Вероника Иванова. (На)следственные мероприятия

   – Тебе бы страшные истории в детском лагере у костра рассказывать! Ну, не тяни уже! Что там стряслось?!
   – Толком никто не знает. Но ребра одному насмешнику склеивали по кусочкам.
   Ого! Пикантные подробности из жизни серой офисной мышки?
   – Ты серьезно?
   – Как никогда. – Карие глаза Доусона даже не моргнули. – Кстати, буду очень тебе обязан, если ты не станешь поднимать эту тему при Мо.
   – Это еще почему?
   – Он уже заплатил за свою несдержанность достаточно.
   – Э-э-э… Ты о чем?
   – Провел несколько месяцев в закрытом санатории. Ну, ты понимаешь?
   Что мой напарник – псих? О да! Но это я понял и без доусоновских рассказов. Своим умом дошел, путем, так сказать, проб и ошибок. Но даже если Морган – буйнопомешанный со справкой…
   Все равно должна быть причина! Насколько помню лекции по прикладной психологии, как раз у сумасшедших все действия подчинены очень строгому алгоритму, поскольку человек с отклонением восприятия мира от общепринятых канонов обычно ставит себе смыслом существования некую вполне определенную и часто весьма прагматичную цель.
   – Рэнди, это не то.
   – Что «не то»?
   – Я над ним не смеялся.
   – Уверен? – Вот теперь карие глаза растерянно мигнули.
   – Не улыбнулся ни разу сегодня с утра. В его сторону, в смысле. Неужели ЭТО тоже могло его… э-э-э, расстроить?
   Доусон пожал плечами, поднимаясь:
   – Тебе виднее.
   – Ох, парни, тут такое странное дело… – Джей снова вернулся к нам, на сей раз вооруженный папкой с копиями опросных протоколов.
   – Что там еще? – поморщился я, трогая свой висок.
   – Ну, в общем, так! – Паркер спикировал на банкетку рядом со мной. – Нелепая какая-то ситуация.
   – И ты еще удивляешься? Забыл, кто в ней принимал участие?
   – Да помню, помню! – Джей махнул листками. – Именно что принимал! Вот, погляди, что народ говорит: по словам обеих свидетельниц выходит, что Морган не просто вывалился из машины навстречу грабителям, он еще и помог им. В частности, разбил во-о-он тот выставочный столик, в чем уже убедились ребята из лаборатории. А потом… Вот это у меня в голове и вовсе не укладывается… Потом он помог им угнать машину и скрыться с места преступления.
   – У меня в голове сейчас тоже не особо что можно уложить… А он точно помогал? Наверное, его все-таки заставили?
   – Нет, свидетельницы утверждают, что он сам распахнул дверь машины, как бы приглашая грабителей за собой, – обескураженно перечитал показания Джей.
   Ага, причем дверь МОЕЙ машины. Щедрость за чужой счет, как говорится… Но теперь я совсем ничего не понимаю!
   – Получается, что не его взяли в заложники, а он… добровольно стал сообщником неизвестно кого?
   – Получается так, – виновато развел руками Паркер.
   Слов на языке накопилось много, причем половина тех, которые не стоит произносить не только при дамах, а просто – вслух, но я решил поберечь силы и вместо пламенной речи протянул Джею исковое заявление месье Клода. Светлые очи Джея полезли на лоб, Доусон скорбно воздел свои карие глаза к небу. То есть к потолку.
   – Все думают то же, что и я? Это идиотизм, уже иметь на руках одно обвинение, от которого будет не так просто отбрехаться, и тут же валить на себя второе!
   – Это Морган, и этим все сказано, – выразил наше общее настроение Доусон.
   – Он что, в самом деле сошел с ума?
   В ответ оба только развели руками. Хотя именно помутнение рассудка могло бы спасти моего напарника. Скажем так, на почве нервного перенапряжения от длительной бессменной работы и на фоне исключительной скупости непосредственного начальника на отгулы и больничные…
   – О, отдел в полном сборе! Хоть прямо сейчас проводи выездное собрание!
   Интересно, эта женщина когда-нибудь теряет самообладание? Нет, не так: имеется ли у полковника фон Хайст в арсенале поведенческих реакций хоть что-нибудь, отличное от деловито-насмешливого выражения лица и стальной твердости в голосе?
   – Как сейчас помню, отпускала я развеяться только одну пару своих птенчиков, – многозначительно заметила Барбара. – А тут весь выводок перышки чистит.
   – Не весь, – с нажимом сказал я.
   Полковник спустила свои любимые очки на кончик носа:
   – А что, разве кого-то не хватает?
   Или это глубочайшее презрение к отдельным представителям семьи, или…
   Она не стала далее напрягать мои соображательные способности:
   – Доусон, Паркер! Получили свой экземпляр отчета с места преступления? Дуйте в отдел. Без разговоров! А я немного побуду с капитаном Сэна.
   Любопытно, но вместе со второй «сладкой парочкой» Отдела Специальных Операций ювелирный салон покинули и почти все остальные, трудившиеся над сбором улик и прочими обыденными вещами, всегда сопровождающими осмотр того клочка пространства, где что-то вдруг пошло не так. Только в глубине зала еще оставались фотографы и, кажется, страховой агент, подсчитывающий ущерб, как минимум на две трети нанесенный торговому предприятию моим напарником.
   – Они нам не помешают, – проследив направление моего взгляда, уверила начальница.
   Любопытно было бы взглянуть, если бы они попробовали это сделать! Тогда, боюсь, трупы в данном деле об ограблении появились бы незамедлительно.
   – А что, разве есть чему мешать?
   Нет, я не хотел дразнить Барбару. Так… получилось. Правда, она, что неудивительно, осталась той же кевларовой леди, какой и была. Только задумчиво отметила:
   – Старших нужно уважать больше, капитан Сэна. Особенно старших по званию.
   О, сейчас последует лекция про общечеловеческие ценности? Хватит, наслушался! Мне совсем скоро как раз придется долго и упорно уважать родственника, которого я в глаза никогда не видел. И видеть пока не хочу. Что характерно, никого, кроме…
   – Его уже нашли?
   – О ком вы так трогательно беспокоитесь, капитан?
   Черствая как сухарь. Стерва. Неужели ее ни на одно мгновение не озаботила судьба племянника?
   – Вы прекрасно знаете, мэм.
   – А! Ясно.
   Она поковыряла носком туфельки стеклянное крошево, присела на банкетку рядом со мной, цапнула одну из блестяшек и покатала по своей ладони.
   – Да, долго просеивать придется…
   – Где Морган?
   Ни ответа ни привета. Я, конечно, понимаю, что лучшие друзья девушки – это бриллианты, но, во-первых, передо мной отнюдь не девушка, а во-вторых, друзей у нее, похоже, не может быть по определению.
   – Где в данный момент находится капитан Кейн? Вы знаете? И вообще, кто-нибудь знает?!
   – Думаю, да. Один человек – точно. И когда встретимся, я непременно передам ему ваш вопрос.
   Какое элегантное хамство! Впрочем, поправка: начальник никогда не хамит. Начальник изрекает ценные указания и объективные характеристики.
   – Мне не смешно, мэм.
   – Полагаю, что да, капитан. У вас явное сотрясение мозга. И это не так уж плохо: пусть лучше трясется то, что есть, чем то, чего нет.
   Она пришла сюда, чтобы вдобавок к травме порадовать меня оскорблениями? Вот уж истинно, яблочко от яблони… Если не кровное, то родство душ – налицо!
   – Полковник! – Я поднялся на ноги и тут же пожалел, что это сделал: голова недовольно закружилась. – Сегодня я стал участником цепи событий, которая вызывает, мягко говоря, недоумение. А в результате мой напарник, который, собственно, и был виновником случившегося, исчез в неизвестном направлении и в весьма сомнительной компании.
   – И что именно заставляет вас недоумевать, капитан?
   – Я не…
   Стоп. Если я сейчас произнесу ЭТИ слова, можно будет вешаться прямо здесь. Да хоть бы и в туалете. Какие слова? «Не понимаю»!
   – Хотите сказать, капитан Кейн сегодня вел себя как-то странно?
   Ну и взгляд… Аж мурашки по коже побежали. Странно себя вел? Ох, если бы…
   – Нет… Нет, мэм. Он вел себя как обычно.
   – И в чем проблема? – беззаботно спросила Барбара, хотя выражение ее глаз оставалось по-прежнему колюче-пронизывающим.
   – В том, что он пропал.
   – Такое случается. Более того, открою вам секрет, капитан Сэна… Если вы, конечно, еще не успели догадаться сами. Это только кажется, что моего племянника можно заставить делать все что угодно, а на самом деле все ровно наоборот. Говоря проще, Морган исполняет только то, что считает нужным. И право, нам всем необычайно повезло, что как раз «нужными» он считает больше вещей, чем требуется мне, вам и службе в целом.
   И что полковник желает этим сказать? Что Морган сотворил весь свой сумасшедший цирк только потому, что ему нужно было ТАК поступить? Идиотизм! Если продолжить думать в этом направлении, я и сам скоро окажусь клиентом психиатрической лечебницы. Может быть, даже той, где когда-то держали Мо…
   Да. Именно в той. Не грех, кстати, ее посетить. Для выяснения, так сказать, подробностей дела.
   – Доусон как раз упоминал об… одном случае. Из юности Моргана. В каком санатории он проходил реабилитацию?
   Барбара строго погрозила мне пальцем:
   – И не вздумайте, капитан! Ваши исполненные неподдельным энтузиазмом инициативы сейчас не к месту и не ко времени.
   – Я не оставлю произошедшее без внимания.
   – Не сомневаюсь. Только сейчас ваше внимание нужнее вам самому. Кажется, в недалеком будущем ожидаете визит родственника? Ему тоже многое может потребоваться от вас.
   Ага, дедуля. Невесть кто, невесть откуда, невесть зачем. Тут хоть стихийное бедствие, но почти родное, а там…
   – Уж этого родственника я бы с чистой совестью поменял на…
   Я осекся, лихорадочно соображая, насколько больше сболтнул лишнего, чем это благоразумно в разговоре с Барбарой. Но, как выяснилось мгновение спустя, все предосторожности были ни к чему.
   Полковник фон Хайст посмотрела на меня исподлобья и произнесла, словно бы и не обращаясь ни к кому конкретно:
   – Как я понимаю, у вас был такой шанс. Насчет родственника. Но вы им не воспользовались.
   Треклятая система видеонаблюдения в вестибюле! Я и забыл о ее существовании… Наверное, потому, что Барбара всегда узнает то, что ей хочется узнать, а стало быть, прятаться по углам не имеет ровным счетом никакого смысла. Вот только почему полковник смотрит на меня так серьезно и где-то даже укоризненно?
   Не хочет ли она сказать…
   – А знаете, капитан, я бы это приняла.
   Я поперхнулся и закашлялся, но не дождался шлепков по спине. Барбара вообще не шевельнулась, разве только взгляд чуть затуманился да в голосе мелькнула мечтательность:
   – Эти несколько лет могли бы стать настоящим украшением моей жизни. И не только моей.
   – Мэм…
   – Ну не срослось так не срослось! – Полковник фон Хайст хлопнула ладонями по коленям, обтянутым шелком чулок. – Не все мечты обязаны исполняться, даже самые извращенные.
   Она встала с банкетки, одернула пиджак и тоном, не терпящим возражения, велела:
   – Отправляйтесь домой. Да-да, прямо отсюда – домой! В постель, как минимум до завтрашнего утра.
   – А что будет утром?
   – Отпуск вам будет, капитан. Оплачиваемый, разумеется. Хотите – по болезни, хотите – за выслугу.
   – И как долго он продлится?
   Барбара вернула очки на положенное им место:
   – Пока ваша пара снова не будет укомплектована полностью.
   – Но…
   – Поверьте, капитан, его ищут. И будут искать. И занимаются этим очень хорошие специалисты. Лучшие, чем вы и я.
   А разве таковые встречаются на белом свете?
   Стук каблучков полковника влился в уличный шум, не на шутку разгулявшийся за развороченной витриной ювелирного салона, ясно предупреждая, чтобы я для отхода с поля боя выбирал другой маршрут. Наверняка журналисты понабежали. Да и просто зеваки. Хорошо, что черный ход обычно отыскивается везде и всегда.
   Все-таки активное движение помогает мыслить лучше, чем все остальные ухищрения: ничто так не разгоняет кровь, как несколько лестничных пролетов, то поднимающихся чуть ли не к самым крышам, то спускающихся ниже уровня земли. Ступеньке примерно на сотой я высоко оценил полученные от вынужденной прогулки преимущества, потому что вспомнил одну незамысловатую уловку, очевидную, но именно по причине очевидности использующуюся реже, чем следовало бы.
   Если исходить из предпосылки, что Морган – псих, но не дурак, значит, свою айдишку он ни за что не стал бы выкидывать в мусор. Хотя бы ввиду определенной дороговизны восстановления и того, что платить пришлось бы ему самому. И теперь всего и остается, что активировать по комму маяк, вшитый в удостоверение личности, чтобы узнать…
   Пальцы сработали раньше, чем цепочка мыслей подошла к своему логическому завершению: нажали нужную комбинацию клавиш почти рефлекторно. И сигнал в самом деле был тут же запеленгован. Вот только выходило, что его источник и я находимся по одним и тем же координатам, как соларным, так и среднегалактическим. Под ногами точно ничего не виднелось, оставался единственный выход: проверить собственную одежду. И конечно же пластиковый прямоугольник обнаружился во внутреннем кармане пиджака.
   Как оно там оказалось, удостоверение? Когда? Память отвечать отказывалась. И как бы мне ни хотелось в этот момент воззвать к ками или кому-то еще, готовому услышать мои молитвы по поводу скорейшего обнаружения и примерного наказания виновника всего случившегося, думать я сейчас почему-то мог лишь об одном.
   Морган был в таком отчаянии, что решился сотворить со своей жизнью то, что видел только в страшных снах и тумбочке Джея. Он был готов…
   Он искал поддержки. Помощи. Искал у меня. У своего… Друга. А я его предал.
 
   Морган Кейн
   Душ, отрегулированный на мелкую водяную пыль, был тем самым. Тем, что надо. По крайней мере, успешно снижал ощущение зуда во всем теле. И было так хорошо стоять, закрыв глаза и прислушиваясь только к своим мыслям и ощущениям… А душевая кабина скрывала меня от моих… пока неизвестно кого. Ну не потенциальных жертв, это точно. И слава богу!
   Приказ Барбары был строг, сух и категоричен: такой, каким и полагается быть приказу. И то, что она в этот раз не снизошла до просьбы или намека, говорило о многом, причем говорило нецензурно. Потому как обычно тетушка облекает необходимые ей цели в куда более мягкую форму. Наедине, конечно, а не при свидетелях, ибо честь стервозного мундира – это святое! Так вот, намного чаще полковник фон Хайст рассеянно роняет что-то вроде: «Ну давай, сделай то-то и то-то. Тебе же нетрудно, да?» А что я получил в качестве указаний сегодня утром?
   «Провести разведку и…»
   Вот это самое «и» напрягало неимоверно. Судя по тому, как многозначительно Барбара поставила паузу, в окончании фразы могло подразумеваться все, что душе угодно. Моей, потому что меня назначили исполнителем. С какого рожна? Ну как же! Ведь речь шла о ком? О юной школьнице. Отягощенной не слишком-то детским и милым окружением, но все равно о ребенке, которому срочно требовалось повзрослеть. Вернее, которого настойчиво заставляли расстаться с детством. А дети страшны тем, что все воспринимают всерьез и не могут даже помыслить, что с детством не обязательно расставаться даже в очень преклон…
   Даже в моем возрасте.
   Нет, конечно, тетушка ничего об этом не сказала! Ни прямо, ни криво. Но в общении с ней мне давным-давно не требовались слова: достаточно было взгляда поверх очков. И если я правильно угадал, то в самом деле, кроме меня, бросать на русоволосую амбразуру было некого.
   Доусона? Упаси боже! В его присутствии даже Диего поостерегся бы открывать рот. Джей? Еще более тяжелый случай. Тем более девочка родом и воспитанием из строгой семьи. Амано? Э-э-э… Ему самому надо взрослеть. Вернее, научиться принимать на себя ответственность. Хоть бы рыбок себе завел, честное слово! Так что, как ни крути, при всем богатстве выбора другой альтернативы…
   И у меня, кстати, альтернативы нет. Все, что должно было случиться, случилось, но через пень-колоду. Как обычно. Барбара и ее оперативный штаб предполагали мое проникновение в… ну, пусть будет, «преступную группу» в качестве случайного свидетеля или заложника, чтобы провернуть штуку под названием «стокгольмский синдром наоборот». А получилось, что активатором всего пришлось быть мне самому. В результате ситуация возникла идиотская, и вместо того, чтобы давить на жалость и прочая, мне теперь полагается – по внезапно поменявшейся роли – первым лезть на бруствер. Ну, в крайнем случае прикрываясь широкой спиной Диего. И уж конечно «наставничать» я смогу только в одном-единственном ремесле, причем именно в том, которое всегда видел исключительно с обратной стороны.
   А всего-то и требовалось, что войти в доверие и либо склонить девочку воспользоваться помощью официальных служб, либо… Тихо и незаметно убрать подальше от грядущей бойни, тем самым лишив клан формального наследника, чтобы катализировать борьбу за власть: это помогло бы занять все группировки делом на время, необходимое Управлению Правопорядка для выработки окончательной стратегии.
   Ну, положим, в доверие я вошел. Только как теперь объяснить, что я – не беглый преступник, а вовсе наоборот, и доверять мне нужно не в организации преступлений, а…
   – Ну ладно, хватит уже плескаться! – Судя по голосу, первым терпение потерял Диего.
   Видимо, он же и рванул дверцу душевой кабины, выставляя меня на всеобщее обозрение в самом неподобающем виде. Я судорожно дернулся, поворачиваясь спиной к разверзающемуся плексигласу, потому что филейная часть что у мужчин, что у женщин выглядит почти одинаково и всяко должна смутить единственную среди нас даму меньше, чем то, что находится спереди. Но визг, раздавшийся вслед за нашими совместными с Диего маневрами, заставил усомниться в правильности выбранной стратегии телодвижений, и я повернулся обратно. Ну, не совсем фас: скорее, изогнулся, чтобы иметь возможность видеть три разных выражения на обращенных в мою сторону лицах. И надо сказать, картинка оказалась весьма занимательной.
   На благовоспитанной мордашке Элисабет, к примеру, застыл панический ужас, Ли то опускал, то поднимал брови, как будто это могло помочь его глазам расшириться еще больше, чем уже получилось, и только Диего просто пялился на меня. Тупо, без мысли в глазах, зато неотрывно. Тишина продлилась недолго: девочка набрала в грудь новую порцию воздуха, собираясь завизжать еще пронзительнее, но ладонь телохранителя вовремя накрыла полуоткрытый рот, и все мы с облегчением услышали только сдавленный стон.
   – Вам не следует на это смотреть, сеньора миа.
   Элисабет и не протестовала: четко, как солдат на параде, повернулась ко мне русым затылком. И вроде бы даже через левое плечо. А мужики остались глазеть, причем со все возрастающим интересом.
   – Ну ты и изобретатель! – наконец выдохнул Диего, обращаясь к товарищу в халате. – Очередной фокус-покус, да? Все б тебе в мензурки твои играть!
   – Собственно… Ничего такого я не планировал! – возмущенно огрызнулся Ли. – Это всего лишь побочное действие!
   – Оно, может, и побочное, – хмыкнул верзила, – только будет теперь у всех на виду.
   Гримасы на лицах обоих становились все более замысловатыми, и я почувствовал – вместе с вернувшимся, хотя и заметно ослабевшим жжением под кожей, – что тоже начинаю испытывать беспокойство. Нет, даже не так: впадаю в панику. А поскольку самому смотреть было все-таки страшно, я хриплым шепотом поинтересовался:
   – Да что со мной не так?!
   Вместо ответа Диего вытащил меня из душевой и толкнул дверцу на прежнее место. Изнутри пластик казался полупрозрачным, а вот снаружи был стилизован под зеркало. Кривоватое, конечно, слегка искажающее пропорции, особенно на изгибах, но зато позволяющее любому обозреть себя с головы до ног.
   Я обычно спокойно воспринимаю все казусы, происходящие в моей личной жизни, не говоря уже об общественной, но в этот раз и сам оказался чрезвычайно близок к желанию заорать. А как еще можно отреагировать на то, что все твое тело, причем буквально все, с пальцев ног до корней волос, покрыто… Наверное, самым близким аналогом моей теперешней раскраски могли бы считаться полинезийские татуировки. Вот только ни одно племя никогда не выродило бы героя, способного на столько подвигов, требующих непременного увековечивания.
   Меняя цвет от темно-шоколадного до черного, лоснящиеся линии разной толщины покрывали мою кожу причудливым, но в то же время что-то отдаленно напоминающим узором. И не щадили ничего, даже лица. Отдельные завитки убегали даже куда-то к затылку – прямо по выстриженным Ли вискам. Ему, видите ли, требовался доступ!
   – Я тебя убью. Вот прямо сейчас возьму и убью, – тихо и все так же хрипло пообещал я, поворачиваясь к парню в халате.
   – Это не моя вина! – пискнул Ли.
   – А чья?!
   – Это все… Это… – Он попятился, прячась за массивную фигуру Диего. – Это все индивидуальная реакция организма!
   – На что?!
   – Биорезонатор. Простой биорезонатор!
   – Это еще что за хрень?
   – Военная разработка. Обычная военная разработка! Новая. У меня знакомый в гринсвейдской лаборатории, приятель по колледжу… Ее как раз сейчас ставят на поток…
   – Лабораторию?
   – Нет, систему!
   – И зачем она нужна, эта система?
   – Ну, она… – Из-за плеча Диего уже виднелась только самая макушка Ли Брендона, куцая, зато встопорщенная ежиком. – Это что-то вроде антенны. Только ловит волны биологического диапазона. Те, которые излучает живой организм.
   Наши бравые вояки затеяли очередное доение бюджета? Ну с их опытом сомневаться не приходится: обоснуют даже самое нелепое обновление стратегических вооружений. Но мой-то обидчик мундир не носит, стало быть, руководствовался совсем другой целью. Надеюсь, более приближенной к насущным потребностям незадачливой троицы. Поэтому я, чтобы слегка ускорить развитие беседы, коротко спросил:
   – А смысл?
   – Ну… В оригинале она используется для контроля расположения солдат на местности и всяких таких штук.
   – А не в оригинале?! – До укрытия, за которым прятался парень в халате, мне оставалось всего два шага.
   – Тоже контроль.
   – Контроль чего?
   – Расстояния. Твоего расстояния от сеньоры.
   Ага. Кажется, понятно. Но ведь куда удобнее и быстрее было повесить на меня любой электронный маяк!
   Ну все, один шаг остался. Последний. Решающий. Короткий рывок, и я придушу этого экспериментатора-неудачника, испортившего… Да все, вообще все напрочь испортившего!
   И рывок получился. Только примерно на середине движения поле моего зрения перекрыли русые локоны и умоляющие серые глаза, а следом за ними пришел…
   Ага, конец света, будь он неладен: перед глазами все вдруг ярко вспыхнуло и тут же мгновенно померкло. Как будто кто-то дернул рубильник.
 
   – Я не дам этому коновалу к себе прикасаться!
   – Да он к себе прикасаться и не собирается, – хмыкнул Диего. – Только к тебе. И потом, другого коновала у нас все равно нет.
   – Пусть только попробует подойти… Я ему устрою контроль расстояния!
   – Да ладно, не горячись! Ну с кем не бывает?
   Увещевания продолжались уже примерно пару минут. С того самого момента, как я, очнувшись после глубокого обморока, сорвался с кушетки, на которую был уложен еще во время беспамятства, и отпрянул подальше от ученого-неумехи, телохранителя-шутника, а главное, подальше от школьницы, чьи глаза хоть и были почти на мокром месте, но смертоносные для меня качества оставались в полной боевой готовности. Правда, сейчас взгляд инфанты был направлен куда угодно, только не в мою сторону, потому что два умника мужского пола догадались начать меня осматривать, а вот об одежде заботиться не постарались.
   – Надо было привязать, – глубокомысленно подытожил Диего.
   – Хватит, допривязывались!
   Наверное, будь мой голос в порядке, он звучал бы более угрожающе, но сейчас все, на что я был способен, это издавать хрип, похожий на треск помех в ломаном микрофоне комма.
   – Я всего лишь попрошу сеньору, – улыбнулся верзила. – Просто подойти ближе. И у нас все получится.
   Да, именно это-то и пугало. «Все», говорите? Можно подумать, уже случившегося им мало!
   Я не горел желанием переживать насильственный обморок повторно, тем более легкое онемение в мышцах еще никуда не делось, но тут девочка тоже решилась принять участие в разговоре:
   – Я не буду к нему подходить, Диего. Как бы ты ни просил.
   И голову подняла, гордо так. Тряхнула затылком, как породистая лошадка.
   – Но почему, сеньора миа? – Кажется, телохранитель впервые в жизни удивился.
   – По нашей вине этому человеку уже причинен… вред. Я не хочу, чтобы стало еще хуже. Это… – Тут природная гордость юной инфанты почему-то взяла перерыв, и Элисабет продолжила уже всхлипывая: – Это неправильно!
   И что я здесь делаю? Ах да, выполняю приказ. А что они все здесь забыли? Тоже мне, картель… Ну сказала девочка глупость. Заблуждается. Не встала еще на путь истинного главы клана. А вы-то почему молчите? Вы же должны ее подбадривать, поддерживать, подзуживать, наконец! Нет, стоят, словно воды в рот набрав. Конечно, послушание – это хорошо. Верность своему шефу – просто замечательно. Но намного чаще в жизни случаются мгновения, когда надо всего лишь сделать выбор. Вовремя.
   У меня не было информации для анализа. Почти никакой. И не оставалось ни одной лишней минуты на обдумывание. Все, что имелось при мне, это совершенно слепая злость и вдрызг зареванное отчаяние. Ради чего, спрашивается, я с утра занимаюсь… Действую по обстоятельствам, в общем? Ради чего, наконец, оглоушил одного из немногих людей, на которых вовсе не хочу поднимать руку, ни при каких обстоятельствах? Чтобы мы сейчас все дружно сели на пол и заплакали?