Страница:
Джаспер Гобсон не мог не поделиться этими мыслями со своей спутницей; миссис Барнет ответила, что приливы в Ледовитом океане, по всей вероятности, вовсе не так значительны, как утверждают.
— Да нет, сударыня, совсем напротив, — воскликнул Джаспер Гобсон. — Все путешественники сходятся на том, что в полярных морях бывают очень сильные приливы и отливы. Нельзя же предположить, чтобы все эти люди ошибались!
— Тогда, мистер Гобсон, потрудитесь объяснить, — возразила миссис Барнет, — почему океан не заливает местность, которая и во время отлива едва на десять футов возвышается над его уровнем?
— Эх, сударыня! — ответил Джаспер Гобсон. — В том-то и беда, что я не знаю, как это объяснить. За месяц, что мы живем на этом берегу, я не раз имел случай убедиться, что в обычное время уровень моря поднимается здесь меньше чем на фут. И я готов утверждать, что через две недели, двадцать второго сентября, когда наступит равноденствие и прилив достигнет своего максимума, у побережья возле мыса Батерст уровень моря не повысится больше чем на полтора фута! Впрочем, мы это скоро увидим сами.
— Но все-таки, мистер Гобсон, чем же объясняется такое странное явление? Ведь в нашем мире необъяснимых явлений не бывает!
— Тут одно из двух, сударыня, — ответил лейтенант. — Либо исследователи плохо наблюдали, что очень трудно допустить, когда речь идет о таких людях, как Франклин, Парри, Росс и другие; либо приливы совсем ничтожны именно на этом участке американского побережья и, быть может, по той же причине, по какой они ничтожны во всех закрытых морях, хотя бы в Средиземном море, где близость берегов и узость проливов не дают разгуляться волнам Атлантического океана.
— Остановимся на последней гипотезе, мистер Гобсон, — ответила Полина Барнет.
— Приходится, — ответил лейтенант, покачав головой, — и, однако, она меня не удовлетворяет; я чувствую, что тут таится какая-то загадка природы, но не могу ее понять.
К девяти часам, проделав значительное расстояние вдоль берега, который всю дорогу оставался таким же плоским и песчаным, сани прибыли к бухте, где находилось тюленье лежбище. Сани и собак оставили позади, чтобы не распугать тюленей, которых надо было захватить врасплох.
Насколько эта часть побережья отличалась от местности, прилегающей к мысу Батерст!
Там, где остановились охотники, берег был извилистый, источенный волнами и на всем протяжении причудливо взгорбленный. Он, несомненно, был вулканического происхождения, в противоположность окрестностям мыса Батерст, образовавшимся из каких-то наносных отложений.
Не вода, а огонь геологических эпох образовал эту местность. Камень, полностью отсутствовавший у мыса Батерст, — что, кстати, было так же необъяснимо, как и отсутствие приливов, — здесь встречался и в виде принесенных ледниками валунов и в виде скал, наполовину торчащих из земли. На темном песке, среди пористых кусков лавы, повсюду были разбросаны камни-силикаты, известные под общим названием полевых шпатов, наличие которых неоспоримо доказывало кристаллическое строение побережья. На поверхности поблескивали и неисчислимые лабрадориты, и яркие, переливчатые гальки — синие, красные, зеленые, и куски пемзы, и обломки стекловидных сплавов. Дальше громоздились высокие уступчатые скалы, на двести футов возносившиеся над уровнем моря.
Джаспер Гобсон решил подняться на них, чтобы осмотреть восточную часть края. Времени у него было достаточно, так как час охоты на тюленей еще не наступил. У воды возилось лишь несколько пар этих животных; нападать на них следовало ближе к полудню, когда их соберется побольше и, разморенные солнцем, они заснут на берегу. К тому же Джаспер Гобсон увидел, что эти млекопитающие, хоть и относились к отряду ластоногих, однако были вовсе не тюлени, как ему сказали его люди, а морские лошади или морские коровы, а по зоологической терминологии — моржи; от тюленей они отличаются длинными верхними клыками — бивнями.
Охотники обошли вокруг излюбленной этими животными бухты — они дали ей имя «Моржовой» — и взобрались на прибрежную скалу. Петерсен, Хоуп и Келлет остались на нижнем уступе сторожить животных, а миссис Барнет, Джаспер Гобсон и сержант поднялись на вершину скалы, откуда, с высоты ста пятидесяти или двухсот футов, можно было обозреть всю окрестность, не теряя в то же время из виду троих охотников, которые должны были подать им условный знак, когда моржи соберутся в достаточном количестве.
Через четверть часа лейтенант, его спутница и сержант достигли вершины; отсюда перед их взором развернулись широкие дали.
У их ног лежало необъятное море, на севере сливавшееся с небом. Ни земли, ни ледяных полей, ни айсбергов не было видно. Океан был чист ото льда на всем доступном глазу пространстве, и, по всей вероятности, на этой параллели путь для кораблей был открыт вплоть до Берингова пролива. Значит, во время летнего сезона суда компании смогут свободно доходить до мыса Батерст через Северо-Западный проход.
Джаспер Гобсон обернулся на запад, и представшая перед ним неожиданная картина открыла ему секрет вулканических обломков, которыми было загромождено побережье.
Милях в десяти от берега друг за другом вздымались усеченные конусы огнедышащих сопок, невидимых с мыса Батерст из-за скрывавших их береговых скал. Их контуры, словно начертанные дрожащей рукой, смутно вырисовывались на фоне неба. Внимательно вглядевшись, Джаспер Гобсон указал на них сержанту и миссис Барнет и, не промолвив ни слова, обратил взгляд в другую сторону.
На востоке, до самого мыса Батерст, тянулась длинная прибрежная полоса
— ровная и однообразная. Вооружившись подзорной трубой, можно было бы разглядеть форт Надежды и даже голубоватый дымок, поднимавшийся в этот час над плитой миссис Джолиф.
Позади окрестность открывала взору два резко отличных друг от друга пейзажа. К югу и к востоку от мыса Батерст раскинулась обширная в несколько сот квадратных миль равнина. Начиная же от бухты Моржовой, местность между береговыми скалами и вулканическими горами была вздыблена и изрыта; весь ее вид говорил о каком-то геологическом перевороте, которому она была обязана своим происхождением.
Лейтенант пристально всматривался в эти две соседние и так поразительно несхожие между собой территории. Это показалось ему весьма странным — он никогда не видел ничего подобного.
Сержант Лонг спросил:
— Вам не кажется, мистер Гобсон, что виднеющиеся на западе горы — это вулканы?
— Вне всякого сомнения, сержант, — ответил Джаспер Гобсон. — Это они извергли на побережье и куски пемзы, и стекловидные сплавы, и бесчисленные лабрадориты; мы не прошли бы и трех миль в сторону этих гор, как у нас под ногами оказались бы лава и пепел.
— А как по-вашему, лейтенант, они — действующие? — спросил сержант.
— Трудно сказать.
— Но-ведь над их вершинами сейчас не видно дыма.
— Это ничего не доказывает, Лонг. И у вас во рту не всегда дымится трубка!
— Не всегда, мистер Гобсон.
— Ну вот, Лонг, так же обстоит дело и с вулканами: они тоже не всегда курятся.
— Понимаю, мистер Гобсон, — ответил сержант Лонг. — Но, признаться, я никак не предполагал, что в Заполярье могут быть вулканы.
— Их здесь не так уж много, — заметила миссис Барнет.
— Да, немного, сударыня, — ответил лейтенант, — однако они все же есть: на острове Ян-Майен, на Алеутских островах, на Камчатке, в Русской Америке, в Исландии; затем на юге — на Огненной Земле и в Антарктике. Вулканы — всего лишь трубы того гигантского завода в недрах земли, где перерабатываются химические продукты земного шара, и я думаю, что природа создала эти трубы везде, где в них встретилась надобность.
— Так-то оно так, мистер Гобсон, — ответил сержант, — но у самого полюса, в таком холодном климате!..
— А какая разница, сержант? Какая разница — на полюсе или на экваторе? Скажу больше: возле полюсов отдушины должны быть даже многочисленнее, чем в любой другой точке земного шара.
— А почему, мистер Гобсон? — спросил сержант, которого, видимо, поразило это утверждение.
— Потому что, если эти клапаны открылись под давлением внутренних газов, то это должно было произойти там, где земная кора тоньше. А так как Земля сплющена именно около полюсов, то естественно… Смотрите-ка, Келлет подает нам сигнал! — воскликнул лейтенант, прерывая свои пояснения. — Вы пойдете с нами, сударыня?
— Я подожду здесь, — ответила путешественница. — Избиение моржей меня совсем не привлекает!
— Хорошо, сударыня, — ответил Джаспер Гобсон. — Через час все будет кончено, и, если вы спуститесь к этому времени, мы сразу же отправимся в обратный путь.
Миссис Полина Барнет осталась на вершине скалы любоваться разнообразием развернувшейся перед ее взором панорамы.
Четверть часа спустя Джаспер Гобсон и сержант Лонг были уже на берегу.
Моржей собралось теперь много. Их можно было насчитать не меньше сотни. Некоторые ползали на ластах по песку, но большинство, расположившись семьями, спало. Два-три огромных самца, метра в три длиной, покрытые негустой рыжеватой шерстью, словно часовые, стерегли покой стада.
Охотники приближались с величайшей осторожностью, пользуясь выступами скал и неровностями почвы и стараясь незаметно окружить группу моржей, чтобы отрезать им отступление к морю. На суше эти животные тяжелы, мало подвижны и неповоротливы. Они передвигаются короткими скачками или ползут, производя спиной волнообразные движения. Но в воде — их истинной стихии — они проворны, как рыбы; с такими пловцами опасно вступать в борьбу, и случается, они даже топят преследующие их лодки.
Между тем самцы почуяли неладное. Они подняли головы и, озираясь по сторонам, старались разглядеть, откуда надвигается опасность. Но прежде чем они успели протрубить тревогу, Джаспер Гобсон и Келлет набросились на стадо с одной стороны, Лонг, Петерсен и Хоуп подоспели с другой и, ранив пулями пятерых моржей, тут же добили их копьями, в то время как остальные животные в испуге ринулись к морю.
Победа далась легко. Все пять моржей оказались очень крупными. Белая кость их клыков, хотя и несколько шероховатая, была самого лучшего качества; но главное, — и это особенно порадовало лейтенанта Гобсона, — их большие упитанные туши обещали обильные запасы жира. Моржей взвалили на сани, и собакам пришлось тащить на себе довольно значительный груз.
Был час пополудни. В это время миссис Барнет присоединилась к своим спутникам, и все двинулись вдоль берега в обратный путь к форту Надежды.
Так как сани были нагружены, то люди всю дорогу шли пешком. Им пришлось проделать миль десять — и все по прямой линии. Но, как справедливо гласит английская пословица, «нет дороги длинней, чем дорога прямая». Поэтому охотники, чтобы разогнать скуку однообразного пути, все время беседовали между собой. Миссис Барнет часто вступала в их разговор, пользуясь случаем почерпнуть у этих смелых людей специальные знания, которыми они обладали. Однако путь все-таки показался очень долгим. Собакам тяжело было волочить грузные туши, и сани скользили медленно. Между тем по твердому снежному насту они меньше чем в два часа покрыли бы все расстояние от бухты Моржовой до форта Надежды.
Лейтенант Гобсон несколько раз делал короткие остановки, чтобы измученные животные могли передохнуть.
В конце концов сержант Лонг заметил:
— Эти проклятые моржи, хотя бы ради нашего удобства, должны были выбрать себе лежбище поближе к форту.
— Они не нашли бы себе там подходящего места, — ответил лейтенант, покачав головой.
— Почему же, мистер Гобсон? — спросила удивленная миссис Барнет.
— Потому что эти животные выбирают только отлогие берега, где им легко выйти из моря.
— А побережье у мыса не отлогое?..
— Побережье у мыса, — подтвердил Джаспер Гобсон, — отвесное, как крепостная стена, без малейшего ската, словно его обрубили топором. Вот еще одна необъяснимая особенность этого мыса, сударыня: если наши рыбаки вздумают удить рыбу у моря, то им придется запастись лесой по меньшей мере в триста сажен длиной! Чем объясняется такое строение почвы? Не знаю, но склонен думать, что много веков назад вследствие сильнейшего землетрясения от берега оторвался гигантский кусок земли и был поглощен Ледовитым океаном!
— Да нет, сударыня, совсем напротив, — воскликнул Джаспер Гобсон. — Все путешественники сходятся на том, что в полярных морях бывают очень сильные приливы и отливы. Нельзя же предположить, чтобы все эти люди ошибались!
— Тогда, мистер Гобсон, потрудитесь объяснить, — возразила миссис Барнет, — почему океан не заливает местность, которая и во время отлива едва на десять футов возвышается над его уровнем?
— Эх, сударыня! — ответил Джаспер Гобсон. — В том-то и беда, что я не знаю, как это объяснить. За месяц, что мы живем на этом берегу, я не раз имел случай убедиться, что в обычное время уровень моря поднимается здесь меньше чем на фут. И я готов утверждать, что через две недели, двадцать второго сентября, когда наступит равноденствие и прилив достигнет своего максимума, у побережья возле мыса Батерст уровень моря не повысится больше чем на полтора фута! Впрочем, мы это скоро увидим сами.
— Но все-таки, мистер Гобсон, чем же объясняется такое странное явление? Ведь в нашем мире необъяснимых явлений не бывает!
— Тут одно из двух, сударыня, — ответил лейтенант. — Либо исследователи плохо наблюдали, что очень трудно допустить, когда речь идет о таких людях, как Франклин, Парри, Росс и другие; либо приливы совсем ничтожны именно на этом участке американского побережья и, быть может, по той же причине, по какой они ничтожны во всех закрытых морях, хотя бы в Средиземном море, где близость берегов и узость проливов не дают разгуляться волнам Атлантического океана.
— Остановимся на последней гипотезе, мистер Гобсон, — ответила Полина Барнет.
— Приходится, — ответил лейтенант, покачав головой, — и, однако, она меня не удовлетворяет; я чувствую, что тут таится какая-то загадка природы, но не могу ее понять.
К девяти часам, проделав значительное расстояние вдоль берега, который всю дорогу оставался таким же плоским и песчаным, сани прибыли к бухте, где находилось тюленье лежбище. Сани и собак оставили позади, чтобы не распугать тюленей, которых надо было захватить врасплох.
Насколько эта часть побережья отличалась от местности, прилегающей к мысу Батерст!
Там, где остановились охотники, берег был извилистый, источенный волнами и на всем протяжении причудливо взгорбленный. Он, несомненно, был вулканического происхождения, в противоположность окрестностям мыса Батерст, образовавшимся из каких-то наносных отложений.
Не вода, а огонь геологических эпох образовал эту местность. Камень, полностью отсутствовавший у мыса Батерст, — что, кстати, было так же необъяснимо, как и отсутствие приливов, — здесь встречался и в виде принесенных ледниками валунов и в виде скал, наполовину торчащих из земли. На темном песке, среди пористых кусков лавы, повсюду были разбросаны камни-силикаты, известные под общим названием полевых шпатов, наличие которых неоспоримо доказывало кристаллическое строение побережья. На поверхности поблескивали и неисчислимые лабрадориты, и яркие, переливчатые гальки — синие, красные, зеленые, и куски пемзы, и обломки стекловидных сплавов. Дальше громоздились высокие уступчатые скалы, на двести футов возносившиеся над уровнем моря.
Джаспер Гобсон решил подняться на них, чтобы осмотреть восточную часть края. Времени у него было достаточно, так как час охоты на тюленей еще не наступил. У воды возилось лишь несколько пар этих животных; нападать на них следовало ближе к полудню, когда их соберется побольше и, разморенные солнцем, они заснут на берегу. К тому же Джаспер Гобсон увидел, что эти млекопитающие, хоть и относились к отряду ластоногих, однако были вовсе не тюлени, как ему сказали его люди, а морские лошади или морские коровы, а по зоологической терминологии — моржи; от тюленей они отличаются длинными верхними клыками — бивнями.
Охотники обошли вокруг излюбленной этими животными бухты — они дали ей имя «Моржовой» — и взобрались на прибрежную скалу. Петерсен, Хоуп и Келлет остались на нижнем уступе сторожить животных, а миссис Барнет, Джаспер Гобсон и сержант поднялись на вершину скалы, откуда, с высоты ста пятидесяти или двухсот футов, можно было обозреть всю окрестность, не теряя в то же время из виду троих охотников, которые должны были подать им условный знак, когда моржи соберутся в достаточном количестве.
Через четверть часа лейтенант, его спутница и сержант достигли вершины; отсюда перед их взором развернулись широкие дали.
У их ног лежало необъятное море, на севере сливавшееся с небом. Ни земли, ни ледяных полей, ни айсбергов не было видно. Океан был чист ото льда на всем доступном глазу пространстве, и, по всей вероятности, на этой параллели путь для кораблей был открыт вплоть до Берингова пролива. Значит, во время летнего сезона суда компании смогут свободно доходить до мыса Батерст через Северо-Западный проход.
Джаспер Гобсон обернулся на запад, и представшая перед ним неожиданная картина открыла ему секрет вулканических обломков, которыми было загромождено побережье.
Милях в десяти от берега друг за другом вздымались усеченные конусы огнедышащих сопок, невидимых с мыса Батерст из-за скрывавших их береговых скал. Их контуры, словно начертанные дрожащей рукой, смутно вырисовывались на фоне неба. Внимательно вглядевшись, Джаспер Гобсон указал на них сержанту и миссис Барнет и, не промолвив ни слова, обратил взгляд в другую сторону.
На востоке, до самого мыса Батерст, тянулась длинная прибрежная полоса
— ровная и однообразная. Вооружившись подзорной трубой, можно было бы разглядеть форт Надежды и даже голубоватый дымок, поднимавшийся в этот час над плитой миссис Джолиф.
Позади окрестность открывала взору два резко отличных друг от друга пейзажа. К югу и к востоку от мыса Батерст раскинулась обширная в несколько сот квадратных миль равнина. Начиная же от бухты Моржовой, местность между береговыми скалами и вулканическими горами была вздыблена и изрыта; весь ее вид говорил о каком-то геологическом перевороте, которому она была обязана своим происхождением.
Лейтенант пристально всматривался в эти две соседние и так поразительно несхожие между собой территории. Это показалось ему весьма странным — он никогда не видел ничего подобного.
Сержант Лонг спросил:
— Вам не кажется, мистер Гобсон, что виднеющиеся на западе горы — это вулканы?
— Вне всякого сомнения, сержант, — ответил Джаспер Гобсон. — Это они извергли на побережье и куски пемзы, и стекловидные сплавы, и бесчисленные лабрадориты; мы не прошли бы и трех миль в сторону этих гор, как у нас под ногами оказались бы лава и пепел.
— А как по-вашему, лейтенант, они — действующие? — спросил сержант.
— Трудно сказать.
— Но-ведь над их вершинами сейчас не видно дыма.
— Это ничего не доказывает, Лонг. И у вас во рту не всегда дымится трубка!
— Не всегда, мистер Гобсон.
— Ну вот, Лонг, так же обстоит дело и с вулканами: они тоже не всегда курятся.
— Понимаю, мистер Гобсон, — ответил сержант Лонг. — Но, признаться, я никак не предполагал, что в Заполярье могут быть вулканы.
— Их здесь не так уж много, — заметила миссис Барнет.
— Да, немного, сударыня, — ответил лейтенант, — однако они все же есть: на острове Ян-Майен, на Алеутских островах, на Камчатке, в Русской Америке, в Исландии; затем на юге — на Огненной Земле и в Антарктике. Вулканы — всего лишь трубы того гигантского завода в недрах земли, где перерабатываются химические продукты земного шара, и я думаю, что природа создала эти трубы везде, где в них встретилась надобность.
— Так-то оно так, мистер Гобсон, — ответил сержант, — но у самого полюса, в таком холодном климате!..
— А какая разница, сержант? Какая разница — на полюсе или на экваторе? Скажу больше: возле полюсов отдушины должны быть даже многочисленнее, чем в любой другой точке земного шара.
— А почему, мистер Гобсон? — спросил сержант, которого, видимо, поразило это утверждение.
— Потому что, если эти клапаны открылись под давлением внутренних газов, то это должно было произойти там, где земная кора тоньше. А так как Земля сплющена именно около полюсов, то естественно… Смотрите-ка, Келлет подает нам сигнал! — воскликнул лейтенант, прерывая свои пояснения. — Вы пойдете с нами, сударыня?
— Я подожду здесь, — ответила путешественница. — Избиение моржей меня совсем не привлекает!
— Хорошо, сударыня, — ответил Джаспер Гобсон. — Через час все будет кончено, и, если вы спуститесь к этому времени, мы сразу же отправимся в обратный путь.
Миссис Полина Барнет осталась на вершине скалы любоваться разнообразием развернувшейся перед ее взором панорамы.
Четверть часа спустя Джаспер Гобсон и сержант Лонг были уже на берегу.
Моржей собралось теперь много. Их можно было насчитать не меньше сотни. Некоторые ползали на ластах по песку, но большинство, расположившись семьями, спало. Два-три огромных самца, метра в три длиной, покрытые негустой рыжеватой шерстью, словно часовые, стерегли покой стада.
Охотники приближались с величайшей осторожностью, пользуясь выступами скал и неровностями почвы и стараясь незаметно окружить группу моржей, чтобы отрезать им отступление к морю. На суше эти животные тяжелы, мало подвижны и неповоротливы. Они передвигаются короткими скачками или ползут, производя спиной волнообразные движения. Но в воде — их истинной стихии — они проворны, как рыбы; с такими пловцами опасно вступать в борьбу, и случается, они даже топят преследующие их лодки.
Между тем самцы почуяли неладное. Они подняли головы и, озираясь по сторонам, старались разглядеть, откуда надвигается опасность. Но прежде чем они успели протрубить тревогу, Джаспер Гобсон и Келлет набросились на стадо с одной стороны, Лонг, Петерсен и Хоуп подоспели с другой и, ранив пулями пятерых моржей, тут же добили их копьями, в то время как остальные животные в испуге ринулись к морю.
Победа далась легко. Все пять моржей оказались очень крупными. Белая кость их клыков, хотя и несколько шероховатая, была самого лучшего качества; но главное, — и это особенно порадовало лейтенанта Гобсона, — их большие упитанные туши обещали обильные запасы жира. Моржей взвалили на сани, и собакам пришлось тащить на себе довольно значительный груз.
Был час пополудни. В это время миссис Барнет присоединилась к своим спутникам, и все двинулись вдоль берега в обратный путь к форту Надежды.
Так как сани были нагружены, то люди всю дорогу шли пешком. Им пришлось проделать миль десять — и все по прямой линии. Но, как справедливо гласит английская пословица, «нет дороги длинней, чем дорога прямая». Поэтому охотники, чтобы разогнать скуку однообразного пути, все время беседовали между собой. Миссис Барнет часто вступала в их разговор, пользуясь случаем почерпнуть у этих смелых людей специальные знания, которыми они обладали. Однако путь все-таки показался очень долгим. Собакам тяжело было волочить грузные туши, и сани скользили медленно. Между тем по твердому снежному насту они меньше чем в два часа покрыли бы все расстояние от бухты Моржовой до форта Надежды.
Лейтенант Гобсон несколько раз делал короткие остановки, чтобы измученные животные могли передохнуть.
В конце концов сержант Лонг заметил:
— Эти проклятые моржи, хотя бы ради нашего удобства, должны были выбрать себе лежбище поближе к форту.
— Они не нашли бы себе там подходящего места, — ответил лейтенант, покачав головой.
— Почему же, мистер Гобсон? — спросила удивленная миссис Барнет.
— Потому что эти животные выбирают только отлогие берега, где им легко выйти из моря.
— А побережье у мыса не отлогое?..
— Побережье у мыса, — подтвердил Джаспер Гобсон, — отвесное, как крепостная стена, без малейшего ската, словно его обрубили топором. Вот еще одна необъяснимая особенность этого мыса, сударыня: если наши рыбаки вздумают удить рыбу у моря, то им придется запастись лесой по меньшей мере в триста сажен длиной! Чем объясняется такое строение почвы? Не знаю, но склонен думать, что много веков назад вследствие сильнейшего землетрясения от берега оторвался гигантский кусок земли и был поглощен Ледовитым океаном!
16. ДВА ВЫСТРЕЛА
Первая половина сентября миновала. Если бы форт Надежды находился у полюса, то есть еще на двадцать градусов выше, то двадцать первого числа он уже был бы окутан мраком полярной ночи. Но на семидесятой параллели солнцу предстояло еще больше месяца совершать свой путь над горизонтом. Однако температура заметно понизилась. По ночам термометр опускался до тридцати одного градуса по Фаренгейту (-1oC). Кое-где уже появлялся молодой лед, таявший днем под последними лучами солнца. Пронеслось несколько шквалов и сильных дождей пополам со снегом. Зима была не за горами.
Но жителей фактории она не страшила. Сложенного в кладовых довольствия с избытком должно было хватить до лета. Запасы сушеного мяса увеличились. Было убито еще штук двадцать моржей. Мак-Нап успел выстроить для прирученных оленей теплые стойла, а позади дома — поместительный сарай для топлива. Пусть теперь приходит зима, а с нею тьма, стужа, снег, лед. Ее было чем встретить!
Обеспечив нужды обитателей форта, Джаспер Гобсон обратился к делам компании. Наступала пора, когда звери, опять одевшись в зимние шубы, становятся драгоценной добычей. Время было самое подходящее для охоты с ружьем; а скоро земля покроется ровным слоем снега и можно будет расставить капканы. Джаспер Гобсон предпринял несколько охотничьих вылазок.
Рассчитывать на содействие индейцев — обычных поставщиков факторий — не приходилось, так как они не заходят в такие высокие широты. Лейтенант Гобсон, Марбр, Сэбин и еще двое-трое их товарищей должны были сами охотиться в интересах компании, и уж конечно они не пренебрегали своими обязанностями.
На притоке маленькой речки, в шести милях к югу от форта, была обнаружена колония бобров. Туда-то Джаспер Гобсон и направился во главе первой охотничьей экспедиции.
В былые времена, когда в моде были касторовые шляпы, бобровый подшерсток стоил до четырехсот франков за килограмм; спрос на него с тех пор сильно уменьшился, но шкуры бобров на пушном торге все еще шли по довольно высоким ценам, ибо эта порода грызунов, нещадно истреблявшаяся, почти совсем исчезла.
Охотники подошли к речке у места расположения бобровой колонии. Здесь лейтенант предложил миссис Полине Барнет полюбоваться хитроумными сооружениями этих животных, строящих сообща свое удобное подводное жилище. Тут было штук сто бобров, и все они парами жили в норах поблизости от ручья. Они уже приступили к постройке зимних жилищ, и вся колония прилежно трудилась.
Быстрый и глубокий ручей — настолько глубокий, что даже в самые суровые зимы он не промерзал до дна, — бобры перегородили слегка выгнутой навстречу течению плотиной; эта плотина состояла из вертикально поставленных кольев, переплетенных поперек гибкими ветвями и деревцами без сучьев; все вместе было связано, слеплено, сцементировано глиноземом, который грызуны сначала хорошенько вымесили ногами, затем, наложив эту глину на крепление плотины, тщательно выровняли комья своим широким, овальным, горизонтально сплющенным и покрытым чешуеобразной щетиной хвостом.
— Эта плотина, сударыня, — сказал Джаспер Гобсон, — сделана для того, чтобы поддерживать в речке постоянный уровень воды; благодаря ей эти инженеры бобрового племени могли выстроить в верхнем течении круглые хижинки, верхушки которых вы видите. Эти хижинки очень прочны: их стены из дерева и глины имеют два фута толщины, и проникнуть в них можно только через узкий вход под водой; правда, это заставляет их обитателей нырять каждый раз, как они хотят выйти из дому или вернуться домой, но зато такое устройство обеспечивает безопасность семейству. Если хатку разрушить, то в ней обнаружатся два этажа: нижний служит складом, в котором хранятся запасы на зиму — ветки, кора, корешки, а в верхнем, куда вода не доходит, живет сам хозяин со своей маленькой семьей.
— Однако я нигде не вижу этих искусных животных, — сказала миссис Барнет. — Неужели они бросили свою постройку?
— Нет, сударыня, — ответил лейтенант Гобсон, — но они трудятся только по ночам, а сейчас легли отдыхать, и мы захватим их спящими в норах.
Действительно, поймать грызунов оказалось совсем нетрудно. В какой-нибудь час наловили целую сотню бобров, в том числе несколько очень ценных экземпляров, с совершенно черным мехом. У остальных была шелковистая, длинная, блестящая, рыжевато-каштановая шерсть, а под ней — нежный, густой, серебристо-серый подшерсток. Охотники вернулись домой очень довольные результатом своей вылазки. Бобровые шкуры были отправлены на склад и записаны в книгу согласно их стоимости — одни в рубрику взрослых бобров, другие в рубрику бобрового молодняка.
Такие экспедиции продолжались весь сентябрь и первую половину октября, и всегда с одинаковым успехом.
Охотникам попадались и барсуки, но в небольшом количестве; их убивают ради кожи, которая идет на обтяжку хомутов для упряжных лошадей, и ради волоса, из которого изготовляют щетки и кисти. Эти хищники — в сущности маленькие медведи; они принадлежат к породе лабрадорских барсуков, которые водятся лишь в Северной Америке.
В большом количестве попал на склады компании еще один вид грызунов, почти таких же смышленых, как и бобры. Это мускусные крысы, животные более фута длиной, не считая хвоста, с довольно дорогим мехом. Их тоже во множестве захватили в норах, так как они плодятся с необыкновенной, свойственной их породе быстротой.
Против представительниц кошачьего семейства — рысей — пришлось употребить огнестрельное оружие. Эти светло-рыжие с черными пятнышками звери очень гибки и подвижны, и их боятся даже олени. Защищаются рыси отчаянно, но тем не менее это всего лишь огромные кошки; а так как Марбру и Сэбину не впервой были встречи с ними, то они убили их штук шестьдесят.
Несколько росомах с довольно красивым мехом тоже было прикончено пулями.
Горностаи почти не показывались. Они, как и хорьки, являются разновидностью куниц и к тому времени не оделись еще в свою зимнюю одежду, всю белоснежную, за исключением черного кончика хвоста. Спинки их были еще рыжие, а брюшко желтовато-серое. Джаспер Гобсон распорядился пока их не трогать. Надо было подождать и дать им «дозреть», по выражению Сэбина, иными словами — побелеть под влиянием зимних холодов. Что касается хорьков, то охота на них крайне неприятна из-за отвратительного запаха, который они распространяют, что отразилось даже в их названии; все же хорьков добыли довольно много, снимая их пулями с ветвей, по которым они проворно лазают, а также вытаскивая из дупел деревьев, служащих им норами.
Но всего усерднее охотились на куниц. Всем известно, что шкурки этих мелких хищников ценятся лишь немногим меньше шкурок соболя, роскошный мех которого слегка чернеет к зиме; однако соболь водится лишь в северных областях Европы и Азии вплоть до Камчатки, и там на него главным образом охотятся сибиряки. На американском же побережье Ледовитого океана живут разновидности куниц, тоже очень дорогие: это — норки и пеканы, иначе именуемые «канадскими куницами».
За сентябрь на склады фактории куниц и норок поступило все же очень мало. Это в высшей степени увертливые и прыткие зверьки, с длинным и настолько гибким телом, что они заслужили название «червеобразных». Действительно, они способны растягиваться, как червяк, и вползать в самые узкие отверстия. Понятно, что они легко ускользают от преследования охотников. Поэтому в зимнее время с помощью капканов ловить их гораздо легче. Марбр и Сэбин только и ждали дня, когда можно будет расставить капканы и ловушки, в твердой уверенности, что к весне на складах компании наберется множество шкурок и куниц и норок.
Чтобы закончить перечисление мехов, какими благодаря усиленной охоте обогатился форт Надежды, надо упомянуть еще голубых песцов и серебристых лисиц, которые на рынках России и Англии считаются самыми драгоценными из всех пушных зверей.
На первом месте стоит голубой песец, известный в зоологии под именем «isatis». Это хорошенький зверек с черной мордочкой и с вовсе не голубой, как можно было бы думать, а пепельной или песочно-желтой шубкой; его необыкновенно длинная, очень густая и шелковистая шерсть обладает всеми качествами, обусловливающими красоту меха: мягкостью, прочностью, длиною волоса, плотностью и цветом. Голубой песец — безусловно царь пушных зверей. Но зато его шкурка и стоит в шесть раз дороже любых других шкур; так, шуба русского императора, сшитая из одних шеек голубых песцов (эта часть у них самая красивая), была оценена на Лондонской выставке 1851 года в три тысячи четыреста фунтов стерлингов.
В окрестностях мыса Батерст появилось несколько голубых песцов, но охотникам не удалось завладеть ими — эти хитрые и проворные хищники не так-то легко даются в руки, — зато была убита дюжина серебристых лисиц великолепного черного цвета с белыми искорками по всему меху. Хотя их шкуры и не идут в сравнение с голубым песцом, тем не менее добыча была богатой, ибо на рынках Англии и России эти меха также очень высоко ценятся.
Одна из этих серебристых лисиц — размером немного крупнее обыкновенной лисицы — была на редкость хороша. Уши, шея и хвосту нее были дымчато-черные, а самый кончик хвоста и пушистые брови — белые.
Особые обстоятельства, при которых эта лиса была убита, заслуживают подробного описания: они подтвердили основательность некоторых опасений лейтенанта Гобсона, а также то, что меры, принятые им для обороны форта, были отнюдь не напрасными.
Утром 24 сентября в Моржовую бухту на двух санях приехали миссис Барнет, лейтенант Гобсон, сержант Лонг, Марбр и Сэбин. Накануне кто-то из солдат отряда обнаружил лисьи следы между скал, где росло несколько чахлых деревьев; неоспоримые признаки свидетельствовали о том, что лисицы побывали тут совсем недавно. Раззадоренные охотники, соскочив с саней, немедленно принялись выслеживать драгоценного зверя, и действительно, поиски их не остались тщетными. Через два часа после приезда довольно красивая серебристая лиса безжизненным трупом лежала на земле.
В отдалении мелькнули еще две-три лисицы. Тогда охотники решили разделиться: Марбр и Сэбин бросились по следам одного зверя, а лейтенант Гобсон, миссис Барнет и сержант Лонг расположились так, чтобы отрезать дорогу другому великолепному животному, которое пыталось улизнуть меж скал.
Эта лиса заставила порядком с собой повозиться: она была очень осторожна и, вплотную прижимаясь к камням, умудрялась увертываться от охотников, не давая взять себя на прицел.
Целых полчаса продолжалось безрезультатное преследование, хотя лиса была окружена с трех сторон, а с четвертой путь ей преграждало море. Она скоро поняла безнадежность своего положения; спасти ее мог лишь невероятный прыжок — тогда охотнику придется стрелять в нее на лету.
И вот она прыгнула, взвившись над скалой. Но Джаспер Гобсон не спускал с нее глаз, и в тот миг, когда лиса, как тень, пролетала в воздухе, он послал ей вдогонку смертоносную пулю.
В ту же секунду раздался другой выстрел, и смертельно раненное животное упало на землю.
— Ура! Ура! — воскликнул Джаспер Гобсон. — Лиса моя!
— И моя! — ответил какой-то незнакомец, поставив ногу на тело лисицы в ту минуту, как лейтенант уже протягивал к ней руку.
Пораженный Джаспер Гобсон отступил назад. Он думал, что вторая пуля принадлежит сержанту, и вдруг очутился лицом к лицу с каким-то неизвестным охотником, ружье которого еще дымилось.
Соперники посмотрели друг на друга.
Тут подоспели миссис Барнет и ее спутник, а вслед за ними Марбр и Сэбин; с другой стороны из-за утеса вышли человек двенадцать охотников и обступили чужеземца, который почтительно склонился перед дамой.
Незнакомец — высокий, статный человек — соединял в себе все характерные черты «канадских путешественников», чьей конкуренции так опасался Джаспер Гобсон. На нем был старинный традиционный костюм, подробным описанием которого мы обязаны американскому романисту Вашингтону Ирвингу: одеяло, накинутое на манер солдатского плаща с капюшоном, полосатая бумажная рубаха, широкие суконные штаны, кожаные гетры, мокасины из замши и пестрый шерстяной пояс, за который, кроме ножа, был заткнут кисет с табаком, трубка и разные мелкие походные принадлежности, — словом, он был одет наполовину как цивилизованный человек, наполовину как дикарь. Четверо его товарищей были снаряжены так же, как он, но далеко не столь элегантно. Остальные восемь, служившие эскортом, были индейцы-чиппевеи.
Джаспер Гобсон не ошибся. Перед ним был француз или во всяком случае потомок канадских французов, возможно даже агент какой-нибудь американской компании, поручившей ему следить за деятельностью вновь основанной фактории.
Но жителей фактории она не страшила. Сложенного в кладовых довольствия с избытком должно было хватить до лета. Запасы сушеного мяса увеличились. Было убито еще штук двадцать моржей. Мак-Нап успел выстроить для прирученных оленей теплые стойла, а позади дома — поместительный сарай для топлива. Пусть теперь приходит зима, а с нею тьма, стужа, снег, лед. Ее было чем встретить!
Обеспечив нужды обитателей форта, Джаспер Гобсон обратился к делам компании. Наступала пора, когда звери, опять одевшись в зимние шубы, становятся драгоценной добычей. Время было самое подходящее для охоты с ружьем; а скоро земля покроется ровным слоем снега и можно будет расставить капканы. Джаспер Гобсон предпринял несколько охотничьих вылазок.
Рассчитывать на содействие индейцев — обычных поставщиков факторий — не приходилось, так как они не заходят в такие высокие широты. Лейтенант Гобсон, Марбр, Сэбин и еще двое-трое их товарищей должны были сами охотиться в интересах компании, и уж конечно они не пренебрегали своими обязанностями.
На притоке маленькой речки, в шести милях к югу от форта, была обнаружена колония бобров. Туда-то Джаспер Гобсон и направился во главе первой охотничьей экспедиции.
В былые времена, когда в моде были касторовые шляпы, бобровый подшерсток стоил до четырехсот франков за килограмм; спрос на него с тех пор сильно уменьшился, но шкуры бобров на пушном торге все еще шли по довольно высоким ценам, ибо эта порода грызунов, нещадно истреблявшаяся, почти совсем исчезла.
Охотники подошли к речке у места расположения бобровой колонии. Здесь лейтенант предложил миссис Полине Барнет полюбоваться хитроумными сооружениями этих животных, строящих сообща свое удобное подводное жилище. Тут было штук сто бобров, и все они парами жили в норах поблизости от ручья. Они уже приступили к постройке зимних жилищ, и вся колония прилежно трудилась.
Быстрый и глубокий ручей — настолько глубокий, что даже в самые суровые зимы он не промерзал до дна, — бобры перегородили слегка выгнутой навстречу течению плотиной; эта плотина состояла из вертикально поставленных кольев, переплетенных поперек гибкими ветвями и деревцами без сучьев; все вместе было связано, слеплено, сцементировано глиноземом, который грызуны сначала хорошенько вымесили ногами, затем, наложив эту глину на крепление плотины, тщательно выровняли комья своим широким, овальным, горизонтально сплющенным и покрытым чешуеобразной щетиной хвостом.
— Эта плотина, сударыня, — сказал Джаспер Гобсон, — сделана для того, чтобы поддерживать в речке постоянный уровень воды; благодаря ей эти инженеры бобрового племени могли выстроить в верхнем течении круглые хижинки, верхушки которых вы видите. Эти хижинки очень прочны: их стены из дерева и глины имеют два фута толщины, и проникнуть в них можно только через узкий вход под водой; правда, это заставляет их обитателей нырять каждый раз, как они хотят выйти из дому или вернуться домой, но зато такое устройство обеспечивает безопасность семейству. Если хатку разрушить, то в ней обнаружатся два этажа: нижний служит складом, в котором хранятся запасы на зиму — ветки, кора, корешки, а в верхнем, куда вода не доходит, живет сам хозяин со своей маленькой семьей.
— Однако я нигде не вижу этих искусных животных, — сказала миссис Барнет. — Неужели они бросили свою постройку?
— Нет, сударыня, — ответил лейтенант Гобсон, — но они трудятся только по ночам, а сейчас легли отдыхать, и мы захватим их спящими в норах.
Действительно, поймать грызунов оказалось совсем нетрудно. В какой-нибудь час наловили целую сотню бобров, в том числе несколько очень ценных экземпляров, с совершенно черным мехом. У остальных была шелковистая, длинная, блестящая, рыжевато-каштановая шерсть, а под ней — нежный, густой, серебристо-серый подшерсток. Охотники вернулись домой очень довольные результатом своей вылазки. Бобровые шкуры были отправлены на склад и записаны в книгу согласно их стоимости — одни в рубрику взрослых бобров, другие в рубрику бобрового молодняка.
Такие экспедиции продолжались весь сентябрь и первую половину октября, и всегда с одинаковым успехом.
Охотникам попадались и барсуки, но в небольшом количестве; их убивают ради кожи, которая идет на обтяжку хомутов для упряжных лошадей, и ради волоса, из которого изготовляют щетки и кисти. Эти хищники — в сущности маленькие медведи; они принадлежат к породе лабрадорских барсуков, которые водятся лишь в Северной Америке.
В большом количестве попал на склады компании еще один вид грызунов, почти таких же смышленых, как и бобры. Это мускусные крысы, животные более фута длиной, не считая хвоста, с довольно дорогим мехом. Их тоже во множестве захватили в норах, так как они плодятся с необыкновенной, свойственной их породе быстротой.
Против представительниц кошачьего семейства — рысей — пришлось употребить огнестрельное оружие. Эти светло-рыжие с черными пятнышками звери очень гибки и подвижны, и их боятся даже олени. Защищаются рыси отчаянно, но тем не менее это всего лишь огромные кошки; а так как Марбру и Сэбину не впервой были встречи с ними, то они убили их штук шестьдесят.
Несколько росомах с довольно красивым мехом тоже было прикончено пулями.
Горностаи почти не показывались. Они, как и хорьки, являются разновидностью куниц и к тому времени не оделись еще в свою зимнюю одежду, всю белоснежную, за исключением черного кончика хвоста. Спинки их были еще рыжие, а брюшко желтовато-серое. Джаспер Гобсон распорядился пока их не трогать. Надо было подождать и дать им «дозреть», по выражению Сэбина, иными словами — побелеть под влиянием зимних холодов. Что касается хорьков, то охота на них крайне неприятна из-за отвратительного запаха, который они распространяют, что отразилось даже в их названии; все же хорьков добыли довольно много, снимая их пулями с ветвей, по которым они проворно лазают, а также вытаскивая из дупел деревьев, служащих им норами.
Но всего усерднее охотились на куниц. Всем известно, что шкурки этих мелких хищников ценятся лишь немногим меньше шкурок соболя, роскошный мех которого слегка чернеет к зиме; однако соболь водится лишь в северных областях Европы и Азии вплоть до Камчатки, и там на него главным образом охотятся сибиряки. На американском же побережье Ледовитого океана живут разновидности куниц, тоже очень дорогие: это — норки и пеканы, иначе именуемые «канадскими куницами».
За сентябрь на склады фактории куниц и норок поступило все же очень мало. Это в высшей степени увертливые и прыткие зверьки, с длинным и настолько гибким телом, что они заслужили название «червеобразных». Действительно, они способны растягиваться, как червяк, и вползать в самые узкие отверстия. Понятно, что они легко ускользают от преследования охотников. Поэтому в зимнее время с помощью капканов ловить их гораздо легче. Марбр и Сэбин только и ждали дня, когда можно будет расставить капканы и ловушки, в твердой уверенности, что к весне на складах компании наберется множество шкурок и куниц и норок.
Чтобы закончить перечисление мехов, какими благодаря усиленной охоте обогатился форт Надежды, надо упомянуть еще голубых песцов и серебристых лисиц, которые на рынках России и Англии считаются самыми драгоценными из всех пушных зверей.
На первом месте стоит голубой песец, известный в зоологии под именем «isatis». Это хорошенький зверек с черной мордочкой и с вовсе не голубой, как можно было бы думать, а пепельной или песочно-желтой шубкой; его необыкновенно длинная, очень густая и шелковистая шерсть обладает всеми качествами, обусловливающими красоту меха: мягкостью, прочностью, длиною волоса, плотностью и цветом. Голубой песец — безусловно царь пушных зверей. Но зато его шкурка и стоит в шесть раз дороже любых других шкур; так, шуба русского императора, сшитая из одних шеек голубых песцов (эта часть у них самая красивая), была оценена на Лондонской выставке 1851 года в три тысячи четыреста фунтов стерлингов.
В окрестностях мыса Батерст появилось несколько голубых песцов, но охотникам не удалось завладеть ими — эти хитрые и проворные хищники не так-то легко даются в руки, — зато была убита дюжина серебристых лисиц великолепного черного цвета с белыми искорками по всему меху. Хотя их шкуры и не идут в сравнение с голубым песцом, тем не менее добыча была богатой, ибо на рынках Англии и России эти меха также очень высоко ценятся.
Одна из этих серебристых лисиц — размером немного крупнее обыкновенной лисицы — была на редкость хороша. Уши, шея и хвосту нее были дымчато-черные, а самый кончик хвоста и пушистые брови — белые.
Особые обстоятельства, при которых эта лиса была убита, заслуживают подробного описания: они подтвердили основательность некоторых опасений лейтенанта Гобсона, а также то, что меры, принятые им для обороны форта, были отнюдь не напрасными.
Утром 24 сентября в Моржовую бухту на двух санях приехали миссис Барнет, лейтенант Гобсон, сержант Лонг, Марбр и Сэбин. Накануне кто-то из солдат отряда обнаружил лисьи следы между скал, где росло несколько чахлых деревьев; неоспоримые признаки свидетельствовали о том, что лисицы побывали тут совсем недавно. Раззадоренные охотники, соскочив с саней, немедленно принялись выслеживать драгоценного зверя, и действительно, поиски их не остались тщетными. Через два часа после приезда довольно красивая серебристая лиса безжизненным трупом лежала на земле.
В отдалении мелькнули еще две-три лисицы. Тогда охотники решили разделиться: Марбр и Сэбин бросились по следам одного зверя, а лейтенант Гобсон, миссис Барнет и сержант Лонг расположились так, чтобы отрезать дорогу другому великолепному животному, которое пыталось улизнуть меж скал.
Эта лиса заставила порядком с собой повозиться: она была очень осторожна и, вплотную прижимаясь к камням, умудрялась увертываться от охотников, не давая взять себя на прицел.
Целых полчаса продолжалось безрезультатное преследование, хотя лиса была окружена с трех сторон, а с четвертой путь ей преграждало море. Она скоро поняла безнадежность своего положения; спасти ее мог лишь невероятный прыжок — тогда охотнику придется стрелять в нее на лету.
И вот она прыгнула, взвившись над скалой. Но Джаспер Гобсон не спускал с нее глаз, и в тот миг, когда лиса, как тень, пролетала в воздухе, он послал ей вдогонку смертоносную пулю.
В ту же секунду раздался другой выстрел, и смертельно раненное животное упало на землю.
— Ура! Ура! — воскликнул Джаспер Гобсон. — Лиса моя!
— И моя! — ответил какой-то незнакомец, поставив ногу на тело лисицы в ту минуту, как лейтенант уже протягивал к ней руку.
Пораженный Джаспер Гобсон отступил назад. Он думал, что вторая пуля принадлежит сержанту, и вдруг очутился лицом к лицу с каким-то неизвестным охотником, ружье которого еще дымилось.
Соперники посмотрели друг на друга.
Тут подоспели миссис Барнет и ее спутник, а вслед за ними Марбр и Сэбин; с другой стороны из-за утеса вышли человек двенадцать охотников и обступили чужеземца, который почтительно склонился перед дамой.
Незнакомец — высокий, статный человек — соединял в себе все характерные черты «канадских путешественников», чьей конкуренции так опасался Джаспер Гобсон. На нем был старинный традиционный костюм, подробным описанием которого мы обязаны американскому романисту Вашингтону Ирвингу: одеяло, накинутое на манер солдатского плаща с капюшоном, полосатая бумажная рубаха, широкие суконные штаны, кожаные гетры, мокасины из замши и пестрый шерстяной пояс, за который, кроме ножа, был заткнут кисет с табаком, трубка и разные мелкие походные принадлежности, — словом, он был одет наполовину как цивилизованный человек, наполовину как дикарь. Четверо его товарищей были снаряжены так же, как он, но далеко не столь элегантно. Остальные восемь, служившие эскортом, были индейцы-чиппевеи.
Джаспер Гобсон не ошибся. Перед ним был француз или во всяком случае потомок канадских французов, возможно даже агент какой-нибудь американской компании, поручившей ему следить за деятельностью вновь основанной фактории.