Страница:
Сегодня день начинается со все большего укрепления <веры в возможность> нашего оставления в Москве.
В этот исторический момент резко проявилась вероятная разная сущность "тоталитарных организаций": нашей - коммунистической и германской национал-социалистической. В обоих случаях - диктатура, и в обоих случаях жестокий полицейский режим. В обоих случаях мильоны людей неравноправных но в случае национал-социалистической <организации> это истекает из принципа неравенства людей, и без этого национал-социалистическая <организация> (Германия, Италия) <...>{124}.
14 июля. Понедельник. Москва.
Вчера резко изменилось настроение.
Физико-математическое Отделение и его учреждения не уезжают - в том числе и Метеоритный Комитет.
Целый день с часу дня у нас пробыли Ферсман и Виноградовы - обсуждали положение наше личное и Академии - до 6-7 вечера.
Сильная безоблачная жара уже более недели - пожалуй, две недели. Сейчас 8 утра и <температура> 18° C, быстро подымающаяся.
Резко меняются планы. Я приехал из Узкого, думал через день-два выехать в Томск. Решил взять много книг и работать над "Проблемами биогеохимии" и хронологией моей жизни - матерьялами для автобиографии. Поэтому забрал часть архива - неразобранного, но, как я вижу теперь, драгоценного.
Теперь все это придется вновь вынимать из ящиков - <а их> 22! Их поставили было на лестницу, но вчера надо было спешно перенести в кабинет, так как в связи с правилами защиты от бомбардировок лестницы должны быть свободны.
Из обсуждения выяснилось, что Химическое Отделение должно выехать в Томск - но в то же время оборонная ("секретная"?) работа не должна прерываться. Это все не так легко согласовать, так как вся наша работа экспериментальная тесно связана с рядом других учреждений - наши работы по спектроскопии, радио, масс-спектроскопии, электронографии, рентгенографии и т. п. переплетаются с другими лабораториями и институтами.
Пока такой временный план. Мне (и другим академикам-химикам) ехать куда-нибудь в санаторий в район Поволжья - лаборатории пока не трогать, так как оборонная работа идет и должна продолжаться.
Москва все-таки эвакуируется - особенно дети. Эвакуация идет, в общем, более чем сносно, а в значительном числе случаев хорошо.
Опасаются, что немцы остановились, подготовляя новое нападение на Москву (газы!) и бомбардировку типа лондонской. Думаю, что возможно, что произойдет что-нибудь вроде 1918 года <на Украине>, когда рухнули сопротивление и их <немцев> сила - сразу и неожиданно для людей, находившихся в нашем положении. Тогда в Киеве я лично был к этому подготовлен, так как в Германии побывал Франкфурт{125} и привез нам мрачный прогноз их силы - неожиданный для всех. Ему даже не все верили.
Сейчас положение немцев еще более безнадежное. Газы и урановая энергия - все эти возможности есть и у нас. И это очень обоюдоострое средство.
Сегодня буду стараться с А. П. <Виноградовым> свидеться с Вольфковичем{126} и Шмидтом.
Вчера еще много времени заняло - обращение от ВОКС{127} об организации выступления советских ученых для Англии. Мое личное <обращение> я переделал{128}. Обращение советских ученых к английским связано с подписанием Молотовым и Криппсом военного договора между Англией и Советским Союзом{129}.
16 июля, утро. Среда.
Вчера все решительно изменилось, и мы сегодня едем в Боровое Акмолинской области в санаторий. Об этом мелькала у меня <в> эти дни мысль как о возможном.
Утром вчера в радиоцентре <состоялось> мое обращение к английским ученым в связи с заключением военного договора с Англией. Очень порядочная, культурная публика и симпатичная старая ирландка-диктор. Их сильно сократили транспортом - <осталось> две машины.
Оттуда <направился> в Академию в Химическое Отделение <на встречу с> Вольфковичем. Выяснилась полная неразбериха - такая картина, что о всяком решении, даже в пределах разрешенного, требуется одобрение Совнаркома. Шверник стоит во главе эвакуации <во время> войны. Решения основные например, переезд в Томск Химического Отделения - считаются не подлежащими изменению. Жизнь возьмет свое, так как в такой абстрактной форме оно <решение> нереально - но масса всяких затруднений. Должна быть нетронута оборонная работа и тому подобное.
Выяснилось, что 16-го идет детский поезд в Боровое - говорят, чудный санаторий, - и прикрепили <к поезду> мягкий вагон для академиков - старых и т. п. Решил ехать, так как это ближе <Томска> и, может быть, - как я думаю осенью выяснится несколько положение, <так> что вернусь в Москву, а не в Томск.
Были Т. Е. Каминская с С. Г. Цейтлин - последняя <рассказывала> о бомбардировке Минска и бегстве <населения> оттуда. Об этом ничего и нигде не говорится в печати.
Очень большое недовольство осведомлением по радио <о ходе> военных действий. По-видимому, армия на высоте: русский солдат теперь и раньше был <на высоте>, были и офицеры на высоте. Командование исчезает.
Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями.
Идут аресты - по-видимому, в связи с нападением <Германии> и фашизмом. Между прочим, <арестован> геолог Мирчинк - хороший геолог, но морально не высокий человек.
17 июля. Станция Буй.
Вчера выехали{130}. Едем в совершенно исключительных условиях - в купе мягком (Наташа и я внизу, Аня и Прасковья Кирилловна наверху). Катя в среднем отделении в другом вагоне. Поезд для детей академических служащих около 500-600 <детей>. О положении на фронте <ничего> не знаем.
18 июля. Пятница. Станция Свеча.
Всю ночь стояли на разъезде после Шарьи - пропускали ряд военных поездов с людьми и оборудованием, военным. Идут с огромной скоростью на фронт; как критерии неразберихи - отвод техники и т. п. с Урала.
Свеча <в> 817 километрах от Москвы и <в> 138 - от Вятки (Киров). Ужасно неприятное впечатление у меня от замены исторических названий городов: Горький - Нижний Новгород, Молотов - Пермь, Калинин - Тверь. Из них Пермь наиболее древняя? Связанная с нерусской старой культурой.
Едем в детском поезде. С нами на станции стоят еще два таких поезда один из Ленинграда.
В общем, организовано хорошо.
Из академиков и членов-корреспондентов едут с семьями - Зелинский, Борисяк, Мандельштам, Струмилин, Лейбензон, кажется, дочь Деборина.
Поражает полное отсутствие сведений о войне - с Москвы; даже в городах не знают. Наши последние сведения из газет <относятся к> 16.VII. Здесь меняются паровозы - простояли еще несколько часов.
18 июля. На пути от Свечи.
Наконец в Свече достали вчерашнюю "Кировскую Правду" от 17 июля первое <известие> после Москвы. Плохая - бездарная - информация; с этим приходится мириться. То же и в Наркомате иностранных дел. Серые люди. <Все одно и> то же, что видишь кругом. Партия-диктатор - вследствие внутренних раздоров - умственно ослабела: ниже среднего уровня интеллигенции страны. В ней все растет число перестраховщиков, боящихся взять на себя малейшую ответственность.
Выехавши из разъезда после Свечи, мы обогнали поезд с детьми, <вышедший> из Ленинграда 5 июля с направлением на Киров. Очень вероятно, доберутся сегодня.
Обогнали на станции Свеча поезд с детьми - беженцами из окрестностей Витебска: выехали "без всего"; собирали <деньги> на покупку еды для них; пищу - провизию - купить было возможно.
Помимо эшелонов войск везут автомобили, которые всюду берутся на войну; по-видимому, <везут> танки, аэропланы и т. д. Северная дорога состоит из одного пути; нас объезжают. Множество разъездов. Очевидно, это сделано загодя?
19 июля. Разъезд № 2 Коса.
Вчера стало известно - по радио (<слышал> Струмилин), что не действует московская станция Коминтерн. Это единственное мощное радио в Москве.
Очень интересный разговор с Ник. Фед. Гамалеем{131}. Приятно было видеть чисто украинский благородный тип. Гамалея считает вирусы живыми. Он считает испанку (инфлюэнцу) за вирус.
19 июля. Разъезд № 11 Лаваны.
Чудный солнечный день. Видны отроги Урала. Никогда не думал, что еще раз увижу Россию вне Москвы и ее окрестностей.
20 июля, утро. Станция Георгиевская и дальше.
Начался эрозионный ландшафт - холмистые увалы.
В 10 часов 10 <минут> приехали в Пермь (Молотов). Переправились через Каму. Я был здесь последний раз до революции - мне кажется, но сомневаюсь, в 1916 году; не останавливался. Когда я сделал поездку по Каме до Нижнего выехал из сольвийских заводов? Кама тогда - цвела, липовые леса; я понял впервые <тогда>, что Кама - есть Волга. Южнее Саратова я не был.
Сегодня мы на станции Чехривль (Струмилин прочел объявление) узнали сводку от 18.VII утреннюю. Поразительно бездарно это дело организовано.
И в Перми нет известий позже 18-го утра. Газет нет.
С продуктами на станции скудно. Киоски бедны. Купили "Прикамье" за 20.VII.1941. Медленно растет - но растет - разгромленное живое течение, <существовавшее> до диктатуры печальной ГПУ.
Провинция, такая далекая, как Пермь (название "Молотов" туго <прививается>, по-видимому), живет совсем в ином темпе в связи с войной, чем Москва и Ленинград. Это понятно. Но такое спокойствие для меня неожиданно.
"Кунгурская Правда", купленная в Кунгуре, дала нам сведения для вечера 18.VII. Газета довольно жалкая. Из статьи А. И. Яковлева, но все-таки два дня назад, мы знаем, что делается на фронте.
23 июля, утро. Среда. Станция Боровое-Курорт.
Ночевали в поезде. Утро. Дождь.
Вчера уже на станции узнали о бомбардировке Москвы - в ночь с 21 на 22-е, - <прошел> месяц войны. Говорят, 200 самолетов немецких прорвались, из них 20 прорвались к Москве - бомбы брошены в окрестностях Москвы, есть жертвы. Впечатление здесь среди нас, москвичей, огромное. Теперь стал вопрос: случайный <это> прорыв или начало бомбардировок сериями вроде <бомбардировок> Лондона?
24 июля. Четверг.
Боровое. Государственный санаторий.
25 июля. Пятница.
Здесь есть радио, и мы больше в курсе событий.
До сих пор (10 часов утра) мы на бивуаке. Спим втроем - Наталья Егоровна, я и Прасковья Кирилловна в одной комнате.
Вчера прилетел из Караганды начальник курортов Казахской республики (центр Алма-Ата) - Сергей Иванович Замятин. Молодой, энергичный, умный человек, русский. Очень осведомленный и, мне кажется, образованный, энергичный. Хорошее впечатление производит и директор курорта Орлова.
Мы до 27 июля останемся на бивуачном положении. Часть багажа осталась на станции Боровое-Курорт.
Зима была здесь холодная, и теперь погода плохая. Сегодня сырость, туман.
Вчера утром образовали Казахскую группу академиков, по инициативе А. А. Борисяка. По моему предложению председателем выбрали Н. Ф. Гамалею, а секретарем С. Г. Струмилина. Последний должен был послать телеграмму Шмидту об утверждении группы.
Нас хотят поместить в отдельном здании, где помещаются сейчас женщины (старухи главным образом?). Их переведут в другое помещение.
Мы, конечно, причинили большие неудобства для местных жителей. Приехало более 750 детей. Местное население голодает - пуд муки <стоит> 130 рублей. Хлеба не хватает. Курорт переполнен туберкулезными хрониками.
Я чувствую себя на границе <здоровья> и ничего еще не видел.
Но интересные разговоры имел с Л. И. Мандельштамом{132} о Гёте. Он верно указал на значение идеи Гёте в его оптических работах. Я думаю, методологически Мандельштам прав - сложный опыт может исказить явление, и далеко не всегда можно от него перейти к научной реальности. Примером являются Фрауэнгоферовы линии, конечно, в реальном процессе не существующие и к свету как таковому отношения не имеющие. Как раз Фрауэнгоферовы линии занимали и мысль Гёте. Я из его "Zur Farbenlehre" прочел только историческую часть, которая с точки зрения истории науки или истории оптики является самостоятельной исследовательской работой: много внесла нового. Но Гёте <был> близорукий и, может быть, даже близорукий ненормально - как, например, я. Его красочные и темные оттенки этим во многом объясняются. К сожалению, я не смог достать специальной литературы о близорукости Гёте.
С Мандельштамом - о Мысовском (он видел у меня его книжку об атомном ядре){133}. Его отзыв о Мысовском, как всех физиков, явно неверный. Многое он приписывает Курчатову, что в действительности принадлежит Мысовскому, который необычно безразлично относился к защите своих достижений.
Я все-таки думаю, что нейтрон, проходящий материю насквозь, - загадка. Мандельштам считает, что атом позволяет вполне объяснить все. Но может ли двигаться атом, не несущий заряда? Мне кажется, Резерфорд ясно это сознавал.
Но, по существу, мы видим движение нейтрона в результате разрушения ядра (то есть его взрыва) или в космических лучах.
С Л. С. Лейбензоном{134} разговор о внутренности Земли. У него обычные представления, корни которых - в воззрениях XVIII века. Начало Солнечной системы кажется <ему> логически неизбежной проблемой.
Сегодня большой разговор с Гамалея и Мандельштамом о правизне и левизне, о Гаузе{135}, моллюсках и тому подобном.
Мандельштам получил срочную телеграмму, что Физический Институт послезавтра едет в Казань.
29 июля. Вторник. Боровое.
Сегодня утром мы должны наконец переехать из бивуака в постоянное помещение. С. И. Замятин сдержал свое слово. Он сам, однако, не может попасть в Алма-Ату, так как железнодорожный путь очень круговой; для авиа надо проехать по железной дороге к Балхашу, и не ясно, будет ли самолет. Война остановила <ввод в действие> железной дороги, которая предполагалась на 1941 год.
Получена телеграмма о выезде сюда Комарова, Баха, Обручева, Чаплыгина.
Где их поместить - неизвестно.
Это - типическая работа академического аппарата, следствие той централизации, которая требует утверждения каждой мелочи центральной властью. Она порождает фактически власть "секретарей" и аппарата, который так ярко проявляется в Академии - в 1920-1930-х годах <проявлялся> еще больше, чем теперь.
Третьего дня начал работать с Аней над V выпуском "Проблем биогеохимии": "О химическом составе биосферы и о ее химическом окружении".
Сегодня нас разместили в лучшем помещении, очистив отдельный хороший дом от хроников, распределив их в другие места. На наших временных местах поместили новые группы академиков из Ленинграда и Москвы. Кто приехал - не знаю.
30 июля. Среда. Боровое.
Вчера жена Рихтера{136} красочно передала впечатление <от> первого налета на Москву 21/22 VII. Основное впечатление - по существу неверное изложение <этого> Информационным бюро. Надо в эту почти единственную реальную информацию вносить коренные поправки.
Молчание Информбюро не означает, что налетов <на Москву> не было. Во главе <информационной службы> стоят бездарные, ограниченные люди - каковы и Ярославский, и Лозовский{137}; это сказывается и в их статьях, и в их выступлениях.
Мы знаем об окружающем только по таким фальсифицированным данным. Надо вносить поправку - из гущи жизни и <своего> жизненного опыта: охвата происходящего, сознательно и глубоко переживаемого с 1873 года (если не раньше) по 1941 год - больше 60-ти лет.
Ноосфера, в которой мы живем, - является основным регулятором моего понимания окружающего.
Если правительство не сделает грубой ошибки - гибель гитлеризма в ближайшее время неизбежна и быстра - <займет> немногие месяцы.
Основная линия верна: создание сознательное мощной военной силы, независимой от извне в своем вооружении, - примат в данном моменте этого создания в государственной жизни - правильная линия, взятая Сталиным. Настроение кругом это создает здоровое. Принципы большевизма - здоровые; трутни и полиция - язвы, которые вызывают гниение, - но здоровые основы, мне кажется, несомненно преобладают. Страна при мильонах рабов (лагеря и высылки НКВД) выдержит эту язву, так как моральное окружение противника - еще хуже.
17 августа. Воскресенье.
Приехали еще Масловы, Штерн, Ященко... Вижу мало кого, за исключением живущих в нашем доме, откуда выселились из-за скарлатины Зелинские и перешли в более удобное помещение Борисяки.
Привезенные из Москвы впечатления: непрерывное, хотя и медленное движение немцев, особенно оставление Смоленска - и, надо сказать, бездарно составленная информация <по> радио, письма - явно увеличили тревогу за ближайшее будущее.
А между тем я по-прежнему считаю гибель гитлеровской Германии неизбежной - и, вероятно, являюсь наибольшим оптимистом - благодаря созданию ноосферы.
Эти дни ясно стала для меня геологическая роль проникающих космических лучей и рассеянных элементов - и как источников тепла, так и химической основы планеты.
Сегодня прочел в "Акмолинской Правде" № 190 от 14 августа о всеславянском митинге в Москве 11 августа - перепечатаны официозная статья из московской "Правды" от 12 августа и речи А. Н. Толстого и других.
18 августа. Понедельник.
Идея славянского единства явилась в моей жизни одной из ведущих идей. Можно сказать, она отразилась в моей жизни от детства до старости. Корни ее лежат глубоко в жизненной идейной - сознательно волевой <установке>.
26 августа, утро. Вторник.
Сегодня я ярко чувствую "мировой" стихийный процесс - зарождение в буре и грозе ноосферы.
Сегодня послал А. П. Виноградову <письмо> о решении нашем в конце сентября, в октябре переехать в Казань. О том же <написал> Шмидту. Александру Павловичу <написал> о моей концепции элементов рассеянных и геологическом (и геохимическом) значении проникающих космических излучений.
Чем больше вдумываюсь, тем яснее для меня становится впечатление, что немцы рухнут - и великие демократические идеи избавятся от временных нарастаний, как ГПУ, фактически разлагающее партию большевиков.
Демократия - свобода мысли и свобода веры (которой лично я придаю не меньшее значение, но которая как будто сейчас - может быть, временно исторически? - теряет свою силу в духовной жизни человечества).
28 августа, днем. Четверг.
Сегодня работал хорошо с Аней. Чувствовал себя ниже среднего - сердце, а пульс хороший. Не гулял, больше лежал и диктовал.
Разговор с А. Е. Фаворским{138}. Он <рассказывал> о Горбунове. В 1935 году, когда я переехал в Москву, у меня было столкновение с Горбуновым: он назначил академикам <приемный> один день в неделю. Так как это приводило к большим неудобствам (я тогда больше входил в мелочи Лаборатории), я откровенно указал ему на возможность иной постановки <дела>. Он вскоре уступил и стал принимать академиков всегда вне очереди, как было при Сергее Федоровиче{139}, о чем я говорил ему. Я думал, что моя беседа этому помогла.
31 августа. Вторник.
Со вчерашнего дня ухудшение. Лежу. Принял строфант, горчичники, адонис. Я и сам чувствую ухудшение. Один раз заходила Мар. Ник. <Столярова>. А сюда <приехала> среди других врачей с отцом (из Минска) - устроилась врачом "при академиках". Привезла сюда сестру.
Читал Дарвина "Бигль" - много лет тому назад <прочитал> в первый раз. Здесь в библиотеке <есть> все новое издание Дарвина. Нахожу много интересного.
1 сентября. Понедельник.
Вчера приехали несколько человек из Ленинграда. Ехали по Савеловской дороге. Николаевская почти отрезана.
Резкое противоречие между действительностью и официальными сводками. Луга занята. Были листовки: немцы не хотят уничтожать Петербург, но Москву сожгут.
Радио и официальная информация все больше не удовлетворяют: поразительна бездарность советского аппарата. Население совершенно не понимает, что происходит.
Для меня ясно, что теоретически - раз не было измены и нет внутри страны движения против правительства - можно понять происходящее только лучшим <вооружением противника> (например, сверхтанки у Гитлера) и слабостью <нашего> Генерального штаба сравнительно с немецким. Мне кажется, патриотизм, мужество, авиация - на нашей стороне. Теоретически гитлеровская авантюра должна кончиться для него катастрофой.
Отчего оставлены Екатеринославль, Одесса и т. п.? Отчего инициатива все время в руках немцев? Что будет через месяц?
Я думал, что война кончится к зиме. Теперь появляются опасения. Кончится к зиме в том смысле, что движение немцев будет остановлено.
5 сентября. Пятница.
Вчера утром разговор с Гамалеей - опасение мое, что разрушается организация здешнего курорта для помещения академиков и главным образом детей? Гамалея не чувствует своей ответственности. Фактически я выдвинул его <председателем академической Группы Борового>, совсем не зная его деловитости и основываясь на его научных заслугах. Он честолюбив, но старается исполнять добросовестно свои обязанности. Нет инициативы и очень заботится о себе и своих. Но, думаю, человек порядочный.
Был у Баха и Зелинского. Бах сильно поддался. Оба с Зелинским хотят ехать в Казань. Надо, чтобы был обеспечен вагон - до зимы. Бах обещал написать кому нужно.
13 сентября. Суббота. Боровое.
Оставление Чернигова. Сводки все больше возбуждают недоумений. Никаких сведений о боях ("Бои на всем фронте") - и в то же время постоянные "отступления". Сводки наполнены партизанами, где, возможно, много выдуманного. В то же время ополченцы уже в бою. Где войска? Опять растут зловещие слухи - сдача двух генералов на юге, украинское националистическое движение. В газетах было об Одессе - население и моряки. Говорят, масса раненых в Сибири - Томске и т. д.
После 1-го сентября 1939 года прошло больше 22-х месяцев, и эта война длится, и многие не видят ей конца, - захватила и нашу страну. Благодаря ей я пишу эти строки в курорте Боровом в Казахстане, где никогда не думал быть, не думал, что в мои годы окажусь в тысячах километров от Москвы со своей семьей.
20 сентября. Суббота.
Сегодня по радио появилось известие о прорыве в Киев немцев. Настроение кругом тяжелое. Вновь возобновились известия о поражении - прорыве <немцев> на юге при начале войны, сдаче двух генералов с войсками. Говорят, что в Киеве нет войск, так как армия отрезана в Бессарабии, <говорят> о бездарности Буденного и К°. Гитлер свой план захвата Украины исполнил. Но население сознает <создавшееся положение> - и это скажется.
Я не сомневаюсь (как многие другие) в окончательном <исходе> войны - но дело идет хуже, чем я думал. Все же думаю, что раньше зимы положение выяснится.
25 сентября. Четверг.
Чувство спокойное у меня неизбежности смерти как естественной правды. К старости примиряешься со смертью, сопровождаемой страданием. Чувствую вечность...
30 сентября.
27.IX мы переехали в зимнее помещение. Переезд этот сопровождался совершенно диким поведением некоторых академиков. Самое печальное поведение Гамалеи и его семьи. Он использовал свое положение председателя Группы (хотя в это время Группа уже не существовала юридически). И некоторые другие, как Л. С. Штерн, следовали его примеру - захватила комнату Мандельштамов и уехала на время в Казань.
6 октября. Понедельник.
После оставления Киева и взятия Полтавы резко изменилось настроение. Многие не верят известиям; радио - бездарное и часто глупое - <говорит> о мелочах, когда ждут точных данных; <его> начинают менее слушать.
Резкое падение уверенности в успешный конец войны. У меня этого нет - я считаю положение Германии безнадежным. А с другой стороны, для меня ноосфера - не фикция, не создание веры, а эмпирическое обобщение.
Говорят об измене. Думают, <виноваты> украинцы. Прасковья Кирилловна думает, что если немцы объявят о собственности земли, то на Украине они найдут поддержку. Наташа допускает влияние украинских кругов немецкой ориентации - кругов хлеборобов, которые выдвинули Скоропадского, который как-то промелькнуло в газетах - был во Львове.
Как бы там ни было, занятие <немцами> всей Украины и исчезновение нашей Южной армии всех смущает. Получается такое впечатление, что Одессу, Киев, Ленинград, Москву защищают партизаны и население, частично (Одессу и Ленинград) - моряки. Но где армия? Какая территория занята?
Сегодня получил "Известия" от 1-го октября (очевидно, говорят, на самолете идет в Свердловск), и из нее узнаем о том, что румыны заняли Кишинев, давно...
Очевидно, первое впечатление о Германии должно было быть такое, о котором мы не имели понятия - и которое от нас было скрыто ложными, приукрашенными извещениями Информбюро.
Все-таки <положение> неясно.
Здесь из служащих и в поселке Боровом много взяли на фронт - заменяют женщинами. Население не получает хлеба - семьи взятых на войну не могут купить хлеба. Большое недовольство и тревога.
Прочел на днях юбилейное <издание> по случаю 185-летия Московского Университета, официальное - следовательно, многое освещающее под цензурой. С этой точки зрения оно очень характерно. Там я нашел и свою оценку - и тоже есть умолчания цензурные! Как <было> при царях, так и <осталось> при Советской <власти>!
В конце концов, благодаря бестактной деятельности "представителей" Академии, курорт закрыт. Как бы это не было надолго? Зависит от хода войны? 10-й флигель, куда нас хотели сперва перевести, отведен для Военно-медицинского Института им. Сеченова, который пока в Севастополе. Мы чувствуем себя не вполне прочно.
В этот исторический момент резко проявилась вероятная разная сущность "тоталитарных организаций": нашей - коммунистической и германской национал-социалистической. В обоих случаях - диктатура, и в обоих случаях жестокий полицейский режим. В обоих случаях мильоны людей неравноправных но в случае национал-социалистической <организации> это истекает из принципа неравенства людей, и без этого национал-социалистическая <организация> (Германия, Италия) <...>{124}.
14 июля. Понедельник. Москва.
Вчера резко изменилось настроение.
Физико-математическое Отделение и его учреждения не уезжают - в том числе и Метеоритный Комитет.
Целый день с часу дня у нас пробыли Ферсман и Виноградовы - обсуждали положение наше личное и Академии - до 6-7 вечера.
Сильная безоблачная жара уже более недели - пожалуй, две недели. Сейчас 8 утра и <температура> 18° C, быстро подымающаяся.
Резко меняются планы. Я приехал из Узкого, думал через день-два выехать в Томск. Решил взять много книг и работать над "Проблемами биогеохимии" и хронологией моей жизни - матерьялами для автобиографии. Поэтому забрал часть архива - неразобранного, но, как я вижу теперь, драгоценного.
Теперь все это придется вновь вынимать из ящиков - <а их> 22! Их поставили было на лестницу, но вчера надо было спешно перенести в кабинет, так как в связи с правилами защиты от бомбардировок лестницы должны быть свободны.
Из обсуждения выяснилось, что Химическое Отделение должно выехать в Томск - но в то же время оборонная ("секретная"?) работа не должна прерываться. Это все не так легко согласовать, так как вся наша работа экспериментальная тесно связана с рядом других учреждений - наши работы по спектроскопии, радио, масс-спектроскопии, электронографии, рентгенографии и т. п. переплетаются с другими лабораториями и институтами.
Пока такой временный план. Мне (и другим академикам-химикам) ехать куда-нибудь в санаторий в район Поволжья - лаборатории пока не трогать, так как оборонная работа идет и должна продолжаться.
Москва все-таки эвакуируется - особенно дети. Эвакуация идет, в общем, более чем сносно, а в значительном числе случаев хорошо.
Опасаются, что немцы остановились, подготовляя новое нападение на Москву (газы!) и бомбардировку типа лондонской. Думаю, что возможно, что произойдет что-нибудь вроде 1918 года <на Украине>, когда рухнули сопротивление и их <немцев> сила - сразу и неожиданно для людей, находившихся в нашем положении. Тогда в Киеве я лично был к этому подготовлен, так как в Германии побывал Франкфурт{125} и привез нам мрачный прогноз их силы - неожиданный для всех. Ему даже не все верили.
Сейчас положение немцев еще более безнадежное. Газы и урановая энергия - все эти возможности есть и у нас. И это очень обоюдоострое средство.
Сегодня буду стараться с А. П. <Виноградовым> свидеться с Вольфковичем{126} и Шмидтом.
Вчера еще много времени заняло - обращение от ВОКС{127} об организации выступления советских ученых для Англии. Мое личное <обращение> я переделал{128}. Обращение советских ученых к английским связано с подписанием Молотовым и Криппсом военного договора между Англией и Советским Союзом{129}.
16 июля, утро. Среда.
Вчера все решительно изменилось, и мы сегодня едем в Боровое Акмолинской области в санаторий. Об этом мелькала у меня <в> эти дни мысль как о возможном.
Утром вчера в радиоцентре <состоялось> мое обращение к английским ученым в связи с заключением военного договора с Англией. Очень порядочная, культурная публика и симпатичная старая ирландка-диктор. Их сильно сократили транспортом - <осталось> две машины.
Оттуда <направился> в Академию в Химическое Отделение <на встречу с> Вольфковичем. Выяснилась полная неразбериха - такая картина, что о всяком решении, даже в пределах разрешенного, требуется одобрение Совнаркома. Шверник стоит во главе эвакуации <во время> войны. Решения основные например, переезд в Томск Химического Отделения - считаются не подлежащими изменению. Жизнь возьмет свое, так как в такой абстрактной форме оно <решение> нереально - но масса всяких затруднений. Должна быть нетронута оборонная работа и тому подобное.
Выяснилось, что 16-го идет детский поезд в Боровое - говорят, чудный санаторий, - и прикрепили <к поезду> мягкий вагон для академиков - старых и т. п. Решил ехать, так как это ближе <Томска> и, может быть, - как я думаю осенью выяснится несколько положение, <так> что вернусь в Москву, а не в Томск.
Были Т. Е. Каминская с С. Г. Цейтлин - последняя <рассказывала> о бомбардировке Минска и бегстве <населения> оттуда. Об этом ничего и нигде не говорится в печати.
Очень большое недовольство осведомлением по радио <о ходе> военных действий. По-видимому, армия на высоте: русский солдат теперь и раньше был <на высоте>, были и офицеры на высоте. Командование исчезает.
Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями.
Идут аресты - по-видимому, в связи с нападением <Германии> и фашизмом. Между прочим, <арестован> геолог Мирчинк - хороший геолог, но морально не высокий человек.
17 июля. Станция Буй.
Вчера выехали{130}. Едем в совершенно исключительных условиях - в купе мягком (Наташа и я внизу, Аня и Прасковья Кирилловна наверху). Катя в среднем отделении в другом вагоне. Поезд для детей академических служащих около 500-600 <детей>. О положении на фронте <ничего> не знаем.
18 июля. Пятница. Станция Свеча.
Всю ночь стояли на разъезде после Шарьи - пропускали ряд военных поездов с людьми и оборудованием, военным. Идут с огромной скоростью на фронт; как критерии неразберихи - отвод техники и т. п. с Урала.
Свеча <в> 817 километрах от Москвы и <в> 138 - от Вятки (Киров). Ужасно неприятное впечатление у меня от замены исторических названий городов: Горький - Нижний Новгород, Молотов - Пермь, Калинин - Тверь. Из них Пермь наиболее древняя? Связанная с нерусской старой культурой.
Едем в детском поезде. С нами на станции стоят еще два таких поезда один из Ленинграда.
В общем, организовано хорошо.
Из академиков и членов-корреспондентов едут с семьями - Зелинский, Борисяк, Мандельштам, Струмилин, Лейбензон, кажется, дочь Деборина.
Поражает полное отсутствие сведений о войне - с Москвы; даже в городах не знают. Наши последние сведения из газет <относятся к> 16.VII. Здесь меняются паровозы - простояли еще несколько часов.
18 июля. На пути от Свечи.
Наконец в Свече достали вчерашнюю "Кировскую Правду" от 17 июля первое <известие> после Москвы. Плохая - бездарная - информация; с этим приходится мириться. То же и в Наркомате иностранных дел. Серые люди. <Все одно и> то же, что видишь кругом. Партия-диктатор - вследствие внутренних раздоров - умственно ослабела: ниже среднего уровня интеллигенции страны. В ней все растет число перестраховщиков, боящихся взять на себя малейшую ответственность.
Выехавши из разъезда после Свечи, мы обогнали поезд с детьми, <вышедший> из Ленинграда 5 июля с направлением на Киров. Очень вероятно, доберутся сегодня.
Обогнали на станции Свеча поезд с детьми - беженцами из окрестностей Витебска: выехали "без всего"; собирали <деньги> на покупку еды для них; пищу - провизию - купить было возможно.
Помимо эшелонов войск везут автомобили, которые всюду берутся на войну; по-видимому, <везут> танки, аэропланы и т. д. Северная дорога состоит из одного пути; нас объезжают. Множество разъездов. Очевидно, это сделано загодя?
19 июля. Разъезд № 2 Коса.
Вчера стало известно - по радио (<слышал> Струмилин), что не действует московская станция Коминтерн. Это единственное мощное радио в Москве.
Очень интересный разговор с Ник. Фед. Гамалеем{131}. Приятно было видеть чисто украинский благородный тип. Гамалея считает вирусы живыми. Он считает испанку (инфлюэнцу) за вирус.
19 июля. Разъезд № 11 Лаваны.
Чудный солнечный день. Видны отроги Урала. Никогда не думал, что еще раз увижу Россию вне Москвы и ее окрестностей.
20 июля, утро. Станция Георгиевская и дальше.
Начался эрозионный ландшафт - холмистые увалы.
В 10 часов 10 <минут> приехали в Пермь (Молотов). Переправились через Каму. Я был здесь последний раз до революции - мне кажется, но сомневаюсь, в 1916 году; не останавливался. Когда я сделал поездку по Каме до Нижнего выехал из сольвийских заводов? Кама тогда - цвела, липовые леса; я понял впервые <тогда>, что Кама - есть Волга. Южнее Саратова я не был.
Сегодня мы на станции Чехривль (Струмилин прочел объявление) узнали сводку от 18.VII утреннюю. Поразительно бездарно это дело организовано.
И в Перми нет известий позже 18-го утра. Газет нет.
С продуктами на станции скудно. Киоски бедны. Купили "Прикамье" за 20.VII.1941. Медленно растет - но растет - разгромленное живое течение, <существовавшее> до диктатуры печальной ГПУ.
Провинция, такая далекая, как Пермь (название "Молотов" туго <прививается>, по-видимому), живет совсем в ином темпе в связи с войной, чем Москва и Ленинград. Это понятно. Но такое спокойствие для меня неожиданно.
"Кунгурская Правда", купленная в Кунгуре, дала нам сведения для вечера 18.VII. Газета довольно жалкая. Из статьи А. И. Яковлева, но все-таки два дня назад, мы знаем, что делается на фронте.
23 июля, утро. Среда. Станция Боровое-Курорт.
Ночевали в поезде. Утро. Дождь.
Вчера уже на станции узнали о бомбардировке Москвы - в ночь с 21 на 22-е, - <прошел> месяц войны. Говорят, 200 самолетов немецких прорвались, из них 20 прорвались к Москве - бомбы брошены в окрестностях Москвы, есть жертвы. Впечатление здесь среди нас, москвичей, огромное. Теперь стал вопрос: случайный <это> прорыв или начало бомбардировок сериями вроде <бомбардировок> Лондона?
24 июля. Четверг.
Боровое. Государственный санаторий.
25 июля. Пятница.
Здесь есть радио, и мы больше в курсе событий.
До сих пор (10 часов утра) мы на бивуаке. Спим втроем - Наталья Егоровна, я и Прасковья Кирилловна в одной комнате.
Вчера прилетел из Караганды начальник курортов Казахской республики (центр Алма-Ата) - Сергей Иванович Замятин. Молодой, энергичный, умный человек, русский. Очень осведомленный и, мне кажется, образованный, энергичный. Хорошее впечатление производит и директор курорта Орлова.
Мы до 27 июля останемся на бивуачном положении. Часть багажа осталась на станции Боровое-Курорт.
Зима была здесь холодная, и теперь погода плохая. Сегодня сырость, туман.
Вчера утром образовали Казахскую группу академиков, по инициативе А. А. Борисяка. По моему предложению председателем выбрали Н. Ф. Гамалею, а секретарем С. Г. Струмилина. Последний должен был послать телеграмму Шмидту об утверждении группы.
Нас хотят поместить в отдельном здании, где помещаются сейчас женщины (старухи главным образом?). Их переведут в другое помещение.
Мы, конечно, причинили большие неудобства для местных жителей. Приехало более 750 детей. Местное население голодает - пуд муки <стоит> 130 рублей. Хлеба не хватает. Курорт переполнен туберкулезными хрониками.
Я чувствую себя на границе <здоровья> и ничего еще не видел.
Но интересные разговоры имел с Л. И. Мандельштамом{132} о Гёте. Он верно указал на значение идеи Гёте в его оптических работах. Я думаю, методологически Мандельштам прав - сложный опыт может исказить явление, и далеко не всегда можно от него перейти к научной реальности. Примером являются Фрауэнгоферовы линии, конечно, в реальном процессе не существующие и к свету как таковому отношения не имеющие. Как раз Фрауэнгоферовы линии занимали и мысль Гёте. Я из его "Zur Farbenlehre" прочел только историческую часть, которая с точки зрения истории науки или истории оптики является самостоятельной исследовательской работой: много внесла нового. Но Гёте <был> близорукий и, может быть, даже близорукий ненормально - как, например, я. Его красочные и темные оттенки этим во многом объясняются. К сожалению, я не смог достать специальной литературы о близорукости Гёте.
С Мандельштамом - о Мысовском (он видел у меня его книжку об атомном ядре){133}. Его отзыв о Мысовском, как всех физиков, явно неверный. Многое он приписывает Курчатову, что в действительности принадлежит Мысовскому, который необычно безразлично относился к защите своих достижений.
Я все-таки думаю, что нейтрон, проходящий материю насквозь, - загадка. Мандельштам считает, что атом позволяет вполне объяснить все. Но может ли двигаться атом, не несущий заряда? Мне кажется, Резерфорд ясно это сознавал.
Но, по существу, мы видим движение нейтрона в результате разрушения ядра (то есть его взрыва) или в космических лучах.
С Л. С. Лейбензоном{134} разговор о внутренности Земли. У него обычные представления, корни которых - в воззрениях XVIII века. Начало Солнечной системы кажется <ему> логически неизбежной проблемой.
Сегодня большой разговор с Гамалея и Мандельштамом о правизне и левизне, о Гаузе{135}, моллюсках и тому подобном.
Мандельштам получил срочную телеграмму, что Физический Институт послезавтра едет в Казань.
29 июля. Вторник. Боровое.
Сегодня утром мы должны наконец переехать из бивуака в постоянное помещение. С. И. Замятин сдержал свое слово. Он сам, однако, не может попасть в Алма-Ату, так как железнодорожный путь очень круговой; для авиа надо проехать по железной дороге к Балхашу, и не ясно, будет ли самолет. Война остановила <ввод в действие> железной дороги, которая предполагалась на 1941 год.
Получена телеграмма о выезде сюда Комарова, Баха, Обручева, Чаплыгина.
Где их поместить - неизвестно.
Это - типическая работа академического аппарата, следствие той централизации, которая требует утверждения каждой мелочи центральной властью. Она порождает фактически власть "секретарей" и аппарата, который так ярко проявляется в Академии - в 1920-1930-х годах <проявлялся> еще больше, чем теперь.
Третьего дня начал работать с Аней над V выпуском "Проблем биогеохимии": "О химическом составе биосферы и о ее химическом окружении".
Сегодня нас разместили в лучшем помещении, очистив отдельный хороший дом от хроников, распределив их в другие места. На наших временных местах поместили новые группы академиков из Ленинграда и Москвы. Кто приехал - не знаю.
30 июля. Среда. Боровое.
Вчера жена Рихтера{136} красочно передала впечатление <от> первого налета на Москву 21/22 VII. Основное впечатление - по существу неверное изложение <этого> Информационным бюро. Надо в эту почти единственную реальную информацию вносить коренные поправки.
Молчание Информбюро не означает, что налетов <на Москву> не было. Во главе <информационной службы> стоят бездарные, ограниченные люди - каковы и Ярославский, и Лозовский{137}; это сказывается и в их статьях, и в их выступлениях.
Мы знаем об окружающем только по таким фальсифицированным данным. Надо вносить поправку - из гущи жизни и <своего> жизненного опыта: охвата происходящего, сознательно и глубоко переживаемого с 1873 года (если не раньше) по 1941 год - больше 60-ти лет.
Ноосфера, в которой мы живем, - является основным регулятором моего понимания окружающего.
Если правительство не сделает грубой ошибки - гибель гитлеризма в ближайшее время неизбежна и быстра - <займет> немногие месяцы.
Основная линия верна: создание сознательное мощной военной силы, независимой от извне в своем вооружении, - примат в данном моменте этого создания в государственной жизни - правильная линия, взятая Сталиным. Настроение кругом это создает здоровое. Принципы большевизма - здоровые; трутни и полиция - язвы, которые вызывают гниение, - но здоровые основы, мне кажется, несомненно преобладают. Страна при мильонах рабов (лагеря и высылки НКВД) выдержит эту язву, так как моральное окружение противника - еще хуже.
17 августа. Воскресенье.
Приехали еще Масловы, Штерн, Ященко... Вижу мало кого, за исключением живущих в нашем доме, откуда выселились из-за скарлатины Зелинские и перешли в более удобное помещение Борисяки.
Привезенные из Москвы впечатления: непрерывное, хотя и медленное движение немцев, особенно оставление Смоленска - и, надо сказать, бездарно составленная информация <по> радио, письма - явно увеличили тревогу за ближайшее будущее.
А между тем я по-прежнему считаю гибель гитлеровской Германии неизбежной - и, вероятно, являюсь наибольшим оптимистом - благодаря созданию ноосферы.
Эти дни ясно стала для меня геологическая роль проникающих космических лучей и рассеянных элементов - и как источников тепла, так и химической основы планеты.
Сегодня прочел в "Акмолинской Правде" № 190 от 14 августа о всеславянском митинге в Москве 11 августа - перепечатаны официозная статья из московской "Правды" от 12 августа и речи А. Н. Толстого и других.
18 августа. Понедельник.
Идея славянского единства явилась в моей жизни одной из ведущих идей. Можно сказать, она отразилась в моей жизни от детства до старости. Корни ее лежат глубоко в жизненной идейной - сознательно волевой <установке>.
26 августа, утро. Вторник.
Сегодня я ярко чувствую "мировой" стихийный процесс - зарождение в буре и грозе ноосферы.
Сегодня послал А. П. Виноградову <письмо> о решении нашем в конце сентября, в октябре переехать в Казань. О том же <написал> Шмидту. Александру Павловичу <написал> о моей концепции элементов рассеянных и геологическом (и геохимическом) значении проникающих космических излучений.
Чем больше вдумываюсь, тем яснее для меня становится впечатление, что немцы рухнут - и великие демократические идеи избавятся от временных нарастаний, как ГПУ, фактически разлагающее партию большевиков.
Демократия - свобода мысли и свобода веры (которой лично я придаю не меньшее значение, но которая как будто сейчас - может быть, временно исторически? - теряет свою силу в духовной жизни человечества).
28 августа, днем. Четверг.
Сегодня работал хорошо с Аней. Чувствовал себя ниже среднего - сердце, а пульс хороший. Не гулял, больше лежал и диктовал.
Разговор с А. Е. Фаворским{138}. Он <рассказывал> о Горбунове. В 1935 году, когда я переехал в Москву, у меня было столкновение с Горбуновым: он назначил академикам <приемный> один день в неделю. Так как это приводило к большим неудобствам (я тогда больше входил в мелочи Лаборатории), я откровенно указал ему на возможность иной постановки <дела>. Он вскоре уступил и стал принимать академиков всегда вне очереди, как было при Сергее Федоровиче{139}, о чем я говорил ему. Я думал, что моя беседа этому помогла.
31 августа. Вторник.
Со вчерашнего дня ухудшение. Лежу. Принял строфант, горчичники, адонис. Я и сам чувствую ухудшение. Один раз заходила Мар. Ник. <Столярова>. А сюда <приехала> среди других врачей с отцом (из Минска) - устроилась врачом "при академиках". Привезла сюда сестру.
Читал Дарвина "Бигль" - много лет тому назад <прочитал> в первый раз. Здесь в библиотеке <есть> все новое издание Дарвина. Нахожу много интересного.
1 сентября. Понедельник.
Вчера приехали несколько человек из Ленинграда. Ехали по Савеловской дороге. Николаевская почти отрезана.
Резкое противоречие между действительностью и официальными сводками. Луга занята. Были листовки: немцы не хотят уничтожать Петербург, но Москву сожгут.
Радио и официальная информация все больше не удовлетворяют: поразительна бездарность советского аппарата. Население совершенно не понимает, что происходит.
Для меня ясно, что теоретически - раз не было измены и нет внутри страны движения против правительства - можно понять происходящее только лучшим <вооружением противника> (например, сверхтанки у Гитлера) и слабостью <нашего> Генерального штаба сравнительно с немецким. Мне кажется, патриотизм, мужество, авиация - на нашей стороне. Теоретически гитлеровская авантюра должна кончиться для него катастрофой.
Отчего оставлены Екатеринославль, Одесса и т. п.? Отчего инициатива все время в руках немцев? Что будет через месяц?
Я думал, что война кончится к зиме. Теперь появляются опасения. Кончится к зиме в том смысле, что движение немцев будет остановлено.
5 сентября. Пятница.
Вчера утром разговор с Гамалеей - опасение мое, что разрушается организация здешнего курорта для помещения академиков и главным образом детей? Гамалея не чувствует своей ответственности. Фактически я выдвинул его <председателем академической Группы Борового>, совсем не зная его деловитости и основываясь на его научных заслугах. Он честолюбив, но старается исполнять добросовестно свои обязанности. Нет инициативы и очень заботится о себе и своих. Но, думаю, человек порядочный.
Был у Баха и Зелинского. Бах сильно поддался. Оба с Зелинским хотят ехать в Казань. Надо, чтобы был обеспечен вагон - до зимы. Бах обещал написать кому нужно.
13 сентября. Суббота. Боровое.
Оставление Чернигова. Сводки все больше возбуждают недоумений. Никаких сведений о боях ("Бои на всем фронте") - и в то же время постоянные "отступления". Сводки наполнены партизанами, где, возможно, много выдуманного. В то же время ополченцы уже в бою. Где войска? Опять растут зловещие слухи - сдача двух генералов на юге, украинское националистическое движение. В газетах было об Одессе - население и моряки. Говорят, масса раненых в Сибири - Томске и т. д.
После 1-го сентября 1939 года прошло больше 22-х месяцев, и эта война длится, и многие не видят ей конца, - захватила и нашу страну. Благодаря ей я пишу эти строки в курорте Боровом в Казахстане, где никогда не думал быть, не думал, что в мои годы окажусь в тысячах километров от Москвы со своей семьей.
20 сентября. Суббота.
Сегодня по радио появилось известие о прорыве в Киев немцев. Настроение кругом тяжелое. Вновь возобновились известия о поражении - прорыве <немцев> на юге при начале войны, сдаче двух генералов с войсками. Говорят, что в Киеве нет войск, так как армия отрезана в Бессарабии, <говорят> о бездарности Буденного и К°. Гитлер свой план захвата Украины исполнил. Но население сознает <создавшееся положение> - и это скажется.
Я не сомневаюсь (как многие другие) в окончательном <исходе> войны - но дело идет хуже, чем я думал. Все же думаю, что раньше зимы положение выяснится.
25 сентября. Четверг.
Чувство спокойное у меня неизбежности смерти как естественной правды. К старости примиряешься со смертью, сопровождаемой страданием. Чувствую вечность...
30 сентября.
27.IX мы переехали в зимнее помещение. Переезд этот сопровождался совершенно диким поведением некоторых академиков. Самое печальное поведение Гамалеи и его семьи. Он использовал свое положение председателя Группы (хотя в это время Группа уже не существовала юридически). И некоторые другие, как Л. С. Штерн, следовали его примеру - захватила комнату Мандельштамов и уехала на время в Казань.
6 октября. Понедельник.
После оставления Киева и взятия Полтавы резко изменилось настроение. Многие не верят известиям; радио - бездарное и часто глупое - <говорит> о мелочах, когда ждут точных данных; <его> начинают менее слушать.
Резкое падение уверенности в успешный конец войны. У меня этого нет - я считаю положение Германии безнадежным. А с другой стороны, для меня ноосфера - не фикция, не создание веры, а эмпирическое обобщение.
Говорят об измене. Думают, <виноваты> украинцы. Прасковья Кирилловна думает, что если немцы объявят о собственности земли, то на Украине они найдут поддержку. Наташа допускает влияние украинских кругов немецкой ориентации - кругов хлеборобов, которые выдвинули Скоропадского, который как-то промелькнуло в газетах - был во Львове.
Как бы там ни было, занятие <немцами> всей Украины и исчезновение нашей Южной армии всех смущает. Получается такое впечатление, что Одессу, Киев, Ленинград, Москву защищают партизаны и население, частично (Одессу и Ленинград) - моряки. Но где армия? Какая территория занята?
Сегодня получил "Известия" от 1-го октября (очевидно, говорят, на самолете идет в Свердловск), и из нее узнаем о том, что румыны заняли Кишинев, давно...
Очевидно, первое впечатление о Германии должно было быть такое, о котором мы не имели понятия - и которое от нас было скрыто ложными, приукрашенными извещениями Информбюро.
Все-таки <положение> неясно.
Здесь из служащих и в поселке Боровом много взяли на фронт - заменяют женщинами. Население не получает хлеба - семьи взятых на войну не могут купить хлеба. Большое недовольство и тревога.
Прочел на днях юбилейное <издание> по случаю 185-летия Московского Университета, официальное - следовательно, многое освещающее под цензурой. С этой точки зрения оно очень характерно. Там я нашел и свою оценку - и тоже есть умолчания цензурные! Как <было> при царях, так и <осталось> при Советской <власти>!
В конце концов, благодаря бестактной деятельности "представителей" Академии, курорт закрыт. Как бы это не было надолго? Зависит от хода войны? 10-й флигель, куда нас хотели сперва перевести, отведен для Военно-медицинского Института им. Сеченова, который пока в Севастополе. Мы чувствуем себя не вполне прочно.