Страница:
Между тем буря не унималась. Зимовщики уже три дня не выходили на воздух, а метель бушевала все с той же силой. Джаспер Гобсон терял терпение. В комнатах необходимо было освежить перенасыщенный углекислотой воздух; он уже настолько был испорчен, что даже лампы стали тускло гореть. Сначала хотели было пустить в ход воздушные насосы, но трубки, естественно, оказались забитыми льдом и не действовали, — насосами невозможно было пользоваться, когда дом был погребен под такой толщей снега. Надо было что-то предпринять. Лейтенант посоветовался с сержантом Лонгом, и 23 ноября было решено открыть одно из окон заднего фасада в конце сеней: с этой стороны ветер дул слабее.
Дело оказалось нелегким. Рамы отворились свободно, но ставень, притиснутый оледенелым снегом, не поддавался никаким усилиям. Пришлось снять его с петель. Затем ломами и лопатами принялись пробивать снег, которого навалило футов на десять. Прорыли нечто вроде туннеля, и свежий воздух тотчас же ворвался в помещение.
Джаспер Гобсон, сержант, несколько солдат и даже миссис Барнет рискнули выбраться по туннелю наружу, что потребовало от них немалых усилий, ибо ветер неистово дул навстречу.
Какое грустное зрелище представляли собою мыс Батерст и окружающая равнина! Был полдень, но только на юге узкая полоска сумеречного света чуть оттеняла линию горизонта. Холод был не такой резкий, как можно было ожидать, — всего пятнадцать градусов выше нуля по Фаренгейту (-9oC). Однако вьюга по-прежнему свирепствовала с неистовой силой, и лейтенанта, его товарищей и путешественницу неминуемо свалило бы с ног, если бы они не стояли по пояс в снегу, который их поддерживал и давал возможность сопротивляться порывам ветра. Они не могли говорить и ничего не видели сквозь ослеплявшие их хлопья густого снега. За каких-нибудь полчаса их замело бы с головой. Все было бело вокруг; ограду завалило доверху, крыша и стены дома представляли собою ровный холм, и если бы не две струи голубоватого дыма, метавшиеся по ветру, никто и не догадался бы о существовании здесь человеческого жилья.
Понятно, что при таких обстоятельствах «прогулка» была весьма краткой. Но путешественница успела окинуть быстрым взглядом этот унылый пейзаж. Перед ней промелькнул исхлестанный метелью горизонт и полная предельного ужаса картина полярной бури. И она вернулась в дом, унося с собой незабываемое впечатление.
Атмосфера в доме освежилась в несколько секунд, и вредные испарения рассеялись от притока свежего и живительного воздуха. Лейтенант Гобсон и его спутники в свою очередь поспешили под надежный кров. Окно закрыли, но проход, необходимый уже хотя бы для одной вентиляции, ежедневно старательно расчищали.
Так прошла целая неделя. К счастью, у оленей и собак корма было вдоволь, и наведываться к ним не было нужды. Восемь дней зимовщики жили, как настоящие затворники. Для людей, привыкших к вольному воздуху, — солдат и охотников, — это был долгий срок. И, надо сознаться, даже чтение утратило для них половину своей прелести, а игра в «криббэдж» в конце концов показалась просто скучной. Ложились спать, надеясь при пробуждении услышать последние, слабеющие завывания бури, но надежда всякий раз оказывалась тщетной. Снег по-прежнему заносил окна, по-прежнему крутилась метель, ледяные горы рушились с громовыми раскатами, дым гнало в комнаты, и от этого люди, не переставая, кашляли, а буря все не унималась, и казалось, она вообще никогда не утихнет.
Наконец, 28 ноября барометр-анероид, висевший в большой зале, показал близкую перемену погоды. Он сильно поднялся. В то же время ртуть в наружном термометре упала до четырех градусов ниже нуля по Фаренгейту (-20oC). В значении этих признаков трудно было ошибиться. И действительно, 29 ноября по внезапно наступившей тишине жители форта Надежды поняли, что буря прекратилась.
Все поспешили выйти на воздух — заключение длилось слишком долго. Дверь невозможно было отворить — пришлось вылезать в окно и отгребать сугробы. Но теперь это уже не был прежний рыхлый снег — мороз превратил его в твердую, оледенелую массу, и ее пришлось разбивать ломом.
На это ушло полчаса, и скоро все зимовщики за исключением миссис Мак-Нап, которая еще не поднималась с постели, разгуливали по двору.
Мороз был крепкий, но давал себя меньше чувствовать, ибо ветер совершенно утих. Однако разница между температурой нагретого помещения и наружной была около пятидесяти четырех градусов (30oC), и все оделись потеплее, чтобы без ущерба для здоровья выдержать этот резкий переход.
Было восемь часов утра. По небу, от зенита, где сверкала Полярная звезда, и до самого горизонта горели яркие созвездия. С первого взгляда казалось, будто их миллионы, хотя на самом деле звезд, видимых невооруженным глазом, на всем небесном своде насчитывается не больше пяти тысяч. У Томаса Блэка то и дело вырывались восторженные восклицания. Он готов был рукоплескать этому звездному небосклону, не подернутому нигде ни облачком, ни туманом. Еще ни перед одним астрономом не открывалось такого великолепного неба!
Пока Томас Блэк, равнодушный к делам земли, предавался своим восторгам, его товарищи уже добрались до укрепленной ограды. Тут снег был твердый, как камень, и притом очень скользкий, так что люди все время падали, однако без неприятных последствий.
Нечего и говорить, что весь двор был завален снегом. Только крыша дома едва заметным холмом возвышалась над абсолютно ровной, сглаженной могучим нивелиром ветра поверхностью. Виднелись только верхушки столбов частокола, и в таком виде он не был препятствием даже для самого ничтожного из грызунов! Но что было делать? О том, чтобы на таком громадном пространстве разгрести сугробы затвердевшего снега в десять футов толщиной, нечего было и думать. Самое большее, можно было попробовать убрать его с наружной стороны ограды, чтобы получился отвесный ров, который все-таки послужил бы некоторой защитой. Но зима была только в начале, и можно было опасаться, что новая буря в несколько часов доверху заметет этот ров.
В то время как лейтенант осматривал укрепления, которые не могли уже служить защитой фактории до тех пор, пока лучи солнца не растопят снеговую кору, миссис Джолиф вдруг воскликнула:
— А наши собаки! А олени!
И правда, надо было немедленно убедиться, живы ли они. Псарня и стойла, менее высокие, чем дом, были совершенно погребены под снегом, и весьма возможно, что животным не хватило воздуха. Зимовщики бросились кто к псарне, кто к оленьим стойлам, но все опасения тотчас же рассеялись. Ледяная стена, соединявшая северный угол дома с выступом мыса, отчасти прикрыла собой обе постройки, и снежные сугробы около них были не выше четырех футов. Даже «глазки», проделанные в стенах, не были занесены; животные оказались в полном здравии, и как только открыли дверь, собаки выскочили во двор, заливаясь долгим, радостным лаем.
Тем временем мороз начал чувствительно покалывать, и после часовой прогулки каждый уже с удовольствием подумывал о благотворном тепле печки, весело трещавшей в зале. Делать во дворе было больше нечего. Осмотреть капканы, погребенные под десятифутовой толщей снега, пока было нельзя. Все вернулись в дом, закрыли окно и уселись по своим местам за столом, ибо наступил час обеда.
Понятно, разговор вертелся вокруг внезапно нагрянувшей стужи, так быстро сковавшей льдом весь толстый снеговой покров. Это было досадное обстоятельство, до некоторой степени угрожавшее безопасности форта.
— Мистер Гобсон, — спросила миссис Барнет, — разве не может на несколько дней наступить оттепель? Тогда весь этот лед растаял бы.
— Нет, сударыня, — ответил лейтенант, — оттепель в это время года маловероятна. Скорей всего, мороз еще усилится, и очень жаль, что мы не имели возможности убрать снег, пока он был рыхлый.
— Как! Неужели вы думаете, что температура еще понизится?.
— Без всякого сомнения, сударыня. Четыре градуса ниже нуля (-20oC) — разве это мороз для такой высокой широты!
— Что ж было бы, если б мы находились на полюсе? — спросила миссис Полина Барнет.
— Весьма возможно, сударыня, что полюс не является самой холодной точкой на земном шаре: ведь многие мореплаватели утверждают, что море там свободно ото льдов. По-видимому, вследствие ряда географических и гидрографических причин средняя годовая температура всего ниже в пункте, расположенном на девяносто пятом меридиане и на семьдесят восьмом градусе северной широты, — иными словами, на северном побережье Джорджии. Там средняя годовая температура не превышает двух градусов ниже нуля (-19oC). Этот пункт так и называется «полюсом холода».
— Однако, мистер Гобсон, — возразила путешественница, — ведь наш форт отстоит на целых восемь градусов от этого страшного места!
— Потому-то, — ответил Джаспер Гобсон, — я и рассчитывал, что у мыса Батерст мы не будем так страдать от холода, как страдали бы, если бы находились в северной Джорджии. Я нарочно рассказал вам о «полюсе холода», чтоб вы не связывали представление о самой низкой температуре с географическим полюсом. И вообще сильные холода бывают и в других пунктах земного шара. Только они там не так длительны.
— Где ж это, мистер Гобсон? — спросила миссис Барнет. — Должна сознаться, вопрос холода меня сейчас сильно занимает!
— Если мне не изменяет память, — ответил лейтенант Гобсон, — на острове Мелвилл полярные исследователи отметили температуру в шестьдесят один градус ниже нуля, а в порту Феликс — в шестьдесят пять.
— Но ведь остров Мелвилл и порт Феликс, кажется, расположены на более высокой широте, чем мыс Батерст!
— Безусловно, сударыня, но широта в иных случаях еще ничего не доказывает. Другой раз достаточно соединения нескольких атмосферных явлений, чтобы уже наступило сильное похолодание. Помните, сержант Лонг, кажется в тысяча восемьсот горок пятом году… Ведь вы были тогда в форте Релайанс?
— Как же, лейтенант, — ответил Лонг.
— Так вот, в этом году и, по-моему, в январе мы отметили чрезвычайное понижение температуры.
— Да, — ответил сержант, — я отлично помню, как термометр показал семьдесят градусов ниже нуля (-56,7oC).
— Что? — воскликнула миссис Полина Барнет. — Семьдесят градусов в форте Релайанс, на Невольничьем озере?
— Так точно, сударыня, — сказал лейтенант, — а он всего на шестьдесят пятом градусе северной широты, то есть на параллели Христианин или Санкт-Петербурга.
— Значит, мистер Гобсон, нужно быть готовым ко всему!
— Вы правы, сударыня, — действительно ко всему, когда зимуешь в Арктике!
Ни 29, ни 30 ноября мороз не смягчился, и в печах приходилось все время поддерживать сильный огонь, иначе скопившаяся по всем углам дома сырость неминуемо обратилась бы в лед. Но дров было вволю, и их можно было не экономить. В комнатах вопреки угрозам стужи постоянно сохранялась средняя температура в пятьдесят два градуса по Фаренгейту (+11oC).
Несмотря на жестокий холод, Томас Блэк при виде столь ясного неба не мог устоять перед соблазном понаблюдать за звездами. Там, где в зените горела одна великолепная звезда, он льстил себя надеждой открыть по крайней мере две! Но, увы, от наблюдений пришлось отказаться. Инструменты «жгли» ему руки. Ожог — единственное слово, которое может передать ощущение, испытываемое при прикосновении на морозе к металлическому предмету. Впрочем, физически это явления тождественные. Сообщается ли телу внезапный жар посредством горячего предмета, или также резко отнимается предметом сильно охлажденным — ощущение одно и то же. Достойный ученый вполне убедился в этом, когда кожа «а его пальцах оказалась приклеенной к подзорной трубе. Наблюдения пришлось отложить.
Однако за этот ущерб небеса вознаградили астронома двумя неописуемой красоты явлениями: сначала — гало, а затем — северным сиянием.
Гало представляет собою белое с бледно-красным краем кольцо вокруг луны. Этот светящийся диск является результатом преломления лунных лучей сквозь мельчайшие, носящиеся в воздухе призматические кристаллики льда; измеренный секстаном по диаметру, он давал угол около сорока пяти градусов. Ночное светило ярко блистало в центре этой короны, славно образованной из прозрачных, молочно-белых кругов лунной радуги.
Пятнадцать часов спустя над северным горизонтом, более чем на сто географических градусов, раскинулась в небе великолепная дуга северного сияния. Верхушка ее совпала с магнитным меридианом, и, как это иной раз бывает, сияние окрасилось во все цвета радуги, среди который наиболее отчетливо проступал красный. Кое-где созвездия казались залитыми кровью. Из скопившейся на горизонте туманности, составлявшей средоточие сияния, исходили яркие лучи; некоторые из них протягивались выше зенита и заставляли бледнеть свет луны, утонувшей в этих электрических волнах. Лучи вздрагивала, как будто воздушные потоки колебали частицы света. Никакое описание не может передать божественной красоты этого «венца», сверкавшего во всем своем величии над полюсом земного шара. Полчаса сияние горело ослепительным светом, а затем, не сокращаясь, и не сжимаясь, и даже нигде не потеряв своего блеска, оно вдруг погасло, словно невидимая рука внезапно оборвала приток электричества, которым оно питалось.
Для Томаса Блэка сияние исчезло как раз вовремя: еще пять минут, и почтенный астроном примерз бы к месту, на котором стоял!
Дело оказалось нелегким. Рамы отворились свободно, но ставень, притиснутый оледенелым снегом, не поддавался никаким усилиям. Пришлось снять его с петель. Затем ломами и лопатами принялись пробивать снег, которого навалило футов на десять. Прорыли нечто вроде туннеля, и свежий воздух тотчас же ворвался в помещение.
Джаспер Гобсон, сержант, несколько солдат и даже миссис Барнет рискнули выбраться по туннелю наружу, что потребовало от них немалых усилий, ибо ветер неистово дул навстречу.
Какое грустное зрелище представляли собою мыс Батерст и окружающая равнина! Был полдень, но только на юге узкая полоска сумеречного света чуть оттеняла линию горизонта. Холод был не такой резкий, как можно было ожидать, — всего пятнадцать градусов выше нуля по Фаренгейту (-9oC). Однако вьюга по-прежнему свирепствовала с неистовой силой, и лейтенанта, его товарищей и путешественницу неминуемо свалило бы с ног, если бы они не стояли по пояс в снегу, который их поддерживал и давал возможность сопротивляться порывам ветра. Они не могли говорить и ничего не видели сквозь ослеплявшие их хлопья густого снега. За каких-нибудь полчаса их замело бы с головой. Все было бело вокруг; ограду завалило доверху, крыша и стены дома представляли собою ровный холм, и если бы не две струи голубоватого дыма, метавшиеся по ветру, никто и не догадался бы о существовании здесь человеческого жилья.
Понятно, что при таких обстоятельствах «прогулка» была весьма краткой. Но путешественница успела окинуть быстрым взглядом этот унылый пейзаж. Перед ней промелькнул исхлестанный метелью горизонт и полная предельного ужаса картина полярной бури. И она вернулась в дом, унося с собой незабываемое впечатление.
Атмосфера в доме освежилась в несколько секунд, и вредные испарения рассеялись от притока свежего и живительного воздуха. Лейтенант Гобсон и его спутники в свою очередь поспешили под надежный кров. Окно закрыли, но проход, необходимый уже хотя бы для одной вентиляции, ежедневно старательно расчищали.
Так прошла целая неделя. К счастью, у оленей и собак корма было вдоволь, и наведываться к ним не было нужды. Восемь дней зимовщики жили, как настоящие затворники. Для людей, привыкших к вольному воздуху, — солдат и охотников, — это был долгий срок. И, надо сознаться, даже чтение утратило для них половину своей прелести, а игра в «криббэдж» в конце концов показалась просто скучной. Ложились спать, надеясь при пробуждении услышать последние, слабеющие завывания бури, но надежда всякий раз оказывалась тщетной. Снег по-прежнему заносил окна, по-прежнему крутилась метель, ледяные горы рушились с громовыми раскатами, дым гнало в комнаты, и от этого люди, не переставая, кашляли, а буря все не унималась, и казалось, она вообще никогда не утихнет.
Наконец, 28 ноября барометр-анероид, висевший в большой зале, показал близкую перемену погоды. Он сильно поднялся. В то же время ртуть в наружном термометре упала до четырех градусов ниже нуля по Фаренгейту (-20oC). В значении этих признаков трудно было ошибиться. И действительно, 29 ноября по внезапно наступившей тишине жители форта Надежды поняли, что буря прекратилась.
Все поспешили выйти на воздух — заключение длилось слишком долго. Дверь невозможно было отворить — пришлось вылезать в окно и отгребать сугробы. Но теперь это уже не был прежний рыхлый снег — мороз превратил его в твердую, оледенелую массу, и ее пришлось разбивать ломом.
На это ушло полчаса, и скоро все зимовщики за исключением миссис Мак-Нап, которая еще не поднималась с постели, разгуливали по двору.
Мороз был крепкий, но давал себя меньше чувствовать, ибо ветер совершенно утих. Однако разница между температурой нагретого помещения и наружной была около пятидесяти четырех градусов (30oC), и все оделись потеплее, чтобы без ущерба для здоровья выдержать этот резкий переход.
Было восемь часов утра. По небу, от зенита, где сверкала Полярная звезда, и до самого горизонта горели яркие созвездия. С первого взгляда казалось, будто их миллионы, хотя на самом деле звезд, видимых невооруженным глазом, на всем небесном своде насчитывается не больше пяти тысяч. У Томаса Блэка то и дело вырывались восторженные восклицания. Он готов был рукоплескать этому звездному небосклону, не подернутому нигде ни облачком, ни туманом. Еще ни перед одним астрономом не открывалось такого великолепного неба!
Пока Томас Блэк, равнодушный к делам земли, предавался своим восторгам, его товарищи уже добрались до укрепленной ограды. Тут снег был твердый, как камень, и притом очень скользкий, так что люди все время падали, однако без неприятных последствий.
Нечего и говорить, что весь двор был завален снегом. Только крыша дома едва заметным холмом возвышалась над абсолютно ровной, сглаженной могучим нивелиром ветра поверхностью. Виднелись только верхушки столбов частокола, и в таком виде он не был препятствием даже для самого ничтожного из грызунов! Но что было делать? О том, чтобы на таком громадном пространстве разгрести сугробы затвердевшего снега в десять футов толщиной, нечего было и думать. Самое большее, можно было попробовать убрать его с наружной стороны ограды, чтобы получился отвесный ров, который все-таки послужил бы некоторой защитой. Но зима была только в начале, и можно было опасаться, что новая буря в несколько часов доверху заметет этот ров.
В то время как лейтенант осматривал укрепления, которые не могли уже служить защитой фактории до тех пор, пока лучи солнца не растопят снеговую кору, миссис Джолиф вдруг воскликнула:
— А наши собаки! А олени!
И правда, надо было немедленно убедиться, живы ли они. Псарня и стойла, менее высокие, чем дом, были совершенно погребены под снегом, и весьма возможно, что животным не хватило воздуха. Зимовщики бросились кто к псарне, кто к оленьим стойлам, но все опасения тотчас же рассеялись. Ледяная стена, соединявшая северный угол дома с выступом мыса, отчасти прикрыла собой обе постройки, и снежные сугробы около них были не выше четырех футов. Даже «глазки», проделанные в стенах, не были занесены; животные оказались в полном здравии, и как только открыли дверь, собаки выскочили во двор, заливаясь долгим, радостным лаем.
Тем временем мороз начал чувствительно покалывать, и после часовой прогулки каждый уже с удовольствием подумывал о благотворном тепле печки, весело трещавшей в зале. Делать во дворе было больше нечего. Осмотреть капканы, погребенные под десятифутовой толщей снега, пока было нельзя. Все вернулись в дом, закрыли окно и уселись по своим местам за столом, ибо наступил час обеда.
Понятно, разговор вертелся вокруг внезапно нагрянувшей стужи, так быстро сковавшей льдом весь толстый снеговой покров. Это было досадное обстоятельство, до некоторой степени угрожавшее безопасности форта.
— Мистер Гобсон, — спросила миссис Барнет, — разве не может на несколько дней наступить оттепель? Тогда весь этот лед растаял бы.
— Нет, сударыня, — ответил лейтенант, — оттепель в это время года маловероятна. Скорей всего, мороз еще усилится, и очень жаль, что мы не имели возможности убрать снег, пока он был рыхлый.
— Как! Неужели вы думаете, что температура еще понизится?.
— Без всякого сомнения, сударыня. Четыре градуса ниже нуля (-20oC) — разве это мороз для такой высокой широты!
— Что ж было бы, если б мы находились на полюсе? — спросила миссис Полина Барнет.
— Весьма возможно, сударыня, что полюс не является самой холодной точкой на земном шаре: ведь многие мореплаватели утверждают, что море там свободно ото льдов. По-видимому, вследствие ряда географических и гидрографических причин средняя годовая температура всего ниже в пункте, расположенном на девяносто пятом меридиане и на семьдесят восьмом градусе северной широты, — иными словами, на северном побережье Джорджии. Там средняя годовая температура не превышает двух градусов ниже нуля (-19oC). Этот пункт так и называется «полюсом холода».
— Однако, мистер Гобсон, — возразила путешественница, — ведь наш форт отстоит на целых восемь градусов от этого страшного места!
— Потому-то, — ответил Джаспер Гобсон, — я и рассчитывал, что у мыса Батерст мы не будем так страдать от холода, как страдали бы, если бы находились в северной Джорджии. Я нарочно рассказал вам о «полюсе холода», чтоб вы не связывали представление о самой низкой температуре с географическим полюсом. И вообще сильные холода бывают и в других пунктах земного шара. Только они там не так длительны.
— Где ж это, мистер Гобсон? — спросила миссис Барнет. — Должна сознаться, вопрос холода меня сейчас сильно занимает!
— Если мне не изменяет память, — ответил лейтенант Гобсон, — на острове Мелвилл полярные исследователи отметили температуру в шестьдесят один градус ниже нуля, а в порту Феликс — в шестьдесят пять.
— Но ведь остров Мелвилл и порт Феликс, кажется, расположены на более высокой широте, чем мыс Батерст!
— Безусловно, сударыня, но широта в иных случаях еще ничего не доказывает. Другой раз достаточно соединения нескольких атмосферных явлений, чтобы уже наступило сильное похолодание. Помните, сержант Лонг, кажется в тысяча восемьсот горок пятом году… Ведь вы были тогда в форте Релайанс?
— Как же, лейтенант, — ответил Лонг.
— Так вот, в этом году и, по-моему, в январе мы отметили чрезвычайное понижение температуры.
— Да, — ответил сержант, — я отлично помню, как термометр показал семьдесят градусов ниже нуля (-56,7oC).
— Что? — воскликнула миссис Полина Барнет. — Семьдесят градусов в форте Релайанс, на Невольничьем озере?
— Так точно, сударыня, — сказал лейтенант, — а он всего на шестьдесят пятом градусе северной широты, то есть на параллели Христианин или Санкт-Петербурга.
— Значит, мистер Гобсон, нужно быть готовым ко всему!
— Вы правы, сударыня, — действительно ко всему, когда зимуешь в Арктике!
Ни 29, ни 30 ноября мороз не смягчился, и в печах приходилось все время поддерживать сильный огонь, иначе скопившаяся по всем углам дома сырость неминуемо обратилась бы в лед. Но дров было вволю, и их можно было не экономить. В комнатах вопреки угрозам стужи постоянно сохранялась средняя температура в пятьдесят два градуса по Фаренгейту (+11oC).
Несмотря на жестокий холод, Томас Блэк при виде столь ясного неба не мог устоять перед соблазном понаблюдать за звездами. Там, где в зените горела одна великолепная звезда, он льстил себя надеждой открыть по крайней мере две! Но, увы, от наблюдений пришлось отказаться. Инструменты «жгли» ему руки. Ожог — единственное слово, которое может передать ощущение, испытываемое при прикосновении на морозе к металлическому предмету. Впрочем, физически это явления тождественные. Сообщается ли телу внезапный жар посредством горячего предмета, или также резко отнимается предметом сильно охлажденным — ощущение одно и то же. Достойный ученый вполне убедился в этом, когда кожа «а его пальцах оказалась приклеенной к подзорной трубе. Наблюдения пришлось отложить.
Однако за этот ущерб небеса вознаградили астронома двумя неописуемой красоты явлениями: сначала — гало, а затем — северным сиянием.
Гало представляет собою белое с бледно-красным краем кольцо вокруг луны. Этот светящийся диск является результатом преломления лунных лучей сквозь мельчайшие, носящиеся в воздухе призматические кристаллики льда; измеренный секстаном по диаметру, он давал угол около сорока пяти градусов. Ночное светило ярко блистало в центре этой короны, славно образованной из прозрачных, молочно-белых кругов лунной радуги.
Пятнадцать часов спустя над северным горизонтом, более чем на сто географических градусов, раскинулась в небе великолепная дуга северного сияния. Верхушка ее совпала с магнитным меридианом, и, как это иной раз бывает, сияние окрасилось во все цвета радуги, среди который наиболее отчетливо проступал красный. Кое-где созвездия казались залитыми кровью. Из скопившейся на горизонте туманности, составлявшей средоточие сияния, исходили яркие лучи; некоторые из них протягивались выше зенита и заставляли бледнеть свет луны, утонувшей в этих электрических волнах. Лучи вздрагивала, как будто воздушные потоки колебали частицы света. Никакое описание не может передать божественной красоты этого «венца», сверкавшего во всем своем величии над полюсом земного шара. Полчаса сияние горело ослепительным светом, а затем, не сокращаясь, и не сжимаясь, и даже нигде не потеряв своего блеска, оно вдруг погасло, словно невидимая рука внезапно оборвала приток электричества, которым оно питалось.
Для Томаса Блэка сияние исчезло как раз вовремя: еще пять минут, и почтенный астроном примерз бы к месту, на котором стоял!
19. ВИЗИТ СОСЕДЕЙ
Второго декабря мороз стал мягче. Для всякого метеоролога появление гало является верным признаком близкой перемены погоды. Оно свидетельствует о присутствии в атмосфере известного количества влаги, и, в самом деле, барометр несколько понизился, а температура в то же время поднялась до пятнадцати градусов выше нуля (-9oC).
Обитателям умеренного пояса такой мороз показался бы значительным, но бывалые зимовщики переносили его легко. К тому же ветра совсем не было. Лейтенант Гобсон, заметив, что оледенелая поверхность сугробов сделалась рыхлой, распорядился разгрести снег с наружной стороны частокола. Мак-Нап и его помощники дружно взялись за дело, и через несколько суток работа была закончена. В те же дни откопали погребенные под снегом капканы и расставили их заново. Многочисленные следы говорили о том, что в окрестностях мыса скопилось немало пушных зверей; нигде не находя пищи, они должны были пойти на приманку.
Следуя советам охотника Марбра, по эскимосскому обычаю выкопали яму для оленей. Это был ров десяти футов длины и такой же ширины и глубиной в двенадцать футов. Ров прикрывают качающимся от собственной тяжести настилом, на конец которого накладывают траву. Привлеченное ею животное неизбежно падает в ров, из которого уже не может выбраться. Качающийся настил снова автоматически выпрямляется, и в западню один за другим могут попасть несколько оленей. Марбру нетрудно было соорудить такую западню, если не считать того, что пришлось копать сильно промерзшую землю; и каково же было его удивление, — а также и удивление Джаспера Гобсона, — когда лопата, пройдя футов пять земли и песку, вдруг ударилась о твердый, как камень, слой льда, казавшийся очень толстым.
Лейтенант внимательно осмотрел это странное расположение слоев почвы и сказал:
— Должно быть, в какие-то далекие времена эта часть побережья подверглась длительному и очень сильному промерзанию, потом песок и земля засыпали оледенелую массу, покоящуюся, вероятно, на гранитном ложе.
— Наверно, так оно и было, лейтенант, — ответил охотник, — но от этого наша западня хуже не станет. Напротив, на скользких стенках олени не найдут никакой точки опоры.
Марбр был прав, и дальнейшие события это подтвердили.
Пятого декабря, когда он и Сэбин отправились осмотреть ров, они услышали доносившееся из глубины глухое рычание. Оба остановились.
— Это не крик оленя, — сказал Марбр. — Я знаю, какой зверь попал в нашу западню!
— Медведь? — спросил Сэбин.
— Да, — ответил Марбр, и его глаза заблестели от удовольствия.
— Ну что ж! — заметил Сэбин. — Такая замена нам не в убыток! Медвежий бифштекс не хуже оленьего, а впридачу нам достанется еще и шкура! За дело!
Охотники были вооружены. Они забили пули в ружья, уже заряженные дробью, и подошли к западне. Настил был на месте, но приманка исчезла, свалившись, вероятно, в ров. Марбр и Сэбин наклонились над отверстием и заглянули внутрь. Рычание усилилось. Так оно и было — в яме сидел медведь! В углу рва прижалась едва различимая во мраке огромная туша — целая груда белого меха; из глубины сверкали горящие злобой глаза. Стенки рва оказались исцарапанными, и, если б они были земляные, медведь, конечно, выкарабкался бы наружу. Но на скользкое льду его когтям не за что было зацепиться, я зверь хотя и расширил свою тюрьму, но выйти из нее не мог.
Теперь уже завладеть им было нетрудно. Две пули прикончили его на дне рва; наиболее сложным оказалось вытащить его оттуда. Охотники пошли в факторию за подкреплением. Захватив веревки, они в сопровождении десятка товарищей вернулись к западне, и общими усилиями извлекли медведя на поверхность. То был громадный зверь шести футов ростом, весивший не меньше шестисот фунтов. Сила его, надо думать, была чудовищная. Он принадлежал к породе полярных медведей: у него был плоский череп, длинное туловище, короткие, почти прямые когти, узкая морда и совершенно белая шерсть. Съедобные части этого гиганта были торжественно препровождены к миссис Джолиф и в тот же день послужили украшением обеденного стола.
Всю следующую неделю капканы действовали довольно успешно. Попалось штук двадцать куниц во всей красе их зимнего наряда и только две-три лисицы. Эти пронырливые животные чутьем угадывали, что мясо лежит тут неспроста, и, поднажав вокруг капкана землю, умудрялись достать приманку, а затем выбраться из-под захлопнувшейся над ними западни. Плачевный результат ловли приводил Сэбина в негодование, и охотник заявил, что подобные увертки «недостойны уважающей себя лисы».
Десятого декабря ветер подул с северо-запада и опять пошел снег, но уже не крупными хлопьями. Это был мелкий и редкий снежок, однако мороз был порядочный, и снежный наст тотчас же обращался в лед; скоро усилился и ветер, так что долгое пребывание на воздухе стало затруднительным. Пришлось снова запереться в четырех стенах и приняться за домашние дела. Джаспер Гобсон предусмотрительно роздал всем известковые лепешки и лимонный сок — промозглая сырость держалась упорно, и пора было пустить в ход противоцинготные средства. Впрочем, у жителей форта Надежды еще не появлялось признаков цинги. Благодаря принятым гигиеническим мерам здоровье у всех было отличное.
Стояла глубокая полярная ночь. Приближалось зимнее солнцестояние — время, когда в Северном полушарии дневное светило особенно низко опускается за горизонт. Во время полуночных сумерек южный край необъятной белой равнины только едва-едва светлел. Безысходную грусть навевала эта окутанная мраком земля!
В совместных трудах и развлечениях прошло еще несколько дней. Джаспер Гобсон уже меньше опасался нападения диких животных с тех пор, как снег перед оградой был убран. Это было сделано вовремя, ибо то и дело доносился грозный рев, в происхождении которого ошибиться было невозможно. Что касается посещения индейских или канадских охотников, то зимой бояться их было нечего.
Тем не менее через несколько дней случилось происшествие, которое для зимовщиков было целым событием; и оно показало, что даже в разгар зимы эта безмолвная пустыня не была совершенно безлюдна. По побережью и тогда скитались человеческие существа, которые, построив себе снеговые хижины, промышляли охотой на моржей. Эти люди принадлежали к племени «пожирателей сырых рыб» note 6, которые кочуют по всему североамериканскому континенту от Баффинова моря до Берингова пролива, но никогда не заходят южнее Невольничьего озера.
В девять часов утра 14 декабря, возвратившись в факторию после обхода побережья, сержант Лонг, заканчивая свое донесение лейтенанту, сказал, что если глаза его не обманули, то возле маленького мыса, в четырех милях от форта, расположилось биваком какое-то кочевое племя.
— Кто же эти кочевники? — спросил Джаспер Гобсон.
— Либо люди, либо моржи, — ответил сержант. — Середины быть не может!
Бравый сержант очень удивился бы, если б узнал, что некоторые ученые как раз признают эту самую «середину», существования которой он не мог допустить. Действительно, нашлись натуралисты, которые наполовину в шутку, наполовину всерьез считали эскимосов «породой, средней между человеком и тюленем».
Лейтенант, миссис Полина Барнет, Мэдж и еще несколько человек тотчас решили воочию убедиться в присутствии, нежданных гостей. Одевшись потеплее, чтобы невзначай не отморозить себе лицо или руки, вооружившись ружьями и топорами, обувшись в меховые сапоги, в которых даже на оледенелом льду не скользит нога, они вышли из ворот и двинулись вдоль края загроможденного льдинами побережья.
Луна в последней четверти бросала сквозь туман слабый свет на ледяное поле. Прошагав с час, лейтенант стал уже подумывать, что Лонг ошибся или в самом деле видел лишь моржей, нырнувших затем в родную стихию через никогда не замерзающие лунки во льду.
Однако сержант показал на сероватую струйку, вившуюся в нескольких сотнях шагов над небольшой конической возвышенностью поля, и спокойно заметил:
— А вот и дымок у моржей!
В эту минуту из снежной хижины ползком выбрались на лед какие-то живые существа. То были эскимосы, но мужчины или женщины, сказать мог только их соплеменник, ибо по одежде различить их было невозможно.
И вправду, хотя приведенное выше суждение натуралистов, мало похвально, всякий невольно принял бы этих эскимосов за тюленей, за настоящих, покрытых шерстью животных. Их было шестеро: четверо больших и двое маленьких. Несмотря на низкий рост, все были широкоплечие, безбородые, с плоским носом, с нависшей над глазами тяжелой складкой век, большим толстогубым ртом и длинными черными жесткими волосами. Одеты они были в круглые малицы с капюшонами из моржовых шкур; на них были моржовые башлыки, сапоги и рукавицы. Эти полудикие существа подошли к европейцам и принялись молча их разглядывать.
— Кто говорит по-эскимосски? — спросил Джаспер Гобсон своих товарищей.
С эскимосским языком не был знаком никто, но вдруг раздался чей-то голос, и все услышали английское приветствие:
— Welcome! Welcome! note 7 Говорил эскимос, вернее, как вскоре выяснилось, эскимоска; она приблизилась к миссис Полине Барнет и дружелюбно помахала ей рукой.
Изумленная путешественница произнесла в ответ несколько слов, которые туземка, по-видимому, легко поняла; затем европейцы пригласили все эскимосское семейство направиться вместе с ними в форт.
Эскимосы обменялись взглядами, словно советуясь между собой, и после некоторого колебания тесной группой последовали за лейтенантом Гобсоном.
Когда эскимосы подошли к ограде и увидели дом, о существовании которого никто из них не имел представления, туземка воскликнула по-английски:
— Дом! Дом! Снежный дом?
Она спрашивала, сделан ли дом из снега; такой вопрос был вполне естественен, ибо все строения совершенно сливались с белой пеленой, покрывавшей землю. Ей объяснили, что дом деревянный. Эскимоска сказала что-то своим, и те ответили ей утвердительным знаком. Затем все вошли в ворота, и минуту спустя гости были введены в большую залу.
Здесь эскимосы скинули башлыки, и тогда стало возможным различить их пол. Среди них было двое мужчин лет сорока или пятидесяти, с желто-красными лицами, у обоих были острые зубы и сильно выдающиеся скулы, что придавало им отдаленное сходство с хищными зверями; затем две довольно молодые женщины с туго заплетенными косами, украшенными зубами и когтями полярных медведей; наконец, двое детей лет пяти-шести — два бедных маленьких существа с оживленными личиками, которые глядели вокруг себя широко раскрытыми от удивления глазами.
Обитателям умеренного пояса такой мороз показался бы значительным, но бывалые зимовщики переносили его легко. К тому же ветра совсем не было. Лейтенант Гобсон, заметив, что оледенелая поверхность сугробов сделалась рыхлой, распорядился разгрести снег с наружной стороны частокола. Мак-Нап и его помощники дружно взялись за дело, и через несколько суток работа была закончена. В те же дни откопали погребенные под снегом капканы и расставили их заново. Многочисленные следы говорили о том, что в окрестностях мыса скопилось немало пушных зверей; нигде не находя пищи, они должны были пойти на приманку.
Следуя советам охотника Марбра, по эскимосскому обычаю выкопали яму для оленей. Это был ров десяти футов длины и такой же ширины и глубиной в двенадцать футов. Ров прикрывают качающимся от собственной тяжести настилом, на конец которого накладывают траву. Привлеченное ею животное неизбежно падает в ров, из которого уже не может выбраться. Качающийся настил снова автоматически выпрямляется, и в западню один за другим могут попасть несколько оленей. Марбру нетрудно было соорудить такую западню, если не считать того, что пришлось копать сильно промерзшую землю; и каково же было его удивление, — а также и удивление Джаспера Гобсона, — когда лопата, пройдя футов пять земли и песку, вдруг ударилась о твердый, как камень, слой льда, казавшийся очень толстым.
Лейтенант внимательно осмотрел это странное расположение слоев почвы и сказал:
— Должно быть, в какие-то далекие времена эта часть побережья подверглась длительному и очень сильному промерзанию, потом песок и земля засыпали оледенелую массу, покоящуюся, вероятно, на гранитном ложе.
— Наверно, так оно и было, лейтенант, — ответил охотник, — но от этого наша западня хуже не станет. Напротив, на скользких стенках олени не найдут никакой точки опоры.
Марбр был прав, и дальнейшие события это подтвердили.
Пятого декабря, когда он и Сэбин отправились осмотреть ров, они услышали доносившееся из глубины глухое рычание. Оба остановились.
— Это не крик оленя, — сказал Марбр. — Я знаю, какой зверь попал в нашу западню!
— Медведь? — спросил Сэбин.
— Да, — ответил Марбр, и его глаза заблестели от удовольствия.
— Ну что ж! — заметил Сэбин. — Такая замена нам не в убыток! Медвежий бифштекс не хуже оленьего, а впридачу нам достанется еще и шкура! За дело!
Охотники были вооружены. Они забили пули в ружья, уже заряженные дробью, и подошли к западне. Настил был на месте, но приманка исчезла, свалившись, вероятно, в ров. Марбр и Сэбин наклонились над отверстием и заглянули внутрь. Рычание усилилось. Так оно и было — в яме сидел медведь! В углу рва прижалась едва различимая во мраке огромная туша — целая груда белого меха; из глубины сверкали горящие злобой глаза. Стенки рва оказались исцарапанными, и, если б они были земляные, медведь, конечно, выкарабкался бы наружу. Но на скользкое льду его когтям не за что было зацепиться, я зверь хотя и расширил свою тюрьму, но выйти из нее не мог.
Теперь уже завладеть им было нетрудно. Две пули прикончили его на дне рва; наиболее сложным оказалось вытащить его оттуда. Охотники пошли в факторию за подкреплением. Захватив веревки, они в сопровождении десятка товарищей вернулись к западне, и общими усилиями извлекли медведя на поверхность. То был громадный зверь шести футов ростом, весивший не меньше шестисот фунтов. Сила его, надо думать, была чудовищная. Он принадлежал к породе полярных медведей: у него был плоский череп, длинное туловище, короткие, почти прямые когти, узкая морда и совершенно белая шерсть. Съедобные части этого гиганта были торжественно препровождены к миссис Джолиф и в тот же день послужили украшением обеденного стола.
Всю следующую неделю капканы действовали довольно успешно. Попалось штук двадцать куниц во всей красе их зимнего наряда и только две-три лисицы. Эти пронырливые животные чутьем угадывали, что мясо лежит тут неспроста, и, поднажав вокруг капкана землю, умудрялись достать приманку, а затем выбраться из-под захлопнувшейся над ними западни. Плачевный результат ловли приводил Сэбина в негодование, и охотник заявил, что подобные увертки «недостойны уважающей себя лисы».
Десятого декабря ветер подул с северо-запада и опять пошел снег, но уже не крупными хлопьями. Это был мелкий и редкий снежок, однако мороз был порядочный, и снежный наст тотчас же обращался в лед; скоро усилился и ветер, так что долгое пребывание на воздухе стало затруднительным. Пришлось снова запереться в четырех стенах и приняться за домашние дела. Джаспер Гобсон предусмотрительно роздал всем известковые лепешки и лимонный сок — промозглая сырость держалась упорно, и пора было пустить в ход противоцинготные средства. Впрочем, у жителей форта Надежды еще не появлялось признаков цинги. Благодаря принятым гигиеническим мерам здоровье у всех было отличное.
Стояла глубокая полярная ночь. Приближалось зимнее солнцестояние — время, когда в Северном полушарии дневное светило особенно низко опускается за горизонт. Во время полуночных сумерек южный край необъятной белой равнины только едва-едва светлел. Безысходную грусть навевала эта окутанная мраком земля!
В совместных трудах и развлечениях прошло еще несколько дней. Джаспер Гобсон уже меньше опасался нападения диких животных с тех пор, как снег перед оградой был убран. Это было сделано вовремя, ибо то и дело доносился грозный рев, в происхождении которого ошибиться было невозможно. Что касается посещения индейских или канадских охотников, то зимой бояться их было нечего.
Тем не менее через несколько дней случилось происшествие, которое для зимовщиков было целым событием; и оно показало, что даже в разгар зимы эта безмолвная пустыня не была совершенно безлюдна. По побережью и тогда скитались человеческие существа, которые, построив себе снеговые хижины, промышляли охотой на моржей. Эти люди принадлежали к племени «пожирателей сырых рыб» note 6, которые кочуют по всему североамериканскому континенту от Баффинова моря до Берингова пролива, но никогда не заходят южнее Невольничьего озера.
В девять часов утра 14 декабря, возвратившись в факторию после обхода побережья, сержант Лонг, заканчивая свое донесение лейтенанту, сказал, что если глаза его не обманули, то возле маленького мыса, в четырех милях от форта, расположилось биваком какое-то кочевое племя.
— Кто же эти кочевники? — спросил Джаспер Гобсон.
— Либо люди, либо моржи, — ответил сержант. — Середины быть не может!
Бравый сержант очень удивился бы, если б узнал, что некоторые ученые как раз признают эту самую «середину», существования которой он не мог допустить. Действительно, нашлись натуралисты, которые наполовину в шутку, наполовину всерьез считали эскимосов «породой, средней между человеком и тюленем».
Лейтенант, миссис Полина Барнет, Мэдж и еще несколько человек тотчас решили воочию убедиться в присутствии, нежданных гостей. Одевшись потеплее, чтобы невзначай не отморозить себе лицо или руки, вооружившись ружьями и топорами, обувшись в меховые сапоги, в которых даже на оледенелом льду не скользит нога, они вышли из ворот и двинулись вдоль края загроможденного льдинами побережья.
Луна в последней четверти бросала сквозь туман слабый свет на ледяное поле. Прошагав с час, лейтенант стал уже подумывать, что Лонг ошибся или в самом деле видел лишь моржей, нырнувших затем в родную стихию через никогда не замерзающие лунки во льду.
Однако сержант показал на сероватую струйку, вившуюся в нескольких сотнях шагов над небольшой конической возвышенностью поля, и спокойно заметил:
— А вот и дымок у моржей!
В эту минуту из снежной хижины ползком выбрались на лед какие-то живые существа. То были эскимосы, но мужчины или женщины, сказать мог только их соплеменник, ибо по одежде различить их было невозможно.
И вправду, хотя приведенное выше суждение натуралистов, мало похвально, всякий невольно принял бы этих эскимосов за тюленей, за настоящих, покрытых шерстью животных. Их было шестеро: четверо больших и двое маленьких. Несмотря на низкий рост, все были широкоплечие, безбородые, с плоским носом, с нависшей над глазами тяжелой складкой век, большим толстогубым ртом и длинными черными жесткими волосами. Одеты они были в круглые малицы с капюшонами из моржовых шкур; на них были моржовые башлыки, сапоги и рукавицы. Эти полудикие существа подошли к европейцам и принялись молча их разглядывать.
— Кто говорит по-эскимосски? — спросил Джаспер Гобсон своих товарищей.
С эскимосским языком не был знаком никто, но вдруг раздался чей-то голос, и все услышали английское приветствие:
— Welcome! Welcome! note 7 Говорил эскимос, вернее, как вскоре выяснилось, эскимоска; она приблизилась к миссис Полине Барнет и дружелюбно помахала ей рукой.
Изумленная путешественница произнесла в ответ несколько слов, которые туземка, по-видимому, легко поняла; затем европейцы пригласили все эскимосское семейство направиться вместе с ними в форт.
Эскимосы обменялись взглядами, словно советуясь между собой, и после некоторого колебания тесной группой последовали за лейтенантом Гобсоном.
Когда эскимосы подошли к ограде и увидели дом, о существовании которого никто из них не имел представления, туземка воскликнула по-английски:
— Дом! Дом! Снежный дом?
Она спрашивала, сделан ли дом из снега; такой вопрос был вполне естественен, ибо все строения совершенно сливались с белой пеленой, покрывавшей землю. Ей объяснили, что дом деревянный. Эскимоска сказала что-то своим, и те ответили ей утвердительным знаком. Затем все вошли в ворота, и минуту спустя гости были введены в большую залу.
Здесь эскимосы скинули башлыки, и тогда стало возможным различить их пол. Среди них было двое мужчин лет сорока или пятидесяти, с желто-красными лицами, у обоих были острые зубы и сильно выдающиеся скулы, что придавало им отдаленное сходство с хищными зверями; затем две довольно молодые женщины с туго заплетенными косами, украшенными зубами и когтями полярных медведей; наконец, двое детей лет пяти-шести — два бедных маленьких существа с оживленными личиками, которые глядели вокруг себя широко раскрытыми от удивления глазами.