Гарнизон в Иркутске состоял тогда из пешего казачьего полка, числом около двух тысяч человек и местного жандармского корпуса, носящего каску и голубую с серебряным галуном форму.
Кроме того, вследствие совсем особых причин в городе, как известно, с начала вторжения татар находился сам брат государя.
Случилось же это следующим образом. В тот год великий князь совершал путешествие по Сибири с политической целью. Он побывал во всех главных сибирских городах, разъезжая всюду не как великий князь, а как простой военный генерал, без всякого блеска, лишь с несколькими приближенными офицерами, конвоируемый небольшим казачьим отрядом. Достигнув крайних пределов обширного Московского государства и посетив Николаевск, последний русский город при Охотском море, великий князь вернулся в Иркутск, предполагая оттуда проехать прямо в Европу, как вдруг до него дошли слухи об этом внезапном и грозном восстании татар. Он поспешил в столицу Сибири, но когда он приехал туда, то оказалось, что все сношения с Россией уже прерваны. Он получил еще несколько телеграмм из Петербурга и из Москвы, мог даже ответить на них, но затем телеграф был перерезан при обстоятельствах, уже известных читателю.
Иркутск был изолирован от всего света. Великому князю пришлось остаться в городе, что он и сделал, с присущими ему хладнокровием и твердостью духа.
Известие о взятии Ишима, Омска и Томска дошли последовательно и до Иркутска. Надо было во что бы то ни стоило спасти хоть эту столицу Сибири. На скорую помощь со стороны рассчитывать было нечего. То же количество войска, что было разбросано в Иркутской губернии и Приамурских областях, было слишком недостаточно для противодействия татарским ордам. А так как Иркутску невозможно было избежать столкновения с татарами, то прежде всего необходимо было укрепить город, что бы он мог, хотя бы некоторое время, вынести осаду. Работы начались в тот самый день, когда Томск был взят татарами.
Одновременно с этой последнею новостью великий князь узнал, что татарами предводительствует сам эмир бухарский со своими союзниками, ханом кокандским и ханом кундузским. Он не знал только, что главным советником этих варваров был Иван Огарев, русский офицер, им же самим разжалованный в солдаты, хотя лично и неизвестный ему.
Прежде всего, как уже известно, всем жителям Иркутской губернии было приказано оставить свои города и села и переселиться в Иркутск. Те, кто не желал оставаться в столице, могли ехать дальше, за Байкал, куда татары, по всей вероятности, не стали бы углубляться.
Громадные подводы с хлебом и другими съестными припасами были заблаговременно отправлены в Иркутск; жители стали деятельно готовиться к наступлению неприятеля.
Иркутск, основанный к 1661 году, стоит при слиянии двух рек, Иркута и Ангары, на правом берегу этой последней. Два деревянных моста, построенных на сваях и разводимых во время навигации, соединяют город с его предместьем, расположенным по левую сторону реки. С этой стороны защищаться было легко: стоило только жителям выехать из предместья и сломать мосты. Русло Ангары в этом месте было настолько широко, что неприятельский огонь не мог достигнуть до города. Но зато с востока Иркутск был совершенно открыт, и с этой стороны жителям грозила серьезная опасность.
Поэтому прежде всего начались фортификационные работы. Работали неустанно день и ночь. Великий князь нашел в Иркутске трудолюбивое население, ревностно исполнявшее свое дело, а впоследствии и храброе при защите города войско.
Солдаты, купцы, ссыльные и крестьяне — все были готовы жертвовать собой на общее благо. За восемь дней до появления татар на берегах Ангары кругом города выросли высокие земляные стены. Между эскарпом и контрэскарпом был вырыт ров, куда отвели воду из Ангары. Теперь не так-то легко было взять город, надо было прежде осадить его, да еще осадить по всем правилам военного искусства!
Третья татарская колонна, та, что поднялась по длине Енисея, явилась к Иркутску 24 сентября. Она мгновенно заняла покинутое русскими предместье города, где самые дома были даже разрушены для того, чтобы артиллерия великого князя, к несчастью очень многочисленная, могла бы действовать более успешно. Татары в ожидании эмира и его войска не начинали военных действий. Соединение всех трех колонн произошло 25 сентября, на берегу Ангары, и вся армия, исключая только несколько гарнизонов, оставленных в завоеванных городах, поступила под командование самого Феофар-Хана. По совету Ивана Огарева, большая часть войска переправилась через реку, в нескольких верстах ниже города, по мосту, составленному для этой цели из барок. Великий князь не решился противодействовать им. У него не было полевой артиллерии, и он остался в запертом городе. Татары заняли правый берег реки, затем они поднялись к городу, зажгли по дороге летний дом генерал-губернатора, стоявший в лесу на горе, и начали осаду Иркутска.
Иван Огарев как искусный инженер, разумеется, умел вести правильную осаду, но, чтобы действовать успешно, ему не хватало материальных средств. А потому он и надеялся завладеть Иркутском обманом. Оказалось же, что обстоятельства повернули дело совсем не так, как он этого желал.
С одной стороны, татарская армия была задержана неожиданным сражением при Томске, с другой — великий князь слишком поспешил с приготовлениями к защите города: все это вместе разрушило его планы. Он очутился в необходимости начать правильную осаду. Между тем под его же влиянием эмир пробовал два раза брать город приступом, и каждый раз это стоило ему громадных потерь. Он бросал своих солдат на земляной вал, казавшийся со стороны слабым укреплением, но оба раза татары были с силою отброшены вниз. Великий князь и офицеры не щадили в этих случаях собственной жизни.
При втором приступе татарам удалось разбить ворота в стене и ворваться в город. В конце Большой улицы, тянущейся на две версты через весь город и выходящей на берег Ангары, произошла жестокая схватка. Но казаки, жандармы и горожане оказали им такое сильное сопротивление, что татары принуждены были вернуться на свои позиции. Тогда, видя, что никакая сила не поможет, Иван Огарев решил прибегнуть к хитрости. Он давно уже составил себе план, как проникнуть тайным образом в город, как добраться до великого князя, войти к нему в доверие, а затем, при первом удобном случае, открыть осаждающим городские ворота и отомстить за себя великому князю, брату царя. Цыганка Сангарра, следовавшая за ним по пятам, заставила его привести этот план в исполнение.
Действительно, медлить было невозможно. Из Якутской области к Иркутску шли русские войска. Они должны были прийти через каких-нибудь пять-шесть дней. Иван Огарев более не колебался.
Однажды вечером, а именно 2 октября, в большом зале генерал-губернаторского дворца, где жил в то время великий князь, состоялся военный совет. Этот дворец находился в конце Большой улицы и главным фасадом своим выходил на набережную Ангары. Из окон залы был виден весь неприятельский лагерь.
Великий князь, генерал Воронцов, генерал-губернатор, губернатор, городской голова и несколько высших военных чинов вели между собой серьезную беседу.
— Господа, — говорил великий князь, — вы хорошо знаете, в каком мы находимся теперь положении. Я твердо надеюсь, что мы выдержим осаду до прибытия якутских войск. Тогда, конечно, нам не трудно будет прогнать эти дикие орды, и от меня уже будет зависеть, наказать их за их дерзкое восстание. О, они дорого поплатятся за это!
— Ваше высочество, можете рассчитывать в этом случае на все население Иркутска, — сказал генерал Воронцов.
— Да, генерал, знаю, — ответил великий князь, — и я преклоняюсь перед их патриотизмом. Благодарение Богу, в городе нет ни эпидемии, ни голода, и я надеюсь, что мы избежим этого нового несчастья. Что же касается до защиты города, то я в восторге от храбрости горожан. Я вас попрошу, — обратился он к городскому голове, — передать им мои слова.
— Благодарю вас, ваше высочество, от лица всего города, — проговорил городской голова, вставая и кланяясь великому князю. — Осмелюсь спросить, ваше высочество, как скоро можно ожидать нам помощи от якутских войск?
— Самое большее через шесть дней, — отвечал великий князь. — Один ловкий и храбрый разведчик пробрался сегодня утром в город и сообщил мне, что к нам идет пятьдесят тысяч русского войска под начальством генерала Киселева. Два дня тому назад они были на берегах Лены, в Киренске, и теперь никакие снега, никакие морозы не помешают им дойти до Иркутска. Пятьдесят тысяч свежего войска, ударивши в тыл татарам, легко освободят нас.
— Осмелюсь прибавить от себя, ваше высочество, — сказал городской голова, — что в тот день, когда вашему высочеству угодно будет принять какое-либо решение, мы всегда будем готовы исполнить его.
— Хорошо, — отвечал великий князь. — Подождем, когда якутские войска покажутся на горах, и мы раздавим тогда наших врагов!
Затем, обратившись в генералу Воронцову, он сказал:
— Завтра мы осмотрим работы на правом берегу. По Ангаре идет лед, она скоро замерзнет, и тогда татарам легко будет перейти через нее.
— Позвольте, ваше высочество, сказать вам одну вещь, — сказал городской голова.
— Говорите.
— У нас бывают иной раз морозы в тридцать-сорок градусов, а Ангара никогда вся не замерзает. Уж слишком быстрое у нее течение, да и ключей много. Так что если татарам другого какого способа перейти реку нет, то я могу поручиться, ваше высочество, что им никогда не пробраться в Иркутск.
Губернатор подтвердил слова городского головы.
— Для нас это большое счастье, — отвечал великий князь. — Тем не менее мы должны быть готовы ко всему. А вы, — обратился он к начальнику полиции, — ничего не имеете сообщить мне?
— Я должен сообщить вашему высочеству, — отвечал тот, — об одной просьбе, порученной мне передать вашему высочеству.
— От кого?
— От ссыльных в Сибири, ваше высочество. В настоящее время их пятьсот человек у нас в городе.
Политические преступники, сосланные в разное время, в разные города Сибири, при начале войны с татарами были действительно собраны все в Иркутск. Им приказано было выехать из городов и сел, где они занимали разные должности, одни — в качестве докторов, другие — домашних наставников и учителей. При осаде Иркутска великий князь, вполне доверяя их патриотизму, приказал раздать им оружие, и он не ошибся. Ссыльные оказались храбрыми и верными защитниками своего отечества.
— В чем состоит просьба ссыльных? — спросил великий князь.
— Они просят ваше высочество, — отвечал начальник полиции, — чтобы вы разрешили им составить отдельный корпус, и затем, чтобы вы дозволили им быть впереди всех при первой вылазке.
— Да, — отвечал великий князь (он был растроган и не желал скрывать этого), — ведь эти ссыльные — русские и они имеют полное право защищать свое отечество.
— Смею уверить, ваше высочество, — заметил генерал-губернатор, — что это будут лучшие солдаты вашей армии.
— Но им нужен командир? Кого же мы им назначим?
— Они хотели предложить вам, ваше высочество, — сказал начальник полиции, — одного из них, человека, уже имевшего случай не раз отличиться.
— Он русский?
— Да, русский, из прибалтийских провинций.
— Его имя?
— Василий Федоров.
Этот ссыльный был отец Нади. Василий Федоров занимался в Иркутске докторской практикой. Это был человек образованный и в высшей степени гуманный, с характером смелым и отважным и искренний патриот в душе. Все свободное от посещения больных время он употреблял на деятельное участие в приготовлениях к осаде. Он же собрал и товарищей своих по ссылке, заставив их действовать сообща. Ссыльные не раз уже обращали на себя внимание великого князя. Они участвовали во многих вылазках и кровью смыли долг свой перед святой Русью. Да, поистине святой и обожаемой своими сынами Русью! Василий Федоров вел себя как настоящий герой. Его имя упоминалось не раз за последнее время, но он никогда ничего не просил: ни милостей, ни награды; когда же ссыльные города Иркутска задумали сформировать свой особый отряд, он даже и не подозревал, что они намереваются выбрать его себе в командиры. Когда начальник полиции назвал его имя, великий князь сейчас же заметил, что это имя ему уже знакомо.
— Действительно, — сказал генерал Воронцов, — Василий Федоров человек достойный и храбрый. Он всегда имел большое влияние на своих товарищей по ссылке.
— Как давно он в Иркутске? — спросил великий князь.
— Два года.
— А его поведение?
— Безукоризненно, — отвечал начальник полиции.
— Генерал, — сказал великий князь, — будьте так добры представить мне этого человека немедленно.
Приказание великого князя было исполнено, и не прошло и получаса, как Василий Федоров уже стоял в дверях большой залы генерал-губернаторского дворца.
Это был человек лет за сорок, высокий, с суровым и печальным лицом, всю жизнь свою проведший в борьбе и страданиях.
Дочь была живым портретом отца. Вторжение татар поразило его более чем кого-либо, разбив последнюю надежду человека, оторванного на восемь тысяч верст от своего родного города. Несколько месяцев тому назад он узнал о смерти своей жены и одновременно с этим об отъезде дочери, получившей разрешение от правительства жить с ним в Иркутске. Надя должна была выехать из Риги 10 июля.
— Василий Федоров, — сказал великий князь, — твои товарищи по ссылке просят разрешения сформировать отборное войско. Им известно, что в таких войсках надо уметь биться насмерть?
— Известно, ваше высочество, — отвечал Василий Федоров.
— Они хотят, чтобы ты был их командиром.
— Я, ваше высочество?
— Согласен ты стать во главе их?
— Согласен, если того требует благо России.
— Командир Федоров, ты больше не ссыльный! — сказал великий князь.
— Благодарю, ваше высочество, но разве я могу командовать ссыльными?
— Они больше не ссыльные.
Наступила ночь. Из окон дворца видно было, как по ту сторону Ангары, в татарском лагере, сверкали бесчисленные огни. По реке шел лед. Течение Ангары было настолько сильно, что середина реки была почти совсем свободна. Весь лед прибивало к берегам, некоторые льдины наталкивались на сваи разведенных деревянных мостов и, зацепившись за них, застревали там.
Очевидно, городской голова был прав, говоря, что Ангара никогда сплошь не замерзает и что с этой стороны Иркутску нечего опасаться нападения татар.
Пробило десять часов вечера.
Великий князь только что хотел отпустить своих офицеров и удалиться в собственные покои, как у дворцового подъезда послышался шум.
Почти в ту же минуту дверь залы отворилась, вошел адъютант и, приблизившись к великому князю, сказал:
— Ваше высочество, приехал царский курьер.
ГЛАВА XIII. ЦАРСКИЙ КУРЬЕР
Кроме того, вследствие совсем особых причин в городе, как известно, с начала вторжения татар находился сам брат государя.
Случилось же это следующим образом. В тот год великий князь совершал путешествие по Сибири с политической целью. Он побывал во всех главных сибирских городах, разъезжая всюду не как великий князь, а как простой военный генерал, без всякого блеска, лишь с несколькими приближенными офицерами, конвоируемый небольшим казачьим отрядом. Достигнув крайних пределов обширного Московского государства и посетив Николаевск, последний русский город при Охотском море, великий князь вернулся в Иркутск, предполагая оттуда проехать прямо в Европу, как вдруг до него дошли слухи об этом внезапном и грозном восстании татар. Он поспешил в столицу Сибири, но когда он приехал туда, то оказалось, что все сношения с Россией уже прерваны. Он получил еще несколько телеграмм из Петербурга и из Москвы, мог даже ответить на них, но затем телеграф был перерезан при обстоятельствах, уже известных читателю.
Иркутск был изолирован от всего света. Великому князю пришлось остаться в городе, что он и сделал, с присущими ему хладнокровием и твердостью духа.
Известие о взятии Ишима, Омска и Томска дошли последовательно и до Иркутска. Надо было во что бы то ни стоило спасти хоть эту столицу Сибири. На скорую помощь со стороны рассчитывать было нечего. То же количество войска, что было разбросано в Иркутской губернии и Приамурских областях, было слишком недостаточно для противодействия татарским ордам. А так как Иркутску невозможно было избежать столкновения с татарами, то прежде всего необходимо было укрепить город, что бы он мог, хотя бы некоторое время, вынести осаду. Работы начались в тот самый день, когда Томск был взят татарами.
Одновременно с этой последнею новостью великий князь узнал, что татарами предводительствует сам эмир бухарский со своими союзниками, ханом кокандским и ханом кундузским. Он не знал только, что главным советником этих варваров был Иван Огарев, русский офицер, им же самим разжалованный в солдаты, хотя лично и неизвестный ему.
Прежде всего, как уже известно, всем жителям Иркутской губернии было приказано оставить свои города и села и переселиться в Иркутск. Те, кто не желал оставаться в столице, могли ехать дальше, за Байкал, куда татары, по всей вероятности, не стали бы углубляться.
Громадные подводы с хлебом и другими съестными припасами были заблаговременно отправлены в Иркутск; жители стали деятельно готовиться к наступлению неприятеля.
Иркутск, основанный к 1661 году, стоит при слиянии двух рек, Иркута и Ангары, на правом берегу этой последней. Два деревянных моста, построенных на сваях и разводимых во время навигации, соединяют город с его предместьем, расположенным по левую сторону реки. С этой стороны защищаться было легко: стоило только жителям выехать из предместья и сломать мосты. Русло Ангары в этом месте было настолько широко, что неприятельский огонь не мог достигнуть до города. Но зато с востока Иркутск был совершенно открыт, и с этой стороны жителям грозила серьезная опасность.
Поэтому прежде всего начались фортификационные работы. Работали неустанно день и ночь. Великий князь нашел в Иркутске трудолюбивое население, ревностно исполнявшее свое дело, а впоследствии и храброе при защите города войско.
Солдаты, купцы, ссыльные и крестьяне — все были готовы жертвовать собой на общее благо. За восемь дней до появления татар на берегах Ангары кругом города выросли высокие земляные стены. Между эскарпом и контрэскарпом был вырыт ров, куда отвели воду из Ангары. Теперь не так-то легко было взять город, надо было прежде осадить его, да еще осадить по всем правилам военного искусства!
Третья татарская колонна, та, что поднялась по длине Енисея, явилась к Иркутску 24 сентября. Она мгновенно заняла покинутое русскими предместье города, где самые дома были даже разрушены для того, чтобы артиллерия великого князя, к несчастью очень многочисленная, могла бы действовать более успешно. Татары в ожидании эмира и его войска не начинали военных действий. Соединение всех трех колонн произошло 25 сентября, на берегу Ангары, и вся армия, исключая только несколько гарнизонов, оставленных в завоеванных городах, поступила под командование самого Феофар-Хана. По совету Ивана Огарева, большая часть войска переправилась через реку, в нескольких верстах ниже города, по мосту, составленному для этой цели из барок. Великий князь не решился противодействовать им. У него не было полевой артиллерии, и он остался в запертом городе. Татары заняли правый берег реки, затем они поднялись к городу, зажгли по дороге летний дом генерал-губернатора, стоявший в лесу на горе, и начали осаду Иркутска.
Иван Огарев как искусный инженер, разумеется, умел вести правильную осаду, но, чтобы действовать успешно, ему не хватало материальных средств. А потому он и надеялся завладеть Иркутском обманом. Оказалось же, что обстоятельства повернули дело совсем не так, как он этого желал.
С одной стороны, татарская армия была задержана неожиданным сражением при Томске, с другой — великий князь слишком поспешил с приготовлениями к защите города: все это вместе разрушило его планы. Он очутился в необходимости начать правильную осаду. Между тем под его же влиянием эмир пробовал два раза брать город приступом, и каждый раз это стоило ему громадных потерь. Он бросал своих солдат на земляной вал, казавшийся со стороны слабым укреплением, но оба раза татары были с силою отброшены вниз. Великий князь и офицеры не щадили в этих случаях собственной жизни.
При втором приступе татарам удалось разбить ворота в стене и ворваться в город. В конце Большой улицы, тянущейся на две версты через весь город и выходящей на берег Ангары, произошла жестокая схватка. Но казаки, жандармы и горожане оказали им такое сильное сопротивление, что татары принуждены были вернуться на свои позиции. Тогда, видя, что никакая сила не поможет, Иван Огарев решил прибегнуть к хитрости. Он давно уже составил себе план, как проникнуть тайным образом в город, как добраться до великого князя, войти к нему в доверие, а затем, при первом удобном случае, открыть осаждающим городские ворота и отомстить за себя великому князю, брату царя. Цыганка Сангарра, следовавшая за ним по пятам, заставила его привести этот план в исполнение.
Действительно, медлить было невозможно. Из Якутской области к Иркутску шли русские войска. Они должны были прийти через каких-нибудь пять-шесть дней. Иван Огарев более не колебался.
Однажды вечером, а именно 2 октября, в большом зале генерал-губернаторского дворца, где жил в то время великий князь, состоялся военный совет. Этот дворец находился в конце Большой улицы и главным фасадом своим выходил на набережную Ангары. Из окон залы был виден весь неприятельский лагерь.
Великий князь, генерал Воронцов, генерал-губернатор, губернатор, городской голова и несколько высших военных чинов вели между собой серьезную беседу.
— Господа, — говорил великий князь, — вы хорошо знаете, в каком мы находимся теперь положении. Я твердо надеюсь, что мы выдержим осаду до прибытия якутских войск. Тогда, конечно, нам не трудно будет прогнать эти дикие орды, и от меня уже будет зависеть, наказать их за их дерзкое восстание. О, они дорого поплатятся за это!
— Ваше высочество, можете рассчитывать в этом случае на все население Иркутска, — сказал генерал Воронцов.
— Да, генерал, знаю, — ответил великий князь, — и я преклоняюсь перед их патриотизмом. Благодарение Богу, в городе нет ни эпидемии, ни голода, и я надеюсь, что мы избежим этого нового несчастья. Что же касается до защиты города, то я в восторге от храбрости горожан. Я вас попрошу, — обратился он к городскому голове, — передать им мои слова.
— Благодарю вас, ваше высочество, от лица всего города, — проговорил городской голова, вставая и кланяясь великому князю. — Осмелюсь спросить, ваше высочество, как скоро можно ожидать нам помощи от якутских войск?
— Самое большее через шесть дней, — отвечал великий князь. — Один ловкий и храбрый разведчик пробрался сегодня утром в город и сообщил мне, что к нам идет пятьдесят тысяч русского войска под начальством генерала Киселева. Два дня тому назад они были на берегах Лены, в Киренске, и теперь никакие снега, никакие морозы не помешают им дойти до Иркутска. Пятьдесят тысяч свежего войска, ударивши в тыл татарам, легко освободят нас.
— Осмелюсь прибавить от себя, ваше высочество, — сказал городской голова, — что в тот день, когда вашему высочеству угодно будет принять какое-либо решение, мы всегда будем готовы исполнить его.
— Хорошо, — отвечал великий князь. — Подождем, когда якутские войска покажутся на горах, и мы раздавим тогда наших врагов!
Затем, обратившись в генералу Воронцову, он сказал:
— Завтра мы осмотрим работы на правом берегу. По Ангаре идет лед, она скоро замерзнет, и тогда татарам легко будет перейти через нее.
— Позвольте, ваше высочество, сказать вам одну вещь, — сказал городской голова.
— Говорите.
— У нас бывают иной раз морозы в тридцать-сорок градусов, а Ангара никогда вся не замерзает. Уж слишком быстрое у нее течение, да и ключей много. Так что если татарам другого какого способа перейти реку нет, то я могу поручиться, ваше высочество, что им никогда не пробраться в Иркутск.
Губернатор подтвердил слова городского головы.
— Для нас это большое счастье, — отвечал великий князь. — Тем не менее мы должны быть готовы ко всему. А вы, — обратился он к начальнику полиции, — ничего не имеете сообщить мне?
— Я должен сообщить вашему высочеству, — отвечал тот, — об одной просьбе, порученной мне передать вашему высочеству.
— От кого?
— От ссыльных в Сибири, ваше высочество. В настоящее время их пятьсот человек у нас в городе.
Политические преступники, сосланные в разное время, в разные города Сибири, при начале войны с татарами были действительно собраны все в Иркутск. Им приказано было выехать из городов и сел, где они занимали разные должности, одни — в качестве докторов, другие — домашних наставников и учителей. При осаде Иркутска великий князь, вполне доверяя их патриотизму, приказал раздать им оружие, и он не ошибся. Ссыльные оказались храбрыми и верными защитниками своего отечества.
— В чем состоит просьба ссыльных? — спросил великий князь.
— Они просят ваше высочество, — отвечал начальник полиции, — чтобы вы разрешили им составить отдельный корпус, и затем, чтобы вы дозволили им быть впереди всех при первой вылазке.
— Да, — отвечал великий князь (он был растроган и не желал скрывать этого), — ведь эти ссыльные — русские и они имеют полное право защищать свое отечество.
— Смею уверить, ваше высочество, — заметил генерал-губернатор, — что это будут лучшие солдаты вашей армии.
— Но им нужен командир? Кого же мы им назначим?
— Они хотели предложить вам, ваше высочество, — сказал начальник полиции, — одного из них, человека, уже имевшего случай не раз отличиться.
— Он русский?
— Да, русский, из прибалтийских провинций.
— Его имя?
— Василий Федоров.
Этот ссыльный был отец Нади. Василий Федоров занимался в Иркутске докторской практикой. Это был человек образованный и в высшей степени гуманный, с характером смелым и отважным и искренний патриот в душе. Все свободное от посещения больных время он употреблял на деятельное участие в приготовлениях к осаде. Он же собрал и товарищей своих по ссылке, заставив их действовать сообща. Ссыльные не раз уже обращали на себя внимание великого князя. Они участвовали во многих вылазках и кровью смыли долг свой перед святой Русью. Да, поистине святой и обожаемой своими сынами Русью! Василий Федоров вел себя как настоящий герой. Его имя упоминалось не раз за последнее время, но он никогда ничего не просил: ни милостей, ни награды; когда же ссыльные города Иркутска задумали сформировать свой особый отряд, он даже и не подозревал, что они намереваются выбрать его себе в командиры. Когда начальник полиции назвал его имя, великий князь сейчас же заметил, что это имя ему уже знакомо.
— Действительно, — сказал генерал Воронцов, — Василий Федоров человек достойный и храбрый. Он всегда имел большое влияние на своих товарищей по ссылке.
— Как давно он в Иркутске? — спросил великий князь.
— Два года.
— А его поведение?
— Безукоризненно, — отвечал начальник полиции.
— Генерал, — сказал великий князь, — будьте так добры представить мне этого человека немедленно.
Приказание великого князя было исполнено, и не прошло и получаса, как Василий Федоров уже стоял в дверях большой залы генерал-губернаторского дворца.
Это был человек лет за сорок, высокий, с суровым и печальным лицом, всю жизнь свою проведший в борьбе и страданиях.
Дочь была живым портретом отца. Вторжение татар поразило его более чем кого-либо, разбив последнюю надежду человека, оторванного на восемь тысяч верст от своего родного города. Несколько месяцев тому назад он узнал о смерти своей жены и одновременно с этим об отъезде дочери, получившей разрешение от правительства жить с ним в Иркутске. Надя должна была выехать из Риги 10 июля.
— Василий Федоров, — сказал великий князь, — твои товарищи по ссылке просят разрешения сформировать отборное войско. Им известно, что в таких войсках надо уметь биться насмерть?
— Известно, ваше высочество, — отвечал Василий Федоров.
— Они хотят, чтобы ты был их командиром.
— Я, ваше высочество?
— Согласен ты стать во главе их?
— Согласен, если того требует благо России.
— Командир Федоров, ты больше не ссыльный! — сказал великий князь.
— Благодарю, ваше высочество, но разве я могу командовать ссыльными?
— Они больше не ссыльные.
Наступила ночь. Из окон дворца видно было, как по ту сторону Ангары, в татарском лагере, сверкали бесчисленные огни. По реке шел лед. Течение Ангары было настолько сильно, что середина реки была почти совсем свободна. Весь лед прибивало к берегам, некоторые льдины наталкивались на сваи разведенных деревянных мостов и, зацепившись за них, застревали там.
Очевидно, городской голова был прав, говоря, что Ангара никогда сплошь не замерзает и что с этой стороны Иркутску нечего опасаться нападения татар.
Пробило десять часов вечера.
Великий князь только что хотел отпустить своих офицеров и удалиться в собственные покои, как у дворцового подъезда послышался шум.
Почти в ту же минуту дверь залы отворилась, вошел адъютант и, приблизившись к великому князю, сказал:
— Ваше высочество, приехал царский курьер.
ГЛАВА XIII. ЦАРСКИЙ КУРЬЕР
Вошел человек. У него был усталый, истомленный вид. На нем была старая, изорванная, местами простреленная пулями крестьянская одежда. Широкий, еще не успевший зажить шрам рассекал надвое его бледное злое лицо. Этот человек, по-видимому, совершил долгое и трудное путешествие. Его пыльная, истрепанная обувь свидетельствовала, что он шел долгое время пешком.
— Его высочество, великий князь! — вскричал он, входя в комнату.
Великий князь подошел к нему.
— Ты царский курьер? — спросил он.
— Да, ваше высочество.
— Откуда ты приехал?..
— Из Москвы.
— Когда ты выехал из Москвы?..
— Пятнадцатого июля.
— И тебя зовут?..
— Михаилом Строговым.
Это был Иван Огарев. Он взял имя и звание того, про кого думал, что погубил навеки. Начиная с великого князя его никто не знал в Иркутске, ему даже не нужно было изменять черты своего лица. А так как он мог подтвердить свои слова еще вещественными доказательствами, то никто не мог и сомневаться в его личности. И вот, поддерживаемый своей железной волей, он явился сюда, чтобы обманом и убийством ускорить развязку войны.
После ответа Ивана Огарева великий князь дал знак своим офицерам, чтобы они удалились. Аже-Михаил Строгов и великий князь остались одни в зале.
Великий князь в продолжение нескольких минут пристально смотрел на Ивана Огарева.
— Ты был пятнадцатого июля в Москве? — спросил он его наконец.
— Да, ваше высочество, и в ночь от четырнадцатого на пятнадцатое я видел его величество государя императора в Кремлевском дворце.
— У тебя есть письмо от царя?
— Вот оно.
Огарев подал великому князю царское письмо, сложенное почти в микроскопические кусочки.
— Это письмо было отдано тебе в таком виде? — спросил великий князь.
— Нет, ваше высочество, я сам разорвал конверт, чтобы лучше спрятать письмо от татар.
— Разве ты был у них в плену?
— Да, ваше высочество, я был в плену несколько дней, — отвечал Иван Огарев. — Вот почему хотя я и вышел из Москвы пятнадцатого июля, как это сказано в письме, но в Иркутск попал только второго октября. Я был в дороге семьдесят девять суток.
Великий князь взял письмо. Он развернул его и увидел подпись царя и несколько слов, написанных его собственной рукою. Ни в подлинности этого письма, ни в подлинности самого курьера не могло быть больше никакого сомнения. Если зверское лицо этого последнего и возбудило вначале недоверие к нему великого князя, то теперь всякое недоверие должно было исчезнуть. Великий князь молчал. Он медленно читал письмо, как бы стараясь лучше проникнуть в его смысл.
— Михаил Строгов, — произнес он наконец, — ты знаешь содержание этого письма?
— Знаю, ваше высочество. Обстоятельства могли заставить меня уничтожить его, чтобы оно не попало в руки татарам, и тогда я должен был бы передать вашему высочеству его текст устно.
— Ты знаешь, что в этом письме нам приказывается скорее умереть в Иркутске, чем сдать его врагам?
— Я знаю это.
— А ты знаешь, что в этом письме имеются также распоряжения насчет наших войск, составленные с целью остановить движение татар?
— Да, ваше высочество, но эти распоряжения не имели успеха.
— Что хочешь ты этим сказать?
— Я хочу сказать, что Ишим, Омск и Томск, не говоря о других менее важных городах, один за другим были заняты солдатами Феофар-Хана.
— Но разве битва была? Разве наши казаки уже встречались с татарами?
— Несколько раз, ваше высочество.
— И их оттеснили?
— Их было недостаточное количество.
— Где произошли эти схватки, о которых ты говоришь?
— В Колывани, в Томске…
До сих пор Иван Огарев говорил только правду, но теперь, чтобы привести в замешательство осажденных города Иркутска, преувеличив победы, одержанные татарами над русскими, он прибавил:
— И третий раз под Красноярском.
— И эта последняя схватка?.. — спросил великий князь, стиснув зубы.
— Это была больше чем схватка, ваше высочество, — отвечал Огарев,
— это была битва.
— Битва?!
— Двадцать тысяч русских, пришедших из пограничных губерний и из Тобольска, наткнулись на сто пятьдесят тысяч татар и, несмотря на свою храбрость, были истреблены.
— Ты лжешь! — вскричал великий князь, с трудом сдерживая свой гнев.
— Я говорю правду, ваше высочество, — холодно отвечал Иван Огарев.
— Я был очевидцем этой битвы при Красноярске, там меня и захватили в плен.
Великий князь успокоился и знаком дал понять Ивану Огареву, что он больше не сомневается в правдивости его слов.
— Какого числа была эта битва под Красноярском? — спросил он.
— Второго сентября.
— И теперь все татарские войска собрались вокруг Иркутска?
— Все.
— И сколько их будет, по-твоему?
— До четырехсот тысяч человек.
Это была новая выдумка Ивана Огарева, сказанная им с той же целью.
— Значит, я не могу ожидать никакой помощи с запада? — спросил великий князь.
— Никакой, ваше высочество, по крайней мере, до конца зимы.
— Итак, слушай же, что я скажу тебе, Михаил Строгов. Если б даже мне и совсем неоткуда было ждать помощи, ни с востока, ни с запада, а татар было бы хоть шестьсот тысяч человек, то и тогда я бы не отдал им Иркутск.
Иван Огарев прищурил слегка свои злые глаза, но промолчал.
— Ты знаешь, Михаил Строгов, что в этом письме упоминается об одном негодяе, которого мне надо остерегаться?
— Знаю, ваше высочество.
— Он должен пробраться в город переодетым, втереться ко мне в доверие и в конце концов выдать город врагам.
— Я все это знаю, ваше высочество, я знаю даже, что Иван Огарев поклялся лично отомстить брату государя.
— За что?
— Говорят, что этот офицер был разжалован великим князем в солдаты.
— Да… я вспоминаю теперь… Но он этого заслуживал! Это был негодяй, он потом изменил своему отечеству, он повел врагов на Россию!
— Его величество, государь император, — отвечал Иван Огарев, — заботится главным образом о том, чтобы вы были предупреждены против злодейских замыслов Ивана Огарева, направленных лично на особу вашего высочества.
— Да… в письме об этом говорится…
— Его величество сказали мне это лично, предупредив, чтобы и я во время своего путешествия по Сибири, остерегался бы этого мерзавца.
— Ты встречался с ним?
— Да, ваше высочество, после битвы под Красноярском. Если бы он мог заподозрить, что я несу письмо, адресованное вашему высочеству, где изобличаются все его замыслы, он не пощадил бы меня.
— Да, ты был в безвыходном положении! — отвечал великий князь. — Как же тебе удалось избежать с ним столкновения?
— Я бросился в Иртыш.
— А в Иркутск как ты попал?
— Благодаря вылазке. Это было сегодня вечером: наши хотели прогнать один татарский отряд. Я вмешался в толпу осажденных, затем сказал, кто я и откуда, и меня сейчас же привели во дворец к вашему высочеству.
— Хорошо, Михаил Строгов, — отвечал великий князь. — Ты выказал храбрость и усердие в этом, возложенном на тебя, поручении. Я не забуду тебя. Не имеешь ли ты какой особой просьбы до меня?
— Никакой, кроме той, чтобы вы дозволили мне сражаться рядом с вашим высочеством, — отвечал Иван Огарев.
— Хорошо, Михаил Строгов, с этого дня я прикомандировываю тебя к себе, и ты будешь жить со мной во дворце.
— А если, сообразно с намерением, приписываемым ему, Иван Огарев явится к вашему высочеству под ложным именем?
— Мы его разоблачим с помощью тебя и арестуем. Ступай.
Иван Огарев отдал по-военному честь великому князю, не забывая, что он носит на себе чин капитана и звание царского курьера, и удалился из залы.
Таким образом, Иван Огарев с успехом сыграл свою недостойную роль. Он приобрел полное доверие великого князя и мог злоупотреблять этим доверием, как ему было угодно. Он будет жить в этом самом дворце. Он узнает все тайны готовящегося к обороне города. Иркутск в его руках. Никто здесь его не знает, никто не сорвет с него маску Он решил действовать не откладывая.
Действительно, время не позволяло медлить. Надо было взять город до прихода русских войск, шедших с севера и запада, а их ждали в Иркутске через несколько дней. Но раз татары завладеют Иркутском, отнять его у них будет нелегко. Во всяком случае, если им придется потом оставить город, то не прежде, как они разрушат его до основания и голова великого князя скатится к ногам Феофар-Хана.
Иван Огарев, пользуясь своей безграничной свободой все видеть, все наблюдать, везде быть, на другой же день занялся осмотром укреплений. Повсюду встречал он дружеский прием от офицеров, солдат и горожан. Этот царский курьер был для них звеном, соединяющим их с государством. Иван Огарев с большим апломбом, ни разу не проговорившись, рассказывал им о всех перипетиях своего вымышленного путешествия. Затем без всяких предисловий он перешел к войне и стал говорить о безвыходном положении осажденных, преувеличивая военные успехи татар и силы, которыми они в настоящее время располагали, — одним словом, все то, что он говорил и великому князю. По словам его выходило, что ожидаемая помощь, даже если она и появится, настолько незначительна, что можно опасаться, как бы сражение под стенами Иркутска не имело такого же печального исхода, как сражения под Колыванью, Томском и Красноярском.
На подобные злые речи Огарев, что называется, не скупился. Он действовал очень ловко и осторожно, и все его слушатели мало-помалу прониклись его мрачными предположениями. Сам же он, казалось, говорил об этом с сожалением и нехотя.
— Во всяком случае, — прибавлял он, — надо защищаться до последней капли крови, и лучше взорвать город, чем сдать его врагам!
Случилось так, что с самого приезда Ивана Огарева в Иркутск между ним и одним из самых храбрых защитников города, Василием Федоровым, установились частые сношения. Несчастный отец страшно беспокоился о своей дочери. Если Надя выехала из России того числа, каким помечено ее последнее письмо, посланное из Риги, то что сталось с ней? Была ли она все еще в дороге, или татары взяли ее в плен? Василий Федоров чувствовал некоторое успокоение только тогда, когда ему приходилось биться с татарами, но такие случаи, на его несчастье, были слишком редки. Когда он узнал о неожиданном приезде царского курьера, то у него явилась надежда, что курьер этот может сообщить ему о его дочери. Это была, конечно, эфемерная надежда, но он ухватился за нее. Ведь этот курьер был в плену у татар, а разве Надя не могла быть взята также в плен?
— Его высочество, великий князь! — вскричал он, входя в комнату.
Великий князь подошел к нему.
— Ты царский курьер? — спросил он.
— Да, ваше высочество.
— Откуда ты приехал?..
— Из Москвы.
— Когда ты выехал из Москвы?..
— Пятнадцатого июля.
— И тебя зовут?..
— Михаилом Строговым.
Это был Иван Огарев. Он взял имя и звание того, про кого думал, что погубил навеки. Начиная с великого князя его никто не знал в Иркутске, ему даже не нужно было изменять черты своего лица. А так как он мог подтвердить свои слова еще вещественными доказательствами, то никто не мог и сомневаться в его личности. И вот, поддерживаемый своей железной волей, он явился сюда, чтобы обманом и убийством ускорить развязку войны.
После ответа Ивана Огарева великий князь дал знак своим офицерам, чтобы они удалились. Аже-Михаил Строгов и великий князь остались одни в зале.
Великий князь в продолжение нескольких минут пристально смотрел на Ивана Огарева.
— Ты был пятнадцатого июля в Москве? — спросил он его наконец.
— Да, ваше высочество, и в ночь от четырнадцатого на пятнадцатое я видел его величество государя императора в Кремлевском дворце.
— У тебя есть письмо от царя?
— Вот оно.
Огарев подал великому князю царское письмо, сложенное почти в микроскопические кусочки.
— Это письмо было отдано тебе в таком виде? — спросил великий князь.
— Нет, ваше высочество, я сам разорвал конверт, чтобы лучше спрятать письмо от татар.
— Разве ты был у них в плену?
— Да, ваше высочество, я был в плену несколько дней, — отвечал Иван Огарев. — Вот почему хотя я и вышел из Москвы пятнадцатого июля, как это сказано в письме, но в Иркутск попал только второго октября. Я был в дороге семьдесят девять суток.
Великий князь взял письмо. Он развернул его и увидел подпись царя и несколько слов, написанных его собственной рукою. Ни в подлинности этого письма, ни в подлинности самого курьера не могло быть больше никакого сомнения. Если зверское лицо этого последнего и возбудило вначале недоверие к нему великого князя, то теперь всякое недоверие должно было исчезнуть. Великий князь молчал. Он медленно читал письмо, как бы стараясь лучше проникнуть в его смысл.
— Михаил Строгов, — произнес он наконец, — ты знаешь содержание этого письма?
— Знаю, ваше высочество. Обстоятельства могли заставить меня уничтожить его, чтобы оно не попало в руки татарам, и тогда я должен был бы передать вашему высочеству его текст устно.
— Ты знаешь, что в этом письме нам приказывается скорее умереть в Иркутске, чем сдать его врагам?
— Я знаю это.
— А ты знаешь, что в этом письме имеются также распоряжения насчет наших войск, составленные с целью остановить движение татар?
— Да, ваше высочество, но эти распоряжения не имели успеха.
— Что хочешь ты этим сказать?
— Я хочу сказать, что Ишим, Омск и Томск, не говоря о других менее важных городах, один за другим были заняты солдатами Феофар-Хана.
— Но разве битва была? Разве наши казаки уже встречались с татарами?
— Несколько раз, ваше высочество.
— И их оттеснили?
— Их было недостаточное количество.
— Где произошли эти схватки, о которых ты говоришь?
— В Колывани, в Томске…
До сих пор Иван Огарев говорил только правду, но теперь, чтобы привести в замешательство осажденных города Иркутска, преувеличив победы, одержанные татарами над русскими, он прибавил:
— И третий раз под Красноярском.
— И эта последняя схватка?.. — спросил великий князь, стиснув зубы.
— Это была больше чем схватка, ваше высочество, — отвечал Огарев,
— это была битва.
— Битва?!
— Двадцать тысяч русских, пришедших из пограничных губерний и из Тобольска, наткнулись на сто пятьдесят тысяч татар и, несмотря на свою храбрость, были истреблены.
— Ты лжешь! — вскричал великий князь, с трудом сдерживая свой гнев.
— Я говорю правду, ваше высочество, — холодно отвечал Иван Огарев.
— Я был очевидцем этой битвы при Красноярске, там меня и захватили в плен.
Великий князь успокоился и знаком дал понять Ивану Огареву, что он больше не сомневается в правдивости его слов.
— Какого числа была эта битва под Красноярском? — спросил он.
— Второго сентября.
— И теперь все татарские войска собрались вокруг Иркутска?
— Все.
— И сколько их будет, по-твоему?
— До четырехсот тысяч человек.
Это была новая выдумка Ивана Огарева, сказанная им с той же целью.
— Значит, я не могу ожидать никакой помощи с запада? — спросил великий князь.
— Никакой, ваше высочество, по крайней мере, до конца зимы.
— Итак, слушай же, что я скажу тебе, Михаил Строгов. Если б даже мне и совсем неоткуда было ждать помощи, ни с востока, ни с запада, а татар было бы хоть шестьсот тысяч человек, то и тогда я бы не отдал им Иркутск.
Иван Огарев прищурил слегка свои злые глаза, но промолчал.
— Ты знаешь, Михаил Строгов, что в этом письме упоминается об одном негодяе, которого мне надо остерегаться?
— Знаю, ваше высочество.
— Он должен пробраться в город переодетым, втереться ко мне в доверие и в конце концов выдать город врагам.
— Я все это знаю, ваше высочество, я знаю даже, что Иван Огарев поклялся лично отомстить брату государя.
— За что?
— Говорят, что этот офицер был разжалован великим князем в солдаты.
— Да… я вспоминаю теперь… Но он этого заслуживал! Это был негодяй, он потом изменил своему отечеству, он повел врагов на Россию!
— Его величество, государь император, — отвечал Иван Огарев, — заботится главным образом о том, чтобы вы были предупреждены против злодейских замыслов Ивана Огарева, направленных лично на особу вашего высочества.
— Да… в письме об этом говорится…
— Его величество сказали мне это лично, предупредив, чтобы и я во время своего путешествия по Сибири, остерегался бы этого мерзавца.
— Ты встречался с ним?
— Да, ваше высочество, после битвы под Красноярском. Если бы он мог заподозрить, что я несу письмо, адресованное вашему высочеству, где изобличаются все его замыслы, он не пощадил бы меня.
— Да, ты был в безвыходном положении! — отвечал великий князь. — Как же тебе удалось избежать с ним столкновения?
— Я бросился в Иртыш.
— А в Иркутск как ты попал?
— Благодаря вылазке. Это было сегодня вечером: наши хотели прогнать один татарский отряд. Я вмешался в толпу осажденных, затем сказал, кто я и откуда, и меня сейчас же привели во дворец к вашему высочеству.
— Хорошо, Михаил Строгов, — отвечал великий князь. — Ты выказал храбрость и усердие в этом, возложенном на тебя, поручении. Я не забуду тебя. Не имеешь ли ты какой особой просьбы до меня?
— Никакой, кроме той, чтобы вы дозволили мне сражаться рядом с вашим высочеством, — отвечал Иван Огарев.
— Хорошо, Михаил Строгов, с этого дня я прикомандировываю тебя к себе, и ты будешь жить со мной во дворце.
— А если, сообразно с намерением, приписываемым ему, Иван Огарев явится к вашему высочеству под ложным именем?
— Мы его разоблачим с помощью тебя и арестуем. Ступай.
Иван Огарев отдал по-военному честь великому князю, не забывая, что он носит на себе чин капитана и звание царского курьера, и удалился из залы.
Таким образом, Иван Огарев с успехом сыграл свою недостойную роль. Он приобрел полное доверие великого князя и мог злоупотреблять этим доверием, как ему было угодно. Он будет жить в этом самом дворце. Он узнает все тайны готовящегося к обороне города. Иркутск в его руках. Никто здесь его не знает, никто не сорвет с него маску Он решил действовать не откладывая.
Действительно, время не позволяло медлить. Надо было взять город до прихода русских войск, шедших с севера и запада, а их ждали в Иркутске через несколько дней. Но раз татары завладеют Иркутском, отнять его у них будет нелегко. Во всяком случае, если им придется потом оставить город, то не прежде, как они разрушат его до основания и голова великого князя скатится к ногам Феофар-Хана.
Иван Огарев, пользуясь своей безграничной свободой все видеть, все наблюдать, везде быть, на другой же день занялся осмотром укреплений. Повсюду встречал он дружеский прием от офицеров, солдат и горожан. Этот царский курьер был для них звеном, соединяющим их с государством. Иван Огарев с большим апломбом, ни разу не проговорившись, рассказывал им о всех перипетиях своего вымышленного путешествия. Затем без всяких предисловий он перешел к войне и стал говорить о безвыходном положении осажденных, преувеличивая военные успехи татар и силы, которыми они в настоящее время располагали, — одним словом, все то, что он говорил и великому князю. По словам его выходило, что ожидаемая помощь, даже если она и появится, настолько незначительна, что можно опасаться, как бы сражение под стенами Иркутска не имело такого же печального исхода, как сражения под Колыванью, Томском и Красноярском.
На подобные злые речи Огарев, что называется, не скупился. Он действовал очень ловко и осторожно, и все его слушатели мало-помалу прониклись его мрачными предположениями. Сам же он, казалось, говорил об этом с сожалением и нехотя.
— Во всяком случае, — прибавлял он, — надо защищаться до последней капли крови, и лучше взорвать город, чем сдать его врагам!
Случилось так, что с самого приезда Ивана Огарева в Иркутск между ним и одним из самых храбрых защитников города, Василием Федоровым, установились частые сношения. Несчастный отец страшно беспокоился о своей дочери. Если Надя выехала из России того числа, каким помечено ее последнее письмо, посланное из Риги, то что сталось с ней? Была ли она все еще в дороге, или татары взяли ее в плен? Василий Федоров чувствовал некоторое успокоение только тогда, когда ему приходилось биться с татарами, но такие случаи, на его несчастье, были слишком редки. Когда он узнал о неожиданном приезде царского курьера, то у него явилась надежда, что курьер этот может сообщить ему о его дочери. Это была, конечно, эфемерная надежда, но он ухватился за нее. Ведь этот курьер был в плену у татар, а разве Надя не могла быть взята также в плен?