за милую душу и не почувствуют! И управу на дракона с тигром можно найти только у Ивана Царевича дураковатого, но бесконечно милого и надежного!
   Но где ж царевича теперь взять? Тем более здесь, в глупой Бельгии, по дороге в еще более глупую Швейцарию!
   С этими мыслями она и заснула. Свернувшись калачиком на заднем сиденье Аслановой БМВ.
   Асуров был слегка ошарашен ее внезапным звонком. Он даже не сразу нашелся, что сказать.
   — А я думал, что ты уже никогда не позвонишь, — наконец-то выдавил он из себя.
   — Надо срочно встретиться, — сказала Нюта, инстинктивно прикрывая ладошкой трубку.
   — У меня в гостинице…
   — Нет, кафе “Жасмин” на площади Отель де Билль, напротив Городской ратуши, столик не внутри, а снаружи, на улице под зонтиком… через пятнадцать минут…
   Она специально не давала Асурову времени осмотреться и принять какое-то решение. За четверть часа этот тугодум вряд ли что надумает. Она повесила трубку автомата и пошла через площадь к кафе.
   Нахальные голуби так и лезли под ноги, совершенно потеряв всякий стыд, по-своему полагая, что хозяева на площади не эти двуногие прямоходящие, а они, сизо-серые двукрылые, прямоходящие двуногие только мешают двукрылым клевать обильно разбросанную повсюду белую булку…
   Нюта села за крайний с голик. Задумалась…
   — Que desirez-vous Mademoiselle? <Чего желает мадмуазель?>
   Вывел ее из транса кудрявый мальчик-официант.
   Наверняка — студент. Подрабатывает себе на дискотеку да на таблетки экстази.
   — Un cafe sans sucre et un verre d’eau plate <Один кофе без сахара и стакан воды без газа> — машинально ответила Нюта.
   Где-то рядом сидят люди Аслана. Страхуют ее. Страхуют не оттого, что Асуров ее убьет, а оттого, чтобы не сбежала.
   Где тут они? Может, вон тот арабского вида парень с девушкой скандинавского типа? Или те два чернявеньких южанина-марсельца с бутылкой белого вина? Или они сидят на крыше “Отель де Билль” со снайперской винтовкой?
   Все может быть. Все может быть. Площадь отлично просматривалась. Машины здесь не ездят — пешеходная туристская зона.
   Откуда Асуров незаметно подкрадется? Этот идиот любит изображать из себя Джеймса Бонда. Дешевка!
   А вот и он — моего сердца чемпион!
   — Ты уже заказала?
   — Воспитанием не блещете, мосье, ни здрасьте девушке, ни коммон сава! — недовольно ответила Нюта.
   Асуров щелкнул пальцами и жестом дал понять появившемуся в дверях официанту, что желает пива. Пиво здесь подавали лишь одного сорта — “хэнникен”, да и то бутылочное, естественно.
   — Ты куда пропала, я уж забеспокоился? — начал Асуров их трудный разговор.
   — Я за тебя всю работу делала, идиот, — сразу резко повернула Нюта.
   Асуров даже рот раскрыл от удивления, изумляясь такой наглости своей компаньонки.
   — Рот-то закрой, а то ворона залетит, — сказала Нюта, совладав со стартовым мандражом, — наша птаха уже в клетке сидит, и в этом не твоя заслуга, теперь за птаху необходимо бабки с папы заполучить, и это уже твоя часть работы…
   — Как? Когда? — изумленно выдохнул Асуров.
   — А я не могу тебе полностью доверять, поэтому взяла на себя труд организовать все по-своему и тем подстраховалась, чтоб ты меня потом не того… — Она ребром ладони провела себя по длинной балетной шее.
   — Он что, у тебя? — с придыханием переспросил Асуров.
   — А тебе необходимо газетное подтверждение факта похищения, что ли?
   — Но это совсем все меняет…
   — Ни хера это не меняет, это меняет только нашу систему взаимоотношений, где я была у тебя за дурочку, а теперь мы будем равноправными партнерами — ты не знаешь, где сидит фазан, а я ничего знать не ведаю, как папаша Мамед будет слюнявить и стрючить бабуленьки…
   — Ты? И это все ты одна?
   — Для тебя, мразь, это не имеет никакого значения, ты просто получишь свою треть.
   — Треть? — еще раз изумился Асуров.
   — У меня есть компаньон, парень мой, и он тебя завалит если что, понял?
   По лицу Асурова было видно, что он понял только то, что перед ним теперь сидит иная Анюта, не та, что была давеча — неделю назад, когда они приехали из Берлина.
   — Ты серьезно?
   Вместо ответа Анюта протянула Асурову сверток.
   — Здесь видео. На видео сынок слезно просит папашу дать денег. Передашь это Мамедову и получишь с него бабки. Я тебе дам номер телефона, куда ты позвонишь, когда деньги будут уже у тебя. А потом я дам тебе инструкции, как поступить с моей, с нашей долей.
   — Инструкции? — сглатывая слюну, переспросил Асуров.
   — Именно, — ответила Анюта, — и не дергайся, дурак, ты сейчас под прицелом, шаг влево, шаг вправо — пуля в лоб или в затылок, а я потом спокойно улизну через задний выход кафе на соседнюю улицу…
   Вид у Асурова был самый жалкий.
   — Я исчезаю, а ты займись делом, дурень, время уже пошло, мы не можем держать фазана взаперти больше двух недель… Ты меня хорошо понял?
   Поднимаясь, Анюта больно ущипнула Асурова за плечо. Повернулась и вышла через кафе на рю де Воль.
   А Асуров еще минут пять сидел со своим глупым пивом, пяля в него свое глупое лицо.
   То видео, что Нюта передала в кафе обескураженному Асурову, было сделано еще три месяца назад во время сильнейшей попойки с кислотой, кокаином и девочками-лесбиянками… в номерах при очень дорогом закрытом клубе, куда Аслан притащил своего дружка Юсуфа, чтобы порадовать изысканным развратом.
   Как же! Две парочки девчонок-близняшек. Одна парочка натуральных блондинок в норвежском стиле, а другая — черненьких смугленьких латинос. Лед и пламень! Никто из нормальных с потенцией мужиков устоять перед таким соблазном — просто не в состоянии!
   Тогда, обкурившись, как обкуривались в старые добрые школьные времена, когда юными пионэрами Юсуф и Аслан, один в степной полосе Татарии, другой в родном Надтеречном районе Чечено-Ингушской АССР, каждый порознь, но одновременно, — смачивая ладони слюною, собирали в жарком августе пыльцу, осыпающуюся с высоченных кустов дикой конопли, или “дички”… Так и два месяца назад, обкурившись и ухохотавшись, друзья принялись сниматься на видео…
   Это Аслан предложил! А Юсуфу понравилась идея снять смешное кино про то, как они тут развлекаются.
   Сперва снимали одних только девочек… Блондиночек. Потом брюнеточек. Потом Юсуфа приковали наручниками к кровати, и девчонки принялись вчетвером ласкать его, а Аслан снимал и снимал… Было смешно.
   А потом… а потом решили еще поиграть. Аслан надел себе на голову черные колготки одной из девчонок, достал из барсетки свой “кольт”, с которым никогда не расставался и, приставив его к голове прикованного к кровати Юсуфа, скомандовал: ну-ка, дружище, передай привет своему папуле!
   А одна из блондинок тем временем взяла камеру и снимала. Юсуф скорчил лицо в гримасе отчаяния и, придав своему голосу максимум драматической дрожи, запищал: “Папа, дай денег, сколько они просят, потому что это не люди, а звери…”
   Этот кусок видеозаписи и был отмонтирован на данной Асурову видеокассете.
   Но сам Асуров не знал обстоятельств, при которых она снималась.

Татьяна Захаржевская — Леди Морвен.

   Занаду — Лондон. Англия
   Майами. Флорида
   1997
 
   Оттягивать заседание Капитула до бесконечности не представлялось более возможным. И если применить к ситуации ленинскую формулировку, то и низы не хотели отсрочки, и верхи уже не могли более волынить. Впрочем, какие тут могли быть “верхи” и “низы”? Просто Гейл Блитс и его группировка прогрессистов, напуганные решимостью нефтяной оппозиции протащить в Сенате закон о разделении “Свичкрафта” на основании уже имеющегося решения антимонопольной комиссии, напуганные прогрессисты отказались от поддержки госпожи Бетриббс — королевы иллюминатов. А старички-нефтяники, обеспокоенные шустростью нововведенной в Капитул молодежи, и без того уже полгода как требовали отчета и подведения итогов, надеясь на старые проверенные методы подковерных кадровых интриг, сводящихся к обычному вульгарному подкупу.
   Все стороны мыслили прибрать Бетриббс-королеву к рукам. Нефтяники — выдать замуж и повязать новым договором, а прогрессисты — соблазнить легкими быстрыми деньгами, вовлечь в большие траты, запутать, подвести под подлог денег, и тем самым повязать на веки вечные.
   Понимала ли это сама королева? А сама королева все понимала.
   Потеряв главного своего учителя и наставника, своего погибшего в авиакатастрофе супруга, леди Морвен вдруг обрела другого друга и советника. Питера Дубойса. И она слушалась его советов, потому как верила ему. И с испугом ловила себя на том, что Питер Дубойс для нее более чем друг и советник.
   А Питер все просчитал. И самое главное — просчитал и предугадал, что обе стороны будут заинтересованы убить ее. Причем одна сторона — убить до заседания Капитула, а другая — после.
   Он рассказывал, а она слушала.
   — История американских спецслужб, которую я, сама понимаешь, еще не так давно штудировал самым тщательным образом, учит, что нашим парням всегда удавалось решить самые серьезные проблемы и в Тегеране в сорок четвертом году, и в Нормандии в сорок пятом и так далее.
   — Ты имеешь в виду покушения немцев на Большую тройку? — спросила Татьяна.
   — Да, и этот эпизод, хотя он и не столь характерный, — кивнул Питер, — а вот в Нормандии снайперы из отряда Скорцени три месяца охотились за Айком…
   — За маршалом Эйзенхауэром? — еще раз перебила Питера неблагодарная слушательница.
   — Да, у вас в русских школах, вижу, хорошо давали историю Второй мировой.
   — Прости, перебила тебя…
   — Да. Так вот, как сработали спецслужбы?
   Питер взял паузу, может, ожидая, что Татьяна сама ответит на вопрос.
   Но Татьяна молчала.
   — Наша контрразведка прежде всего запустила по тылам американской армии десять джипов с двойниками Айка.
   Татьяна понимающе кивнула.
   — У Черчилля тоже были двойники. А после покушения в июле появились двойники и у Гитлера. Я уж не говорю про то, сколько двойников было у Сталина!
   — В общем, ты хочешь сказать, что вся система безопасности особо важных персон строилась на подставке врагам двойников каждой персоны? — спросила Татьяна.
   — Не только строилась, но и теперь активно строится, ты посмотри, у Саддама Хусейна как минимум десяток двойников, у Муамара Каддафи, у Чаушеску, у Брежнева наконец…
   — Но тогда скажи, почему ваши спецслужбы не уберегли Кеннеди?
   — Кеннеди? — Питер вскинул брови. — А ты уверена, что Освальд стрелял в Кеннеди?
   — Что!? — невольно вырвалось у Татьяны. — Ты хочешь сказать, что…
   — У нас в ФБР ходит байка, что это был вариант быстрого и дешевого импичмента, причем договорного, Линдону Барри Джонсону передали власть с согласия Кеннеди, а он просто лег на дно — и вышел из игры.
   — А как же Жаклин? — не унималась Татьяна.
   — А что Жаклин? Жаклин — это неизбежные издержки и реальная возможность дать женщине свободу. В конце концов, Анастасий Онассис не самый плохой вариант, хотя мы с тобой уклонились от темы важного урока — от темы двойников…
   — Нет, дорогой, совсем не уклонились мы от этой темы, — воскликнула Татьяна, — просто ты смотришь на тему узко профессионально, исходя из заданного, де, необходимо сохранить жизнь вип-персоны, так?
   — Ну, так, а как же еще? — недоуменно переспросил Питер.
   — А я смотрю на проблему шире, — с возбужденным блеском в глазах продолжала Татьяна, — противник убивает двойника и на какое-то время он уверен в том, что цели не существует…
   — А цель в этот самый момент использует создавшуюся паузу, когда она невидима для противника, и спокойно наносит ответный удар, — опережая Татьяну, договорил за нее Питер.
   — Умница, пять с плюсом! — похвалила его Татьяна.
   — Ты будешь спокойно наблюдать за всей их возней, когда…
   — Когда меня убьют…
   — Якобы убьют…
   — А так как их возня после моих похорон будет носить вполне открытый характер, все ночные твари повылезают на белый свет…
   — И мы их спокойно возьмем тепленькими…
* * *
   Об этом разговоре не узнал ни один из обитателей Занаду.
   Наутро Татьяна привычно садилась в вертолет, чтобы долететь до Афинского аэропорта, где ее ждал персональный бизнес-джет. На этот раз она улетала не одна, но с Питером. Питер знал технику подготовки двойников и никто, кроме него, не справился бы с этой задачей.
   На вертолетной площадке не обошлось без слез.
   Нил-Ро чуть не проспал. Накануне вечером все засиделись допоздна в гостиной, спорили, болтали, смеялись… Все вспоминали чудака Делоха, который в уикенд не приехал на остров по причине болезни.
   Нил-Ро едва и не проспал проводы своей Та-Та. Прибежал, задыхаясь…
   — Ты обещала, что тоже будешь играть с нами в войну, а?
   — Ну, в следующий раз, когда мы с Питером прилетим, обещаю, промесс!
   — Я уже, между прочим, на первый коричневый пояс все кихоны и ката выучил, вот посмотри, Та-Та, посмотри! — и Нил-Ро прямо на бетоне вертолетной площадки исполнил несколько боевых движений.
   — Ой, ну молодец, защитник у меня вырос, мне теперь любая беда нипочем, — воскликнула Татьяна, прижимая маленького бойца к своей груди…
   Турбина со свистом начала набирать обороты. Лопасти несущего винта, раскрутившись, образовали прозрачный круг…
   И слеза прокатилась по щеке Татьяны… Ведь прочитают в газетах, увидят по телевизору в новостях, что ее убьют — и будут страдать! А сказать им — нельзя! Нельзя по всем законам этой страшной жизни.
   Вертолет поднялся над островом и, развернувшись прозрачной своей мордой на северо-восток, быстро полетел в сторону моря.
   И долго еще уменьшившиеся до самых малюсеньких размеров фигурки родных ей людей — Нила и Нила-Ро — махали ей вслед…
   А в Лондоне их ждал сюрприз.
   — У меня есть срочное и важное дело, но я не стану говорить по телефону, — сказал Делох, когда Татьяна позвонила, желая проведать, как у профессора его гипертония, не снизилось ли за выходные давление? Не нужно ли прислать хорошего врача или лекарств?
   — Дело срочное? — спросила Татьяна, внутренне напрягшись и ожидая, может, самого плохого, потому как время такое настало, когда хороших новостей ждать не приходилось.
   — Дело не терпит отлагательств. Я сам приеду, все расскажу, — сказал профессор.
   — Не может быть и речи, вам с вашим артериальным давлением так и до инсульта недалеко, так что лежите, пока не парализовало, я сама сейчас приеду…
   Было пол-одиннадцатого. Шофер Морвенов Уоррен, как всегда по старой моде — в традиционном сером мундире, фуражке и высоких кавалерийских сапогах, в ожидании приказов своей госпожи сидел в комнате для прислуги и глядел повтор вчерашнего матча “Лидс” — “Астон вилла”.
   — Уоррен, мы выезжаем, — сказала леди, спускаясь в вестибюль.
   Лондон рано готовится ко сну. Пабы по закону Ее величества закрываются в одиннадцать. Ее величество заботится о средней британской семье, чтобы мужчина — глава семейства вечером был дома с женой и детьми.